Ты помнишь то утро?

   Ты помнишь то утро? Ты почти не спал ночью, всё смотрел на потолок, стены, мебель в спальне, словно ты не видел всё это уже миллионы раз, не жил в этом доме восемнадцать лет семь месяцев и три дня. Как видишь, я запомнил точную дату. Так помнишь ли ты тот день? Ты не спал всю ночь, но под твоими глазами не было и намека на тяжелые подтеки, серые мешки. Ты был безупречен. Ты всегда был безупречен. В отличие от меня, чье лицо полностью лишено красоты и симметрии (даже глаза мои разного цвета), а про фигуру мне даже не хочется вспоминать. 
   Тот день, когда исчез твой сын, а ты отделался только тем, что не мог сомкнуть глаз какие-то жалкие семь часов.
   Восемнадцать лет семь месяцев и три дня - ровно столько ты знал этот дом, жил здесь с женщиной, которую бесконечно любил и не переставал желать. Семнадцать лет шесть месяцев и десять дней - столько ты видел своего сына, всегда напоминающего тебе отца жены, так странно к тебе относившегося. Он был невозможно уродлив. Ты просто не мог любить его, видя такое страшное сходство. Ты боялся подойти к нему, словно он бы набросился на тебя подобно своему деду. Тебе хотелось другого сына или другую дочь - тебе казалось, что по причине существования только одного такого дедушки, второго подобного внука родиться не может. Наивность. Мать ребенка слишком любила тебя, потому решила родить девочку. Такую милую и похожую только на тебя. Глупый счастливец, которому всегда всё доставалось без труда. О, как бы я хотел походить на тебя хотя бы этим.
   Тогда казалось, что солнце не хочет показываться из-за горизонта, будто ему наконец надоело проливать свет на всё то, что творит человек каждый день, делая столько зла, изливая столько ненависти и подлости. Каждое утро оно незамедлительно вставало, словно оно верило в то, что хорошие поступки всё же перевесят. Уставшее и похолодевшее, оно медлило и не хотело видеть наших некрасивых лиц. 
   Тогда ночью умерла моя черепаха, которую ты подарил мне, чтобы я не отнимал время у тебя и твоей дочери. Я долго не мог понять, почему именно черепаху, почему не собаку, ведь я очень любил этих животных, так явно проявляющих любовь и преданность к хозяину. В ту ночь я понял, что черепахи безмолвны, тихи и незаметны. Я сообразил, что собака могла залаять, заскулить, отвлечь тебя или, упаси Боже, разбудить твою маленькую дочь. Она умерла еще тише, чем жила. Каких-то жалких два года - вот сколько времени у меня был настоящий, любящий меня друг. Тогда я наконец перестал сомневаться и понял, что ты никогда не любил и не сможешь полюбить меня, ты ничего не знал и не хотел знать обо мне. Ты лишь терпел мое присутствие и мечтал о жизни без меня. Семнадцать с половиной лет - вот сколько надо было прожить мне в этом доме, чтобы потерять всякую надежду и решиться уйти. 
   Знаешь ли ты, что я приходил сюда каждый день и следил за своей маленькой сестрой? Замечал ли ты хоть раз, как сильно я её любил и хотел быть рядом с ней? Подобно тебе она была безупречна, даже красивее, чем мать. Еще новорожденной она замечала меня чаще, чем ты, звала к себе глазами и ждала меня. Я думал, что, понравившись ей, смогу завоевать и твое внимание, но всё было напрасно. 
   Я забрал тогда то, что осталось от моего друга, и ушел, твердо решив добиться не меньше твоего, начиная с нуля, ничего не имея за душой кроме десяти долларов, водительских прав и одежды, в которую был одет.