Жена - обезьяна

               

         В некотором царстве, в некотором государстве, в самом центре Африки жил-был один вождь. И было у него три сына. Два, вроде бы умных, а третий, младший, сам себе на уме. Пришло время, и решил вождь, что настала пора женить своих сыновей. Вызывает он их к себе и говорит:
         -   Дети мои, стар я стал и трудно мне нынче править племенем и оберегать земли наши от супостатов. Пора вам за ум браться да семьями обзаводиться. Кто больше всего меня своей женой порадует, тот и станет моим преемником. Возьмите лук и стрелы, выйдите на двор, закройте глаза и выстрелите наугад каждый по одному разу. Куда, чья стрела попадет, там и ищите своих жен.
         Делать нечего, воля отца – закон. Взяли братья луки со стрелами и пошли во двор. Двое-то умных уже знали куда стрелять, и потому они выстрелили в одну и ту же сторону, и обе стрелы попали в бунгало старейшины, у которого росли две дочки - красавицы. А младший-то, дурак, сделал все, как отец велел. Натянул лук, закрыл глаза, прокрутился вокруг себя несколько раз да как стрельнул. И улетела стрела в неизвестном направлении. Что тут делать? Не нарушать же отцовский наказ. Взял дурак связку бананов да пару чистых набедренных повязок и пустился в путь - дорогу стрелу искать.
         Долго он плутал по джунглям, не одну набедренную повязку о кусты изодрал, устал, как гиена, а стрелы своей так и не нашел. И решил он вернуться домой и с отцова разрешения еще раз из лука пульнуть. Жениться-то страсть, как хотелось!
         Вот подходит он к своей деревне и вдруг слышит, кто-то окликает его. Осмотрелся, никого вокруг не видать. Показалось, видно. Но только он собрался, было, путь продолжить, как его опять окликнули:
         -   Эй, Иван, сын вождя, ты это куда от меня сбегаешь? Али забыл отцово слово?
Еще раз огляделся он. Никого.
         -   Что за чертовщина? – пробормотал он тогда в недоумении. – Неужели от дальней дороги у меня уже глюки начались?
         -   Просто ты, Иван, настолько глуп, что даже счастье свое увидеть не можешь, - сказал ему кто-то сверху.
         Глянул Иван вверх, откуда голос слышался, и обмер. Сидит на нижнем суку баобаба мартышка и в руках его стрелу держит.
         -   Ну, вот, я же сказал, что у меня глюки, - констатировал он. – Где это видано, чтобы обезьяна человеческим голосом разговаривала?
         -   Я не простая обезьяна, - ответила мартышка, - а твоя жена законная. Видишь свою стрелу? Ты ею чуть в меня не попал.
         -   Я, может быть, и глуп, но не на столько, чтобы на обезьяне жениться, - возразил Иван. – Уж лучше я скажу в деревне, что не нашел стрелу и  попрошусь у батюшки еще раз стрельнуть.
         -   Не хорошо, Иван, отца своего обманывать, - пристыдила его мартышка. – Лучше смири гордыню и сделай так, как отец твой велел.
         Задумался Иван над ее словами. Получается, что права она. Вот незадача-то! Что ж, придется с обезьяной жить, раз батюшка так решил. Взял он мартышку на руки и пошел домой. Идет, а сам думает: «Эка, я дурак какой. В поисках стрелы аж до самой Сахары дошел, лучшие одежды изодрал, а ведь любой воин знает, что стрела дальше трехсот шагов летать не может. Столько времени зря потратил. Лучше бы попросил у батюшки еще раз выстрелить. Может, больше бы повезло?»
         Приходит он домой, показывает отцу свою находку, а тот и говорит: «Знать судьба твоя такая, сынок, на обезьяне жениться».
         И сыграл вождь три свадьбы сразу. Два старших, что поумнее, на дочках старейшины женились, а младший-то, дурак, - на мартышке.
         Вот живут они день-другой, месяц-три, созывает их вождь к себе и говорит:
         -   Дети мои, хочу я ваших жен испытать. Пусть они мне к завтрашнему дню торты испекут. Что-то  мне сладкого захотелось.
         Закручинился Иван, ведь придется–то ему самому этот торт печь. Приходит домой, а мартышка его и спрашивает:
         -   Что ты, Иванушка, невесел? Что ты голову повесил?
         Рассказал он ей об отцовском желании и ещё пуще загоревал – торты-то он отродясь не пек. А жена его успокаивает:
         -   Не кручинься, Иван – вождя сын, ложись лучше спать. Утро вечера мудренее.
         Завалился Иван на шкуры – а что ему ещё больше делать-то оставалось? – и захрапел сходу. А мартышка обернулась вокруг себя, через голову перекувыркнулась и превратилась в прекрасную девицу. Убедилась, что муженек ее крепко спит, и давай за стряпню браться. Из бананов тесто делает, из ананасов – крем, из кокоса – масло, а из фиников и орехов – начинку вкусную.
         Проснулся утром Иван и видит рядом торт да такой распрекрасный, что не вздумать, ни взгадать, только в сказке рассказать. Разукрашен торт разными хитростями, а по бокам звери дивные нарисованы.
         Ахнул вождь, когда такое диво увидел, а попробовал – чуть язык не проглотил. Вовек он такую вкуснятину не пробовал! Поблагодарил он младшего сына, старшим в пример поставил, ибо их жёны такую дрянь приготовили, что сами пробовать отказались, и дал новый наказ:
         -   Хочу я, чтобы ваши жены за ночь мне по циновке сплели. Что-то жестковато мне стало спать в последнее время.
         Совсем осерчал Иван. Рассказал он обо всём своей жене, а сам места себе не находит - ведь циновки он никогда в жизни не плел. Та его успокоила,  быстренько спать уложила, а сама девицей обернулась, нарвала пальмовых листьев да разукрасила их в цвета разные и давай из них циновку плести.
         А утром проснулся Иван и видит около себя циновку. Не циновку даже, а диво дивное. Таких и слов-то нет, чтобы красоту эту описать. Схватил он её и бегом к отцу. Тот, когда такое загляденье увидел, аж подпрыгнул от изумления. Опять  поблагодарил вождь сына за такой подарок, в пример братьям поставил, ибо их супруги вообще ничего не сплели, и напоследок приказал сыновьям завтра на пир прийти вместе с женами.
         Дурно Ивану стало. Бедный в конец расстроился. Ну, как же ему на глазах всего племени с обезьяной пировать? Хоть и слыл он дурнем по округе, а все же понимал, что засмеют его соплеменники опять, как тогда на свадьбе. Приходит он домой, горем горьким убивается, а мартышка его успокаивает:
         -   Не тужи, Иван – вождя сын. Ложись-ка ты лучше спать, а утром иди на пир один. А когда услышишь шум да стук, успокой гостей, скажи им, что это, мол, моя мартышка на пир приехала.
         И вот наступил час празднества. Собрались братья на пир. Старшие, как велено, с женами пожаловали. А те-то уж к гулянке постарались, приготовились; прихорошились да принарядились на славу. И прически по последней моде сделали, и набедренные повязки самые нарядные одели. А от блеска всевозможных ожерелий, брелков, браслетов и серег у всех глаза слепнут. А Иван стоит один, не знает, куда от стыда перед соплеменниками глаза деть. А братья еще над ним потешаются:
         -  Ты чего это, дурень, без своей обезьяны пришел? С пальмы снять не смог, да? Где же ты такую жену себе нашел? Верно, все джунгли в округе перешарил?
         -  Точно, - сокрушается Иван, - до самой Великой пустыни дошел в ее поисках.
         Только братья отсмеялись, как вдруг где-то зашумело, загрохотало. Земля задрожала и ходуном заходила. Все племя перепугалось, по кустам и щелям разбежалось. А Иван, хоть и сам струхнул, успокаивает их: «Не бойтесь, сородичи, это моя мартышка на пир едет».
         Смотрят все, и вправду к деревне десять слонов подходят. И сидят на них пигмеи и вовсю лупят в большие барабаны. А на самом огромном белоснежном слоне в прекрасном палантине восседает краса-девица. Подходит этот слон к перепуганному Ивану, хоботом снимает с себя красавицу и ставит ее перед ним. А та берет изумленного Ивана за руку и ведет его в бунгало пир пировать.
         И началось тут гулянье. Вина – море, закуски – тьма. Пей да веселись только! А девица-красавица вино пригубит, а остатки в мешочек сливает, что на правой стороне пояса подвешен. Птичьим мясом закусит, а косточки в левый мешочек складывает. А старшие-то жены это дело приметили и давай ждать, что из этого получится.
         Вот вышла Иванова жена вкруг танцевать. Встряхнула правым мешочком, и появилось озеро. Встряхнула левым, и поплыли по озеру птицы дивные.
         Пришел черед старшим женам свою удаль показывать. Набрали они в рот вина, взяли в левые руки кости и пошли танцевать. Как брызнули вином, так всех гостей слюнями обгадили. Как швырнули кости, так в своих любезных мужей ими и попали. Скандал, да и только!
         Пока разборки шли, Иван улучил минутку и прибежал в свое бунгало. Смотрит, а на полу обезьянья шкура лежит. Схватил он ее и бросил в очаг.  Только та сгорела, как появилась его  жена. Хватилась, а шкуры-то нет. Накинулась она на Ивана:
         -  Что же ты наделал, Иван – сын вождя? Не мог еще три дня подождать, и тогда бы я навсегда такой осталась. А теперь ищи меня в тридевятом царстве, в тридесятом государстве у Чуда-Юда Треклятого.
         Обернулась она орлицею и улетела в окно.
         Пригорюнился Иван да делать нечего, сам виноват. Взял он лук и стрелы, связку бананов на дорогу и отправился в путь, жену-красавицу искать. Долго он плутал по бесконечным джунглям и саваннам. Весь износился, измучился, но у кого не спросит, никто не знает, где Чудо-Юдо Треклятое ошивается. И вот однажды совсем без сил упал он под пальму и проспал трое суток. А когда проснулся, то увидел рядом с собой старичка-джунгличка.
         -  Здравствуй, добрый молодец, - поприветствовал его старичок-джунгличок. – Куда путь держишь?
         Рассказал ему Иван все без утайки о своей беде.
         -  Да, парень, - отвечает тот ему, - натворил ты дел. Не тобой шкура была надета, не тебе и снимать ее следовало. Ведь это Мапуту – Цветок Жизни была. Дочь этого Чуда-Юда Треклятого. Красивей да умней она своего родителя выросла, вот он от зависти и заставил ее три года в обезьяньей шкуре походить. Да ладно, сокрушайся – не сокрушайся, а сделанного – не воротишь. Помогу я твоему горю, ибо ты не ведал, что творил, а, значит, и зла совершать не хотел. Вот тебе гад ползучий. Куда он направится, туда и ты за ним ступай. Приведет он тебя к злой колдунье. В народе ее кличут Карга – Кривая Нога, но ей больше нравится, когда ее зовут Каргуля-Выпендрюля. Только она может тебе помочь найти Чудо-Юдо Треклятое. Поэтому не груби ей. И главное,  помни – все ее злое колдовство в ее волосах заключено. Чтобы она тебе помогла, тебе надо ее постричь. А как это сделать, ты уж сам додумайся.
         Дал старичок-джунгличок Ивану змею, детеныша удава, и исчез, а Иван за поводырем побежал. И завел его этот змееныш в такие леса дремучие да  чащи темные, куда человеческий дух и не залетал никогда. Страшно Ивану стало, сердце в пятки спряталось, но все же не отстает он от змеюки и на всякий случай лук настороже держит. Внезапно расступился дремучий лес, и очутился Иван на большой мрачной поляне, которую охраняли высохшие, искривленные стволы баобабов. А посреди этой поляны стояла на обезьяньих лапах не то избушка, не то еще невесть что. Подошел Иван к этому непонятному строению, набрался смелости да как крикнет:
         -  Эй, кто это в странном бунгало живет?
         Вместо ответа зашумели и закачались от возмущения старые баобабы – кто это посмел их покой нарушить? - и со страшным скрипом стали Ивана окружать. Испугался Иван пуще прежнего, но видит, что бежать-то все равно некуда, набрался смелости и опять как гаркнет:
         -  Эй, глухие, что ли там? Или меня испугались?
         Тут избушка как задрожит, как затопает лапами обезьяньими от негодования, как завертится вокруг себя да как завоет диким зверем от бешенства. Да так жутко, что у баобабов от страха сучья поникли. А Ивану – хоть бы хны. Стоит себе на одном месте и в ус не дует. Избушке-то невдомек, что Иван на месте стоит не от того, что больно смелый, а от того, что от страха пошевелиться не может, и в ус не дует не потому, что ему все по фигу, а потому что усов нет, и решила она тогда, что этому приблуде все ее ужастики – лишь пустая трата времени, и угомонилась. Заскрежетала тормозами, остановилась, да так резко, что дверь, бедная, распахнулась и с верхней петли сорвалась, и предстала перед Иваном злая колдунья Карга – Кривая Нога. Страшная – аж жуть. Косматая, горбатая, глаза красные, нос большой, уродливый, а клыки-то поболе слоновьих будут. Правая нога в трех местах искривленная – отсюда и прозвище, вся в лохмотьях, а грязная – будто триста лет не умывалась.
         -  Это кого же мы тут ишпугалиша? – сердито зашепелявила она. – Уж не тебя ли, шоколик?
         А Иван-то наш к тому времени из комы уже вышел, в себя почти пришел и храбро так спрашивает:
         -  А коли, не боишься, то чего тогда на меня сухостой натравила?
         -  Ах, эти, - засмеялась Карга - Кривая Нога, - эти так, для порядку. Должны же они шлужбу нешти.
         А эти коряги к Ивану уже вплотную подступили и вот-вот разорвут его на части.
         -  Ну, тогда вели им, чтобы они от меня отвалили. Вопрос у меня к тебе один имеется.
         Интересно тут колдунье стало, что это человечишка у нее допытаться хочет. Швыкнула она на баобабов, те в раз на свои места и возверталися.
         -  Ну вот, так-то лучше,- сказал Иван, отряхиваясь от трухи.
         -  Что же ты хочешь у меня ужнать, шоколик? – грозно спросила колдунья.
         Но Иван уже совсем оклемался, в норму вошел, даже прибурел малость и так с легким наездом отвечает:
         -  Не торопись, Карга старая. Кто же так гостей встречает? Ты сначала меня напои, накорми, в баньке помой да спать уложи. А то устал я больно, пока до тебя добирался. А утром мы с тобой и поговорим.
         -  Вот хам! – возмутилась та. – Чего это я тебя должна кормить, поить да еще в бане мыть? Я тебя в гошти не жвала. Ты шам жаявилша. Так что шпрашивай, что хотел и вали отшедова.
         Понял тогда Иван, что палку перегнул и решил тон поубавить.
         -  Да хватит тебе, Каргуля, - по-дружески сказал он, - не выпендривайся. Ты же, чай, колдунья, а не еврей. Чего жмешься-то? Ну, дай, хотя бы пару бананов, а то ужас, как жрать хочется.
         -  Ну, ладно уж, жаходи, - сжалилась та. – Только у меня не прибрано ждешь. Так что не шерчай больно-то.
         Зашел  Иван в бунгало и ахнул от увиденного. Кругом бардак, мусор,  по углам черные кошки лежат, с потолка летучие мыши свисают, а на подоконнике два филина сидят, и все своими огромными глазами на него лупают.
         -  Жаходи, жаходи, шоколик, - приглашает его ведьма, - не пугайша. Шам ведь жахотел. Шейчаш я тебя накормлю.
         Накормила она его, напоила, в баньке помыла и спать уложила. Притворился Иван спящим, а сам ждет, что же дальше будет. А тем временем взяла Карга наждачный камень и давай себе клыки точить. Не вытерпел Иван и спрашивает ее:
         -  Что это ты, Каргуля-Выпендрюля, делаешь?
         -  Не видишь, что ли? – отвечает та. – Жубы точу. Я каждый вечер это делаю, чтобы на шледующий день мои жубы были оштрыми и крашивыми. Яшно? А теперь шпи, шоколик, шпи.
         Закрыл Иван глаза, опять спящим притворился. Слышит, а Карга зубы точит и под нос себе бормочет:
         -  Жавтра Чудо-Юдо ко мне в гошти пожалует. А я ему такую вкушнятину приготовлю, что он пальчики оближет. Ох, и вкушнятина же жавтра будет!
Иван опять не выдержал и спрашивает:
         -  Эй, Каргуля-Выпендрюля, это ты о какой вкуснятине там говоришь?
         -  Шпи, шоколик, шпи. Жавтра ужнаешь, - ответила та.
         Закрыл Иван глаза и уснул. А утром будет его колдунья и говорит:
         -  Вштавай, шоколик. Иди умывайша. Жаркое будем готовить.
         Встал Иван. Смотрит, печка уже жарко натоплена, к печке железная лопата приставлена, а посреди бунгало ушат с водой стоит. Почуял Иван, что старуха что-то недоброе затеяла, и решил ее перехитрить.
         -  Нет, Каргуля-Выпендрюля, - говорит он, - не буду я мыться. Я ведь только вчера в баньке напарился.
         -  Ты что, шоколик, - засуетилась ведьма, - а как же личная гигиена? Каждый негр должен гигиену шоблюдать. А не будешь шоблюдать, так и околеешь от какой-нибудь жаражы.
         -  Это вряд ли! Ты, поди-ка, лет триста не умываешься и, ничего, жива до сих пор.
         -  Эх, ты, дурачина! Я-то ведь не человек, а шила нечиштая. В том, что я не моюшь, моя шила и жаключаетша. Мне на ваши людшкие болежни начхать. Яшно?
         -  Ясно, - вздохнул Иван,  - тогда придется умыться.
         Подошел он к ушату, а старуха его поторапливает:
         -  Давай, давай, шоколик, мойша быштрее.
         Но у Ивана уже план созрел, как злую колдунью обмануть и волосы ее обстричь. Зачерпнул он пригоршню воды, вроде, как умываться надумал, и вдруг как отпрянет от ушата.
         -  Эй, Карга-Кривая Нога, ты что это в ушате принесла?
         -  Как что? Воду, шоколик, воду. Иж шамого чиштого болота притащила. Мойша давай, быштрее. Не тяни режину.
         -  Мойся сама в этой жиже, - говорит колдунье Иван. -  Еще не хватало, чтобы я вместе с водяным умывался. Или ты хочешь, чтобы он меня к себе утащил?
         -  Да ты что, шоколик? – удивилась та. – Да мы ш водяным уже лет што не ражговариваем и друг к другу в гошти не ходим. Пошшорилишь мы ш ним. Понимаешь?
         -  А я тут причем? – спрашивает Иван. – Не веришь, сама посмотри.
         Подошла Карга-Кривая Нога к ушату, смотрела-смотрела, и ничего не увидела. А Иван ей советует:
         -  Глаза надо по утрам мыть. Хотя бы раз в неделю, чтобы зрение не портилось. А раз слепая такая, то ниже наклонись. Может, тогда своего друга разглядишь.
         Наклонилась та ниже и все равно ничего не видит.
         -  Давай еще ниже, - командует ей Иван, а сам наготове стоит, момент удобный выжидает.
         Как только ведьма харю свою вплотную к воде приблизила, Иван хвать ее за волоса и бултых в воду. Завизжала Карга, руками и ногами задрыгала. А Иван ее в воде держит и приговаривает:
         -  Давай, давай, Каргуля-Выпендрюля, отмокай быстрее. Сейчас мы тебя помоем, причешем и вид людской тебе  сделаем.
         Потом взял мыло и давай ей голову намыливать. А колдунья-то воды нахлебалась и ничего не соображает, что Иван с ней вытворяет. А тот отшеркал ее до иссиня-черного цвета, волосы отстриг и такую прическу ей сложил, что сам диву дался. А когда старуха очухалась, он ей зеркало под самый ее безобразный нос подсунул. Глянула та в зеркало и себя не узнает.
         -  Кто это на меня ш моим ношом шмотрит? – спрашивает она Ивана и нос свой ощупывает.
         -  Так это ж ты сама и есть, - смеется тот.
         -  Как это я шама? – не поверила колдунья.
         А когда, наконец, убедилась в этом, как завыла, как разругалась бранными словами, как ногами затопала. Такой шум подняла, что избушка затряслась, ходуном заходила, а потом вокруг себя завертелась. Филины заухали, коты замяукали, мыши летучие раскричались да крыльями захлопали. Что там было! Иван чуть с ума не сошел. Терпел, он терпел, потом как рявкнет: «Хватит!», все тут же и замерло. А Карга-Кривая Нога на лавку села, уткнулась носом в ладони, заревела и запричитала:
         -  Что же ты, окаянный, наделал? Кто прошил тебя меня умывать? Тришта лет я неумывалашь, и была что ни на ешть шамой штрашной колдуньей. А теперь меня даже маленькая лешная тварь боятша перештанет. Дружья вше мои от меня отвернутша.
         -  Ничего, Каргуля-Выпендрюля, - утешает ее Иван, - через триста лет ты опять настоящей злой колдуньей станешь. А сейчас  помоги мне Мапуту – Цветок Жизни найти и из лап ее отца вырвать.
         Что ей оставалось делать? Вместе с грязью  смыл с нее Иван и злые колдовские чары, и стала она теперь обыкновенной негритянской старушкой. Рассказал ей Иван про свое горе. Сжалилась та над ним и говорит ему:
         -  Да наделал ты шам шебе делов. Но твоему горю не так уж и трудно помочь. Чудо-Юдо шегодня ко мне в гошти пожалует. На обед я хотела ему жаркое иж тебя приготовить. Да ты вот что шо мной шотворил. Ешть у Чуда-Юда одна шлабошть. Любит он пошпорить. Вот ты ш ним и пошпорь на его дочь. Только шмотри, делай вше так, как я шкажу.
         Дала она ему очищенный перезрелый банан да пичугу маленькую, велела все это до поры спрятать под набедренную повязку и научила его, как со всем этим обращаться. Только она закончила, как снаружи такой ветер поднялся, что избушка закачалась, и загрохотало так, что Иван чуть не оглох. Вот дверь распахнулась,  и на пороге появился Чудо-Юдо Треклятое. Образина – просто ужас неописуемый. У Ивана от страха кудряшки на голове дыбом встали и выпрямились. Карга, и та испугалась. А Чудо-Юдо заходит и удивленно так свою подружку разглядывает.
         -  Да ты ли это, Выпендрюля? – спрашивает он ее, не веря глазам своим.
         -  Да я это, Треклятыч, я, - отвечает та.
         -  А что это ты, в натуре, с собой сделала? Типа, с ума спятила, да?
         -  Да нет. Это вот этот крашноречивый, - она кивнула на Ивана, - уговорил меня шменить имидж. Говорит, в Париже нынче мода на короткие причешки. Ну, я и решила немного пофоршить. Чем я хуже Парижу? Ну,  как я теперь выгляжу?
         -  Да кикимора какая-то болотная, в натуре, - недовольно пробурчал тот. – Ведь была же нормальной ведьмой. Нет, обязательно надо выпендриться! Парижу она захотела! Нашла, кого слушать. Он себе-то нормальную прическу сделать не может, а тебе еще чего-то предлагает.  Кстати, кто таков? Откуда взялся?
         -  Да мештный он. Иваном кличут. Тебя ищет. Прошлышал, что любишь ты шпорить, вот и решил ш тобой потягатьша.
         -  Ах, вот как!
         Повеселел сразу Чудо-Юдо Треклятое. Ох, страсть, как любил он спорить! Потому как всегда выигрывал. И на этот раз он не усомнился в своей победе.
         -  А на что спорить будем?
         -  Если я выиграю, отдашь мне свою дочь, - сказал Иван.
         -  Во, какой прыткий! Видали? –  удивился Чудо-Юдо. - А если я выиграю?
         -  Ну, это вряд ли, - отвечает Иван. – А если все-таки удастся, то быть мне твоим рабом на веки и делай со мной, что хочешь.
         -  Заметано, - согласился Чудо-Юдо.
         -  Только, Треклятыч, идите вы на поляну шпорить, - посоветовала Карга-Кривая Нога. – А то у меня ждешь тешно.
         Вот вышли они на поляну. Взял Чудо-Юдо в руки камень, да так его в кулаке сжал, что только песок между пальцами посыпался.
         -  Ну, что, в натуре, сможешь так? – самодовольно спросил он Ивана.
         -  Фу, это ерунда, - ответил тот, затем нагнулся, как будто бы за камнем, а сам, как Карга научила, из-под повязки незаметно банан достал и говорит. – Вот, смотри,  как надо.
         Сжал он перезрелый банан с такой силы, что из него сок во все стороны брызнул, а затем сунул остатки в рот и съел.
         -  Вот это да! – удивился Чудо-Юдо, но сдаваться не захотел. – Давай еще раз.
         -  Давай! – согласился Иван.
         Поднял опять Чудо-Юдо камень да как зашвырнет его в небо.   Иван десять раз до десяти успел сосчитать, пока камень на землю не упал.
         -  Вот! – с гордостью сказал Чудо-Юдо. – А так сможешь?
         -  Это что, - махнул Иван рукой. – Смотри, как надо.
         Нагнулся он опять к земле, вроде как за камнем, а сам незаметно пичугу из-под повязки вытащил. Бросил ее вверх, она и улетела. Долго ждал Чудо-Юдо, когда камень Ивана на землю вернется, так и не дождался. Надоело ему ждать.
         -   Ладно, - сдался он, - опять твоя взяла, Ванек. Что-то непруха у меня нынче. Типа, неудачный день. Второй облом уже. А давай еще раз потягаемся?
         -  Да сколько можно-то? – возмутился Иван.
         -  В последний раз. Кто кого пересвистит.
         -  А точно в последний?
         -  Зуб даю, - заверил Чудо-Юдо.
         -  Ну, тогда давай! – согласился Иван.
         Заложил Чудо-Юдо Треклятое свои длиннющие пальцы в пасть да как свистнет. Могучие баобабы до самой земли наклонились, а у избушки крыша с места сдвинулась.
         -  Ты что же это, Треклятыч, делаешь? – возмущенно накинулась на него Карга-Кривая Нога. – Хибару мою ражвалить решил? Хочешь по миру меня пуштить, да?
         -  Не кипишуй, Выпендрюля, - успокоил ее тот, - Крышу я тебе отремонтирую. Потом. Пусть лучше Ванек теперь попробует.
         -  Жаль мне тебя, Треклятыч, - говорит ему Иван. – Ты уж лучше сядь, чтобы тебя не сдуло. Да глаза зажмурь и уши заткни, чтобы свои внутренности не испортить.
         Усмехнулся поганый, но на всякий случай, сел, зажмурился и заткнул пальцами уши. А Иван поднял с земли корягу побольше да как со всего маху треснет ею ему по голове. У того аж искры из глаз посыпались. А звон в его голове такой поднялся, что на всю поляну было слышно.
         -  Ни фига себе! – ошалело воскликнул Чудо-Юдо, ощупывая голову. – Ну, ты даешь, Ванек, в натуре! Я свистнул, у твоей избушки, Каргуля, крыша чуть не слетела. А этот свистнул, у меня самого крыша поехала. Опять твоя взяла. Вижу, Ваня, конкретный ты пацан, и дела реально делаешь. Так и быть, забирай мою дочь.
         Хлопнул он в ладоши, и предстала перед Иваном его жена, Мапуту – Цветок Жизни. Обрадовались они друг другу, расцеловались.  А растроганный такой встречей Чудо-Юдо подарил зятю слона, и молодожены отправились на нем в свою деревню.