За стеклом

        Хорошо утром просыпаться без будильника. Cами открываются глаза и сна, как не бывало. Жалюзи просеивают синий цвет улицы, и по бледно-голубому свету в омнате время угадывается с точностью до плюс-минус… А полчаса в ту или другую сторону при моей нынешней работе не давят на психику: проспал – ничего страшного; рано глаза продрал – бог даст. Можно спокойно полежать в постели, пытаясь по рагментам сна разгадать смысл закодированного подсознанием послания. Истолковав его в свою пользу, я встаю и иду на кухню. Если сон оставил в душе неприятный осадок, то для восстановления душевного равновесия, надо в открытую форточку проговорить: «Куда ночь – туда и сон». Суеверие, конечно, но с возрастом многое начинаешь делать с оглядкой, на всякий случай: а вдруг поможет, отвернет, спасет. С меня не убудет, а душа – на месте. Потом – погода. Чем она сегодня порадует? М-да! Осень называется. Месяц малой темноты. Уже середина, между прочим, и у бедняжки даже на хороший дождь сил не осталось: только морось с туманом. Она давным-давно с себя все сбросила, приходи мороз и бери ее, голенькую. Но зимы-то нет! А без нее откуда ж морозу взяться?

Поздняя осень… И слякоть… И мрак….
Бродит зима запоздавшая где-то,
А под ногами гниющее лето:
Поздняя осень. И слякоть, и мрак.
Под заунывную песнь в проводах
Город тоскует без солнца и света.
Поздняя осень. И слякоть. И мрак.
Бродит зима запоздавшая где-то.

Неужто это братья-месяцы шалят? Греться–то они у костра греются да, видать, еще и во внутрь что-то горячительное принимают. Вот дедушка и сломался. А пока он спит, молодые без присмотра  чудят: небось, в весну за подснежниками кинулись, мало ли кому они могут понадобиться. За бабки. Распустились. А раньше каждый свой срок знал.

Про себя же одно могу с уверенностью сказать: никакая погода не может испортить мне настроение. А ведь было, было… В разгар лета, когда солнце еще даже не уплывало за горизонт, а дни уже начинали убывать на воробьиный скок, во мне все начинало бунтовать: «Как! Уже! Так быстро!» Хотя никогда никакого страха ни перед осенью, ни перед зимой не испытывал. Я не заметил, когда произошла перемена во мне, но уже много лет для меня «каждая погода благодать». А, значит: «Жизнь прекрасна, черт возьми»! Не помню – откуда, но мне нравится.

Как сказал выше, погода на мое настроение теперь не влияет и после тихого созерцания осеннего пейзажа, я словно избавляюсь от негатива вчерашнего дня. Назовите это медитацией, самовнушением, самообманом, как хотите, но это - так. Умиротворенный, я готов прямо с этой минуты начинать день без оглядки на суеверия. А завтра опять плюну через левое плечо, постучу по дереву, прогоню сон в форточку… Как это у верующих? Не согрешишь – не покаешься?

Уже легко, без груза житейских забот, начинаю броуновское движение по кухне. Это со стороны движения могут показаться хаотичными. На самом же деле все упорядочено и выверено ежеутренней практикой. Чайник - на плиту, сменить заварку, изобразить зарядку, побриться, помыться, заварить, разогреть, отрезать, поесть, выпить чаю, помыть, расставить и – все! Кухня снова заимела первоначальный вид, как будто и не было получасовой круговерти, и я только-только зашел туда. Струящееся через форточку влажное утро словно паутину собрало со стен и с потолка свисающие космы ночной одури, спёртого воздуха и вместе с сонной тишиной вытряхнуло их за окно. Кухня задышала свежестью, замурлыкала холодильником, наполнилась шорохами улицы и окутала меня истончившимся теплом от батарей. Я люблю это, нет, не одиночество, а утреннее уединение, чувство гармонии с природой, отрешённость от житейских забот и прогулки в виртуальное прошлое. Мне могут возразить: а болезни? Их куда девать? А кому интересны  мои истории болезни из амбулаторной карточки? Я сказал. Одна моя знакомая как-то меня спросила:

- Неужели у людей еще остаётся время смотреть в окно?

 Я ей тогда ничего не возразил, но сейчас скажу:

       - Надо успевать посмотреть в окно. А если нет на это времени, значит, нужно что-то менять в жизни. Значит, не по себе груз на себя взвалила. Бывает, что и своя ноша тянет
.
А у меня лично еще есть время на пасьянс. «Могила императора» называется. Мне его показали тридцать лет и три года назад и с тех пор рою могилу Наполеону. Там много думать не надо, главное – не «зевать». Сходится редко, но интересен, как говорится, сам процесс. А сошелся, не сошелся – дело десятое.

На автобус выходить рановато, и я снова смотрю в окно. Появились первые прохожие. Самых ранних мне всегда немного жаль. Не всех, конечно, а только тех, кто идут в сторону Кармановки. Там находится стоматология и мне кажется, что все они спешат занимать очередь за талоном в зубной кабинет. Ассоциативно. Сам не раз стоял в этой очереди, чуть свет проделывая пешком неблизкий путь из Хорейверской экспедиции. Талонов, как всегда, мало, а зубов кариесных -  много. Вот и стекается толпа ни свет ни заря со всего города к стоматологии. Весной и летом, осенью и зимой. А что делать?

Появляется мужчина, бегущий трусцой. Еще недавно этого народа много по городу мельтешило. Бег от инфаркта назывался. Теперь их мало осталось. Причин много, а вывод один: исчезает этот вид бегунов. Вот почему у меня повышенный интерес к этому могиканину. Впечатление такое, что бежит он без энтузиазма, тяжело, монотонно. Ну что за удовольствие бегать от улицы Ленина до зооветтехникума. Туда-обратно, туда-обратно… Может, еще и шаги считает. Прямо мазохист какой-то, а не жизнерадостный рахитик. Хотя, с другой стороны, лица его я не вижу. А вдруг он на все тридцать два зуба улыбается, еще и песенку напевает.

А вот сразу двое волокутся со стороны Кармановки. Мужчина и женщина, надо понимать, муж и жена. Жена впереди, а муж всегда немного сзади и чуть сбоку,  вроде как обгонять собирается, но это обманчивое впечатление. Это она, по-моему, бежит, а его за собой тащит и, скорее всего, помогает ему побороть какой-то недуг. Может, у самой куча болезней. Меня восхищает их мужество, потому что каждое утро они, наверно, выходят из дома, как на свой «последний и решительный бой». Бег трусцой со стороны и так-то не очень эффектно смотрится, а, глядя на этих камикадзе, сразу всплывают в памяти и некрасовский Савраска, и Сивка, которую укатали горки. Вот они один раз окольцевали школу-интернат, второй и бегут мимо моего окна на третий круг – и больше не появляются. Если я и подшучиваю над ними, то исключительно в пику себе:
 
- Эти хоть как-то, но бегают, а ты свой репортаж из теплой кухни ведешь, комментатор хренов. А им – дай бог здоровья.

Между тем уже почти рассвело. Утро набирает обороты и словно пылесосом всасывает людей с улиц в легковушки и в автобусы, сортируя затем их по бесчисленным рабочим местам.

Проснулась и «Аннушка». От электрического света все три этажа садика открылись, засветились окнами-глазами, которые доброжелательно уставились на все прибывающую, пока еще тихую, детвору. Сокращая путь через школу-интернат, туда же ведут своих чад кармановские родители. Из них мне особенно запомнилась одна молодая мамаша, которая как бы провожала сынишку в садик. Я умышленно употребил это всеобъемлющее слово, потому что на самом деле большинство родителей детей ведут, везут, сопровождают, тащат, подгоняют, но только не провожают. Провожать – это окружить ребенка по дороге своим вниманием, уметь слушать и толково отвечать на его бесчисленные вопросы.  Эта же -  ни слушать, ни отвечать не могла. Зомбированная мобильником, она была доступна только для абонента. Для всех остальных ее не существовало. Напрасно ребенок вился вокруг нее, тормошил, что-то говорил, показывая рукой на детскую площадку школы-интерната, но не видела и не слышала мать  сына из своего виртуального мира. В знак протеста маленький человечек начинал отставать, окунувшись в свой собственный мирок, но бунт подавлялся матерью в зародыше. Она правой рукой (левая с телефоном возле уха) хватала его за руку и, почти отрывая от земли, тащила за собой, словно тяжелую и ненужную вещь к мусорному контейнеру. Только один раз я видел мальчика бегущим впереди матери. Возможно, у него лежало в кармане что-то, чем ему не терпелось похвастаться перед сверстниками. Может,  у него был день рождения, и мать несла в садик что-то вкусное для всей группы, хотя в таких случаях дети сами несут вкусный пакет. Как бы там ни было, но первый шаг к самостоятельности пацаненком был сделан. И очень скоро материнская аура больше не сможет удерживать его в своем коконе. И настанет день, когда матери захочется взять сына за руку и не отпускать ее, но не повиснет ли ее рука сиротливо в воздухе? И настанет вечер, когда на своем мобильнике, она бесконечно будет набирать его номер, но каждый раз на дисплее будет высвечиваться: «абонент недоступен». Как знать. А мне уже пора на автобус.

Я сбился с привычного ритма и какое-то время пропустил шоу «За стеклом». За это время успел выпасть снег, но так как он лег на сырую землю, можно не сомневаться: это ненадолго. Белое однообразие за окном зимой, как и зеленое – летом,  успокаивающе действует на мою нервную систему. Это - то же самое, что любоваться природой на картине художника. Другое дело - весной. Сначала ждешь первую проталинку, потом нежную зелень пробившейся травки, а затем в одно прекрасное утро обнаруживаешь, что ветки на деревьях из черных стали зелеными от крохотных листочков. Перемены в природе меняют мой внутренний мир, да и не только мой, наверное.  Весной хочется двигаться, действовать и хорошо, если этой  энергии находится применение. А осень – симфония красок. И эта цветомузыка через глаза и уши заполняет все клетки организма, чтобы душа пела всякий раз, когда наша память будет возвращать нас в это удивительное время года.

А за окном жизнь продолжается. Хотя есть перемены. Пропали куда-то бегуны, не видно молодой мамаши с мобильником и с сыном. Но вот уже несколько дней подряд я вижу мужчину, который привозит на санках в детский городок школы-интерната совершенно очаровательное существо. Упакованное в теплый комбенизон, оно сосредоточенно сидит на санках, а еще одни, крошечные, лежат у него на коленках. В предрассветных сумерках да еще на расстоянии я даже не могу определить: мальчик это или девочка. Когда санки останавливались, ребенок деловито снимал игрушку с коленок и опускал ее на землю. Потом без помощи взрослого переворачивался и, как с табуретки, сползал, а затем вставал на ноги. С минуту он стоял в раздумье и, оглядывая детскую площадку, наверно, прислушивался к внутреннему голосу, куда именно сегодня направиться в первую очередь: к горке, к каруселькам или к качелям. А что это великолепие построено исключительно ради него, он нисколько не сомневался. И, в самом деле, редкие прохожие не посягали на его собственность, а интернатовские, к тому времени уже побесившись в городке, рассасывались по корпусам. И поэтому в его маленькой головке вполне могла зародиться подобная мысль.

 Но вот он определялся с выбором и неспешно направлялся к карусельке. Горку он почему-то игнорировал. Хотя, похоже, ходить он начал совсем недавно, а толстый  комбенизон еще и затруднял движения, двигался карапуз без посторонней помощи, не спотыкаясь и не падая. Мужчина шел сзади. Это был еще не старый, но рано примирившийся со своими годами человек, в котором по облику, даже в предрассветных , легко угадывалось что-то старческое. Поэтому на отца ребенка, он, ну, никак не тянул. Значит, дедушка. Молодой и старый отличались только габаритами, а в движениях были одинаково медлительными и осторожными. Дедушка усаживал ребенка на сиденье, клал ему на коленки игрушечные санки и рукой начинал медленно и плавно вращать карусельку. Через несколько минут, склонив головку на плечо, тот засыпал.

 Можно с трех раз угадать, с какой целью бегали мои прежние знакомцы. Можно со стопроцентной уверенностью назвать причину вечной спешки молодой мамаши, но я, наверно, никогда не узнаю: зачем поднимают ребенка так рано с постели, одевают,  выводят на улицу. Чтобы там он продолжил свой сон? Возможно, но - не факт.

Вот, пожалуйста: нет еще и восьми часов, а они уже стоят напротив детского городка. Сегодня малыш, осмотревшись, показал ручонкой на дальнюю от него карусельку. А еще через минуту уже мирно спал.

 Он спал, а его время уже начало свое медленное вращение к водовороту жизни. И, черт возьми, пусть она всегда будет для него прекрасна!


.