Лялин чулан

               
«Глаза боятся, а руки делают», - говорится в пословице. Так и у Ляли получается: ей надо  переезжать на новую квартиру, где места  меньше, чем на старой, а главное,  переезд не ближний, каждый килограмм на учете, а тут книги, посуда, одежда, белье, мебель и  домашний архив не маленький, почти за всю жизнь, и не только свою жизнь, но и родительскую, и умершего брата, и покинутого мужа, и детский архив дочери, - тоже, то ли ей высылать , то ли себе еще оставлять?..
 Ляля смотрит на свой старинный, конца 19 века, рояль фирмы Леппенберг: он, вообще-то кабинетный, «маленький», но, понятно, что здесь «маленький» - понятие относительное, с пятого этажа хрущобы  этого малыша спустить не просто. Сюда его доставляли по частям: ножки отдельно, крышку отдельно, педали отдельно, корпус отдельно  и сам струнно-клавишный механизм тоже отдельно. Так и сейчас квалифицированные грузчики покупателя должны поступить. Потом  рояль настроят, и зазвучит инструмент  своими  бархатными тонами  где-то  -  уже для других. Нет  отчима, бацавшего на нем  без всякой музыкальной грамоты все возможные песни, живет в другой стране дочка с детьми, и у Ляли  в новом доме  места  не нашлось для этого роскошного инструмента. А кто только и как только  не играли на нем!  Дочка со товарищи целые сражения с концертами устраивали по – и над роялем. Кошки тоже обязательно  опробывали  клавиатуру, музыкально  проходя по ней,  лаская свои члены  и оставляя следы  лап на блестящей крышке рояля. Кавалеры Лялины, после отъезда мужа,  - кто показывал на рояле свою музыкальную образованность, а кто – свою раскованность, привлекая рояль в качестве дополнительного инструмента в  сексуальных игрищах, что, надо сказать не прибавляло Ляле приятных эмоций. Но кавалеры – молодцы, старались, как могли, и рояль не подкачал, он не расстроился сильно, рама не треснула, струны не лопнули, желтоватые клавиши слоновой кости не запали -  его удалось продать, хотя и не за дорого. Что  он будет теперь  делать у новых хозяев, - служить ли мебелью,  для создания  определенного имиджа, или  подставкой для вазы, или для меланхолического музицирования  в кругу друзей и  в одиночку, или для проигрывания бесконечных  музыкальных упражнений?  Ляле жаль расставаться с этим старым другом, товарищем и учителем, но она не может  взять его  в новую жизнь на новой квартире, но и не забудет,  оставит в чулане своей памяти.
Туда же придется отправить и пишущую машинку, а ведь тоже была хорошим товарищем  в  Лялиной и дочкиной  работе и  учебе. Архивы, созданные  не без  участия этой машинки, - письма, лекции, стихи, рабочие записи  их с дочкой  изысканий в разных областях культуры и литературы, Ляля определит в реальный чулан на новой квартире  в надежде когда-нибудь их перебрать. И  огромное количество фоток тоже туда же, она их когда-нибудь отсканирует. Ляля мечтает создать с помощью компа свой виртуальный музей, Музей истории ее семьи. Там будет  много фоток, стихи, музыка, видео… Мечта, одним словом!
  Далеко за дополнительными материалами  Ляле не нужно будет ходить, -  интернет для чего?   Она  поместит в  начало экспозиции фотопейзажи с Тибета, откуда, как уверилась Ляля из разных достоверных  источников,  в том числе, материалов экспедиций финского  музея Ваприка в Тампере,  спустились  в свое время наши предки. Этот  ряд Ляля собирается подкрепить пением тибетских монахов, цитатами из художественной и научной литературы. Предполагаемый путь следования предков на северо-запад, -  по горам, пустыням, лесам,  – надо будет  также проиллюстрировать сопутствующими видами и жанровыми  историческими картинками и фотоснимками Азии, Сибири, Урала, средней полосы России, опять же дополнив всякого рода литературными цитатами, изображениями артефактов разных музеев и, например,  горловым пением сибирских  аборигенов… Но самым  главным в виртуальном музее  будут экспозиции  из «артефактов»  Лялиного  чулана и особенно  фотографии. На фоне  характерных  фоток с севернорусскими пейзажами, репродукций Левитана  Ляля   повесит в музее  главные фото  ее семьи – двух своих дедов и двух бабок,  из которых половина русских, половина финнов…
 Или нет! Сначала по экрану пойдут иудейские письмена кумранских рукописей, детские записи дочери со словами о рассеянии двенадцати  племен израилевых, потомки  одиннадцати из которых определены, а двенадцатое числят за многими народами, в том числе финским… И в связи с этим  вспоминается  Ляле ее семейная история, которую можно назвать символической:
 Дочка заканчивала школу. Училась прекрасно, только с классной руководительницей отношения не сложились: та была настроена против них с дочкой Лялиной свекровью,  шапочно знакомой с классной. Традиционная обоюдная неприязнь невестки и свекрови стала поводом для очернения  Ляли в глазах  дочкиной руководительницы. А  та   всеми фибрами своей училкиной души  воспылала нелюбовью к ее дочери,  лучшей ученице школы. Каждое родительское собрание она начинала с сообщения либо о том, что Катя на каком-то уроке болтала, либо о том, что та не любит физкультуру, что у нее плохой почерк…  По ходу собрания выяснялось, что у других учеников класса тоже были проступки, незначительные: ну, там, такие-то девочки побили другую девочку ногами, ну, кто-то прогуливает уроки, кто-то плохо учится… Но Катя… за один почерк ее надо  перевести в интернат для умственно-отсталых! И вот, в условиях такого, мягко говоря, предвзятого отношения к Лялиной дочке, та еще  пошла, под влиянием своей  бабушки, местной финки, в   недавно  открывшуюся евангелическо-лютеранскую церковь и записалась там в хор! И это в 86 году, и  это – при таком враждебном отношении к себе классной! Ляля, конечно, не была бы против этого занятия дочки, хотя  у той и так   было чем заняться: учеба на фортепьяно в музыкальной школе, английский, подготовка к  экзаменам в школе,  подготовка в университет. Но как только Ляля представляла реакцию их любимой классной на известие  об этом Катином увлечении, ей сразу мерещились огненные буквы в школьной  характеристике, которую та напишет: типа, идеологически незрелая, недостойная оставаться в рядах комсомола…  Да, можно было ожидать не самого хорошего исхода из такой ситуации. И Ляля не выдержала такого морального испытания и уговорила дочку не ходить больше к лютеранам.
 Когда все устроилось, и  дочка поступила  в университет, без экзаменов как медалистка,  Ляля почувствовала себя просто счастливой. Через некоторое время  выяснилось, что дочка посещает синагогу,  а потом и вовсе приняла  иудаизм! Выросшая в советской русско-финской семье,  без религиозных и национальных предрассудков, Ляля не особенно возражала против этого нового дочкиного увлечения, но оно  скоро переросло в настоящий  переворот  во всем, начиная с образа жизни в их семье: кашерно – не кашерно на кухне, соблюдения субботы, до места проживания, -  после окончания вуза дочка поселилась в Израиле и там  быстро родила замечательного сыночка!
 Ляля полетела к дочке, и полетели все ее планы, все начинания, работа, дача, квартира, осиротели бабки с дедками, друзья,  муж в конце концов, какой-никакой! Он уже и без того душевно был не здоров, а с началом  Лялиных отъездов-приездов  его состояние  стало ухудшаться,  застыло в сносной ремиссии, и он окончательно переехал к своим родичам, - сестре с матерью. С ним еще можно было поболтать ни о чем, выпить, потом он «догонялся» какими-то лечебными транквилизаторами  и заваливался спать в своей берлоге. Хорошо хоть есть у него родные, которые о нем заботятся, а то был бы у Ляли еще один камень на душе.
 Она не смогла встать на пути устремления дочки в землю  обетованную, да еще в такое время, пик  материальных лишений в России, когда все стало под угрозу разрушения: 91-й год не сулил ничего хорошего  будущему  России. А в Израиле дочь обрела семью, детей, кров, работу, тоже  своими большими трудами,но и ценой многих Лялиных потерь.  Ляля теперь и соображает:  не на   круги  ли своя вернулась ее дочка, быть может, потомок того, двенадцатого колена израилева?  Когда-то Ляля смалодушничала, не пустила дочь к Господу в лютеранскую церковь, и он наказал Лялю за это многими ее лишениями, а  дочь  отвел   к себе поближе, в иудейскую землю! И Лялю все же послал  в  лютеранскую землю.   
 Теперь  она  повесит  в семейном музее на первом плане репродукцию картины из дочкиных архивов  об обретении Скрижалей Господних и станет дальше соображать, в каком виде  скомпилировать и подать в экспозицию музея  остальные богатства своего чулана, -  плоды литературоведческих трудов дочери,   репродукции, открытки, альбомы с марками  мужа, письма и стихи  всех  дорогих ей людей и много еще чего надо бы встроить в эту свою сокровищницу.  При таких трудах по  классификации выплывет, конечно, еще не одна  история, имеющая весьма  символический  смысл…