Двор и его обитатели

Во дворе к нашему двухэтажному кирпичному дому вплотную примыкал маленький одноэтажный домик-избушечка с крошечным палисадником. Бабушка рассказывала, что когда-то это была прачечная, а после войны в домике жили три удивительных человека. Для нас, детей, в те годы самыми замечательными профессиями, несмотря на любимые стихи Сергея Михалкова, утверждавшего, что «все профессии важны, все профессии нужны», оказывались три – летчики, разведчики и кинематографисты. Все три были одинаково притягательными и для мальчиков, и для девочек.

Не помню, чтобы в нашем дворе жили летчики или разведчики, но свои кинематографисты у нас были, и жили они в той самой бывшей прачечной, как в отдельной квартире. Чета Биязи и их друг Перри. Его фамилии не знаю. Их жизнь казалась нам волшебной. Одни имена и фамилии чего стоили! Не Ивановы, Петровы или Сидоровы, а Биязи, не Петр, а Перри! Когда они, обычно втроем, возвращались вечерами с работы, мы бросали свои игры и с завистью смотрели им вслед. Двое высоких стройных мужчин средних лет и маленькая хрупкая женщина. Как удивительно, ни на кого другого не похоже они одевались! Костюмы ярких цветов вместо привычных темных штатских или цвета хаки военных, желтые ботинки на толстой подошве вместо валенок или сапог. Цветные береты вместо кепок или ушанок. Особый сказочный мир кино – самого замечательного искусства на свете. Как я завидовала им, особенно жене Биязи! Моя бабушка была с ними знакома, они часто разговаривали при встрече, а я маленькая девочка, кто мог обратить на меня внимание?

Но вот как-то летом я бегала по двору с подружками и неожиданно налетела на чету Биязи. «Леночка! – неожиданно обратилась ко мне эта необыкновенная женщина, – какие у тебя красивые волосы. Скажи маме, чтобы она мыла тебе голову ромашкой, тогда волосы будут иметь золотистый оттенок». Я молчала, как последняя дура, оказывается эта Биязи знала мое имя и обращала на меня внимание! По лицам подружек я поняла, что они завидуют мне. А может и я когда-нибудь смогу стать артисткой, кто знает?

Неожиданно Биязи исчезли на длительное время, уехали куда-то на съемки фильма. А когда вернулись, по-видимому из-за границы, то привезли с собой такое же удивительное существо, каким были сами, сиамскую рыжую кошку. Я никогда раньше не видела таких животных. Кошек я очень любила, у меня самой был черный кот Мишка. Он убегал гулять в форточку, благо мы жили на первом этаже, дрался с котами, часто прибегал домой с окрававленным ухом, ловил мышей, был таким ласковым, ходил за мной, как тень. А эта сиамская кошка с коричнево-рыжей шерстью, такой же, как цигейковая шуба ее хозяйки, и с синими, а не зелеными, глазами, целыми днями сидела на подоконнике, в форточку не прыгала, а гуляла с хозяйкой, чинно следуя за ней на золоченной цепочке или сидя у нее на плече, и шипела, а не мурлыкала. Разве бывают такие кошки? Как я завидовала Биязи, их жизни и работе! Каждый раз в кино на просмотре нового фильма, я во все глаза глядела на титры. Кто же он такой, Биязи: артист, режиссер, оператор? Его фамилия не попадалась.

Прошло много лет. Мы давно уехали из Большого Каретного. По телевизору показывали какой-то фильм пятидесятых годов. И вдруг: директор фильма – Биязи!

Во дворе напротив нашего кирпичного дома стоял еще длинный оштукатуренный дом в два этажа. Когда-то это были каретные сараи. В двадцатые годы застройщики превратили сараи в жилые квартиры. Это здание отделяло наш дом от сада. Двор казался мне очень большим, а сад вообще огромным. Я даже боялась одна ходить в сад, чтобы не заблудиться. Сад оканчивался высокой кирпичной стеной, а за ней находилась пересыльная тюрьма, в которой, видимо, держали взятых под стражу до суда во время следствия. У стены в деревянной вышке всегда дежурил часовой с ружьем. Иногда по ночам слышны были одинокие выстрелы. Тогда утром соседи шептали: «Убежал что ли кто-то из тюрьмы, не слышали?»

В конце семидесятых я решила отвести своих детей в Большой Каретный. Я столько рассказывала им о своем детстве, о дворе, что они решили наконец увидеть все сами. Приехали, и что же? Низкий двухэтажный, но уже не жилой дом, крошечный двор, между домами от силы восемь-десять шагов. Непонятно, где мы бегали и играли. Маленький садик – как тут можно заблудиться? Дети с сомнением на меня поглядели. «Тогда все было по-другому, – упрямо сказала я, – все было больше и ярче!»

Сделаю тут одно отступление от темы. Муж, присутствующий при ревизии Большого Каретного, снисходительно посмотрел на меня и предложил тут же поехать на Басманную и познакомить детей с домом его детства. Муж сказал, что был как-то в этом районе, дом стоит. Можно даже попытаться зайти в его бывшую квартиру. Поехали. Дом действительно стоял, солидный многоэтажный дом. Однако единственный подъезд дома, выходящий на улицу – парадный подъезд, – почему-то оказался закрытым. Зашли со двора. Нашли дверь бывшего черного хода. Позвонили. Дверь открыла вооруженная охрана и поинтересовалась, что нам надо. Потрясенный муж рассказал, что в этом доме на третьем этаже прошло его детство, дети хотели поглядеть его квартиру. Охранник с сомнением оглядел нашу группу и захлопнул дверь. Теперь настала моя очередь снисходительно улыбнуться.

Вернемся теперь в Большой Каретный дом 4. В здании из бывших каретных сараев жили во времена моего детства очень интересные люди, например Марья Яковлевна Радина с мужем-адвокатом. В те послевоенные годы оба они были пенсионерами. Мне очень нравилась Марья Яковлевна, во-первых она казалась мне очень красивой. похожей на цыганку, а во-вторых она, как и я, очень любила кошек. Когда в 1957 году мы временно переехали в другую комнату на третьем этаже дома-новостройки в нашем дворе, то я вынуждена была отдать Марье Яковлевне своего любимого черного кота Мишку. Он привык жить свободно, прыгать в форточку во двор, и не смог привыкнуть к третьему этажу. Радины очень уважали мою бабушку Евгению Моисеевну Синельникову и называли ее любовно «Джульетточка». Раз в год летом чета отправлялась отдыхать на юг. Тогда Марья Яковлевна приходила к нам и сдавала бабушке на хранение бархатный мешочек со своими драгоценностями. О самоотверженной честности бабушки во дворе знали многие.

В шестидесятые годы, когда мы переехали на юго-запад Москвы, Марья Яковлевна часто звонила нам и рассказывала все дворовые новости. После смерти мужа она переехала в Ростов к родным, и пока она была жива, мы переписывались с ней.

Разбирая сумку с мамиными документами после ее смерти в 1994 году, я нашла справку, составленную жильцами дома № 4 по Большому Каретному переулку в мае 1950 года. Не знаю уж в связи с какими обстоятельствами, жильцы свидетельствовали о том, что моя мама действительно проживала в этом доме с 1926 года с двухлетним перерывом 1941-1943 гг в связи с эвакуацией в г. Алма-Ата. Эту справку подписали Г. И. Тихоцкий, бывший председателем жилтоварищества с 1924 по 1938 годы, Н. И. Леонтьев, член ревизионной комиссии жакта в 1926 году, и Александра Икан – жена Леонтьева.

Я очень хорошо помню чету Леонтьевых, симпатичных, интеллигентных людей. После войны бабушка рассказывала мне, что в начале двадцатых годов у них родился сынишка. Мальчика назвали гордым именем Авангард, Гардик. В те годы многие молодые родители старались давать своим детям необычные имена, навеяные недавними революционными событиями. Им казалось, что войдя в новую жизнь с новым именем, их ребенок обязательно будет счастлив. Так появились Октябрины, Тимуры, Авангарды и Владлены. У моей тети Аси Синельниковой была студентка-дипломница Трибуна Ивановна. К ужасу тети товарищи называли ее сокращенно – Триба! Очень мне интересно, о какой судьбе для дочери мечтали родители этой Трибуны? В юности я знала одного молодого инженера с оригинальным именем Мэлис (Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин). Любопытно, что этому еврейскому молодому человеку имя очень подходило. Но я жалела его будущих детей, особенно дочку: как она будет жить с отчеством Мэлисовна? Тогда я не понимала, что она легко сможет выйти из положения в семидесятые-восьмидесятые годы, уехав в США, Германию или Израиль. Там вопрос с отчеством решился бы сам с собой.

Судьба Гардика Леонтьева оказалась жестокой. Он, как и многие его ровесники, после десятого класса ушел на фронт. Из ста мальчиков его возраста домой вернулись трое. Гардик не вернулся. «Какое горе у Леонтьевых, – говорили в нашей семье, – погиб их единственный сын. Как им теперь жить?» Но супруги оказались мудрыми людьми и через несколько лет после окончания войны, будучи уже немолодыми, родили сына и назвали его Авангардом в честь погибшего брата.

Мы давно уже уехали с Большого Каретного, когда однажды в театре «Современник» увидела я молодого талантливого актера, Авангарда Леонтьева. Я сразу поняла, я не могла ошибиться: это Гардик с Большого Каретного. Он показался мне так похожим на родителей.

Вот уже много лет, как я не вижу зимней Москвы и не знаю, как выглядят сегодня зимние московские улицы. А ведь с конца шестидесятых годов и до моего отъезда в ФРГ я боялась ходить по зимней Москве. Гололед, колдобины и рытвины на тротуарах и мостовых представляли серьезную опасность для жизни. В феврале 1968 года моя мама упала на обледенелых ступеньках крыльца и сломала бедро. И глядя на огромный парк уборочных машин, явно не справляющихся с капризами зимы, я вспоминала нашу тетю Мотю, дворничиху в Большом Каретном. Она жила после войны в нашем дворе с дочкой Галей, которую обожала. Зимой она выходила чистить от снега двор и улицу около дома часов в пять утра. Снег сгребала лопатой в огромный деревянный ящик, поставленный на салазки, и тащила несчетное число раз этот нагруженный снегом ящик к нам в сад. И улица, и двор всегда были чистыми от снега и безопасными для пешеходов. Теперь я понимаю, как тяжело она работала, как трудно жила. Денег не хватало, конечно, а ей так хотелось, чтобы Галя, единственное счастье ее жизни, ни в чем не нуждалась, была бы одета и обута не хуже других. И по вечерам тетя Мотя обстирывала жильцов дома. Помню, как в кухне на лавке стояло чье-нибудь корыто с намоченным в горячем растворе хозяйственного мыла постельным бельем, красные распаренные руки тети Моти, пряди потных волос на лбу, всю ее худенькую фигурку, склонившуюся над чужим корытом. Тетя Мотя – добрая, ласковая русская женщина с беспросветной тяжелой судьбой…