На фронте писал диссертацию

В будущем году мы будем отмечать 120 лет со дня рождения моего  деда Льва Николаевича Скаткина. Попробую собрать воедино все, что знаю о нем, и изложить читателю. Никому, конечно, нет дела до чужих родственников, а порою и до своих, но, возможно, какие-то факты из жизни моего деда окажутся интересными не только для меня.
Он был старшим ребенком в семье земского врача Николая Ивановича Скаткина и его жены Валентины Петровны урожденной Строевой.
Николай Иванович большую часть своей деятельности посвятил решению санитарно-эпидемиологических проблем, в том числе и редактируя журнал «Санитарная хроника». В советское время до выхода на пенсию в 1922 году руководил одним из подразделений Мосздравотдела.
Символичными являются слова из завещания моего прадеда, и, думаю, с ним было солидарно большинство его современников. Вот эти слова: "Вы кладете начало счастью человечества всего и счастья действительно человеческого".
Родословная жены Николая Ивановича заслуживает отдельного повествования. Скажу лишь, что ее дедушки – достаточно известные в истории России люди: основоположник российской археографии Павел Михайлович Строев и Семен Егорович Раич (Амфитеатров), учитель двух поэтов – Тютчева и Лермонтова.
Родным братом С.Е. Раича был Митрополит Киевский и Галицкий Филарет. В Православной энциклопедии кроме статьи о Филарете я нашел сведения о трёх его племянниках: Егоре Васильевиче Амфитеатрове, заслуженном ординарном профессоре Московской Духовной Академии, городском голове Сергиева Посада, Якове Кузьмиче Амфитеатрове, профессоре Киевской Духовной Академии, литераторе, проповеднике, Якове Гавриловиче Амфитеатрове - Архиепископе Казанском и Свияжском Антонии, а также о внучатом племяннике Филарета и Раича настоятеле Архангельского собора Московского Кремля протоиерее Валентине Николаевиче Амфитетрове и его сыне - писателе, публицисте Александре Валентиновиче Амфитеатрове.
Сама Валентина Петровна, получив домашнее образование, всю свою жизнь посвятила детям. Они с Николаем Ивановичем воспитали 8 сыновей и 2 дочерей. Росли в их семье и двое приемных детей.
Время жизни моего деда, его братьев и сестер – двадцатый век. События века распоряжались их жизнями. Брат Борис пропал без вести в годы Первой мировой войны, брат Валентин, ответственный работник, был расстрелян в 1937 году. Пять братьев Скаткиных воевали в Великую Отечественную, двое из них были тяжело ранены. Самый младший из братьев Скаткиных родился в год празднования столетия династии Романовых (1913). Мой дед родился в последний год царствования Александра III (1893). Кроме тех братьев, у кого жизнь отняло государство, рано умерла от болезни сестра Вера. Мой дед не дотянул до 90-летнего рубежа полтора года, а остальные пять братьев и сестра Надежда этот рубеж перешагнули. Если продолжать использовать в качестве ориентира во времени годы правления нашей страной тем или иным деятелем, то мой дед умер за год до смерти Брежнева, его сестра Надежда умерла при Горбачеве, Брат Михаил – за две недели до ГКЧП, остальным довелось застать в президентском кресле Путина. Все братья и сестры были образованными людьми, высококлассными специалистами своего дела.
Мой дед среднее образование, как и полагалось сыну врача, получил в гимназии. Образование это было основательным еще и потому, что учился он в Москве.
Честно скажу, о гимназии у деда спрашивать как-то не догадывался.
Помню только один факт, о котором дед поведал сам. Гимназисты перед каникулами, как и мои сверстники-школьники, особо не любили учиться, поэтому просили преподавателей рассказать что-нибудь интересное. И вот один из учителей заинтересовал гимназистов фантастическими проектами. Первый проект касался появления в будущем огромных самолетов, в которых будут просторные салоны для пассажиров. Второй фантастический рассказ был о безостановочных поездах, к которым будут примыкать движущиеся платформы. Подчеркну, что окончил гимназию дед в 1912 году. Еще хочу отметить, что благодаря гимназии даже в преклонном возрасте дед по-французски читал и говорил свободно.
С 15 лет гимназист Лев Скаткин начал самостоятельно зарабатывать частными уроками.
В судьбоносном для страны 1917 году дед закончил философское отделение историко-филологического факультета Московского университета. От политики он всю жизнь был вдалеке, ни в каких партиях никогда не состоял, правда, его педагогические искания иной раз пересекались с исканиями революционеров, но хуже деду от этого не стало. Свои воспоминания о революционных событиях в Москве он выразил одной фразой: «Где-то стреляли».
В Московском университете Лев Скаткин учился не первым и не последним из своего рода: здесь учились два его прадедушки: Павел Михайлович Строев в 1813 – 1816 году, Семен Егорович Раич окончил курс на этико-политическом отделении Московского университета со степенью кандидата в 1818 году. Сын Раича – Вадим Семенович был кандидатом историко-филологического Факультета, Николай Иванович Скаткин в 1891 году закончил медицинский факультет. Две внучки Льва Николаевича в 80-е годы XX века закончили механико-математический факультет, а один из правнуков учится на этом факультете сейчас.
Именно в студенческие годы состоялась встреча, определившая весь жизненный путь моего деда. Занятия дошкольным и школьным воспитанием небогатых малолетних москвичей в Союзе обществ попечения о детях свели его со Станиславом Теофиловичем Шацким. Еще задолго до возникновения пионерской организации Шацкий и его сподвижники занимались тем, чем потом долгие годы занимались пионерские лагеря и дворцы пионеров.
Ко времени, когда Лев Николаевич стал сотрудничать с Шацким, а это произошло в 1915 году, Станислав Теофилович уже прошел десятилетний путь педагога-экспериментатора от создания детского клуба до сети таких клубов и загородной детской колонии «Бодрая жизнь». Идеей этой работы было стремление разнообразить жизнь детей, помочь им выявить свои способности и развивать их. Первыми посетителями клуба были юные рабочие одной из московских типографий. За основу своей деятельности С.Т. Шацкий и его соратник К.У. Зеленко взяли зарубежный, в частности американский, опыт создания «сетлементов», культурных поселений интеллигенции среди бедноты. Созданное этими педагогами общество сначала так и называлось «Сетлемент».
Вначале клуб, созданный Шацким и Зеленко, посещали 15 подростков. Потом число желающих заниматься в клубе выросло, поэтому и количество клубов увеличилось до 5. Для клубов-кружков по проекту К.У. Зеленко (архитектора по специальности) было выстроено особое здание, где были оборудованы мастерские - столярная, слесарная, переплетная, сапожная, пошивочная. Была в этом здании и обсерватория. Имелся зрительный зал, где ставились спектакли и устраивались концерты. Мне приходилось не раз видеть это здание, похожее на средневековый замок, еще в 80-е годы минувшего века здесь располагался Дворец пионеров одного из районов Москвы. Нынешнюю судьбу здания не знаю.
Кроме занятий в помещении участники клубов посещали театры, музеи, совершали загородные прогулки.
Буквально в первое же лето после создания «Сетлемента» Шацкий и Зеленко вывозят детей на полтора месяца на природу подальше от городских проблем. Так в Щелково под Москвой появляется летняя детская колония. С первых дней существования колонии все дела по устройству жизни в ней дети обсуждали и решали сами.
Поскольку начало педагогической деятельности Шацкого пришлось на годы Первой русской революции, сразу после ее завершения у педагогов-новаторов появляются проблемы. Их подозревают в пособничестве революционерам, арестовывают, «Сетлемент» закрывают, а хозяин помещения колонии в Щелково отказывается с ними иметь дело. После освобождения из под ареста Зеленко уезжает на несколько лет в Америку, а Шацкий с новыми помощниками возрождает всю работу под другим названием «Детский труд и отдых». А землю под летнюю колонию в 1910 году выделила помещица М.К. Морозова, она же дала средства на постройку зданий. Расположилась колония в Калужской губернии, недалеко от Малоярославца, потом, в 50-е годы XX века на этом месте появился первый советский город мирного атома – Обнинск. Сразу же после выделения земли началось строительство: в первый год были выстроены летний барак и навес для кухни, во второй – кухня с террасой, сторожка, дом-общежитие, баня, больничка, конюшня, коровник и птичник. Летом 1911 г. ребята приехали в новую колонию «Бодрая жизнь».
Приехав, дети сами сколачивали из досок кровати, набивали матрацы, готовили пищу, ухаживали за животными, работали на огороде и по благоустройству колонии. Руководители жили и работали вместе с детьми.
Хозяевами колонии по предложению Шацкого стали все колонисты. Все жизненно важные вопросы колонии решались на общем собрании.
Так и пережила колония и вторую, и третью революцию. Новой советской власти и лично Ленину и Крупской деятельность колонии пришлась по душе, она становится из летней постоянной, и при Нарокомпросе на ее базе создается Первая опытная станция по народному образованию.
Станция кроме деревенского отделения имела и Московское, куда входили Центральный детский сад и Первая опытно-показательная трудовая школа. В состав деревенского отделения кроме школы-колонии «Бодрая жизнь» были включены 15 школ I ступени и 2 школы II ступени, несколько политико-просветительных учреждений. Организуются педагогическая выставка, библиотеки для школьников и для учителей, кабинет учебных пособий. Открываются 4 детских сада и внешкольные учреждения для взрослых. Были образованы комиссии: полеводческая, животноводческая, огородная, садоводная, цветоводческая, благоустройственная, гостеприимная.
Учреждается бюро по изучению местного края с секциями ботанической, зоологической, агрономической и экономической для изучения с помощью школ особенностей района деятельности опытной станции и подготовки краеведческого материала с целью его использования в занятиях с учащимися. Открываются постоянно действующие курсы повышения квалификации учителей.
Дети из окрестных сел стремились попасть в колонию. Брали туда преимущественно сирот.
Работа в Первой опытной станции помогла деду создать семью. Среди учительниц школы-колонии он встретил мою бабушку, жительницу тех мест. Здесь появились на свет моя мать и ее сестра. Интересно, что долгое время в их паспортах место рождения так и было записано: «Первая опытная станция».
Колония Шацкого не была так прославлена, как колония Макаренко и в 1932 году ее деятельность начинает сворачиваться. Шацкого отправляют на пост директора Московской консерватории, а окончательно колонию закрывают в 1937 году. Сам Шацкий к тому времени уже умер.
Деда моего взяли методистом в отдел образования одного из районов Москвы.
Чтобы новаторский педагогический опыт, накопленный в колонии Шацкого, не пропал бесследно, мой дед его всячески систематизирует и использует в работе с учителями.
Часть этого опыта со временем стала кандидатской диссертацией, тема которой была обозначена довольно скромно: «Обучение решению простых арифметических задач».
Философ по образованию, мой дед в колонии «Бодрая жизнь» преподавал математику. Да и в методической работе он всегда больше внимания уделял обучению математике.
Почти у всех потомков моего деда, завершивших на сегодня учебу в вузах, образование, в котором преобладает математика, а для четверых из них эта наука стала профессией. Его внучка Татьяна в 1976 году стала победителем международной математической олимпиады школьников в Австрии и была без экзаменов зачислена в МГУ. Дети Татьяны – нынешние граждане США – имеют в математике тоже достижения международного масштаба.
Скорее всего математика стала одной из причин того, что дед свое 50-летие встретил на фронте рядовым артиллерии, где делал расчеты для стрельбы.
Но, наверное, смене кабинета в Наркомпросе (дед перешел туда работать в 1942 году) на блиндаж способствовала не только математика. Точно об этом не известно.
Передышки между боями пожилой солдат использовал для научной работы.
Свидетельством тому письмо на фронт его брата Михаила, будущего академика-педагога, автора учебника «Природоведение», по которому училось не одно поколение советских школьников.
Вот что один брат из Москвы писал другому на полевую почту в 1943 году: «… обе твои статьи передал… Мне статьи понравились, особенно о работе над обобщающими понятиями.
Справочник по математике и физике ищу, но еще не нашел».
В 1945-ом дед вернулся с фронта, а в 1948-ом – стал кандидатом педагогических наук.
Через три года он приходит старшим преподавателем на кафедру Московского пединститута, который тогда носил имя наркома просвещения В.П. Потемкина. Потом институт долгое время был известен под именем Ленина. Теперь это, наверное, безымянный педуниверститет.
После трех лет работы в вузе дед создал кафедру методики начального обучения и возглавил ее. На пенсию он ушел в 80 лет.
В своей аспирантуре подготовил 8 кандидатов наук, которые несли в педагогические массы идеи его и Шацкого. Частица школы Скаткина была и в Воронежском пединституте.
То, что имя Шацкого со временем стало в ряд с именами других выдающихся отечественных педагогов – во многом заслуга моего деда.
После кончины Шацкого и до конца 50-х годов его труды не публиковались. Издавались, правда, воспоминания учеников и соратников.
В 1962-65 гг усилиями моего деда, его братьев и вдовы С.Т. Шацкого был издан 4-хтомник сочинений выдающегося педагога, а в 1980 году - избранные сочинения в 2-х томах.
Работа по подготовке книг шла у меня на глазах. Почти каждое лето я приезжал к деду на дачу, под Москву в Лианозово. Сейчас это место уже в границах Москвы. А тогда, в 50-60-х годах дед ежегодно с апреля по октябрь снимал две комнаты с террасой в одном и том же небольшом сельском домике. Это и называлось дачей. С 90-х годов стали называть дачами самоистязание на нескольких сотках земли. С таким понятием дачи, таким хобби, таким способом поправлять материальное положение душой я свыкнуться никак не могу, ибо та дача деда запала в память с детства. Хозяин дачи ежедневно ездил на работу на какой-то завод, а хозяйка работала медсестрой в местной больнице. В воскресенье они первой электричкой уезжали в Москву с огромными корзинами цветов. Это был их бизнес. Дед всегда придерживался строгого режима дня. Подъем в 6 часов, первый завтрак – яйцо всмятку и кофе, а потом сразу за работу. В хорошую погоду он рабочий стол ставил на улице, клал на него пачку бумаги, которую придавливал большим камнем, а листок, на котором писал, прижимался камнями поменьше. Если в институте еще шли занятия, то дед уезжал в Москву и приезжал вечером. Если время было отпускное, то после второго завтрака всех обитателей дачи (а это иной раз были все 5 его внуков с родителями или без), он вел в лес, который местное население называло Ворошиловским. Говорили, что там располагалась дача «первого маршала». Собирали грибы и ягоды, отдыхали, сидя на пенечках. Время пребывания строго контролировалось по большим карманным часам на цепочке. Все хозяйство вела бабушка, тоже кандидат педагогических наук. Мы с дедом ходили только к колонке за водой, да еще у меня была обязанность приносить молоко, которое мы покупали у соседки, державшей корову. Пока мы гуляли, бабушка готовила обед. Возвратившись с прогулки, мы обедали, после обеда обязательно все: и взрослые и дети - спали, а после полдника дед опять садился за работу. После ужина мы собирались вокруг него и вели беседы обо всем понемногу. А утром, едва раскрыв глаза, я вновь заставал деда за работой над изданием трудов Шацкого. На дачу к нему приезжали те, кто был причастен к этой работе, а потому фамилию Шацкий я запомнил с детства. Издание сочинений Шацкого позволило систематизировать анализ его четвертьвековой работы с детьми.
Главными педагогическими идеями Шацкого были: детское самоуправление, единство педагогов и воспитанников, привитие детям трудовых навыков с малых лет.
К опыту Шацкого и сегодня обращаются те педагоги, которые в своей работе опираются на детское самоуправление.
Последний раз я видел своего деда за год до его смерти и за несколько дней до моей свадьбы. После институтской военной кафедры меня угораздило стать замполитом роты в стройбате, и я приехал к нему в форме старшего лейтенанта. Узнав о сущности моей службы, он приободрился: «Это значит, ты – педагог?».
И беседовали мы как два педагога. Он отрицательно высказался о массовом преобразовании провинциальных пединститутов в университеты. После университетов, отметил он, большинство выпускников все равно идет в школы, но только не имея достаточной педагогической подготовки.
Не нравились ему и появлявшиеся в то время новые учебники для младших классов. Как-то юную ученицу он попросил прочитать предисловие к одному из таких учебников и сказать, какие из слов она в этом предисловии не понимает. В предисловии, начинавшемся словами: «Юный друг!», девочка указала 52 незнакомых слова.
Будучи членом коллегии министерства просвещения, дед поднимал вопрос о четком определении требований к каждому уровню образования и объяснял мне, что школьные программы любое ведомство формирует на свой лад так, как будто школы готовят специалистов только для этого ведомства.
Через год, переезжая к новому месту службы, я позвонил в Москву. Деда в этот день хоронили. Может оттого, что я не был на этих похоронах, я и сейчас, почти тридцать лет спустя, ощущаю деда живым. Вот он, как всегда, абсолютно невозмутимый сидит в кресле, смотрит на меня через очки и улыбается в усы.