Мощи

Эта история приключилась со мной. Боюсь, кто-то может мне не поверить, но это чистая правда.

Был я в ту пору в командировке в Киеве. Ну и, конечно, не мог не заглянуть в знаменитую Киево-Печерскую лавру. Я же историк, в конце концов. А была ранняя весна, и погода стояла слякотная – то дождь вдруг пойдет, а то и снег. В общем, походил я по Лавре туда-сюда, и набрел на экскурсию в Малые пещеры. Многие знают, что в Лавре есть так называемые Малые и Большие пещеры. Это – подземная часть Лавры, над которой монахи столетиями трудились не менее, если не более тщательно, чем над надземными сооружениями. Усердие монахов о подземном городке объяснялась как их желанием аскетического уединения, так и подготовкой себе места погребения. Ведь пещеры – это, по сути, кладбища-музеи, куда можно зайти и посмотреть, что осталось от живших некогда в Лавре монахов. Осталось от них, честно говоря, немного: в основном кости да черепки, но кое-где можно увидеть и мощи – высохшие, но не разложившиеся трупы. Кто объясняет это особой святостью их прежних обладателей, кто – подходящими климатическими условиями, а кто – скудным питанием отшельников. Это не столь важно.

Так вот, прошелся я с экскурсией по этим Малым пещерам, и был несколько разочарован: они и вправду оказались малыми. Прошли мы быстренько по какому-то подземному коридорчику, освещенному лампадками, посмотрели на покоящиеся в нишах останки – и наружу. Это было совсем не то, что я ожидал увидеть. Я слышал о целом подземном городе, с разветвленной системой ходов, достигавших невероятной глубины. Столетиями монахи трудились над ними. А многие даже заранее место своего погребения сами себе приготовляли и целыми днями лежали там, в темноте, ожидая смерти. Короче, моя жажда исследователя не была удовлетворена и я направился к Большим пещерам.

Но там меня ожидало еще большее разочарование – по случаю мокрой погоды и неудовлетворительного состояния пещер они были закрыты. Так мне объяснил дежуривший там монах. Пока я разглядывал надземную часть этих Больших пещер (то есть построенную на месте входа в них церковь), дежурный монах отлучился. И тут жажда приключений одержала победу над моим здравым смыслом – тем более я понятия не имел, на что я иду. Да, я проник в одиночку в подземный город. Предварительно я зажег от алтаря свечку, которая сохранилась у меня от посещения Малых пещер. С этим светочем в руках я вступил в мокрый (мне сразу стало ясно, почему в тот день в пещеры не пускали посетителей) мрак (ни в коем случае не сумрак, прошу отметить) подземелья. Бесконечно долго, как мне показалось, я спускался вниз по винтовой лестнице, от которой временами отходили налево-направо боковые туннели. Не знаю, так ли это на самом деле (с тех пор я там не бывал), но мне показалось, что многие боковые ходы просто обрывались вниз – то ли земля со временем оползла, то ли задуманы они были как ловушки, то ли свеча мой не давала достаточно света, чтобы бороться сразу со всем мраком подземелья.

Наконец, я достиг самого низа. Мне показалось, что я нахожусь где-то у центра земли. Так же, как и в Малых пещерах, на меня равнодушно поглядывали пустые глазницы покойников. Правда, на этот раз не было рядом со мной веселых туристов, не было шушукающего экскурсовода – никого не было. Я продвигался по самому нижнему ярусу пещеры один.

И тут со мною случилось нечто ужасное. Нет, на меня не набросилась мумия, и меня не укусила яхидна. Все было гораздо хуже – я оступился, и моя рука дрогнула и выпустила свечку. Я ее тут же поймал, но было уже поздно – она погасла. Я в первый раз в жизни пожалел, что не курю. То есть спичек у меня не было. Я находился на сумасшедшей глубине. Один. Окруженный покойниками, лабиринтом ходов, зловещими ловушками и темнотою. Но самое страшное – это то, что никто не знает, что я здесь. Никто никогда не будет меня искать. Бог знает, когда откроют (и откроют ли) пещеры для посетителей. Могут пройти годы – это же бывший Совок. Меня только веселила мысль о том, что когда меня найдут, то я произведу некоторую кратковременную сенсацию – найдена мумия в современном пиджаке.

Я раньше думал, что знаю, что такое темнота: закроешь в темной комнате глаза, вот тебе и темнота. Все это ерунда. Я никогда еще не был прежде в настоящий, кромешней тьме. Даже в темной комнате с закрытыми глазами ты еще видишь в глазах следы от каких-то звездочек, линеечек… Тут же ты не видишь ничего. Темнота, возведенная в степень того количества поворотов лестницы, на которое я опустился. А я опустился на дно.

Мне представились попавшие в завал шахтеры. Но у тех хоть были фонарики, и они, наверное, были там не по одному. И уж наверняка у них не было такого многообещающего соседства, каким был окружен я. Мне оставалось молиться и стараться не унывать.

Помолившись, я пришел к самому мудрому решению, какое я только мог в данных обстоятельствах принять – аккуратно и точно развернуться на сто восемьдесят градусов и медленными шажками двигаться назад, желательно вдоль стены. Я махал перед собою руками как поломанная мельница. Временами я натыкался на стену, а временами рука проваливалась в нишу, где должны были покоиться мощи. Так я добрел до лестницы, по которой всего несколько минут назад беспечный я забрел сюда. Уверенности в том, что это именно та лестница у меня, конечно, не было: спустившись, я не успел как следует оглядеться. Тем не менее я начал осторожно карабкаться по ней вверх, на этот раз стараясь держаться подальше от стен (я хорошо помнил о боковых проходах-ловушках). Не знаю, делали ли в Пещерах уборку за последние двести лет, но точно знаю, что я неплохо почистил ее, собрав на себя столько пыли и паутины, сколько мог донести. Не скажу, чтобы я полз по лестнице на коленях, как некогда Мартин Лютер в Риме, но как и он, я был движим одной главной целью – обрести спасение.

Несколько раз по пути наверх я начинал сомневаться, точно ли я все еще иду вверх – мне казалось, что лестница должна была давным давно закончиться. Но она не кончалась, и светлее не становилось. Не попал ли я в один из боковых коридоров, идущих куда-нибудь в сторону, уводящих прямо в подземный лабиринт. Я вспомнил фильм «Имя розы», герой которого, попав в лабиринт, начинает распускать свой подрясник, чтобы заручиться путеводительной нитью. Так вот зачем монахам нужны были подрясники грубой вязки! Попробуй-ка сейчас извлечь стоящую нить из немецкого пиджака!

И вдруг – о, чудо – кромешная тьма стала уступать место тьме обыкновенной. Я еще ничего не мог видеть, но я увидел, во-первых, что теперь я вижу, что темно, а во-вторых, что мне не придется пополнить собою и без того многочисленный, так сказать «люд» подземного града. Мои шаги стали твердыми, и через минуту я уже выскочил в освещенную свечками церквушку. Я был весь белый от собранной в подземелье пыли. Без всяких комментариев я прошествовал к выходу мимо дежурного монаха. Описать его лицо, признаюсь, мне не по силам.