Кто она?

  Ей было холодно. На протяжении многих лет ей было холодно. Температура воздуха была + 35, а ей все равно было холодно. Даже летом она одевала джинсы и кофту, чтобы не мерзнуть. А зимой, каждый вечер, день ото дня, шла по заснеженной дорожке, зарываясь носом в пушистый шарф, и из-под длинных черных ресниц, уже покрытых белыми кристаликами снежинок, смотрела на руки, красно-синие от выступивших сетью вен и капиляр. И молилась. Да, молилась, молилась Богу, чтобы сумела дойти.   
  А потом её всю трясло, уже дома. Скинув обувь и куртку в коридоре, дойдя до кровати, неподвижно падала на неё, сумев только обнять замерзшими пальцами колени. И дрожь по всему телу: от макушки до самых кончиков пальцев на ногах, которые тоже уже успели изрядно промерзнуть. Её дрожь могла длиться от нескольких невинных минут до часов, которые часы на стене продолжали себе наматыватьсе, словно не замечая, что творится у них под носом. А она все это время неподвижно лежала на кровати, не осмеливаясь даже шелохнуться. Когда дрожь унималась, она садилась, но от подобного лежания у нее начинала кружиться голова, и мир вокруг распылывался, смешавая все свои красные воедино. Она никогда не падала в обморок, просто не позволяляя себе эту роскошь: как это - забыться на несколько часов, забыть про все свои дела и проблемы, забыть плохие мысли, и даже забыть, кто она сама такая.
  Но не смотря на то, что холод приносил ей столько боли, она любила его. Да, да, любила. Любила, когда небо затягивало тучами и шёл непрерывный сильный дождь несколько часов подряд. Ей нравился туман и холодный резкий запах зимы. И аромат свежести.
  А ещё она любила небо. Когда все ночью в доме засыпали, она завернувшись в свое теплое любимое одеяло, забиралась на широкий подокойник окна и, открыв одну створку, чтобы впустить в комнату свежий воздух, устраивалась поудобнее и смотрела всю ночь на луну. Она всегда была разной: иногда в дымке темных, тянувшихся одной большой длинной пеленой, облаков, иногда большой и желтой, а чаще всего очень маленькой и белой-белой, как молоко в перевернутом стакане.
  Облака она тоже любила. Бывало, часами лежа на земле и скрестив руки на затылке, устремляла взор своих карих глаз ввысь, что находилась у нее над головой. Иногда ей казалось, что небо безгранично, и очень-очень далеко, и никогда туда не попасть. Обычно тогда небо было голубым-голубым, но холодным и резким в то же время. А иногда ей казалось, что если она сейчас протянет руку, то обязательно достанет до облаков, стоит только попытаться. Но она не пыталась, потому что иначе бы сама разбила свою мечту.
  Ей ничего в мире не было интересно. Ни люди, которые ее окружали, ни вещи, которые они совершали, абсолютно ничего и абсолютно никто. Она многие вещи считала глупыми, как например, зачем делать то, что не хочется, если в этом нет никакого смысла? Она убивала свой логикой окружающих, но в тоже время практически ни с кем не общалась. Люди тянулись к ней, но между ней и ними была толстая стена, которую она сама же себе когда-то построилась и убирать вовсе не собиралась.
  Разве можно пустить в её мир кого-то чужого, кто одним словом может разрушить её мечту, её реальность, её жизнь? Разве можно доверить кому-нибудь её чувства и страхи, её мысли? Разве можно? Она не может этого допустить. Нет, никак не может. Не может допустить и того, чтобы люди увидели, как огромное желтое солнце встает для неё одной на безграничном утренном горизонте. Не может допустить, чтобы люди увидели, как проскальзывают лучики солнца между её тонкими пальчиками, когда она подставляет руку к небу. Не может позволить, чтобы кто-то увидел, как она улыбается, видя что её любимые облака продолжаю плыть, и вовсе не исчезли. Видя, как птицы, делая очередной взмах крылом, поднимаются все выше и выше. Улыбается, когда видет разноцветную радугу на небе, её любимый цвет синий. Каждый раз она с беспокойством ищет его, и если вдруг не находит, её глаза наполняются печалью, а улыбка спадает с лица.
  Она ни за что не может допустить, чтобы люди увидели, как она, полностью изнуренная и ослабшая, засыпает у подножия широкого дерева, чуть склонив свою голову набок, она вздрагивает всем телом: её тонкие губы приоткрыты во сне, веки слегка подрагвают, а пальцами  она сжимает в руке край собственного платья, словно цепляется за последнюю надежду. И дрожь становится все сильнее и сильнее.
  Ей всегда холодно.

сентябрь 2010.