Триптих 2. Отрывок из романа Слова, часть 3

Событие второе.
Ночное небо озарила яркая вспышка. Затем последовал гром, и огонь и клубы дыма поднимались над тем местом, куда за горным хребтом упала железная птица. Яларприл и Боналинджу видели не раз железных птиц в небе- высоко и низко пролетающих мимо. Они не любили их из-за шума. То, что упало за красноватыми скалами было воздушным судном австралийской компании Джетстар Эйрвейз, пассажирским самолетом, выполнявшим рейс из Алис- Спрингс в Дарвин. Яларприл внутри себя восторгался гибелью Большой Птицы, и думал, что это какой-нибудь колдун из племени неподалеку велел Птице упасть. Ему не терпелось с рассветом отправиться и посмотреть на то, что от нее осталось. Боналинджу прижималась к своему мужу, и в отличии от его восторженной улыбки, лицо ее выражало пугливый оскал, страх и желание ни знать, ни видеть того, что им сейчас было видно.
  Мэри очнулась от чувства холода- ее нос замерз. Это первое, что она почувствовала, пробуждаясь. Она всегда просила закрывать Брендона окна, когда он рано- рано одевал форму и уходил на работу в «Пайн Гэп». Без его объятий она мерзла, какое бы теплое одеяло не имели они. Но Мэри не была сейчас в своей уютной постели в Алис- Спрингс, где за большими окнами их квартиры видны стволы эвкалиптов, вечно голубое небо, крыши домов и макушки пальм. Ее тяготило теперь и чувство от давящего на бедра ремня. Головная боль и тошнота пришли несколькими мгновениями позже. Она инстинктивно, едва пробудившись, положила обе руки на живот. Малыш шевелился. Она успокоилась, все еще не открывая глаза. Потом ей вспомнились последние минуты того, что она могла помнить. Она наблюдала это как бы со стороны. Вот две стюардессы в газовых шарфиках с эмблемами авиакомпании, улыбаясь, проталкивают вперед тележку с напитками. Они удаляются от Мэри к остальным пассажирам, а она наблюдает их через проход. Ближняя к Мэри стюардесса, нагибается, достает кружки, прячет обратно что- то в тележку, снова достает, не переставая улыбаться. Уютно вьется пар из носов чайников и кофейников. Вдруг эта ближняя стюардесса падает. Она заваливается навзничь как будто бы медленно, и голова ее ударяется об пол: бум! Встало только два пассажира, чтобы посмотреть. Первая стюардесса, никак не могущая протолкнуться через тележку кричит ее имя (Мэри не разобрала какое). На лице ее написана паника, она оглядывается на пассажиров, и лицо стюардессы меняется так, как если бы она не понимала, где оказалась, что делать и кому помогать. Затем самолет накренился, все загудело, вещи полетели со своих мест, был жуткий шум, тряска, а затем Мэри уже ничего не помнила.
 Каким- то чудом, неведомым образом хвост самолета при падении отломился, отсоединился и был отброшен на солидное расстояние от основной части. Пассажиры, члены экипажа находились там, впереди, и все погибли. Одна Мэри, любившая уединение, и желавшая сесть на свободные дальние места в полупустом самолете, осталась живой. Сухой ветер пустыни трепал ее волосы и платье, она открыла глаза и смотрела на длинные утренние тени от красных песчаных дюн, колючего кустарника и камней.  Ее сидение наклонилось, но все же не сильно, и в нем было почти удобно. Мэри расстегнула ремень, и чувство тошноты стало уходить от нее.  Долго она сидела так. Ее мысли вряд ли имели сейчас какую- то четкую оформленность. Скорее она созерцала и наслаждалась своим восприятием спасения, казавшимся столь удачным и верным теперь, а также этим прекрасным утром иного мира, которого она не видела так близко никогда. С другой стороны ее разуму человеческого существа было понятно, что сойди она с этого места сейчас, то окажется перед всеми ужасами катастрофы. Где она, как ей быть, что с остальными людьми, и грядет ли спасение? Эти вопросы разум оставил пока за печатями своих дверей, и Мэри сидела тихо, созерцая, и ее руки чувствовали шевеление новой жизни.

 Яларприл взял свои копья, их было три, поправил и завязал туже свой мешочек, в котором был роговик, и позвал свою жену. Боналинджу сидела на корточках возле потухшего костра и собирала плоские миски, сделанные из коры и широких твердых листьев тропических деревьев, которые она видела всего раз в своей жизни, и Яларприл показал ей, как сделать из них миску. Она положила также и свой каменный нож в дилли- небольшую сумку, сплетенную из веревок, которые были сшиты из растительных волокон . На дне сумки Боналинджу нащупала свою личную «драгоценность»- кость умершего родственника. Ее мать дала эту кость и сказала беречь. Так и поступала Боналинджу. Она была послушна. Ей было 25, а Яларприлу 43 года. Она была доброй и застенчивой, и во всем полагалась на своего мужа. Подобрав с земли последнее, что могла она взять- палку- копалку, она поспешила за Яларприлом.
 
Малыш начал сильнее шевелиться, и Мэри почувствовала, что хочет пить. Она помнила, что в спинке впереди стоящего кресла была ее бутылочка с водой и планшетный компьютер, который дал ей в дорогу Брендон. Теперь вместо кресла впереди ничего, кроме того красивого пейзажа пустыни, не было. Сумку свою Мэри не стала переносить назад, и она, и  сотовый телефон остались в передней части самолета.
 Мэри осторожно сползла и спустилась через неровности и разрывы фюзеляжа. Ее белые кеды и светлые чулки на лодыжках быстро покрылись мелкой пылью. Чувствовалось начало знойного дня. Мэри оглядывалась. Она искала глазами другие остатки самолета. Она поднялась на невысокую дюну и ниже, метрах в двустах впереди,  она увидела дым и обломки.  Самая большая часть самолета выгорела и почернела, что- то тлело еще в его внутренностях и продолжало источать дым. Остальные фрагменты казались разноцветными и были рассыпаны хаотично около пепелища. Мэри пошла туда.
 Прошло более часа. Молодая женщина убедилась, что в живых никого не было. Она обошла и обшарила все в поисках воды. Ничего..Те самые уютные чайники она нашла- все содержимое вылилось из них и куда- то испарилось. Тележка с напитками и соком попала с самый огонь и сгорела. Туалетная комната в хвостовой части самолета и отсеки для хранения еды были странным образом смяты и заблокированы так, что сил хрупкой девушки не хватило бы никогда, чтобы открыть их. И хотя Мэри была уверена, что и вода и пища остались там и так близки, она не могла их взять. Мэри подобрала лишь пару термопакетов с едой. Пакеты были закрыты, словно к ним никто не притронулся. Они лежали далеко в стороне от крупных обломков. На белой наклейке было написано: рис, мясо. А рядом, запыленная, с пятнами запекшейся крови и с неестественно задранной юбкой и заломленной рукой, лицом вниз,  лежала в песке та самая борт проводница, которая упала в обморок. Ветерок  трепал ее газовый шарфик и прекрасные, такие, казалось, живые волосы. Прижимая к груди пакеты с едой, и всхлипывая, Мэри убежала оттуда.
 Мэри сидела на чемодане и плакала. Она нашла этот чемодан где-то среди обломков, среди мелких и ненужных вещей. Она еще надеялась, что в этом чемодане окажется, например, сотовый телефон, или коробка с соком, словом что- либо, что поможет ей спастись и дальше. Почему нет вертолетов?- спрашивала она себя. Она утешалась мыслью о спасателях, когда только сошла со своего сидения, и теперь ей казалось и странным и мучительным и совсем непонятным то, что нет никакой помощи извне. Нет помощи в ее развитой, сытой и всем довольной Австралии, где с вертолета тебя могут уведомить какие- нибудь почтовые службы о посылке, пока ты едешь в машине по безлюдным дорогам.
 Мэри не смогла открыть чемодан. Он был почти весь металлический и на кодовом замке. Солнце пекло ей спину. Мэри перестала плакать. Ее обостренные беременностью инстинкты говорили, что надо беречь силы, беречь влагу, даже ту, которая есть в слезах. Ее инстинкты подсказывали, что спасения ждать тут не нужно, что следует уходить, искать воду, что , возможно, близко ли далеко, но должны быть люди. Она встала и побрела прочь от солнца.
 Большой лилово- красный диск опускался за горизонт. Тени от колючек, дюн и камней вытянулись, и кожа Яларприла приобрела интересный оттенок. Этим оттенком любовалась Боналинжду. Она смотрел на своего мужа с восхищением. Они стояли перед солнцем, и между им и ними лежали остатки Большой Птицы. Тонкий, окрашенный краснотою солнца, дымок вился над Птицей. Яларприл во весь рот улыбался, обнажив свои белые зубы. Теперь он был очень доволен! Им понадобился целый день, чтобы приблизится к этому месту- так и рассчитывал Яларприл. Он был умен.
 Боналинджу боялась подходить ближе. Она осталась у небольшого костра, который устроил для нее ее муж. Яларприл вернулся через некоторое время. Он сказал Боналинджу, что птица мертва, а еще то, что она несла куда- то белых людей, и они тоже мертвые. Он промолчал про следы от маленьких ножек на песке, чтобы не волновать жену. Яларприл хотел при свете дня еще раз посмотреть на них. А теперь, повинуясь ритмам природы- земли, с которой эти люди были неразрывно слиты, двое темнокожих нагих человека легли спать, и звезды и Магеллановы облака светили над ними. 
 Утром, вдоволь напрыгавшись, наулюлюкавшись, и посидев на пустых креслах хвостовой части самолета, Боналинджу стояла рядом со своим мужем и смотрела на труп стюардессы- мулатки. Боналинджу тоже стало интересно посмотреть на вещи белых людей, когда Яларприл пригласил ее сделать это и сказал, что теперь безопасно. Она смотрела на прямые блестящие волосы погибшего человека и в уме своем сравнивала их со своими. Она думала, что ее волосы все таки лучше! Они пышные и волнистые, густые. Хотя блеск и живость волос мертвой женщины привлекали Боналинжду, она хотела уйти отсюда вместе с Яларприлом. Но она из-за робости своей ничего не говорила и ждала, когда муж закончит смотреть. Она прижималась к нему и поглядывала на него нежно большими лучистыми своими  глазами. Наконец, отойдя, Яларприл сказал Боналинджу, что остался один живой человек и его следы ведут к священным горам Улуру.
 
Мэри проснулась от жуткого, казалось ей, холода. Ночью в конце мая в пустынеТанами температура опускается до 15- 16 градусов. Сезон дождей и летнее время прошло. Теперь температура понемногу падает, пересыхают мелкие водные бассейны реки Лендер, в которых встречаются ямы с водой, пересыхающие болота и соленые озера. Но от них  далеко была Мэри. Мэри спала на высохших злаках травы рода Triodia. Эти пучки сухой соломы, похожие на пушистые , завернутые кольцом, воротники были редко разбросаны по песчаной равнине. Беременная женщина, как в гнезде, лежала, свернувшись и подобрав ноги, на иссохших былинках. От холода она проснулась рано. Солнце еще не взошло, и предрассветные сумерки окутывали все вокруг.
 Женщина села и принялась шевелить замерзшими пальцами ног. Она натягивала, как могла, свое легкое джинсовое платье на коленки до голеней. Затем, дрожа, она взяла второй пакет с едой ( первый был съеден ею днем) и импровизированную ложечку, которую Мэри сделала их плотной фольги крышки пакета. Мэри съела небольшую часть от того, что имела, надеясь согреться. Лицо ее было испачкано и грязно, мелкие утренние складочки пересекали правую щеку, на которой она спала. Мэри читала про себя стихи, какие могла вспомнить. Она старалась занять свой разум и не думать о холоде. «One, one, one- Little dog run. Two, two, two- Cat see you..Three, three, three-  Birds on the tree..»- твердила про себя Мэри и вглядывалась в светлеющее на далеком горизонте небо. « What is this life, if full of care, We have no time to stand and stare..»- сказала она про себя и остановилась. Она смотрела на серп света и никак не могла его понять. 
 Солнце, которое сейчас должно было показаться, послало ,как вестника, серп света вперед себя. Этот заостренный, длинный и массивный хвост, казалось, состоял из того же яркого, светоносного и густого вещества, из которого состоит само солнце, и был его продолжением! Как такое могло случиться за одну ночь, Мэри не могла представить. Она встала и смотрела, обращаясь лицом на восток. Когда диск поднялся  над горизонтом, Мэри увидела меньший хвост, и хвост этот смотрел в противоположную сторону. Картина была страшной. И страшной она была вдвойне потому, что женщина находилась сейчас совсем  одна в пустыне, и в голове ее построилась несложная цепь, которая связала это увиденное с падением самолета, и с тем, что никто из спасателей не пришел ей на помощь. Она представила, что изменение солнца вызвало нарушение в навигации, и в электронных устройствах. Мэри представила, сколько самолетов могло находиться в небе и упасть. Она вспомнила, что муж ее Брендон- военный человек, и Бог весть что происходит в «Пайн Гэп» и в самом Алис- Спрингс сейчас. А еще, как молния, промелькнула в ее разуме связь между этим пугающим солнцем и падением стюардессы. Страх и отчаяние сковали несчастную, измотанную, замерзшую и мучающуюся от жажды Мэри, и она зарыдала, затопала ногами, как девочка, от бессилия и страха.
 Мэри шла уже больше пяти часов. Она инстинктивно, не думая и не вспоминая о дорогах, об автостраде Стюарт и о Тенант- Крик, шла, как кошка, домой. Она шла на юг, и солнце светило в лицо. Сначала она закрывалась от него ладонью. Какое- то время ей казалось, что его излучение теперь вредно, и что оно пронизывает ее насквозь- ее и ребенка. Но потом, устав держать так руку, Мэри решила, что это наивно и не поможет теперь. У нее начались галлюцинации. Ближе к полдню, когда песок засыпался в ее кеды, и ноги увязали в нем и точно не шли, ей стали мерещится озера и блеск воды, и деревья. Она знала, что это мираж. Она вспоминала металлический чемодан, и ее охватывала злость. Почему он не открылся? Почему я не погибла?- спрашивала она себя. Затем и это кончилось. Наступило равнодушие, и Мэри упала (ей казалось, что она плавно опустилась, словно в кринолиновой юбке, и изящно села на газон). Она была в пыли и седела на горячем песке. Лицо ее было отечно и перепачкано, глаза полуоткрыты. Она улыбнулась. Когда Мэри смотрела на солнце,  ей казалось, что это лик Девы Марии, и что она перед большим алтарем. Через алтарь светило солнце и был день. Мэри потянула к ней руку и  хотела назвать ее ласково, но лишь протянула: «Ммм…» Вдруг возникли святые. Вокруг их темных силуэтов был нимб, и их курчавые головы как бы из глубины веков смотрели на нее. Один святой отделился от другого, и оставшийся сел рядом с Мэри. Он словно утешал ее. Ей казалось они долго беседовали о секретах Бога- так ей приятнее было думать. Мэри то открывала, то закрывала глаза, улыбаясь. Святой, склонив голову, с участием слушал. Мэри казалось, что ее судьба предрешена, и она была спокойна.  Затем ей предложили сосуд с небесной водой, которая должна была очистить ее душу и внутренности. Она пила. Потом ей показалось, что небо стало темнеть, и она закрыла глаза. Яларприл отнял от губ Мэри миску, сделанную из сухой тыковки, а Боналинджу обнимала обмякшую белую женщину и сидела с ней рядом.
 Уром следующего дня, с высоты птичьего полета, среди теней от низкорослого кустарника и одиночных сухих деревьев, можно было видеть три движущихся человеческих существа и их густые тени, которые были такими крохотными и затерявшимися среди бескрайних, и по- своему красивых равнин. Яларприл вывел двух женщин- одну свою жену Боналинджу и другую незнакомую Мэри- из совершенной пустой земли на территорию полупустыни. Здесь могли встречаться ему медовые муравьи, ящерицы, и те корни, которые по своим знаниям могла откопать даже Боналинджу. И , если повезет, мог встретиться кенгуру. Здесь Яларприл мог с большей уверенностью отыскивать воду, копая землю палкой- копалкой. Вода показывалась сначала мутная, грязная, затем все чище и чище становилась она, и воду эту можно было зачерпнуть миской или поставить трубочку из сухого тростника прямо в яму и пить.
 Мэри шла и вспоминала, как придя в себя, она плакала, обнимала Боналинжду и все еще молила о спасении. Боналинджу, думая, что эта белая женщина боится за жизнь, за пищу и воду, успокаивала ее. Она на своем языке говорила ей: « Не бойся! Он все сделает, он достанет, он все может»,- и смотрела , как на Бога, на Яларприла.
Яларприл был доволен спасенной им женщиной, тем более обнаружив, что она носит в себе ребенка. Он смотрел на изменившееся солнце, и также находил связь между ним и тем, что железные птицы пропали. Он радовался этому, как радуется воин, которому открылось знание, что враг повержен. Он носил эту маску восторга и некоторого возбуждения на крупных своих чертах лица.
 Боналиджу робко и восхищенно прикасалась к животу Мэри и говорила: « Там маленький!» Ее настолько завораживала идея беременности и последующего рождения, насколько невероятно трудным ей было бы вырастить ребенка здесь в пустыне. Она думала, как после рождения ребенка Мэри сможет оставить себе кусочек пуповины, высушить его в воске, и это будет ее- Мэри- личная драгоценность. Такие видела Боналинджу у своих сестер.  Детей у Боналинджу не было никогда. Точнее была одна не состоявшаяся беременность, но это случилось давно. Еще до своего рождения она была обещана мужчине из племени валпири. В десять лет она начала жить со своим мужем, а в четырнадцать стала ждать ребенка. Но он не родился. Видимо душа его пожелала вернуться в ту яму с водой , из которой пила Боналинджу. Так она рассуждала. Два года назад этот мужчина умер, и она стала женою его брата- Яларприла. Пока у них не было детей, и душа их нерожденного ребенка, наверное, скрывалась в тотемическом центре и не хотела показываться из воды и рождаться.
 И вот, когда и этот день кончился, Мэри сидела с двумя аборигенами у небольшого костра. Боналинжду, время от времени что- то восклицая, прикасалась радостно к животу Мэри и хихикала  мило, по- детски. Боналинджу представляла, как эта белокурая Мэри пьет из чистого источника или озера, и внутрь ее проникает душа ребенка. Мэри смотрела то на большие глаза Боналинджу и ее широкий рот, то на загорающиеся звезды и искры от костра, и не могла насмотреться. Яларприл подкладывал сухие ветки в огонь. Боналинжду  говорила Мэри свои слова, а потом замолчала. Мэри вспомнила стихотворение Дэвиса и прочла его вслух Боналинджу. Темнокожая женщина уловила рифму в незнакомых словах и засмеялась. Она пыталась что- то похожее сказать, а Мэри слышалось только: гули-гули-гули, или мули-мули-мули. Они вместе смеялись. Яларприл улыбался им. Здесь в самом центре Австралийского континента сидели эти трое. Они сидели на остывающей к ночи бескрайней равнине, и звезды светили им. Эти люди были неразрывно связаны сейчас с прекрасной своею землей.