Традиция

В хате пахло мятой и кислым пивом. Вторым, пожалуй, больше, чем первым. Этот и понятно: здоровенный глиняный кувшин, стоял посередине дубового стола. Дед Евсей, хмуря брови, смотрел на полупустую кружку, толстые пальцы с крепкими ногтями монотонно выбивали дробь по поверхности стола. Где-то в глубине села взвыла собака, но тут же жалобно заскулила, видимо, кто-то из сельчан приласкал пса поленом.
    — Кхе, — громко кашлянул дед, наливая себе еще пива. Не потому, что хотелось выпить, а скорее дабы отвлечься от тяжелых мыслей.
    На деревянной тарелке крупными ломтями лежал сыр и редкий для местных жителей кусок копченого мяса. Лично Евсей копченое мясо не очень и любил, по простой причине — не ел он его раньше.
    Вторая лучина подошла к концу, в дверь постучали.
    — Коровьи потроха, куда спешат, — тихо, чтобы не дай боги не услышал входящий, недовольно прошептал дед.
    — Здоров будешь, старейшина, — здоровый детина в празднично расшитой рубахе с трудом втиснулся в дверной проем.
    — И ты будь здрав, — как можно бодрее ответил старейшина.
    — За ответом я, — в голосе детины и не пахло уважением, обычным по отношению к старым людям. Да и откуда ему взяться, Евсей стал дедом совсем недавно, после смерти Егора.
    Мор в село пришел внезапно, в две седьмицы выкосив почти половину сельчан. Если бы не продали почти весь урожай, да на вырученные деньги не позвали лекаря, то перемерли бы как один. Вот два дня назад помер последний старик, вылечить-то вылечили, но выходить не смогли. Так Евсей и стал самым старым жителем деревне, и пусть ему всего двадцать пять весен. Но он старейшина, и решать, когда сеять, теперь ему. А то, что он в этом ничего не смыслит, так это дело десятое. Ведь в летописях ясно сказано: слово старейшего жителя деревни есть мудро, и нечего молодняку перечить воле мудрых старцев.
    Евсей пригладил небольшенькую бороду, его так и подмывало сказать: «Сейте, как и всегда». Но это все равно, что признать себя глупцом. А их и в сытые годы не сильно жаловали. А нонче и вовсе убьют.
    — Завтра с утра начнем, — голос у Евсея не дрогнул. Сказал, словно вот так из года в год принимал такие решения, а не перекладывал шкуры из угла в угол.
    Детина поклонился, взялся за ручку двери, но не вышел, помялся с ноги на ногу, спросил.
    — Может ты, того, в лес пойдешь, а там, того, заблудишься? — на широком лице детины на мгновение отобразилась надежда. — Мы это, потом тебя найдем. Через месяц.
    «Скотина, на мое место метишь. А вот тебе, кукиш», — Евсей вспылил, мысленно распиная детину.
    — Куда я пойду, когда посевная на носу, — староста приложился к кружке с пивом, чтобы не видеть красную морду детины.
    Выйдя из хаты, Яр был зол наверное даже больше, чем когда застал невесту Анисью на сеновале с Первом. Широкая грудь ходила ходуном, а кулаки больше напоминающие кувалды, побелели.
    — Ну, что он сказал?
    — Завтра сеем.
    — Он что, ума лишился? — удивился прыщавый юнец, переставая стругать ножом палку. — А лес?
    Детина, мотнул головой.
    — Может, да ну его. Сами как-нибудь.
    — Я тебе, — детина замахнулся кулаком, — сначала летопись не уважим, потом богов попирать начнем. Традиции — они предкам веками служили, кто мы таки, чтобы их ломать?
    — Так перемрем же!
    Детина злобно засопел, уходя в темноту по направлению к своей хате.