Первый бой Василия Терехина

   На фронт друзья-одногодки Васька Терехин и Леха Козин  попали в конце марта 45-го года после месячной подготовки молодого бойца. Назначение  получили  в минометный взвод мотострелкового запасного полка. Дружили они с детства, поскольку жили по соседству, и в паре Васька верховодил, а Леха был предан ему за то,  что Васька часто выручал и защищал  неловкого соседа в мальчишеских потасовках. И  назначение они получили аккурат по ранжиру, Васька был назначен вторым номером, заряжающим, а Леха был третьим номером, подающим, подавал заряжающему другу мины, подносил мины из ящиков.  Ох, и натаскались они этих мин на курсах при отработке норматива загрузки-выгрузки боезапаса, а на занятиях по стрельбе Леха тасках одну и ту же утяжеленную мину, а Васька бросал ее в ствол, а потом веревочкой вытягивал обратно. Правда, в практических стрельбах участвовали только раз, перед самым выпуском.
   Сказать, что за прошедшие две недели пришлось им повоевать, было бы преувеличением,  все больше со своим минометным взводом месили грязь по весенней Европе, да ночевали вначале в польских, а потом и немецких ригах. Хотя один случай, про который Василий рассказывал редко, произошел еще до настоящего боя. А  случилось вот что. Шли они полковой колонной, как вдруг заглох  газик, на прицепе которого был их  82-хмиллимитровый миномет. Машину так и не смогли завести, а когда подъехало техническое замыкание, машину взяли на буксир, а миномет отцепили. Колонна ушла, а отцепленный миномет оставили охранять Ваську с Лехой, как молодых салаг, тогда самых младших в расчете семнадцатилетних необстрелянных бойцов.  День был теплый и сухой. Друзья лежали на свежей травке около миномета, курили махру и рассуждали, говорили, конечно, о бабах, и было им хорошо.
   Но услыхал Васька подозрительный звук, обернулся, приподнялся и увидел, что прямехонько на них из недалекого придорожного лесочка катит  немецкая самоходка. Леха тоже увидел и, схватив минометную плиту и прикрывая ею зад как щитом, рванул зигзагом к противоположному леску, даже карабин бросил. Васька вначале растерялся, но вспомнил, за  брошенное личное оружие приятелю грозит расстрел, подхватил оба карабина и рванул следом. Но, пробежав метров сто, почувствовал позади перемену и обернулся. Самоходка стояла, а из люка водителя высовывался немец, размахивал какой-то тряпкой и кричал «Гитлер капут, рус карашо, капитулен, пилен буду». Васька сразу сообразил, что немцы не воевать приехали, сдаваться, и крикнул Лехе, чтобы тот притормозил, но Леха не слышал. Тогда Васька закинул карабин однополчанина за спину, свой взял наизготовку и пошел обратно. Пока он шел, немец уже вылез из люка, но все так же трындел свое: «Гитлер капут, рус карашо, пилен буду».  Когда Васька подошел, немец замолчал, но поднял руки. Немец был молодой, если и старше Васьки, на год-два, не более, чумазый, в драном замасленном комбинезоне и с тоской в глазах. Он взглядывал то в глаза Ваське, то смотрел на дуло карабина. Васька опустил ствол, и в глазах немца заметил облегчение. Стал Васька соображать, как сказать немцу, чтобы руки опустил, но тот вдруг, махнув ладонью в сторону самоходки, сказал: «дойче зольдат, камрад, пилен буду». Василий сообразил, что в машине еще кто-то есть, и инстинктивно приподнял и направил ствол в сторону машины. «Найн, найн, - тут же заторопился немец, - пилен буду», потом нагнулся к своему люку и крикнул «Ехан, кам аус».  Открылся верхний башенный люк и оттуда появился второй немец. Этот был постарше, с заметной седоватой щетиной и тоже в грязном комбинезоне. Он вылез наружу, неловко спрыгнул, подошел к соратнику и тоже поднял руки. У Васьки мелькнула смешная мысль: «Вот еще ни одного выстрела не сделал, а двух пленных немцев взял» и невольно улыбнулся, немцы тоже улыбнулись, все так же держа поднятые руки. Василий опять стал соображать, как сказать немцам, чтобы руки опустили, но, в конце концов, свободной левой рукой коснулся руки первого ближнего немца и тот понял, опустил. Повернулся ко второму и сказал:
  - Ну, и ты тоже.
Немец понял, опустил, теперь они стояли втроем, Василий с двумя карабинами против двух безоружных немцев. Так они простояли молча, наверно, с минуту, потом Василий решил, что в ногах правды нет, показал ладонью вниз, и сам опустился на траву. Первый молодой немец тоже сел, а второй  остался стоять и обратился к соратнику, тот что-то ответил, но остался сидеть. Тогда пожилой немец обратился к Василию: «Хуттиг фервундет камерад» и показал взглядом в сторону машины. Василий понял, там есть еще кто-то, но почему не выходит?
  - Так кричи ему «кам аус» - сказал он.
  - Нихт аус, - покачал головой немец, - нихт канн хераускрихен, - и тоже опустился на траву, понурив голову.
  В это время Василий почувствовал, что сзади кто-то тянет за ремень, обернулся – вернулся Леха, держался за карабин, тянул к себе. Василий высвободил ремень через голову, отдал оружие. А Леха, вдруг, передернул затвор, отчего выскочил патрон, уже бывший в патроннике, и, сделав зверское лицо,  направил ствол на немцев и заорал дурным голосом: «Хэндэ хох!». Немцы подскочили, подняли руки, глядели испуганно. Василий был зол на однополчанина за его недавнюю трусость, а главное за то, что бросил оружие. Повернулся, не поднимаясь с земли, оглядел приятеля сверху вниз, негромко сказал:
  - Уймись, вояка, вишь, они уже навоевались, сами в плен сдались, - потом медленно перевел взгляд снизу вверх, добавил. – А где плита? За потерю матчасти в дисбат можешь сыграть. Я тебя покрывать не буду!
Леха сразу как-то осел, убитым голосом сказал:
  - Ты это… только никому. А я все для тебя… ты ж меня знаешь…
  - Ладно уж, давай за плитой двигай…
  Леха закинул карабин за спину. Василий напомнил: «карабин-то с боевого взвода сними, а то еще пальнет ненароком». Леха ушел.
  - Эс дарф ауфзетцен? – спросил пожилой немец, и, не дожидаясь ответа, сел.
  - Ну, и ты садись, - подсказал Василий молодому.
  Теперь они сидели, Василий с карабином на коленях, и два немца напротив него. Немцы молчали, Василий тоже. От нечего делать он стал сворачивать самокрутку. Когда сделал первую затяжку, заметил, что старый немец смотрит с жадностью. Спросил, качнув самокруткой: «тоже хочешь?»  Немец кивнул. Василий достал свернутую газету, аккуратно оторвал осьмушку, подал немцу. Потом достал кисет, чтобы насыпать немцу табаку, но тот никак не мог свернуть, просыпал табак. Василий помог, только слюной склеивать не стал, показал языком, немец уловил, склеил. После первой затяжки немец сказал: «Старкен табак, гуд, данке шон».
  Минут через пять вернулся Леха с плитой. Потоптался, тоже сел, положив карабин на колени, но не напротив немцев, а сбоку от товарища. Как бы оправдываясь за недавнюю выходку, тихо сказал:
  - Они ж фашисты…
  - Сам ты дурак, - ответил Василий, - забыл что ли, как замполит говорил, не все немцы фашисты, фашисты – это СС.
Услыхав про СС немцы заволновались, но Василий успокоил, махнув рукой:
  - Не про вас это, сидите себе…
  В отдалении послышался шум машины, бойцы приподнялись, посмотрели на дорогу. По дороге катил «виллис», явно начальство. Метров за триста машина приостановилась, но потом ехавшие, увидев своих, тронулись и остановились уже рядом. Бойцы поднялись, поправили гимнастерки. Вышли сразу двое, с переднего сиденья подполковник, с заднего лейтенант. Лейтенант руку держал на расстегнутой кобуре, а подполковник был вообще без оружия. Немцы стояли по стойке «смирно» и смотрели на офицеров. Подполковник спросил у бойцов:
   Это что за диспозиция?
  Василий четко доложил свое звание и фамилию, и Лехи тоже, номер полка, и что они оставлены для охраны миномета.
  - А этих? – подполковник кивнул на немцев.
  - В плен взяли! – ответил Васька.
  Подполковник улыбнулся на одну сторону, что-то спросил  по-немецки. Ответил пожилой немец. Подполковник опять улыбнулся на одну сторону, а Васька, поняв ситуацию, добавил:
  - Сами сдались, товарищ подполковник.
Подполковник взглянул на него и опять криво улыбнулся. В это время заговорил пожилой немец, обращаясь к подполковнику. Говорил сбивчиво, явно волновался. Подполковник нахмурился, обратился к лейтенанту:
  - Сидоренко, посмотри-ка, говорит, у них тяжелораненый.
Лейтенант забрался на башню, вынул пистолет и нагнулся над люком, направив туда пистолет. Долго приглядывался, потом вообще опустил в люк голову, поднялся, сообщил:
  - Товарищ подполковник, он в полной отключке, а может уже и откинулся…темно, не разобрать, - спрыгнул вниз.
  Подполковник что-то сказал немцам, и они направились к самоходке. Молодой спустился внутрь, старший помогал снаружи. Скоро над люком появилась голова раненого, она безвольно клонилась вперед. Немцы  вытащили тело из люка и замешкались,  спустить его по наклонной броне машины даже двоим было неловко. Подполковник посмотрел на Ваську:
  - Что, бойцы, поможете?
  - А что ж не помочь? – бодро ответил Васька, - чай не переломимся, а они – тоже люди.
  - Правильно рассуждаешь, боец, - сказал подполковник, - с этими, которые сами  сдаются, нам новую Германию строить.
  Когда Васька принимал внизу и поддерживал тело раненого, он поразился его худобе и еще тому, что даже сквозь одежду чувствовался жар. Раненого положили на землю, пожилой немец подстелил под него драное замасленное одеяло и накрыл сверху форменным френчем. Раненый был в нательной рубахе, на груди проступало кровавое пятно, даже грязь на лице не могла скрыть бледности, он часто с хрипом дышал, глаза были закрыты. Из троих немцев он был самый молодой, наверно одногодок Ваське. Когда раненого уложили, немцы опять встали по стойке смирно, повернувшись  к  подполковнику.  Тот что-то по-немецки сказал им, и они опустились на землю рядом с раненым. Потом офицер, будто спохватившись, что-то спросил. Молодой немец поднялся и полез в самоходку, лейтенант вытащил пистолет. Через пару минут немец достал из машины два шмайсера без рожков и парабеллум. Лейтенант, не опуская своего пистолета, принял оружие,  позвал водителя, сказал: «проверь».   Водитель  передернул затворы автоматов, стволы были пусты, затем вытащил обойму парабеллума. Оружие отнес к машине и бросил в багажник. Подполковник обратился к лейтенанту:
  - Сидоренко, перепиши данные на бойцов…
  Лейтенант открыл планшетку, достал карандаш, блокнот, записал фамилии солдат, взвод, номер полка и фамилию командира полка.  Напоследок подполковник обратился к Ваське:
  - Рядовой Терехин, ты теперь кроме миномета отвечаешь и за немцев. Я вышлю транспорт с конвойными, немцев передать в сохранности. Ясно?
  - Так точно, товарищ подполковник, - Васька по стойке смирно взял под козырек, -пленных передать в сохранности.
  Немцы поднялись и отдали честь, подполковник тоже козырнул. Напоследок с угрюмой сосредоточенностью посмотрел на раненого, повернулся, направился к машине. Лейтенант пошел следом, они сели в машину, виллис уехал. Оставшиеся бойцы и немцы смотрели вслед машине, пока она не скрылась.
  Когда суматоха после отъезда начальства улеглась, Леха спросил:
  - Слышь, Вась, а зачем лейтенант наши фамилии записал? Может представление сделает?
  -  А как же, тебе медаль за отвагу, за героический драп с плитой на ж.. - Леха обиделся, засопел. – Не дрейфь, Леш, - продолжил Василий, -  хуже не будет.  Скорей бы уж эти конвойные приехали, может и нас заберут, если по пути.
  Бортовой ЗИС с открытым кузовом подъехал примерно через час. В кузове сидел автоматчик с ППС-ом, дядька лет за сорок, в пилотке, с пышными усами, по краям слегка загибающимися кверху. Из кабины вышел старший сержант, плотный, в фуражке с синим околышем, быстро, не удостоив внимания молодых бойцов, хотя те, как положено, стояли по стойке смирно, приблизился к немцам:
  - Хэбен хэнде!
Немцы подняли руки, сержант ощупал и обхлопал их со всех сторон.
  - Документ!
  Немцы полезли вовнутрь своих комбезов, вытащили солдатские книжки. Сержант бегло просмотрел их, сличил, положил  в свой нагрудный карман.
  - Зайнигес документ … - кивнул в сторону раненого.
  Пожилой немец, осторожно приподнял френч, укрывавший раненого, вытащил его книжку. И в это время раненый открыл глаза, они были мутны, тихо простонал  «тринкен»,  на губах выступили  розовые пузыри, опять закрыл глаза.
  - Э-э-э… доходяга, не дотянет, - как бы самому себе сказал сержант, бросил книжку на грудь раненого, и вытащил и кобуры пистолет ТТ.
  Васька почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное, на его глазах убьют человека, тело сковал паралич, он не мог ни двинуться, ни закричать. Первым отреагировал пожилой немец. Он бросился вперед, загородил собой раненого:  «Найн, найн!», и еще что-то, быстро и непонятно. Молодой тоже бросился на помощь соратнику, тоже  кричал «Найн!» и тоже  быстро заговорил вразнобой со старшим. Брови сержанта сдвинулись, он направил ТТ на старшего немца. Но тут автоматчик из кузова дал короткую очередь поверх голов, и немцы отпрянули. Дуло ТТ опять смотрело в грудь лежавшего и Васька видел, что палец сержанта медленно давит на спусковую планку. И тут Василий очнулся, он бросился на руку сержанта, сжал ее обеими своими, придавил вниз. Глядя в глаза сержанта, на выдохе выговорил: «Нельзя так, не собака же, человек». Серо-голубые глаза сержанта сузились, потемнели, а зрачки превратились в два острых лезвия, которые, казалось, уже пронзают мозг Василия. Сержант медленно и спокойно сказал:
  - Ты что, щенок, под трибунал захотел… да я тебя сейчас без всякого трибунала шлепну за неподчинение старшему по званию… - в этом спокойном тоне чувствовалась уверенная, не знающая пощады сила, и у Васьки выступил пот, сразу по всему телу.  И еще сержант, пересилив обе руки Василия, поднял пистолет и упер дуло ему в живот. Василий даже заранее почувствовал пулю, которая порвет его кишки, и он, как и раненый немец, сползет на землю и будет долго умирать.  И никто ему не поможет, никакой медсанбат. Но он, не отпуская ослабевших рук с запястья сержанта, и не уводя взгляда, сказал:
  - Товарищ п-полковник приказали в целости…- выговорить слово подполковник он просто не смог. И опять повторил. – Товарищ полковник приказали доставить в целости, с этими, которые сами в плен сдаются, новую Германию строить…
Лицо сержанта начало краснеть, дуло еще сильнее уперлось Василию в живот, и Васька уже собрался умереть, и уже почти ощутил горячую режущую боль, но и было чувство странной последней радости – не испугался «смершевца», исполнил долг до конца.
  И в этот момент автоматчик из кузова крикнул:
  - Да пусть их, товарищ старший сержант, не вам же с ним возиться…
Сержант сбросил руки бойца, хмыкнул: «Ишь ты, строители новой Германии…», вложил пистолет к кобуру, направился к машине, не оборачиваясь, крикнул:
  - Грузиться, быстро! – скрылся в кабине.
  Старший немец опустился на колени перед раненым, заплакал. Василий похлопал его по спине:
  - Да ладно ты, обошлось же… шнелле-шнелле.
  Немец повернулся, ухватил Василия за руку, попытался поцеловать. Василий отдернул руку, в смущении сказал:
  - Да брось ты, я же не поп… шнелле.
  Немцы подняли раненого на одеяле, но ноги свисали и волочились по земле. Василий прикрикнул на Леху, они взяли немца под ноги, понесли к машине, автоматчик в это время откинул задний борт. Раненого подняли в кузов, старший немец положил его голову к себе на колени. Василий спросил у автоматчика:
  - А нас-то заберете?
  - А как же, - ответил дядька, - и вас тоже, давайте, цепляйте свою артиллерию…
  Закрепили плиту, подцепили миномет за фаркоп, залезли в кузов. Автоматчик перегнулся вперед, сказал сержанту: «Готово, товарищ старший сержант…», машина тронулась. Машину потряхивало, голова раненого болталась, старший немец старался поддерживать ее. От недавно пережитого Василия начало трясти, и, чтобы скрыть, он сжимал зубы и до боли вцеплялся в доски борта. Постепенно дрожь отступила.
  Опять очнулся раненый и попросил пить. Воды ни у немцев, ни у бойцов не было, когда в суматохе отцепляли миномет от заглохшей машины, они забыли прихватить свои вещмешки. Вернее не забыли, а не успели до них добраться, вещмешки лежали впереди, загороженные ящиками с минами. С собой в карманах были только табак, бумага для самокруток и спички.  Неожиданно автоматчик расстегнул ремень и подал фляжку, вместе с ремнем.  Старший немец стал поить раненого. Тот пытался делать глотки, но большая часть воды проливалась. Потом поперхнулся и кашлянул, брызги розовой воды слетели, а больше сползли с губ раненого и еще больше испачкали его рубаху. После этого раненый опять впал в забытье.
Через полчаса подъехали к расположению полка, он как обычно стоял  около хутора.  Дымили полковые кухни, с крыши двухэтажного дома радисты спускали антенный шнур, неровными рядами стояли машины. На подъехавшую машину никто особого внимания не обратил.  Машина встала на обочине, сержант, высунувшись из кабины, крикнул: «Мурашов, выгружай пассажиров!».  Автоматчик поднялся:
  - Ну что, бойцы, прибыли…. Выгружайсь!
  Когда Василий с Лехой  поднялись и стали открывать задний борт, старший немец ухватил Василия за руку, потряс, пожал ее, сказал: «Карош руссишер зольдат, дер хэльд». В это время молодой что-то быстро вытащил из-за пояса, незаметно передал старшему, тот также скрытно вложил в руку Василия: «гешенк».  Все прошло быстро, хотя автоматчик заметил, но выяснять не стал, только усмехнулся, а потом и отвернулся. Василий разжал пальцы, на ладони лежали наручные часы с застегнутым ремешком. «Гешенк» повторил немец и улыбнулся, молодой тоже кивнул головой.  Наручные часы Василий держал в руках впервые, в деревне только у председателя были часы, но карманные, большие, с крышкой.
  - Спасибо… - не скрываясь, поблагодарил Василий. – Ну, и вам всего доброго, бывайте…
Бойцы спрыгнули на землю, отцепили миномет, покатили в свое расположение. Когда машина тронулась, Василий обернулся, оба немца махнули ему руками.
Вечером наедине Васька долго разглядывал часы. Они были почти новые, с четкими цифрами на белом циферблате, секундная стрелка исправно бежала по кругу, это был очень ценный подарок.
  Потом были бои на подступах к Берлину, в самом Берлине, а напоследок,  в Западной Богемии с отступающей армией Венка. В Берлине Леха получил осколок в живот, и после двух  месяцев в госпитале его комиссовали. Василия же Бог миловал, ни  одной серьезной раны он не получил, только легкую контузию, от которой оглох на три дня. Контузия случилась при смене огневой позиции, буквально в двух метрах от Василия взорвалась мина. Осколки его не задели, спас обломок стены, но взрывной волной сбило с ног и заложило уши. В медсанбат он не попал, да и где был тот медсанбат в разрушенном городе, где и свои и немецкие подразделения путались  самым невероятным образом. Надежнее было держаться со своими.  Оглохшего, от заряжания его отстранили, держали на подхвате. В самом конце апреля уличные бои стали стихать, немцы начали сдаваться. В ночь на второе мая ночевали в жилом доме, в котором со стороны двора даже сохранились стекла. Спали на диванах, кроватях, столах, сдвинутых стульях, Застекленные окна изнутри на всякий случай прикрыли дверками от шкафов. Ночь была относительно тихой, изредка в западной и северной частях города возникали перестрелки и слышались разрывы.   Утром Василий почувствовал, что снова стал слышать, и еще он впервые выспался за последние две недели.
  Потом  были три дня отдыха и непонятного ожидания. Ходили слухи, что немцы подписали мир с американцами, и не пришлось бы теперь воевать с союзниками. Особисты на вопросы матерились и толком объяснить не могли, сами не знали. А шестого мая их подняли по тревоге и направили на юг, в Богемию, где не сдавалась 9-я армия Венка.
  После Берлина  воевать стало легче, немцы, наткнувшись на укрепрайоны, от атак воздерживались, уходили в сторону. Все заканчивалось беглой перестрелкой. Наши командиры, жалея личный состав, в преследовании особо не усердствовали. В общем, Венк со своей армией ушел через Эльбу к американцам, но об этом не сильно жалели, война в Европе кончилась, даже особисты не слишком донимали усердием.
После объявления Победы Василий служил срочную в Чехословакии, под Прагой. Демобилизовался  в сорок девятом году, в звании старшины. Командир предлагал направление в училище, чтобы дальше служить уже офицером, но Василий отказался, тянуло домой, к земле. 
  За два последних месяца войны Василий был награжден медалями «За взятие Берлина», «За Победу над Германией» и даже «За отвагу», хотя за какую отвагу, какой случай, он не знал и сам, в Берлине было много ситуаций, где отвага помогала просто выжить, не трусливо выждать, а выжить вопреки всему. А уже во время срочной получил он «Орден Красной звезды» за то, что во время пожара на складе ГСМ успел отогнать из зоны возгорания две машины.
  Часы, подаренные  немцами, прослужили более десяти лет. Когда поломались, в мастерской не смогли найти подходящую пружину, пришлось покупать свои отечественные, марки «Победа». Но неисправные часы Василий не выбросил, и детям в игрушки не отдал, хранил вместе с наградами.

Март-апрель 2012