по дорогам войны 6

Теперь мне оставалось ждать связного с батареи, который должен был отвести меня вечером на огневую позицию батареи. Я уселся на завядших листьях, в пустом шалаше и стал ожидать связного. Наступил вечер,затем ночь и я незаметно задремал. Но вот пришел связной молодой парень которого звали Сашкой. В темную ночь 14 октября 1942 года мы отправились с ним по одному ему ведомым тропам и дорогам на огневую позицию батареи, которая находилась от штаба киломтра три, в долине реки Терека. В теплую темную осеннюю ночь, тишина была удивительная. Не слышно было выстрелов,и мы шли по хорошо накатанной сухой дороге потихоньку разговаривая между собой. Парень, кажеться был не из храбрых, и поминутно предупреждая об осторожности, рассказывая различные страсти об артиллерийском обстреле. Но ничего страшного в ту ночь я не увидел, кроме вспышек ракет где то далеко на переднем крае. Все было ново, интересно и заманчиво. Неожиданно в кустах по\д обрывом наткнулись на пушки, пришли на место. Связной Сашка ушел, и я остался с часовым, пожилым солдатом. Комиссар батареи и командиры огневых взводов спали в окопах, командир батареи был на наблюдательном пункте, и я решил переспать ночь у пушки, не представляясь начальству. Ночь прошла тихо. Наступило утро 15 октября 1942 года. Я был на фронте.
Чехословакия.селение Ботян. 27 октября 1945 года.

Рано утром я проснулся от шума нескольких голосов солдат, разговаривающих на батарее. Только что взошло солнце. Чудесное прохладное утро в долине Терека. Среди зарослей зеленых кустарников, виноградиков и бахчей с арбузами незаметно притаилась маленькая 76 ти мм полковая пушка. Недалеко сквозь густые заросли виднелась одинокая разрушенная хата, а в голубом бездонном небе проплывали редкие белые облака. В воздухе была удивительная тишина. Ни одного выстрела.и странным казалось что я нахожусь на линии фронта. Я познакомился в это утро с командиром первого огневого взвода гвардии младшим лейтенантом Николаем Павловичем Шаболиным или просто Колей. С которым впоследствии мы стали хорошими друзьями. Это был юноша с 1923 года рождения. В то время ему было 19 лет. Уроженец из Сталинска с Кузбасса, интеллегентный и скромный окончивщий ОМСкое артиллерийское училище. Второй огневой командир был его товарищ, коренастый рыжий паренек, такой же юный как и Шаболин, младший лейтенант Коноплев. Немного времени спусти пришел с наблюдательного пункта комбат батареи гвардии младший лейтенант Микушин Николай Филонович с 1922 года рождения из Омской области. Был еще один – Петр Кормич, командир взвода тоже младший лейтенант, с 1922 года рождения. Все они были товарищи, вместе окончили Омское артеллерийское училище и вместе попали в августе этого года на фронт. Здесь же был комиссар батареки Василий Иванович Конюхов, довольно неприятный на первый взгляд, да и потом, при более близком знакомстве человек. Встретили они меня просто, без излишней подчеркнутости, и довольно радушно. В такой обстановке через 10 минут становишься своим человеком, и я стал им. Неожиданно все бросились врассыпную, кто куда. Я вначале не понял в чем дело, но когда в следующую минуту послышался свист, а затем разрывы где то недалеко в кустах я понял ,что немцы начали обстрел огневой позиции и тоже бросился бежать за остальными. Странное дело, я был совершенно спокоен, странно и интересно было осознавать что я нахожусь под обстрелом и хотелось посмотреть как рвуться мины и снаряды. А они рвались и рвались вокруг огневой без конца, заполняя грохотом свистом раскаленных осколков весь лес и долину Терека.
Вначале, я бегал за Шаболиным и другими, которые как зайцы перебегали от одного куста к другому, и, конечно совершенно без нужды, рискуя тем самым попасть под осколок. Они тоже были еще почти необстрелянные мальчики, воевавшие всего два месяца. Наконец мне надоело бегать за ними, и я остался один в густой трущебе кустарников, улегся на мягкой зеленой траве, в небольшом углублении, выстланном опадающими осенними листьями. Так я получил первое боевое крещение. Микушин был простым молодым парнягой, и через час после первого нашего знакомства, пообедав,мы пошли выбирать огневую позицию на совершенно открытой местности. Вблизи железной дороги и каменной разрушенной будки на полдороге между Алапатьевским совхозом и станцией Ищерской. Быстро выбрали огневую позицию, а затем ушли на наблюдательный пункт. На высоком кургане, с которого хорошо была видна Ищерская и ее окрестности было вырыто несколько окопов, в которых разместились разведчики и связисты батареи. Вот это были люди с которыми мне надлежало воевать вместе. По возможности вспомню хотя бы их фамилии. Командир отделения разведки лежал в небольшом перекрытом окопчике и курил. Я переполз к нему и познакомился. Иван Минкин – сержант крепкий плечистый человек лет двадцати восьми, неразговорчив и замкнут на первых порах. Он был старым фронтовиком. В отступлении Красной Армии в 1942 году он прошел от Ростова до Кавказа, переплыл Дон на чем попало и видывал всякие виды. Казалось по его сумрачному виду, что его удивить было больше нечем. Туляк по рождению, имел незаконченное высшее образование, был кадровым артиллеристом и в последние годы перед войной работал в качестве мастера на заводе синтетического каучука в городе Ефремове. Незаметно разговорились. Здесь же в других окопчиках, нарытых поблизости сидели или лежали другие разведчики, - Слонов, Родионов два крепких молодых парня сибиряки, маленький «сыночек» Кирюша, который походил больше на мальчика чем на солдата. Но он то кстати, тоже испытал весь тяжелый путь отступления и это нимало не смущало его и не уменьшало его жизнерадостности. Все любили маленького, веселого и смышленого Кирилова. Был еще один Лебедев высокий и бледный юноша. Оне был молчаливым и каким то забитым человеком. Всегда у него что то не получалось и не клеилось. Неприспособленность его и изнеженность, непривычная к тяжести фронтовой жизни натура, чувствовалась на каждом шагу и видно было как ему тяжело переносить эту жизнь.
В добавление ко всему все кричали на него,и орали, и кажеться он был не храброго десятка. В тот день когда я пришел на батарею,один из разведчиков, Иван Булькач во время чистки автомата засадил себе в горло патрон, и был уведен в санбат, я не видел его. И мне лишь рассказали о нем, что он был отпетым шпаной и блатнягой. Из связистов помню не всех.командиром отделения был старшина Алексей Дорошенко, затем тщедушный и хитрый мужиченка лет тридцати Алексей Рогов, который кланялся каждой пуле, и был самым ленивым и самым сонливым человеком в мире и только кажеться и думал как бы перехитрить товарищей и выбрать себе работу побезопасней и полегче. Игнатьев – незаметный скромный труженик безответный и молчаливый деревенский парень с Волги, работавший под пулями и снарядами за всех, и никогда не сетовавший на трудности ни на своих товарищей. Бывший грузчик и портовый вор неисправимый пьяница, татарин по национальности Михаил Мустафин имел исполинский рост, огромные плечи и стальную мускулатуру. Невежественный и совершенно неграмотный, он не знал страха на поле боя, и работал за всех как и Игнатьев. Но в отличие от него,он на каждом слове разражался площадной, отборной и витиеватой матерщиной и поносил все и вся- и немцев, которые затеяли войну, и неумение наших генералов воевать, и своих командиров. Но надо отдать ему справедливость. Воевал он честно, без страха и был в сущности добрым и простым малым. Никто ему был не указ, никого он не боялся и говорил самые неприятные вещи всегда в глаза, отмечая их своей любимой поговоркой. «****а – рыбий глаз» никогда он не отказывался от самых тяжелых и опасных заданий, и был самым дисциплинированным солдатом при своей внешней показной недисциплинированности.
И последний о ком стоит сказать, это Коля Дерюшенко простой и веселый украинский юноша с 1922 года рождения, насмешник и красавецс уморительным комичным украинским акцентом, добрая душа и самый дисциплинированный и трудолюбивый из всех связистов. Вот те, с которыми я познакомился и начал воевать. Те, с которыми я подружился, стал для них командиром, другом и братом, с кем ел холодный и остывший борщ из одного грязного конского ведра под свист осколков и снарядов, под дождем на кургане, покрытым мокрой и вязкой осенней глиной. Эта дружба что нибудь да значит. Ее не сравнить ни с какой дружбой возникшей под тенью лип в парке или за бутылкой пива в подвале. На батарею я почти не ходил. Началась фронтовая жизнь на КП. Как и раньше стояла золотая сухая осень. Через два дня по моему приказанию солдаты вырыли у пордножья кургана два больших просторных блиндажа человек на пять шесть каждый, перекрыли их в три наката крепкими шпалами, снятыми с полотна жд дороги и оставили тесные и непрочные окопчики. А когда начались дожди, эти блиндажи стали для нас милее королевского палаццо. На свежей соломе в просторном блиндаже солдаты и офицеры чувствовали себя прекрасно. Так шли дни один за другим. Ищерская в бинокль и стереотрубу была видна как на ладони. Вперди нас перед станицей была цепь холмов курганов. Справа проходила ж дорога из Грозного в Моздак через Алпатовский совхоз, находившийся сзади нас, и в наших руках. Через Ищерскую. Километра два не доходя до Ищерской проходил передний край, изрытый окопами, траншеями и воронками от снарядов. Можно было хорошо различить немецкие проволочные заграждения, сплошные ходы сообщения немцев вдоль переднего края и от станицы до полотна железной дороги. Слева был Терек и кустарники в его долине. Сама Ищерская своими улицами и белыми домиками, кирпичным сараем на левом фланге и станцией с водонапорной башней на правом вырисовывалась отчетливо. Целыми днями мы вели тотальное наблюдение, но противник свое присутствие выдавал редко. Только беспощадный артиллерийский и минометный огонь по нашей пехоте, нашему наблюдательному пункту и еще далее нас, каждый налет не менее 300-500 снарядров давал знать о противнике. У нас же в это время, давался строгий лимит снарядов по два на каждое орудие в сутки или восемь на батарею. Немцы, в эти осенние дни месяцы 1942 года были нахальными и самоуверенными. Часто по вечерам они устанавливали на переднем крае радиорепродуктор и призывали бойцов и командиров 7й гвардейской строевой бригады сдаваться в плен, называя фамилии командиров батальонов и рот. Отдельные предатели были, но они составляли каплю в море и порождали в общей массе только еще более сильную ненависть к врагу а немцы не унимались. Целыми пачками они сбрасывали листовки на наши боевые порядки, сея ложь, сомнение и попытки разложить Красную Армию. Они сообщали обю успехах германской армии, об изоляции Кавказа, от основных районов России, рекламировали себя армией гуманизма и спасительницей России от большевиков и евреев. Но мало кто верил этой грязной и лживой агитации. Порой дело доходило до насмешек и издевательств. Однажды нмцы включились в телефонную сеть пехотной связи и соробщили. РУСС! Иди к большому дереву, возьми горшок каши. Стрелять не буду. Связисты бросились искать место, гдн подключились немцы но не нашли. Горшок с кашей действительно стоял под деревом. В другой раз они сбросили с самолета трактор и он со страшным ревом и свистом обрушился на землю.