Тернии

В конце сентября 1991 года опять не без помощи добрых людей мне удалось трудоустроиться. Вообще-то, полгода я мог ещё повалять дурака за счёт государства. Но безделье развращало. Да и за два месяца порядком надоело.

 Подвернувшаяся возможность оказалась не ахти какой, но упускать её не хотелось. В то время в страну ежемесячно прибывало по тридцать тысяч потенциальных конкурентов. Так что ждать было неразумно, а выбирать – не из чего.
 
Почти годичный опыт пребывания на исторической родине поумерил амбиции. Мечты стали намного прозаичнее. Великий комбинатор товарищ Бендер, потерпев фиаско в попытке стать миллионером, пожелал переквалифицироваться в управдомы.

Я бы с удовольствием поступил так же, хотя до этого никогда не мечтал добыть миллион. Но к большому огорчению уровень моей протекции был не столь высок, чтобы претендовать на такую престижную должность. Пришлось переквалифицироваться в строители.
 
В Кармиеле, где мы тогда жили, возобновил работу ранее законсервированный завод «Модуль-бетон». Или на русский манер, завод железобетонных изделий (ЖБИ). В связи с огромным спросом на жильё, он начал производство малогабаритных домиков на две семьи.

Коттеджики предназначались для застройки обширного района на западной окраине города, получившем впоследствии название «Гиват рам». По-русски: «Высокий холм». На завод приняли человек сто. В том числе и меня.

В этот раз за меня порадел Юра Фрайман. Бывший рижанин. Познакомились мы с ним совершенно случайно, но очень кстати. Я бы даже сказал своевременно. Как-то по дороге домой моё внимание привлекла пара игроков.

Точнее сказать, не сами игроки, а предмет их занятия. Мужчина и паренёк лет шестнадцати с азартом сражались в крайне редкую в Израиле игру. Это был ноус. Гибрид бильярда и нечто похожее на детскую шашечную игру, которую когда-то называли в «Чапаева».
 
Ноус очень популярен на курортном побережье рижского взморья. Во время отдыха в Юрмале мы с сыном тоже развлекались этой игрой. Приглянулась она и супруге. Причём настолько, что под её бурным напором нам пришлось купить все принадлежности этой игры.

Более того, преодолев непростые транспортные проблемы, мы доставили внушительный по габаритам игровой стол в Минск, а затем и на историческую родину. В самом же  деле, не оставлять было такой большой кусок дефицитного в Израиле дерева в Белоруссии, где и так полно лесов.

Но до чего ж прозорлива оказалась моя супруга! Понял я это сразу, как только состоялось наше знакомство с Юрием. Фрайманы прибыли в Израиль из Риги ещё в начале семидесятых. К моменту нашей встречи  они практически имели почти всё необходимое для полноценного семейного счастья.

Единственно, что не позволяло им в полной мере наслаждаться прелестями жизни, так это отсутствие возможности обновить свой ноус. Их игровой стол безнадёжно одряхлел.

Я с готовностью предложили бывшим рижанам безвозмездно реализовать свою давнюю ностальгическую мечту. Однако, принять ноус в дар Юра галантно отказался. Тем не менее с радостью согласился купить его.

И он не только щедро расплатился, отвалив сто шекелей за вещь по моим представлениям совершенно бесполезную, но ещё и поспособствовал моему трудоустройству.

В этом месте я должен признаться, что то, наверное, был единственный случай, когда деревянный сувенир из нашей обширнейшей коллекции, привезенной в Израиль, принёс ощутимые дивиденды.

Так я попал в бригаду монтажников довольно крупного по израильским масштабам домостроительного комбината. Вкалывали, что называется, под открытым небом. Чаще под знойным солнышком. Но бывало что и под холодным дождём тоже.

Вот тогда-то я пожалел о том, что в далёкие студенческие годы так легкомысленно отнесся к призыву партии вступать в молодёжные строительные отряды. Но с другой стороны, кто же мог в те годы подумать, что такая нетипичная для еврейского юноши в СССР специальность рабочего-строителя, которую я мог приобрести на целине, окажется столь востребованной на моей новой еврейской родине.

Пришлось всё начинать с азов. Благо учиться было у кого. В бригаде подобрался народ высокообразованный. Из строителей – два прораба и один строительный чиновник. Ну а кроме них: учитель средней школы, часовых дел мастер и несколько представителей других не менее достойных профессий.

К сожалению, единственным рабочим-профессионалом с израильским опытом в нашем сугубо репатриантском коллективе оказался араб Амин. Кряжистый молчаливый мужчина лет сорока из окрестной деревни. Вот он-то один и владел всеми тонкостями местного строительства.

Наш бригадир Дима или Дани, как он представился на израильский манер, оказался не только самым молодым в бригаде, но и самым амбициозным. Впрочем, для молодого начальника это нормально. Правда, на репатриантской части нашего коллектива эта черта его характера отразилась с самой плохой стороны. Его амбицию мы почувствовали все и сразу.

Дима с молодой женой и своими родителями репатриировал ещё в начале 1989 года. Прибыл он откуда-то с Урала. Незадолго до репатриации получил диплом инженера-строителя. Успел полгода поработать в проектном институте.

 В Израиле почти год трудился на трикотажной фабрике. Затем окончил строительные курсы. Получил должность бригадира на нашем заводе ЖБИ, и с необычайным рвением приступил к исполнению своих обязанностей.

Отсутствие практического опыта бригадир не очень успешно пытался компенсировать энергией, которая буквально фонтанировала из него. Безудержная инициатива молодого начальника доставляла нам немало совершенно ненужных хлопот.

Но мне в известной мере повезло. Освоение специальности строителя-монтажника я начал подручным Амина. Работал он не спеша. Ничего лишнего от меня не требовал. Получая задание, никогда не возражал, но всё делал так, как считал нужным. И надо отдать ему должное, выходило неплохо.
 
В нашем совместном труде имелся ещё один явно положительный аспект. Общаться с Амином мне поневоле приходилось на иврите. А иногда, не поверите, даже на арабском. Вследствие чего словарный запас постоянно пополнялся. В том числе и языка наших не очень дружественных соквартирантов на Земле Обетованной.

Конечно, то был не высокий литературный стиль. Мой наставник изъяснялся на иврите примерно так же, как говорили по-русски кавказские торговцы на Комаровском рынке в Минске. Но всё равно общение с аборигеном, несомненно, приносило больше пользы, чем постоянное пребывание в русскоязычной среде.
 
А среда, надо сказать, на заводе оказалась пёстрой. Собственно, это был почти полный срез репатриантского общества городка Кармиель. В основном русскоязычного. С небольшими вкраплениями выходцев из Аргентины, Албании, Эфиопии и стран Магриба.

Здесь собрались бывшие советские граждане самых разных возрастов, профессий, мировоззрений и характеров. Они представляли многие регионы СССР. В том числе и Биробиджан.

Оттуда, к некоторому моему удивлению, в наш город прибыла внушительная группа евреев. До этого мне казалось, что в дальневосточной еврейской области Советского Союза проживает только один еврей. А именно – секретарь обкома товарищ Шапиро. Оказалось, что я хоть и не очень сильно, но всё-таки заблуждался.

Трудились мы под открытым небом. Это правда. Тем не менее, условия труда и оплаты оказались вполне достойными. Во всяком случае, в преставлении зелёных репатриантов. Моя часовая ставка была несколько ниже предыдущей, но с учётом разного рода доплат и добавок общая зарплата даже чуть увеличилась.

Ну а, кроме того, на моё имя была открыта накопительная пенсионная программа. За чисто символическую цену меня очень калорийно и вкусно кормили обедом. А если случалось оставаться на сверхурочную работу, то и ужином.

Совершенно бесплатно каждые три месяца  наряжали в приличного вида рабочий костюм. Каждые полгода я получал добротные ботинки, в которых в Минске в моё время не зазорно было бы прогуляться по Ленинскому проспекту.

Транспортных проблем тоже не возникало. На завод и домой меня доставляли на шикарном автобусе фирмы «Вольва». Что касается режима работы, то я назвал бы его щадящим.

Не без того, попотеть порой приходилось изрядно. Даже в холодное время года. Однако продолжительные перекуры с кофепитием вполне позволяли восстановить физическую форму.

Не сознавая пагубности процесса, строили мы энергично. Коттеджики в новом микрорайоне росли как грибы. За год их появилось около четырёхсот. Заказ подходил к концу. С новым проектом возникли какие-то затруднения. По заводу поползли слухи о грядущих увольнениях. Очень скоро они превратились в печальную реальность.
 
У нас в бригаде оказалось немало таких, кто известие о сворачивании производства воспринял как подлинную личную трагедию. Некоторые бывшие рядовые советские граждане, попав в капиталистический «рай», буквально ошалели от распростёртого горизонта возможностей.

Не задумываясь о последствиях, они тут же бросились навёрстывать недополученное при социализме. Приобрели квартиры, мебель, машины и всё прочее из стандартного репатриантского набора.

На покупку этого добра существовала солидная государственная льгота. Тем не менее, репатрианты с «большими глазами», как говорят в Израиле, по уши влезли в долги. Работая, они ещё как-то могли рассчитываться с банками. Но потеря источника заработка, превращала жизнь этих людей в настоящий кошмар.

Один такой бывший советский гражданин работал в нашей бригаде. Это был ещё не старый семейный мужчина. Отец двух детей. По профессии учитель географии. Звали его Феликс. По его рассказам в Полтаве, откуда они прибыли, семья проживала в убогой двухкомнатной «хрущевке» вместе с престарелой матерью жены.

Из личного транспорта имелся только детский велосипед. Откуда у скромного учителя вдруг возникла такая непреодолимая страсть взять всё и сразу объяснить не могу. Но кончилось это плохо. Увольнительное письмо и инфаркт он получил почти одновременно.  Возможно, случайно. Но неделю до увольнения мужик ходил буквально как в воду опущенный.

Я тоже получил такое же письмо. Не скажу, разумеется, что оно меня развеселило, но за трагедию я это известие не принял. Вероятно, сказался предыдущий опыт.