Один шаг

Часть 1.

«Мне надо подумать». Вот так было написано на обороте его записки.
Йонас Платтер, или просто Йона для друзей, вздохнул, поправил светлые волосы. В общем-то, да, влюбиться в постоянную посетительницу кофейни, в которой он сейчас подрабатывал, было довольно глупо. Да, она действительно частенько болтала с ним, рассказывала, как дела в университете... но это всё. А он, конечно же, в неё влюбился. Да и как не влюбиться? Она была прелестна! Вежливая и очень добрая, аккуратная, мечтательная... Просто прелесть, а не девушка! Его мечта...
Йона сокрушённо покачал головой и уже собрался было убрать записку, как вдруг заметил, что там, на «его» стороне, приписан небольшой пост скриптум: «Кстати, я в воскресенье праздную день рождения ;) Адрес...»
Сердце юноши подпрыгнуло от радости. Значит, это всё же не «нет»!
— Эй, — окликнула его менеджер, вырывая из сладостного мира мечтаний. — Что там твоя дама сердца написала?
— Ах, не издевайся, — рассмеялся Йона.
— Неужели согласилась?
— Пока что нет...

— Фроляйн Шнайдер! — нахмурившись, окликнул её Лукас.
— А, да, прости! — улыбнулась девушка. — Я замечталась.
— Пара уже закончилась, между прочим, — короткая пауза, поджатые бледные губы, столь обычные для этого человека. — Я тебе, кстати, кофе принёс.
— Ох, спасибо, милый! — обрадовалась она.
Лукас вздохнул. Это был молодой человек лет, может, двадцати. Высокий и слегка сутуловатый, он не выглядел очень уж крепким и здоровым. Всё его тело казалось сухим и жилистым. Чёрные волосы на голове лежали в каком-то беспорядке, хотя и были, кроме одной пряди, острижены достаточно коротко, чтобы не лезть ему в глаза. Он всегда выглядел немного недовольным, как будто проглотил лимон, а меж широких чёрных бровей почти всегда темнела хмурая складочка. А холод бледно-голубых глаз только ещё сильнее отталкивал нежелательных собеседников. Впрочем, рядом с фроляйн он как будто немного теплел. Отточенные движения становились немного менее точными и скупыми, он реже сжимал зубы и чуть меньше хмурился. Острыми оставались нос, скулы и подбородок, но не взгляд.
— Ну что, по дороге, может, выпьешь?
— А что у нас сейчас?
— У тебя — история словесности. А я домой.
— Ну-у, тогда я ещё тут посижу, — закапризничала она.
— Ну, сиди, — усмехнулся он, выпрямляясь и потягиваясь.
— Ладно, тогда до встречи? Всё, как договаривались?
— Угу! Только не приезжай раньше десяти.
Он улыбнулся как будто немного вымученно. Но, так как другим он улыбался и того вымученнее, фроляйн поняла, что это был знак симпатии и привязанности.
— Люблю вас, — проговорил он, поправил сумку и ушёл.
— Я знаю, Люгге, я знаю...
Она печально проводила его взглядом, отодвинула кофе и, подложив очаровательные ручки под подбородочек, надула щёчки. Впрочем, немного подумав, скосив взгляд на стакан перед собой и глубоко вдохнув, она придвинула напиток обратно. Не дай бог пройдёт кто-то из однокурсников и попробует свистнуть то, что ей принадлежит по праву!
В университете она училась вот уже второй год. А Лукаса встретила около полутора месяцев назад. Тогда он показался ей просто мрачным юношей с мед-а, который отгородился ото всего мира не только мысленно, но и физически: несмотря на почти летнюю жару, он был закутан в чёрную водолазку с высоким горлом и длинный полосатый шарф, а джинсы тянулись до самых лодыжек, где их приветливо встречали ботинки с плоским носом. Как этот человек вообще попал на такое мероприятие, как студенческая вечеринка, она понимала слабо. Зато для неё не требовал разъяснений тот факт, что юноша сидел на единственной в зале свободной лавочке у стены.
Ей самой в тот вечер натёрла пятку сандалия, и она была вынуждена присесть, как только начались танцы. Выбора особого не было, и она примостилась на краешек той самой скамейки, откуда смерял всех презрительным взглядом этот загадочный и просто странный тип. Постепенно молчание начало тяготить обоих, и они заговорили. Хмурый на вид, он оказался на редкость неплохим собеседником, и было весело. Телефонами они, так или иначе, обменялись.
Затем они стали часто замечать друг друга в главном здании университета. Она легко выделяла его из толпы, поскольку такую ауру отчуждения надо было ещё поискать. Лукас производил такое впечатление, будто бы он происходил из древней дворянской семьи и лишь теперь по воле случая попал в общество плебеев.
С ней, впрочем, он обходился иначе. Протекция — да, но не презрение — вот как. Сухие и даже грубоватые черты, скупая мимика и жесты заставляли всех немного его побаиваться. А пуще того пугали людей колючие, как жёсткий снег, глаза.
Вместе с тем на самом деле он оказался таким... даже милым! Вот, сегодня, например, кофе принёс. Тёплый, но не горячий. Пахнущий её любимой корицей, не переслащённый. Нет, ну не прелесть ли? Фроляйн сладко вздохнула, зажмурив глаза, как вдруг от приятных мыслей её отвлекла вибрация в заднем кармане джинсов.
— Да, Лорхен? — спросила она весёлым голоском, одновременно потягивая напиток.
— Шнайдер, ты где шляешься?! — зашипела трубка. — Пара уже началась!
— Прости-и, — проныла девушка, свободной рукой закидывая на плечо лямку сумки. — Я уже бегу!
И, не забыв прихватить с собой и кофе, она выбежала вон.

Меж тем Лукас, он же Лютц, он же Лукасхен, он же — но только для Леони и бабушки в деревне — Люгге Вернер свою возлюбленную совершенно безбожнейшим образом обманывал. Он не собирался домой, как, впрочем, не собирался и на пару, которой у него, тем более, действительно не было.
Повернув по выходе из университета налево, он очутился на неширокой аллейке. Там, впереди, — станция, к ней-то он и шёл, заткнув уши наушниками. Машины неслись где-то за рядом деревьев, и на их существование Лукасу было откровенно наплевать. Слева тянулось бежеватое здание университета, навстречу — сонная вереница первокурсников.
Лукас хотел, прежде чем отправиться домой, наведаться в торговый центр. Скоро праздник, и он во что бы то ни стало желал купить любимой одну милейшую вещицу. Она ведь обрадуется, не правда ли?
Из-за поворота уже показались два шпиля близлежащего храма. Резной белый камень заставил взгляд молодого человека на мгновение остановиться на себе, и дальше Лукас шёл, растянув губы в таинственной улыбке.

Если пятница прошла совершенно сумбурно, суббота — бестолково, то в воскресенье Йонас, едва проснувшись, гладко выбрился, умылся и зачесал волосы назад. Одевшись с иголочки, он достал из пакета в углу комнаты коробку любимых Леони марципановых конфет и, вдохнув и выдохнув, перекинув сумку через плечо, отправился на выход. Его соседа по комнате в общежитии уже не было, и потому уход Йоны остался никем не замеченным.
Погода на улице стояла чудная, и прогулка до остановки оставила самые приятные впечатления. По-летнему тёплый ветерок приятно овевал кожу, людей в девять утра в воскресенье в центре города практически не было: прогуливалась, быть может, парочка туристов.
Наушники приказали долго жить, так что плеер юноша с собой не взял, а читать пока не хотелось.
Подумать только, он едет в гости к Леони! Он уже точно знал, на какой автобус следует сесть, и тщательно рассчитал время, когда приехать не будет дурным тоном. Мечтательно глядя в синее по-осеннему небо, он разве что не считал ворон. Вскоре автобус, точно по расписанию, подъехал, и Йонас, не особо задумываясь, неспешно в него вошёл.
Всё казалось таким особенным в этот день! Милый городской пейзажик проплывал за окном. Не холодно, не жарко, а тепло. Совсем не хочется спать. Да и «Племянник чародея», которого он всё же достал, очутившись в салоне, показался ещё интереснее, чем обычно. Ехать было довольно долго, и юноша совсем погрузился в чтение. Отвлёкся он только тогда, когда воздух постепенно всё отчётливее начал пахнуть розами. Йона мечтательно улыбнулся: сегодня точно его день! Он оглянулся и увидел, что в углу полупустого автобуса стоит, немного мрачно глядя наружу, темноволосый молодой человек с огромным букетом алых роз в руках. Как будто почувствовав на себе любопытный взгляд Йоны, он, не меняя ленивой и замкнутой позы, перевёл на него свои бледно-голубые глаза. Увидев коробку конфет, он как будто саркастично приподнял брови и отвернулся обратно.
«Тоже, наверное, к любимой девушке едет!» — подумал Йонас. Мрачный молодой человек, судя по всему, сделал о нём тот же вывод и всякий интерес, если таковой и появлялся, потерял.
Где-то тут и подоспела его остановка.

Лукас в полной мере заметил высокого блондина с нелепо огромной и слегка вычурной коробкой конфет, а также дурацким полосатым галстуком, лишь когда тот начал выходить. И то, потому только, что он выходил на ЕГО остановке. На мгновение студент нахмурился, но еле заметно пожал плечами и отправился на выход и сам. Блондин оглядывался по сторонам, как будто что-то или кого-то искал, а затем, немного виновато улыбнувшись, спросил у не успевшего подальше отойти Лютца:
— Извините, вы не подскажете, где я могу найти вот эту улицу?
«Немец», — мгновенно определил Лукас по вычурному говору блондина. Он кивнул и взял протянутую бумажку с частью адреса.
— Туда, — односложно и несколько меланхолично ответил он, не желая поддерживать беседу.
Незнакомец поблагодарил его и двинулся своей дорогой. Которая странным образом совпала с его собственной. Вернер мысленно вздохнул и побрёл следом, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Тот, что шёл впереди него, был даже слишком жизнерадостен, и Лютц мгновенно отгадал влюблённую душу. Наверняка идёт на первое свидание, вот и радуется, как дитё малое.
Музыку Лукас уже выключил, зная, что ещё одну композицию прослушать всё равно не успеет, и от фигуры впереди, вызывающей необъяснимое чувство осторожности, его ничто не отвлекало.

Йонас же, в свою очередь, начал чувствовать, что за ним наблюдают. Он всё это время слышал негромкие шаги за своей спиной, да и запах великолепного букета никуда не исчезал.
«Бывает же», — подумал он. Обернувшись, он действительно натолкнулся на настороженный взгляд голубых глаз, глядящих исподлобья. Вскоре молодые люди поравнялись и дальше шли уже вместе, но молча. Йона тоже начал что-то подозревать и хотел было о чём-то спросить, но умолк, не задав вопроса. Они были примерно одного роста и шаги имели приблизительно одинаковой длины, а потому вскоре стали идти в ногу.
Одновременно же они замедлились и остановились возле одних и тех же ворот. «Маргарита и Леони Б. Шнайдер», — гласила нижняя табличка. Смерив друг друга уже откровенно холодными и враждебными, полными негодующего недоумения взглядами, они потянулись к карманам.
Вернер опередил его и позвонил первым. И в момент, когда в его трубке послышалось «Да?», Йонас опустил свой телефон, на экране которого было написано: «абонент занят».
— Доброе утро, милая, — поприветствовал её Лукас, сощурив глаза и особенно чётко и резко произнеся последнее слово.
— Доброе, доброе. Ты уже приехал, что ли?
— Да, мы уже тут.
— «Мы»? Лорхен, что ли, с тобой?
— Да нет, — фыркнул молодой человек.
Йонас отошёл на пару шагов и сам осклабился, как недовольный пёс.
Зам;к в нескольких метрах от них щёлкнул, и на крыльцо, держа трубку в аккуратных пальчиках, выпорхнула Леони, одетая в симпатичнейшее лёгкое платье. Лютц, в свою очередь, опустил мобильный и сложил руки на груди. Переставив ноги, он с враждебностью посмотрел Йонасу в глаза.
— О, Йона! И ты тут! Как рано! — делая вид, что не замечает напряжённой обстановки, поприветствовала девушка, выбегая к ним навстречу. — Познакомьтесь, пожалуйста! Йона, это...
— Лукас Иоганн Вернер, — не дожидаясь представления, процедил Лютц. — ОЧЕНЬ ПРИЯТНО познакомиться.
— Йонас Платтер, — вежливо ответил юноша, протягивая широкую ладонь.
Сухие и тонкие на вид пальцы вцепились в неё с такой силой, что Йона был уверен, что кисть придётся собирать по осколочкам. Он и сам не остался в долгу, и был почти уверен, что кости нового знакомого издали хрустящий звук.
— Только, ребят, — как ни в чём не бывало, продолжила щебетать Леони, — ещё не все приехали, так что придётся вам дома подождать, окей?
— Конечно, — изысканно улыбнувшись, хором ответили юноши.
— Но с днём рождения тебя, Леони, — опережая соперника, выпалил Йона, галантным жестом протягивая коробку конфет.
— Ах! — всплеснула руками девушка, расцветая. — Марципановые! Но боже мой, как много, Йона! Ты, наверно, хочешь, чтобы я растолстела!
Блондин еле заметно вспыхнул, заметив, какую ядовитую гримасу скорчил Лукас.
— Что ты, — рассмеялся он, лишь на мгновение дав себе волю и красноречиво изобразив, куда мрачный типчик может убираться. — Ты такая худенькая, что будешь выглядеть только здоровее, если поправишься чуток.
— Спасибо! — расцвела девушка ещё сильнее. — Люгге, а ты... ой! Что это у тебя с лицом?
— Ничего, моя милая фроляйн, сущий пустяк. Щёку свело. Позволь мне лучше подарить тебе... — он, переложив весь огромнейший, пышнейший букет на одну руку, ловким движением вытащил из сумки маленький блестящий пакет. — Вот! Такой я у тебя ещё не видел.
— Люгге! — чуть не взвизгнула Леони. — Ты просто прелесть!
Она было предприняла попытку повеситься ему на шею, но, к досаде Лукаса и невыразимому ликованию Йоны, передумала, посмотрев на огромной букет в одной из рук. Молодой человек, впрочем, не растерялся и меланхолично, как кот, которого гладят, подставил щёку для звонкого дружеского поцелуя.
— Тебе помочь поставить букет? — спросил он невзначай.
— Будет весьма любезно с твоей стороны. Йона, проходи в дом, пожалуйста! Я очень рада, что ты приехал.
Распрямив позвоночники, чтобы казаться выше, они как-то совершенно сами собой расположились по бокам от девушки и, неестественно улыбаясь друг другу, двинулись к дому. Йонас безукоризненно вежливо пропустил Вернера вперёд, когда они проходили дверь, и не предпринял ни единой попытки пройти за ними на кухню. Вместо этого он огляделся в гостиной и присел на довольно просторный и удобный диван.
Лукас не заставил себя долго ждать. Судя по всему, из кухни его выпроводили, пообещав скоро подойти, но пока что он тишайшими, медлительнейшими шагами прошёл и сел, запрокинув ногу на ногу и сложив руки на груди, в противоположное кресло. Он слегка тряхнул головой, сгоняя чёлку, и медленно, чётко, без тени фальшивой улыбки, членя каждое слово, спросил:
— И надолго вы у нас, в Австрии?
— Я здесь учусь, — обдавая его встречной волной холода, процедил Йона. — Тебе Леони рассказала?
— Нет, — зло выплюнул молодой человек. — Но за вас всё красноречиво говорит ваш безграмотнейший, — это слово он почти прошипел, — немецкий. Так кем вы приходитесь фроляйн Шнайдер?
Он сощурил бледно-голубые глаза и слегка опустил уголки губ.
— Тот же вопрос у меня и к тебе, — замял ответ Йона. Кто бы ни был этот нахал, но признаваться ему в том, что он работает официантом, не хотелось.
— Мы с МИЛОЙ ФРОЛЯЙН друзья по университету.
— Ах, ну, раз только ДРУЗЬЯ, то мне нет причин волноваться.
Лукас вскинул бровь, уязвлённый ответом, но быстро взял себя в руки и ядовито улыбнулся, как будто говоря: «как же, надейся».
Тут как раз Леони, смеясь, пришла с кухни, и оба юноши тут же — каждый, как мог, — тепло улыбнулись и забыли о существовании друг друга ровно в той степени, чтобы стараться занимать всё внимание девушки, как если бы ей было не с кем говорить.

Поначалу Йона опасался, что он будет на празднике белой вороной: как-никак, большинство гостей были общими знакомыми Леони и Вернера, и немец думал, что будет выкинут из круга. Но, вопреки его страхам, всё произошло с точностью до наоборот. Как только подоспели гости, и людей в доме оказались больше пяти, Лукас как-то потух, помрачнел и съёжился. Вскоре оказавшийся почти в центре внимания Йонас не без удивления и злорадства заметил его сидящим в углу. Бледно-голубые глаза его лениво и как будто презрительно оглядывали гостей, и видно было, что, если бы не элементарные правила приличия, он бы уже давно взял какую-нибудь книгу.
Воспользоваться ситуацией и поговорить с Леони, впрочем, не удалось: та прохаживалась меж разных группок, как самая настоящая светская львица.
Лукас же был погружён в свои собственные мрачные мысли. Музыка, громко играющая в гостиной, угнетающе действовала на его и без того расстроенные нервы и раздражала едва ли не сильнее, чем, собственно, столпотворение. Если бы не Йона, он, наверное, давно бы ушёл.
Вязаный шарф он натянул на нос и сейчас занимался тем, что нетерпеливо постукивал пальцами по подлокотникам кресла.
— Люгге! — вдруг позвал его весёлый голосок фроляйн Шнайдер. — Ну, чего ты такой кислый?
Он улыбнулся на мгновенье даже без претензии на естественность, и Леони слегка — но только слегка — виновато прикусила губу и, подумав чуть-чуть, присела рядом.
— Кто этот Йонас? — с трудом скрывая недовольство и вовсе не пряча ревнивые нотки, спросил Лютц.
— Йона-то? По-моему, весьма милый молодой человек. Как думаешь?
Лукас запнулся на мгновенье и забыл, что он хотел сказать. Вместо этого он нахмурился и прошипел:
— Но он же коверкает наш язык!
— Разве? — удивилась девушка.
— Да уж поверь мне! У него ударения неправильные, где только можно! — голос Лукас не повышал, но раздражение было слышно так же ясно, как если бы Лютц закидывал фотографию соперника дротиками.
— Да тебе не всё ли равно? — немного даже обиделась девушка.
Лукас непонимающе и чуть-чуть беспомощно раскрыл рот и хотел было что-то сказать, но заметил, что к ним пробивается субъект их разговора. Сощурившись и мгновенно вернув себе самообладание, он процедил сквозь зубы:
— Кругами, сокращая их охваты, всё ближе подбирается он к нам.
— О! Йона! — обрадовалась Леони. — Не составишь компанию Люгге? А то он совсем заскучал!
Немец, хотевший вмешаться в казавшуюся издалека такой милой беседу, остановился, без энтузиазма взглянул на Лютца и немного неуверенно ответил:
— Если честно, он не выглядит таким уж скучающим...
— О, нет! — сверкнув глазами, подался молодой человек вперёд. — Вообще-то, я тут сейчас загнусь от тоски.
— Ну, вот и славно, — кивнула Леони. — Я ещё подойду!
Секунду они простояли безмолвно, довольно глупо улыбаясь вслед элегантно уходящей девушке, но, по мере того, как Леони оказывалась всё дальше, улыбки медленно сползли с обоих лиц.
— Зачем ты это сделал? — процедил Йонас, продолжая глазами следить за фроляйн.
— Присаживайтесь. А теперь рассудите: сам я в люди не выйду, это ясно. А вот утянуть вас за собой — благодаря вашей глупости — мне удалось. Так что приятно провести вечер.
— Я тебя ненавижу.
— Взаимно, сударь, взаимно. Печеньку?
— Нет, — со злостью выплюнул Йонас.

Праздник же продолжал идти своим чередом. Леони сидела во главе праздничного стола, который вытащили из кухни, смеялась и болтала ножками. Ей было очень весело, и вечеринку она считала определённо удавшейся.
Пока никто не смотрел в её сторону, она стала улыбаться немного менее ярко, чем до того, и даже горестно вздохнула, покосившись на два силуэта возле светлой стены. Ситуация, конечно, получилась немного неприятная, но уж что поделать. Закрывая в своём внутреннем монологе эту тему, она залпом выпила содержимое своего бокала, не забыв, впрочем, элегантно откинуть волосы с плеч.
Она была неотразима. Появившийся теперь лёгкий румянец на щеках подчёркивал её женственность, как и аккуратные каштановые кудряшки. Лёгкое ситцевое платье с голубыми цветочками и кружевными оборками смотрелось очень свежо, и в доме с открытой дверью было достаточно тепло, чтобы не мёрзнуть в нём. Целый день она купалась в лучах славы, то тут, то там замечая немного завистливые взгляды со стороны части подружек, специально для того и приглашённых, и восхищённые — со стороны её новых университетских знакомых.
— Ах, Леони, ты сегодня просто милашка!
— Ах, Леони, какая прелесть!
— Ах, Леони, где ты завиваешь волосы?
Всё это приятно грело ей душу, и она уже знала, что ночью ей будут сниться сладкие сны. Лёгкий аромат не менее лёгких духов витал за ней элегантным шлейфом, а сладкий и как-то особенно звонкий голосочек радовал и её собственный слух.
— Леони! — послышался откуда-то сзади голос кого-то из друзей. — Ты не знаешь, куда делась открывашка?
Она, томно полуприкрыв глаза, грациозно обернулась и заулыбалась ослепительно:
— Может, на табуретке возле холодильника?
— Да нет, вроде...
Ах, ну ничего, она поможет с поисками!

Молчание между ними висело самое напряжённое. В нём, почти материализованные, витали незаданные вопросы. С каждой секундой австриец делался всё мрачнее, нервно тёр переносицу, прикрыв глаза. Йона с виду равнодушно и спокойно откинулся к стене. По лицам молодых людей было видно, что они всё ещё пытаются переварить мысль о существовании друг друга.
Лукас, сложив пальцы замком, подпёр подбородок и задумчиво уставился вдаль, стараясь игнорировать шум. Йонас, заметив это, не преминул съязвить:
— Что, твоя натура слишком тонка для общества?
— Скорее уж мои барабанные перепонки.
— А не холодно? — намекая на высокое горло водолазки и тёплый шарф Лютца, спросил Йона.
— Нет.
— Точно? Не дует?
— Нет, не дует. Оставьте мою одежду в покое. Вообще, оставьте в покое МЕНЯ.
— Ты что, я же тебя развлекаю!
— Нам не о чем говорить.
— Да неужели?
— Так! — совершенно неожиданно взорвался Лукас. — Не могу больше! Пойдём на улицу!
Йонаса аж перекосило. Но вызов он решил принять и, не говоря ни слова, стал выходить, слушая, чтобы Вернер шёл за ним.
Прикрыв глаза, он закусил губу и стал думать о том, что ему делать. Поединка ему не то чтобы не хотелось, но... Быстро, пока они ещё не вышли, он нашёл глазами в толпе Леони, очаровательно и немного печально ей улыбнулся и кивнул, как если бы благодарил за подвязанный на копьё платок. Леони недоумённо проводила их глазами, пожала плечами и отвернулась.
Однако, как только они вышли на крыльцо, Лукас, к удивлению немца, присел на ступеньки и сжал виски ладонями.
Йона со стыдом понял, что у австрийца просто болела голова, и со своими околорыцарскими манерами он, вероятно, смотрелся смешно. Разозлившись из-за своей оплошности, он насмешливо спросил:
— Что, надоело сидеть на скамейке запасных?
— Напомню, — зло отозвался Лукас, — что я там сидел не один. Особенно до того, как вы подошли.
— Леони тебя просто пожалела!
Лютц повернулся к нему, сощурился, как кот, и злобно ощетинился:
— Тогда вы чего туда прибежали?
Йонас хотел уже заорать на саркастичного наглеца, но решил, что выставит себя последним дураком. Глубоко вдохнув и натянув на лицо миролюбивое выражение, он начал:
— Послушай-ка, я думаю, что мы друг друга просто не поняли. Давай попытаемся разобраться в том, что произошло.
Но Лукас, и без того уже сидевший как на иголках, от такого тона окончательно вышел из себя, вскочил на ноги, чуть не упав при этом с лесенки, и закричал:
— Нет, это вы меня послушайте! Тоже мне, миротворец выискался!..
— Тише, тише, — почти спокойно попытался усовестить врага немец. Лютц разозлился только сильнее и, сжав зубы, стал ходить взад и вперёд по лужайке перед крыльцом, при этом совершенно ледяным голосом, из-за которого то и дело прорывалось раздражение, говорил:
— Хочешь, чтобы я отсюда ушёл? Пожалуйста! Упрашивать не придётся! Но ты уходишь со мной. Убирайся, куда хочешь, но подальше от этого дома!
— Чего? — округлил глаза Йона. — С чего это я-то уйду?! Это ты у нас, как я погляжу, аристократишко какой-то, ну так и катись в свою усадьбу!
— Уж какой есть, — огрызнулся Вернер, резко останавливаясь. — А Леони я вам не отдам.
— Что бы что-то кому-то отдать, — надменно выпрямив спину и презрительно встряхивая головой, ответил его соперник, — нужно это сначала заполучить.
— Вы говорите о фроляйн Шнайдер как о вещи, — прошипел Лукас, глядя прямо Йоне в глаза. Как тот ни хотел, он не мог позволить себе отвести взгляд.
Боже! До чего глупо он чувствовал себя в этот момент! Он смотрел на озлобленное, гордое лицо Лютца и понимал, что произносит совсем не те слова, которые следовало. Однако, как будто против воли, он продолжал отвечать в том же надменном тоне:
— Вовсе нет! — как же он ненавидел теперь этого человека! — А вот ты сейчас похож на собственника!
Взгляд Лютца всё сказал вместо него. И оба сконфуженно поняли, что они обвиняли друг друга так, что сами тут же обретали в глазах врага новую отвратительную черту. Оба абсолютно синхронно переступили, чтобы повернуться к сопернику плечом. Оба как будто ощетинились. На десять секунд они замолчали, приводя свои мысли в порядок. Первая волна гнева и негодования была выплеснута.
Лютц кивнул, предоставляя слово своему оппоненту. Йонас немного холодно улыбнулся и начал:
— Ты, на мой вкус, здесь лишний; я тебя уже терпеть не могу, я тебя презираю...
— Очень хорошо-с, — проговорил Лютц. — Дальнейших объяснений не нужно. Вам пришла фантазия испытать на мне свой рыцарский дух.
Атмосфера резко накалилась. Они сделали по шагу друг другу навстречу. Чувство ненависти, презрения с такой ясностью, силой и чистотой лилось из них, что других вопросов уже быть не могло. Прежде, чем сделать ещё один шаг, Йона учтивейшим голосом спросил:
— Новых пояснений ты, полагаю, не потребуешь?
— Не потребую.
Йоне почудилось, что Лютц сейчас на него набросится. Казалось, драки уже было не избежать, когда на балкончике на втором этаже вдруг что-то зашумело, и на него, слегка шатаясь, вышла весёлая Леони.
— О! — воскликнула она, заметив под собой молодых людей. Она облокотилась на перильца и перегнулась через них, поведя плечиками и сгибая одну элегантную ножку. — Вы тут! А я уж думала, что уехали!
Глупое недоумение, отразившееся при её появлении на обоих разъярённых до того лицах, видимо, сделало их такими забавными, что девушка не удержалась и залилась звонким, совершенно несдержанным смехом. Из глаз её даже брызнули слёзы. Она, видно, хотела что-то сказать и подняла руку к лицу, чтобы поправить причёску, как вдруг туфелька, в которую была обута не вскинутая ножка, заскользила назад по гладкому полу, и она, едва вскрикнув, перевалилась за заграждение.
Лукас с Йоной, без тени колебания, с помертвевшими лицами, даже не переглянувшись и забыв о чуть не начавшемся поединке, кинулись вперёд. И только потому спину фроляйн Леони Шнайдер встретили вместо гравия на дорожке — четыре руки.
А пока девушка приходила в себя, они обменялись взглядами, которые для каждого из них лучше всяких слов объявляли: с этого дня они навек враги.

Вскоре после этого Йонасу позвонили из общежития, и он был вынужден уехать. Лютц ушёл сразу после него, и разговор их так и не получил продолжения.
На следующий день, в понедельник, Лукас, придя в университет, тут же столкнулся с фроляйн Шнайдер, которая куда-то спешила. Она держалась с такой элегантностью, что было трудно заметить, что в руках она держала целую стопку каких-то листов, которые, очевидно, кто-то попросил её куда-то отнести.
Заметив молодого человека, она улыбнулась даже милее, чем обычно, и прощебетала:
—Люгге, Люгге, Люгге! Я как раз хотела с тобой поговорить!
Тот скривил какое-то странное лицо, поджал на миг губы и кивнул.
— Давай тогда после пары, ладненько? А то я сейчас не могу.
И, не дожидаясь ответа, она упорхнула дальше.
Лютц в самом злом расположении духа, желая исключительно одного — чтобы все вокруг исчезли, отправился на занятия.
С Леони он, в конечном счёте, встретился только через три часа. Она увидела его, когда Вернер, мрачнее тучи, шёл из медицинской лаборантской.
Заметив девушку, он немного смягчился. Она подбежала, весело цокая каблучками, и, подхватив его под руку, весело зашагала рядом.
— Вы хотели поговорить, фроляйн? — насколько возможно мягким голосом спросил он, но девушка, сморщив носик и резко отстраняясь, воскликнула:
— Люгге, ты что, напился?!
Он на миг возвёл глаза к потолку и ответил:
— На меня Катедер пролил медицинский спирт. Высохло быстро, но пахнет до сих пор.
— А! Вот оно что, — улыбнулась Леони, хоть и немного брезгливо. — Так вот! О чём это я! Ты знаешь, меня Лорхен позвала в театральный кружок, и я вот думаю: ты не присоединишься?
Лютц с совершенно окаменевшим лицом покачал головой и обернул вокруг шеи ещё один слой шарфа:
— Простите, я не очень с театром.
— Да? Какая жалость! — вздохнула Леони. — Ну, я, наверное, пойду тогда?
— Постой... — выпалил Лукас и тут же сам об этом пожалел. Борясь с тем, чтобы не сморщиться, медленно, явно прилагая немалые усилия, чтобы говорить, он продолжил:
— Я бы ещё хотел поговорить о вчерашнем...
— Ах, о Йоне?
— Да, о нём.
Леони улыбнулась только шире, и Лютц с ужасом и каким-то ещё неприятным чувством заметил, что, кажется, она слегка зарделась:
— А что с ним такое?
— Мне кажется, он считает тебя своей... как бы это сказать... девушкой?
— Что ты! — горько (горько!!!) усмехнулась Шнайдер. — Ну да, он предложил мне с ним встречаться...
— ...но ты отказала?
— Нет.
Вернер с совершенно бесстрастным лицом молчал. Девушка, вздохнув, продолжила:
— То есть... Ну, я не знаю, что мне делать! Знаешь, он очень милый. Но и ты тоже очень милый! Тебе, кстати, на пару не пора?
— Пора.
— Ну, тогда давай, до встречи! Я сейчас уже домой побегу.
Лютц меланхолично кивнул и остановился, ожидая, пока девушка уйдёт. Медленно он развернулся и, замотав себя почти на всю длину шарфа, ушёл.
Если бы Йонасу, этому отвратительному, ничтожному немцу, не посчастливилось бы сейчас оказаться рядом с ним, он бы выдрал его прилизанные волосы и затолкал бы в его наглую немецкую глотку. Лютц почувствовал, что сегодня ему надо будет как-нибудь успокоиться. Мысленно он поставил в свой распорядок дня новый пункт: выпить горячего какао где-нибудь, где его не придётся готовить самому.

Леони же отправилась прямиком в кофейню, где сегодня должен был быть официантом Йона. Когда она увидела его, то поразилась тому, насколько он был бледен. Это так отчаянно ему не шло! Леони грустно смотрела на его лицо, делавшееся таким печальным, как только он отходил от клиентов. Он совершенно механически подошёл и к её столику, чтобы принять заказ и, лишь подняв глаза, понял, какая у него гостья. Тут же его бледное, не выспавшееся лицо озарила галантная улыбка, а измученные глаза смягчились.
— Леони! Как же я рад тебя видеть!
Она улыбнулась.
— Тебе как всегда?
Девушка кивнула.
— Я мигом!
Стремительно и даже жизнерадостно он бросился к кухне. Когда он вернулся с её заказом, Леони приглашающее улыбнулась и предложила присесть напротив. В течение минуты отпросившись у коллеги-официантки, Йона принял предложение.
— Я боялся, что ты больше не придёшь, — улыбаясь, сказал он.
— Глупости какие! — рассмеялась девушка, махая рукой.
— Но тот... Лукас... — неловко потупившись, начал он.
— Люгге что? — нахмурилась она.
— Ничего, — слабо улыбнулся он.
— Йона, пойми: между мной и Люгге пока ничего не было.
— Да я понял, — с совершенно виноватым видом, как побитая дворняжка, начал немец, но был перебит.
— Нет, ты дослушай. Ты понимаешь, вы оба очень хорошие! Ты очень заботливый и нежный. А он... ну, знаешь, так мило, что я единственная, кого он признаёт за человека! У него такое ранимое сердце. Что же мне делать?
Йонас помолчал с секунду, затем улыбнулся и небрежно дотянулся до руки возлюбленной. Взяв её хрупкую ладошку в свою широкую, он, не отводя взгляда от прелестных ухоженных пальчиков, немного глупо произнёс:
— Ну, сердцу же не прикажешь? Я подожду, Леони. Выбирай того, кого сочтёшь нужным.
Он поднял её руку, притянул к себе и поцеловал у запястья.
Леони совершенно бесшумно поднялась и, цокнув каблучком, в два шага оказалась около него. Прошептав: «Спасибо, Йона», она чмокнула его в щёку и ушла.
Йонас ещё какое-то время просидел за столиком, меланхолично глядя вдаль. Затем он обратил внимание, что на столике, у салфетки, лежит оплата за заказ с точно положенными десятью процентами чаевых. Когда только успела положить?
Собрав деньги, он вернулся к работе, и коллеги не нашли в себе смелости упрекнуть его за то, что он задержался за столиком и после ухода постоянной клиентки.

— Добрый день, — опустив глаза в блокнот, немного устало начал Йона. Уже вечерело, до закрытия кофейни оставался всего час, — меня зовут Йонас, и сегодня я буду ва...
Тут его слегка опухший взгляд наткнулся на мерзкую рожу его черноволосого клиента, которая заставила его мгновенно замолчать. Тот, поняв, что что-то не так, в свою очередь, оторвал глаза от меню, да так и остолбенел. Секунду оба они молчали, а затем тип отвратительно улыбнулся, растягивая губы в мерзостное подобие улыбки.
— Продолжайте, пожалуйста, — глухо звенящим голосом попросил он.
— И сегодня я буду твоим официантом. Чего ты здесь забыл?! — прорычал Йона.
— Мне, пожалуйста, какао, невежливый официант Йонас.
— Вам, — как тяжело ему далось слово «вам»! — сладкое или нет?
— Сладкий. И принесите сливок, если ваша невеликая учтивость это позволит, о не умеющий говорить на языке страны своего пребывания официант.
Йонас, уже разозлённый как никогда, отошёл от столика и пошёл передавать заказ на кухню.
Нет, ну надо же! Мало того, что он нашёл наглость показаться ему на глаза после всего, что произошло, так ведь он упивается ситуацией! Как же Йонаса раздражал его самоуверенный, безэмоциональный вид! Как хотелось врезать по этой наглой ухмылке и выбить пару зубов, чтобы он не мог произносить с особым смаком это унизительное в его произношении словечко: «официант»!
Если бы не работа, Йонас готов бы был поклясться, что начистит бока этому самодовольному аристократику! Ненависть с особой силой вскипела у него в душе, и ему уже казалось, что этот человек виноват во всех бедах сегодняшнего дня.
Практически то же самое происходило сейчас в душе Лютца. Он бесстрастно проводил глазами фигуру официанта, а затем трясущимися руками вытащил из сумки плеер и остановил его. Успокаивающий обычно его Моцарт показался сейчас совершенно лишним. С исчезновением этого умиротворяющего фактора он почти потерял над собой контроль. Но он закрыл глаза и нашёл в себе силы ничего не сделать. Ничего, ничего, сейчас принесут какао, и можно будет уйти.
И действительно, когда Йона пришёл и швырнул кружку ровно с той тщательно отмеренной силой, чтобы не дай бог не выплеснулось ни капли, он тут же попросил счёт, решив спустить эту выходку ему с рук. Пока что.
Когда к нему подоспел и чек, Лютц, не успокоенный в должной мере, уже готов был взорваться. Все обиды дня припомнились ему: и заевшая с утра на джинсах молния, и — в особенности! — разговор с Леони, и спирт, который на него пролил этот дурак, Катедер. И даже какао вдруг показался таким горьким... И вот уже была готова шпилька:
— Фартучек не жмёт?
— Оставь. Меня. В покое, — ровным голосом ответил Йона.
Атмосфера между ними опять начала накаляться.
— Поговорим? — осклабился Лютц, показывая место напротив себя.
Эта фраза могла бы ни к чему не привести. Йонас был готов уже отказаться, когда мимо проплыла менеджер, бросившая на ходу:
— Нет, нельзя, — она сказала это, предполагая, что Йона попытается отпроситься. — Ты сегодня уже достаточно сидел с клиенткой.
И ушла.
Йонас перевёл взгляд на Лютца, чтобы саркастично пожать плечами и уйти самому... и остолбенел. У студента было помертвевшее лицо и дикие, блестящие глаза. Невольно Йона попятился на шаг, но тут же взял себя в руки и вызывающе шагнул обратно.
— Ты что, тоже видел сегодня Леони? — прошипел Лукас, сжимая кружку так, что она чуть не треснула. — Ты что же, познакомился с ней ТУТ?
Йонас кивнул.
Лютц улыбнулся ядовитее всякой змеи и приготовился что-то сказать, но Йона, взбешённый не меньше его, бросился прочь, подбежал к охраннику и протараторил, пока Вернер вскакивал из-за стола с криком «А ну, стой! Мы не закончили!»:
— Мне кажется, что тот гость в стельку пьян! От него несёт спиртом! Бога ради, спасите меня, пока он что-нибудь не сделал!
Второй раз объяснять не пришлось. Лютц, доведённый до бешенства и неспособный уже адекватно на что-либо отвечать и — тем более! — объяснять, что спирт на него сегодня пролил дурак Катедер на лабораторной работе, вскоре оказался схвачен и выброшен прочь из заведения.
Дальнейшая его судьба Йону не волновала. Эта ядовитая улыбка! Этот отвратительный собственнический тон! Нахальные манеры! И — самое ужасное! — по меньшей мере часть из этого в нём самом!..

———

Элеонора Янссен (та самая девушка, которую Леони называла Лорхен) не была чистокровной австрийкой. Вообще говоря, она родилась и до четырёх лет росла в Бельгии, пока её семья не переехала в Австрию из-за перевода по работе отца. Родину свою она не помнила, но была там в школьной экскурсии пять лет назад.
Короче говоря, сама себя она считала австрийкой. Здесь она росла, здесь она и училась. Здесь же повстречала (ещё в школе) Леони, с которой пошла и в университет. Не будучи её подругой, она, тем не менее, хорошо её знала, и вместе они могли повспоминать школьные годы.
Именно этим, возможно, объяснялось то, что Лорхен была дружна практически со всем университетом, ребят которого знала через свою школьную знакомую. Знала она и о несчастном Лукасе Вернере. Ему она даже немного сочувствовала.
В этот день она решительным шагом направлялась в аудиторию, где у него должна была проходить пара. Буквально ворвавшись в неё, она быстро нашла парту, за которой, отгородившись от окружающего мира книгой и плеером, сидел Лютц. Оказавшись перед ним, она выразительно постучала по его парте возле книги, привлекая к себе внимание.
Сначала настроенный явно враждебно, он, увидев лицо Элеоноры, вытащил один наушник, из которого она довольно отчётливо услышала фортепианное стаккато.
— Вы с Шнайдер поссорились?
— Нет, — буркнул молодой человек.
— Вот и отлично. Тогда идём сегодня с нами.
— Куда? — мученически возведя глаза к потолку и всем своим видом показывая, что ему и одному было неплохо, спросил Лютц.
— Гулять! — отрезала Лоре (так её нарывали друзья) с возмущённым видом.
— Зачем?
— Затем! Лютц, я, конечно, понимаю, что ты в неё влюблён и всё такое. Но, бога ради, не оставляй меня с ней наедине! Ты единственный, кого она не может затащить покупать шмотки! А она меня очень, ОЧЕНЬ просила с ней пойти!
— Так отказалась бы? — спросил Лютц.
— Слушай, ну, чего ты упираешься? — спросила девушка, по-видимому, теряя терпение. Голос её звучал жалко и как будто умоляюще. — Неужели всё-таки поссорились? То-то она сама не своя...
Лютц вздохнул. Впрочем, причин отказывать Элеоноре он особых не нашёл, благо сегодня у него никаких дел не было. Более того, он сможет проследить, чтобы Леони не приближалась к этой треклятой кофейне... Немного ещё подумав, он кивнул. Лоре победно улыбнулась, поблагодарила его и унеслась столь же стремительно, сколь и принеслась. А Вернер проводил её взглядом и снова уткнулся в книгу, но на сей раз лицо его было чуть менее мрачно.
Лорхен же спешила к Леони. Та уже ждала её в их кабинете. Пока ещё пара не спешила начаться, и она нетерпеливо выстукивала ноготочками по столу.
— Ну, что? — спросила она.
— Согласился! — кивнула Лоре чуть недовольно. — Как договаривались: ты меня не водишь по своим магазинам в течение месяца!
— Лорхен, ты прелесть! Спасибо тебе! Я думала, у меня сердце кровью обольётся на него сегодня смотреть!
«Ну, так не изводи его!» — недовольно нахмурилась Лоре, но вслух ничего не сказала, дав, впрочем, подружке понять, что она неправа.
Впрочем, не то чтобы ей было не всё равно. Это не её дело. А Леони, ко всему прочему, пообещала, что сводит её на выставку Босха.

Встречу они назначили после четвёртой (сегодня — последней для всех троих) пары возле дверей главного здания университета.
Леони ходила вдоль доски объявлений и нетерпеливо вздыхала. Ей казалось, что Люгге должен был придти уже давно, и теперь нервничала. Ей казалось, что он сбежал или обиделся... Она бы и сама на его месте, наверное, обиделась. И сбежала. Однако спустя всего три минуты подоспел и он. Одет, как и всегда, без особого разнообразия: тёмная водолазка, длинный шарф, длинные джинсы, аккуратные ботинки с длинным носком. Леони чуть заметно вздохнула.
Маршрут у их прогулки был не очень-то оригинален. Хотя Леони и зареклась покупать сегодня одежду, но пошли они всё равно в торговый центр. Лорхен побежала выбирать себе какие-то фильмы, которые непонятны широкой публике, Лютц, за которым пошла и Леони, встал напротив полки с музыкой и молча проглядывал корешки, пока девушка щебетала ему что-то о занятиях. Он еле заметно улыбался, и настроение у него, хоть никто этого не мог толком заметить, ползло вверх.
Забылись обиды, Леони казалась такой же милой, как и всегда. Лютц уже не жалел, что согласился на эту дурацкую прогулку.
Из магазина цифровой продукции они плавно перекочевали в книжный, оттуда, отоварившись «Девушкой с татуировкой дракона» в подарочном издании для сестры Лорхен, — в магазин каких-то милых безделушек, из которого, впрочем, Лютц их вскоре в добровольно-принудительном порядке вытащил. И тут произошло что-то неожиданное.
Они поднимались к ресторанному дворику, когда вдруг на эскалаторе в противоположном направлении среди людей промелькнуло знакомое лицо.
Лютц побелел. Это был Йонас, и он их заметил.
Тут же вскинувшись, немец обернулся, чтобы убедиться, что он не обознался. Они стремительно расходились, но он не мог ошибиться! Вцепившись в перила и перегнувшись, чтобы не потерять компанию из виду, он крикнул:
— Леони!
Девушка, в это время хихикавшая над одной из шуток Лорхен, оглянулась и, просияв, ответила:
— О, Йона!
Лютц зря всей мимикой показывал ей, чтобы она не продолжала. Девушка, всё ещё смеясь, замахала рукой и добавила:
— Поднимайся к нам!
Юноша просиял и чуть не споткнулся об основание лестницы, к которому как раз подъехал. Схватившись за столбик, стоявший между спуском и подъёмом, он развернулся и зачастил по ступенькам.
Лукас возвёл глаза к потолку. А ведь день так чудесно... ну, не начинался, но хотя бы продолжался!
— Что ты тут делаешь? — неприветливо поприветствовал он. Только тут, видно, Йона его заметил, поскольку глупая улыбка с его лица тут же исчезла, и он остановился.
— Ребята просили зайти и купить билеты в кино, раз уж я всё равно мимо прохожу.
— Какая неожиданность, — саркастично пробормотал Лютц, складывая руки на груди и пряча нос в шарф.
— А мы, — весело защебетала Леони, — как раз шли в ресторанный дворик. Вместе веселее! Идём с нами?
Лютц буркнул ещё что-то мученическое, но за тканью шарфа никто не разобрал, а по меньшей мере половина компании, видимо, и не хотела обращать на его слова внимания. Краем глаза он заметил, что Лоре своими подслеповатыми (когда без очков) глазами вглядывается в лицо блондина. Затем она — вероятно, его узнав — немного побледнела и непонимающе посмотрела на Леони. Безмолвно, пока её подружка менялась любезностями с вновь подошедшим гостем, она подошла к Лютцу и сочувственно ему кивнула. Брать под руку не рисковала: в таком состоянии Лютц запросто мог и нагрубить за такую поддержку.
— Исполняешь роль мальчика на побегушках, как всегда? — прошипел он, когда компания всё же двинулась.
— Получше ничего сказать не мог? — огрызнулся Йона, не прекращая улыбаться.
— А что, не так?
Он не ответил. Вместо этого Йона, как только они нашли свободный столик, галантным жестом отодвинул стул перед Леони, и та с манерами дамы высшего света, элегантно поправив воображаемое платье и кокетливо смеясь, села. Лютц критически на это взглянул и, когда немец собрался присесть сам, в некоторой мере повторил его жест: кончиком ботинка он стукнул по одной из ножек, и стул с лязгом развернулся.
— Пудель! Оставь беготню и вытьё!
— Ты чего?! — спросил Йона, едва из-за этого манёвра не упавший.
— А еду покупать кто, по-твоему, пойдёт?
Немец на миг скривился, но тут же, поцеловав ручку своей прекрасной дамы, отправился вслед за Лукасом.
— Тебе доставляет удовольствие портить людям настроение?
— МНЕ? — искренне удивился Лютц. — Позвольте, сударь, но это вы сейчас появились словно из-под земли и испортили такой чудный вечер.
— Послушай-ка, я же не виноват, что оказался тут!
— А кто закричал? «Леони»! — передразнил он тонким, противным голосом.
— Господи, как же ты меня бесишь! — не выдержал Йона.
«Знал бы ТЫ, как ТЫ раздражаешь МЕНЯ!» — подумал Лютц, а вслух сказал:
— Я бы на твоём месте не лобызал руку дамы. Мы только с улицы: ещё отравишься.
— Я скорее от твоих слов отравлюсь, — прорычал он, но мгновение спустя они подошли к кассе, и выражение мрачной решимости будто сдуло:
— Нам, пожалуйста, два больших картофеля фри, сыр эмменталь в панировке, двадцать наггетсов, фруктовый пирожок... Что там ещё, Лютц?
— Две стандартные колы безо льда, молочный коктейль и апельсиновый сок.
— А ещё мороженое с клубничным топпингом, пожалуйста, — улыбнулся Йона. — Девушка, — с вдохновенным видом добавил он, — вы потрясающе выглядите! Вам очень идёт эта причёска!
— Спасибо, — зардевшись, улыбнулась официантка. — Итак, ваш заказ...
Пока она повторяла, Лукас медленно перевёл взгляд на лицо своего соперника и с недоумением всё выше и выше поднимал брови. Эта немецкая бестия полуприкрыла глаза и мечтательно улыбалась! Как только он кивнул, а девушка унеслась собирать заказ, Лютц прошипел:
— Это ещё что такое было?!
— Ты хоть знаешь, как приятно такое внезапно услышать? — непонимающе отозвался он. — Знаешь ли, посетители скупы на комплименты.
— Ах да, ты же у нас официант.
— И не нахожу в этом ничего зазорного! Что с того, что мне не хватает стипендии?
— Ну да, и потому-то ты мне так и не сказал, что ты влюбился в свою постоянную клиентку.
— Ты уже высмеивал это, — якобы подавляя зевок, ответил Йона, на самом деле тихо закипая.
Юноша начинал сомневаться, что это вообще человек, а не змея. Лютц же вполголоса продолжал:
— Может, хотя бы место твоей учёбы не такой ужасный секрет?
— Нет, не секрет! Физфак!
— Странно, что ты не носишь щита с его эмблемой.
— Тебе что ни скажи — обсмеёшь! Сколько можно!
— Мой пудель напыжился, как пузырь, и всё разбухает ввысь и вширь...
— Хватит называть меня пуделем!!
— Что поделать, уж больно кудряшки характерные... — несколько печально вздохнул Лютц.
— Но у меня НЕТ кудряшек!
— Я знаю, — ещё печальнее ответил австриец.
Тут подоспел их заказ, и они, подхватив по подносу, ушли к столикам.
Леони, завидев их, нахмурилась и недовольно заявила:
— Вас одних нельзя оставлять! Ну, боже ж ты мой! Ты посмотри, как Йона расстроился!
Лютц как будто виновато улыбнулся, но немец увидел за этой улыбкой больше злости и презрения, чем когда-либо в своей жизни.

Ситуацию исправила, как это ни странно, Янссен. Она хлопнула себя по лбу и достала из сумки пенал, из него — брелок. Показав его, она похвасталась, что это ей прислала из Австралии подруга по переписке. Брелочек был незамысловатый: всего лишь пародия на австрийские сувениры, с надписью «There ARE kangaroos in Australia». Но это по меньшей мере отвлекло от разговора Лютца. Он криво усмехнулся, глядя на безделушку, и вертел её в руках, пока Йона рассказывал Леони какие-то новости.
Прошло немного времени, и разговор уже разгорелся, потому Лютц даже едкими замечаниями не мог его разрушить. Лоре с ним о чём-то перешёптывалась, изредка перекидываясь фразами с Леони. Таким образом, обе группы в разговоре были связаны и все (или почти все) казались довольны сложившимся балансом.
Спустя где-то полчаса Шнайдер извинилась и убежала пудрить носик. Вновь повисло напряжённое молчание, и, не выдержав, ушёл в сторону общественного заведения и Йона.
Хоть и казалось, что между ними установилось определённое перемирие, он продолжал вспоминать все разговоры с Лютцем. Думал и о том, что Леони постоянно оглядывалась на австрийца, ничего не говоря прямо. Его сердце оплела сеть ревности, и неприятно кололо в груди. Йона никогда бы не подумал, что он окажется под властью этого ужасного чувства. Более того! Что он будет ревновать к такому человеку! Ему казалась дикой мысль, что между этими двумя, кажется, могло бы что-нибудь быть! Сколько злости, сколько желчи в этом человеке! И Леони, та самая милая, весёлая, легкомысленная Леони — влюбиться в НЕГО?
Решительно невозможно! Нет, нет, нет!
И, тем не менее, он продолжал ревновать так, как если бы это у него самого не было шансов!
Лютц в это время сидел возле Элеоноры и мрачно катал соломинку для питья по краю одноразового стаканчика. Девушка вздохнула и положила подбородок на руки, почти пряча лицо в длинных рукавах свитера.
— Ты как? — спросила она.
— Жить буду, — буркнул он.
— Вообще, это бессердечно с её стороны.
— Мне кажется, или это не совсем вас касается?
— Да ну тебя! Я за тебя волнуюсь, между прочим. Может, ну её, эту Шнайдер, м?
Лютц лениво вскинул бровь и перевёл глаза на Лоре. Та, заметив это, вскинулась, скривила кошачью мордочку и мурлыкнула:
— Как насчёт переключиться на меня?.. — и махнула рукой, как кошачьей лапкой. — Я тоже готова тебя поизводить!..
Этим невинным жестом и весёлым тоном она надеялась его взбодрить, но Лютц вместо этого встал, ударив ладонями по столу, и процедил:
— Если простите.
И ушёл тоже, оставив на стуле сумку.
Лорхен вздохнула и посмотрела на лежащий на столе брелок.
— Не умею я утешать людей, а? — спросила она как будто у него.

Лютц шёл, не особо обращая внимания на окружающий мир и его заботы. Он не знал, что и думать. Судя по поведению немца, произошедшее — совпадение, не более. В общем, на то и похоже. Как-никак, торговый центр популярный...
...но встретить тут ЕГО!
Лютц вздохнул и покачал головой. А вот и дверь...
Та вдруг резко полетела к нему навстречу. Глаза австрийца резко на ней сфокусировались, и уже за миг до удара он знал, что столкновение неизбежно.
Переносица стукнулась так, что в глазах потемнело, и Лукас осел, ударившись ещё и копчиком. Машинально он всё же вскинул руку к лицу, хотя это уже спасти его не могло, и прижал пальцами больное место.
Дверь закрылась, и на пороге он увидел Йонаса. Тот испуганно оглянулся, только сейчас поняв, что кого-то сбил и растерянно остановился, не понимая, что ему теперь делать.
— Люгге! — раздался вскрик откуда-то сбоку. Это неподалёку оказалась ещё и Леони.
Она тут же очутилась возле него и, приобняв, помогла сесть нормально. Австриец только теперь зашипел и поморщился, а затем стал подниматься на ноги.
Из носа закапало, и он поспешил запрокинуть голову.
— Боже, Йона, зачем?! — кричала в это время Леони.
— Это не я, — глупо и совершенно по-детски ответил немец.
— Что я, не вижу? — со слезами в голосе спросила она, ещё крепче обнимая медика.
— Но я... я не... — пытался оправдаться Йонас. И тут Вернер сам подал голос и тихо-тихо прогнусавил:
— Всё в порядке. Он правда не специально. Просто открыл дверь — а тут я.
— Правда? — хлюпая носом и бесполезно хлопая ресницами, спросила Леони.
— Правда, — ответил Лютц.
Йонас совершенно остолбенело посмотрел на австрийца и протянул ему руку, чтобы тот встал. Лукас быстро остановил кровотечение, а спустя три минуты, всё ещё держа ушибленный, но не сломанный нос, вернулся к столику, где его уже ждали остальные.

В тот же вечер Йона, узнав у Леони адрес Лютца, поехал, чтобы с ним поговорить с глазу на глаз. Он знал, что из телефонного разговора всё равно ничего путного не выйдет, а поговорить было надо, и срочно.
Дом, который он нашёл, произвёл на него сильное впечатление. Довольно тёмный в осенних сумерках, он как будто смотрел на него оранжевыми из-за штор окнами. Было не то чтобы темно, но солнце, судя по всему, уже зашло, потому эти окна казались ярче, чем небо. Забор ощетинился, как будто дом окружала крепостная стена с копейщиками, и Йоне было очень неуютно открывать калитку, которая здорово напомнила ему ворота крепости из одного фильма.
Садовые статуи, оказавшиеся фигурами птиц, сначала показались ему химерами, а щель под крышей, в которой, как видно, жили голуби или ласточки, навела его на мысль о бойницах. Почему-то захотелось увернуться от кипящей смолы.
Словом, как будто на него ополчился сам дом. Йона молился, чтобы у семьи Вернеров не оказалось собаки: всё-таки сторожевой дракон, как правило, не приносит несчастным рыцарям радости. Пройдя ещё несколько метров, он оказался у крыльца, оттуда поднялся на порог.
Юноша немного неуверенно позвонил в неприветливую дверь.
Через некоторое время замок щёлкнул, как будто по носу Йоне, и на мгновенье немец увидел плечо в неизменной чёрной водолазке, несколько прядей волос и один из мрачных глаз кристально-голубого цвета. Лишь на миг, потому что в следующий момент дверь стала захлопываться обратно. Впрочем, студент успел подставить ногу в проём и, вцепившись пальцами в дерево, крикнул:
— А ну-ка стоять!
Лютц старался изо всех сил, но и Йонас тоже. И силы, очевидно, равны не были. Иначе говоря, сопротивление медика было быстро сломлено. Впрочем, тут немец заметил, что дверь всё равно закрыта на цепочку.
— Послушай-ка, Вернер, — немного задыхаясь, сказал он. — Нам с тобой надо поговорить. Открой дверь.
Лютц мрачно посмотрел на него из щели и угрюмо кивнул:
— Дверь пусти.
Йона очаровательно улыбнулся и позволил двери закрыться. Впрочем, вместо щелчка цепи он услышал, что в замке что-то повернулось. Не сразу поняв, что это значит, он остолбенело посмотрел на дверь, после чего, закипая, застучал по белому дереву кулаками:
— А ну-ка открой!
— Я что, на идиота похож? — глухо донёсся голос из-за двери, после которого Йонас услышал лишь шорох тапочек по гладкому паркету. Он решился было действовать своему врагу на нервы и принялся размеренно стучать по дереву костяшками, но, увы, вскоре у него заболели пальцы, а из окна на втором этаже раздалась спокойная музыка, в которой немец достаточно быстро узнал «Симфонию № 40» Моцарта.
— Ур-род, — прорычал Йона, с лица которого сползло всякое благородство. Раздосадованный, он развернулся и ушёл ни с чем.

Часть 2.

— Лорхен, — капризным тоном пожаловалась Леони подруге.
Они сидели в кафе. Последнее тепло уже ушло, и потому на спинках их стульев уже висели осенние куртки.
Леони теперь одевалась теплее, а Элеонора всё продолжала ходить в той же одежде, что и раньше: свободный (даже гигантский! на пару размеров больше её самой!) цветастый свитер, в который девушка обожала заворачиваться и прятать ладони; напротив того, плотные, облегающие джинсы с цепочкой по левому боку; бежевые кеды. Волосы она — видно, к зиме — чуть отрастила, и теперь причёска на ней была не ёжиком. Только в полку серёжек наметились серьёзные изменения: летние «гвоздики» сменились колечками, плюс один крест. Итак:
— Лорхен, — капризным тоном пожаловалась Леони подруге, — Я запуталась; я не знаю, что мне делать!
— Ты всё про тех двоих несчастных?
— Несчастная тут я! Понимаешь, они оба такие хорошие! Ты знаешь...
Она обернула пальцами кружку с тёплым напитком и печально улыбнулась:
— Лютц... он же так меня любит. И Йона тоже. И оба такие красавцы! Я думала, что вот побуду с ними и определюсь, а я только запуталась сильнее! И они друг друга на дух не переносят!
— Ну так не своди их вместе. Ты не можешь дать им забыть о существовании друг друга?
— Не говори глупостей, Лорхен. Я не могу определиться, ты понимаешь? Мне с обоими хорошо! А так всё-таки удобнее: не приходится планировать, сколько времени уделять одному, сколько — другому...
Янссен гневно сощурилась и сказала:
— Так не доводи их! Будь осторожнее, Шнайдер: обоих потеряешь!
Леони посмотрела на неё с удивлением, как на душевнобольную:
— Да куда они денутся, Лорхен? Они оба влюблены в меня настолько, что мне самой жутко!
Тут она кинула взгляд на часы, висящие над барной стойкой, всплеснула руками, быстро отсчитала цену своего заказа и кинула:
— Ну, давай, я побежала!
— Куда?
— Да я ж говорила: у меня сегодня с ними свидание! Идём в кино! Чао!
Она подхватила сумочку и заспешила прочь. Лорхен крикнула ей вслед:
— Так не делают! Мы с тобой ещё поговорим! Жду тебя через четыре часа здесь же!
— Оки, Лорхен! Пока!

Когда Леони говорила, что «они друг друга на дух не переносят», она немного преувеличивала. В какой-то момент между молодыми людьми установилось хрупкое, шаткое перемирие, как если бы они попали на необитаемый остров и были вынуждены сотрудничать. Однако малейшая оплошность — и война разгоралась вновь, с новой силой.
Лютц, кутаясь в свой извечный шарф и спрятав руки в карманы, шёл к месту встречи. Сложившаяся ситуация даже в данный момент времени его ужасно раздражала. Он много думал о ней в последнюю неделю и приходил к неутешительному выводу: БОЛЬШЕ так продолжаться не может. Он не чувствовал себя ни готовым, ни даже способным к дальнейшей партизанской войне. Ему требовалось или немедленно сокрушить противника — то есть, выражаясь метафорическим языком самого Лютца, «отрезать болячку» — либо же «отправить больного в морг в числе безнадёжных». Понятное дело, что при такой постановке вопроса второй вариант был исключён.
Вот тут-то и начинались проблемы. Вернер, нахохливаясь и ещё сильнее хмурясь, раздражённо чиркнул по асфальту кончиком ботинка, как если бы пинал жестяную банку.
И тут его взгляд за что-то зацепился.
Прямо напротив него, в том же направлении, но по другой стороне улицы, широко шагая и размахивая огромными руками, шёл распроклятый немец. Лютц на мгновение остановился, но тут же прибавил ходу.
Тут его заметил и Йонас. Абсолютно безмолвно он окинул глазами фигуру своего врага и понял, что тот его уже увидел. Йона, тотчас перестав улыбаться, ускорился и сам. Спустя секунды они вновь поравнялись.
Они равномерно набирали шаг, пока — как только не перешли дорогу — не побежали.
Сначала медленной, ленивой трусцой, как будто сами по себе, а не чтобы обогнать другого и успеть на свидание первым. Но очень быстро молодые люди поняли, что притворяться нет смысла. Трусца плавно перетекла в полноценный бег.
И вот тут уж пришлось постараться!
Лютц, как и его враг, нёсся сквозь толпу как метеор, притом едва успевая проскальзывать между шарахающихся от него людей. Шарф на нём почти размотался и то и дело задевал кого-нибудь ещё. Наушники вылетели уже давно, да и руки из карманов волей-неволей пришлось вытащить. Мелькавшие люди здорово рябили в глазах, а отступать уже было нельзя. Но самое сложной в этой ситуации было сохранять постное, надменное лицо.
Какие-то прилавки, стёкла, витрины! Всё это исчезло, уступив место одному: фигуре бегущего по другой стороне улицы немца. С ужасом Лютц понимал, что тот бежит ещё спокойно, в то время как сам медик едва справлялся с бушующим дыханием и совершенно бешеным сердцебиением.
Летящая за спиной сумка вылетела из сдерживающих её пальцев и здорово шмякнулась об столб. Наружу высыпала горсть чёрных ручек, и драгоценные мгновения, которые он потратил, пока их собирал, были упущены.
Прямо так, потрясая собранной охапкой в одной руке и придерживая сумку другой, он бросился вдогонку. Никогда ещё он не бежал с такой совершенно маниакальной целеустремлённостью, и людям вокруг, вероятно, было бы даже страшно — если бы они успевали разглядеть его лицо.
Как будто одержимый какой-то идеей, он не просто догнал Йону, он ПЕРЕГНАЛ его! Но, увы, тут его ждала новая напасть: уже издалека он увидел, что фроляйн Шнайдер стоит на пешеходной площади на добрый десяток метров дальше от него, чем от навёрстывающего упущенное немца. Чуть не взвыв от досады, он влетел на площадь и развернулся с таким креном, что позавидовал бы любой мотогонщик.

Леони же увидела сначала две приближающиеся к ней издалека точки, которые постепенно оформились в два бегущих силуэта. А затем они как-то стремительно оказались прямо перед ней, раскрасневшиеся как помидоры, задыхающиеся и пытающие при всём том не подавать виду, что они бежали. Пока она пыталась понять, что двое взмыленных молодых людей — это на самом деле Лютц и Йона, которых она не успела прождать и минуты, хотя пришла на четверть часа раньше срока, они не выдержали и всё-таки закашлялись, пусть и культурно, в сторонку.
— Привет? — неуверенно сказала она.
Они оба кивнули (Йона — ещё и ласково улыбнувшись) и протянули ей по руке.
Леони, решив не обращать на их странное поведение особого внимания, улыбнулась сама и, обоих подхватив под локти, весело повела их в кино.
Так как «официальной территорией» разговоров с девушкой, согласно их негласному договору, для Лютца был университет, беседу перетянул на себя именно Йона, но и именно его Шнайдер, мило улыбаясь, отправила в кассу, за билетами.
Вернер не обольщался. Он знал, что его, в свою очередь, сейчас пошлют покупать попкорн и газировку. И не ошибся!
Он со своим заданием, впрочем, разделался довольно быстро и буквально через несколько минут они с девушкой сидели за лязгающим столиком и ждали, когда вернётся последний из их компании. Йона медленно, но верно продвигался в очереди, а когда дошёл до кассы, вдруг обернулся и замахал рукой.
Лютц сразу понял, чего тот хочет и, бросив: «сиди», встал и довольно быстро к нему подошёл. Немец вполголоса, чтобы, не дай бог, не услышала Леони, попросил:
— Не одолжишь два евро? Пожалуйста? У меня завтра зарплата...
— Как же низко ты пал, — фыркнул Лукас, доставая монетку с изображением Бельведера и небрежным жестом, но предельно незаметно, её отдавая. — Можешь не возвращать — сочтёмся.
— Как будто делаешь мне одолжение, — тихо, но высокомерно ответил Йона, и Лютц, складывая руки на груди, фыркнул ещё раз.
Когда их запустили в зал, молодые люди, не сговариваясь, расположились через кресло друг от друга, пропуская Леони посерёдке. Ненавязчиво каждый из них перетягивал девушку к себе, потому она тихо светилась от удовольствия.
Она, следя за ходом фильма и то и дело запуская пальчики в корзинку с попкорном, мысленно вздыхала и размышляла о том, что выбор — это всегда тяжело. Слова Лорхен, тем не менее, заставили её задуматься о его необходимости.
Люгге или Йона? Брюнет или блондин? Сплошное расстройство! Ну почему, почему их должно быть двое?
Постепенно Леони сосредотачивалась на происходящем на экране. И вот странность! Героиню — не очень симпатичную, на взгляд Леони, блондинку — обуревали те же сомнения! Заинтересовавшись, она подалась вперёд, почти не заметив, что тем самым сбросила со своих плеч руки ухажёров.
Две женщины на экране говорили о любви, и одна — та, что выглядела старше — советовала своей, очевидно, подруге взвесить не достоинства, а недостатки её избранников. Леони задумалась.
А ведь и правда: из двух зол выбирают меньшее. Она скосилась направо, затем — налево, как будто сравнивая молодых людей.
Что происходило в фильме дальше, её интересовало в меньшей степени. Она смотрела его как бы на автомате, почти не анализируя происходящее и целиком погрузившись в размышления. Когда там начали одна за другой взрываться машины — она слегка смаргивала; когда главная героиня чуть не погибла — даже не кивнула. Сейчас её занимали другие вопросы.
Вскоре пошли титры, и Леони, не дожидаясь их окончания, встала с ободрённым, посвежевшим лицом. Она томно опустила ресницы — словом, вернулась в своё прежнее состояние. С видом непринуждённой естественности она подождала, пока Йона галантно выпустит её вперёд себя в проход между рядами, и оглянулась...
Лютц, сложив пальцы замком и подперев ими острый подбородок, смотрел в одну точку где-то посреди экрана. Брови его были невозмутимо подняты, и он казался даже равнодушнее, чем обычно.
— Люгге? — позвала она, немного отчего-то смутившись.
Он несколько лениво перевёл взгляд на неё, едко улыбнулся и, не отвечая, пошёл следом.
— Ну, как вам фильм? — весело спросила Леони, когда они вышли из кинотеатра.
— Неплох, — уклончиво и очень дипломатично ответил Йона без особого энтузиазма, но учтиво улыбаясь.
— А мне не понравился, — видимо, сдерживая куда более экспрессивные слова, холодно буркнул Вернер.
Йонас посмотрел на него с недоумением, но своё мнение защищать не стал. Лютц же как будто почтительно кивнул и ровным голосом сказал:
— Если извините, я пойду.
— Как? — расстроилась Леони. — Уже?
— Уже, — надавил Лютц. — Не буду вам мешать. Приятно провести время.
— Но... Люгге! — вскричала она, виновато улыбаясь и разводя руками. — Останься ещё чуть-чуть! Я через полчаса всё равно к Лорхен уеду!
Последняя фраза стала добивающей для несчастного Йоны. Он побледнел, но стоически промолчал — только улыбнулся жалко и вымученно. Впрочем, не то чтобы она смотрела в его сторону.
Вернер, сдержанно улыбаясь, попрощался и, перекинув один конец шарфа за плечо, ушёл.
Леони с Йоной ещё несколько минут озадаченно смотрели ему вслед, затем переглянулись: девушка пожала одним плечом и кивнула, тем самым продолжая свидание.
«Вот нахал!» — думала она в это время. Как будто чтобы отомстить гуляющему самому по себе Лютцу, она защебетала особенно беззаботно. Разговор благодаря этому всё-таки удержался, и Йона даже немного повеселел. В оставшиеся полчаса он только и успел, что проводить её до станции метрополитена. Затем же Леони, обворожительно улыбнувшись, несколько даже настойчиво попрощалась, тем самым намекая, что дальше её провожать НЕ НАДО.
Лорхен сидела ровно за тем же столиком, за которым Шнайдер её оставила.
— Ты что, всё это время прождала? — с оттенком восхищения спросила Леони.
— Что я, на больную, что ли, похожа, Шнайдер? — фыркнула Лоре. — Сама только что пришла. А ты присаживайся.
Девушка, недолго думая, бросила клетчатую сумочку на соседнее кресло, а сама элегантно присела.
— Ты знаешь, мы сейчас в кино были, там та-а...
— Не увиливай от разговора. Ты же помнишь, зачем я тебя позвала!
— Да ты только послушай! Там ситуация была почти такая же! И знаешь, я поняла: мне надо понять, не кто лучше, а кто ХУЖЕ!
Лорхен промолчала с секунду, а затем медленно спросила:
— Что за бред, Шнайдер? Уж не обессудь, но...
— Да нет, ты не поняла! Смотри, я их обоих очень люблю, но не могу понять, кого — сильнее. Ну, так логично же будет, если я выберу того, в ком меньше отрицательных качеств!
Янссен вздохнула и покачала головой:
— Ладно, хоть так. Ну, и?
— Листочек есть?
Лоре быстро достала из сумки блокнот с ручкой и протянула подружке.
— Спасибо. Итак, слева — Люгге, справа — Йона...

Йонас чувствовал себя паршиво. Куда себя деть в таком состоянии, он не совсем представлял: денег почти не осталось, а в общежитие ему хотелось меньше всего на свете. Обычно рядом оказывался Лютц, не дающий расслабиться, но теперь этот распроклятый австриец шатался чёрт-те где.
И тут мобильный Йоны задрожал, и юноша поспешил его достать.
Номер оказался незнакомый.
— Алло? — немного неуверенно ответил он.
— Уже разошлись? — холодно спросил так хорошо знакомый голос на том конце линии.
— Ты! — мгновенно вспыхнул немец. — Откуда ты знаешь мой номер?!
— У Леони вызнал. Отвечай на вопрос: ты один?
— Ну, да...
— Вот и чудно, — перебил голос. — Где я живу, ты помнишь, верно?
— Верно.
— Так вот. Приезжай. Как можно скорее. Нам надо ОЧЕНЬ серьёзно поговорить.
Помолчав немного, Йона ответил:
— Дверь не закроешь?
— Нет, — огрызнулась трубка злым и усталым голосом, а затем связь оборвалась.

В свете дня дом уже не был так неприветлив. Вообще-то, в этот раз Йона обратил внимание на довольно ухоженный садик и милые фасады. Дверь, впрочем, произвела на него то же удручающее впечатление, что и ранее. Нервно сглотнув и уняв дрожь в коленях, он сердито позвонил.
Ноль реакции. Йона мученически вздохнул и толкнул дверь сам, и та, к его удивлению... открылась. Неуверенно он прошёл внутрь и огляделся.
Незнакомый запах, который человек чувствует, войдя в чужой дом, был и тут. Пахло как будто подмокшей бумагой, чуть-чуть — пеплом или чем-то похожим и, как это ни странно, розами. Внутри дом оказался куда более уютным, чем казался снаружи. Никаких готических мотивов, напротив: довольно светло и ярко.
Рассудив, что Лютц позвал его сам, Йона храбро прикрыл за собой дверь и прошёл по коридору в гостиную.
Комната оказалась просторной и очень светлой. Это отсюда, видимо, на немца в прошлый раз глядели оранжевые занавески, на самом деле оказавшиеся приятного пастельного оттенка. У дальней стены стояла полка, на ней — элегантные часы, на вид очень старые; внутри (полки, конечно же, не часов) — рядком уставлены книги, части из которых, судя по пробелам в корешках, не хватало. По углам, вдоль стен, расположился чудесный садик из роз, некоторые из которых сейчас цвели. Это они, вероятно, пахли на всё помещение. Их, очевидно, недавно перенесли с террасы, которая оттого снаружи казалась немного пустой и одинокой.
Слева, собственно говоря, и был выход на террасу. А посреди комнаты, видимо, обычно стоял довольно массивный стол, который сейчас, по тем или иным причинам, передвинули к стене. Под потолком висели колонки, а сбоку от себя Йона увидел и музыкальный центр.
Играл «Турецкий марш» Моцарта, и спустя каких-то десять секунд Йона услышал торопливые шаги по лестнице. Вскоре в комнату ворвался Лютц.
Он не переоделся с тех пор, как они виделись в последний раз. Лицо его было слегка влажно, как если бы он умыл его и плохо вытер полотенцем. Когда он увидел своего гостя посреди комнаты он, видимо, удивился, поскольку на краткий миг Йонас успел разглядеть выражение растерянности. Оно тут же сменилось уже привычной гримасой недовольства, и Лютц, замедлив шаг и кривя рот, проговорил:
— Я не открывал. Каким же образом тогда вошёл ты чрез порог сюда?
Йонас, успевший за пару недель их знакомства догадаться о причинах периодической странности его речи, нахмурился и, закрыв глаза, ответил:
— Всмотритесь. Этот знак начертан плохо.
Лютц замер на мгновение, брови его поползли вверх, а затем он, сдерживая ухмылку, продолжил:
— Смотри-ка ты, нечаянность какая!
— Слушай, я же не знаю ВСЕГО «Фауста» наизусть!
Лютц отвернулся, чтобы спрятать довольную улыбку.
— Присаживайся, — предложил (или велел?) он.
— Спасибо, я постою, — холодно улыбнулся Йона. — Ты по поводу Леони?
— Да.
— Да...
— Так больше продолжаться не может, согласен?
— Согласен.
— Чего это ты, как эхо? — криво усмехнулся Лютц.
— Эхо? Я просто в кои-то веки с тобой солидарен.
— Так или иначе, я, кажется, знаю, что будет дальше.
— И?
— Сегодняшний фильм. Вспомни реакцию фроляйн Шнайдер. Мне кажется, что она попытается сегодня выбрать одного из нас. По... тому методу.
Йона сначала вспыхнул, затем побелел и гневно дрожащим голосом ответил:
— А что ещё тебе кажется?
Лютц сложил руки на груди и прищурился:
— Что нам тоже уже пора во всём разобраться.
— Я бы даже сказал: давно пора.
— Начнём?
— Начнём. Итак, мне кажется, что ты не подходишь Леони, потому, что ты весьма горделивый собственник. Ты её просто загубишь, ей с тобой станет скучно, и вы оба в итоге друг другу опостылеете.
Австриец, не ожидающий такого прямого подхода к своему предложению, уязвлено повёл плечами и прошипел в ответ, делая шаг навстречу:
— Что ж, твоё право. Ты же — чересчур галантен и вежлив. Возможно, сейчас она не имеет ничего против, но, вообще-то, когда ты так делаешь всё время, раздражает.
Йона аж задохнулся от подобного заявления. Да его вежливость всегда была безукоризненна! Закипая, он выпалил:
— Ты постоянно умничаешь и язвишь!
— Потому что все образованные люди читали «Фауста»! — вскрикнул Лютц, притоптывая ногой. Именно на этот жест пришлись аккорды из «Турецкого марша», и он тут же сделался немного смешным — Йона не выдержал и прыснул.
— Это не смешно, — леденящим тоном заключил будущий врач.
— Тогда чего же ты на филологический не подался?
— Ха, ха — какое остроумие, — с каждой секундой он делался всё мрачнее и мрачнее. Один из мускулов на его лице дрогнул, и похоже было, что несерьёзность тона немца его выводила из себя. Но Йона продолжал:
— Кроме того, сегодня ты уронил себя в глазах Леони, когда ушёл раньше неё.
Угрожающим голосом Вернер ответил:
— Она не любит ни одного из нас, ты это понимаешь? Она ничего не решит! А ты говоришь — «уронил себя в глазах Леони»! Я что тут, в этом балагане один серьёзен? У меня этот фарс уже комом в горле сидит!
— Фарс?! «Не решит»?! Ты вечно, вечно говоришь всё так, будто окружающие у тебя на блюдечке! Господи, знал бы ты, как мне это надоело!
— Скажешь, я не прав?!
— А вежливости тебя не учили?!!
— Я, по меньшей мере, молчу, когда надо, и не заливаюсь соловьём!!
— Зато меня окружающие не считают дворянским отпрыском!!
— А меня никто не принимает за тевтонского рыцаря!
— Потому что манер никаких! — рявкнул немец.
— Зато по-австрийски говорю без ошибок!
— Зато шипишь, как баварская сосиска!
И Йона резко, не выдерживая больше, решительно шагнул к музыкальному центру и потянулся к его проводу, чтобы выдрать к чёрту из розетки.
— НЕ СМЕЙ ВЫКЛЮЧАТЬ МУЗЫКУ МАЭСТРО! — заорал австриец совершенно звериным голосом, покрываясь болезненно багровыми пятнами. — А ну развернись ко мне!
И тут в голову Йоне полетело первое же, что попалось под руку разъярённому Лютцу: какая-то книга в бумажной обложке, которая не могла бы даже нанести серьёзного вреда. Но Йона уже знал, что вторыми по святости, после музыки Моцарта, среди вещей для его соперника были книги, и до такого исступлённого состояния его в последний раз доводили давно.
Со стремительностью лани пригнувшись, юноша выдернул из-под ног своего противника ковёр, но Лукас не упал, а лишь отступил на шаг назад и едва не опрокинул один из горшков с цветами. Это стало последней каплей.
С мрачной решимостью и абсолютно молча, зато пыхтя, как бык на корриде, австриец пошёл на своего врага с таким выражением, какое не должно появляться на лицах будущих врачей. Йонас, оторопев на краткий миг, тут же взял себя в руки и замахнулся, чтобы нанести упреждающий удар, который, впрочем, оказался недостаточно быстр. Лютц, схватив врага за запястье, круто его вывернул, заставив Йону взвыть от боли, а затем, пока немец не оклемался, пнул его под коленную чашечку, и бедняга мягко осел на пол. Не медля и не колеблясь, австриец перекинул руку за шею повернувшегося к нему спиной Йонаса и согнул её в локте, сжимая вокруг горла.
Однако на этом его успехи и закончились. Юноша, воспользовавшись неловкостью противника, резко вскинул голову, затылком расшибив ему нос. Вернер вскрикнул, мгновенно ослабляя хватку и прижимая руки к лицу. Тут уже Йонас, развернувшись, грубо его оттолкнул.
Понимая, что перевес не на его стороне, австриец злобно сверкнул глазами и неуклюже вскочил на ноги, чтобы не оказаться хотя бы в проигрыше.
Метнув взгляд на розы, он, тщательно выбирая траекторию отступления, унёсся из-под града ударов в соседнюю комнату.
Это оказалась кухня. Мгновенно осознав свою оплошность, первейшим же делом он выкинул из открытой форточки стойку с ножами, которые грозно лязгнули о садовую дорожку. Поступок был в высшей степени мудрый и трезвый, но, увы, он начисто лишил Лютца всякого преимущества во времени. Оставалось только отбиваться от яростно и стремительно наступающего Йонаса. Цепкая рука подхватила откуда-то сбоку высокий табурет и бросила его в ноги нападавшему, заставляя того растянуться на белом кафельном полу. Немец, впрочем, извернувшись как рыба, этим же табуретом пребольно ударил промедлившего Лукаса по ноге.
Подпрыгнув, но споткнувшись о ножки, Лютц оказался на полу. Отчаянным движением он дёрнул за ручку духовки, и её дверца попала Йоне по коленке.
Не закрывая духовку, Лютц вскочил и ухватил со стены половник. Кое-как пристроив его в руке, он ринулся на поднимающегося противника.
Немец мгновенно оценил новую расстановку сил и, в свою очередь, подхватил сковороду, которую стал использовать как щит, а другой рукой цапнул лопатку для перемешивания картошки. Дуэль продолжалась несколько секунд, пока Лютц, обходившийся одним «мечом» хуже, чем Йона всем своим «арсеналом», не открыл оружие дальнего боя: под руку, блуждающую по столешнице, ему попалась корзинка с медовыми сливами.
Тут уже врагу пришлось спешно ретироваться за холодильник. Но Йона быстро сообразил, что тут, в его убежище, несомненно есть тяжёлая артиллерия!
Выскочив под обстрел и рванув на себя дверцу, он отработанным движением одной рукой подхватил сразу три яйца и, развернувшись, одно из них зашвырнул в австрийца.
Чувственное «шмяк» ознаменовало появление на стене размазанного и совершенно неприглядного пятна. По счастливой случайности — смываемого. А Лютц, пока Йона соображал, бросать остальные или нет, бросился к лестнице и вихрем взбежал по ступенькам. Краткая перебежка — и он почти забаррикадировался в комнате, по всей видимости — своей. Когда наступление всё же прорвалось за дверь, первыми спаслись со столов, где их можно было легко схватить и использовать, книги, которых оказалось немало. Следующей в Йону полетела подставочка под пластиковые закладки. Он же с рычанием её отбросил и взамен этого подхватил с полки выступающую наружу шахматную доску.
Та оказалась не закрыта, и фигурки с печальным поцокиванием высыпались на пол. Лукас, согнув пальцы, точно когти, хотел уже броситься вперёд чтобы схватить ноутбук, но тут же увидел, что тогда подставится под удар. В комнате стоял жуткий грохот, вещи падали вниз и разлетались по полу, однако это не останавливало дерущихся.
Отступать было некуда, и Лютц, зашипев, проскользнул по стене, сбив с гвоздя какую-то фотокарточку по пути. Та с жалобным звоном грохнулась на пол, ничего, слава богу, не разбив. В следующий момент Йона отрезал ему путь к неуверенно качающемуся гардеробу, дабы будущий врач не вздумал его опрокинуть. Сам он схватил со стола забытую линейку, да с ней и бросился к врагу. Тот, быстро сообразив, что происходит, метнулся к стулу и швырнул его под ноги немцу, стянув, впрочем, со спинки ещё и ремень и хлестнув Йонаса по рукам. Линейка с лязгом выскочила, но и ремень тут же оказался отброшен.
Они уже и не думали говорить, а только дышали так, будто пересекли трёхсотметровый стадион по диагонали. Простояв недвижно с секунду — пауза нужна была им только для того, чтобы понять, что целых и готовых к использованию в боевых условиях орудий в комнате не осталось — они бросились друг другу навстречу, чтобы схлестнуться уже врукопашную. Из дверного проёма раздался мощный звук симфонического оркестра: одновременно ударило несколько скрипок, подхваченных виолами и виолончелями, и бой продолжился под форте из «Eine Kleine Nachtmusik», но Лютц и этого уже не замечал, дойдя до какого-то совершеннейшего безумия. Он не мог похвастать спортивным сложением, но в Йону впился намертво, как клещ. Немец ответил тем же, и сжал запястья австрийца так, что тот аж вскрикнул. Поливая друг друга шипящей ненавистью, они в бешенном ритме закружились по комнате, роняя то немногое, что ещё стояло на своих местах.
Бледные, худые пальцы медика вцепились в белокурые пряди, заставив Йонаса запрокинуть голову — острым углом выпер на его горле кадык. Могучие же руки немца, как будто действуя отдельно от него, вдруг стиснули сухую фигуру соперника, так что тот на мгновенье перестал дышать, а затем откинули его назад.
Поскользнувшись на лежащем на полу целлофановом файлике, Лютц полетел на пол, где, по счастью, стояла его жёсткая кровать. Волосы Йоны он выпустил, но успел вцепиться в дурацкий полосатый галстук. Шея немца дёрнулась, и он с грозным рычанием стал заваливаться вперёд.
Придавленный, но не сломленный, Лютц, как мог, впился круглыми ногтями в спину своего врага и стал расцарапывать её прямо сквозь рубашку. И Йонас не промедлил и, чуть сориентировавшись, выпрямил руки, молниеносно подымаясь. Ткань на спине с треском разошлась.
Раскрасневшиеся, взмыленные, они испепеляли друг друга жгучими взглядами и оба не могли отдышаться. Совершенно диким движением Йона попытался рвануться наверх, но, ободрённый успехом, Лукас схватил его за полосатую ленту во второй раз, на сей раз повалив махину правее себя и ловко перекатившись.
Мир за ту минуту, что они боролись, перевернулся несколько раз. Молодые тела горели, с них ручьями лился пот, оба выглядели совершенно потрёпанно, хотя должного ущерба не получил ни один.
С яростью Йонас содрал галстук и откинул вон, а австриец, чтобы не повторить ошибки немца, мигом скинул ещё болтавшийся на шее шарф. Увы, это отняло у него драгоценную секунду, и эту оплошность Йона ему не простил — с рычанием подрубил одну из опирающихся возле него рук, и молодой человек опять оказался в проигрыше. Падая, он прихватил с собой и неплохую часть йоновой рубашки, остаток которой тот нетерпеливо отбросил.
Понимая, что второй раз манёвр с переворотом не выйдет, Лютц, сверкнув глазами, обвил шею соперника руками, отнимая у него всякую свободу действий. И без того уже уставший, а теперь ещё не могущий свободно дышать, Йонас сделал, что мог: опустился на локти, чуть не столкнувшись лбом с Лютцем. И, платя австрийцу его же монетой, стиснул его рёбра практически до треска.
Лихорадочно соображая, что же делать дальше, он опустил буквально пылающую голову, не иначе как собираясь применить её как свой последний козырь в безумной битве.
Не в силах пошевелиться, Лукас нахмурился, сдвинув брови к переносице, но лица стоически не отнял, не завертел шеей... ничего. Только, слегка скосившись на ту разруху, что они учинили в его комнате, закатил глаза. А когда первая волна спала, и его хватка чуть ослабла, он саркастически прошипел:
— Все вы, немцы, — чёртовы развратники.
Но вырываться не стал.

Леони тем временем, отчаявшись дозвониться до Йоны или Лютца, почти добралась до дома последнего. Калитка его, как всегда, была открыта, и девушка, печально вздохнув и уже предвидя истерику, которую закатит медик, услышав её объяснение, одёрнула курточку, вспушила волосы.
Итак, звонок. Секунд тридцать за дверью не было никакой реакции, и девушка невольно почувствовала себя обманутой, но затем она различила копошение, торопливые шаги, а затем дверь — судя по всему, всё это время не бывшая запертой — резко открылась, и с ней лицом к лицу столкнулся...
— Йона! — вскрикнула девушка.
Он был встрёпан, волосы — всклокочены, брюки смяты, а сверху надета свободная светлая футболка. Но девушка лишь мгновение перебирала ухоженными пальчиками ручку кожаной сумки от Louis Vuitton, а затем, просияв, прыгнула к юноше навстречу, обвила его шею руками и прижалась к груди, по-видимому, не очень-то задаваясь вопросом о том, что же он здесь делает, да ещё и в таком виде:
— Йона, Йона! Я так тебя искала, миленький! Не могла никак дозвониться! Я... я выбрала тебя!..
Он виновато молчал, и она неправильно расценила это молчание. Поднявшись на мысочки, девушка поцеловала его. И тут она услышала сухое покашливание из-за спины блондина.
Сильные руки схватили хрупкие плечики девушки и элегантно, но настойчиво её отстранили.
— Люгге! — обратив к нему совершенно умилительные глаза и поправив каштановую прядь, Леони улыбнулась. — Прости...
Вернер вскинул брови так саркастично, как только он и умел.
— Леони... — несколько виновато и мягко начал Йона. — Тут, понимаешь... Такое дело...
Лукас, раздражённо закатив глаза, безапелляционным тоном прервал его:
— Короче говоря, ты нас достала. Обоих.
— И... в общем, мы теперь...
— Пока! — гаркнул Лютц, смеряя девушку уничижительным взглядом и захлопывая дверь прямо перед её очаровательным курносым носиком.
Йонас немного расстроено вздохнул и спросил:
— Зачем ты с ней так?
— Потому что иначе она тебя, мой дорогой рыцарь, чего доброго, ещё соблазнила бы, с твоим-то болезным сердцем. А я, кстати, какао поставил готовиться... И ты не поможешь мне тут убраться?..