Калеки и сИроты

«Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти  соблазнам; но горе тому человеку, через  которого  соблазн приходит».
                (Мф. 18:7).
 

Любите ли вы театр так, как люблю его я
==========================================

В замечательном фильме по пьесе Ал-ра Володина «Старшая сестра» есть такой эпизод: старшая сестра идёт вместе с младшей, чтобы поддержать её морально, на вступительных экзаменах в Театральный институт. Но обстоятельства складываются таким образом, что она сама оказывается перед приёмной комиссией, страстно читающая отрывок из статьи В.Г. Белинского.
«Театр?… Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театра больше всего на свете, кроме блага и истины? Не есть ли он исключительно самовластный властелин наших чувств, готовый во всякое время и при всяких обстоятельствах возбуждать и волновать их, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии? Что же такое, спрашиваю вас, этот театр?… О, это истинный храм искусства, при входе в который вы мгновенно отделяетесь от земли, освобождаетесь от житейских отношений!… Вы здесь живете не своею жизнию, страдаете не своими скорбями, радуетесь не своим блаженством, трепещете не за свою опасность; здесь ваше холодное я исчезает в пламенном эфире любви… Но возможно ли описать все очарования театра, всю его магическую силу над душою человеческою?… О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!…» ….

В фильме, правда, процитированный отрывок показан нам в некотором сокращении, но от этого и фильм, и прозвучавший в нём «монолог» не менее замечательны. Трудно сказать, сколько раз я успела его за свою жизнь посмотреть, знаю, что – много. Стоит добавить, что любимый мною драматург Ал-р Володин - тонкий, проницательный, вспыльчивый, ранимый, много лет работавший с театром и, следовательно, неплохо знавший его «устройство», -  не без доли иронии, конечно, вложил этот пламенный монолог в уста главной героини: нашей соотечественнице, представительнице среднего рабочего класса 60-х годов...

И не изучая историю театра, понятно: то, каким он возник ещё в древности, или театр времён Белинского и современный театр – мягко говоря, не одно и тоже. Тем не менее, есть у них и нечто общее. Так, говоря «театр», у нас запускается примерно такой ассоциативный ряд: представление (в смысле, действо); условность; совместное переживание и катарсис (впрочем, может, и совсем наоборот: не освобождение и облегчение, а возбуждение и озадаченность какой-то новой идеей). За последние десятки лет жизнь стремительно изменилась, подарив человечеству новые блага цивилизации: магнитофоны, компьютеры, видео, Интернет, а теперь и новейшие цифровые технологии, используемые для производства видеопродукции и т.п. Всё это могло бы с успехом и без труда заменить театральное «представление» целиком и полностью (тем паче, что эти новшества постоянно вторгаются в театральное пространство: режиссеры идут в ногу со временем…).  Тем не менее, театр жив, а публика, даже в наше, изобилующее разного рода «зрелищами» и «игрищами», находит время для походов в театры. Порой, и без особого понуждения (в смысле, не навязанного извне, социумом), а по собственному желанию, исходя из личных (душевных) потребностей.  (Впрочем, увы, и принудиловка имеет место, как, например, в школах, колледжах или… в воинских  частях). Но речь не о последнем (принудиловке). Почему?

Я не театральный критик, не историк театра, а ныне, даже не из армии «сочувствующих», поэтому буду вещать, как обычно, от себя.


Театр, как благо и театр, как истина
=====================================

Несмотря на то, что моё детство, отрочество и юность проходили не в начале 19-ого века, и у нас уже были радио, телевидение, кино и пластинки, театр я посещала часто: сначала с родителями и классом, потом – самостоятельно (с друзьями и без). Казалось бы, сказки, экранизированные Ромом или Птушко были больше похоже на иллюзию и праздник, а фильмы, выходившие в широкий прокат, уже тогда имели в своём арсенале гораздо больше действенных спец-эффектов, чем наши, самые передовые и «заслуженные» театры. И, всё-таки, я ждала посещения театра, и ожидание это было действительно волнующим, как и ожидание любого праздника.

В принципе, я уже раскрыла два нехитрых механизма, каким именно образом усиливалось воздействие «храма искусства» на мою неокрепшую душу: пластинку можно было поставить на проигрыватель в любой момент; для того чтобы очутиться в виртуальном сказочном теле-мире нужно было вовремя сделать все уроки и «съесть первое»…  А вот перед тем, как попасть в театр, необходимо было совершить целый подготовительный ритуал (!), который, вольно или невольно, поддерживался в нашей семье вплоть до моих самостоятельных «походов». Но поскольку в студенческую пору особым шиком было как раз попасть в театр, ничего не планируя заранее, на «лишний билетик», то и торжественные приготовления загодя, «платья на выход», «сменная праздничная обувь» отпали сами собой.  То есть, описываемый Белинским (не знавшим кино и телевидения) юношеский «энтузиазм», подогревался, например, за счёт игр со «счастливым случаем» (но в ту пору, конечно, никто себе в этом не давал отчета). И не только. Конечно, театральный энтузиазм (увы) более свойственен молодости, это так. (Впрочем, есть особая порода людей, к которым вышесказанное не относится – «театралы». Но поскольку я не из их числа, то распространяться о том, к чему не имею непосредственного отношения, не буду).

Итак, что ещё делало поход в театр, чем-то особенным? Признаться, у меня не было актёрских театральных кумиров, поэтому лично я была рада встречи со многими интересными актёрскими работами. К тому же, я много читала, поэтому нередко случалось так, что сюжет пьесы был известен мне ещё до просмотра спектакля (т.е. не всегда это был эффект новизны). Режиссерские работы? Да. Новый ракурс, новый взгляд, новое прочтение – представляли для меня интерес. Озвучивание новых идей? Конечно. В меньшей степени – техническое и художественное решение спектакля: важнее было «про что» и «как». Вот только шансов попасть в те годы на действительно революционный спектакль, было маловато. И, всё-таки, мы ходили: «переплачивали», стояли часами в безнадежно-длинных очередях у театральных касс…  Почему? Дело в том, что современный театр – по большей части – «форма», но не как не «содержание», на которое он всё время претендует. И то, что я, в частности, сама неоднократно «велась» на манок, якобы сокрытой от меня истины, не говорит о том, что она там всегда имела место быть. Это говорит лишь о том, что у моей души была потребность в чем-то таком, что мне ловко сулил тот или иной театр, умело «присоединяясь» к искомому мною…

По молодости, из-за «энтузиазма» и «горящего взора» разглядеть это, разумеется, было невозможно. Кроме того, в натуре человека – постоянно искать «своих». Так вот театр, как форма, могущая принять в себя ЛЮБОЕ содержание (что и происходит с ним, периодически) – может сотворить для страждущей души и такую … иллюзию, поскольку обладает для этого достаточными методами и средствами. Мало того, находясь под впечатлением, вы ещё долгое время (если впечатлились, конечно) эту версию умело упакованной «истины» будете добровольно (приправляя для верности энергией собственных эмоций) тиражировать вовне.

Но разве, все театральные постановки таковы и не бывает исключений? Бывали и бывают. Но, как говорится, что лишь подтверждает незыблемое ПРАВИЛО. Суть которого, в двух словах, такова: театр – высокоэффективный обучающий ИНСТРУМЕНТ (недаром его так любят, например,  школьные педагоги и психотерапевты, практикующие «психодраму»), поэтому УЧИТЬ там, как правило, НЕКОМУ и НЕЧЕМУ (ну, не может же, к примеру, пианино, само по себе, обучать кого-то  музыке)…

Нынче (и это не секрет) в театральной среде востребована не столько Истина (в конце концов, на её поиски человек может теперь отправиться в церковный храм, куда раньше дорога, по многим причинам была заказана или в паломническую поездку: скажем, на Соловки или на Тибет), сколько – Благо. Но поскольку живём мы (хотим мы этого или нет) в эпоху тотального потребления (всего), то и под «благом» теперь принято понимать совсем не то, что подразумевали древние греки или тот же Виссарион Григорьевич Белинский. Большинству наших современников понятнее, когда блага распределяют, приобретают (как вещи) и почти не доступно пониманию, что означает благорасположение (к кому-то) или что значит «испытывать благость»; тем более, как его, это неощупываемое руками и не имеющее определенной цены благо – щедро распространять на других.

Кроме того, за некоторыми театрами, всячески придерживающихся какой-то одной «линии», годами закреплялся определенный статус. И, если человеку не хватало чего-то в самом себе (например, хотелось, чтобы другие считали его «вольнодумцем», «культурным» и т.д.), он «присоединялся» к уже наработанному имиджу, в свою очередь, пополняя его харизму собственной энергетикой. При таком «раскладе», нет ничего удивительного в том, что театр присоединяется к тому, «чего хочет народ».  А именно: «всех благ»…

Вначале 19-ого века «неистовый Виссарион» писал о любви к театру, больше которой могут быть только «любовь к благу и к истине».
Сегодня же ситуация такова: <театр> с успехом заменил современному человеку (тому, кто на это согласился)  и то и другое.
Право, о такой триумфальной всенародной любви к <театру>, пожалуй, не посмел бы мечтать и Белинский…


Истинный храм искусства
========================

Когда героиня 60-х годов конца 20-ого века произносит текст перед взыскательной приёмной комиссией, то наиболее наивно звучат в её исполнении слова о театре, как «истинном храме искусства». Наивно, хотя бы потому, что таковым он не являлся и сто с лишним лет назад, не говоря уже о том времени, в котором живет героиня. Однако, судя по всему, говорит она это искренне. И эта её наивная, восторженная искренность настолько изумляет принимающих экзамены «корифеев», что они готовы принять «чтицу» в театральный институт.

Вряд ли, конечно, и молодая женщина представляла себе театр, в буквальном смысле слова, в качестве храма. В 20-ом веке это было устойчивое выражение: «храмами науки» называли НИИ или университеты,  «храмами искусства» – дома культуры; театры, музеи; «храмами музыки» – консерватории и концертные залы.
Сегодня же и вовсе такое словосочетание слышится в каком-то перевёрнутом смысле, если не откровенно насмешливо. Театр – храм искусства?! Вот уж, и правда, смешно. И, тем не менее, штатные сотрудники театра любят подчеркнуть, что они не работают, а  «служат на театре» (ничуть не смущаясь того, что «служение», в первую очередь, подразумевает бескорыстную деятельность). Тем не менее, вместе с тремя звонками, сзывающими «прихожан» к началу «службы» – это почти всё, что осталось от семиотического «храмового» кода…


Здесь ваше холодное я исчезает в пламенном эфире любви
=======================================================

А над этими словами Белинского хочется не смеяться, а плакать. Честное слово. Вот что в современном театре сегодня отсутствует напрочь, так это «пламенный эфир любви». Хорошо, пусть без этих высокопарных эпитетов.
Что ставят (и «как») современные театры? Правильно: то, что можно продать. А что можно сегодня продать? То, что можно выдать за «благо» (или, пообещать его, как бонус, к продаваемому действу). И тут, надо заметить (сколько бы нас не заверяли в обратном), уже давным-давно – все способы хороши. В итоге, кто-то «ловится» на благо приобщиться к харизме раскрученного брэнда; кто-то – на «лицо из сериала» в главной роли; кто-то – на «скандал» вокруг режиссера; кто-то – на провокационную постановку… Да, мало ли?

Но если вы и впрямь собрались в театр, чтобы «ваше холодное я исчезло в пламенном эфире любви», то… плохо ваше дело, скажу я вам.


Сквозное действо
=================

Как остроумно заметил писатель Джеймс Н. Фрэй: «С точки зрения общества, писатель, которого не издают, не отличается от старого попрошайки. Друзья будут над вами хихикать, соседи шептаться у вас за спиной. Вокруг вас будут роиться кредиторы. Мама будет пытаться вас подбодрить, а ночью плакать в подушку, размышляя, что она упустила, когда воспитывала вас». Иными словами, если вы пишите, но вас не печатают за деньги, вы – «не писатель», вы – «неудачник». Как только у вас выходит в издательстве книга, а следом за ней приходит гонорар (а лучше – договор издательства на дальнейшее сотрудничество), вы автоматически становитесь «писателем». Причем, для всех.
Звучит, как чёрный юмор, однако тоскливо смахивает на правду.
Аналогичная история и с драматургами. Пока какой-то придурок пишет и пишет себе искрометные скетчи и складывает их в стол (ну, может, если повезло с друзьями или родственниками, то кроме ящика стола их прочтет кто-то ещё), то в глазах окружающих этот славный малый – … Впрочем, об этом я уже написала.

Скажу по секрету, не только В. Г. Белинский знал, какого это – быть писателем (критиком, драматургом) только для самого себя, когда вокруг полно печатающихся и зарабатывающих неплохие денежки «вовсе не писателей». Мда. «Про талант», который должен быть «голодным» (и прочие непременные лишения, через которые, якобы, должен пройти «настоящий» мастер), была б его воля, не стал бы, думаю, писать и Белинский (но ведь и он не солнечным светом питался… ох), поскольку прекрасно знал: не всё в социуме распределяется по Вселенскому закону справедливости. (По крайней мере, в нашем, обыденном понимании…).

Поэтому девиз героев уже нашего времени: «Куй железо, пока горячо!»
Брезгуете? Претит?.. Ну, тогда, отойдите-ка, в сторонку, и не путайтесь под ногами у мастеров своего дела.


Калека с Инишмана
==================

                «Ты не станешь сумасшедшим только лишь потому,
                что люди подумают, что ты – сумасшедший»*.
               
                Ошо


Ирландский драматург М. МакДонах, чьи пьесы победоносно идут по всему миру, творит в стиле «чёрного» юмора и эксцентрики. Иногда этот юмор выходит у него «за рамки» и становится не то чтобы жестким, но даже жестоким. При всём моём интересе к абсурду (и даже чёрному юмору)к жестокости душа у меня не лежит. Так что, оказавшись на просмотре спектакля «Калека с Инишмана» данного автора в Театре на Таганке, поставленного режиссером Сергеем Федотовым (руководителем пермского театра «У моста»), в полной мере пожить «не своею жизнию, пострадать не своими скорбями, порадоваться не своим блаженством, и потрепетать не за свою опасность» (по словам того же Белинского) или,  иными словами, начать эмоционально  сопереживать действующим лицам, приняв условность игры, – мне так и не удалось. Между мною и персонажами всё это «условное время» так и просуществовала непреодолимая дистанция, при которой, конечно, можно смеяться дурацким шуткам, иногда даже немного сочувствовать героям пьесы, но… и это всё.
Почему? О, мне и самой было интересно это понять.

Во-первых, меня смущал сам факт, что я действительно смотрю на, в чем-то даже симпатичных мне героев пьесы, как бы «со стороны» и «сверху». Про жестокость я уже сказала. Это – во-вторых. В-третьих, я так и не поняла, о чем, собственно, автор пытался своими героями поведать, хотя попытка изобразить персонажей «живыми» (т.е. не плоскими, не однозначными) людьми, мне, безусловно, понравилась. Вот только до «полного катарсиса» чего-то явно не хватало.

Думала я думала и вот к какому выводу пришла: вероятно «присоединилась» я не к героям пьесы, а к самому автору (!) и, соответственно, его, авторской позиции. Мда. Отсюда и этот, вовсе не высокомерный, а «авторский» взгляд на жителей славного «острова невезения»: немного насмешливый, немного ироничный, но и любящий. 

Но и тут у меня что-то не до конца сходилось. Жестокость… Да, это мне мешало. С другой стороны, я перечитала массу литературных произведений с элементами абсурда и чёрного юмора (чего, например, стоит такой шедевр, как «Котлован» А. Платонова, рядом с которым «Калека…» – просто пьеса для детского утренника). И, всё-таки, сама бы я ТАК написать не смогла. Возможно поэтому, заняв (нечаянно) позицию автора, искренне порадоваться, вроде  бы, «хэппи энду» вместе с «нормальными зрителями», – не получилось. То есть, спектакль закончился, а у меня оставалось некоторое неудовлетворение, какое, как раз, и бывает у «сочинителя», что-то где-то не проработавшего, не вытянувшего «развязку».  В чём тут дело? Наверное… в «открытом» финале, который режиссером (но я-то эмоционально «присоединилась» к автору!) подаётся, как счастливый.

Я намеренно не пускаюсь в подробный пересказ сюжета, так как для моих размышлений это не обязательно. Достаточно сказать, что на острове, придуманном ирландским драматургом М. МакДонахом, живут люди с искореженными судьбами и абсурдными взглядами на жизнь. Причем, они настолько уже привыкли к такой жизни, что, кажется, и не замечают этого (или смирились с этим). Отчаянную попытку хоть что-то изменить в своей жизни предпринимает главный герой пьесы (единственный во всей деревне целыми днями читающий книжки и «медитирующий», глядя… на коров). Обманным путём ему удается покинуть деформированный замкнутый мирок, но… тем не менее, через несколько месяцев он возвращается назад. Почему?  Потому что безнадежно влюблен в местную девушку и своей жизни без неё просто не представляет. На острове все жители слегка «деформированы», а тут ещё любовь, которая, как говорят в народе, «слепа»…

Так вот, поскольку главный герой «видеть» не может (или как всякий пылко-влюбленный надеется на то, что «любовь побеждает всё»). Чтобы объяснить свою неудовлетворенность «хэппи эндом», нарисую пару штрихов (кроме тех, о которых известно всему острову) к портрету неотразимой «Джульетты». Девушка накопила денег и делает подарок ко дню рождения своего брата, тем самым, исполняя его заветную мечту: она покупает ему… телескоп! «Какая ты добрая!» – искренне восхищается, ослепленный любовью «Ромео». Впрочем, мало кто знает (пара жителей острова, да зрители), каким образом ей удалось собрать нужную сумму: по просьбе одного из жителей, она расчленяет топором  живых кошку и гуся… И брата она, наверное, любит (во всяком случае, она сама так считает), но «странною любовью»: каждодневно пиная и унижая его, разбивая о голову парня куриные яйца… Добрая девушка. Факт). И вот главный герой, которого здесь все именуют (тоже, видно, от переизбытка нежности) просто «калекой», предпринимает ещё более рискованный шаг в своей жизни: он признаётся девушке в своей любви. А та… разрешает немного с ней… прогуляться. Но зритель-то, вероятно, должен всё это игнорировать, а понять – следующее: от доброты девушки до большой и чистой любви, собственно, один шаг!  Вот он – долгожданный, выстраданный, вполне… абсурдный «хэппи энд»!..

……………………………………………………..

За такой короткий промежуток времени, ирландский драматург, кажется, успевает подёргать за все ниточки, нажать на все, знакомые многим зрителям, болевые точки: абсурдность (непонятность) человеческой жизни; поиски своей идентичности; жажда любви и взаимопонимания; боль, сопряженная с отстаиванием собственных убеждений; страх оказаться среди чужих и ещё больший страх – быть отвергнутым теми, кого любишь…  Но окончательного ответа (что, в принципе, правильно), автор не даёт. Так и остается каждый со своими догадками:  то ли на глазах у наивных зрителей свершается чудо любви, то ли это, всего лишь, частный случай «стокгольмского синдрома»…

Но в этом, возможно, и прелесть и невыносимая тяжесть, понимаемого нами сегодня как абсурд, Бытия.

Поэтому, «ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете…» (да простит мне В.Г. Белинский моё вольное обращение с его цитатами).  Или, как сказал, живший  в XV веке японский мастер буддизма Бунана:

«Умри, пока ты жив,
И будь совершенно мертвым.
Затем делай всё, что захочешь:
Всё это хорошо».

Идите в театр, но не за тем, чтобы что-то приобрести, а  чтобы «умерев» во время спектакля, воскреснуть  по его окончании и, наконец-то, начать жить…своей жизнью. 

А для этого, не только впечатляйтесь увиденным и прочувствованным, но и думайте: что вы посмотрели и зачем.


========================================
*) Кстати, понятие, выраженное словом «сумасшедший» – не есть «медицинский диагноз», а, довольное широкое бытовое (народное) понятие. А поскольку оно «довольно широкое», то под него попадают, вообще-то говоря, порой, диаметрально противоположные вещи. Впрочем, суть сквозит из самого строения : «сумасшедший» – т.е. «сшедший» «с  ума». Иными словами,  вышедший за границы неких констант (незыблемых истин). Либо, какого-то человека, с чьими убеждениями (вопиюще) не согласуются высказывания «сумасшедшего», позволяющего себе говорить или делать нечто, что не соответствует убеждениям данного человека или социума (ретранслирующего и одобряющего противоположное). Т.е. говорит/делает: «глупость», «чушь» и т.п. или, напротив: «восторгается чем-то», «одобряет» и т.д.   с  о  в  с  е  м   «не то»… Редко, когда за этим словом стоит, скажем, испуг, беспокойство за человека и прочее, - тогда эпитет «сумасшедший»  -  это просто слово, выдающее эмоции, экспрессию, произносящего его. Первый случай относится к разряду «навешивания ярлыков», второй – разновидность, допустим, примера речи, содержащей слова-сорняки…

(Прим. автора: Здесь, как и в основном тексте, «озвучены» личные размышления/ рассуждения автора).






-------------------------------
«Калека с Инишмана»
-------------------------------
Автор пьесы – Мартин Макдонах
Режиссура и сценография
Сергей ФЕДОТОВ
Художник по костюмам
Ольга ПАНЬКОВА
Перевод
Олег КАЧКОВСКИЙ
Юлия КУРБАКОВА
Наталья ПРОСУНЦОВА

В спектакле звучит ирландская народная музыка, баллады, ривердансы.
Премьера: 19 января 2012 г