1 - Музыкант

Сказочно-аллегорическая повесть "Без четверти пять". Посвящается моим замечательным сёстрам: сестре по крови Веронике Агрба-Арсеньевой (Германия, Кёльн) и сестре по духу, по мироощущению Алечке Ломидзе (Грузия, Тбилиси)

Музыканта знали все. Каждое утро он приходил на площадь перед вокзалом, вставал около старинного чугунного фонаря и доставал из потёртого футляра свою скрипку. И начинал играть. Играл без перерыва, одна мелодия сменяла другую, а мимо проходили встречающие, провожающие, отъезжающие, носильщики с тяжёлыми чемоданами, торговки пирожками и газированной водой с сиропом...Иногда мальчишки кидали в скрипичный футляр мелочь, которую им давали на леденцы; случалось, что какая-нибудь нарядная путешественница давала своему ненаглядному чаду пригоршню мелочи или даже новенькую хрустящую бумажку - и ребёнок радостно подбегал к музыканту с таким выражением лица, как если бы кормил диковинную зверушку в зоопарке.
Впрочем, все в городе знали, что без четверти пять музыкант играет свою последнюю мелодию - удивительно грустную и простую, никому не знакомую, убирает скрипку в футляр, поправляет свой клетчатый шарф - и оставляет пригоршню монеток на ступенях вокзала. Вечером пришедшие погреться нищие смогут купить себе тарелку супа и будут торопливо глотать его, а потом дремать в дальнем углу вокзала, пока дворник или смотритель не прогонит их прочь. Ни одной монетки не оставлял музыкант себе - и тем не менее прохожие кидали монетки в футляр, потому что так положено, так заведено, и не им менять и перекраивать этот мир.
Зимой ли, летом - музыкант всё время ходил в одном и том же сером драповом пальто, изрядно потёртым на рукавах и с разными пуговицами: красная, синяя, коричневая, серая, чёрная. На голове он носил грязновато-серый берет и повязывал шею клетчатым тёмно-красным шарфом. В дождь он, как водится, раскрывал над головой большой чёрный зонт, а скрипку прятал под пальто, кутая её, как ребёнка.
Жил музыкант в маленькой комнатушке в домике на окраине города. Комната была на самом верхнем этаже, крыша протекала, а зимой на стенах намерзала изрядная наледь. В комнате была кровать, стол, стул и железная печка. И больше ничего. На окне стоял куст герани и птичья клетка, в которой беззаботно посвистывал старый дрозд Карл Иванович. целыми днями дрозд свистел: "Фи-и-и-липп! Фи-и-и-липп! При-и-иди! При-и-и-ди! Ча-а-ай пить! Ча-а-ай пить! С са-а-ахаром! С са-а-ахаром!" На столе лежала папка с нотами и в треснутом блюдце стоял огарок свечи.
Вокруг дома был небольшой садик, в котором всегда пели птицы. Дело в том, что каждое воскресенье музыкант чистил до блеска свои ботинки и отправлялся на городской рынок. Там он покупал кое-какую провизию, а после отправлялся в ряды птицеловов и покупал певчих птиц, на сколько хватало денег. Придя домой, он открывал тесные клетушки и выпускал этих птиц. Некоторые тут же отправлялись к своим гнёздам, но для большинства где встретил новый день - там и дом, так эти птицы и оставались в садике возле музыкантова дома.
Иногда музыкант выпускал и Карла Ивановича. Тогда дрозд садился на створку открытой форточки и невозмутимо продолжал свистеть своё "Фи-и-и-липп! Фи-и-и-липп! При-и-иди! При-и-и-ди..."
Так было изо дня в день, из года в год. День сменялся ночью, зима летом, приходили и уходили поезда, курс доллара то повышался, то падал, иногда случались инфляции, революции, войны, но впрочем, довольно быстро всё возвращалось на круги своя. Музыкант играл, дрозд свистел, городок жил.