Дневник репатрианта глава 9

САМЫЙ СТРАШНЫЙ  ДЕНЬ.

Пришел самый страшный день моей жизни.
Как же я восприняла известие о его смерти - такое страшное слово,
определяющее понятие темноты и невозвратности. Первое, что я подумала, чья-то глупая шутка, розыгрыш. Хотя в глубине души я, наверное, была готова ко всему. Но это было так глубоко, что вышло одновременно с рыданием. Почему…, как жить дальше? Кто мне может заменить его? И возможна ли замена? Как мне есть, пить, смеяться. Кому я приготовлю пирожки с мясом, которые он так любил? Как матери можно пережить смерть своего ребенка, и собственной рукой бросить горсть земли на его последнюю холодную постель?

«В душе идет осенний дождь, на сердце слякоть, сыро очень.
Горит в углу его свеча, и тихо капает слеза.
Я вижу лишь на стенке луч, и понимаю, он от свечки,
Колышет ветром язычок, и на стене бегут узоры.… «

С этим я разговаривала ночами. А днем, в каждом прохожем
молодом парне, я видела его. Искала сходство, забегая вперед, чтобы
убедиться он или не он. Искала нашу любимую скамейку в парке, садилась и разговаривала. Мне казалось, что отвечают деревья, кивая своими ветвями. А иногда с дерева падало птичье перышко, я брала его в руки, нежно целовала и принимала, как легкий привет с неба и храню их, как вечную память. В нашей жизни бывают моменты, от которых становишься другим человеком. Понимаешь, насколько слаб, и уязвим. И, своей каждой клеточкой чувствуешь то, чего не ощущал раньше. Бритвенный прибор, мужской одеколон на рекламе, включают в тебе все рефлексы. И с этим ты живешь, ходишь. Время лечит и притупляет - но не забывает. Корабль жизни продолжает идти, но уже без курса. Весла сложены, и течение несет, прибивая нас к обжитым  островкам. И не желая вмешиваться в чужое пространство, мы продолжаем искать свое пристанище, теплое и уютное. Должно же быть место, где ты можешь думать, мечтать. Оно должно быть твоей крепостью, твоим домом. Там ты можешь разговаривать, снимать напряжение и убивать плохое настроение. Найду ли свой остров, который поможет существовать дальше? Смогу ли жить? Не знаю. Пока не могу думать ни о чем другом. Как он там? Видит ли меня и мои слезы?

                ВТОРОЙ МИСТИЧЕСКИЙ СОН.

Прошла томительная неделя траура. По еврейским законам, близкие родственники покойного ни бреются, ни стригутся, ни выходят из дома. По улице расклеиваются объявления о смерти, и все входят в дом, чтобы принести свои соболезнования. Приносят деньги, сладкие напитки, сладости. На протяжении недели тебе можно все. Плакать, кричать, позволяется все, чтобы облегчить свою душу. Но, по истечении срока, ты обязан вернуться к привычной жизни. Работе, молитве, приготовлению еды и всего прочего. Но как? Как начать жить заново? Как видеть его кровать пустой? И самое главное, правильно ли я совершила обряд похорон? Вас удивляет последний вопрос? Чтобы ответить на него, мне придется вернуться в прошлое. 1983 год, Леше исполнился годик, мы сидели с ним в парке, он что-то щебетал, и, развалившись в коляске, жмурился от солнца. Проходящая мимо женщина остановилась, широко раскрыла глаза и произнесла:
- Какой малыш! Дайте мне его хоть за ножку подержать!
Она ухватилась одной рукой за его ножку, а второй стала ее прихлопывать и продолжать восхищаться.
И все. Вечером у него поднялась температура, до 40 градусов, и не опускалась в течение недели. Скорая помощь не отъезжала от дома, мой малыш плакал, ничего не ел, худел на глазах, а я сходила с ума. Все анализы были отличными, а ребенок умирал. По совету детского педиатра, его нужно было вести к знахарке, но при этом в первую очередь предстояло крещение. Узнав об этом, моя мама расплакалась.
- Доченька, любимая моя! Этого делать нельзя нам, евреям. Но единственное, если это грозит жизни твоего сына… но, не знаю, не знаю, как быть. После крещения, после знахарки - мой сын стал поправляться. И я была счастлива. А что же моя мама? Она ходила как темная туча, и что-то бормотала иногда. Вопросы веры в семье не вставали, но тогда это нас и не интересовало. Однажды, мне подарили очень ценную книгу. Просто одному товарищу захотелось сделать мне ценный подарок, но так как он не располагал достаточными деньгами, он подарил Библию со словами:
- Ты очень хороший товарищ, и на память я хочу отдать тебе очень ценную вещь. Будет материально тяжело – продай! Она очень дорогая. Приняв этот подарок, я скоро уехала из Воркуты. Разбирая вещи, я наткнулась на нее, и решила почитать. Увидев у меня в руках эту книгу, мама выхватила у меня ее из рук, и бросила в печку.
Я тогда не думала о правильности решения мамы, теперь не помню, о чем тогда говорили. Мой сын здоров, и я счастлива. 
Но, похоронив сына по еврейскому обряду, стала думать:
- Правильно ли я все сделала? Как нужно было похоронить его, чтобы ему там было хорошо? По какому обычаю? И вообще, что мы знаем об этом? Мучаясь всю неделю, и выбившись из сил, прилегла отдохнуть и, уснула. И снится мне сон. Я на каком-то лугу, навстречу идет мой сын. За плечами рюкзачок, обрадовавшись встрече, спрашиваю:
- Сынок, родной мой, где ты пропал?
- Мамочка, я, когда очнулся, а у меня написанные только имя и фамилия, и я не знал, куда мне идти.
- Сынок, я знаю, куда тебя нужно отвести. В первую очередь тебе нужно устроиться на работу, и мы подходим с ним к переправе, а возле причала паром и по трапу на него всходят пассажиры. Я обращаюсь к тому, кто пропускает людей и прошу принять Лешу на работу, на что он мне отвечает:
- А Вы знаете, сколько ему нужно учиться, чтобы тут работать? Лет пять или шесть».
Я беру сына за руку и говорю:
- И тут блат нужен, но есть у нас один человек, который нам и отец, и брат, который нас защитит и поможет.
Беру его за руку и веду. Входим в какой-то вход, спускаемся вниз на четыре ступеньки и попадаем в большой холл, а по остальным трем стенам еще три двери и тоже по четыре ступеньки вниз. На нас никто не обращает внимания. На письменных столах, стоят компьютеры, а вокруг люди в белых халатах. Везде чисто, все в белом цвете. Мы идем с ним дальше, попадаем в какую-то комнатку, где сидит пожилой человек, с бородой, и я чувствую, что он, если встанет и пойдет, будет хромать на правую ногу. Я оставила там сына, и ушла. На следующий день мы все поехали на кладбище. Раввин, который должен читать молитву над могилой, рассказал нам, что сейчас душа опустится к нам, мы почувствуем, легкий ветерок вокруг себя. И он начал обряд со словами:
- Алексей, сын Натальи! Послушай, как она плачет, посмотри, как велико ее горе! Я знаю, ты сейчас здесь, и мы молимся, чтобы творец принял твою душу, и дал ей покой. С твоей матерью плачет твоя сестра, твоя племянница, твои близкие, и друзья.
И, я действительно почувствовала, ветерок. Он летал вокруг нас с Татьяной, края нашей одежды стали развеваться, и мы видели свои прыгающие тени по его могиле. Слезы рыдания вырывались из меня. Я знала, что это его последнее прикосновение, последнее дыхание души. И вновь тишина. Легкое бормотание равви, и стоячая жара. Ни ветерка, ни легкого дуновения. И я поверила. Есть то, во что мы верим с трудом. Есть то, о чем нельзя забывать. Есть то, что так не обходимо. Дни шли за днями, недели за неделями. Моя душа тосковала, тело двигалось туда, куда несли ноги. Я теряла силы, начинала плакать по любой причине, замыкалась в себе, писала стихи, и продолжала вести этот дневник. Его друзья, которые приходили очень часто – меня раздражали. Ложась спать, я закрывала глаза, и переворачивала свою жизнь в который раз от начала и до конца. Не хотелось жить. Готова была на все. И что же меня удержало на этом свете? Любовь. Забота моих родных и близких. Я представила на миг, что моим братьям сообщат о моей смерти, представила, что оставлю свою дочь одну. Нет. Только не это! 

                СОН ИЛИ ЯВЬ?

Почему – то долго не писалось. Или кровь в жилах застыла,  может в голове совсем пусто. Скорей всего вокруг - пустота, утерянный смысл и тяга к чему-то новому. А может возраст такой подошел, когда смотришь по ту сторону жизни, а на ней лишь твое зеркальное отражение, и, оно скользит по гладкой поверхности, не позволяя споткнуться или упасть. Твое отражение летит пред тобой, словно  хочет заглянуть  в самую душу и что-то сказать. А я смотрю на него и молчу. Упавшая слеза растекается по ровной поверхности, прикрывая картинку из  прошлого. Как хорошо скользить по своей зеркальной памяти, но иногда натыкаешься на пустые пятнышки, которые она – твоя память упустила, вытерла, а может и сама забыла. Вот так – взяла и вытерла, чтобы никогда не вспоминать. И, твое зеркало не отражает всего, щадя тебя. А ты все равно приоткрываешь краешек, желая хотя бы  одним глазом посмотреть на себя со стороны.  И вновь капает очередная слеза. И ты вновь ожидаешь,  пока она высохнет.
Отражение в зеркале смотрит тебе в глаза, читая твои тайные мысли. Ты это чувствуешь и пытаешься отвести взгляд в сторону. Но они заставляют тебя посмотреть туда, куда ты боишься заглянуть. Ты не хочешь видеть правду, тебе страшно. А вдруг из зеркала появится тот, из-за которого ты не спишь. Нет. Сон. Только сон, но почему он такой явный и холодный. Открыв глаза и не понимая где нахожусь, почти не чувствуя своего тела, потянулась за стаканом с водой, но взять его не смогла. Руки меня не слушали. Я лежала с открытыми глазами и тупо смотрела в потолок. Витал запах слежавшейся земли. Закрыв глаза, я увидела свое отражение в зеркале и опять провалилась в дрему. Он стоял возле меня так близко, что я чувствовала его запах. Он пришел со мной попрощаться. Я прижала его к сердцу, взяв за лицо двумя руками, целуя в последний раз. Было темно и сыро. Вдруг он исчез. Я стояла и плакала. Что-то меня сдавливало, в груди было тесно и чувствовалось дуновение ветерка. С этим легким порывом я открыла глаза. Было какое-то ощущение тепла, и тот же запах влажной земли. Пропало зеркало, мое тело стало послушным. Что же это было? Я видела себя со стороны, и моя душа была где-то в другом месте и прощалась с сыном?
А может и правду говорят, что пуповина перерезается лишь физически?
Зеркала, зеркала, вокруг одни зеркала и твое отражение в них. Разбить - значит перечеркнуть прошлое и остаться одной на всем свете. Нет. Не могу.

Дни шли за днями, месяцы за месяцами, душевное состояние ухудшалось с каждым днем. Чувствовала, что жить больше не могу, и не хочу. Неделями не спала, и странно - не хотелось. С каждой фотографии он смотрел на меня с улыбкой. И вот, в один момент, я почувствовала, что проваливаюсь в бездну. Видела лица мамы, папы, и своего сына. Они были где-то далеко, в туманной дымке. А я слабела, и слабела. Не чувствовала ни рук, ни ног, словно легкой пушинкой переносилась к ним. Очнулась от сирены скорой помощи, пронзительно звучащей над головой. Отлежавшись неделю в больнице под капельницей, вернулась домой. Мое горе не ушло на задний план, оно было со мной, с ним нужно научиться жить. Но как?