Дар Ходако. часть 4

 Посылка оказалась настоящей. Адрес, имя, фамилия – Катины. А вот данные отправителя удивили обоих ребят. Ханс Орниг, Потсдам, Германия. В посылке обнаружились совершенно странные вещи: три  блюдечка из расписанного пастушками старинного сервиза, переложенные для сохранности листами пупырчатой бумаги. Отдельно лежали три разбитых блюдца, и видно было, что произошло это разрушение еще  до отправки.
 Сверху на посуде находились  кисет из замши в целлофановом пакете и письмо, написанное на русском языке.
  – Читай, это тебе. – Гоша протянул ей несколько листочков исписанных красивым графическим почерком.
  – Дорогая фрау Катерина. – прочла Катя и выразительно посмотрела на Гошу. – До фрау я еще не доросла, но все равно, приятно. Меня зовут Ханс Орниг. Мой дед воевал на Карельском фронте, в службе интен… итен…
  – Интендантом?
  – Точно.  Был ранен и вернулся домой осенью  сорок четвертого года.
  – Конечно, в это время на Карельском фронте бои уже закончились, Лапландский вал рухнул,  немцы драпали…
  – Гоша!
  – Так и было.
  – Слушай. Перед ранением с дедом произошел странный случай. Среди дня налетели русские на оленях, схватили офицера, который шел рядом с дедом и исчезли.
  – Ничего странного. Наши  в разведку, и за «языками» на оленях бегали. Действительно, немцы их боялись. Только представь, в полной тишине, из непроходимой чащи вылетает упряжка, наши хватают все, что им нужно, и так же стремительно исчезают. Оленям не нужны  дороги, поэтому немцы везде  чувствовали  угрозу. Эй, вслух читай!
Катя посмотрела на Гошку, хмыкнула.
  – Мы никогда не прочтем это послание, если ты будешь комментировать. Так, где это,… И исчезли. Когда повозка разворачивалась, к ногам деда упал предмет, который лежит в пакете. Очень прошу, не разворачивайте пакет, пока не прочитаете все.
Гоша  взял пакет с кисетом и повертел рассматривая.
  – Обычный кисет. Судя по всему из оленьей замши. Вышивка ручная. Ну и что?
  – Дед взял его как трофей и привез домой. Я пишу это со слов отца, потому что тогда еще не родился. Они  устроили большое торжество.  Дед много рассказывал о войне, о русских солдатах и показал  свой военный трофей. В мешочке для табака была фотография и странный предмет – коготь зверя на шнурке. Дед надел это украшение, и весь вечер сидел в нем.
  – Ну и грамотей – «сидел в нем».
  – Ну, как может, так и пишет. Он же немец. Слава богу, мы понимаем. О, какой кошмар…
  – Что?
  – Через семь дней дед умер. Не от раны. Остановка сердца.
  – Еще бы, Карельский фронт… был очень кровопролитным. Это же пережить надо было.
  – Украшение с когтем положили в шкаф, на стопку тарелок от сервиза. Там он лежал долгие годы. Когда мне исполнялось  16 лет, пришло много гостей, родных и моих друзей. Мама  достала эти тарелки, и мы увидели, что верхняя разбита, а лица пастушек кто-то закрыл черной краской. Мама решила, что это я. Но я этого не делал. Все веселились, и отец примерил  военный трофей.  Вскоре отец  умер. Никто не связал смерть деда и отца с этим странным украшением. Год назад моя сестра привела в гости друга. Они дурачились и играли трофеем.  Когда мы похоронили этого парня,  то обнаружили еще две  разбитые тарелки. Как и в первый раз, лица пастушек были закрыты черной краской. Бабушка сказала, что надо вернуть трофей. Я обращался к антикварам и специалистам. Удалось выяснить, что это украшение – амулет. На фотографии есть надпись, ваше имя. Я долго искал через Красный Крест, через архивы, и нашел где вы живете. Высылаю это вам. Думаю, дед не должен был брать это себе. На всякий случай прошу, не надевайте этот коготь.  Примите искренние уверения, Ханс Орниг.
Катя отложила листочки. Гоша достал кисет и вынул из него маленькую фотографию. С пожелтевшей карточки смотрели молодой мужчина, женщина и девочка, лет двух, трех.
  – Ну, я же говорила, это не мне.
  – Смотри, все имена совпадают.
  – Если эта Катя –  я, то сейчас мне должно быть… не могу сосчитать.
  – Фриц тоже не считал. Вы – полные однофамильцы.
  – И что теперь делать? – растерялась Катя.
  – Я думаю, надо найти настоящую Катю, чей отец воевал на Карельском фронте, и отдать это ей. Если она еще жива.
  – Знаешь, что странно? Это, – она показала на коготь, –   Это амулет, защитный. Коготь, насколько я понимаю, медведя. Ненецким мальчикам такой дарили при рождении. Он оберегал малыша от злых духов. Сначала вешали на люльку, потом на пояс. Его на шее не носили!
  – Катя, мужик шел на войну. К ремню амулет вешать – не по уставу. Вот и сделали шнурок.
  – Нет, тут другое. Такой амулет защищает только своего, чужого он не может охранять, но и покарать тоже не может.
  – А что, есть и карающие?
  – Может быть, и есть. И если это так, то тут поработал шаман.
  – И даже логично. Смотри,  с живого амулет  снять нельзя, а  с убитого – пожалуйста. Кто взял трофей? Тот, кто убил. Вот он и карает… Хотя дед его не убивал…
  – Этот Ханс пишет, что все кто надевал амулет,  умирали через семь дней. Семь! Это тоже указывает на работу шамана. У меня голова кругом… только вздохнули с облегчением, нате вам!  Так, упаковывай этот подарочек, вот тебе скотч, заклей так, чтобы никто не смог открыть. И, будь другом, забрось коробку на антресоли. Я думаю, для поисков настоящей Кати хватит фотографии.
Вдруг по  бледному лицу парня промелькнула тень тревоги.
  – Это имеет  отношение к страшному сну?
  – Надеюсь, что нет. – испуганно прошептала Катя, чувствуя, как кровь отливает от щек и пальцы начинают мерзнуть.
 
               
***