Антисемитка

- Сороле! Привет, дорогая! Что-то тебя давно не видно. Приболела, что ли?
- Приболела, приболела…. Лучше бы я, действительно, приболела, чем иметь
такие  расстройства!  Двигайтесь, бабы. Усесться на скамейку я ещё кое-как могу. Ох!
Кажется, я уселась, - выдохнула из лёгких лишний воздух Сорка. – А вот чтобы подняться, мне нужен подъёмный кран. И не дай Бог, мне усесться на скамейку без своей палки, как внук её называет – трости, так и останусь  сидеть на этой скамейке, пока внук меня не разыщет. Да, бабы, старость – не радость. И стыдно мне иногда становится, что я – участница войны, в молодости – огонь-баба, опустилась до такой черты, что даже со скамейки встать сама не могу. Это ничего, что мне уже чуть за восемьдесят пять. Мы – фронтовички, всегда должны сами справляться со своими трудностями…. Да, так о чём, бабы, я хотела вам рассказать? Ах, да, о своих расстройствах. Так вот, слушайте.
Значит так. В соседнем доме у нас живёт одна молодуха. Отслужила она в армии,
учится в университете. На вид неплохая. Всегда со мной здоровается. Иногда, даже около меня останавливается или прохаживается вместе со мной. Каждый раз рассказывает мне о своей учебе в университете, о друзьях, о  политике, в общем, о всякой ерунде. Думаете, что меня это интересует? Правда, иногда смотрю ей вслед и думаю: «Молодец девка! Учится, чего-то хочет в жизни добиться. Не то, что некоторые, до полуночи жмутся с парнями по углам, а днём отсыпаются».
Так вот, о чём я хотела вам рассказать? Ах, да! Иду я как-то раз вечером по нашему
парку. (Я каждый вечер должна хотя бы пол часа прогуляться по свежему воздуху – иначе
не усну.) Иду, значит, я по нашему парку, у каждой скамейки останавливаюсь, всех
рассматриваю. Внук мне тысячу раз говорил, что это некрасиво, но я имела их всех в виду.
Может, внук мой в чём-то и прав, но мне интересно, кто кроме меня гуляет по парку, кто, во что одет и с какой собачкой прогуливается.
 Вообще, бабы, эти домашние собачки иногда лучше и преданнее наших самых близких родственников. Они могут часами сидеть рядом с вами, смотреть на вас влюблёнными глазами и слушать вас, слушать, слушать. Иногда кажется, что кроме них нас в доме никто по настоящему не понимает. Какое это счастье, когда у вас в доме живёт такой друг!
Так вот, иду я однажды по нашему парку, гуляю и вижу в стороне от центральной
аллеи, за клумбой, стоит – кто, вы бы думали? – мой внук! Я его сразу узнала по белой рубашке с американскими звёздочками. Стоит он за клумбой не один, а с этой кралей, с моей знакомой из соседнего дома, этой чёртовой антисемиткой! Почему – антисемиткой?
А потому, что в нашем роду блондинок почти не бывает.
«Вот хитрая, - подумала я. – Всегда исподтишка со мной заигрывала и на тебе!»
Так вот, стоит эта антисемитка с моим внуком, и не просто стоит, а ещё целуется!
«Ну, ладно, - думаю, - пусть пару раз поцелуются, я согласна. Ну, просто в щёчку, например. Или, как по телевизору показывают, как интеллигенты ручку целуют». Так нет!
Это их не устраивает! Им нужно целоваться не по-людски, а как в ночных сериалах по телевизору показывают, в губы, в шею. Как в этой песне поётся, помните:
«Ты целуй меня везде,
Восемнадцать мне уже».
Так вот, уставилась я на них, а им до меня – ноль внимания! Они меня в упор не замечают! А я сама себе думаю: « Ладно, сегодня я вам целоваться разрешаю, а завтра – баста! Своего внука тебе, проклятая антисемитка, не дам!»
 Я её, конечно, как женщина, понимаю: она девка на выданье, пора замуж, а тут и парень хороший подвернулся. Мой внук красивый, не  женатый, университет заканчивает.
Она думает, что он у меня ещё несмышлёныш, пару поцелуев и он – всё! «Ну, нет, думаю я, - тут ты, подруга, не угадала! Он парень не глупый, знает, что сейчас главное для него –
учёба, а жениться, к счастью, он пока не собирается. Об этом в доме даже разговоров не было».
А расстроилась я потому, что после этих поцелуев ему ночью уже не спится. Сидит
Он до часу, а иногда и да двух часов ночи и пишет про свою кралю стихи. А утром встаёт, не выспавшись, и идёт на занятия в университет. Откуда знаю? Как-то раз днём я надела очки, зашла к нему в комнату и поинтересовалась, что это он ночью пишет. Вот, послушайте:

«Ночью ты мне снишься,
Хочу тебя обнять
И, как свою невесту,
Хочу поцеловать.
Глаза я открываю,
А в доме пустота.
Глаза закрою, снова
Мы рядом – ты и я».
Или вот ещё:
«О. как сладки, как прелестны
Губки алые твои.
Сердце рвётся, сердцу тесно!
Сердцу хочется любви».

И я своего внука понимаю, Молодой, здоровый, рост – метр девяносто, гора мышц.
Ему, конечно, хочется любить. А что её, этой антисемитке проклятой, нужно? Её нужно только целоваться да мучить моего любимого внука.
 Видели бы вы, бабы, её, эту антисемитку: маленькая, щупленькая. Я – старая, горбатая, с палочкой, и то на голову выше неё. Она у моего внука, как штанга: поднял – поцеловал-поставил на место, поднял-поцеловал-поставил на место. И такие тренировки
У моего внука каждый день. А иногда ему и ставить нечего. Поднимет её, а она уцепится
ему за шею и висит на нём, как фрукт на дереве.
Почувствовала я своим бабьим сердцем, что эта любовь добром не кончится, и
решила положить конец их свиданиям. Подошла я однажды к ним, сделала злое-презлое лицо и говорю ей:
- Что же ты, антисемитка проклятая, с моим внуком делаешь? Держишь его до полуночи, развращаешь его своими поцелуями при посторонних людях! Молчи! Молчи!
Не закрывай мне рот! – не даю ей опомниться и продолжаю на неё наседать. -  Если тебе
нравиться мой внук, и ты хочешь доставить мальчику немного удовольствия за его поцелуи, так зачем разрешаешь ему поднимать себя по двадцать раз за вечер на руки и обратно, на руки и обратно! Разве нельзя обойтись без этого? Если хочешь, я могу иногда
на время уступить вам свою кровать.
 А что она, хотите знать? А она вначале покраснела, как очищенный бурак, а потом пришла в себя и закрыла таки мне рот!
- Зря Вы, бабушка на нас кричите. Мы с Ицхаком вместе учимся и уже давно встречаемся и, если хотите знать, даже решили пожениться после окончания университета.
- Где же это видано! – снова повышаю голос я. – Чтобы парень в двадцать пять лет
Женился! У него же за душой ни кола, ни двора, ни работы, ни квартиры! У него даже старенькой машины нет. А ты говоришь – жениться! Я и слушать не хочу! И этому никогда не бывать!
И я начала действовать. Вечером в тот же день у меня состоялся разговор со своей
дочкой и зятем. Я им сказала, так, мол, и так, сына вашего я вам вырастила, посмотрите, какого красавца! И с хорошим характером: он добрый, отзывчивый, товарища в обиду не даст. На радость вам и мне – его бабушке, отслужил в элитных войсках, поступил в университет и, с Божьей помощью, скоро его закончит. И что сейчас? Всё, что он достиг за это время, коту под хвост? Видите ли, ему в 25 лет захотелось жениться, приспичило именно сейчас! Можно подумать, что в 27 или в 28 он не успеет и опоздает.
И что, вы думаете, мне ответили дочка с зятем?
- А он у нас уже взрослый, самостоятельный, скоро оканчивает университет, и сам
вправе решать, что он хочет. В общем, что он хочет, пусть то и делает.
- Очень хорошо! – говорю я дочке. – Я рада за тебя. С этой девкой антисемиткой,
по которой сохнет мой внук, всё понятно: хороший парень, почему бы не прибрать его к рукам. Но вы, его родители, которые большую часть своей жизни прожили в Израиле,
на старости лет тоже стали антисемитами. Мозги у вас перестали соображать. Мне, бывшей фронтовичке, не хочется верить в это и не о чем мне с вами больше разговаривать. Правильно, - говорю я им, - в народе говорят, что дети наши враги. Можете думать и делать, что хотите, но внука я вам в обиду не дам!
 Вышла я из квартиры с высоко поднятой головой, хлопнув дверью, даже умышленно без своей родной палки. Пусть дети видят, что они сделали с матерью своим безразличием!
 А вскоре эта антисемитка стала приходить к нам как к себе домой. Придёт,
поздоровается, снимет обувь и быстренько шмыг к моему внуку в комнату. И я слышу, как они весь вечер шепчутся, шепчутся. А потом говорят, что это они так занимаются, учат какие-то конспекты. Я то, прожив жизнь, знаю, какие это конспекты! Через некоторое время они иногда стали стучаться и заходить ко мне в комнату. Говорили со мной об учёбе, о будущей работе, о нашей стране, самой счастливой для нашего народа, и, главное, о том, как крепко они любят друг друга, и, конечно, о предстоящей свадьбе.
  Я, конечно, и слушать не хотела о свадьбе, но моё сердце стало понемногу оттаивать перед этой настырной антисемиткой. А однажды она и внук попросили меня рассказать им о своей молодости, о войне,   о том, как  я познакомилась с дедом моего внука. И попали они в самую цель. Ведь когда мне не спится, а мне не спиться почти каждую ночь, я всегда вспоминаю свою молодость.
- Что сейчас за молодёжь? – начала я свой рассказ. – Встречаются, встречаются,
целуются, и лишь потом интересуются, кто ты такой и как тебя зовут. А курят молодые сейчас почти все подряд. Пускают дым в глаза и себе, и другим. Раньше у нас даже ребята не все курили, ну а девушки… у  них и в мыслях не было, чтобы закурить. Воспитывали меня в строгости. Мама каждый день провожала меня в школу, а бабушка встречала.
Стоило по дороге кому-то из парней состроить мне глазки или улыбнуться, как бабушка открывала на него такой рот, что этот парень не рад был, что родился на свет. Вот такой порядочной и не целованной я пошла медсестрой на фронт. А девка я была красивая, да и фигура у меня была не чета сегодняшним девицам, у которых рот не закрывается. И влюбился в меня на фронте один капитан. Вначале он и не говорил о своих чувствах ко мне, но мне это и не надо было говорить – всё это я и без слов чувствовала. Он повсюду ходил за мной и следил, как отец, - никого ко мне не подпускал. Все мужчины в медсанбате вздыхали по мне, а у меня в голове только ветер, да и этот самый капитан. Да и как могло быть иначе? Высокий, широкоплечий, голубые глаза, густые кудрявые волосы, о которых ломались расчёски. Мой внучек ну вылитый тот самый капитан в молодости. Помню, как сейчас, однажды в 43-ем году было утро 13 мая. Наш госпиталь попал под вражеский обстрел. Представляете, мы на поле боя, кругом падают снаряды, валяются пробитые каски, кругом воронки от снарядов, крики раненых. Все живые лежат в окопах. А я одна стою во весь рост и не обращаю на это безумие никакого внимания. Стою и думаю: «Всё, Сорка! Вот и закончилась в 19 лет твоя жизнь. Так ты и не успела ни с кем по настоящему поцеловаться, не успела после себя оставить потомство. Даже некому будет вспомнить, что жила где-то такая медсестра Сорка»… И так мне стало жалко себя,
и так мне захотелось разреветься во все лёгкие по-простому, по-бабьи, а слёз вовсе нет…
Хотела закричать, а рот слипся от грязи, и открыть его не смогла.… А тут подбежал ко мне мой капитан и кричит: « Ложись, дурёха!» и с силой уложил меня на землю, а сам накрыл меня своим телом. А я обняла его и стала жадно целовать. Думаю: «Хоть на прощанье за всю оставшуюся жизнь волю нацелуюсь!» Мой капитан тоже стал обжигать меня своими страстными поцелуями. И страх у меня пропал, и перестала я бояться этого артобстрела.
« Ничего не бойся, милая моя, счастье ты моё! – говорит мне капитан. – Вот увидишь, скоро закончатся все невзгоды, и будем мы жить вместе долго-долго! …
- А потом что с вами стало? – спросил внук.
- А потом подошли наши части, начался бой. И ранило в том бою моего капитана в
живот, а мне зацепило ногу осколком.
- А потом что? – настаивал внук.
- А потом, - говорю я, - суп с котом. Через девять месяцев у меня родилась девочка.
Это твоя мама. Капитан женился на мне и стал твоим дедом, с которым мы уже 67 лет живем, душа в душу…. Ну, что вам ещё рассказать? Ты знаешь, дни рождения отмечать я не люблю. Что это за юбилей, когда тебе уже за 85? Отмечать, что у тебя осталось…. И осталось ли? А вот тот тяжёлый месяц май, тринадцатое число, артобстрел, мой первый поцелуй, моя первая и последняя любовь – вот это самый дорогой день. И его мы отмечаем каждый год – собираемся всей семьёй за праздничным столом и вспоминаем нашу суровую  молодость. Вот и сегодня на нашем календаре с утра 13 мая – день нашей памяти.
- Бабуля, давай сегодня ты отдыхай, а мы с Орит сами накроем для всех праздничный стол.
- А справитесь без меня? – засомневалась я. – Это не яичницу поджарить.
- Мы будем стараться, бабуля, - успокоил меня внук. – Да и главное не что на столе, а кто за столом.
- Верно, - говорю, - внучек, верно. Пожалуйста. – И добавила, - Если что не будет
получаться, и будет нужна моя помощь, я всегда к вашим услугам. – А сама думаю: «Пусть поиграются. Наиграются и бросят. Я всё равно им помогу во всём – ведь это наш с мужем праздник. Да и внук мне не чужой. И эта его подружка, хоть и антисемитка, а всё же наших кровей. Узнала у внука, что у меня юбилей, и подарила мне мои любимые полевые цветы».
Сижу я, значит, жду, когда они у меня помощи попросят. А они на всех ноль внимания. Жарят что-то, варят и всё по своим книгам. Смотрю, повынимали ножом из тушки курицы все косточки, начинили её всякой всячиной и запекли в духовке до золотистой корки. Салаты приготовили, да такие красивые, что у меня, у которой на день только таблетки да пара сухарей, даже слюнки потекли. А когда эта антисемитка, за которой я уже наблюдала без всякой злости, достала из духовки трёхслойный штрудель,
Пожалуй, не хуже, чем пекли в моей молодости еврейские бабки, я без приглашения почапала на кухню. Очень мне захотелось познакомиться с кулинарным искусством молодых. Тут эта антисемитка у меня спрашивает:
- Баба Сора, а вы могли бы нам помочь украсить штрудель шоколадом и орехами
и нарезать его на порции. Мы думаем, что у вас это получится лучше.
Хотела я ей сказать, мол, какая я тебе баба Сора, но, взглянув на счастливое лицо
внука, ласково сказала:
- Конечно, внученька, только достану из шкафа сой праздничный поднос.
А потом я от неё узнала такое! Оказывается, она через пол года вместе с моим
внуком заканчивает университет, и они уже разослали свои данные на несколько крупных предприятий, где, может, нужны будут молодые специалисты. А пока она, в свободное от учёбы время подрабатывает в супермаркете кассиром. Заработанные деньги на себя не тратит, а собирает на будущую свадьбу. И так мне стало стыдно перед ней и перед моим внуком, просто передать не могу. Вытерла я платочком глаза и сказала им:
- Внучата мои дорогие! Я всю жизнь работала и в тайне от всех копила деньги на чёрный день. Копила я, копила, и только сейчас поняла, что это вовсе не на чёрный день.
Пусть чёрные дни будут у моих врагов. А эти деньги пусть будут на самый светлый день в моей жизни. Я их подарю вам, мои внучата. Тут хвати и на вашу свадьбу, и на часть выплаты долгов за новую квартиру. Остальные деньги, я думаю, вы заработаете сами и, не откладывая в долгий ящик, подарите мне парочку правнуков, таких же хорошеньких, как вы.

А внук мой обнял нас обоих, поцеловал и сказал:
- Спасибо, дорогие мои, что вы у меня есть!

От этих слов я очень расстроилась и решила перед праздничным застольем
немного прогуляться. Иду я по парку, гуляю, а тут на тебе, сидят на скамейке мои красавицы – подружки. Вот я вас подвинула и уселась рядом.