Русские женщины

И слезы ей вода, и кровь— вода,
В крови, в слезах умылася.
Не мать, а мачеха любовь,
Не ждите ни суда не милости…
(М.Цветаева)


     Было утро. Но из-за тумана и мороза ничего невозможно было разглядеть. Снежная пыль колола лицо, и колола кожу порывами ветра.
    Но княгиня лишь сильнее стискивала скулы и продолжала упрямо всматриваться в дальние точки на дороге.
     Конечно, там никого не было. Но ей, уже который день казалось, что она слышит глухие удары цепей, когда узники сбиваются с ритма привычного шага, и мужские голоса то чертыхаются, то взывают о помощи.
    От напряженного вглядывания и вслушивания, от бессонных ночей, от постоянно замерзающих пальцев женщина чувствовала себя плохо.
     Но она знала, что и ему, имеющему предрасположенность к чахотке, было в тысячу раз тяжелее.
     И еще она знала, что когда наяву услышит  голоса угрюмых узников, среди них не будет голоса ее мужа. Он будет молчать.
   Как молчал он, когда пять лет назад на ее глазах упал с лошади и сломал ногу.
   Как молчал, когда их дочь умирала, сжигаемая лихорадкой.
   Как молчал, когда его допрашивали, а потом был суд и читали приговор о деле декабристов и он попал в те 120 соучастников восстания.
   И за годы совместной жизни она переняла у него эту привычку – молчать. Хранить боль в себе, не опускаться на колени с бесполезной мольбой о пощаде.
      И сейчас, который месяц, изнывая от усталости, дорожных лишений и тяжестей, она молчала. Лишь черты ее лица стали упрямее и острее, а наполненные печалью глаза говорили красноречивее любых слов.
      Да, ее муж был знаком с Пестелем, одним из зачинщиков восстания. И она лишь догадывалась о его возможных посещениях собраний участников будущих событий 14 декабря. Его приговорили к двухлетним  каторжным работам (рыть канавы вдоль Московского тракта) и вечному поселению в Восточной Сибири. И это было не самое худшее. Кому-то досталось быть каторжником пятнадцать лет или смертная казнь…
    Каторжные работы вдоль Московского тракта…Тракт был важным почтовым центром, крестником Витуса Беринга, который отметил важность такой дороги для сообщения столицы с отдаленными уголками страны. И появилась почтовая линия.
     Почтовые станы попадались каждые 50-80 верст. Они все были похожи друг на друга. Черные избы со светелками, обнесенные высоким заплотом от лихих людей. Между стенами построены зимовья – небольшие избы с битыми печами из глины. Иногда попадались кормовища  – места хранения фуража для лошадей, где они получали роздых во время долгого перегона.
    В прошлом веке  на тракте насчитывалось 30 деревень, станков и станций. Сейчас их должно быть больше…
       Она не знала точно, где завершится ее путь. Знала лишь, что едет «в самые пустые леса, где никакого жительства не имеется, до Канского острога, до Тулуну, до Иркутска»

    Иногда, чтобы согреться, княгиня вспоминала жаркие летние дни на даче. Вот она в белом кружевном платье убегает по аллее, не хочет подходить к лошади, а князь все учит ее верховой езде и садит в седло перед собой. А чтоб она не боялась, обнимает горячей рукой, а другой натягивает поводья и  гнедая по прозвищу Королевна срывается с места…
    От этих воспоминаний становилось чуть теплее, но появлялись слезы, и, застыв на морозе, острыми стеклянными  сталактитами врезались в лицо.

    О Сибирь! Холодная снежная королева, забравшая ее Кая! Думала ли княгиня когда-нибудь, что ей придется ехать в самое ее сердце, чтобы разделить участь своего любимого?!
   
    Еще там, в столице, она думала, что это вполне возможно. Взять и отправиться в путешествие. Она слышала про Трубецкую и Волконскую. Это было у всех на устах. Многие жены декабристов получили отказ на просьбу отправиться вслед за мужем. А ее прошение через несколько недель было одобрено. Да, она лишалась своего титула и земли, почета и уважения. Но волна перемен летала в воздухе и захватила ее своими орлиными крыльями и было поздно сопротивляться.
    А когда собиралась в дорогу, было жутко и дико. Никто никогда не назовет ее княгиней, не оденет она больше бального платья и не увидит нового представления в театре.

О, видит бог!... Но долг другой,
И выше и трудней,
Меня зовет... Прости, родной!
Напрасных слез не лей!
Далек мой путь, тяжел мой путь,
Страшна судьба моя,
Но сталью я одела грудь...
Гордись - я дочь твоя!

     И еще был страх. Говорят, что ссыльным приходилось жениться на представительницах местных племен или специально присланных женщинах. Быть вдовой при живом муже она не желала. Да и чувство ревности сыграло в решении отправиться за мужем не последнюю роль.
     И вот, дни и ночи, по следам ссыльных. Нереальные, и потому неудачные попытки их догнать. И всюду – признаки, признаки их пребывания.
     Рассказы местных об Александре Радищеве, который в 1791 году отправился в ссылку в Илимский острог, и описал в дневнике бедное положение крестьян. О декабристах, которых  везли на каторгу   в деревянных телегах дальше на восток, через Канск, в Забайкалье, в Нерченские рудники.
      Так она узнавала Московский тракт с новой стороны
      О сколько горя он принес матерям и женам! Он  построен на крови и по  нему идут тысячи людей умирать или постепенно погибать в поселениях от безысходности и бедности.
     Но этот покрытый грязью и ухабами, этот кандальный и каторжный путь выполнял еще одну, самую важную функцию. Он был торговой дорогой. Процветанию селений на тракте способствовала русско-китайская торговля. От Москвы до Кяхты шел основной грузопоток товаров. Сотни повозок с чаем. Россия – основной покупатель китайского чая. Помимо чая из Китая везли шелка, пряжу, хлопчатобумажные ткани.
     И как же она любила поговорить на светских вечерах о необходимости этого тракта, как об одном из главных торговых жил России!
     Горькая усмешка появилась на лице княгини. Да и княгиней она сможет называть себя лишь последние дни.
     Ямщик, случайно оглянувшийся на сударыню и увидев кривую улыбку, счел ее знаком расположения и подбодрил женщину:
   -- Эгей, сударыня! Мы не сегодня-завтра уже в Канском остроге будем, а там и до князя недалеко! Но-о ! Заносит, нелегкая, если б не мороз!

     Да, Канский острог. Спасибо Милославу Кольцову, что есть он на этой земле. По расчетам ямщика и слуги, должны они в Канске настигнуть ссыльных.
     Вот удивиться князь, когда увидит ее!
     Они прожили с мужем 10 лет. И последние годы, особенно после смерти дочери, они, перенявшие друг у друга привычку молчать, когда в сердце боль,  отдалились. Все чаще душевные разговоры заменяла простая взаимная вежливость. Княгиня и после замужества, увязнув в светском этикете, шляпках, пудре и корсете, оставила свою горячность и девичью резвость. А после семейной трагедии вообще стала мало чем интересоваться.
      В ночь же, после того как мужу вынесли приговор и увели в тюрьму, она, растрепанная, лежа на кровати в мокрых подушках, прорыдала в истерике, и  как будто выплакала и свое прежнее горе, и сердце ее забилось от чувства разлуки. Еще одну потерю она не переживет.
     И единственным выходом было самое неразумное решение – отправиться следом…
     Княгиня уже кое-что знала о Канском остроге. Постоянное русское население появилось там лет сто назад и составляло сто человек. Острог служил одной из баз в продвижении русских землепроходцев на Юго - Восток России. С середины 18 века играл значительную роль в транзитной торговле местного населения сельскохозяйственной продукцией. С 1782 года - уездный город Томской области Тобольского наместничества. С 1823 года - окружной город Енисейской губернии. Хотя, наверное, это только название одно, что город!
    Сам Канский уезд занимал  огромную территорию, но при ничтожной плотности на  версту в три человека - настоящая пустыня!
     Ныне в Канске шло строительство первого каменного сооружения --  здания Спасского собора.
   
…Мороз сильней, пустынней путь,
Чем дале на восток;
На триста верст какой-нибудь
Убогий городок,
Зато как радостно глядишь
На темный ряд домов,
Но где же люди? Всюду тишь,
Не слышно даже псов.
Замерзли окна... огонек
В одном чуть-чуть мелькнул...
Собор... на выезде острог...
Ямщик кнутом махнул:
--Эй вы!? - и нет уж городка,
Последний дом исчез...
Направо - горы и река,
Налево - темный лес...

     Завтра…завтра они будут в остроге. В  этом непонятном для нее слове «острог» таилось что-то угрожающее, напоминющее острую кость большой морской ископаемой рыбы, которую она видела когда-то  в музее.
    И княгиня торопила ямщика, плакала, ждала встречи и боялась этой своей новой судьбы.
    Ямщик и слуга ворчали, что негоже в такую погоду торопиться, да и не было теплой коляски, пришлось теперь в открытой ехать, холодной.
    А ближе к вечеру разыгрался буран. Пришлось остановиться, не доезжая до города, на перевалочном стане. Внутри было черно от копоти, пахло щами и прелым деревом, было влажно, но тепло.
    -- Ждите погоды, можете и в жаркой избе погреться, -- сказал смотритель стана. – Этакая круговерть дня на два.
      Княгиня весь вечер беспокоилась, и глаза ее необычайно блестели сухим нездоровым блеском. Она отказалась от ужина и просто сидела за деревянным столом и грела в руках чашку с кипятком, изредка отпивая из нее и поглядывая в окно.
     Но даже если бы и не было мутного маленького окна, по вою ветра и хрипу снежной бури, перекрикивающей треск сгорающих сучьев в печи, можно было догадаться, что буран не утих.
     А княгине все казалось, что это не буран и огонь столкнулись меж собою там, за пределами их маленького деревянного убежища, где стихия огня отбивается от наступающего снега пальбой из пушки печной трубы, а это в ее сердце идет борьба огня и льда, холода и жара. И она не знала, кто побеждает. То огонь опалял ледяную глыбу, она таяла, и княгиню знобило, или глыба, жалобно плавясь, выливала на пламя теплую соленую воду, та испарялась и княгиню бросало в жар.
     Смотритель, узнав причину беспокойства, сказал, что кандальные проходили несколько дней назад, и уже должны идти дальше. Но из-за непогоды могли и в городе задержаться. Многие в пути пообморозились  заболели,  могли в Канске и остаться. Это уже как начальство прикажет. А в заключение добавил:
     -- Ой и неразумная ж ты, вроде и не девка уже! Сама на ногах еле держишься, и неизвестно, что с мужем. Ладно уже в окошко-то глядеть, спать ложись!
      Лучину потушили и стали ждать утра. Женщина металась в лихорадке.
   -- Видать, застудили, -- шептал слуга ямщику, ворочаясь на лавке. – Надо бы ей отлежаться…
    -- Да не будут они! Тем паче, опоздать бояться, эвон сколько времени догоняли, а тут совсем немного осталось…
    Наутро показалось солнце, и было непонятно, куда отступил буран после огненного обстрела
    И нужно было спешить. Ведь с Канска  кандальные тоже могли в любой момент отправиться в путь.
     Княгиня встала с трудом, и,  не смотря на плохое самочувствие, торопила сборы. Лошади не успели отдохнуть и шли медленно, с трудом вытаскивая копыта из наметенного за ночь на дорогу снега.
     Во второй половине дня на горизонте показались очертания города, зацвела на фоне заходящего солнца желто-рыжая маковка церковного купола и княгиня до боли всматривалась в этот  блеск.
     Но на въезде в город отскочило колесо, и ямщик, чертыхаясь, спрыгнул с телеги.
     Дальше княгиня пошла пешком.
     До конца дней своих она будет вспоминать этот путь. Свой этап по Московскому тракту, по центральной улице города. Она шла уже впотьмах, всматриваясь вперед и принимая звон в ушах за звон цепей. Она добрела до центра. Руки  и ноги налились свинцом. Как будто в они кандалах и сама она -- узница. 
     Справа была площадь, слева – церковь. В окно был виден стройный ряд свечей и доносился звук ангелських голосов. «Боженька, помоги мне, дай мне успеть…». Женщина перекрестилась и пошла дальше.
    В морозной тишине снежным пухом покрылись и ресницы и щеки, и подол платья.  И ее снежное одиночество нарушила какая-то баба, которая, видно, задержалась где-то и сейчас спешила в церковь . «Опоздала…» --подумала княгиня: «на службу на вечернюю…опоздала…»
    И вдруг, страшная боль отчаяния сдавила ее сердце.
    -- Девка, постой! Где каторжных держат, когда через город проводят? Где найти их!?
     Княгиня схватила ее за плечи, и глазами, всем телом своим готова была вытянуть каждое слово.
    --  Дак это известно всем!  Держат их в бараках на краю города. Но седня там нет никого, они утречком ушли, как распогодилось…а когда следующие будут, я не знаю..Ой, да отпустите же вы меня, ради Бога, а то овчинка трещит по швам!
    Вот и все. Опять искать силы, чтоб не упасть. Опять сквозь боль и звон в голове идти, ехать, подставляя лицо колючему снегу и свирепому ветру…
    А может, он уже стал призраком и в этом городе поют ему панихиду, и дымом церковной свечи полетел он в холодное белое небо.
    Так думала она и волочилась дальше, надеясь дойти до бараков.
    А потом подкосились ноги. И было холодно. И было черно. И темно.

   Очнулась она от голоса той же бабы. И не могла понять, как эта баба сидит возле нее, а она лежит на кровати в какой-то комнате, напоминавшей лечебницу.
    --  Ну вот как хорошо, Вы и проснулись! А я Вас запомнила тогда, когда Вы в меня вцепились, напугали-то.. А потом в церковь Ваши мужики приехали, ищем мол барыню, ну я и поехала с ними…а нашли мы Вас уже на другом конце города, еще бы маленько и совсем околели бы, мороз-то какой, а Вы через весь город, пешком! Надо было в церковь, со мной…, -- княгиня слушала и не слушала, радовалась теплу и печалилась холоду в сердце.
    -- А мне слуга-то ваш рассказал, что вы, значит, героиня, или как там это называется, декабрьская, за мужем вдогонку, думали успеть…Я вот и молиться за ваше здоровье и душевное спокойствие ходила. И, знаете, не зря молилась. Ямщик-то ваш, в одном из больных, что на первом этаже среди бездомных лежат, князя признал! Дай-ка говорит, проверю, а не оставили случаем с этапа парочку больных в хоспитале, наш князь, говорит, шибко слабы на здоровье…Ой-ой, что ж это вы, куда, вам же нельзя! Помочь встать? Да как же-е…как же я смогу, меня же накажут за тако!…ну ладно- ладно, доведу, понимаю, что все равно поползете. Если уж по морозу всю Московскую прошли, то тут, один и етаж, и подавно…

*   *   *
        Княгиня сидела на коленях у кровати мужа и гладила его руку. Другую ее руку он крепко сжимал в своей и все говорил, всматриваясь ей в лицо и не веря, что она – не сон, не призрак его болезненных видений, и что, если бы он тогда, на пути в этот острог, сдался, не увидел бы он этих милых и самых дорогих ему глаз, не ощутил бы тепло этих сухих и нежных рук.
     И много дней молчания обернулись водопадом слов и салютом эмоций, чего так давно не происходило с ним.
     -- Ты не переживай, что здесь так безлюдно и развлечений нету. Зато степь кругом. И Бог как будто ближе. А все остальное будет. И театр. И всякие фуроры. И торговые ряды. И музей, и площадь, и Церковь каменная достроится! И герб у острога будет, как у настоящего города! Не веришь? Да вот хоть бы и сноп пшеницы! Чем не знак для герба? Вот увидишь…И мы с Вами будем гулять мимо всех этих красот и забудем наши несчастия…И у дочки нашей будет много братьев и сестер, и они будут жить здесь и строить этот город. И любить его. И я теперь всегда буду Вам все рассказывать…Я и не думал, что Вы у меня такая смелая…А если бы не моя болезнь, которая обострилась настолько, что меня и еще четверых оставили здесь умирать. И если бы не Ваша болезнь…то и не встретились бы мы вновь…На все воля Божия…Но теперь-то нам обязательно нужно вылечиться. Думаю, и здесь попробуем обустроиться, да?..
        А княгиня лишь сжимала его руку и плакала. Да ей теперь любой острог милее самого Петербурга. Даже Канский. Лишь бы все живы. Лишь бы они вместе, и  лишь бы в окно был  виден вновь соединивший их  Московский тракт.

Душе моей милого голоса звук
Мгновенно послал обновленье,
Отраду, надежду, забвение мук,
Отцовской угрозы забвенье!..
…«Иду!» Посылало мне ласку свою
Улыбкой лицо испитое...
И я подбежала... И душу мою
Наполнило чувство святое.
Я только теперь, в руднике роковом,
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на муже моем,
Вполне поняла его муки,
И силу его... и готовность страдать!..
Невольно пред ним я склонила
Колени - и, прежде чем мужа обнять,
Оковы к губам приложила!..


Литература:
Библиотека Канского краеведческого музея
Интернет, сайт города Канска
Книга Царева «Градостроительная летопись»
Поэма Некрасова «Русские женщины»

Команда «Сталкер»:
Мазурова Елена Александровна, педагог ДДЮТиЭ
Мазурова Клавдия Александровна, педагог ДХШ,
Коваленко Александра Сергеевна, ученица ДДЮТиЭ
МИРОМАНОВ Иван Александрович, ученик ДДЮТиЭ