Глава 5

И снова проснулся Данкел не самым лучшим образом. Всю ночь его мучали кошмары, рожденные холодом и сыростью, тьмой и звериной тоской тюрьмы.
Не имеющие формы серые тени гнались и гнались за ним то по мрачным коридорам, то по гнилым болотам, желая извергнуть душу из тела, высосать горячую кровь, поглотить, уничтожить и не было от них спасения. Эти сны не раз и не два являлись мужчине и раньше, выдавливая на коже пот, заставляя сердце биться не в такт.
В горле пересохло и Данкел, поднявшись с кровати, поспешил напиться воды.
За окном уже вовсю светило солнце, день шел к полудню. Но ему не было жалко ранних предрассветных часов. Их у него будет много. Ясных зорей, запаха моря и водорослей, пения птиц. Уже завтра он двинется в путь. Вот когда лучше встать рано. А сегодня, несмотря на кошмары, его тело набралось во сне сил, Данкел уже не чувствовал себя таким разбитым, как на днях, думы о завтрашнем грели душу.
День вчерашний выдался непростым и мужчина в очередной раз убедился, что судьба шутит с ним шутки. Сначала Федр...

Мальчишка, на несколько лет его младше, хилый, но чистенький, как из коробочки вынутый, сидел целыми днями на скамейке у своего дома и улыбался чему-то своему, нездешнему. Его, конечно, считали дурачком, обзывали и не брали в игры, но Федр и не стремился в компанию. Ему было хорошо и на своей скамейке.
 Таких редко кто любит, и когда сын кожевника Вольмар, детинушка, в свои юные годы уже похожий на молодого бычка, забавы ради сбил с малахольного шляпу, а потом и в зубы решил дать, чтоб не плакал, за Федра вступился только один человек.

Потом, когда мать Федра смазывала ему синяки и ссадины мазью из горшочка, качая головой и охая (Вольмар, не знавший, что драться можно еще и головой, собрал выбитые зубы и скрылся, но сначала здорово отмутузил противника), мальчишка сам подошел к Данкелу и очень серьезно предложил ему дружить. Его отец был десятником и погиб в сражении. В округе все знали, что он герой. И если пацан сам не мог себя защитить, то должен был, по мнению Данкела, найтись человек на эту роль. Он пожал худенькую ручку Федра.

Шли годы, один из них шатался по городу с ватагой молодцов (среди них был и Вольмар, забывший обиду), другой писал свои первые стихи о любви, помогал матери шить одежду и читал запоем книги, оставшиеся еще от деда. Но в их отношениях ничего не менялось. Федр не знал, чем занимается Данкел, да не очень и интересовался. Он вообще редко показывался на улице и был чрезвычайно рад, когда друг приходил к нему поболтать.
 Разлучила их стража, невовремя заглянувшая в кабак "У крота", когда там гуляла подвыпившая компания. Кто-то узнал шапку своего друга на чужой лысине и все входы-выходы вдруг ощетинились копейными жалами.
Пять лет Данкел не видел Федра, особо о том не грустил (не до того было, да и в последнее время заглядывал он к нему все реже), и вот вчера вдруг встретил. В заледенелую душу будто солнце заглянуло. Федр ни капли не изменился и было мужчине стыдно врать ему и очень неловко с повзрослевшим, но все таким же чистым и добрым мальчиком, каким он был больше 20 лет назад. Как не хотелось Данкелу идти... Чтобы ему подливали чай и подкладывали лучшие куски? Чтобы наивно спрашивали, как там, в далеких краях, с погодой и что носят люди? Гость искренне считал, что недостоин такого обращения, сердце ныло от боли, но отказать человеку, впервые на воле назвавшему его другом, не мог. И вечером, тяжело уронив голову, постучал в знакомую дверь с все тем же вишневого цвета крыльцом под ней. Постаревшая мать Федра продолжала шить на заказ, а ее сын, чудом перенесший оспу, сочинял для неграмотных когда письмишко, а когда и стихи девушку порадовать и жили они небогато, но дружно. И было Данкелу в их доме, как в детстве, хорошо и спокойно. Только раньше глаз прятать было не надо, да сочинять небылицы. От них мужчина узнал, что его мать, с которой он давно уже не жил, умерла два года назад, так ни разу и не пожелав проведать сынка. А может, и не знала ничего бедная одинокая женщина, кто ж теперь подскажет? Один бедолага, слышал Данкел, несколько лет жил под самым тюремным холмом, разводил свиней, знал многих надзирателей, а своего брата увидел, только когда тот освободился.
Тюрьма не больно-то разговорчива.
Уходил Данкел уже ночью и за первым же домом, наплевав на собачий брех, выдавил из себя рыдания, копящиеся целый день.
 О последнем родном человеке. О честных людях, не взявших за жизнь ни монетки чужой и верящих, что все таковы. О себе, заплутавшем в темной чаще и только-только начинающем видеть впереди просвет. А потом, вороном пролетев пол-города, нашел старенький родительский дом и долго стоял у слепых заколоченных окон.
 
А еще раньше, до прихода в дом Федра, была встреча с Анхен. Нет, просто Ан, судомойкой из корчмы в соседнем городке. Здесь все было проще. Встретились, воспылали, виделись каждый день... А потом Данкел, вернувшись однажды заполночь, вышиб из постели тогда еще молоденькой девчонки ее ухажера кулаками, сплюнул, да и сам обратно в окно ушел, пока отец и братья Ан ломились на шум с дубьем в двери.
И вчера разговор короткий вышел. Посидел мужчина, повертел кружку с чаем по столу, рассказал, как Нике кошку с дерева снимал, ну, посмеялись немножко.
Вспомнилось некстати, как девка в окно ему кричала, чтоб вернулся, что жить без него не сможет, засохнет, чтоб простил. Ни тогда, ни сейчас он ей о жизни своей не больно и рассказывал, но Ан, наверное, о чем-то догадалась. Да и раньше могла догадываться. От хорошей жизни в окна редко кто ходит и на четвертом десятке не седеет тем более. Ну и пусть.
Долго засиживаться не стал, чай нетронутый оставил и ушел.
И дом Ан он узнал. Тот самый дом, на который он вышел из тумана вчера и во дворе которого позаимствовал одежу. Вернуть ей эти тряпки, что ли, пока вдова не выбросила? Хотя ну их обоих...
 
От воспоминаний поселилась в сердце, словно крыса, печаль. Вздохнув, Данкел оделся и зашагал вниз, в обеденный зал "Китобоя". В животе противно ворчало, да и от кружечки-другой неплохого местного аранолского пива мужчина отказываться не собирался. В зале было не особо многолюдно, но и не пусто, кто-то уже успел выпить свою норму и лежал щекой на уроненных на стол руках, двое или трое тягуче выли жалостную песню, незнакомую Данкелу. Он заказал сыру, яичницу с салом, пива и хлеба, а в ожидании снеди присел на свое уже привычное за эти два дня место. За поясом у него со вчерашнего дня висел небольшой нож, приобретенный на рынке вместе с другими необходимыми мелочами. Не горожан пугать, так рыбу почистить сгодится, помнится, подумал он вчера, расплачиваясь с торговцем.
На нового посетителя никто особо внимания не обращал и Данкел, кивнув хозяину, спокойно сидел, поглядывая на соседний стол. За ним шла игра в кости. Какой-то мужик с огненными волосами, сейчас скрывающими все лицо, азартно тряс стаканчиком и грозился обобрать своего соперника догола. Против него сидел охранник "Китобоя", временами бросающий взгляды на входную дверь. С чего бы это хозяин позволил своему работнику вести игру, отвлекаясь от дела - Данкел не знал. Перед рыжим была уже солидная горка монет, охранник крутил в пальцах последний грош. Заметив взгляд мужчины, он бросил на него короткий взор и пробурчал:
-Да, везет тебе, уважаемый... А вот только думается мне, что эта монетка еще принесет мне сегодня удачу. Не зря же подарил ее мне мой отец, собирая в дальний путь...
 Потом, сверкнув глазами, охранник добавил:
-А если проиграю ее, то одно останется - уходить из сего заведения, да искать другую работу, где платят вперед. Может, другой человек наведет здесь тогда больше порядку и в питейный дом не будут проникать разные... неожиданные люди. А, как думаешь, хозяин?
Хозяин что-то неопределенно промычал, вытирая руки полотенцем. Данкел, угадавший, что последнее относилось к нему, и бровью не повел. Охранник не мог простить, что его не было в кабаке и не довелось вышвырнуть прочь сумасшедшую девчонку, о которой в заведении уже ходили легенды. Ну и пусть.
Принесли его заказ и мужчина принялся за еду. За соседним столом катились кости, слышались возгласы, но Данкел уже потерял интерес. Наметанным глазом он определил, что охранник шельмует и ничуть не удивился, допивая пиво и собираясь взяться за яичницу, что горка монет перекочевала на другую сторону стола. А еще через минуту с трубным ревом рыжий недотепа проиграл последний медяк и вскочил из-за стола. Охранник свое дело знал и успокоил его парой слов, подвинул большую утешительную кружку пива и вскоре они уже были чуть ли не друзьями.
-А то может призаймешь денег, да продолжим? Ты ведь везучий, я вижу... - проговорил охранник весело. Рыжий, уже плохо держащий на весу голову, повернулся влево, вправо...
 Приглянулся ему в роли кредитора, конечно, Данкел. До него было всех ближе, а ноги могли и подвести.
-Эй, почтенный! - гаркнул мужик, надвигаясь на соседний стол грузным телом - Одолжи мне пяток монет!
-Нет, - сказал Данкел мрачно. Эта история начинала его раздражать. Охранник прятал ухмылку в усах.
-Ты мне не веришь, да? - грозно вопросил незадачливый игрок - Я Реон, сын Абая, меня все знают здесь! Любой подтвердит, что я отдам!
В таких случаях полагалось называть свое имя в ответ, но Реон, сын Абая, ждал зря. Данкел прожевал кусок и негромко произнес наконец:
-У меня нет для тебя денег.
-Врешь! - набычился Реон. Пиво, видно, ударило ему в голову - У тебя есть деньги, я знаю!
-Откуда? - поинтересовался Данкел.
-Что?..
-Откуда знаешь?
Реон не нашелся, что сказать. Может он и понимал, что перегибает палку, да только за него сейчас говорило выпитое и он сменил тему, уже откровенно нарываясь:
-Да и то верно, откуда деньги? Одет ты как последний босяк...
Тут он помолчал, ожидая ответного выпада. Данкел молчал и тянулся к яичнице.
-Да и жрешь какую-то дрянь! - закончил Реон, впадая в пьяную радость и смачно плюнул мужчине в тарелку - Лопай свою яишню!
 -Пойдем, дядя, на воздух, - опередив решившего-таки вмешаться охранника и глядя в мутные круглые глаза дурака, сказал Данкел и поднялся из-за стола. Реон был старше его раза в полтора, толще в два, выше на голову. Заметив на поясе Данкела ножны, дуралей захохотал:
-Пойдем-пойдем! Только если ты думаешь, что это нож, то ты не видел ножей еще! Вот это нож!
И он хлопнул по богатым ножнам, в которых, уж верно, клинок был знатный. А что длиннее данкелова вдвое, это уж точно.
Но Данкел не собирался хвататься за нож. Он бы, может, и вовсе предпочел не трогать детинушку, а оставил его охраннику и посмотрел, как бы тот успокаивал этакого верзилу, но Реон перешел уже все границы. Свою надо голову на плечах иметь, а не каждого сопитуху слушать.
Нет, нож ему был не нужен. Баран волка не съест. Потянувшиеся было поглазеть на зрелище во двор за бойцами люди уже через минуту возвращались назад, недовольно бурча. Данкел насовал Реону в рожу поразительно быстро и незрелищно, а на валяющегося в пыли пьяницу кому интересно смотреть...
 Охранник, уже занявший свое место у двери, молча проводил Данкела глазами, а хозяин предусмотрительно подал ему за причиненные неудобства еще кружку пива. Реона они нагрели хорошо, хватило бы и на закуску, но мужчина не стал ничего говорить на этот счет. Только сильнее захотелось, чтобы настало завтра. Пива, однако, Данкел выпил. Дают - бери, бьют - беги.
Выпивохи немного поговорили о произошедшем, но скоро тема себя исчерпала и "Китобой" зажил своей обычной жизнью. Мужчина задумчиво сидел, поглядывая вокруг, а солнце тем временем, перевалив за полдень, постепенно катилось по небосклону на закат. Данкел подумывал уже покинуть кабак до вечера, прогуляться, пока позволяет погода, но неожиданное происшествие спутало его планы.
Он только собирался вставать из-за стола, как не успевшая еще потемнеть от времени дверь заведения отворилась и на пороге появилась худенькая девушка с черными волосами, хорошо знакомая мужчине за последние дни. Вот уж о ком он не вспоминал практически и не чаял увидеть, так это Ника. И что бы ей было надо?
 Пройдя мимо не ставшего испытывать судьбу охранника, девчонка нашла Данкела глазами и, явно испытывая облегчение, поспешила к нему. Сегодня она была в темно-зеленой юбке до колена и белой блузке, при распущенных волосах и выглядела увереннее, чем обычно, и, чего греха таить, хорошенькой до невозможности.
-Привет, - кивнул ей Данкел, откидываясь на спинку стула и невольно улыбаясь.
-Здравствуйте, - пробормотала девушка и, опустив глаза, залилась краской.

О вчерашней встрече двух старых знакомых Ника не знала, так как парализовавший ее волю страх долго не проходил и она просидела в своей комнате до самого вечера, не решаясь выйти. Анхен, встреченная ею на кухне, куда девушка волей-неволей все-таки пошла, подгоняемая язвительными замечаниями внутреннего голоса, не особо ругалась, а по большей части выспрашивала все, что касалось ее отлучки и Данкела. И больше даже, кажется, Данкела.
Ника рассказала все, как на духу, промолчав только об истинной истории их знакомства и немножко приукрасив героизм мужчины.
Анхен выслушала, дала племяннице перекусить и прогнала в постель.
Того только девушке было и надо.
Перед сном все ее думы были о Данкеле. Как он там? Что делает? Вспоминает ли о ней? С тревогой думалось, что Анхен теперь ведь не даст им увидеться снова. Это сегодня она что-то подобрела, а что завтра будет? В конце концов всезнающий внутренний голос сообщил своей хозяйке, что она влюбилась и ничуть не расстроенная этим девушка заснула, обнимая Лапу. Снилось ей что-то очень приятное, но не запомнившееся.
 Наутро Ника умылась во дворе (при папе можно было и дома), обоняя что-то вкусное с кухни, испортила кошке охоту на воробьев и направилась в дом в надежде успеть чего-нибудь поесть перед неотвратимым наказанием за самовольство. Анхен сидела на кухне и рисовала заварник, оставшийся ей от бабушки. Племяннице она буркнула приветствие и велела наливать себе суп и садиться за стол. Так Ника и сделалала. Полной неожиданностью для нее стало, что после завтрака, мытья посуды и уборки дорожки у дома тетка позвала ее в дом и, вручив какую-то перчатку, сказала, чтобы Ника отнесла ее своему новому знакомому. Забыл, дескать, на столе. Девушка не стала спорить, естественно (хотя интересно, как это "забыл на столе". Анхен пустила его в дом?), а напротив, возблагодарила всех богов за такой подарок. Исполнялась ее мечта! Хотя Анхен сказала ей обернуться туда и обратно поскорее, Ника все-таки пожертвовала десятком минут, чтобы переодеться. Выглядеть ей хотелось по возможности красиво. Посмотрев на принарядившуюся девушку, тетка с сомнением в голосе разрешила ей еще немного погулять по городу. О таком царском великодушии Ника и не мечтала и подумала, что иногда Анхен бывает даже сносной.
Город улыбался вместе с ней, пахло одуряюще цветами, солнце светило с вышины. Какой-то удалец, едущий на коне, при виде Ники подкрутил усы и подмигнул, что было очень приятно. Девушка улыбнулась ему, не удержалась, чтобы посмотреть на блистающий доспехами отряд градоправительской стражи, куда-то во всю прыть скачущий, задержалась у красивой часовни, где виднелись люди в жреческих одеяниях... И к "Китобою" пришла уже после полудня.
 Взволнованно толкнула дверь, нашла глазами Данкела (хорошо, что за помощью к хозяину обращаться не пришлось) и поспешила к нему. Проклятый румянец при первых же словах мужчины залил щеки.
-Вот, это ваша перчатка. Вы ее забыли вчера на столе... - продолжила она.

Данкел машинально полез сразу в оба глубоченных кармана и из левого извлек точь-в-точь такую же сероватую нитяную перчатку, оставшуюся, как и ее товарка, от покойника-мужа глупой вдовушки. В правом кармане оказалась дырка и мужчина подумал, что если и оставил перчатку, то не на столе точно.
-Хм, спасибо, - взял он из тонких пальчиков вещицу и сунул в целый карман - Ан... Анхен на тебя не ругалась? Да ты садись.
-Нет, почти нет, благодарю... - улыбнулась застенчиво девчонка, присаживаясь на свободный стул. Данкелу захотелось что-нибудь сказать. Что-нибудь вежливое и остроумное, что говорят нормальные люди для поддержания разговора. В голову ничего не шло, сказывалось отсутствие практики.
-Ты сегодня выглядишь лучше... - ляпнул он и случайно попал в точку. У Ники даже уши (между прочим правильной формы и очень изящные) порозовели от похвалы.
-Спасибо, - произнесла она, бросила на мужчину короткий взгляд из-под ресниц и добавила - Вы тоже.
Вот уж на что Данкел надеялся! Он смотрел на себя в зеркало вчера и очень не нравился сам себе, несмотря даже на то, что подстриг бороду и помылся. Сытная пища, как он считал, должна была помочь если не стать прежним, то уж приблизиться к тому облику.
А девушка, осмелевшая от приятного начала разговора, спросила о волнующем ее:
-Вы давно здесь не были, да? В городе?
-Пять лет, - пожал Данкел плечами, сохраняя бесстрастное выражение лица, но про себя взмолившись богам, чтобы Ника не стала развивать эту тему. Слишком свежи были воспоминания. Боги остались глухи.
-А где вы были?
Данкел прикрыл глаза. Мрак темницы тут же поглотил весь мир. Мрак, едва рассеиваемый тусклым светом, сочащимся из окошка и щелей в двери. Лица людей разглядеть было можно. Корявые то были лица, угрюмые, какими и неробкого напугать можно.
В их камере в оковах не было ни одного, но драться не дрались. Не все ж убийцы там собрались, да грабители. Не все и виноваты-то были. Оговорить можно всякого. Или по ошибке схватить.
Мирный настрой ценили. При большом желании можно было и весточку на волю послать. Данкел никому не писал. Дружков его, попавших вместе с ним в жернова, кого не размололо сразу в пыль, разбросало по свету. Кому в других городах давно аркан вили, кто ушел прямо на рудники, или соляные копи. Через десятые руки получил он о главаре известие, да и то печальное. Зарезали свои же спящего. А матери... Тогда казалось, что так и надо, а сейчас все бы отдал, чтобы хоть словечко, ее руками написанное, иметь...
-Далеко отсюда. В Иланге, - произнес мужчина, открыв глаза. Иланг был городком маленьким, зато портовым, и находился действительно далеко, чуть не в неделе пути. Из Иланга был один воришка, чуть не унесший у Данкела кошелек почти 10 лет назад, а потом вступивший в их шайку. Имя его где-то потерялось, а название города в память врезалось.
Ника, похоже, почувствовала, что об этом говорить мужчина не желает. Да и могла бы по его виду сама понять, что не на солнышке он в Иланге загорал!
-А здесь... надолго? - спросила она наконец.
-Завтра уйду, - отвечал Данкел. Об этом говорить было легче, и он добавил-Хочу устроиться на берегу моря.
 Девчонка вскинула на него глаза и в них когда-то неплохо разбиравшийся в людях мужчина прочел смешанные страх, разочарование, мольбу... Ника вскочила из-за стола. Кажется, она готова была расплакаться.
-Мне пора идти! - задушенным голосом воскликнула девчонка и бросилась к двери. Данкел удержать ее не успел. А может оно и к лучшему? Пусть выкидывает из головы всю свою малолетнюю глупость. Лучше уж так, одним махом со всем покончить. Он ведь видел, что у нее на уме...
Ну, потом она поймет, конечно. Успокоится. Найдет себе другого, гораздо больше подходящего юной девушке. А сейчас пусть плачет? Замыкается в себе? Из красивой, открытой и доброй девушки превращается опять в затравленного зверька?
Это было уж слишком и Данкел поднялся на ноги. Он еще успеет ее догнать. И в тот же миг голоса и смех, уже довольно давно доносившиеся из-за двери сменились совершенно жеребячьим гоготом. Раздался тонкий крик, прервавшийся слишком внезапно, чтобы поверить, что это произошло без чужой помощи. Голос принадлежал Нике.
Дверь распахнулась от хорошего пинка и Данкел выскочил во двор, щурясь на солнце.
Компания из шести здоровых нетрезвых мужиков... Тоненькая фигурка в поросших рыжим волосом руках одного из них... В руках Реона, зажимающего ей рот...

Получив по морде и повалявшись на земле, мужик подумывал было, малость протрезвев, пойти домой, но тут встретил одного приятеля, потом второго, третьего... Вместе они опять набрались, раздухарились и оказались в конце концов снова у "Китобоя".
Что они там хотели сделать с девчонкой посреди белого дня и при свидетелях, Данкела не интересовало, как и то, каким образом они здесь оказались, и даже то, кто они вообще такие. Он просто безжалостно сломал Реону челюсть, еще одному здоровяку ударом в висок выбил последние остатки ума, краем глаза заметив, что Ника, освободившись из рук занятого своим лицом Реона не убегает, а стоит, прижав руки к груди, третьего, начавшего было набегать, отбросил ногой...
 Левый бок ожгло болью раз, другой и Данкел не успел дотянуться до горла четвертого. Слева было мокро и больно, мужчина взглянул на детину с окровавленным ножом в руке, отступающего от него с напряжением в позе, на еще двоих, не особо, похоже, понимающих, что вообще к чему и ноги его подвели. Лежа на спине, Данкел глядел несколько мгновений, как выскочивший из кабака охранник сбивает гуляк на землю, а потом перевел взгляд на небо.
Это была гораздо более радостная картина. Белые облака медленно плыли себе по синеве, не понимая, как можно о чем-то волноваться, куда-то спешить, если можно просто вот так плыть по небу. Небо было великолепным и просто бездонным. Потом солнце почему-то перестало слепить глаза, Данкел начал различать все более и более мелкие детали громадной картины небосвода, птицы, кружащиеся в вышине, будто бы выросли вдвое, потом втрое и мужчина понял, что летит. Все выше, выше, выше...
И вот, в тот самый миг, когда он почти понял, что чувствуют облака, влекомые ветерком, поддерживающая его тело в полете сила исчезла. Беззвучно заплакав от обиды, что не познает блаженства, кувыркаясь в воздухе, Данкел полетел вниз. Удар о землю был силен и мужчина открыл глаза. Над ним, смутно различимое сквозь слезы, склонилось бледное личико в обрамлении черных волос. Оно было встревоженно. Конечно, ведь его обладательница тоже не знала, как живут облака... Потом лицо сменилось на другое, мужское, хозяин которого зачем-то оттягивал ему веки и бесцеремонно ощупывал в самых разных местах. На него смотреть было неинтересно и Данкел закрыл глаза.
Когда он открыл их снова, то увидел Ан. Она тоже была встревоженна и, кажется, даже плакала.
 Сейчас она была похожа на ту, прежнюю Ан гораздо больше. Приобретенные с годами, а теперь куда-то исчезнувшие суровые морщинки не красили ее. Такая Ан ему нравилась больше. Данкел хотел сказать ей, чтобы не плакала, что ничего ведь не произошло, шевельнулся и отчего-то снова закрыл глаза. Мечта об облачной жизни все еще грела душу.

А потом, однажды, он очнулся и понял, что к облакам его не пустили. Он лежал в кровати, за окном в ночи светили звезды, а рядом на стуле дремала знакомая девчонка. Неподалеку аккуратно лежали его одежда и вещи (а среди, должно быть, мешочек с деньгами), которые он оставил в комнате "Китобоя". Но сейчас мужчина был не в кабаке, это точно. На стене прямо над ним висела картина, смысл которой в полутьме разобрать было сложно.
Слева в боку тупо ныло. Медленно, очень медленно возвращалась память, а вместе с ней и заботы мира, куда его стащили почти с самых небес. Но это больше не страшило. На земле есть, ради чего жить. Добрые люди. Любовь. Дружба. Красота. А еще здесь тоже есть свое небо, имя которому - море.
И он думал о море и о домике на скале, где тарелок на столе почему-то всегда было три, пока шелест волн не вошел в его спокойный сон. И был он в те часы счастлив, как только может быть счастлив человек, живущий в этом полном скорбей мире.