Свержение императора Элагабала 221г..

Рим, январь 221г.

        Этим утром императора Элагабала ждало необычное известие. Преторианцы не прислали ему дневной стражи. В последнюю неделю или две их поведение изменилось, что заметил даже не отличавшийся проницательностью август. Воины стали хмуры, начали вдруг собираться в укромных уголках и шушукаться между собой. При виде императора, приветствовали его формально, безо всякого энтузиазма, а при разговоре старались не смотреть в глаза. Что-то явно происходило, и неявка дневной стражи во дворец было уже событием, которого нельзя было не замечать. Элагабал замечал, конечно, но, за два с половиной года самых разнузданных бесчинств не столкнувшийся ни с каким противодействием, и потому потерявший от безнаказанности чувство реальности, не придавал значения. Занятый по-прежнему в основном пирами и оргиями, он думать не хотел о возможной опасности. Мятеж восточных легионов, и тот ничуть не занимал императора. Элагабал лишь приказал раскассировать мятежный 3-ий Галльский легион, а город Тир, бывший центром восстания, лишил прав римской колонии.
            Доносчик на днях сообщил на ухо императору о предполагаемом заговоре среди солдат претории. Он записал имена подозреваемых стилосом на восковые дощечки и передал августу. Имен было много, но Элагабал, занятый какой-то очередной забавой, отложил решение на потом, а затем куда-то потерял донос. 
         Единственная мера, которую предпринял император, почуяв перемену в настроении претории, была, как всегда у Элагабала, претенциозна и абсурдна. Он распорядился выковать плиту из чистого золота и вмуровать ее вместо булыжников под окнами своей спальни в Палатинском дворце.
- Если богу будет угодно, чтобы я ушел из жизни, то я сделаю это таким способом, как не делал никто из людей, - пояснил недоумевающим придворным Элагабал.
        Эмпедокл, по легенде, бросился в жерло Этны, дабы прославиться необычной смертью. Элагабал же решил, в случае наступления безвыходной ситуации, выброситься из окна и разбиться о золотую плиту. Впрочем, на всякий случай император предусмотрел и другой вариант – велел изготовить длинную иглу, тоже золотую, с тем, чтобы ею заколоться. Отдав эти распоряжения, август, как ни в чем ни бывало, отдался своим обычным делам – пьянству, разврату и всевозможным нелепым выходкам. В один день он разъезжал по Риму в колеснице, запряженной четверкой огромных собак. Точнее, не разъезжал, а бешено носился, пугая прохожих и опрокидывая лотки уличных торговцев. Выезд принес новые ощущения и море удовольствия. Император был счастлив. В следующий раз он решил повторить поездку, но вместо собак впрячь в колесницу слонов. Двух морщинистых чудовищ с длинными хоботами и ушами, словно плащи, на днях доставили в Рим с Востока – Элагабал готовился праздновать триумф над мятежниками Вера и решил включить слонов в торжественную процессию. Конечно, триумфы, по римским законам, полагалось праздновать лишь над иноземцами и варварами, но императора это обстоятельство ничуть не смущало. К тому же, приближалась намеченная свадьба с «ослом» Зотиком. Погруженный в радостные мысли Элагабал решил этим же вечером весело подшутить над друзьями и собутыльниками, для чего приказал на пиру подмешать в блюда кал. При этом, сам отнюдь не отказался отведать кушанья и был доволен, считая, что таким образом всех разыграл.
        Друзья императора тоже старались не упустить своего. Протоген, назначенный после утопления Кордия префектом Рима, явился в имение почтенного сенатора Помпея, потомка Помпея Великого, обладавшего большой коллекцией драгоценных камней. Протоген велел заковать Помпея в кандалы и бить палками, словно раба, пока он добровольно не отдаст камни.
        Так, вкратце, шли дела до того самого дня, когда император вдруг не получил дневной стражи.         

        Раздраженный нерадивостью преторианцев, Элагабал все утро провел, гневно расхаживая по дворцу. Слуги, рабы и евнухи, видя недовольство повелителя, подобострастно раскланивались и старались поскорее скрыться с глаз. Одного встреченного холуя с подносом император таки, дав волю чувствам, повалил на пол и от души отпинал ногами. Тот, скорчившись, скулил. По коридорам дворца плыл приятный запах – в сосудах из оникса, что холуй нес на подносе, были благовония, драгоценный нард, только что доставленный из Аравии. Раздухарившись, Элагабал заскочил на кухню, разогнал поваров и отменил варку пищи, затем накатил секстарий вина и вывалился на отяжелевших ногах в сад. Светило солнце, но в саду стояла странная тишина. Не пели, как обычно птицы, не орали павлины и даже мухи не жужжали. Все будто вымерло. Ощущение было недобрым. Побродив в одиночестве, император хотел, было, позвать к себе «осла» Зотика, но тот неведомо куда исчез, и никто не мог его найти.
- Ночью был на пиру в твоем присутствии, повелитель, - разводил руками евнух-распорядитель.
- Я видел. Куда он делся потом?
- Утром его еще видели тут, но как запропастилась стража, так и он куда-то пропал.   
            Проворчав что-то, Элагабал побрел в свою спальню, дабы отойти ко сну. Впереди была очередная из бесчисленных ночей разгульного веселья. Но тут его голову посетила мысль. Август вспомнил о давешнем доносе, и решил принять меры, дабы всякого рода тревожные мысли более не появлялись и не омрачали жизнь.               
- Александр.., - сказал вслух Элагабал, - Вот кто мутит воду. Запершись в своей вилле, мечтает о пурпуре. Тайком собирается там с сенаторами и предателями из преторианцев, и замышляет против меня.
- Владыка, не все правители провинций сохраняют верность тебе, - сообщил еще один доносчик, - Мои люди сообщают, что Ульпий Виктор в Дакии и Эдиний Юлиан в Аквитании дурно отзываются о тебе и могут отпасть в случае, если начнется какой-нибудь мятеж. 
         По своему обыкновению, Элагабал обратился за помощью к гадателям по звериным обличьям, знающим тайны хода светил и их влияния на людей. Однако, утешительных вестей не сообщили и они.
- Август Элагабал родился под огненным знаком Стрельца. Нечестивый же Александр Север – под знаком Рыб, которому покровительствует стихия воды. Может случиться так, что вода зальет и потушит огонь. 
            Получив такой прогноз, Элагабал решил не медлить. Распоряжение следить за братом император отдал еще месяц назад. Префект претория Антиохиан получил приказ заниматься этим. Никаких особых сведений пока не поступало, но Элагабал уже в них не нуждался, ибо все решил.
- Надо разрешить эту проблему! – сказал он решительно, потряс кулаком, и велел позвать Антиохиана.

        Александр Север скучал на своей вилле близ Рима. Известия из столицы приходили с опозданием. Царственный брат не поддерживал никаких отношений с родственником, и жизнь проходила все так же монотонно. Север полулежал на террасе в саду, слушая пение воробьев – диких; не тех прирученных, что служат любимой забавой детей и женщин. Сегодня вдруг исчез Флориан, начальник стражи, и забрал с собой всех преторианцев, несших охрану. Гонец прибыл из Рима, судя по запыхавшемуся виду, очень спеша. Выслушав его, Флориан мгновенно дал команду, и все стражники куда-то поспешили. Говорили, вроде бы, что в преторианский лагерь. На вилле стало пусто. Рабы и прислуга к вечеру разошлись на ночлег, и Александр остался вовсе один. Отсутствие охраны пока не насторожило его.
        Поужинав, Север налил себе вина. При дворе Элагабала считалось шиком производить различные манипуляции с этим напитком, кто во что горазд. Приготовлялось вино, приправленное лепестками розы. Добавлялись также фиалки, полынь, миртовые ягоды, перец. Александр же предпочитал обычное красное, безо всяких добавок, либо мульсум – напиток из вина, разбавленного виноградным соком с добавлением некоторого количества меда. Вина Архипелага, привозимые из Греции, Север любил больше всего, и завел целый погреб, где по разным полкам были расставлены хиосское, родосское, вина с Киклад и Спорад и, наконец, с острова Санторина, чей виноград, произраставший на вулканическом пепле, придавал напитку совершенно оригинальный вкус. На закуску у Севера обычно был свежий черный кампанийский виноград. Повар-галл часто готовил мясо, запеченное в виноградных листьях, а искусно приготовленные соусы галльской кухни могли даже из заплесневелого сухаря сделать изысканное блюдо. Раз к столу Александра были поданы и виноградные улитки, но такой изыск был сочтен чрезмерным. Словом, так, выпивая и закусывая, брат императора проводил этот вечер, равно как и многие до него.    
        Ближе к ночи пришел Пакия, и у Севера появилась какая-никакая, но компания. Он достал из либрария книгу, развернул ее и стал читать персу вслух, с расстановкой, словно древний оратор прошлых веков.
- Слушай, борода! Суета сует, и все суета. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Нет памяти о прошлом, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, кто будет после…
- Какая унылая писанина, господин, - отозвался Пакия.
- Молчи, ничего ты не понимаешь, дикий человек. …потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна. Как те умирают, умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, ибо все суета… Как вышел человек пустым на свет, таким и отходит, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы взять в руку свою. Какая же польза ему, что он трудился на ветер?..
           Книга была старой и дорогой. Первая строка с именем автора была написана  красной  киноварью, страницы из папируса натерты кедровым маслом, обрезы старательно вылощены пемзой. Концы палочки, на которую наматывался свиток, были украшены рожками из  слоновой кости. Брат императора бережно свернул книгу, уложил в кожаный футляр, выкрашенный алой краской из ягод вакцинии, и убрал назад в либрарий. Перс молчал, изображая на лице задумчивость.          
- Екклесиаст, - пояснил Александр.
- Философ?
- Мудрец. Есть ли мудрецы у вас, персов?
- Есть, господин. Великий мудрец Заратуштра, пророк господа Ахурамазда.
- Ладно, завтра расскажешь. Отправляйся спать.

             До завтра дожить спокойно не удалось. Среди ночи Александр Север был разбужен сильным шумом и криками во дворе дома. Судя по звукам, доносившимся со двора, там собралось много людей, весьма возбужденных или, даже скорее, разгневанных. Слышался характерный лязг оружия. Через окно отсвечивали отблески от факелов. Север, в большом беспокойстве быстро оделся. Снизу уже доносился настойчивый стук в дверь. Прибежал испуганный перс Пакия.
- Господин! Господин, солдаты!
- Что за наглость? – первоначальный испуг у Севера смешался раздражением.
          Внизу, на лестнице, затопали. Много людей быстро поднималось наверх, к комнате
императорского родственника. Дверь распахнулась. Вошел начальник стражи Флориан, исчезнувший куда-то накануне днем. К удивлению Севера, следом за ним вошел собственной персоной префект претория Антиохиан. Его обязанностью было охранять императора. К Александру Северу он никогда не являлся и не был с ним никак связан. Сейчас он прибыл не один, да не один, а с целым отрядом преторианцев. Префект коротко поклонился.
- Александр, собирайся. Мы должны идти.
- Что? Куда? Что произошло?
            Взять в толк происходящее Север пока не мог, однако, чувствовал, что творится нечто необычное и значительное.
- Александр, тебе угрожает опасность, - голос префекта был не терпящим возражений, - Мы пришли за тобой. Нам надо проследовать в безопасное место. Сейчас. Объяснять нет времени.
         Север, ошарашенный, потерянно вертел головой, не решаясь, что надо делать. С трудом натянул панцирь и взял оружие. Флориан накинул на него плащ. Солдаты спешно сгребали вещи. Торопясь, все покинули дом. На улице ждало множество воинов – наверное, половина преторианской когорты была здесь. В руках некоторых горели факелы, озарявшие темноту ночи зловещим багровым светом. Было прохладно – стоял январь. Север глубоко вдохнул воздух, и поглядел на небо. Оно было ясным, усыпанным звездами. Сзади подталкивали, торопили. Север шагал быстро, но нетвердо, словно не понимая до конца, что происходит. Флориан и Антиохиан были рядом. Солдаты обступили их со всех сторон и быстро куда-то вели. Весь отряд следовал вместе. Где-то рядом почти бежал перс Пакия. Было слышно, как он что-то бормотал. Торопясь, отряд выбрался за ворота поместья. Здесь ожидала крытая повозка, в которую преторианцы усадили Александра Севера и Пакию. Флориан сел с ними.
- Куда мы едем? – спросил его Север.
- В преторианский лагерь. 

         Дорога до лагеря заняла несколько часов. Когда отряд прибыл туда, на востоке уже светлело небо, и занимался рассвет. Где-то очень далеко запели ранние петухи, залаяла собака. Север сразу заметил, что преторианцы в лагере находятся в сильном возбуждении. Все были при оружии и собраны по центуриям, словно готовились куда-то выступить. Александра они приветствовали радостно, и их радость даже казалась чрезмерной и непонятной.
- Что происходит? Скажете вы мне, наконец? – спросил Север.
         Объяснить взялся Антиохиан.
- Александр, август Элагабал отдал приказ убить тебя.
- Что? То есть?
- Так и есть. Убить.
- Меня? За что?
- Твое поведение внушает подозрения и опасения божественному. Ты поддерживаешь связи с теми, кто был изобличен в нелояльности августу, либо подозревается в этом. Наконец, в сенате, среди воинов, в народе, а то уже и чуть ли не в Палатинском дворце ходят разговоры о том, что ты был бы лучшим августом, нежели божественный Антонин Элагабал.
            Север не отвечал, и долго сидел молча, осмысливая услышанное. Тишина воцарилась вокруг – все присутствовавшие замолчали тоже, словно ожидая, что же будет дальше. Безмолвие стояло долго. Наконец, первым его нарушил сам Север. Будто бы догадавшись о чем-то, он скосил взгляд на Антиохиана.
- Но ведь ты не исполнил приказ, хотя мог уже ночью? – спросил брат императора.
- Разве ты еще не понял? – спросил в ответ префект претория.
          Из-за спины префекта легиона выдвинулся Флориан, всем видом своим выражавший довольство.
- Кварт, заноси! – позвал он, и махнул рукой кому-то.
          По зову возник преторианский центурион в шлеме с плюмажем. В руках он держал какой-то деревянный ящик, довольно большой. Флориан подошел к нему. Вокруг снова замолчали, устремив взоры на ящик. Начальник стражи откинул запор, медленно поднял крышку и вытянул наружу плащ пурпурного цвета.
- Прими и носи! – Флориан протянул плащ Северу.
          Тот отшатнулся. Флориан остался стоять с порфирой в вытянутых руках.
- Возьми и носи! – присоединился Антиохиан.
- Возьми, он твой, - поддержал кто-то еще, сзади.
          Пакия, словно проглотив язык, судорожно кивал. Центурион и солдаты сохраняли бесстрастное выражение на лицах.
- Вы представляете, что это значит? – оправившись от первого потрясения, спросил Север.
- Ты же хочешь этого. Признайся, - Флориан был по-прежнему спокоен, и глядел прямо в глаза Северу.
- Нет… Нет, не может быть.
         Включился Антиохиан. 
- Александр, решайся, - не терпящим возражений тоном сказал он, - Решайся. Так лучше. Для всех.
- О чем ты говоришь, префект? Это же мятеж.
- Нет! Весь мир встал с ног на голову. Варварство воцарилось в Риме, римский дух вытеснен на обочину и влачит жалкое существование. Только ты можешь это исправить. Ты вернешь все на свои места. От тебя этого ждут. Довольно подчиняться варвару! Сенат, народ, войско – поверь, все ждут избавления от Элагабала, от этой язвы, которая опозорила все римское!
- Соглашайся, господин! – торопливо заговорил Пакия, - Вспомни, сколько тебе говорили об этом разные люди, уважаемые люди. Ты достоин, только ты! Ты будешь лучшим! Это шанс, и другого не будет!
- Александр, подумай! – продолжал Антиохина, - Элагабал велел убить тебя. Убить!
 Север испуганно повернулся к префекту претория.
- Гета! Вспомни судьбу Геты, - продолжал тот, - Если август Антонин Каракалла совершил братоубийство, то тем более на это способно грязное чудовище, этот фальшивый император!
        Север, потерянно озираясь, медленно отступал назад, пока не уперся спиной в стену. Отовсюду надвигались. Флориан держал в руках пурпурный плащ. Пакия, бухнувшись на колени, протягивал к Северу руки.
- Господин! – всхлипывая, взывал он, - Я ведь живу только для тебя и ради этого момента, когда бы ты занял подобающее тебе место, и я, жалкий вольноотпущенник, мог бы гордиться тем, что помог становлению лучшего из всех императоров Рима! Неужели ты лишишь меня того, ради чего я живу?! О, горе мне! Уж лучше бы мне не жить вовсе!
- Александр! – говорил Флориан, - Все мы твои друзья, ибо не исполнили приказ варвара. Мы верим в тебя, связываем с тобой свои надежды. Неужели ты хочешь лишить нас надежд на лучшее? Это жестоко! Пожалей же нас! Ведь мы твои друзья. Ты же не предашь друзей?
             Север, ничего не отвечая, отошел от стены, и задумался, закусив губу. Мысли его не были веселыми. Преторианцы подняли мятеж. Он, представитель рода Северов – законный претендент на пурпур, предназначен легитимизировать своим вольным или невольным участием совершающийся переворот. От Элагабала можно было ожидать всего, чего угодно. Он вполне мог действительно отдать приказ ликвидировать его, Александра Севера. Принять пурпур? Отказаться? Север не знал меры долготерпению новых друзей. Откажешься – кто их знает. Сейчас навалятся все скопом и зарубят, а сами, не заботясь более о создании видимой законности, станут между собой делить – кому стул, кому кресло, кому престол.      
               Антиохиан тронул Александра его за плечо, прервав его раздумья.
- Друг мой, разве дело только в нас? – сказал он притворно-кротким голосом, - Посмотри же, весь римский мир страдает от чудовища. Надежда на избавление – только в тебе. Подумай, сколько еще он может убить, ограбить, лишить всего, если его не остановить.
   Север несмело повернулся к собравшимся.
- Но у меня нет выбора, ведь так?
         Те не ответили. Только Пакия продолжал всхлипывать и воздевать вверх руки. Словно боясь обжечься, Север осторожно протянул руку к порфире, затем замялся на секунду. Флориан, сжав кулаки, кивал головой. Александр подумал еще о чем-то, потом взял пурпурный плащ, расправил его и с обреченным видом накинул его на плечи. Кто-то из присутствующих испустил вздох облегчения. Дело свершилось.
- Пошли, - сказал Антиохиан, и показал жестом по направлению к выходу, - Нас ждут, август.      
          Север, окруженный со всех сторон, медленно зашагал вниз по лестнице. Ворота распахнулись, и в лицо ударил яркий дневной свет. Преторианские когорты стояли на форуме лагеря, построившись, словно для парада. Солдаты пристально вглядывались в вышедших к ним командиров. Те, сделав несколько шагов, расступились, открыв виду Александра Севера, одетого в пурпур.
- Аве, Александр Август! – заорал Антиохиан.
          Преторианцы восторженно взревели, воздев к небу мечи. Торжествующий рев понесся по рядам, разгораясь все громче. Войско буйствовало. Север увидел, как имагинифер (1), стоявший в первом ряду на фланге, швырнул на землю изображение Элагабала. Двое солдат выскочили из строя и принялись рубить бюст мечами.
- Долой грязное чудовище! Смерть презренному!
- Императору Александру долгих лет! Элагабала долой!
          Претория продолжала бушевать. Флориан подошел к Северу и тихо сказал:
- Ну, вот видишь. А ты хотел отказаться.
- Постой. А что же Элагабал?
         Флориан усмехнулся.
- Этой ночью ты кое-что проспал. Слушай, что было.

        Прошедшей ночью в Риме действительно много, чего произошло. Начиналось все, как обычно. Элагабал с вечера собрал своих прихлебателей, чтобы снова весело провести ночь. Все шло своим чередом до тех пор, пока кто-то из придворных евнухов тихонько не отвел августа в сторону.
- Чего нужно? – спросил, грозно нахмурившись, Элагабал.   
            Вместо ответа евнух указал рукой в окно. Император подошел и посмотрел. На
подступах ко дворцу происходило что-то, что нельзя было детально рассмотреть из-за ночной темноты. Судя по всему, там собралась большая масса людей. Виднелось много факелов, слышались отдаленные крики и шум, производилось в темноте большое движение. И, ориентируясь по огням факелов, можно было увидеть, что движение это идет в направлении ко дворцу, причем весьма быстро. Элагабал вспомнил, что стража так и не прибыла. Голова у императора мигом очистилась от винных паров, а душу вдруг охватило чувство страха, хотя он до сих пор не мог до конца понять, что происходит.
            Рим никогда не спит.  По ночам, когда подвозили товар в лавки, гремели по булыжной мостовой колеса повозок, слышались возгласы, ржание, возня, непременная ругань. Им вторил лай собак. Но в эту ночь Рим шумел по-другому. 
         Префект претория Антиохиан, спешившись, в толпе своих воинов шел беглым шагом, почти бежал, к Палатинскому дворцу. Преторианцы бежали с ним, окружив со всех сторон. В полном вооружении, панцирях и шлемах, со щитами и мечами наизготовку, войско стремительно приближалось к резиденции Элагабала. Грохотали доспехи, звенело оружие, громко топали по мостовой подкованные башмаки. На улицах никто не встречался – не то ночь разогнала всех жителей по домам, не то они загодя прятались, завидев солдат.
- Воины! – кричал на ходу Антиохиан, - Приказываю убивать негодяев, поражая в нижние части тела, чтобы смерть их была подобной их жизни!
               Ворота, с утра лишенные стражи, сшибли бревном, словно тараном, и хлынули
внутрь дворцовых садов. Там никого не было. Быстро проследовав мимо, преторианцы достигли дворца.
- Вперед! – скомандовал префект претория, и в порыве чувств отшвырнул в сторону факел.
              Солдаты ринулись к дворцу. Двери были не заперты. Первыми встреченными
людьми были два евнуха, шедшие с двумя весьма пьяными женщинами, похожими наружностью и ужимками на проституток. Передние преторианцы, машинально, точно по воинской науке, остановившись, метнули дротики. Оба евнуха и одна из шлюх осели на пол. Вторая девка кинулась бежать, оглашая дворец диким визгом. Один из солдат бросился, было, следом, но префект претория тут же схватил его за руку.            
- Куда? Нам нужен другой человек!
         Пиршественный зал нашли быстро. Он был полон пьяных, гуляющих, как ни в чем ни бывало, людей. Приспешники Элагабала, ничего не подозревая, продолжали веселиться. Евнухи, слуги, рабы, с десяток продажных мужчин и женщин были здесь же, ублажая и обслуживая собравшихся. Странно, но почти никто даже не отреагировал на вломившихся воинов, словно ничего не происходило. Лишь один разрумяненный человек в зеленом хитоне дорогой ткани, расшитой блестками, в котором Антиохиан признал Гиерокла, одного из фаворитов Элагабала, обернулся к солдатам и пьяно заблажил:
- О-о-о, вот и стража, наконец, пришла! Где вы пропадали, негодяи?!
- Это кто же так нахально вздумал таранить дом наш?! - заплетающимся языком спросил другой, - Доблестные воины претории?!
         До Антиохиана внезапно дошло, что ни император, ни кто-либо из его друзей даже не заподозрил надвигавшихся неприятностей. Префект претория не смог удержаться от того, чтобы не поразиться их глупости.
- Попали мы на Агамемнонов праздник, (2) - с удивлением в голосе прошептал сзади один из солдат.
- Кого желает погубить, того лишает разума, - подумал Антиохиан.
            Впрочем, надо было осуществлять задуманное.
- Бей негодяев! – заорал Антиохиан.
            Преторианцы заработали мечами. Гиерокл упал первым – его поразил мечом сам
префект претория. Фаворит августа кулем свалился на пол, а Антиохиан принялся яростно махать мечом направо и налево. Воины делали то же самое – в толпе, в тесноте зала, рискуя переранить друг друга. Вокруг метались, кричали, падали попавшие под горячую руку преторианцев собутыльники Элагабала. Кто-то выпрыгнул в открытое окно. Преследовать его не стали. Изрубили, не разбирая, слуг, рабов, евнухов, шлюх обоего пола – всех, кого застигли в зале. Наконец, разгорячившись, перевернули столы с яствами и порубили тоже. Остановившись после рубки, Антиохиан тяжело дышал, оглядываясь вокруг. Кругом валялись трупы, вперемешку с объедками, осколками, обрубками. Изысканные кушанья были сброшены на пол, размазаны и растоптаны. Текло вино из разбитых амфор, смешиваясь с кровью убитых, и тушеные бараньи потроха, сброшенные со стола, мешались со свежими человеческими внутренностями, выпущенными солдатскими мечами. На полу катались, воя и корчась, два других императорских фаворита – Мирисм и Протоген. Солдаты, узнав их, поступили согласно приказу Антиохиана, пронзив обоим низ живота и оставив умирать в муках. Преторианцы обшаривали трупы, собирая кольца, браслеты и прочие драгоценные вещи, имевшиеся при убитых.
         Один из солдат, проверив соседнюю комнату, вытащил оттуда какого-то человека.
Ну, выходи сюда из кухни, висельник! - ругался преторианец, - Нашел же где прятаться - меж кастрюлями! Ну же, кухонная вонь! Иди сюда, чего упираешься?

              Схватив за волосы, подтащил несчастного к Антиохиану.         
- Благородный префект! – дрожа от страха, как осиновый лист, бормотал задержанный, - Я повар, я всего лишь повар…
- Отлично! - сказал Антиохиан, - Приготовь-ка что-нибудь для меня, а то что-то слегка проголодался я.
               Подкрепиться от застолья Элагабала префект претория не успел.
- Дыши легче, чучело, - вяло толкнул повара схвативший его солдат, - Не тронем.
               Задержанного, в сопровождении преторианца, отправили на кухню. Антиохиан,
движимый любопытством, покинул разгромленный зал, и пошел по коридорам дворца дальше, ища спальню императора. Кругом царило характерное оживление, словно при грабеже захваченного вражеского лагеря. Повсюду сновали солдаты, шарившие тут и там, тащившие вещи, занятые дележом. Они почти не обращали внимания на своего командира.
          Чье-то внимание привлекла статуя Элагабала, голого и в вызывающем виде. Под хохот и скабрезные шутки опалили причинное место истукана факелом, потом ломами разбили и саму статую. Другие захотели добраться до пергаментов и папирусов, откуда все зло. Шпионы из преторианцев, боясь списков, где были их имена, первыми разложили из них костер.
         Найдя спальню Элагабала, Антиохиан вошел внутрь, огляделся. Два или три солдата сопровождали его. Не очень просторная комната, но роскошно обставленная. Широкая кровать из драгоценной древесины туи, приятно пахнущей лимоном, с красивыми прожилками, образующими причудливый узор.
- Ничего себе! – невольно воскликнули преторианцы, оглядев опочивальню.
           Стены и потолок комнаты были сплошь исписаны неприличными картинами. Рисунки дорогой сирийской краски изображали мужчин и женщин в соитии, и отдельные предметы вожделения хозяина спальни, изображения похабных сцен с участием одних мужчин, а также голых женщин, совокупляющихся с обезьянами, гиппопотамов с огромными фаллосами и тому подобное.
- Закрасить все это! – скривился Антиохиан.
             Подошел быстрым шагом преторианец с плюмажем центуриона на шлеме.
- Префект, Элагабала нигде нет.
- Искать его, - распорядился Антиохиан, - Проверить здесь все. Он не мог уйти. Я отправляюсь к Александру. Поручаю отыскать негодного вам.   

             Император Элагабал действительно не мог уйти. Он прятался неподалеку, в уборной. Заметив, по сигналу преданного евнуха, приближение преторианцев, и заподозрив неладное, август не стал возвращаться в зал, где пировали приближенные. Он решил спрятаться до выяснения обстановки. Обстановка прояснилась очень скоро. Теперь из своего убежища август мог хорошо слышать вой умирающих, проколотых мечами, доносившийся из пиршественного зала, голоса перекликавшихся воинов, их шаги по коридорам дворца, и жутковатый металлический звон, в котором без труда можно было узнать звон приготовленных к делу мечей. Элагабал прекрасно слышал из реплик преторианцев, что они ищут именно его, да это и так было ясно. Итак, сидя в уборной, в укромном уголке, император Рима прикидывал возможные в его положении варианты.
- Мне бы мышью сделаться. Мала ведь, а как умна! - думал он, - Никогда не доверяет жизнь одной норе. Один ей ход закроют — спасется в другом убежище. 
         Золотая игла, которую Элагабал незадолго перед этим приказал выковать для себя, была при нем. Но использовать ее, согласно собственному замыслу, то есть, воткнуть в себя и тем променять неминуемую позорную и, возможно, страшную казнь на самоубийство, август никак не мог решиться. Возникла у него и другая мысль – тихонько выбраться из своего убежища, встретить какого-нибудь оплошного воина, наброситься на него, заколоть иглой, а потом, переодевшись в его вещи, незаметно скрыться из дворца. Но и этот план был отвергнут, как слишком отчаянный. К тому же, смерть от золотой иглы Элагабал считал достойной только себя. Пока император лихорадочно перебирал мысли в голове, в коридоре поблизости раздались приближающиеся шаги нескольких человек.
- Эй, проверьте в уборной! – скомандовал там кто-то, очевидно, центурион или трибун.
         Внутри у Элагабала похолодело. Дверь распахнулась, и на пороге возникли два преторианца.
- О, смотри! – сказал один из них, и указал пальцем на императора, - Вот он!
Поздороваемся. Ну, здравствуй, козел, мерзейший в мире!
- Ах, мерзавец из мерзавцев, на земле невиданный! Привет тебе!
            Лица у солдат были веселые, а не злобные, и Элагабал на секунду проникся надеждой, что ничего плохого они ему не сделают. Ему вдруг вспомнился покойный дед, император Септимий Север, и его совет, данный перед смертью сыновьям, Каракалле и Гете – обогащать воинов и не обращать внимания ни на кого больше. Элагабал мысленно оценил мудрость знаменитого предка, и обратился к преторианцам.
- Я вам заплачу! Я хорошо заплачу!
            Однако, солдаты деловито шагнули к нему, схватили, заломив за спиной руки, и с силой толкнули вперед, на зарешеченное окно уборной. Элагабал больно ударился о чугунную решетку лицом и стал неуклюже сползать вниз по стене.
- За твои безобразия, сирийский козел, эмесский баран! Бэ-э-э-э! Иди в ад!
          В следующий миг мощный удар меча в спину закончил правление Элагабала, вместе с жизнью. 
          Наутро труп Элагабала на виду у всех тащили по улицам Рима. Глашатаи громко возвещали о свержении «позорного императора», возбудившего к себе столько ненависти у самых разных людей – от сенатора до простолюдина. Множество народу высыпало на улицы ради зрелища выражения презрения к убитому. Весть о смерти императора быстро облетела город. Толпы любопытных запрудили улицы. Убийство Элагабала произвело в Риме огромное впечатление. Торговцы спешно закрывали лавки и прятали товары. Люди кучками стояли на улицах и обсуждали событие.
         Элагабала долго таскали на веревке по улицам, затем привезли в цирк Флавиев и там, на виду у всех, протащили полный круг по всему пространству арены. Наконец, в виде последнего надругательства, хотели бросить его труп в клоаку. Но, так как оказалось, что эта клоака не могла вместить его, преторианцы сбросили его с моста в Тибр, привязав к нему груз, чтобы он не всплыл на поверхность и никогда не мог быть похоронен. Имя Элагабала тотчас было по приказу сената отовсюду отскоблено, статуи повалены, память его проклята. А в это время из Рима на восток уже выступал без лишней помпы небольшой караван – это отправлялся в долгую дорогу «домой», в сирийскую Эмесу, бог Элагабал – черный небесный камень.
 
         На следующий день улицы Рима вновь были запружены толпами народа. Вчера римляне провожали с проклятиями в мир иной старого императора, сегодня спешили взглянуть на нового. Столпотворение было повсюду.
- Дорогу! – громко требовали преторианцы, расталкивая зевак, - Дорогу преславному августу Северу Александру!
- Преславному.., - ворчал какой-то старикан в толпе, получивший от солдата затрещину, - Что он такого преславного успел совершить?
          Император медленно ехал верхом, в сопровождении Антиохиана, Флориана, нескольких влиятельных сенаторов и богачей. Спереди и сзади их сопровождали конные преторианцы. Процессия держала путь к сенату.
              Колоссальный египетский обелиск фараона Псамметиха, привезенный некогда в Рим из египетского Гелиополя по приказу Октавиана Августа, служил римлянам главным гномоном. Тень его показывала на два часа после полудня. За ним вдали виднелся горб Эсквилина, с его крышами, богатыми виллами, садами и перистилями.
              Александр Север сохранял на лице бесстрастное выражение, лишь время от времени оборачиваясь по сторонам, к толпам народа, и приветствуя их поднятой вверх рукой. Римляне с энтузиазмом приветствовали его в ответ. Все это было необычно по сравнению с Элагабалом. При его проездах за четверть часа до его появления разодетые преторианцы с позолоченными и посеребренными копьями и щитами очищали улицы с обеих сторон чуть не на полмили. В толпе шныряли шпионы и соглядатаи. Наконец, после всех этих мер предосторожностей, появлялись крытые пурпуром и раззолоченные носилки, которые несли рослые, покрытые золотой пылью рабы и окружали тесным кругом личные телохранители. Толпа музыкантов сопровождала шествие приторно-слащавыми азиатскими мелодиями.
          Сенаторы, одетые в парадные белые тоги с широкой пурпурной полосой, едва не высыпали навстречу встречать нового августа. Элагабал казнил многих из их сословия, до него основательно прореживал ряды сенатской аристократии Каракалла, до Каракаллы – Септимий Север, до Севера – Коммод. От Александра ждали, наконец, умеренного, просвещенного и не склонного к насилию правления. И он уже успел отметиться в этом направлении — карликов, дураков, продажных мужчин, певчих, всяких виртуозов и пантомимов, а также распутных женщин, огромное число которых нашлось в Палатинском дворце, Александр Север подарил народу.
- Добродетельный Август, да хранят тебя боги! – кричали сенаторы, вскакивая со своих мест, - Боги дали нам тебя, боги вырвали тебя из рук грязного человека, боги да продлят твои дни!
- И ты пострадал от грязного тирана, и ты скорбел о том, что жил такой грязный и непристойный человек! Боги истребили его, боги сохранили тебя!
- Счастливы мы властью твоей, счастливо государство! Позорного императора на страх другим тащили крюком, развращенный император поделом наказан, запятнавший почетные звания законно наказан!
            Растерявшийся от такого напора славословий Север хотел, было, поблагодарить  сенаторов.
- Благодарю вас, отцы сенаторы, не только за то, что произошло сейчас, но и за спасение моей жизни. Все это вы оказали мне в один день, чему раньше не было примера. Спасибо вам!
                При этих его словах снова отовсюду раздались возгласы:
- Александр август, ты победил пороки, победил преступления, победил позор! В тебе мы твердо уверены, мы предвидим доброе!
- Великий Александр, да хранят тебя боги! Прими имя Великого! Великий Александр, да будет так!
               Северу начинала претить вся эта масса восхвалений. 
- Но на каком основании я приму имя Великого? Что великого я уже совершил? Ведь Александр Великий получил его после великих деяний. Поэтому успокойтесь, досточтимые отцы сенаторы, и, считайте меня одним из вас, а не наделяйте меня именем Великого.
            Отпустив сенат, он остаток дня провел в компании преторианских командиров –
Антиохиана и Флориана (последний был первым же делом возвышен до ранга второго префекта претория).
         Палатинский дворец встретил Севера и префектов видом разгромленного и взятого штурмом вражеского лагеря. Кое-где еще валялись трупы, обломки мебели, обрывки одежд. Один мертвец был подвешен за ноги и вниз головой. Похоже, что его пытали. Ночью тут хозяйничали преторианцы, свергшие Элагабала и поставившие Александра. Некоторые из них, не то опоздавшие, не то наиболее жадные, еще рыскали вокруг. Двое из них тащили куда-то труп, размахивая отрубленной головой. Повсюду жужжали мухи, роившиеся над засохшими темно-красными пятнами – не то крови, не то вина. И того, и другого прошлой ночью в Палатинском дворце пролилось достаточно, а мухам было все равно, над чем роиться, или же мушиные предпочтения оставались тайной для новоиспеченного императора и префектов претория.
            Рим быстро пришел в себя после переворота и возвратился к обычной жизни. Проезжая к дворцу, Север видел, как на улице бились перепела, на потеху охваченной азартом толпы плебса. У ворот какого-то богатого дома скульптор заливал расплавленный свинец в подножие статуи, которой хозяин решил украсить свое жилище.   
- Непринятие чужого имени прославило тебя гораздо больше, нежели могло бы прославить принятие его, - восторженно говорил Александру Флориан, - Благодаря этому поступку ты приобретешь славу человека твердого и благоразумного, ввиду того, что весь сенат не мог тебя переубедить.
- Сенат.., - вздохнул Север, - О, люди, созданные для рабства!
             Изречение, отпущенное Августом, за два с лишним столетия отнюдь не утратило
актуальности. Император встал и прошествовал в угол кабинета, где стояла искусно выполненная подробная рельефная карта римского государства. Города, реки, горы, дороги, военные лагеря – все было нанесено туда педантично и с большой точностью. Севера вдруг посетило шутливое настроение.
- Мое! Все мое! – сказал он, и протянул руки, охватывая карту.
             Карта была большой. Подобравшись со стороны Африки, Александр Север, несмотря на свой высокий рост, не мог объять все. Левая рука его не могла дотянуться до Британии и низовьев Рейна, доставая лишь до Бельгийской Галлии.
- Твое, твое! – поддержали соратники, - Только управляй всем этим справедливо. Не поручай государственных дел евнухам и проходимцам и не допускай торговли должностями.
- Да.., - в задумчивости ответил Север, - На государственные должности следует скорее назначать тех, кто их избегает, а не тех, кто их домогается.
- До чего мудро замечено! – воскликнул вертевшийся тут же перс Пакия, - Божественный август, дозволь записать твои слова!
              Север ничего не ответил, а лишь с долей брезгливости на лице посмотрел на
вольноотпущенника.

         Следующим днем сенат собрался вновь, и Александр Север, новый император, снова был на заседании. Ликование и выражения верноподданнических чувств утихли, и пришло время обсудить другие вопросы.
- Как же ты думаешь управлять государством, август? – спросили сенаторы.
- Я вижу лишь один путь, почтенные отцы сенаторы, - вздохнул император, - Править через соблюдение закона. При условии, что он должен быть справедливым, а не тираническим.
            Должен был кто-то задать и каверзный вопрос, прощупывая истинные намерения
нового императора.   
- Но август, государь, как известно, стоит над законом. Он изъят из действия права и сам является его источником.
- Если даже закон государства изъял императора из сферы своего действия, - ответил Александр Север, и в голосе его слышалось раздражение, - Все равно, для императорской власти нет ничего более естественного, чем поступать по закону.
- Мудро! Мудро сказано! – дружно и с готовностью закричали сенаторы, - Да здравствует император август Север Александр! Да хранят тебя боги! Долгих лет жизни и правления императору!
- Великий Александр, правь нами! Будь счастливее Августа и лучше Траяна!
- Счастливее Августа и лучше Траяна! – скандировали сенаторы традиционное пожелание императору, вступающему на престол.
- Но что же сделал первым делом Траян, взойдя на престол? – растерянно спросил Север.
             Сенаторы бушевали еще некоторое время, словно не слыша вопроса, и лишь громкий стук по трибуне заставил их вернуться к порядку. Тогда встал и обратился к императору Тиместей, один из влиятельнейших членов сената.
- Август, божественный Траян пришел к власти, сменив гнусного тирана Домициана, точно так же, как и ты сменил этого позорнейшего не только среди двуногих, но и среди четвероногих.
- И? – Север, хорошо образованный, прекрасно знал о первом поступке Траяна, но желал услышать это в качестве руководства к действию от других лиц, а не поступить так по собственному разумению.
- Он совершил справедливое дело, обрубив те липкие щупальца, которыми тиран опутал государство, и которые потворствовали всем его беззакониям.   
- Представьте мне список этих щупальцев, почтенные отцы сенаторы.
- Будет исполнено, август. 
- Я пришел, чтобы прекратить безобразия и покарать тех, кто их творил. При мне государственные должности будут занимать только достойнейшие. Без решения судьи ни один сенатор не будет приговорен к смертной казни или конфискации имущества. Доносителей я не потерплю. В моих чаяниях — чтобы все граждане жили в достатке и спокойствии. Да будет так!
 
        Система соглядатайства опутала римское государство, как паутина. Весь мир возликовал, когда из города в город, из селения в селение, до самых отдаленных аравийских песков и болот Британии, стала распространяться весть о конце Элагабала.          
         В течение недели специально разосланные команды преторианцев разыскивали по Риму и его окрестностям людей, заработавших себе в годы правления Элагабала дурную репутацию – доносчиков, соглядатаев, казнокрадов, продажных чиновников, торговцев должностями и им подобных. Наконец, собрав, привезли их в порт Остию, в устье Тибра близ столицы. Император прибыл туда же.
- Выловили всех? – спросил он Антиохиана.
- Здесь отборнейшая публика, - отвечал префект претория, - Юлиан, и Манилий Фуск, и Сульпиций Ариенн, и Луциллий Присциллиан, который был знатным доносчиком еще до времен Элагабала.
         Из осторожности, Антиохиан употребил выражение «до Элагабала» вместо «при Каракалле», помня, что перед ним родственник Каракаллы, а возможно, если были верны некоторые слухи, его сын. Впрочем, Север не выразил никакой реакции.   
- Кто такие? - спросил он.
- О, весь Рим знает эти имена, и хотел бы никогда более их не слышать. Доносами и оговорами они получили себе огромные состояния от того негодного человека. Впрочем, сейчас они клянутся, что честны. И бедны.
- Воры всегда жалуются на свою бедность, желая скрыть свои дела. Да-да, поэтому, воров следует отстранять от государственных дел и делать бедняками. А людей неподкупных на службе удерживать и делать богатыми. Что еще?
- Август, скрылся Зотик, которого презренный Элагабал называл своим «ослом», - продолжил префект.
- Кто это? Почему ослом? – лениво поинтересовался Александр Север.
        Антиохиан, выбирая пристойные выражения, пояснил о том, кто такой бежавший Зотик, и каково происхождение его странного прозвища. Север, выслушав, посмеялся.
- Да на кой он нужен? Сбежал – и пес с ним. Начинайте!
- Август забыл дать распоряжение, что делать с теми рабами, что доносили на своих хозяев в правление грязнейшего.
- Они должны быть распяты, - велел Александр Север, и, подумав, добавил, - Но только если все улики будут свидетельствовать против них. Я ведь... добрый. 
      Тяжело вздохнув, словно в преддверие неприятной, но нужной и неизбежной работы, император поглядел на Антиохиана и распорядился:
- Начинайте!

        Военный либурн (3) мизенского флота (4), разогнавшись по прямой в чистом море в половине мили от Остии, с силой ударил бронзовым тараном в стоявший неподвижно старый торговый парусник, пропоров борт. Ветхое дерево корпуса с готовностью проломилось, и вода мощным потоком хлынула внутрь. Судно стало быстро крениться, а потом начало погружаться носом вперед. Громкие вопли, доносившиеся из трюма, оглашали морской простор. Парусник уходил на дно, унося с собой тех, по чьим доносам при Элагабале производились казни и конфискации, кто доносил, воровал, обогащался за счет беззаконий. Теперь их деяния бумерангом вернулись к ним – казнили их без суда и следствия, по составленным спискам, которые в старые времена назвали бы проскрипционными.
         Дольше всех держалась над поверхностью воды украшенная резным рыбьим хвостом корма корабля. Вопли изнутри доносились все глуше. Наконец, и корма ушла под воду, и все стихло, лишь пузыри воздуха, шипя, лопались на темно-голубой поверхности моря.
- Пошли кормить рыб, - констатировал кто-то из моряков с борта корабля, стоявшего неподалеку.
         На нем приплыли желающие понаблюдать за экзекуцией. Малым ходом корабль совершал движение по кругу. Классиарии (5), высунувшись из-за бортов, внимательно наблюдали, не выплывет ли кто из приговоренных к смерти злодеев. Никого не было видно. Сенатор Тиместей внимательно посмотрел на расходящиеся на месте потопления судна волны, потом сурово поджал губы и изрек:
- Наконец-то Рим имеет такого государя, какого заслуживает!
               Тиместей величественно развернулся и сделал рукой знак плыть к берегу.
- Смута закончена. Да здравствует август Север Александр!
   
   Смута не была закончена. Она лишь прервалась.


1. имагинифер — знаменосец, носивший изображение императора.
2. Агамеменонов пир — сродни позднейшему выражению «пир во время чумы».
3. Либурн — легкое гребное военное судно.
4. Мизенский флот — римский военный флот, оперировавший в западной части Средиземного моря; имел главную базу в Мизене (ныне Мессина).   
5. Классиарии — морские пехотинцы. Их служба считалась менее престижной, чем служба легионеров.   

иллюстрация: император Александр Север.