Это должен быть фильм об убийствах. Глава 2

Дождь яростно бился в асфальт за окном, дождь первой весенней грозы, пришедшей, пожалуй, несколько раньше обычного. Мое размягченное алкоголем сознание наслаждалось бегом капель на перегонки на стекле в желтом свете фонарей и порой мелькавших среди ливня фар.
Шел сумбурный пьяный разговор, что сейчас мог показаться бы содержательным, а на завтра выглядеть полным бредом, шел неспешно, то и дело теряя нить и скатываясь от практических ситуаций к философским размышлениям.  Мне нравились подобные беседы, было в них что-то расслабляющее, быть может эффект исповеди или визита к психологу, а может отравленный алкоголем мозг просто позволял себе отдохнуть во время них – в любом случае, в дождливый вечер подобного характера они выглядели чуть ли не лучшем времяпровождением.
- То есть ты берешь и просто переигрываешь там всю свою жизнь? – Андрей сделал крупный глоток. – Я правильно понял?
- Нет, не то что бы свою. Представь, что ты Бог, поместивший себя куда-то в центр созданной тобой вселенной и стерший сам себе память.
- Это тяжело. – Андрей издал что-то похожее на смех. – Ну допустим.
- Просто скучно быть Богом, когда все, что есть, происходит только по твоему заранее отработанному плану. А тут ты создал себе площадку для игры, где потом можешь сыграть по свои правилам, но уже не находясь над системой. – Не знаю, достигла ли моя аллегория нужного эффекта, но я продолжал. -  Так вот, я не то что бы переписываю свою жизнь, я создаю внутри нее площадку для игры, где, разработав все правила, смогу отыграть сам. Допустим мысль материальна – значит, каждый раз при написании книги или съемке фильма мы создаем отдельную реальность, а если мы намеренно вносим туда свой прототип, то его действия там могут, пусть косвенно, влиять на наше положение здесь.
- Ага – Андрей смотрел куда-то сквозь дождь – значит это как у Стивена Кинга, где альтер-эго героя воплощается и живет само по себе.
- Ну не хотелось бы, дабы это был Старк, но примерно так.
- Это охеренно. И чего ты хочешь в итоге достичь?
- Не знаю, я пока не ввел в сюжет свое альтер-эго, да и не хотелось бы скатываться в мартисьюеризм. Я ж тут все таки не детские комплексы удовлетворяю, ну, по крайней мере, мне так хочется думать, а пытаюсь снять слэшер, а там мне большой роли нет – побеждает зло героиня, а на убийцу я ростом не вышел.
- Это все как-то адски сложно, снимали бы лучше порно или индийские боевики.
- Индийский порно-боевик это конечно бомба, но я нихрена не понимаю ни в том ни в другом, так что у меня все равно хорошо не выйдет.
- Индийский фильм не может выйти хорошо, в этом вся суть. – Под уже достаточно нечеткий и сонный голос  Андрея мне представились нелепые танцы над бездной бассейна. – Чем он хуже, тем он лучше. – Во время короткой паузы мы синхронно совершили по крупному глотку пива. – И еще ты упоминал какой-то неприличный «низм» - просвети что это за оно.
- Мартисьюеризм, например? – мой друг кивнул. – Это долгая и печальная история связана со Стар Треком, и начинать нужно с того, кто такая Мэгги Сью…
На этой высокой ноте, на мой взгляд, передавшей суть разговора, я позволю себе сделать рывок сюжета немного вперед, дабы не утомлять читателя основами фанфикшена, но перейти к вещам более любопытным, чем пьяные задушевные беседы.
Распрощавшись со свои камрадом, я спустился в метро, огромный светлый склеп после промозглой дождливой улицы, сел в поезд, быть может последний, тот самый, что воспел Клайв Баркер, и где можно встретить Винни Джонса с красивым полированным молотком, где протрясся пару остановок под старый хард-рок в моих наушниках.
Переход был совершенно пуст, я шел по нему, залитому неестественным желтушным светом, выделявшим цветными пятнами обшарпанные афиши на стенах, возле которых в иное время можно было бы увидеть попрошаек, музыкантов или торговцев каким-нибудь барахлом, а сейчас лишь мою от чего-то длинную, словно в закатных лучах, тень. Благостное опьянение сменилось во мне каким-то тихим бессмысленным беспокойством, словно некая давным-давно позабытая неприятность вновь начала довлеть надо мной. На мгновенье я остановился, Диркшнайдер надрывался в моих наушниках – не оглядывайся назад, не оглядывайся назад – внезапно я понял причину окружающей меня неестественности – свет, он был словно где-то вдали у меня за спиной, а не над головой, как ему полагалось, словно путь мне освещали не лампы на потолке, а приближающийся поезд.  Не смотря на предупреждения Удо, я обернулся, но то, что предстало передо мной, было куда более странным, чем я мог предположить. Свет горел не везде, часть коридора была накрыта полосками тени, само же освещенное пространство словно сворачивалось в спираль, вызывая головокружение (или, быть может, мне в голову просто запоздало ударил алкоголь), лампы, что должны были светить сверху оказались напротив меня, оттеняя фигуру, что привлекла куда больше моего внимания, чем этот пространственный феномен. Высокая, вероятно метров двух, она была скрыта в тени так, что я мог видеть лишь силуэт – длинный плащ и шляпу на голове черты лица под которой было невозможно различить из за тени , свет падал лишь на острие изогнутого ножа, зажатого у незнакомца в руке. Хотя он не был незнакомцем, я знал его очень хорошо, ведь это я создал его – от наряда, до формы клинка. Тень двинулась ко мне, шаг ее был спокойным и плавным, желтый свет лампы поблескивал на стали клинка. Я повернулся и рванул к выходу, Удо все еще кричал мне не оглядываться, быть может подбадривая, быть может пугая, коридор передо мной тоже начал искривляться, стены, надвигаясь с двух сторон, потеряли свои четкие очертания и текли одна вверх другая вниз, словно серая жидкость или результат плохого фотошопа. Мне казалось, что спустя еще пару секунд лестница, к которой я бежал, окажется где-нибудь на потолке, и я никогда не смогу вырваться из этого текучего сводящего с ума ада. Но я успел, я вырвался на свежий, еще пахнущий дождем воздух, пробежал еще пару сотен метров, остановился и огляделся. Вокруг меня не было никого, лишь мокрый асфальт отражал оранжевый свет фонарей и редкие окна прошивали темную высь своими огоньками. Ничто не меняло своей формы, не было и тени с ножом, источники света  также не спешили менять свое положение.
Песня закончилась, постояв еще несколько минут в ожидании каких либо изменений, я медленно двинулся обратно ко входу в метро, еще немного постояв перед лестницей в нерешительности, все же спустился, чтобы увидеть совершенно пустой коридор, освещенный лампами, твердость стен и свою тень на них – абсолютно нормальных обычных размеров.
Прохладный ночной воздух вместе с только что прошедшим испугом заставили меня почти полностью протрезветь, тучи, еще недавно изливавшие яростные водяные потоки, исчезли и сейчас в весенних лужах отражались не только фонари, но и звезды. Я брел, глядя на них и думая о той черной, нет, совсем не космической бездне, что я почувствовал сегодня днем и о том, что быть может, если поверить, что вода твердая по ней можно ходить, а стена жидкая – можно пройти сквозь нее. Но эти мысли не избавляли меня от внутреннего беспокойство, как ни странно, не за свой разум, хотя в нем-то как раз и следовало усомниться в первую очередь, а о чем-то другом, чем-то, что я сам пока не мог нащупать дабы дать ему имя, но том, что было важно, столь важно, что вопросы нормальности и безумия отходили перед ним на второй план.
Звезды смотрели на меня не мигая, а где-то вдалеке все еще гремела гроза.