10 Сборник Счастье Жить лето 2007 - 2008 лето

АРТЁМ КИРАКОСОВ

СЧАСТЬЕ ЖИТЬ

10 ~ ый СБОРНИК

лето  2007 ~ 2008  лето




 ПУТЕШЕСТВИЕ


1          *          Завораживающее чувство дороги. Всегда манящее чувство дороги. Освобождающее от всего, что тяготило, ото всего, что давило, схватывало так, не давало жить. Пьяное чувство дороги, где ты – только лишь – звезда падающая по времени и пространству. Жить хочется сразу. И по-другому. Сразу. Меняется ось координат. Ещё, когда пакуешь чемоданы, рюкзаки, монтируешь плёнки в фото-  и видио- технику, подбираешь блокноты, ручки, карандаши, карты, схемы, путеводители, компактно складываешь запасы кассет, денег, вещей, любимые предметы, без которых не можешь… любимые адреса, телефоны, записи, книги, иконы, фото… И в путь!
Дорога всегда светла, даже, когда по ней такие не устрашающие надписи: “убей хача”, “убей инородца” и… Да, – всё равно: жить будем! и – прекрасно.

30-ое июля 2007-го года // 17:00 – 20:00   


2           *          Дорога всегда освобождает. Ото всего, что тянется за тобой. Следом. Всегда что-то новое. Ты забываешь, что тяготит тебя. Ты срываешься. Кем был ты? Что тянуло тебя? От чего ты бежал? Почему ты так бежал? Что же тебя мучило так? И ты – другой. Что же было? Всегда зовущее чувство перемены. Всегда парадоксальность перемены. И отчего так легко человек сбрасывает с себя груз тянущегося? И что же так удерживало его в тисках обстоятельств? Какова же была их сила? Да и в чём она? Будто сразу ты взлетел: как только первые метры платформы ушли…
Я так понял, что все фашисты и художники тусуются по краям.

30-ое июля 2007-го года // 20:00 – 22:00


3           *          Почему мы такие, даже не встают вопросы, отчего всё происходит с нами, что происходит, и откуда прицепилось это нечто, что двигается за тобой вместе с тобой. Писать в путешествии? Писать не о самом себе? Тут я понял, что главное (путешествие) – внутрь меня. Зачем я еду: я еду от себя, я еду к себе…

30-ое июля 2007-го года // 22:00 – 24:00


4           *          Страна-то у нас художественная: это видно по заборам: росписи!.. фрески!.. Красивый рельеф Подмосковья размывается… Ленинградской областью… Граница… Шикарные автобусы… Стыд перемешивается с гордостью… Я думаю, так и доживу с этим чувством по нашей стране. Описывать? Не интересно… Что во мне – вот вопросы веселее… Для того и люди путешествовали: ехали от себя – к себе… Надеясь вернуться другими, иными…
Чудно как: Финляндия, граница – и ты – другой, иной… Ну не финн же? А почему бы и нет? Я ощущаю себя и финном, глядя на эти красоты за окном несущегося автобуса: мхи… бесконечные узоры камней… аккуратно выстриженные поля… то, что мы называем финскими домиками…
Всё равно глядишь во все глаза: не пропустить… Водная стальная гладь меняет розовые мхи. Этот покой передаётся и тебе. Что тяготило тебя? От чего бежал? Какими гирями тебя приковывали? Кто измывался над душой? Теперь уже и вспомнить не в силах… Как?.. и что держало тебя?.. “Ответ знает только ветер” (Дилан). Само уж пересечение границы – освобождение, высвобождение. Я вывел для себя такую короткую формулу. И она – верна… беспроигрышна…
Мне думалось: почему бы и нет… Финляндия?..
Почему-то сразу почти по границе – меняется и воздух! (Ясно, конечно, что это не так, но… ОЩУЩЕНИЕ СВОБОДЫ не сымитируешь.) Вот: разрываются эти оковы несвободы… Будто бы, – пейзаж меняется после пересечения черты… Это иллюзия, но ощущения не врут тебе. На финской границе нет дурацких вопросов, приличные лица, в кафе уже вкусная еда, пошли в ход евро… Счёт открыт… Твоему кошельку и “отдыху”. Другие продукты. (Свежее что ли? Чем же вкуснее? Как огурец – зелёный тоже – отличается  от огурца?) Другие слова, надписи, звуки, лица, правила… правила жизни… да и сама – она! – эта жизнь!!
Красивые срезы скал. Видны “жилы” тысячелетий… разных цветов. Разрезающие пласты. Дороги проложены в этих вырубах. Сетки плотно с двух сторон берегут лес и горы, зверей. Почти нет поселений. Тишина касается и тебя. И дело тут не только в хорошо изолированном от внешнего шума комфортабельном автобусе, нет, вовсе. Дело в другом. Ритм меняется; меняются ценности! Изменился и ты. Вот и секрет. Открыт. Иногда изменить что-то в себе можно лишь только вскрыв пространство. Так и ты. Так и с тобой… Всё позади… Ты – другой уже… другим уже… едешь, подъезжая к Хельсинки. Не ищи объяснений, не копайся: ты здоров. Даже и полу-болезни твои ушли: полу-кашель, полу-насморк. Вздохнул полной грудью: это холмы Хельсинки.
   
31-ое июля 2007-го года // 04:00 – 10:00


5           *          Расположенный на холмах, обдуваемый ветрами и дождями, омываемый серебристыми волнами, Хельсинки встречает сурово. Провинциальный русский модерн, серый, груботёсаный гранит, спрятанный в лестничные пролёты на скалах, на которых и расположился, стоит город. Ошибка архитекторов? Очень хотелось походить на Петербург, столицу. На площади Александра II-го – праздник нашего тщеславия: памятник. Мощный, красивый, такой, какой и была наша Империя, русская. Подобие Росси. Ничего, пусть. Главное, они ничего не ломали, не изглаживали с лица Земли, сохранили, – что есть, что было, как было, как есть. (Финны.) Неплохо отстроились в новом. Алвар Аалто, Сибелиус, Моннергейм… Памятники, музеи, дома… Приятно…
Скальный храм. Взорвали скалу и выровняли стены. Почти круг в плане. Орган. Горят свечи и – Моцарт. По стенам – вода… Сидят люди… Входят… Выходят… Слушают… Углублённые… Вот и путь к Богу. Не можем долго выйти и мы. Расстаться трудно. Бог Живёт Здесь. Это чувствуется.

31-ое июля 2007-го года  // 10:00 – 15:00


6           *          Турку уютный такой, солнечный. Средневековый. Замок. Собор. Всё по-настоящему. Посадка на паром “Silija Line EUROPE”. Самый крупный паром Европы. Многоэтажный квартал. Нас все знают, русских. Все объявления по радио и надписи дублируются на русском. На русском отвечают члены экипажа. Культурная программа – тоже. (На русском и для русских.) Для нас и на нашем языке. “Шведский ужин” впечатляет. Остаются лишь самые стойкие: наши. Русские! Впечатляет всё: рыбы, салаты, пиво, вино, десерты, копчения…
Цирк – на палубе до ночи. Бальные танцы. Удивительно трогательные пары. Никто не стесняется. Все умеют. Дети участвуют в этом. Танго, фокстрот, вальс, румба… Есть и мастаки, которые часами не уходят, срывая аплодисменты. Почему так не можем мы? Стало понятно, что бальными танцами, как языком, владеют все.   

31-ое июля 2007-го года // 15:00 – 24:00


7           *          Всё это двенадцатипалубное пиршество творится всю ночь: кафе, бары, казино, магазины, концерты, дискотеки, дансинги, розыгрыши, рестораны… Мы, углядев всё себе, поднимаемся над всеми палубами. Пытаемся выйти на открытый воздух. Нам удаётся. Ветер. Почти сносит. Надо держаться; за поручни. Чёрная вода. Уходит быстро. Волны. Внутри не ощущается ничего. Почти как на земле. Надо ложится спать. Каким ты был? Каким ты стал? Что было с тобой? – И не вспомнить тебе теперь. Ты – переменился уже. Навсегда. То – прошло.
Каюта удобная. Радуешься за человечество, за своих коллег-дизайнеров: так всё грамотно и качественно сделать. Радуешься за человечество: наш паром – настоящий срез его. “Средний класс”, что говорится. С колясками, собаками, выводками своих детей, богатыми чемоданами. Все беленькие: скандинавы. Когда утром все сходят в Стокгольме, ощущение – приставшего к горам Араратским Ноева Ковчега.
Cтокгольм – город королевский: дворцы, парки, набережные, музеи, корабли, острова… люди… Всегда поражает это разнообразие ландшафта сорока (некогда) островов, массивы растущих холмов, деревянная старая архитектура и многочисленные, большие и малые, домашние и грузовые, парадные и хозяйственные пристани. Солнце, бьющее через все эти блики на шпилях соборов. Красный кирпич и чёрная ковка, зелёная медь и золотая латунь, мачты кораблей, путающиеся со шпилями соборов, особенно, при слепящем контражуре. Так, что сфотографировать почти невозможно.
Почти тысяча километров по Швеции на север вдоль залива Ботнии. Становится очевидно, что сделать точную карту этой страны почти невозможно: она так наполнена водой: озёрами, реками, прудами, водопадами, протоками, бухтами... что – неизобразимо – на бумаге. Медленно, с поворотом на запад, ландшафт становится горным. Видны снега, почти с неба бьют водопады, дорогу почти всегда сопровождает горная мощь реки. Стаи птиц, олени, человеческого пребывания почти не видно. Километров через двести начинаются (пока робко) курортные скромные домики. А ещё – через сто: аэропорт, многокилометровые туннели, залитые неоном автострады: Трондхейм (уже Норвегия) – столица древняя викингов. Уже ночь. Различимы только шикарные набережные и сваи древних построек. Наш ждёт шикарный отель Radisson SAS Royal Garten Hotel – награда за тысячу километров пути.   

1 августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


8           *          Ты не можешь заснуть. Всё равно тебе – час, два, три, четыре… Около шести – надо – бассейн, сауна, завтрак. В восемь – уже начало экскурсии по Трондхейму. Дальше будет Кристиансунн и Олесунн. Вместо того, чтобы спать, я включаю весь свет, телевизор щёлкаю по всем каналам (включая платные), “листаю” радио… Думаю… Почему такая общность с людьми, с которыми едешь и делишь быт и радость (и тяготы) путешествия, путешествования? Как они оказались с тобой? Как ты оказался с ними? Откуда такая близость в поездках? Разделённые впечатления? Увиденное совместно?.. Общая крыша автобуса? поезда? корабля? отеля? Не зря, наверное, с такой надеждой отправляются в путь: встретить кого-то. Я понял это. Путешествие – всегда – необычное что-то, не тривиальное. Увидеть что-то, и понять что-то. Переменить свою жизнь. И перемениться самому – вот, наверное, завораживающее чувство. Вот, наверное, что – тянет в путь, в дорогу. Зовущее наслаждение новым. Это – надежда. Она не умирает никогда.
Почему я так хочу всего и сразу? Сразу в Рай. А что тянуть. Заглянуть и туда, и туда, и туда; съесть и того, и того, и того. Слушать и рок, и классику, и джаз и фолк, и старинную музыку, и авангард. Я ещё только учусь… набираю… формируюсь… становлюсь… ищу… Необычное – это моё. Оно – в ногах моих (способности ходить и видеть! самому), у меня… У меня такое сложилось ощущение… Праздник!.. Праздник!.. – видеть всё то, что Ты сотворил, Господь. Аминь. Слава Твоя. Слава Тебе. Всё – Твоё; и всё – Ты. И во веки веков; и ныне и присно. Аминь. Аминь: так, Господи.
         
2 августа 2007-го года // 00:00 – 04:00


9           *          А сейчас спать, всё-таки – спать.
Спать не могу: хочется писать… В ванной это удаётся. В Radisson SAS Royal Garden Hotel это просто. Награда моя… Всегда пишется хорошо, когда засыпаешь и не можешь никак… только сам себе диктуешь сладко, и уже без сил почти.
В шесть я уже в сауне, на тренажёрах, в бассейне с зимним садом и выходом на старинную набережную. Отель стеклянный и просматривается почти насквозь (такие ощущения создаются). Наверное, строили какие-нибудь ученики великого Алвара Аалто. (Одного из самых популярных архитекторов ХХ-го века, создавшего целую свою школу архитектурную, и, имевшего массу учеников-последователей в профессии.) В джакузи в шесть тоже я один вместо заявленных – “max. 15”. Достоин ли я этого всего? Здесь могло бы быть человек пятьдесят (плыть параллельно). “Шведский стол” на завтрак дело обычное, но тоже – серьёзно. Опустить, в смысле не съесть, ничего здесь нельзя. Особенно ценны рыбы горячего и холодного копчения, всяческие (во всём во в разном) сельди, домашний творог, изысканные и разнообразные (даже сладкие) и многочисленные сыры, йогурты, печёночный паштет (гусиный?), разнообразные хлебные… натуральные соки. Зачем вставать со стола?.. А, ведь ещё и икра? Пропустил? Так, где ж она, родная? Щучья! (?) Ну пусть! хоть – щучья. Уже `вставать со стола`? Уже `пошли`? 
“Обзорная… пешеходная...” (Трондхейм.) Пробовали? Королевский (действующий) деревянный дворец, улицы старого города, собор  Нидарос (святого Олава), кажется, один из самых красивейших, не только в Норвегии, но, и, вообще, в Европе. Фантастические резные каменные фасады, внутри – витражи с росписями. Раннее средневековье… Крашеные скульптуры, орган… Поднимаемся на башни… Видим город сверху… Все фоткают и фоткаются… Отказать и отказываться не принято. Меня очень радует панорама старых построек на реке, опирающихся на покосившиеся сваи. Остаток времени – фотографирую их; извожу плёнки только: ведь это дело завораживающее…
Долгая дорога в Кристиансунн. Белая рыба, пойманная только что, жареная в сухарях… Креветки, продающиеся с лодок рыбаками. Их слегка только ошпаривают кипятком и чуть “присаливают”. Наш народ их берёт `литрами `. И глушит даже без пива.
По дороге – два парома: впечатления сильные. Народ, несмотря на сшибающий ветер, ведёт почти непрерывные съёмки процессов. (Наверное, будут делать пособие по расположению транспорта и организации его движения на паромах по фьордам, озёрам и рекам Норвегии.) Болтаемся взад-вперёд, пока, наконец, не оседаем в барах.
Двести километров пути. Всё – разнообразие сплошное. Но, – самый длинный подводный туннель. Уже нависают снега, наползают и хмурятся тучи, водопады бьют с самых ледников. И – венец путешествия – трансатлантическая дорога: восемь километров вдоль океана по островам. Фантастическая красота: волны, громадные валуны, сосны, мхи, каменные узоры, и всё это по кругу на восьми горбатых мостах, полных изящества и выдержки. Восемь лет её строили, и дикие штормы унесли многие жизни строителей. (Волны тех двенадцати штормов, что случились за эти восемь лет унесли не одну жизнь. Здесь, у главного моста – им памятник.) Снимать можно без перерыва; плёнки заканчиваются одна за другой… Отъезд: автобус ждёт меня; а я – жду автобуса, что скатится мне навстречу – в кадр – с самого горбатого этого моста. (Фотограф всегда так и думает: это мой лучший кадр! сейчас! вот, сейчас!.. пусть ждут себе!..)
На последнем издыхании въезжаем в Олесунн: ну сколько же можно ехать? А вокруг – горы и постройки – всё изящней, красивее. Туман съел всё. Неожиданно подбираемся к самому центру – отель “SCANDIK”. Из окна – вид на гавань, пристань, старые мосты…
Сауна (остывающая… – всё ведь закрыто уже, но я всё-таки успел как всегда, как и всегда: в захлопывающиеся двери вагона вставил ногу, придержал… и – ну как всегда, в общем).
Сон. И сон. А как же?

2 августа 2007-го года // 04:00 – 24:00
 

10          *          Олесунн сгорел. В 1905-ом он был отстроен заново: неоготика, неороманский стиль – модерн. (Арт Нуво.) Меня опять потянуло на задворки: я снимал рыбацкие окраины, ветер с океана, брошенные дома. Путешествие – романтика о себе самом. Важно понять: кто ты, и – зачем. Мы больше не можем ходить со всеми – мы должны видеть то, что видим. Зрение – сложный процесс понимания мира. Ветер и дождь сгоняют с причалов; углубляемся внутрь, прячемся в открывающихся сувенирных магазинах. Отъезд – “Дорога троллей”, “Стена троллей”, “Лестница троллей”, “Страна троллей”. “Золотое кольцо Норвегии”. Дикие водопады, “серпантин” (крупнейший в Норвегии), перевал. Там заканчиваются ещё две плёнки (фото). На остановке я забегаю на два километра вперёд – снять знаменитое падение воды. Удаётся. На перевале – “ванны” для того, чтобы полежать в чистейшей воде из ледника.
Спуск. Паром. Горная клубника; – слаще и жирнее, чем наша. Косули… переходят дорогу. (Ничего не боятся.) На перевале и за ним – уже солнце. Солнце – ты меняешь жизнь к правильному. Подъём к “Орлиному кругу”; там автобусу удаётся “зацепиться”. Мы уже пропустили один водопад из-за невозможности зацепиться, встать, припарковаться… Внизу под нами – Гейрангерфьорд, дикая, уничтожающая красота. Замирают тут все. По водопадам – радуги – яркие и решительные. Спуск в Гейрангер. (Это посёлок так называется ещё.) Окна нашей комнаты в отеле выходят на воду, гладь вечернего фьорда. Такое впервые… с нами… После прогулки – пишу. Окна метрах в двадцати от воды. Такое – впервые!.. Нравится! Очень! Почти нет сил. Глаза периодически закрываются. Я пишу через силу. Это какое-то редкое место: Гейрангер. Стемнело. Ночь. И я ложусь, дописав. Нет сил. Огни на Гейрангере вспыхивают: черно стало. На кораблях и паромах – тоже. Спать. Спать.

3  августа 2007-го года // 05:00 – 24:00

   
11          *          На этом воздухе высыпаешься за час. Спать невозможно: слишком всё красиво вокруг. Чайки бесятся часов с трёх. Гейрангерфьорд – как в пропасти, провалился, внизу, между гор; говорят, ещё километра два вниз под водой. (Глубокий!) Узкий, бирюзовый, прозрачный почти до дна – Явное Чудо Господня Явления.
К пяти (утра) самые вершины (гор) загораются. (Солнце.) Но, оно бросает лишь короткие подвижные лучи. Почти видимо-мгновенно перебрасывая их на соседние. (Вершины.) Фрагменты вспыхнувшие – это снега ледников. Будто “золото белое”. Дежурные огни домиков противоположного (берега) бледнеют. Вдруг налетают тучи “серые”, ветер; стихают чайки, волны…
Корабли, катера, паромы гасят, один за одним, контрольный бортовой свет. Светло. Почти шесть. И – никого… никого! Ни души!... Погода меняется (в горах) по минутам и метрам. (Попадаем под дождь; – через двадцать метров солнце: закрываем зонтики, улыбаемся. Через двадцать метров – это солнце!.. Да! Да! <…>)
О чём ты пел вчера? Это было о себе? Кто ты? Помнишь ль? А была ли причина рассуждать? Ты ли был это? Твой ли знак? Характер..? Стоило ли? О чём ты? А, Артём? Кто сказал тебе – ты не можешь быть другим? Говорят, всё меняется… Для этого и едем, заметить, как меняется – мигом, в секунды; люблю перемены. В себе и вокруг. Вот эта езда – вот это по мне. Узнаю себя в этих викингах, троллях, лапландцах, в этих узорах на знаменитых шерстяных свитерах по перевалам в лавках у торговцев сувенирной продукцией. Ты помнишь ли, Артём, что это было? Нет… Не… 
Паром со всем скарбом идёт по самой узкой части Гейрангерфьорда между отвесными скалами, заставляя нас бегать со своими фотосессиями то на один борт, то на другой. Рассыпавшимися своими красотами. “Семь сестёр ” – знаменитый водопад “справа по борту”.
По прибытии – новая сессия – со старой мельницей и деревенским водоспадом; на фоне белой простой (даже, обыденной) деревянной церкви.
Вдоль Нордфьорда автобус движется к леднику. Цвет воды – абсолютная бирюса! Самый крупный ледник Европы. Именно он даёт этот цвет. Начинаем подниматься… Здесь и самый мощный! водопад: высота небольшая, но сила и объём падающей воды ужасает! Снять невозможно, потому что, водяная пыль мгновенно забивает объектив. У самого схода ледника – зелёное озеро; именно, – зелёное. Огромное, от таяния снега. “Обуляции”, – как сказала экскурсовод. (Лариса, Атапина, замечательная, кстати. Надеюсь, это слово приличное…[я его не знаю, но употребил, рискнул, хочется проверить и ввернуть это интригующее выражение, да и, Атапину, за одно].) Через верёвочки, запрещающие вход на ледник перелезают не все… Японцы поворачивают все дружно… (Обратно, разумеется.) Немцы и русские – впереди… Проливной дождь. Промокаем все насквозь. (Что с фототехникой – неизвестно! но, – щёлкать надо. Как не прячь аппараты на груди, под куртками и дождевиками – мокрые даже плёнки в коробках.) По скользким камням над озером заходим прямо вглубь льдов. Малейшее отклонение – и ты летишь вниз. Ногу ставить надо очень точно и надёжно, медленно перенося вес, проверяя, не едет ли красовка, сползая со струями вод с камня. Тащу за собой жену. Страшно только первое мгновение. Потом – это работа: ставить точно ногу, останавливать дыхание, переносить вес, ставить точно ногу… Мы вознаграждены: внутри глыб такой иссиня-синий цвет, что можно было бы и убиться от такой любви. Он-то и даёт эту зелень позднее на весь фьорд. Стоять опасно: сверху – лёд постоянно сыпется непредсказуемыми дождями, песок под ногами, называемый, наверное, почвой, уходит, и ты сползаешь вместе с ним… Успел сделать несколько этих синих кадров. И это – кульминация! Идти можно только по одному, и я уже вижу, как следующий смельчак, за мной, (голландец?) ждёт, пока я выйду. Умыться льдом – святое. Обжигающий холод и свежесть и сила в этих кусках сплава какого-то фосфорического, космического вещества.
(Через остановку замечаю: Аня смотрит на кусок льда; она взяла его с собой. Будет умываться им, пока не помолодеет. Так и ответила. А, как хранить, не знает. Так и стоит, смотрит на него… Расстаться с этим куском золота невозможно.)
По (отснятому мною) видио, позже, (при прокрутке назад) замечаю, что в леднике, кроме меня, был и Максим. Тоже снимал. Эта страсть гонит… вперёд всех.
Награда нас ждёт – внизу заказаны фирменная оленина, `седло` барашка, `бакалао`  (картошка с тресковыми породами рыб). (Олень, наверное, ещё скакал по скалам, когда мы выдвинулись наверх.) И седло барашка. Было ещё на нём… (?) (Между деревьев мы видели семью горных козлов, пережидающих ливень под плотными низкими кронами.)
Дорога становится всё красивее: водопадов всё больше, камни страшнее, скалы отвеснее, виды – схватывающее… Это ещё – ледник… У подножия его – настоящая норвежская свадьба,  – ведь суббота, – с национальными костюмами, танцами.
Паром, где работают китайцы. Выезжаем к Согнефьорду. В Лаердаль. Тут тишина идиллическая. Город старинный. ХVIII-го века. Три мемориальных сарая. (Для лодок, наверное.) Действующие… Городок деревянный. На крышах – дёрн с высоким мхом и травами; так принято, это – традиционное. Домики так нравятся, что я снимаю их все! (Хотя уже и восемь вечера.) Удивляет местный комиссионный – компактдисков: портреты Дилана во всю-всю стену, его старые пластинки, `TRAVELING WILBURYS`, кривящийся Кит Ричардс из ROLLING STONES. Как они сохранили всю эту улицу, единственную, и эти три сарая, ХVIII-го века, действующие, действующими.
(И, становится понятно, что наша национальная идея – уничтожать. Что наш национальный принцип – НАСИЛИЕ! И – становится понятно, что нам не выпутаться. Что нас наше правительство использует как “расходные материалы”, “породу”, руду, отработку, недра, перерабатывая нас в деньги, добывая из нас – просто выгоду, просто “газ и бензин” для своих будущих детей, которых зачнут, “овулируют” [помнишь ли рифму? – она была чуть ранее, по `Атапиной `? Ну, это-то словечко я знаю!].)               

4 августа 2007-го года // 03:00 – 24:00


12          *          Отъезд во Флом. Знаменитая высокогорная железная дорога. “Фломсбана”. 20 туннелей, дикие сады, деревни, крутые развороты, упругие наклоны. Спустилась туча. Мы – вымокли все. Видны только облака метров на 20 вблизи. Снимать нечего кроме тьмы туннеля слева и справа. Эта – потеря. Одно из самых красивых мест Норвегии ушло… уходит… Я гляжу в пол, плачу (злой) почти… Поручаю жене – снимать… (самой, если… или – не…). Атапина беснуется: `слева от вас… справа от вас…` А перед нами – туман, и вечная чернота этих хвалёных 20-и туннелей. Но, Атапина – молодец – отрабатывает в DSBW и за природу, и за погоду. Достойно уважения… Остановка – Чосфоссен – высаживают всех по свистку. Мощнейший водопад. Ограждения. Весь поезд умудряется за три минуты, отпущенные “руководством” отснять и отсняться самим на фоне этим могучих каскадов воды и целых  облаков брызг. Вдруг! – на всю долину! – вниз! – напевы древних викингов: звуковая инсталляция огромной мощности. Столько децибел, что позавидовали бы и Ozzi и Mick. Чуть справа над водопадом – постройки – разрушенный замок. И высоко на холме вдруг из тумана появляется мифическая девушка в мифическом наряде. И танцует эту мифологическую сюиту. И исчезает. И – вдруг появляется почти мгновенно в другом месте – внизу, у стен замка. И исчезает опять. И появляется. И танцует. Меня это поразило, поражает. До меня доходит, что в этом, в этой инсталляции участвует не одна девушка. Но, как здорово, и к месту, всё придумано. И это – один из норвежских мифологических персонажей. (Какой?) Или нет? Я не прав? Я снимаю эту акцию всю. Не отрываюсь. Не отрываясь. На пути вниз – там же: то же. Снимаю опять…
Я серьёзно считаю, что это одна из самых удачных находок в творческом процессе освоения пространства. Мистика. А не иллюзия. Сильнейший звук в сочетании с грохотом воды, отвесными скалами и туманом дали эффект. Девушки машут нам рукой. Одна за одной. То исчезая, то выявляясь из зелёных склонов. То вырастая на стене замка, то растворяясь в его развалинах. Производит впечатление. Мы машем вслед. Прощаемся. Свисток: и дядя другой (из другой уже инсталяции!), и тётя – загоняют нас, всех, по поезду; завёртывают (специально! кранами такими, как штурвалы корабля) вагонные двери. Этим!-то веришь сразу! – при девушках (здесь!) – не остаться…    
Путешествие по Нейрофьорду! Это самый узкий и глубокий фьорд! Отвесные скалы. Дождь поливает всё и вся – бессовестно. Япошки забивают весь корабль и начинают играть в коллективные карточные игры, смеяться (почти по общей команде старшего). Те, кто совсем пожилые, – отгадывают кроссворды. И зачем они ехали, отлетев полмира? Щёлкнуть друг друга на фоне… того, о чём написано в их путеводителях..? Может, не надо тебе быть таким злым, Артём?
Кормление чаек – вечный аттракцион. Они следуют неотступно. Снимаю. Это красиво. Несколько молодых японок забавляются этим всю дорогу с визгом, почти не отличающимся от того, что издают те, кого они кормят. О! Хоть кто-то!.. Замечаю одну японку (пожилую) с восхищёнными глазами так и смотревшую на всё, что было вокруг! Пейзажи! Лица! Чайки! Нас – русских туристов… Нас – больше всех! Несколько автобусов; (с) разных фирм… Водителей нам (к примеру) выписали из Эстонии… Так они и едут – 80 (км.), как положено автобусам по Норвегии. «“Как я только их не просила, упрашивала – качает головой Лариса, экскурсовод, – бесполезно: “А штраф ты будешь платить?”, – они мне говорят; всё по правилам, хоть ты тресни; это ещё в лучшем случае – 80, где разрешено; наши гонят не так…»
Русская речь повсюду: кафе, рестораны, магазины, достопримечательности, шикарные отели. На русском, почти без акцента, говорят теперь многие служащие… Что это, победа??
Дорога в Берген очень хороша и, пожалуй, ведёт к самому красивому водопаду Норвегии, не заявленному в планах и описаниях, но, я много видел его на впечатляющих съёмках и многочисленных открытках и календарях. Что в нём особенного? – вертикаль падения – метров 400 – и многоуступчатость почти равномерная, как и на шахматной доске: примерно!.. я говорю! “напримерно”, как говорят в таких случаях в Осетии!..
Отель Radisson SAS NORGE  ВПЕЧАТЛЯЕТ до глубины души! Business Class, VIP-guests (может они чем-то ошиблись? а мы заплатили?) – это всё теперь (и) про нас (ли?). Я бороздю, борозжа просторы `океана` (25 метров бассейн) своею бородою. Плещутся пятеро арабских детишек; рядом их красивая мама – сидит, как статуя, обёрнутая в платки, платья-одеалы (с ног до головы!), но лицо – открыто! – красивая! жгучая! арабка! – не зря им не разрешают открывать лицо! – лицо – этого достаточно! Остальное, как говорил Пушкин, быстро дорисуется само! Она не встречается глазами! И – вообще!.. отводит их куда-то!.. Где ж тот арабский счастливый шейх – нефтяной король и король этой богини – в коричневом и чёрном??? Между её пятью детьми я бороздирую умело!.. как умело!.. (как умею!). Они – эти все маленькие сволочи! (сволочи-да!) подныривают под меня… Сволочи!.. Я у них – будто! – шестым!.. Хотя я и не знаю арабского, но, они явно! явно! принимают меня!.. к себе… Замечает ли это их мать!? Не может не заметить!? Замечает!.. Они уходят! – Она их вызывает. (Она их уводит! что-то во мне – напрягло! Чувствует!.. Почувствовала!.. Мои взгляды: красивая!.. красивая!..) Уходят рядком! Все! С завистью оглядывая меня – дети – (уже) с лестницы на подъём. Две девушки в чёрных купальниках; плавают поперёк почему-то… Хотя бассейн весь – 25 метров. (Не умеют?.. Учатся?.. Без мужей?.. А где же?.. “сопровождение”…) Мне-то что – два взмаха – и я уже стукаюсь башкой о `противоположный берег`. Сауна! – так себе!.. И не согреешься даже!.. Смущаю молодых пару: мальчик и девочка… забалдевшие!.. в джакузи: «Можно к вам?..» Смущать(-то) я люблю: касаюсь их… Ненадолго: мне скучно! Девчонкам с нашего автобуса хочется сказать: “На том же месте в тот же час, девчонки? Только, без сопровождения, девчонки, да? договорились? Как сегодня, ладно, договорились? Я буду учить вас плавать.” Меня выгоняет мексиканец: я перебрал полчаса (подумаешь?! эк?!). Пришёл убираться; со швабрами: Excuse me – it`s closed. «Have a nice day, ser», – не постеснялся – он мне. Какой день, – уже глубоко ночь, подумал я. Хам! Хам! Я и без того! (без тебя) знаю, что перебрал (“перебронзил”, – как говорит жена моя – про меня), бассейн – до девяти вечера, сейчас – уже ночь. «Good afternoon», – отвечаю… А что ещё сказать ему? – Хам! Хам! Не знает – я VIP-повец теперь? или… Сейчас тебе, Артёмка, даст жена (по полной!.. по полной!..) – VIP-повец!.. Марш-ка, давай-ка! домой! Артёмка! наверх! живенько!.. живенько!.. Ну!! Навстречу мне спускается группа русских туристов, на ночь глядя вдруг решивших поисследовать-ка, да повнимательнее, отель. Начинают ломать двери: ломиться в гараж, сауну, бассейн, закрытый бар, солярий, relaxroom… Да ребята! Делаю вид, что я ничего! ничего! не понимаю!.. (по-русски, разумеется!.. ) Что я – не русский! (какое преступление! какое! бессовестное!..). Тем более, что мне это не трудно: русского во мне заподозрить трудно, трудновато (гляди фотки – глубже – сам). «Hi, ребята! Buy, ребята! Ну, я пошёл, мне пора: явно!.. явно!.. Началось», – про себя. Бочком-бочком: “на север”, к номеру, к своим, к жене. “Ночь удалась”, – как говорит Лариса, Лариса Атапина, наш экскурсовод. (Дай Бог здоровья! Ей! и всей DSBW, от которой мы и поехали…)           

5 августа 2007-го года // 04:00 – 24:00


13          *        Фуникулёр Бергена. Наверху волнующий романтический лес. Вид сверху. Это уже традиция – панорама города с фьордами. Меня это не зовёт, но делаю кадр со всеми туристами, поднявшимися наверх. Воздух в лесу пьянит. Да и сами деревья – из древних. На нас выходит дружелюбный кротёнок. Мы с ним делаем фотосессию.
Открываем для себя парк троллей! Дикие деревянные страхи! Типа наших Бабы Яги, Лешего, Избушки На Курьих Ножках.
Музей Грига. Трольхауген. Сильное впечатление. Его поместье, усадьба. Небольшой двухэтажный деревянный дом, с клумбой перед ним, нижняя дача-мастерская у самой воды, спуски крутые к воде, красивые виды. Концертный зал. Небольшая экспозиция современного уровня с кинозалом; хороший фильм. Только музыки нет. Музыки нет! Смотрительница объяснила мне: Григ не любил, когда его слушают. Что имеется ввиду? Как без музыки?.. Должна быть!! Она чудится везде! Над водой, в пещере – склеп – могила Нины и Эдварда Григ. Вместе. Всю жизнь. И её фотографии рядом с волнующим маэстро. (Она – его кузина, позже – жена! [Конечно, все были против этого брака. Но, ещё и потому, что Эдвард был молод, неизвестен, беден, музыкант, – что, само по себе, уже (и так) сомнительно! – Нет? – я не прав?] Единственный ребёнок умирает… Эдвард сильно переживает: детей больше не…) Маэстро всегда экстравагантен, с шевелюрой вьющихся волос; картинные романтические позы. Глаза – сказочника. Музей редок тем, что всё в нём настоящее… Нина, после смерти мужа, всё передала государству; смогла сохранить. Атмосфера заряжает творчески! Любовь, и прожитая вместе жизнь супругами, и их могила – тоже. Эта аскетичность камня, ломаный шрифт. (Модерн – даже в могиле.) Ничего нету. Камень в скале. Высоко. Так, что и не сообразишь. Вместе. Вдруг это врезается. Вместе – в скале, над водой, где и жили и творили и писали и любили. В любимом месте. Надпись не читается. Дата. Народ не доволен: «Где же могила? Разве это могила? Не написано что-то ничего..? Ну..? Как у Толстого… Холм… Просто! А тут – да! Что-то! Что-то: “Эдвард и Нина? Не вижу?.. Григ? Это? Могила? В скале? Маленькая такая? Ромбом? Не серьёзно как-то… Мы думали… ждали... где? Искали! И – это!.. ?”»
Набережная – ганзейские дома раннего средневековья. Удивительное место. Просто покрашенные дома, простой формы, деревянные. Много раз в истории горели, но отстраивались опять; охраняются ЮНЕСКО. Не зря. За фасадами – музеи, лавки, галереи, – всё сохранено как было.
Прогулка по городу даёт неожиданные результаты: город сохранён! Поразительно! скромные, неизысканные деревянные домишки, извилистые улочки, иногда шириною в одного человека. Но, – везде проходы есть! Не как у нас. Архитектура раннего средневековья. Городу 1000 лет! И – живут, как и жили! Неспешная открытая жизнь: кошки, собаки, студенты, пожилые, дети… Окна открыты!.. Всё на виду!..
Такой!.. Какой могла бы быть Москва!.. Одноэтажная… Двухэтажная… Трехэтажная… С садами, церквушками, дворами, живностью… А – главное – уничтожены те, чьи потомки могли бы так жить! и продолжать!.. продолжать! Неужели надо видеть чужую жизнь, чтоб так научиться видеть и чувствовать своё..? Я не знаю, как..? И – что нам всем будет за это, содеянное нами и нашими… Зло непредсказуемо и бессмысленно. Зло непредсказуемо и бессмысленно. Зло непредсказуемо и бессмысленно. Там нет правды, смысла, содержания! Это – бессмыслица и безысходность, пропасть, откуда нет хода наверх! Боже!.. Слово “ПРОСТИ” язык произносить не смеет. На “ПРОСТИ” тоже нужно что-то, право какое-то что-то… или права?..   
Рыба: рынок и запах и еда и промышленность.
Запах рыбы и воды – покоряет всё! уходит аж! в горы! 
Финал дня – на набережной поют двое: ковбои (гитары, гармошки, банджо). Блюз, фолк, кантри – Дилана, Харрисона, Пети, Traveling Wilburys… какой подарок. Поют здорово!.. Отец и блондинка-дочь. Gee Gee Kettl & Soluna Samay. Здорово! Не оторвёшься! Кричу “браво!” и снимаю весь концерт. (Лена понимает: сопротивление бесполезно.) Покупаем диски, берём автографы. Джи Джи Кеттл и Салуна Самайи – оторваться невозможно!.. В отеле – тоже слушаем… И средневековую музыку, что купили для Лены. И – барокко, и – возрожденческую… (Здесь оказался – весь Дилан и много – старинной – в местном музыкальном…) Шикарное завершение дня. Девчонке – то ли пятнадцать, то ли – семнадцать. Видели бы вы её! Салуна САМАЙИ. Как не хватает нам настоящей американской музыки, блюза, госпела, рока, фолка, кантри… Короткий разговор. Они оказались не разговорчивы. Джи Джи Кеттл говорит мне “спасибо” по-армянски.       
      
6 августа 2007-го года // 05:00 – 24:00

 
14          *        Слушаю с утра опять их. У меня теперь целый уличный концерт. Видио и шикарный диск. От голоса Салуны не оторваться…
Почему мы всё жжём сами. (?) Какая могла бы быть наша страна. (!) Ужас бежит по жилам от соделанного. У нас такая деревянная страна, такая редкая и прекрасная архитектура. Что могло бы быть. Как могли бы быть? Теперь – только дым от спалённого пространство жизни! Да, что же мы? Что за люди!.. Жжём и убиваем! Жжём и убиваем! Жжём и убиваем! Своих, своих… Чужих, чужих… Как же это? Проклятие какое-то… Зверюги мы! Зверюги! Вот они и рассказывают нам, что “шведский стол” – это не, – `когда с собой берут…` Это, когда, – `на столе едят…` Сколько смогут – за раз, присест. Да, что же мы! Пережить уничтоженное нами – невозможно! Это! – преступление! преступление! – перед ИСТОРИЕЙ и ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ. Преступление! преступление! – перед ИСТОРИЕЙ и ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ. Преступление. Где жертвы и люди, и всё, что они сделали. Этот танк вытоптал лучшее! В нашей культуре и жизни! Насилие и кровь и пожар самопоглощения – удел наш! Ужас! Ужас! И – как мирно и тихо они так и прожили эти десять веков… Берген, прощай! Я люблю Тебя! и ставлю свечу всякой постройке, сожжённой нами в истории (и сараю даже! – что здесь – как музейные экспонаты: все!.. все!..) Прощай! Прощай, Берген!.. Прощай! Прощай!
<…> Атлантика суровая… Встречает диким ветром и знакомым дождём. Ставангер промок. Гуляем по старому городу. В цветах; своя жизнь. Кафедральный Собор производит сильное впечатление. Готовятся к концерту: Григ, Шопен.
С высоты верха Radisson Atlantic Hotel наблюдаем с Мишой, как взмокает город от того, что обрушивает на него этот океан, эта Атлантика. Сауна: даже и не вспотеешь. Говорит Миша. «Да! Это вам не Россия», – отвечаю… Сам разглядываю погружающийся в синий вечер, дождливый вечер, Ставангер. Лежу, завёрнутый в белое одеало-полотенце. На самом верхнем этаже отеля устроена сауна. Лежишь; и смотришь, отогреваясь, в громадные стёкла, как с самолёта, на мокнущий, мёрзнущий город – благодать земная! И отогреться-то не могу. Вот так сауна! Вот так Ставангер! Вот так Атлантика.
Спокойной ночи, город; вставать в пять; или раньше… «А девчонки наши-то – скучают», – сказал мне Миша в сауне. (Мы были вдвоём.) «Заметно», – продолжил он после моего «Да». Что делать: дождь, одни, мы – с жёнами. «С Богом, Миша! Как супруга переносит..?» «Да что? Мы дома – часто в поход ходим. Привыкли ко всяким передрягам. Спокойной ночи».

7 августа 2007-го года // 04:00 – 24:00


15          *         Лисефьорд. Разнообразный. Скалы-берега. Брошенные фермы. Тюлени, выпрыгивающие из воды лососи, дикие козлы, бегущие к кораблю, знающие, что будут кормить. Камни-острова с растущими на них двумя-тремя деревьями. Оставленные корабли шестидесятых-семидесятых. Коттеджи новые по отстроенным набережным.
Наш ждёт уже автобус. Оанес. Переезжаем к подножию знаменитой скалы Пульпит Рок. Это кульминация. По фотографиям знаем: отвесная скала высотою более 600 метров над фьордом. Видели красоты и знаменитые фотографии, которые встречают тебя в Норвегии и провожают. Это место – визитная карточка Норвегии. Её плакат. Восхождение мне даётся тяжело. Вода сверху по камням: идём под дождём. Капает. Он заканчивается. Но участки есть – очень сложные: надо карабкаться по камням на четвереньках иногда. Но – вижу: идут и в шлёпанцах, и с собаками, и с грудными детьми в рюкзаках за спинами молодых образцовых немецких и голландских отцов. Идут и дети и пожилые. Все! Это – массовое – восхождение. Единение; – как на Акрополь, или перед Собором Парижской Богоматери. Речь всего мира. Немцы, много итальянцев, но, – по всему заповеднику – русские: несколько автобусов (делаем кассу `Скале`). Совершенно плоское плато, с геометрическим квадратом в плане. Вокруг – целый мир панорам: озёра, корабли, водопады, горные образования разных пород, реки, хижины внизу. Ветер налетает; и отлетает мимо, унося град, туман, дождь, открывая солнце, солнце… “Щёлкаются”. И мы. Успеваю отснять две плёнки за те десять минут (по общему расписанию тура), которые нам “выделены” для этого. На спуске забавный разговор: нехрупкая блондинка – мужу, увальню, забежав, метров за шестьдесят вперёд, не оглядываясь, в ущелье:
– Милый, ты жив? или я уже вдова?
– Коленка болит…
– Иди дорогой, и я тебя помассирую! хочешь?..
– Вторая отказывает…
– Милый, здесь уже прямая дорога, – это твоё (Она выходит на прямое дощатое покрытие на коротком болоте.), мы тебе пивка нальём. Милый – ты сегодня на шопинг не пойдёшь: отдохнёшь… А я в сауну с двумя вот этими молодыми людьми (Поднимаются два вверх немца, высокие, светленькие, юные, симпатичные…)…
– Болит…
– Надо, милый, спортом заниматься, а не лежать на диване, как ты, весь год.
– Пойдём… посидим, кафе…
– Милый, давай кредитку – и я больше тебя не побеспокою сегодня: будет работать только твоя кредитка. А ты отдохнёшь, дорогой…
– Я так не согласен… (Кредитка отдыхает вместе со мной.)
– Это не моя игра, милый. Завещай мне визитку хоть. Можешь передать, – прямо сейчас, дорогой. Милый, ты где? дорогой.
– У нас есть ещё пешие экскурсии?.. Плохо!..
–  Милый, я тебя, не брошу, иди, дорогой…
Оборачивается к нему, останавливаясь.
– Передайте там, внизу, что мы живы. (Это мне уже.) Очень похоже на типа Карелию, что мы были!.. Карелию типа… только почище!..
– Да. (Это я уже ей отвечаю.)
– Всё равно кому, передайте! там – внизу. Мы живы – идём. Серёга! Держись. Я с тобой. Визитка с тобой?
Обходящие смеются…
– Что смеётесь, лучше посчитайте автобусы там, внизу. Сколько их там осталось?
Русские люди – великие. Юмористы.
Дорога выходит (через два парома) к Национальному парку, к Хардангерфьорду. Тут сады, виды со всех сторон, развороты на 360`.
Кинсарвик. Тихое местечко. Ничего, кроме отеля. Две сосиски вместо ужина на `бензинАкАлонке`, как в Армении у нас говорят. Церковь ХII-го века. Полностью сохранена. Шикарные росписи: архангелы во всю стену.
Про отель можно писать много смешного. В два часа (ночи, конечно) – сирена нас подняла: мы думали: это Лариса – пора собирать чемоданы – устроила нам  “побудку”. Вокруг моего ноутбука кружила моль (искала некупленную шерсть). Пахло затхлым. Хвалёная сауна (женско-мужская) и не включалась ещё… В номере я помылся ледниковой водой, не холодной, нет, – ледяной, будто со льдов местных натаяло, натопили. Половина кнопок в номере не включалась. На завтрак – не лился сок (говорят, мы попали `между группами`), съел кто-то все фрукты (тоже, «“говорят” – да», как у нас в Азербайджане говорят). А после десяти вечера, в холле, музыкант-румын, заодно с ресторанным  официантом, нам пытались продать кипяток (воды не было, почему-то, в кафе холла) к чаю (заварка бесплатна – таков у них принцип – по всей Норвегии, но, – эти бы и заварку с удовольствием… Сахар, кофе и сливки – бесплатно. И “потанцуем”, наверное, тоже.).
Героические наши люди – только смех всё это вызвало и не нарушило совсем сон, если не считать подъёма ночью. Мы великие, – и не только юмористы.

8  августа 2007-го года // 05:00 – 24:00


16          *          Въехали в тундру. Действительно, очень красиво: сизые озёра, блеск снега, зелень какого-то другого цвета. Пробивается солнце. Пошли вниз. Минусовая температура. На спусках попадаются домики по стилю ближе к Швейцарским.
Выясняется, что в одном из автобусов фирмы DSBW, идущем на фьорды полетели тормоза. Поступил приказ – смениться: отдать свой – пересесть в поломанный, без тормозов. (Мы – домой – они – на фьорды. – Вниз, они-то – наверх.) Автобус оказывается жуткий. Сиденья проваливаются, столики не держатся, кондиционер подул в чьё-то одно избранное ухо, подставки под ноги движутся только (если движутся), только в одном направлении, душно, не слышно ничего, вместо гида – хрип. (Лариса пытается как-то всё сгладить своим талантом и юмором. Интересная женщина. Мы, вообще, должны были ехать спиной. Чтобы нас успокоить [ведь эта прелесть, – в смысле, типа, – автобус, могла такая достаться и нам изначально] Лариса пытается делать вид, что уговаривает нас посмотреть фильм про Грига, мы делаем вид, что это нелегко. Водитель, наконец, ловит изображение. Но, звука нет. Тогда гениальная Лариса начинает комментировать картинку: что надето на певице, кто стоит рядом с композитором, как и что звучит в этом месте, так далее.) Мы должны были, согласно этому автобусу, вообще, две недели ехать задом наперёд. Но нам остаётся лишь километров пятьдесят в этой интеллигентной компании.
Обзорная экскурсия по Осло. Ратуша – более мрачного и дурацкого, и, одновременно,  помпезного сооружения не изобрести. Скульптура – яркое позорище Норвегии. Явно не один не выучился ничему, но – за всяким углом – по статуе. Обманки, в том числе. Ну, например, байдарочник-одиночка под бортом корабля на воде (не сразу и заметишь; замечаешь – можно и в обморок упасть от ужаса, особенно, ночью, когда – не понять: может это и впрямь – заплыв). Или, к примеру, официант, проститутка, нищий, маляр, любовники-едаки (ну и т.д.) – на тех местах, где могли (и должны) быть люди живьём. (Причём, одеты [или раздеты] – соответственно.)
Олицетворением этого ужаса является парк Вигелана (скульптор такой, не название), хвалёное и излюбленное место отдыха ословцев. (Правильно ставь ударение!) Спроектирован он хорошо; архитектор – хороший. Да, и, вообще, городские парки – дело нужное, мною любимое. (Я сам начинал свою работу художника в останкинском парке; полюбил парковое пространство; снимаю цветы, виды парков, садов. Мне по душе тишина прямо в сердце ревущих моторов. Я, может быть, и закончу каким-нибудь парковым служащим – садовником, к примеру. Да, и у меня ещё [за спиной, как говорят] пятнадцать лет работы в Абрамцево, где и разные виды парковой архитектуры, ландшафтного проектирования, различных времён, различного стиля и назначения постройки, единственная деревянная усадьба в Подмосковье ХVIII-го [сохранившаяся с] века, коллекции мирового уровня [Врубель, “Бубновый валет”]. И пять лет работы в Мемориальном комплексе протоиерея Александра Меня в Семхозе, где, тоже, есть уже много элементов парка, и заложено будущее для своеобразного музея-заповедника.) Я, как вошёл, как увидел мужские гениталии, слепленные подробно и с любовью Вигеланом (в несколько ином, другом, я бы сказал, виде и стиле, чем, все остальные части могучих изображённых тел), так и произнёс жене: «Извращенец, псих». И остальные – кто `поставил` это всё. Есть, прямо скажем, у человечества тяга к маразму и уродству. Заместо его главной колонны – должен был бы стоять Сталин. (А что[?], Рузвельту с Черчилем оное имеется.) По духу это – искусство Рейха (третьего), фашизм. Почему все раздетые, друг на друге? Групповуха? Ну а так, – пусть себе лежат влюблённые на траве, пасутся собаки и прочая, пусть… для того и парк – городской.
Мы прощаемся с группой. Дальше – сами. Ногами, без автобуса. Осло был разбомб-лен до основания; перед этим – горел. Что осталось? – Новодел. Набережная бурлит. К ночи. Народ танцует, поёт – счастливый! счастливый! – пьёт пиво, заедая креветками. Все места везде заняты. Всё съедено к концу ночи. И это будний день.         

                9  августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


17          *        Мы уже самостоятельны, но Лариса делает нам “побудку” свою (через телефон, по старой памяти). Утром я в сауне и бассейне: разгоняю японцев (до завтрака). Квартал БРЮГГЕ – очень красив. Это современное “деловое” строительство: жилые, офисы, магазины. Прямо за портом; радует. И, если бы не памятники, раскиданные здесь и там, можно сказать, что “жизнь удалась”.
МУНК платит за всё! И за всех. И! – сразу! Я имею ввиду его живопись и музей! шикарно! Сразу же, – первый зал, – и лучшие вещи. Лучшее время его – 10-ые годы. Эдвард Мунк. Лучший, значительный, экспрессивный, человеческий, проникновенный, пронзительный. Живописец  и отличный график. Прекрасно выставлены и представлены его печатные поиски (и пробы) в ксилографии, литографии. Меньше, мне видится, он – офортист. Отличная экспозиция, охрана, оборудование; разрешают снимать. Я перещёлкиваю почти всё.
Район крепости и Кафедрального Собора.
Национальная картинная галерея. Пускают бесплатно. Всех. Впервые вижу такое. Зал Мунка находим сразу, и проводим основное время там. Он опять поражает, и уйти (выйти, перейти к другому) почти невозможно.
Всегда западаю на моих любимых французов: Сезанн, Моне и Мане, Дега, Ренуар, Брак, Пикассо, Грис, Дерен, Леже, Роден… Все в одном зале… Я вырос на этих художниках; живу  и учусь у каждого нового, встречаемого мною произведения. И, похоже, с тем и отойду!.. Спасибо! ребята, ваши залы спасают музейные экспозиции многих собраний и во многих странах.
Паром в Копенгаген. `SEAWAY`. Здоровенный и роскошный! Снимаем торжественное отплытие! Японцы захватывают всё! Они везде первые! Появляется один! Занимает очередь! Перед открытием; ещё до… Тянутся следом остальные… Прочие путешественники остаются, в лучшем случае, на последних местах последних рядов. И на вход и на выход – они первые. И на обед и с обеда! (Чёрт!! Так можно и националистом стать…) И на завтрак и с завтрака. Чушь какая-то!? (Мне думается, что путешествуют они потому, что “так положено” у них. Показывают потом друг другу отчёты по путеводителям и фоткам, мол: я здесь был. Это, так сказать, некая корпоративная этика. Правила жизни, традиция, нормы – общественные установки, так сказать, а не потребность. Аппарат потребления жизненных ЦЕННОСТЕЙ, среди которых “я здесь был”, после [и для] достижения определённого возраста, статуса и положения – на первом месте. Ненавижу! Увольте!-с.)
Ночью смотрим танцы. ABBA затмевает опять всё и всех. Эти сладкие-пресладкие ребята поются публично хором всем паромом. Мужичок постарше, с лысиной, на басу – поёт Меркури. Интересно, что и в Норвегии, и в Швеции, и в Финляндии народились свои родные чурки-урки!! Одна из таких весёлых разбитных компаний портит весь танцвечер, гогоча, распихивая скромные пары, раздеваясь на ходу почти до трусов, ну и..! Ну! – и это же не клубный вечер молодёжи кому уже было четырнадцать, но ещё нет пятидесяти.
Забавные датчане придумывают такой курс! своей кроны, что ужасаешься! И понимаешь! – двойная конвертация! 10 € за каждую операцию + , и того – тебе дают ещё и чек: как бы всё законно, по правилам, удобно: плати в чём хочешь… – и ты тут становишься ещё и нелюбителем датских правил жизни. Дурят. Считайте деньги; сами! TAX FREE нам получить не удаётся: нам объясняют, что: мы не правы. А правы были японцы, которые за час наперёд заняли везде все очереди (послав везде повсеместно наперёд по японцу) и получили всё как положено. Как проходит последний японец – всё closed, каюк, `хана`, то есть, – деньги пропали. Поменять, то есть, опять конвертировать, то есть, опять обобрать они нам могут, а вот вернуть деньги…
Наши девчонки танцевали тоже хорошо. И, вообще, мне впервые не стыдно: наших урок нет здесь – они сюда не ездят. Поехали только те, кому интересно. И, вообще, стыдно скорее за других…   
       
10 августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


18          *       Копенгаген встречает дружелюбно. Бесплатные автобусы для пассажиров парома до самого центра. Докатываемся со своими чемоданами до гостиницы “Кong Arthur”, где нам и жить три дня. Отель старый. На этажах в холлах – доспехи, мебель, рыцарская символика. Нас селят на мансарде. Все номера заняты. Туда не доходит лифт, а мы – всё ещё – молодые. (Потащим, мол, чемоданы и на крыши! “Какие наши годы!” – думает за нас [и про нас] беленькая… молодушка-душка на reception-e.) Ни одной прямой линии. Мне так нравится. Художники должны жить на крышах. Оказывается, есть дверь на большую деревянную площадку, построенную рядом с комнатой – на крышу – выход. Там стол и стулья (дерево, раскладные), оказывается, тоже для нас. Металлическая пожарная лестница ведёт вокруг двора. Внизу – закрытое пространство ресторана отельного – вид сверху; пятки перехватывает – лестница решётчатая, прозрачная, узкая, – пожарная. А под лестницей, в зерно металлоконструкции (хрупкой) светит пейзаж, с птичьего полёта, так сказать.
Идём в ботанический сад, – он самый ближний объект по карте. Потом в Национальную картинную галерею. Ужасаемся – там что-то безобрано-нездорово-отвратительное. Не буду перечислять всех экспонентов этого мероприятия. Самое безобидное – это массовые надругательства над Венерой Милосской. Чудеса экспозиции: Рубенса вешают с какой-то гадостью вперемежку. Это, вероятно, была какая-то концепция. И, даже, написано – какая. Используют шпалерный принцип повески картин, то есть, снизу доверху. Это рядов пять и огромное количество всех художников разных эпох и стран вместе на громадных стенах в одном безразмерном зале. Хуже обстоятельств для созерцания живописи и не придумаешь. Я снимаю это всё, как уродство. Они сгруппировали это всё по жанрам и темам. Абсолютная ахинея (получилась); смотреть невозможно. Даже старое искусство, даже очень значительные вещи. Отвратительная экспозиция делает общее впечатление – обескураживающе-потным. Страшная духота. Кондиционеры что-то там нам надувают. Что такое датское искусство, откуда оно, кто его яркие представители, я так и не понял. Мне хотелось бежать подальше от… Утешение и освобождение дарят Матисс, Нольде, Пикассо, Брак, Грис, Леже, Сутин, Модильяни… Бессмертые… Бессмертное искусство! Сюда! к счастью мысль экспозиционера не добралась: весят себе обычно: картинка над картинкой в два ряда! Шедевр над шедевром. Из-за этих-то залов (двух!) можно заехать и подальше… Копенгагена… Спасибо! вы меня второй раз (за поездку) вытаскиваете из провала. Весь ваш, ребята!
Копенгаген мощный, необычный, свободный, живой. Сразу чувствую – своё! моё. Полно бомжей (валяются повсюду) и хиппи, и чудаков (просто). Красавицы-блондинки в развевающихся до самой… юбках рассекают влажный воздух. Действительно – красавицы, действительно, – красивые. Действительно, – блондинки. Действительно, – породистые – принцессы датские, альбиносного типа. На великах куда-то мчатся. А у многих впереди такой ящичек, и там – продукты и малыши. Иногда и живность: псы, кошачьи, птицы (сидел, без клетки, – видели сами, – здоровенный попугаище зелёнояркокрасный). Женщины из-за этой езды в отличной форме. Что оторваться невозможно… невозможно же снимать – и до… и после… каждую, кто едет навстречу. Ведь их-то целый Копенгаген. Обснимаешься весь! Хоть насмотрюсь!
Ночь на крыше: пишу. Раздетый. Жаркий август. Подо мной весь наш квартал с его неповторимой жизнью. Можно заглядывать и в окна. Надо мной – Флаг Короля Артура и впечатляющих размеров телевизионная антенна. Вдруг над небом и звёздами Копенгагена – салют. Открывается фестиваль Элвиса. В честь Элвиса и Короля Артура. Long Live A Rock`n Roll. Народ визжит из всех таверен Копенгагена. Да здравствует Король Артур! Да здравствует бессмертный рок-н-ролл. Да здравствует его король – Элвис, Элвис Пресли! И мы – что приехали сюда, не посчитавшись с бешеными ценами на этот хит-сезон и неделю фестивалей. Мы с Матюшкой. (Леной, моей женой, – кто не знает; будем знакомы… очень приятно… и – нам… тоже… – приятно!.. очень! очень! тоже…) Молодцы. Мы. Не забывай нас, Господь! Слава Твоя! Ратушные колокола на всё немыслимое пространство столичного города бьют отбой. Это, наверное, и мне. Сладких снов тебе; я полюбил тебя, Копенгаген. Успел, знаешь, ведь, слышал, наверное, про – “с одного взгляда”, `с первого...`?

                11-ое  августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


19          *        Ещё только светает, а я уже на любимой крыше. Гляжу, как оживает город. С любимыми шпилями. Окружил себя знаменитыми постройками. Красный кирпич, медь, латунь. Позолота. Будто всегда тут жил. Писать с натуры – замечательно. Можно отдаться любимой игрушке – смотреть на мир, с крыши меня не видно. Заглядывать в окна. Смотреть, как вьётся надо мной флаг Короля Артура. Слава Твоя, Господи! Что Ты Дал нам это всё!
Серые тучи наплывают и уходят вдаль. Балтийское море даёт знаки всегда. Но, я сижу и на диком ветру: как бы – борьба.
Мы идём смотреть коллекцию супругов Якобсонов, основателей пивоварни “КАРСЛБЕРГ”. Они собрали фантастические вещи: подлинники Древнего Египта, Греции, Рима, Востока… Но – мы идём на их изюминку – Францию рубежа ХIХ-го – ХХ-го веков. Сегодня, в воскресенье – вход свободный, `admissions free`. А детям до восемнадцати лет, вообще, – вход свободный всегда. Коммунизм. Супруги вкладывали все деньги в коллекцию и в доброту. И завещали всё городу. Это чудесное заведение. Отличные интерьеры. Отличное сочетание здания ХIХ-го века и современного оборудования. Под куполом в центральной части – бассейн, рыбы; пальмы. Народ обалдевает сразу уже… Идёт пить кофе… магазин… Потом расходится: Египет, Восток, Греция, Рим…
Ничего лучше Франции рубежа веков и не придумать. Мы сразу идём туда! Идеально спроектированное пространство! Идеальная экспозиция: иногда, и по одной картине на стену, например, – Ван Гог. Иногда, – картина и скульптура: Майоль так выставлен. Хорошо, в средние сдержанные цвета  (нейтральные, но, в каждом зале – разные) покрашены стены. Внизу, не мешая смотреть картины – этикетаж (на двух языках). (Тут, правда, у меня возникли некоторые вопросы, но не к дизайну, а к искусствоведам-кураторам, писавшим тексты.) Подставки под этикетки – прозрачные, что не разрушает атмосферы зала. А главное – точечный свет – выстроен абсолютно грамотно: `ничего`, ничто не блестит. Картины все в стёклах, антибликовых. По светильнику – на картину, на большие – больше. Освещена только живопись, не зал. Свет хороший, средней силы: краски не выгорают, и смотреть удобно. У всех картин – отличные рамы. Подобранные и написанные реставраторами. Все рамы подходят идеально на редкость; и в каждой – много труда художника и реставратора, понимающего и любящего то, что оформляет. Рамы почти все – современные, но точно попадают `во время`. Небольшие залы, уютные; можно подходить близко, разглядывая. Вежливые улыбчивые смотрители. Живопись… Теперь – живопись… О!
Самый неожиданный, кульминационный – Дега! – пейзаж! Какой-то совсем редкий, удивительный, кубистический почти. (Отдыхают! – И Дерен, и Вламинк! Как ему это удалось? Почти кубистический Пикассо…) Можно говорить о каждом: художнике, полотне, фрагменте… Важно!.. Что, вдруг, впечатления от этих трёх этажей делают осмысленным и целесообразным всё путешествие… Целый зал Гогена. Очень редкие его штудии обнажённых… Парижский период – лучший! На мой взгляд! Керамика, деревянная резьба. Редчайшая вещь Пикассо – бронза розового периода: Девушка, расчёсывающая волосы. Такая душевная, что, поражаешься прямо, – Пикассо ли это? Боннар, которого я обожаю безнадёжно. Матисс, Сезанн, да!.. От самого – Делакруа, у которого тоже – зал, через – барбизоцев: Коро! Домье! Курбе! Руссо! Добиньи! – к импрессионистам, и дальше: Кросс, Синьяк, Лотрек…
Зал Родена. Граждане Кале. Сколько я ни видел отливок, а всегда они поражают: могуществом и духовностью лепки! Какой!-такой! реализм может быть после Родена? “Вечная Весна”… и другие вещи из белого мрамора… Обнажённые! чувственные! Это могущество обнажения тела(!)… 
Целое собрание скульптур Дега (литьё, бронза): танцовщицы, балерины, купающиеся. Дега – первый иллюзионист в скульптуре: нарядил (бронзовую) свою подростка-балерину в настоящую парчу, и волос налепил, почти живых, до иллюзии. Много штудий лошадей в сложных позах. Интересно, что отливки сделаны как бы не с полным прохождением бронзы по всем каналам отливных форм, и от этого создаётся впечатление близкое к сюрреалистическому; но мне было очень приятно. Я понял, что главное – сама лепка, упражнение, так сказать, для себя и для дела. Всё остальное! – ...
И – всё остальное!.. Прекрасно! Прекрасно! Жизнь, прожитая не зря! Всякая жизнь, прожитая под себя, для себя – бессмысленна! бесполезна! Жизнь! – прожитая для других – состоявшаяся, получилась, как бы она кому ни казалась – никчемной! Сколько настоящего, глубокого и полноводного счастья принесли миру, миллиардам людей, полотна, листы, скульптура этих художников. Сколько жизненной радости и правды! в их творчестве и искусстве! Какой бедной! нищей была бы наша страна, если бы не коллекции Щукина, Морозова. Если бы не было у нас барбизонцев. импрессионистов, дивизионистов, фовистов – `диких`, кубистов, футуристов, постимпрессионистов, символистов “НАБИ” – великих французов, взрыхливших почву НОВОГО ИСКУССТВА(,) новой жизни!
Мы гуляли по каналам Кристиании… Видели и щёлкали старинные яхты…
Наш путь лежал в “Кристианию” – свободное государство(!). Возникло оно ещё в 70-х, как территория свободной любви хиппи, как территория без пороков общества, общества, строившегося на наживе, власти сил и силы, на психологии ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Это был род фашизма. Белого. Фашизма “развитого” общества. Песни протеста и любви!.. Захватили тогда людей!.. И – они захватили дома! (Первые жители Кристиании. Хиппи!) И! – стали жить колонией!.. ЛЮБВИ и НАДЕЖДЫ… как им казалось!.. как им казалось!.. Тогда!!!
<…> при входе страшная толпа людей. В чёрном… С блестящим металлом в костюмах из заменителя. Проколотые, наколотые, в цепях. И – бультерьеры… Почему-то. Я понял позже – это была охрана (пункт).
Слушайте, если ваше дитё попадёт туда, то, я вам не завидую: выбраться будет непросто. Пусть, я – один, но, я скажу (как и с Вигеланом, да и со всей скандинавской скульптурой, включая их местную “джоконду” в кавычках – `Русалочку`): прочь! прочь! человек!.. человек!.. Если ты – человек! конечно! Пусть! я один, но я скажу: ЭТО КЛОАКА!! Это опустившиеся люди – на лёгких наркотиках (а бывают ли лёгкие? да, кто проверял их?). Которые продаются повсюду. Разноцветные и разнообразные. Набивают ими то, что курят, то, чем дышат, что занюхивают. Прочь! Прочь! господа!.. Все путеводители предупреждают: не фотографировать! не снимать! – опасно!! Это я замечаю и так – запах огня (чего-то жгут) и страха! опасности! Как живут? Чем торгуют? Где берут деньги? – Есть и цивильные, туристические зоны, куда можно войти, купить что-то из их творчества, так сказать: поделки, ремёсла, диски, изделия (сувениры-дизайн), так сказать. Однако, ничего, ничего, кроме отвращения я не испытал. И жалости. И боязни, что разорвут. За то, что я – с фотосумкой, воообще, в принципе. Место это популярное. Сюда приходят и с колясками и на экскурсии и очень приличные, хорошо воспитанные и одетые… и – полно туристов…
Это – рабство! Рабство! Резервация. Для… (Не буду лучше!..) Давно уж нет в живых тех хиппи… Где – ЦВЕТЫ? Где `дети ЦВЕТОВ`? Разных стран и народов, живущих в любви? Где, вообще, там – цвет, цветное, цветастое, цветы, разноцветие, цветастость, цветность как таковая… – Чёрное!.. Чёрное! – перед тобой! Металл и мразь. Грязь и пустота. И – бультерьеры, бульдоги, боевые псы.
Я и так спрятал аппараты! (я почувствовал). Но, меня, всё равно, – предупредили! Когда я уже спрятал. Лена не хотела и заходить! (А домики у них есть неслабые – те, что они захватили. [Лена сказала, чтобы я ей построил один такой. А у её мамы много хуже. «Ладно», – согласился я, оглядев – уютное жилище.]) Говорят, деньги общаком они делят; живут коммуной, распределяют всё по потребности. Есть тут и главы общин… Да всё у них, как у людей. Я имею ввиду пороки и комплексы. А иначе и не было. Ну, не получается что-то у человечества!..
Мы послушали концерт, прошли мимо местного МУЗЕЯ КРИСТИАНИИ, хлопали артистам, считавшим себя необыкновенно талантливым. Я исповедую другой принцип, прошу запомнить: ЖИТЬ В ОБЩЕСТВЕ, И ДАТЬ ЕМУ БЫТЬ СВОБОДНЫМ ОТ ТЕБЯ , – НЕЛЬЗЯ!
По району, особенно у метро, были заметны целые группы таких замечательных индивидуальностей, хором натаскивающих пиво в ящиках, шагающих шеренгами… чуть не с песнями! Где-то я уже всё это видел. У нас таких “кристианий”… Где бедные идеи свободы, любви, справедливости, братсва? Я вижу только отбросы. Это не протест – это трусость и неспособность ЖИТЬ: трудиться и любить, создавать и терять, подчиняться и управлять, организовывать жизнь и вливаться в чужие идеи. Это стадность, армейщина. И униформа – мода их. Жалко. Другое совсем дело – счастливые люди в Королевском саду Розенборг. Да, неплохо показать себя свободным, терпимым, мыслящим широко, восприимчивым разному. Берегись! Сам! Береги детей – своих и чужих! Зайди, покажи – и беги прочь! прочь! прочь! прочь! Ещё долго тебя (но!) будут сопровождать картины валяющихся тут и там – “свободных” “людей”, к которым уже, из мимо идущих, и не подходит никто.
Мы были разбиты, и уничтожены увиденным. А, главное, – это улыбки и доброже–лательность общества, которое мирится, мирится во всем этим, сделать ничего не может, вероятно! Остаётся делать вид! – улыбаться! улыбаться! – будто это всё так свободно, интересно, и по-настоящему достойно такого великого внимания всего мира и всех путеводителей по Дании. Чёрт!
Мы рухнули и спали, как вошли только, переваривая внутри это надругательство над обликом человека. Не удалось вытравить из себя эти безысходно-трагические ощущения. Надо писать всё как есть – это я ребятам из путеводителей. Проснулись к ночи… Хотелось забыть, перекрасить увиденное!..          
         
12-ое  августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


20          *       Последний день. Счастливый день. Всегда. Хочется домой. Работать. Нет, я не скучаю. Почти никогда. Мне интересно с собой. Я люблю себя. Последний день. Счастливый. Самый. (В песне не так, не помнишь? Ножкина? «А я в Россию домой хочу, я так давно не видел маму <…>»?) С утра – солнце – как лучший подарок. Фотографу и художнику. Прощай.
Смотрим Крепость Кастеллет, знаменитую Русалочку. (Полная ахинея.) Как у Джоконды или у  Мавзолея. “Я на фоне…” “Я с…” “Я и…”
Раннехристианские средневековые церкви, англиканскую Церковь святого Албана. Королевский дворец-резиденция Амалиенборг. Народ замер в ожидании смены караула. «А когда будет смена караула», – интересуюсь я. «Караул уже сменился. Я очень сожалею. Королева немного болеет, – отвечает мне дворцовый королевский полицейский. –  Её Величеству что-то сегодня не по себе, нездоровится что-то, Она сегодня немного недомогает. Поэтому, вероятно, и не выйдет сегодня. Мне очень жаль», – добавляет он от себя уже (я и не спрашивал его об этом). “Так что же ждёт народ? А народ всегда ждёт. Он такой – народ. Чего-то ждёт; и хочет – всегда”, – самому с собой мне весело: я будто пишу… (Только компьютер дома. Изобрели бы машину – прямо мысли бы и набирала. Да и ещё без ошибок.) Мы входили в Мраморную церковь, а народ всё ещё ждал, в скульптурных позах замерев (померев) с фото- и видио- техникой округ окаменелых гвардейцев Её Величества. Всё было точно также, когда мы и выходили… Над фасадам церкви надпись: ``ВСЯКИЙ МОЛЯЩИЙСЯ УГОДЕН ГОСПОДУ`` и ``БОГ ЛЮБИТ ТИШИНУ``. Русская Православная Церковь Александра Невского закрыта. Внешне (фасад) красивая. Тоже – только красный кирпич и металл – в стиле. Попадаем в квартал типовой застройки. Так интересно! Этот опыт впервые, оказывается был показан (проделан и осуществлён) тут. (Конец 19-го века.) И оказался очень удачным. Не зря этот квартал рекомендуют многие качественные путеводители.
Королевский сад, и парк, Королевская Резиденция Розенборг. Чисто, зелено. Все лежат, играют, загорают, прогуливают детей, туристы – в – во внутрь. Ну что ещё? Дети… Пожилые… Хорошо!.. Таким и должен быть Королевский парк! И всё бесплатно! или – почти…
Канал Нюхавн – любимое место Андерсена. Здесь, в 20-ом доме он и жил, на доме – табличка, естественно. (Хотя, в путеводителях значатся – 67-ой и 18-ый.) Это, наверное, самою любимое и самое красивое место города. Людно. Весело. Все вместе: бедные… богатые… счастливые… несчастные… семейные… одинокие… очарованные… разочарованные… чёрные, белые, жёлтые… всех цветов планеты! Всех рас! и раскрасок. И раскладов! Туристы и местные. Писатели, фотографы, художники, циркачи, актёры, музыканты, бродяги, владельцы этих яхт, катеров, и кораблей…
Счастливый день. И солнечный день. Лучший подарок фотографу. И влюблённому. Долгих лет жизни Королю и Королеве. Принцу и Принцессе. И Их Величествам – славному потомству Их Величеств.
А что главное, на что потратил я все свои плёнки? Это – летящая вдаль на дикой скорости обалденной красоты датчанка. На велосипеде- (гарцуя) -коне. С пепельно-снежными волосами, во вьющейся длинной полупрозрачной юбке, как длинном шлейфе, вспаряющем за ней. Что нашёл я в ней? Она свободна и вольна, как волна. Она безмятежна как дожди. Она порывиста как град. (Ведь все плёнки извёл!.. Ни кадра не получится, – потому что, они так летят! что никакой резкости никакой техники не хватит! Я снимал только, – как молитву, как акт склонения перед этими принцессами. Они  ведь и родня наша по царской нашей линии.) Снимал каждую, что летела навстречу – и прочь! от меня! По моей стороне – и по чужой – противоположной! О!-О!-О!-ххх!!! – Это кто, я имею ввиду состоявшихся зрелых мужчин, не мечтал в эти мгновенья, минуты, хоть минуту, мгновенье: побыть ка – СЕДЛОМ. Под этим пьянящим зрелищем-существом.
– Ты превратился в маньяка – только плёнку переводишь, – сказала мне жена.
Я спрятал аппараты: метров двадцать оставалось до гостиницы: собственно, один поворот. Мы повернули… И тут, навстречу мне вылетели самые три (одна за одной! одна за одной!) самые красивые всадницы ДАНИИ. Все белоснежные-белоснежные! На белых велосипедах, с белыми сёдлами (я успел-таки это разглядеть – не без этого, не без греха!). Лишь чёрные лосины, в паре с чёрными очками, рисовали обезумевшему художнику то, что он и так отлично знает, а, если что, и без лосин сиё продолжит направленье. (Пушкин и тут был прав, сорванец! Помни(те)шь, в Евгении Онегине, – ?)
Художник, не убирай свой аппарат. Не зачехляй оружие, дружище!.. До последнего мгновенья – держи наготове: плёнку, кисть, карандаш, глину, перо… И – при смерти даже! (или вместе это пишется? или говорится только так:… ты не знаешь?) – вдруг мелькнёт чего мимо тебя... а? Успеешь штрихануть хоть! чуть!
Всем девушкам этих стран, который я не успел снять, увидеть, запечатлеть и отобразить их достойно – посвящается..! Будущая выставка. И эти слова!
Я думал, что же главное? Водопады, фьорды, море, океан, горы, ледники, города…
Всё убил пейзаж Дега. Этот величественный… И редкий… Всё убил – Коро! Моне! Боннар! Сезанн! Пикассо! Майоль! Матисс! Грис! Брак! Модильяни! Писарро! Сислей! Делакруа! Руссо! Курбе! Домье! Нольде!.. Что мне – водопады! горы! воды! равнины! Я болен ИСКУССТВОМ. Я болею им!
Но на всех выставках (во все свои года) – оглядываясь на оглядывающихся – я думал, что и всё искусство МИРА не стоит вот одного этого юного профиля – ПРИНЦЕССЫ… Теперь можно с уверенностью добавлять – ДАТСКОЙ!!!         
“ЛЕТЯЩАЯ ВДАЛЬ” – это о Ней – моя выставка! Будущая! И эти слова!  

13-ое  августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


21         *     Хорошо тому, у кого есть дом, родина. Счастлив тот, кто собирается в обратный ПУТЬ. Он слаще, поверь, поверь мне, объездившему и увидевшему (и познавшему) много художнику. Сердце твоё – лист бумаги зарисованный или белый ещё, чистый. Я не спал эту ночь. Ждал, когда… (Можно было встать уже…) После четырёх мы уже встали… стали…
Да что дорога? Дорога как дорога! Пешком, S-bahn, самолёт, автобус, экспресс-поезд, пешком. Жара!.. Жара!.. Жара!.. Такая, что – невозможно просто! просто!..
Зачем ехал ты? С чем вернулся? Что скажешь о местах, где был? О людях! О их жизни! О странах!.. О земле! О небе! Попробую! Слушай… Смотри… Вот я, вот – Лена. Вот – Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания: Хельсинки, Турку, Стокгольм, Трондхейм… Ну и!.. “по списку далее”, как говорят!
Мне спать – мне завтра уже работать. Это я сам так решил. Какая работа художнику? Мечтать схватить ТУ, что летела вдаль, прочь!.. прочь!.. Рисовать ЛЕТЯЩУЮ ВДАЛЬ. Хоть кистью, хоть абрисом мягкого карандаша, хоть плёнкой, хоть взглядом, хоть словом. Запомнить и передать! Запомнить! И передать! Мы неленивы и любопытны – Александр Сергеевич – первый тому пример. Его просто не пускали заграницу. (А ведь он так рвался! так хотелось ему!.. Ведь он бы переменился совсем, до неузнаваемости, может… точно! А? Как думаешь – ты/Вы?)
У нас нету шансов выкарабкаться из пропасти: мы глубоко… Но, у нас есть шанс быть друг другу полезными, поприятельствовать, так сказать. Мы – не хуже, нет, – мы – лучше многих. И у нас не худшая страна. И не худший президент. В нашей поездке были все исключительно вежливы, доброжелательны, корректны. Это хороший, сформировавшийся СРЕДНИЙ КЛАСС, которому ВСЁ ИНТЕРЕСНО. И, который живёт очень правильно, правильными ориентирами. И уже тоже путешествует тремя поколениями. Чему мы были радостные свидетели. И уже знают языки. И смотрят свысока, в смысле снисходительно, на то, как его дурят: “тур.компаня”, и там, на местах, так сказать, – по курсу следования: Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания. Да и деньги-то – последние. Ведь это видно, как люди экономят, чтобы увидеть вот эту красоту “вместе с интеллигентной компанией”, как пишется в рекламе DSBW. И ведь не соврали же: и вправду, компания была интеллигентная. Приятная. Мы сдружились, взаправду, как это и бывает в таких нелёгких испытаниях. (Меня всё время качало, казалось, земля плывёт: вода под тобой или автобус, разворачивающийся на скорости на 360`.)
Путешествуют, чтобы вернуться, и по новому взглянуть… Уезжают, чтобы возвращаться. Ужасен удел – взявшего билет в одну сторону. Что было со мной? Кем уезжал я? Знаю – надо сделать много ещё. Знаю – всё успею.          

14-ое  августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


22          *          Если не сравниваешь – не живёшь. А, путешествуя, всё равно, – пишешь о родине; записки путешествующего. (Карамзин и другие многие, те, что вернулись.) Если не видишь чужого, не ценишь своего. Это просто. Почему же мы такие? Что же с нами, в конце концов? Заслужили мы это? За что нам всё такое? Есть ли шанс? Доживём? Мы? А дети наши? Что с ними? Мы удивительные… И это всё больно!.. Как проклятие! Наша грязь и грубость! Бессмыслица и жадность. Безудержное воровство и… рабство, остающееся тотальным. Бесправие и беззаконие; власть власти, опирающейся на ножи милиции, гангстеров, нац.кланы  и прочее. Люди, растёртые в прах!
Я заметил, что у нас (по автобусной нашей компании) устойчивое восприятие руководства: мы ему не доверяем, мы сделаем всё сами, и – хорошо, при любом руководстве. Поэтому, мы психологически изворотливее, мобильнее. Мы – талантливые, добрые, отзывчивые, душевные. Мы – спокойные и мудрые. Мы – вытащим  любую историю, страну, ситуацию. Молодёжь хорошая, растёт. Может отмоем? нашу Россию? И не будем больше гадить. Горько смотреть, как все бросают  всё… под себя… из машины… Будто, за стеклом не их… Будто можно закрыть ставни, ворота, и окна, – отгородится от происходящего. Ужасно жалко наших людей. Собственно, с этими чувствами и возвращались, повидав в Европе… (Карамзин и многие другие, те, кто вернулись.) Записки путешествующего! Путешественника!.. Но, у нас, у среднего класса – шанс есть. Есть. Собственно, жили и будут жить при любых режимах: врачи, артисты, педагоги, инженеры, ремесленники, архитекторы, музыканты, квалифицированные рабочие, труженики земли. Мы перетерпели многое. Перетерпим и это, и – следующих. Всё равно – надо дать жизнь следующим, что бы ни было, как бы ни было, – ВИНОВАТ ТОТ, КТО УМНЕЕ, я думаю так. “Я так думаю!” – из одного весёлого фильма кавказского. Это моё CREDO. Я беру ответственность на себя. Стыдно… но, – работать надо… Карабкаться самому, и тащить за собой других. А кто говорил, что будет легко? весело? Весело? – пожалуй! Грустно и обидно за наших людей, за наши города и памятники, за всё материальное и не…
Тяжёлые часы после прилёта. Дышать нечем. Жара. 35`. Вздохнуть невозможно. Москва умирает. Если `включать` новости, то добавится ужас от происходящего в экране, в эфире. Даже, если не включать… (Ведь мы должны были возвращаться этим поездом, что взорвали, через Петербург. – Это уж мы сами решили устроить себе славную индивидуальную программу – без группы, как мы и делаем всегда! А, если бы с группой[?]…)
Наша экскурсия кажется чудом: посмотрели четыре страны – одолели реки, озёра, фьорды, моря, океан, поля, долины, тундру, пригорья, альпийские луга, перевалы, хребты, города, столицы… Шли, ехали, плыли, летели… и опять: шли, ехали, плыли, летели… Чтобы сказать себе, вернувшись: надо жить! жить друг для друга. Это мой шанс. Это наш шанс. И мы не имеет права упустить его. И не упустим. Как бы не называлось то, в чём мы живём; каковы бы ни были эти законы. Мы достойны; и будем жить. По крайней мере тот, кто ехал с нами автобусе… За такими будущее! Люди, копящие весь год для того, чтобы что-то в жизни этой увидеть. И я не самый сумасшедший, переводивший плёнку за плёнкой: видио- фото- цифру- . Были и те, кто щёлкал, как по фашистским танкам, из своего видео- и фотоаппарата. И, особая благодарность – нашим девушкам, любящим жизнь (принцессам). И по части лосин и чёрных очков они дадут фору ещё не одной таким вот Финляндиям, Швециям, Норвегиям, Даниям. Просто, они сейчас увлечены – брючками чёрными в коленки, узкими; `шортики`, что ли? Пусть их… Девчонки, не верьте художникам. Они все!.. (не будем лучше об этом). Поглядите на меня! Я ещё не худший! экземпляр-экспонат. Придумают они для вас то шортики, то лосины под всем, что попало – а вы и носите. Красиво то, что подходит вам. То, что вас радует, и радует тех, кому вы нужны. Главное, чтобы таковые были. Вот моё кредо: не верь художнику (особенно, мне). Верь себе, своему вкусу и сердцу. Поставить памятник нашим любознательным девушкам надо. Именно они делают кассу всему мировому туризму, уступая лишь японцам, сровнявшись с немцами… оставив позади итальянцев, французов, англичан, американцев, прочих. `Белые арабы`– так зовут нас, наших, в Скандинавии и Финляндии. Что ж, меню теперь в ресторанах и на русском… Чтобы кушалось сладко-сладко. А оно и кушается… А ещё – наши девчонки – любознательные, чёрт возьми. Они всё подробно конспектируют, записывают все речи и данные за экскурсоводом, вырисовывают сложные наши маршруты по непростым картам, в которых и местному разобраться не просто. Именно они – при отсутствии сопровождающего лица (так сказать; в любом качестве: друг, муж, любовник, б…ф… , ~друг подруги~, ~муж сестры~, ~хороший знакомый с работы~, ~ещё школьный приятель~, ``законный жених``, претендент, в конце-то концов, ну и т.д., т.п.), – смело  скооперировавшись с подружкой, – очерчивают рубежи изведанного по всему миру. Теперь и зарабатывают сами, и – тратят, как хочется, с кем хочется. Ведь и едут – с надеждой: кого-то встретить нового в жизни. Именно это и происходит в поездках. Встреча – ею ждут. Ею, будущей, – живут! Готовятся ко встрече со встречей! Ну а те, кто уже – парами, группами, семьями... состоявшиеся, так сказать, – им легче! им завидуют! Одиночество – особенно остро проступает в поездках: это тест на одиночество. Правильно, – надо бороться за пару себе!.. И наши девчонки достойны – великого! Они – пытаются! И – верно! правильно делают: надо!.. надо!.. В Норвегии вот, говорят, – мужчин больше – проблемы! (У нас-то проблема другая!..) Девчонки наши – смелые, и активные, и языкастые (в смысле, много знают и владеют, и применяют лихо…), и – красивые. И – лосинистые тоже! Они! – наступают! Русские идут! Нет, это теперь не про танки и не про гангстеров, это теперь про них – девчонки! наши! идут!.. Это всё большая опасность для скандинавок (девчонок там меньше; такая проблема существует) – наши. И одеваются они на экскурсию, как на что-то очень важное в жизни! значительное! `не пропустить бы чего`… У датчанок запас большой: они отлично выглядят: с детства велосипед – скорость… (Да ещё эти спортивные лосины теперь добавились… Словом, – ни одной датчанки `в теле`: до глубокой старости – вышколенные фигуры на своих лошадях (с двумя колесами)!  Повторюсь: хоть на миг, – кто не мечтал в Дании быть седлом в этом летящем инструменте датских принцесс, – несостоявшийся… мужчина, человек, личность, ХУДОЖНИК.
ЛЕТЯЩАЯ ВДАЛЬ!.. Летящая вдаль! Ты будешь мне снится, я честно вёл объектив аппарата за Тобой! Вслед Тебе! След Твой чертя размытыми линиями своих несмелых, но заметных, ощущений. Ты заметила!.. Но, срезая поворот, – лишь добавила скорости!.. ООО. (Нет!! это не аббревиатура: это вздох! – болезненный и жалкий – бессилия примкнуть к процессу…)
Герой картины Тарковского “Ностальгия”, отвечая на классический русский вопрос `что делать?` предлагает: «Надо просто открыть границы». Процесс пошёл, как говорил, в бытность свою ГЕН.СЕКОМ Михал Сергеич. (Горбачёв, – для тех, кто родился попозже, и не помнит всего!.. этого!.. “Перестройка” – это называлось, как бы… Уместное выражение… здесь! Как бы!.. Но, учтите, господа(!), мы её не заказывали: мы жили и будем жить достойно при любой власти. Не в этом суть, а в том, что (опять моё CREDO, будь внимателен, пожалуйста), я готов отдать все свои немногие права, завоёванные мною честно (в 91-ом и 93-ем) всем остальным моим несчастным соотечественникам. И готов жить в СССР ОПЯТЬ! лишь бы им было лучше! лучше! лучше! Чтобы, хоть – чуть! чуть!  Собственно, это единственное, что мы можем себе позволить! – Путешествие! – Что имеет смысл – в нашей стране, и – для интеллигентного человека. Не прав я? Я готов отказаться – лишь бы!.. Мне не нужна свобода! – Я свободен! Был!.. Есть!.. И – остаюсь!.. `Права человека`? – они всегда при мне: я же человек?! “Свобода совести”? А она у тебя есть? – совесть-то… Если есть, она и подскажет тебе, как быть. Она свободна сама по себе – совесть. Увлёкся я что-то CREDO.
Да и ценишь, по правде-то, когда возвращаешься – сколько у нас – талантливого, настоящего, хорошего, ценного. И – сколько в людях живёт желания – потреблять этого всего  –  ИСКУССТВА! Андерсен, Гамсун, Сибелиус, Григ, Мунк, Аалто, Кьеркегор, …  – ну и! пожалуй!.. – а у  нас сколько!.. Таких! и других! В каждом доме – и тебе и поэт живёт, и песенник отдельно, и прозаик, и журналюга, и тебе композитор отдельно, и художников – человека четыре… архитектор обязательно на дом (один-то справится), по дизайнеру на подъезд – обязательно… (А.) У них – главное – рыбалка. Фьорд! Катер, свой сарай, коптить рыбу после удачного улова (а уловы у них – все удачные! так придумали, скк-уу-ккаатаа, скуккатищщща-а-а-а!!! там – рассадники рыбы делают просто! там и ловят! там и отпускают: культурные мол: не голодные: мол – удовольствие получаем, `отдыхаем!-да!..` – как у нас в Грузии говорят), ну  –  парусник – мечта любого!.. Отдыхают, не отъезжая… А мы носимся, читаем, смотрим, производим стихи, песни, прозу, картины, фильмы, спектакли… И всего этого не хватает у нас, для нас. Чего ж?.. А эти три мемориальных сарая в Лаердале?.. Как жить после этого? Богатеи мы – не ценим! не любим себя! не уважаем! презираем! не храним! не знаем, чем владеем!.. Только сердце бесполезно-болезненно бьётся от этих переживаний-ощущений!! Варвары – это мы. Звать надо варягов опять: насаждать теперь культуру и чистоту быта, и порядок – не таскать всё из казны-бюджета! Несчастные мы: когда ж начальство насластится-наворуется наше?.. Про их льготы скандинавские и слышать-то больно: образование всё! – от сада до вуза, лечение всё! – бесплатно!! Ссуды даются всем – часть их (30% примерно) гасит государство само, а остальное, если ты не смог выплатить к пенсии, гасится государством. По смерти – долги списываются все! В Норвегии всего два нераскрытых преступления. (Да, что же это!? Коммунизм!?) Для студентов государство частично оплачивает снимаемое ими жильё, даёт на это специальные деньги ежемесячно, частично эти долги молодёжи, всё равно, само и гасит… Да что же это – для людей всё? Социализм! что ли… Возмутительно! Как-то! Скучно! Как живут! Как? И не тащат? А – видно – не тащат… Всё скромненько! Домики, яхты, автомобили, бунгало… – всё средненько: в среднем получают по пять тысяч евро…  в  месяц… зарплаты… на каждого… Жить! жить!-то можно! Можно… Да, есть и платная медицина… Стоматология, к примеру. Только, вы бы слышали эти цены… Они смешные даже для нас. А государство (прекрасное норвежское, и шведское – такое же) – ещё и это, в значительной степени, оплачивает. Безобразие какое-то прямо! Где сложности? Где трудности? Вот и наплодили-нацедили со всей Скандинавии, + Финляндия,  культурных деятелей – на одной руке сосчитать… Да, забыл, я не прав, конечно: Торвальдсен, Цорн, Бидструп, Бьёрнсон, Стриндберг, Лагерлёф, Буль, Линдгрен, Бергман, Триер, АВВА, – да сколько ж их? родные? неужели – сколько и наших – а хочется, чтобы наших – побольше всё ж… было-то… Тогда всё – последние “ЕСТЬ ИДЕЯ – ЕСТЬ IKEA”. Они, действительно, – лучшие, это я, как дизайнер, говорю! Восхищаюсь ими. Любой дизайнер Вам скажет: дизайн – это философия. У IKEA это получилось. У них есть и идея, своя. И работают они для людей. И для своего класса – среднего. И вкус – воспитывающий. Ужасно вспомнить наши интерьеры без IKEA. А для людей молодых, среднего возраста (среднего класса), да и, – для их потомства, – это просто единственный выход. Это уже и, как потребитель, я добавляю…
Простите, хотелось как то своих подчеркнуть-выделить – крупнее, что ли… Не вышло! Обидно! В этот раз, на этом фоне!.. Хотелось – своих! Возвысить! Ах!! Опять!! не!! <…>               
И – ОТДЕЛЬНОЕ ВОСХИЩЕНИЕ – Ларисой, Ларисой Атапиной, – экскурсоводу фирмы DSBW, разработавшей шесть лет назад и `обкатавшей` этот маршрут. Именно он включает в себя наиболее полно все интересные места по Норвегии: водопады, ледники, перевалы, мифологические и культовые места Норвегии, а, главное, – все фьорды: Гейрангер-, Согне-, Хардангер-, Нейро-, Лисе-. Это самое полное путешествие по фьордам, для тех, кто хочет их проплыть и увидеть. Мы проплыли – все! И проехали вдоль всех! Маршрут наш – и даже по схеме – путаный! сложный! Может быть, я бы сделал многое по-другому, но, это уже – права автора! – Атапиной. Особенно хорошо у неё получалось с туалетами – нами управлять, я имею ввиду. Она их называла `стрельбищем`, а процесс хождения туда – `освоением`. «Ну, вот и отстрелялись, освоились; все на месте, посмотрите повнимательнее», – говорила она облегчённо в уже тронувшемся автобусе… Уж не знаю, смогу я теперь без комплекса собственной памяти употреблять словечки: отстрелялся, освоил, стрельбеще… Смеялась: «Ну, если кого переполняют эмоции, терпеть не надо, чтобы не лопнуть. – Воспользуйтесь природой (замечательной скандинавской): она вот она – у вас под ногами. Среди гидов (ну, наших! естественно!) сейчас распространена фраза: – “Россияне, берегите родную природу – отдыхайте заграницей.”».
Хочется рассказать один случай. Маргарита (одна из наших экскурсанток, блондинка, кстати, безмятежная; ехала, возлежа горизонтально на задних сидениях всю дорогу так, что её и заметно не было; спала [`митомто` – “будто бы”, как говорила моя армянская бабушка]) – вошла в магазин, а когда вышла – увидела отплывший паром, и на нём – мы, и – автобус наш. Какой-то доброжелатель сказал Ларисе, что “все на месте, можно ехать”. Потом нашли, что нет Маргариты. Какой-то доброжелатель подсказал. (А я даже помню – какой! Он был – один и тот же…) Лариса бросилась к Капитану… Русского вида совсем. Плотный, с славянской (или мы, как они? или они – как мы? запутался я в варягах и греках, в корнях – кто от кого?.. произошёл!.. и – шёл!..) длинной бородой! Он – добрый! Да и вообще, эти норвежские КАПИТАНЫ!! Ох, сколько девчонки наши дохли по ним. `Варяги`, `викинги` – высокие, альбиносо-русые, голубоглазые, сухие, мощной конструкции, с сильными рычагами – руками, ногами…В белоснежных рубашках! синих узких длиннющих галстуках – эдакие сталинские ретро-пижоны (ну, не специально, конечно, – такая просто форма у них – уни-), в тёмно-синих костюмах, с золотыми пуговицами. А фуражки – адмиралы все! все – как один. Я бы, честно говоря, опять обратился бы к родной крови: управляйте нами, ребята, как в Х-ом, ХI-ом, ХII-ом… Капитан повернул корабль-паром! Назад! Мы видели, как Маргарита встала на колени на краю пристани!.. Паром дал ход задний – приближаясь к Маргарите!.. Маргарите!.. Опускалось “забрало” парома… Открывался шлагбаум на берегу!.. (Её чуть не убило-шарахнуло – на радостях: она под ним-то и стала, ожидая участи своей от Бога! – этим шлагбаумом по голове-головушке светлой-светлой.) Маргарита шагнула на борт! – спасена!.. спасена!.. Они – норвежские капитаны – чувствуют своих, нас, в нас. Мы – точно родня, с Х-го, ХI-го, ХII-го… Лариса, – я видел сам, – потащила капитану полную пачку ``PALL MALL``, сигареты, сигарет.
Осло, паром ``Корона Скандинавии``, Копенгаген, Дания, самолётом назад – это уже наше личное изобретение. Мы впервые часть нашего тура провели с группой, по чужому плану передвижений. Города Норвегии мы смотрели сами. Впервые за двенадцатилетний свой опыт `освоения` – не путать с Ларисиным термином – чужих  земель. Уж слишком дикий километраж: тысячи и тысячи километров. По сложнейшим путям. Мы выбрали их – Атапину и DSBW. И – САМОЕ ВАЖНОЕ – нас, нет, не разочаровали, – очаровали –  люди наши. Сдержанные, терпеливые, тактичные, воспитанные, уступчивые, культурные, приличные, понимающие и улыбчивые… А я смешил их, как мог – я умею это, и люблю – это. А, ведь это – открытие – наши люди! Надо было попасть в этот автобус, чтобы заметить: интеллигенция есть! Надо просто улыбнуться друг другу! Мы – не хуже, нет… Мы не беднее, нет… Мы не дурнее, нет… Кланяюсь, ребята! Каюсь, ребята: я буду меньше теперь бояться своих! Меньше избегать что ли… Я – виноват: я боялся… и – зря. Вы – настоящая интеллигентная компания. (Как рекламирует себя DSBW. Именно так: `в путешествие – с интеллигентной компанией`. [Прошу понять меня правильно: это не реклама, нет, нам, во многом, повезло просто. И к Ларисе, и к DSBW, да и к замечательным представителям замечательных принимающих сторон-стран остаётся много вопросов (да и к погоде, в целом и в частностях), но, это не главное, важное, это – бытовое, то, что можно пережить, с чем можно справиться. А, вообще-то, турист, – будь бдителен!!! Проверяй всех! перепроверяй себя! держи деньги! паспорт! обратный билет! ключи от дома! страховку! и всё самое важное (список телефонов, к примеру!)! – на груди своей!! на груди своей!! на груди своей!! Спи со всем этим!!! – в поезде! в электричке! в автобусе! на катере, на корабле, на пароме, в самолёте – на груди!! – на груди!! С собой! При себе! В самолёте… такси… пешком… на велосипеде...]) Это был сложный тур, поэтому, может быть, и не было с нами неудачного воспитания людей. Поехали те, кто знал, готовился, очень хотел, мог одолеть это всё. А это было нелегко, нелегко, я повторяю… И меня качало несколько дней от ощущения вертящегося под тобой автобуса и парома и корабля… И я почти не спал – так уставал, что не мог спать, заснуть. Засыпал, и высыпался за полчаса, за час, за два, сколько получалось… Я – крепкий парень! И – физические ощущения от поездки, в поездке – тоже важны. (!) Например, эти водные процедуры, которые я с собой проделывал… Например, ощущения своего тела от их воды. (Ведь воду можно пить из-под крана!) Например, запахи их мхов, хвойных лесов, Вкус подтаявшего льда ледников! Например – обжигающая вода родников! Дождь, – не страшный совсем… Это ещё и вкусовые ощущения: мясные… рыбные… молочные… фруктовые… овощные… Ощущения другой погоды! Другого дождя, солнца, снега! Другой вкус воздуха! Глубже и слаще – дышать.
Да, в Бергене замечательный магазин музыки. (Два дня успел подарить нам Господь солнечными: в Бергене и в Копенгагене – последний. [И за них мы успели загореть! – да!! вот так!!]) И мы купили старинной музыки – Лена собирает! И мне – то, о чём я давно мечтал: DVD – последний фильм Мартина Скорсезе “NO DIRECTION HOME”, документальный, восьмичасовой, – о Бобе Дилане, с отдельно взятыми и представленными его перфомансами и редкими записями редких песен. Редчайший фильм о фестивале в Ньюпорте (USA) – фолк. 63 – 66 (годы – того века уже). Годы формирования песен протеста. СИЛА. Сильное это всё: там моя КОРОЛЕВА, любимица – Джоан Баэз, там Король фолка – Дилан, – Питер, Поль и Мэри (такая группа), Донован, легенды: Одетта, Хоулин Вулф, Сан Хаус, Пит Сигер – автор движения песен протеста, выросших их фолка, из этого фестиваля… Так и называется фильм – “FESTIVAL”, Мюррея Лернера. Диски: “SONGS THAT DYLAN LOVED”, ``песни, что любил Дилан``. В оригинальном исполнении. Те, что любил Дилан: братья Стенли, Бака Уайт, Блайнд Лемон Джефферсон, Ледбелли, Джимми Роджерса, Вуди Гатри… Вуди Гатри… Это ему – настоящему народному барду простого американского люда посвящены многие трибьюты Баэз и  Дилана. Мне посчастливилось и купить целую! коллекцию дисков Вуди (из четырёх CD + буклеты) –  ``SOME FOLK`` называется. Я так и не нашёл в нашей стране ничего…             
    
15-ое  августа 2007-го года // 00:00 – 24:00


23          *          Я так и не могу спать… Дышать! Я уже смотрю свои фотки. (Цифровые только. Ещё не проявлял плёнки – знаю – получилось! Получится!) Я… меня всё ещё качает!.. Я слушаю нашего БГ, которого также нежно люблю и, который играл у меня всякий час с моего ноутбука, – пока я печатал, боровшийся со сном и ленью и бессилием, – оглашая сладкими аккордами центральные старинные кварталы скандинавских городов: пусть слушают: это – русскоязычный рок! знакомьтесь!! Уже включал Джи Джи Кеттла и Салуну Самайи (Gee Gee Kettel & Soluna Samay). Уже нашёл их в Интернете (www.kettelbeat.com). Там всего одна песня на видио (на знаменитом  сайте ``YоuTube``) и четыре песни… всего… (Mp3). Но, кажется, я не ошибся – они способные, особенно, – Солуна, вот увидите, у неё большое будущее, и – скоро услышите о ней. Я влюбился… прямо-таки! в неё и в её голос. Похоже, я самый крупный держатель их творчества на видио: даже при том, что я стёр (по ошибке, конечно, по случайности) Дилана, Харрисона, Петти, Трэвэлин Вилбурис в их исполнении с вечернего представления на набережной Бергена, у меня остаётся ещё целый концерт Джи Джи и Солуны! Джи Джи и Солуны! Запомни: Джи Джи и Солуна, Джи Джи и Солуна! Солуна Самайи! Самайи!.. Ты… Вы… Услышите!.. Услышишь ещё… о Ней. Запомни! – Солуна! Солуна. Солуна Самайи..! 
Здравствуй! Ну, здравствуй, СТРАНА!! Я ставлю опять БГ, без которого не живу и не пишу. Я дома. NO DIRECTION HOME. Фраза из знаменитой песни Дилана 60-х, ставшей, по отзывам критиков – лучшей, самой важной, знаковой песней века. В честь этой пени назвались динозавры, КАТЯЩИЕСЯ КАМНИ: “ROLLING STONES”.  Где дом твой, поэт? Где дороги к нему? Может ли быть дом у того, кто любит жизнь? NO DIRECTION HOME. Не в направлении дома… Нет дороги домой… Да, и Дилан, выпорхнувший из дома в ранней юности, так и колесит по всему миру, давая по концерту в три дня – NO DIRECTION HOME. Дорога – жизнь! сама жизнь. Дорога – она зовёт. Дорога – она – зовущая!.. призывная!.. чувственная!.. Дорога! – это и есть эротика! настоящая! настоящая, в которую… как… Как за поворотом поворот – идёт тропа и highway. Как излучины реки, твой взгляд цепляется к красавицам, плывущим мимо… ЛЕТЯЩАЯ ВДАЛЬ – твой новый полёт!

16-ое  августа 2007-го года // 00:00 – 24:00

 
24          *        Стал ли я другим, иным? – Я думаю, – да! да! Я вернулся! Господи! Благослови: жить! и работать! ВО СЛАВУ ТВОЮ!!
Пусть новый мой сборник начнётся так. А я всегда начинаю так: отпускаю вожжи. Поездка – попытка `управить` своё прошлое и `сработать` будущее. Некое обновление. Не зря и начало церковного года приходится на сентябрь. Лето – моё любимое время года, и я родился в самую его середину – 15-го – июля. И я встречал свой день рождения всегда в пути. Всегда в пути. NO DIRECTION HOME. И – этот сборник, 10-ый, – последний из тех, что пишу я уже девять лет из цикла СЧАСТЬЕ ЖИТЬ, по сборнику в год. Завершающий! Решающий. Надо что-то сказать главное, ответственное, взрослое, наконец, уже. Некий ИТОГ пусть будет, хотя… Хотя и… А, возвращаясь с летних поездок, всегда пересматриваешь всё! всю свою жизнь! свой голос! свою живопись. Найти – НОВОЕ. И в жизни и в искусстве…
Что потерял я? Сорок дней со дня кончины отца Георгия… Первый вечер его памяти… Литургию на сорок дней и панихиду на могиле – я пропустил. И его день рождения 4-го августа – пропустил!.. пропустил!.. (Чистяков.) Жора, я люблю тебя, Жора; ты был с нами всё это время! Слышишь, дорогой! Эти даты прошли без меня: я колесил… Жора, прости! Жора, прости! И – это великое и значительное – всё, что с тобой связано. И это – духовно важное, незаменимое… Это моё – упущение… И это – перевешивает… Ты всегда благословлял нас (с Леной) в дальний путь, дорогу (сам – великий мастер путешествовать). Поднимая голову, высоко задирая голову, как бы, взлетая, пролетая, облетая всё то, что должны были бы мы увидеть. И – твой день рождения – тебе было бы – 54 только. (!) 4-ое августа. День кончины твоего друга, святого, духовника, митрополита Антония (Блума  – Сурожского). Они совпали – эти дни. И я ощущаю – то, что я пропустил – незаменимо! незаменимо! Это потеря! Это потеря! И я не был в стране – и это были духовно важные события для меня. И я пропустил их!.. И я пропустил… Прости! Прости! Прости! Я переживаю, видишь?.. слышишь..?
Вот я и вернулся, Жора!
Вот – мы и вернулись!
Я и Лена. Я и Лена, Жора. Лена и я. Лена и я. Помнишь?.. К себе! К тебе. К нам. Жора! Жора!
Жить! и работать, Жора. Жить и работать, Жора. Не оставь! Благослови?!
Впереди! – год ещё!.. один!
Прошу! Прошу! Благослови! Благослови!.. и прости! прости: ты был с нами // мы были с тобой. Впервые – ты в земле, а, мы – на земле. Да, что это меняет. Я приехал к тому, от чего уехал. NO DIRECTION HOME. Мой дом – стихи во славу тех, кого ЛЮБЛЮ. Не отпускай нас, Жора, не отпускай, не отпускай, не… Молись о нас! Молись за нас! молись! молись!
                Вот я и приехал. Вот и начало: “10-ый сборник СЧАСТЬЯ ЖИТЬ, лето 2007 ”.
А теперь спать! Наконец! Я ведь не спал… почти!.. сколько?! (Да, почти весь тур!)
Спать!
Утро уже! Скоро! Светает! Смотри! Это жизнь! жизнь! Смотри! встаёт Солнце! Солнце! Солнце! Солнце! Это – жизнь! жизнь! Солнце! – новый день. Новый день – будет жизнь!
Я вернулся, надеюсь – другим…
ПУТЕШЕСТВИЕ – продолжается…
Имя ему – жизнь! жизнь! Путешествие продолжается!! Путешествие продолжается!!   

17-ое  августа 2007-го года // 00:00 – 21:00





25          *          О ПЕДАГОГИКЕ И ПУТИ ХУДОЖНИКА

* ВСЕ ДНИ НЕДЕЛИ *




УРОК ПЕРВЫЙ (понедельник): начало только!..

Мы не учим их жить. Даже, если не выделять последнее слово (жирно или наклоном), ясно, о чём я говорю, что я имею ввиду. Разрыв между творчеством и обучением рисованию, живописи, композиции, между занятием этими предметами и творчеством. Мы не учим их творчеству. А это не только – умение рисовать, писать, компоновать. Мы не учим их жить. Жить. Это главное. Художник – это жизнь, прожитая им. Художник – это его свод эмоций. Это мир. Его. И – ничей больше. Что с того, что я говорю им, какие краски лучше использовать (и кисти и холсты и растворители), чтобы писать, как Пуссен, или Модильяни, или Иванов, или Серов. Художник – рвущееся от красоты и боли сердце, ум. Сердце, глаз, рука, движение. Я не могу сказать им ничего. Почему?  –  “Почему?” – вы спрашиваете… По большому счёту – это распятие. Для людей. Жертва. Трудом своим. И этот труд нацелен в века. Совместно с теми, кому выпадет – объяснять его произведение искусства и обслуживать и хранить и владеть им, художник начинает разговор…
Что у художника нет права проиграть свою жизнь – я сказал бы им. Если бы они были бы не только мои студенты, но и мои ученики, без Института, без всякого института, Сурикова, где я и тружусь, преподаю. Если бы, они были – мои – ученики. Что? Что сказал бы я им?..
 Что? Что? Что – дарование – главное?.. Надо родиться… Что? Что? Что – труд – главное?.. К тому дарованию. Что надо научиться учиться. И – это шанс. И – что надо верить, что ты – одолеешь все горы на свете. И надо чувствовать это. И эту единственность что ли… И – что ты – единственный на земле. И – что твой мир – мир, в котором нуждается мир. Надо верить, что ты – выбран Господом для этого дела, что это миссия твоя – излиться холсту. Что я могу сказать им, тем, кто младше? Тем, кто учится у меня? То, что эта борьба – почти обречена!.. обречена!.. обречена!..
Что выбиться почти невозможно… Что все пути перекрыты!.. И – стараются перекрыть ещё и то, что – может быть!.. Что?.. Что я скажу им?.. Что это больно? больно! – путь художника! путь художника! – лететь! падать! подыматься! лететь!! падать!! подыматься!! лететь!!! падать!!! подыматься!!! Не – лететь?.. Не – падать?.. Не – подыматься?.. Нет, не получится!.. Нет, не получается!.. Что ещё и стреляют… Что надо обойти всё!  Что надо прорваться. Что это – обычная драка. Или хуже – война! война за себя. За свой мир – внутри – и на холстах! Право! – показать и рассказать! – о себе и своё! Что на кону стоит многое. Скорее – всё!!! Что – дарование – Дар Господень. И, что это – ответственность невыразимая. И перед людьми. То, что должно появиться из-под твоих рук – должно появиться! Что бы там ни было: есть только `гамбургский счёт`, и, что, никто не спросит, что помешало тебе, и объективно ли это, уважительны ли причины? Просто оборотятся к другому. А ты? Ты? Так и останешься со своею несделанною вещью. Как с совестью просроченной.  И, что эти муки, если ты не допишешь своего полотна, полотна всей своей жизни, – не выдержать, нет; если этого не случится, ты не напишешь, нет – ты не выдержишь!.. ты не выдержишь!.. Тебе не выдержать – если ты художник! Если есть (или была) – у тебя совесть. Совесть художника. А, ты знаешь,  к а к  это? когда мучит это внутри. А я скажу тебе – нерождённое дитя – это то, что ты не сделал. Должен был, а – произвёл аборт. Ты будешь чувствовать себя убийцей. Ты и есть…
Я бы сказал именно так…
Что, то, что болит – это душа! душа! душа! Что, просто так – махать кисточкой – даже очень ловко – бессмысленно. И, если, даже у тебя получается, или, даже, очень хорошо получается, – ты – не художник. Художник – создавший свой удивительный мир. Внутри себя и на полотне. Посадивший сад, сад своих образов. Своими полотнами, словами, звуками… Этот мир, мир художника – настоящие реалии этого мира. И – человечество питается этим путём, плодом. Твоим, что ты шёл, и прошёл сам – это плод! камень. Это камень, камень в строительстве ДОМА, в котором будут ЖИТЬ люди. Это – шаг, шаг – во что-то настоящее, в то, на что не похоже наше окружающее…
Что бы я хотел сказать?..
Сначала о себе! Нечего пытаться заигрывать с ними. Нечего садиться на наркотик общения с теми, кто моложе!.. Это есть! И педагог – во многом просто питается “кровью молодой”, сам уже почти не в силах произвести что-то стоящее… “Вампиризм” некоторый… Прошу прощения за это  неуместное, но точное выражение. Я – заметил это. И обсудил. Я беседовал со многими… Я – подмечал сам… Будучи ещё учащимся… студентом… Сам. Всё равно, что “нюхать клей”… А, ведь, многие уже не могут без преподавания, без окружения, публики, аудитории, так скажем. А, ведь, это – власть! Некоторая! Даже, куда большая, чем – внешняя. Поставить оценку, зачёт-незачёт. Это опиум влияния! Так ли у нас много достойных людей, кому мы разрешим это делать, вручив им своих детей? Не предельно ли это деликатное дело? Не лучшие и благороднейшие и достойнейшие должны приглашаться?..
Что отвечу я им, тем, кто скоро – встретятся со мною – глазами в глаза: первый курс! – Что надо ИДТИ! Что бы ни было, как бы ни было – ИДТИ! ИДТИ! через всё! через всё! И – извинюсь за то, что всё так. И – не так вовсе, как хотелось бы, как должно было бы быть. Ведь, каждый из этих молодых людей, девушка, парень, достойны самого лучшего в этой жизни. Самого прекрасного! По какой причине? По причине молодости. Мы?.. Да, должны – им… Должны… Что можем дать?.. Вот я и извиняюсь. Как бы там ни было – это моя страна, и – город. Как бы там ни было, что бы там ни было – и я несу ответственность за то, что у них перед глазами, под ногами, в сердцах. Хотя я и старался всю жизнь. Что-то хорошее сделать. Но, что получилось у нас?.. Что?.. На фоне происходящего…
Сначала о себе. Чтобы разобраться. Не случайно, наверное, и я залетел (сюда). Хотел, наверное сам. Где-то – в середине жизни, в серединке – человеку хочется закрепиться, что ли. Стать кем-то, что ли. И приходит эта жажда чего-то занять… `визиток` жажда что ли… В этой связи – преподавание – хорошее дело для самоутверждения. Я уж и наблюдая, как отыгрываются на молодых, понимать стал – откуда эта игра! в отметки и зачёты. Не глупо ли? «А я не могу принимать зачёты! Не могу!» – стукнул кулаком по аналою мой духовный отец – священник Георгий Чистяков. «Семинары могу вести, а зачёты не ставить… – нет, не могу! Не могу!», – ответил мне отец Георгий, когда я пришёл на исповедь, и просил у него благословения поставить зачёты всем, всем… «Вот и я!.. Вот и я, говорят, – распустил всех! “Плохой начальник”… Вот и я! Вот и я! И – про меня говорят, что я…» Я поставил тогда зачёты всем. И ставил их всем не один раз… Не один год… Но… отца Георгия нет больше… И я – научился выводить “незачёт”. Кто теперь заступится за них, за моих студентов… Отца Георгия больше нет! нет!
Не скрою! – завораживающее чувство! – педагогики! ТОЛЬКО! – надо честно писать обо всём! Обо всех! И обо всём! И я – если честно – просто валился без сил после них – студентов. И так и не смог почувствовать – что они дают мне. Именно, об этом говорили все опытные… что они, мол, получают от общения со своими студентами… Я чувствовал только, как исходит из меня всё! – сила, знания, молодость, здоровье, энергия. Могу только добраться домой, съесть чего-то, взглянув в `ящик`, причём, довольно бессмысленно. (Мне, вроде бы, – и всё равно – чего смотреть: чем тупее! тем лучше! “пальба” или “девчонки”, новости… лишь бы только не Петросян, ДОМ 2, Няня, COMEDY, романсы, “Белый попугай”, “Б… + Б…”, иное подобное.) Я понял одно – что получилось – надо отдавать! отдавать! Вы знаете, это, как с детьми… Это естественно…В том смысле, что родители кормят (в смысле большом, духовном, всё равно, как в Церкви “окормляют”). Получаешь удовлетворение только лишь от того, что получилось! Получилось! передать знания, что-то объяснить. Получилось! Получилось! А, когда получается – это всегда – удовольствие, удовлетворение. Это – всегда растит. Любого человека.
“Заряжаюсь от них молодостью”? Да я вроде бы и не старый человек?.. и – сам! Но, вот, как уходит из меня молодость – чувствую… Я, если честно, двоякого мнения о молодёжи. Потом объяснюсь, но, – мои энергетические аккумуляторы садятся!.. садятся на них! Я чувствую себя много энергичней их, многократно моложе! Может быть, “это время такое”? Не знаю, думаю… Вообще, вдруг обнаруживаешь – дети выросли… И – это ещё одно. Следующее. И думаешь, что, вот она и пришла – ответственность твоя!.. За всё! За всё! Кончилась твоя лафа. Побалдел, похамил, похулиганил, повлюблялся – придут другие. Их черёд. Кривляться и искать. Твоё дело – “над пропастью во ржи” – всё! Стоять! Охранять их! Вы знаете, а я ведь так и не привык к роли взрослого!..
Если серьёзно. Как победить СИСТЕМУ, как уничтожающую всё человеческоё? Я вывел ответ – воспитать следующих… Себе… Только так можно победить – в этой нелёгкой процедуре – в войне против бездырей и бездарщине, ими размноженной. В чём наша ответственность? – Обязаны! Просто обязаны – взрастить следующих: реставраторов, художников, искусствоведов… Людей!.. Воспитать людей! И – не ставить восклицательных знаков – нельзя! не получится. Когда мой любимый Дилан пел свои песни умирающему (гниющему заживо) Вуди Гатри, он вывел для себя главный вывод из этого общения, то, чему он научился от Вуди, Вуди Гатри – великого фолксингера Америки: БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ, во всех обстоятельствах – оставаться ЧЕЛОВЕКОМ. Не правда ли, шокирующий вывод, шокирующий – своей правдой и простотой, и универсальностью применения. Быть человеком. Пожалуй, это – единственное, главное, что хотелось бы передать, как знание – сокровенное. Цельное. И – универсальное… верное – на все времена.
Избранность – дело тонкое. Здесь главное – не заноситься. Художник – избранник Божий! Выбранный и одаренный. Щедро. Всякий дар – от Бога. Его крыло. А вдохновение – дыхание… И те, кому суждено – будут!!! И те, кому дано – станут!!! И – это всё это скорее – вопреки!! Немало уж и прожил: и вижу! Противостоять художнику не может никакая СИСТЕМА, `Машина`. Умирая, художник даёт жизнь следующим. Борьба с обесчувствованием человечества, его эмоциональным одряхлением продолжается… Борьба за человечество продолжается. С переменным успехом, конечно. Но… – продолжается!
Я воспринимаю как долг – педагогику! Отдай! Отдай – и всё! Ну это нечто адекватное паре “дети – родители”. Воспитываешь и растишь вслепую. Родители – детям. Должны. Получится – не получится что-то из детей – как знать? а трудиться надо!.. Кого из детей любишь больше?.. Да, даже, если, кого-то и любишь, – лучше не акцентироваться на этом: всем поровну! пусть будет… Трудно выделять кого-то, хотя, я – имею симпатии… Это единицы… Из всего Института. Какой процент?... Да нет и никакого процента, вероятно… просто: кое-кто...! Да, девочки, в основном. Чего ж? – мальчики нынче – директора (всё – генеральные) или зам. директора, или президенты. Чего-нибудь, всё равно чего, но – Президенты, Генеральные Директора. Ну а девочки… Чего девочкам-то?.. По искусству, так сказать. Уж не знаю, лучше – хуже, а – так сложилось уж! Исторически.
Девочки – мальчики – мне – всё – равно: главное – на равных! с ними… Мне – главное – на равных! Люблю – на равных. Мне ближе – взрослые студенты. У меня есть – и – сорок три и – тридцать шесть. Мне с ними легче. Какие я делаю различия? – Делаю. Мальчиков заставляю ждать на зачётах, пока все девочки не пройдут. Вперёд всех – у кого кто-то умер, у кого – разбитое сердце, несчастная любовь, что-то болит, кто опаздывает на вокзал, у кого – рушится семья, свидание рушится, сгорает последняя надежда. К чести девочек – они понимают юмор, и – меня, и не ломятся напролом с своими зачётками. А мальчиков… да! – чему-то учить надо… хоть этому – женщин вперёд – нимфы, музы, будущие возлюбленные, жёны, матери, бабушки. Почему делаю поблажки девочкам? Спрашивают первокурсницы. (Особенно, иногородние.) Отвечаю: вам ещё надо устроиться, устроить свою жизнь, родить, свить гнездо – это всё на вас, воспитать мужа (а как же? не без этого – учу и этому), следом – детей, а времени – маловато – шесть лет “на всё про всё” (мы – академический вуз [Академии художеств] – учимся шесть лет) – надо успеть. Вот и – “льготный курс”, как говорится. Только для девочек.
Что восхищает в них? (Во всех.) – Некая чистота. Наивность. По настоящему – чего-то хотят в искусстве, как они его себе понимают. Некое рвение, довольно искреннее. Но – и довольно – вялое. Вообще – сонные. Расстраивает. И – это предмет для размышления. И для расстройства. Инфантильные. Зашоренные. И – откуда мы знали о жизни всё? Трудно теперь ответить… Форца и спекулянты работали хорошо: спасибо им. Как не запрещай – а у меня с ранней юности было всё: Булгаков, Мандельштам, Ахматова, Гумилев, Цветаева, Хлебников, Тарковский, Окуджава, Высоцкий, Моэм, Селинджер, Гессе, Аполлинер, Верлен, Рембо, Элюар, Сандрар, Уитмен, Фолкнер, Хемингуэй, Фицджеральд… Всегда стояли книги с репродукциями Леонардо, Микеланджело, Караваджо, Ван Эйка, Домье, Гойи, Барлаха, Модильяни, Сислея, Кандинского, Матвеева, Кузнецова, Матисса, Дюфи, Леже, Гриса, Брака, Пикассо, Марке, Руссо, Руо… Ходили в Консерваторию: слушали… Бесчисленное количество раз – Иоселиани и Параджанов, Тарковский... Антониони, Феллини… Не говоря уж о всех последних альбомах рока… От Beatles до Queen. Я посещал лекции с прослушиванием музыки Леннона, Маккартни… американского фолка, где звучали Пит Сигер и Джон Ли Хукер. Советская страна издавала Джоан Баэз… Всегда были кинотеатры, букинистические, библиотеки, концертные площадки, люди, где мы могли найти то, что нас интересовало. Последние песни бардов распространялись со скоростью переписывания магнитных лент… Всё было! Было всё!  Жажда была!.. А – сейчас – щёлкают телефоном… Смотрят туда… То в большой, то в маленький монитор. Виртуальная жизнь, так сказать! пошла.
Да нет, я не грущу – и всё им разрешаю. И обниматься и целоваться, и говорить по мобильнику и заходить – и выходить из класса, и... партнёрами и… партнёршами (на задних партах) меняться. Лишь бы!.. Как бы!.. Что-то шло у них, двигалось. Лишь бы им – интересно было. Не убить бы – напором своим. (Это я о себе.) Их желания робкие, но искренние. Их хрупкие и чисто целомудренные тяготения. Стандартные фразы: мы были другими!.. А, ведь, действительно, – были! другими.
Что главное – ЖАЖДА! Она! Без неё… Нет, не жить художнику! Глоток воды – жаждущему. Голод… голод духовный… С сытым что говорить? Что предложишь ему? Он – сыт всем на свете. “Нищие духом”. Это об этом голоде, о этой `нищете` – Господь. Нищий духом – ищет, алчет, ждёт, идёт, радуется. Только нищий – ценит то, что даётся. То, что даётся – даётся Свыше. Дар. Через педагога оно и приходит. В этом смысле – педагогика – дело ответственное и боговдухновенное. Это не может не чувствовать педагог. Любой, всякий. В некотором смысле – это – пастырство. Только, ещё более ответственное – ведь перед тобою люди, так или иначе, отобранные (хоть и в начале пути) и `приуготовленные`, “заряженные” на искусство, творчество. Это когда-то раньше-раньше можно было расслабиться: ломонуться в андеграунд. Сейчас, когда дружной волной наступают на всех, кто нормальные, те, кто – психи, нужно “держаться корней” (Гребенщиков). Сейчас, когда всё больше – абсурда, маразма, нездоровья, фальши, подлости открытой, возведённой в абсолютный порядок, когда человечество запылало уже видимо – войнами, стихиями, катастрофами, пожарами – как никогда нужна твёрдая вера в гармонию и добро. Когда монстры – разрушают всё, вторгаясь ещё с ранних лет ребёнка в виде диких на вид (и по содержанию) игрушек, преследуя человека всю его жизнь, чем дальше – тем злее, как никогда нужна воля людей, живущих иначе. Иноков. Инок – человек, живущий иначе. Художник – учитель. Покажет человечеству иной путь. Нежели жрать друг друга, жрать у друг друга, отнимая куски не твои, но жирнее, слаще – добыча. Не жить насилием, а красотой. Не жить эгоизмом, а – красотой. Красота…
Ведь каждый, как и любовь, – откроет её, свою красоту. Да, – это, как влюбиться. Жениться. Прожить жизнь вместе. Это значит – записать этого человека – в КНИГУ ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ. Это – как ОТКРЫТИЕ. Искусство – всегда это – открытие. Ты открываешь ворота в новые дали, которые никто не чувствовал (ещё!) до тебя. То, что тебя распнут… За это… И за это…
Вот, сказал бы я им – это! Это – в начале. Только! начало!          
   
18.08.2007 – 27.08.2007


26          *          УРОК ВТОРОЙ (вторник): а среда – это тебе не четверг   

Когда дело доходит до дела, то тут уж не спрячешься ни за кем. Надо доставать то, что написал сам. Тут уж никого не обманешь. Собственная состоятельность – пропуском тебе. И сможешь ли ты заснуть, не начитавшись своих? И есть ли у тебя право на покой, если ты не “обезобразил” мир своим искусством? если не оставил следа? Следа!.. Как в любимой женщине. Точка.
Кто твой любимый?.. (писатель… поэт… композитор… исполнитель…) Если ты не соберёшься с силами – и не ответишь – сам я – ты не… Состоялся! И не состоишься. Ты так и будешь прятаться за спинами то тех, то иных. Если бы это слово было ныне приличным, можно было бы уточнить: авторитетов. Что они тебе? Это твоя жизнь. Ты не читатель – ты писатель. (А в том известном анекдоте про чукчу вся соль и выражена, много правды – вся правда. Которую я хочу тебе сообщить.) «Искусство – что гора, – говорит мне Лазарь (Лазарь Гадаев – выдающийся современный скульптор, мой учитель, основатель дигорской письменной современной литературы, рассказчик! и певец, любимец женщин – красавец, блестящий рисовальщик, живописец), – на вершине сидят, – со свойственной кавказцам жестикуляцией машет вверх! руками! – Леонардо! Микеланджело, Бах, Толстой, – ну кто там ещё? – Рембрандт, Бетховен, Пушкин, – ну кто там ещё? Данте, Дант… Рублёв. Если будешь ориентироваться на них, в смысле – залезть  высоко – залезешь, сядешь. А, если ты поставишь планку себе ниже – не дойдёшь и туда – никуда… Кто твой кумир… На кого ты – ориентируешься… Кто твои – вершины, так сказать. А, лучше – если ты будешь ориентироваться – сам на себя – лезть вверх. К вершине только, где не сидит никто. Уверен, они и сели там, потому что – не было над ними никого. А… если будешь… так, так и будешь ходить “под кем-то”, так и не станешь никем. Художником, я имею в виду».
Со свойственной дигорцам наивной и изысканной открытостью он не переставал говорить и, одновременно, уплотнять скульптурную глину, деревянным молотком, на проволочном каркасе к какому-то (большому) памятнику. Учитель он у меня – первый. Учитель – не педагог. Учитель учит, как ИДТИ. Сейчас модное словечко: `по жизни`. Его следовало бы – добавить. Учитель – не педагог, и Лазарь `долбал` меня с самого детства. (И – по сию пору – долбает. Долбаю его и я. Как подрос чуть – так и стал – я. А – сейчас я уже опытный мастер `погромов` [которые вечно учинял моим работал Лазарь – смеюсь, мне так казалось просто, по юности].) Так получилось, что Лазарь стал моим дядей. Он ходил лечить зубы. В поликлинику, к моей тёте. Так и женился. На ней. И в нашу светлую жизнь влился светлый осетинский корень-день. По армянским традициям ему и поручили меня, как старшему по-родственному, он отказаться, наверное, не мог, не смог от моего воспитания. Я был тогда истинным ребёнком. Но только внешне, по возрасту. Это случай; конечно. Но… Надо было прожить столько лет, чтоб обнаружить: мои самые большие учители – мои родители, мои родственники, мои близкие. Надо было обойти полмира, чтобы понять, что те, кто рядом, не только твои близкие по крови, но и великие учители жизни.
В Институте `Сурикова` я встретил Евгению Владимировну Завадскую. Она читала нам `историю искусств`: Древний Восток, Античность, Средние века, Дальний Восток. Она стала мне не только педагогом, особенно, когда начались испытания, и, когда тяжёлые обстоятельства стали барометром наших отношений, переросших в дружбу и глубокое личное приятие и взаимопонимание. Евгения Владимировна – выдающийся востоковед, оригинальный искусствовед, философ, историк, переводчик, культуролог, арт-критик, блестящий оратор, лектор, неназойливый наставник, друг, каких не бывает. Духовная дочь, помощник и близкий друг отца Александра  Меня, его неизменный консультант по религии, философии, искусству и литературе Дальнего Востока. Дававшая кров и защиту многим гонимым – по жизни и властями. Её моральные и творческие критерии были бескомпромиссными. Одинокая и больная, с `лежачей` мамой и двумя детьми `на руках` она вступалась за всякого, кто нуждался в защите. И за культуру. Которая нуждается в ней всегда. Без слёз нельзя говорить о ней. Конец её – трагичен. Несмотря на то, что её уже нету (здесь, на Земле), общение наше не прерывается.
– Не люблю я это слово ‘учитель’, – возразила мне однажды Евгения Владимировна.
– Что делать, вы же мой ‘учитель’, – ответил.
– Я могу только дружить. Я люблю слово ‘друг’. Оно мне милее… роднее… Как Господь, Он же называл апостолов Своими друзьями.
– Ну мы же дружим… с вами… – улыбнулся в телефонную трубку я.
– Я и преподавать-то не умею, и экзамены принимать. Не могу ставить отметки, незачёты. И писать-то не умею… Я разрешаю-прошу – вас – ставить себе отметки самим; а я только подписываю их. И – самим выбирать себе темы для ответа. (Какие билеты? Какие вопросы?) – Не могу смотреть, как люди мучаются, как им неудобно, как списывают. Искусство, по-моему, достойно большего. Пусть уж лучше выучат что-то одно, но хорошо, то, что любят.
– Да. Помню. Вы ни разу ни изменили своей концепции. Вы единственная такая, педагог.
– Да я и разговаривать-то не могу… Только так – вдвоём.
На лекциях Евгении Владимировны всегда не хватало места желающим их услышать. (Были вольнослушатели. Пока я работал в институте, до того, как поступил, и я был в их числе.) Обаяние не подделаешь. Умение дружить и общаться, жить нашими интересами, говорить и слушать – без дистанции `профессора` и `доктора` были присущи ей. Вкус, жаркий интерес ко всем творческим и человеческим проявлениям, глубокая сострадательность отличали Евгению Владимировну. Многие общие друзья и знакомые вплетались в наши судьбы. Концевичи (специалисты по Корее, её истории, филологии, философии, литературе, поэзии, искусству) – друзья моих родителей ещё с юности – оказались в орбите её самого близкого окружения и общения. С Еленой Аароновной Гениатуллиной, библиотекарем Института востоковедения, `самой близкой подругой Жени`, я познакомился позже, случайно, когда забирал у них из дома  вещи для Интерната детского. Да, круто закручивает жизнь; круто, круто! (Это в другой раз.) Важно – Евгения Владимировна учила жить СОБОЮ. Дарила своё бесконечно драгоценное время нам. Мы – ей – свою бескорыстную любовь. Все эти горячие годы от начала Перестройки – мы были на связи: она вступалась за всех. Мне было страшно узнать о её кончине. И ещё страшнее о том, что это произошло вне нас. Что же, завещала она так? В жизни мы были не только друзьями, не только парой: учитель – ученик, мы были партнёрами во многих/разных делах/проектах, украсивших (нет, не громких, конечно) жизнь. Горечь от её потери не проходит… И непонимание… непонимание.
Человеческая близость – вот образец для подражания. Бескорыстное влечение друг ко другу. И верность. Друг другу. И своим идеалам. Высокая образованность, соединённая с высокой  моралью. Слова, не отсоединённые от дела, поступков. Что воспитывает – ты сам, не заблуждайся. На тебя смотрят. Никого не обманешь. Тех, младше, особенно. Евгения Владимировна – украшение той страны, которой больше нету. Жизнь, с её обстоятельствами, – всегда сильнее нас, её по-своему планирующих. Проповедуя на склонах диких холмов двум ящерицам-варанам, каждый вечер в одно и то же время молчаливо выраставшим и застывавшим над жилищем Евгении Владимировны на Тайване, фугами Баха, которые она неизменно включала для них всякий вечер, переводя на китайский Евангелие, затворившись в одном из тамошних монастырей, завершив свои научные труды о живописи Дальнего Востока Евгения Владимировна вела к закату свой земной путь. Господь всегда вмешивается. И не всегда так, как нам кажется верным. Она, бесконечно Им любимая, должна была пройти ещё многое. И во многих путях жизненных Он требует человека идти самому, без сил и опоры. Он не был настроен иначе и к Сыну. Своему. У моих учителей свои голгофы. Но, в эти моменты, как правило, лишь случайные прохожие, как Симеон, возвращавшийся с поля и застигнутый врасплох, могут помочь – нести крест. Как Господу – Симеон, оставшийся в Евангелии и истории. Помимо своей воли. Можем ли помочь тем, кого любим? Как? Когда? Где мы были, когда мимо шёл Симеон, и его заставили нести Крест Господень? Где мы были, все её ученики и друзья, когда она..? Евгения Владимировна. Завадская.
(Где мы были все, когда убивали отца Александра, Меня [топором? лопатой?]? …Когда распинали, терзали Христа, нашего БОГА?)
Запоздалые цветы не могу даже принести на могилу…
Вычеркнутая из всех упоминаний нашего Института, за то, что вступилась за талантливого человека, подругу, которую травили и гнали – Аллу Дмитриевну Чернову, автора блистательных книг по театру, театральному костюму, о Шекспире, о Мольере, Евгения Владимировна будто бы и не работала у нас никогда. Так постарались. Заведующий кафедрой – Киселёв, Михал Николаич и `Гаруновна`, Ия Гаруновна, тамошняя воротила (на кафедре). Будто и не было её никогда, такой, Евгении Владимировны Завадской, в нашем Институте, где она трудилась с честью и такой отдачей (и благодарным успехом у студентов – нас, тогдашних) на кафедре Истории Искусств. Алла Дмитриева, слава Богу! и до сих пор работает в нашем ВУЗе. Прошло уже двадцать лет – нет! – они не `распечатывают` её имя: зав.кафедры – Киселёв и его помощница – Ия Гаруновна.
Учился я и у Киселёва. По возрасту я был старше всех – и из-за этого – крутил слайды в темноте. Киселёв читал Возрождение. Трудно было придумать что-либо скучнее. Не ходили. Те некоторые, кто заглядывал (сами – невесёлые) – засыпали под шумок/треск проектора. Иногда мы с Михал Николаичем оставались вдвоём. И он читал мне. А я крутил ему. Жили тихо – не тужили. Пока не грянул этот скандал… (Гаруновна всему виной – она накрутила всё и всех.)
Когда меня принимали на работу – было тайное голосование (`Учёного совета`) – кто-то кинул чёрный шар (“против”). Он был один. Шар и этот человек.
– Не понимаю, кто бы это мог быть? – сказала мне декан – статная молодая и улыбчивая (мне, во всяком случае) дама. – Кто же может быть против? Я всё смотрела вокруг, смотрела, смотрела…
А я знаю – кто бросил этот шар. Чёрный. И, кто этот человек. Прошло двадцать лет. Война не окончена. Война не заканчивается никогда. Не надо её просто начинать. Она начинается с защиты своих друзей – я знаю. Законно. И благородно. Я знаю. Так начинаются все войны. На свете. Белом и этом. И – не заканчиваются никогда. Никогда… Гляди – мир в огне!.. Пылает этот пожар! Он для всех один – и из него не выйти никому! никому! никому! Пожар войны… Не начинай войны – ищи мира, ищи, как заступаться за друзей – без оружия, без злобы, миром самим. Молитвой только..?
Я одолею всё. Я знаю. Двадцать лет – не всё ещё…
Михал Николаич написал книгу – о художнице, которую я очень люблю – Якунчиковой. Я её не читал. И не куплю, хотя очень люблю Якунчикову. Дело чести! Дело чести. Чести дело… Чести!
– Серебряным веком занимается, – говорила мне Завадская, поднимая брови с иронией. Вот и написал – двадцать лет. Серость всегда травит талант. Талант живее – и съест – в конце концов. Эту серость! Эту мразь! Позор! Мы вернём это имя: Евгении Владимировны Завадской – я только пришёл в Институт… преподавать, преподавателем. Они и боятся – поэтому.
– Ему же руки никто не подаст, о чём он думает? Он же после этого – не интеллигентный человек! (Завадская, Евгения Владимировна. )
Да подают… Думают они хорошо…
Война не кончается. Никогда. Даже с нашей победой. Даже нашей победой, Михал Николаич, Ия Гаруновна… (Что-то от “гарыныча”?)
Глава первая, теперь дальше…      
 Последняя моя любовь – Наталья Андреевна Маренникова – выдающийся советский реставратор. (Именно так – `советский`. Она фанат `прежнего` времени, советской власти, сталинских порядков, времён, самого генералиссимуса и прочего всего такого. Но это никак не мешает нам дружить и общаться. Она – человек мирный. Только не терпит, когда матом ругаются [при ней]. Даже в метро стукнула одного верзилу с размаху сумкой за это, выходя из вагона. – Смельчак.) Наталья Андреевна – легенда! Все (о! сколько было у её ног – кавалеров!) были у её ног! (Не будем перечислять публично всех.) Почему были? – и есть. Неизгладимое жизненное обаяние… воля и счастье жить! Неистребимое желание – видеть людей и работать. Реставрация – она предана ей безмерно. Она – мой учитель. Учитель жить. Учитель реставрации масляной живописи. И в трудные моменты жизни я пристаю к ней – не поделится ли она – своими рабочими рецептами. Странно, наши мнения почти всегда совпадают, не зависимо от темы. Я дорожу этим общением, как хлебом, без которого не жить… Это взаимно. Наталья Андреевна, как и Лазарь и Евгения Владимировна, откликнулась…
Сразу после Войны, ещё в конце 45-го стал формироваться Всесоюзный научно-реставрационный центр. Отец-основатель – Игорь Эммануилович Грабарь. Замечательный художник, русский импрессионист, основатель советской школы реставрации, атрибутирования, он дал новую жизнь и нашему Институту (после войны, `Суриковскому`), написав новые учебные программы и возглавив организационную работу. Наталья Андреевна – первого призыва человек. Пришла в 1947-ом году в организованный отдел реставрации масляной живописи. И – так и трудится там по сей день, по сию пору – душа и цемент отдела: душевный, моральный, профессиональный, духовный. Человек нецерковный – она для меня ещё и (как мои мама и папа – неверующие) – образец  человека, каким я его себя представляю. Блестящий и оригинальный мастер – она в своё время выучилась (и не только мастерству, но и `отношению` к жизни и профессии) у Степана Сергеевича Чуракова, чей портрет до сих пор украшает её рабочее пространство. Степан Сергеевич не смог устоять тогда… перед… Она, мне кажется, до сих пор жалеет, что отказала ему тогда… Он, не выдержав, чтобы не видеть её больше, перешёл в `Пушкинский` музей, возглавив там отдел… Что же?.. – ведь он был женат; и у него было трое детей. И – как это ломает жизнь – когда отказываешь… Знают только очень умные женщины. (Да, и то, – лишь к глубокой…)
Дети Степана Сергеевича – до сих пор – успешные и заметные в реставрационном мире специалисты. Ну а я? Смотрю – с удовольствием, когда бываю в `Центре Грабаря` (у своего руководителя и друга) – на это смеющееся жизнерадостное лицо – Степана Сергеевича над столом его преданной, непокорённой им ученицы. Бывают в жизни и такие трагедии.
В юбилей спасения картин `Дрезденской галереи` немецкие телевизионные компании снимали фильмы о тех временах и событиях. Выяснилось – Наталья Андреевна – последняя… Кто помнит, участвовала, спасала, реставрировала; спасла! (Не могу без слёз говорить об их подвиге, подвиге, подарившем миру – это счастье – Дрезденскую галерею.) Она последняя… Её снимали, благодарили. Она последняя, кто рассказывала о сподвижниках, о Степане Сергеевиче, руководившем работами. А, ведь их было немного, тогда – советских реставраторов. И они справились. И как!  Почему-то, затерялись записи. Почему-то, смущают – немцы. Почему-то, молчали (или отказались) дочки Степана Сергеевича. «Мы тогда не думали о том, кому должно это принадлежать. Спасали и подарили. Людям! Вернули! И работали – с таким подъёмом и воодушевлением! Мы всё так делали! И какие люди были! Как родину любили! И искусство! И профессию! Картины должны видеть люди! Какая разница – здесь или в Германии: мы помогали. (И помогли!) Поднимать страну – свою и чужую. Помогали по-братски… Хотя, война, только закончилась… А потом – Флоренция… Наводнение… Мы помогали, справились. (И помогли!) Знали во всём мире – мы можем, поможем. И – помогли… Спасти галерею `Уффици`. По всей стране нас принимали, как… Понимали – реставраторы  – редкая специальность».
Пятьдесят лет на своём рабочем месте. Недавно мы отмечали какой-то очередной юбилей Натальи Андреевны. Она работает быстрее и лучше молодых. По пять-семь картин за месяц. Легко и воздушно! Будто поёт! А она и поёт. И танцуя, как бы… Она искрится жизнью. Улыбка – освещает всю мастерскую, поддерживая остальных. Тех, кто моложе. Тех, кому, наверное, труднее… У кого больше `заморочек`. Кого `колбасит` здорово! по жизни этой! Кому нелегко, наверное, очень. И это при тех непростых обстоятельствах, в которых она живёт, при тех горестях и болезнях, которые свалились на неё. Могу признаться, что и тех многочасовых, почти ежедневных, разговоров с ней – мало! Хочется общаться больше! Великая радость встречи! Узнавания своих! «Вести перекличку между своими», – Костя (Костя Гадаев, сын Лазаря, мой брат, замечательный оператор, режиссёр, поэт, человек, у которого я учусь всегда) – когда нас стали ”зажимать” уже в Перестройку.
Вот это определение ”между своими” и является главным. Наталья Андреевна не только мой большой друг, непревзойдённый мастер, обаятельный и приятный собеседник, но, и –  продолжатель технических и технологических методик Чуракова. Мой незаменимый консультант, неназойливый и тонкий педагог, настоящий наставник молодых, воспитавший десятки музейных реставраторов не одного поколения. Кладезь! Хорошо, что есть она, а то, читая `многоумные`, `многомудрые`, припудренные псевдонаукой доклады, последовательно издаваемые `Третьяковской галереей`, современных (`практикующих`, так сказать) реставраторов, можно только сбивать ими с истинного пути вступающих на него молодых учащихся реставраторов и самому впадать в `глубокую кому` и депрессию: “от чего всё так”. «Не мучь себя и картину, получай удовольствие; трудись всегда. Дома и на работе – пиши, копируй, чтобы ты был в тонусе. Интересуйся искусством, живи им. Бери `халтуру`, зарабатывай, живи полноценно, не теряй мастерства. Работай так, чтобы получать радость! Надо понимать и любить художника, которого реставрируешь. Любить жизнь и жить!» – пересказывает мне часто Наталья Андреевна слова своего прекрасного и любимого учителя…
Я-то – метр шестьдесят пять (или шесть? не помню… или, наоборот? перед армией и измерялся последний раз), а она – ещё меньше меня в два раза. Об остальном я писать не буду… А улыбка! да... Сколько мужчин (и сколько среди них выдающихся, известных, непростых [в хорошем смысле]) было у её колен. Почему было – и сейчас – отбоя им нету… `Несть числа`. Скромная… Живая, заводная, открытая, душевная, щедрая на деньги, слова, угощения, благородная. Она – француженка. Её девичья фамилия – Савари. Однажды, в фильме ‘ВАТЕРЛОО’ при Наполеоне я увидел на экране – Савари, адъютанта Наполеона… Это был, верно, один из её славных предшественников. Такой, ничего себе… сам. Хотя, конечно же, это был лишь хороший актёр эпизода, но я поверил – в жизнь.
У нас миллион общих знакомых и нитей, нас связующих – нам есть что и кого обсуждать и обсудить по телефону до белого раскаления трубки и нервных срывов домашних. Самая удачная моя шутка-розыгрыш? – хотите расскажу?
Пожалте-с! Прошу!
Наталья Андреевна повествовала как-то мне о своей первой любви. (Мы что-то натягивали вместе. – Я был на очередной стажировке от музея, музея-заповедника “АБРАМЦЕВО”, в Центре Грабаря. Она – мой неизменный руководитель вот уже – сколько?... дай Бог памяти!...) Первый был у неё – голубоглазый Вадим. Моряк, красавец, силач, гимнаст. Она соврала, что ей было – восемнадцать (или шестнадцать?). (А было – порядка четырнадцати, кажется.) Они занимались в студии вместе… Вадим – после фронта. Герой. С густым чубом. Светловолосый. Она – брюнетка. Он – в три раза крупнее. Ёё.
Назначили свидание.
Она долго ждала. Вадим не пришёл. Исчез.
И больше не появился вообще. Никогда. И больше она о нём не слышала. Ничего. Никогда. Исчез. Совсем. Ничего, как она ни искала. И из студии. Исчез. И она не нашла его больше.
Ей было где то в районе – тринадцати-четырнадцати тогда. Она соврала Вадиму. Голубоглазый такой. Герой. В медалях. Гимнаст. Блондин. Хорошо рисовал, писал маслом… «Загляденье», – охарактеризовала она его мне коротко (и мгновенно).
Это было после войны. Сразу… Сразу…
После…
Мы что-то натягивали с Натальей Андреевной. На подрамник. (Левитана, кажется? Серова? Кончаловского? Удальцову? да, какая разница!..)
Я слушал молча.
Вадим Сергеевич (Житников) у которого я учился печатной графике в Московском  государственном академическом художественном училище имени-памяти 1905-го года (73 – 77), а затем, офорту в Московском государственном академическом художественном институте имени Василия Ивановича Сурикова (83 – 89) подарил мне на защиту моего диплома в Институте свой офорт – вид Римских развалин – в знак примирения: мы немного ссорились: он ругался и хватал наших девчонок за руки, я вступался – ещё и ревновал, наверное: они всегда были для меня `королевнами`, даже некрасивые, даже толстые, даже отстающие, даже те, кто не ходит и не ходил на занятия, троечницы, двоечницы. На офорте, подаренном Вадимом Сергеевичем  была трогательная надпись – посвящение – мне. В знак доброго и особенного ко мне расположения, уважения, любви; с самыми искренними мне пожеланиями в жизни, творчестве, любви. Карандашом. Обычно, на офортной, – да и, вообще, на “печатной”, предназначенной для печатной графики, – бумаге все надписи делают(ся) карандашом, предпочтительнее – простым. Дома я стёр надпись. И написал новую. Карандашом: «Натке <…> Твой голубоглазый Вадим». Посмеялся. Конечно.
Преподнёс Наталье Андреевне на следующее утро. Сказал, что это её Вадим преподнёс ей. Нашёлся – через пятьдесят лет: хочет её видеть. Её Вадим, тот же Вадим. «Я нашёл его», – сказал, – для вас, специально». Она хохотала. («Хохотушка! – отзывался кратко о ней Вадим, Вадим Сергеич, мне позже. – Такой была всегда. Такой и осталась».) Они созвонились… (Телефон дал я. Конечно. Телефон Вадима – Вадима Сергеевича Житникова. – Я же крупный организатор всяких дел! Вы ещё не знаете?) Умора конечно, но, это оказался тот же Вадим, мой Вадим Сергеевич. Житников. Нашёлся. Наконец-то. Ага! Это оказался тот же Вадим. Её, Наталкин, Наткин, Вадим. Тот же Вадим. Её Вадим. Я не ошибся. Шутка прошла. И, оказалась не шуткой. Н-да!-а…
– Куда же ты делся, Вадим? – спросила она его, через пятьдесят лет мучимая тем же вопросом.
– Что же ты не пришла? Натка! Наташка!.. – не растерялся мой храбрый голубоглазый педагог по офорту и иже с ними прочими графическими печатными техниками.
Роман закрутился вновь. По телефону. Вновь. (Вот справляли как-то юбилей этого славного! действа. То ли пять, то ли десять лет уже этой моей придумке. Проделке. Я считаю – это удачная затея… Получилась… У меня… Одна из самых лихих. Прошла – главное!) На свидание – она и не соглашается: “Зачем?” – говорит. Она и фотографировать-то себя не разрешает. Единственное её изображение, которое у меня есть – это ксерокс её карандашного портрета (“А4”), сделанного Вадимом Сергеевичем с натуры ещё пятьдесят лет назад и присланного мне недавно. Там Наталка, Наташка такая же, как и всегда, то есть, сейчас. Не изменилась ничуть. «Уберите сейчас же вы свои ваши камеры, Артём, разобью!» – говорит она мне. И я верю! – разобьёт. Истинно! И – убираю… Ни с чем пока… (Хоть, камеры целы!) Она может – я верю, и убираю. Так что… В моей мастерской – надо мной – Наташка – четырнадцати лет, работы Вадима, Вадима Сергеевича Житникова. А у него – всплеск: пишет по стихотворению в день, повести, рассказы, пишет пейзажи, натюрморты, делает офорты. Всплеск. Всё посвящено Наталке, Наташке. Говорят по нескольку раз в день. «Наталья Андреевна – это самое чистое, святое», – говорит мне Вадим, Вадим Сергеевич. Житников. Круг замкнулся. Согласен. С ним. Святое!.. Чистое!.. Наталья Андреевна!.. У него всплеск! Подъём! Творческий! Он закатывает сцены. Ей, как и нам в Институте. Спорят, мирятся; он делает выговоры ей, как командир, старший (по какому-нибудь званию, наверное), требует почтения, подчинения, согласия. Она не соглашается… В общем, – вполне нормальная семейная жизнь. Связь. (Телефонная.) Обмениваются посылками. По почте. Письмами, телеграммами, бандеролями ценными. В общем, – семья как семья. Роман. У него семья. Конечно. Крепкая, надёжная. Дома. Конечно. Конечно. Дома. Конечно. Конечно. Жена, дочь, сын, внук, внучка, домашние животные. Квартира (и не одна), машина (и не одна), дача (и не одна). В семье – все его обожают, боготворят. Конечно. Конечно. Могло ли быть иначе?
– Вот так устроили вы Наталье Андреевне!.. Роман!.. Артём. Вот это да!-да!-да! – качают головой! говорят завистливо тётеньки-бабушки (в белых халатах – реставраторы обычно – в белом) на работе, в отделе, пронося мимо общего телефона свои нехитрые столовые принадлежности, пока Вадим строгим голосом требует громко (через вахтёра) Наталью Андреевну подойти к трубке, названивая и проверяя, перепроверяя её одновременно: где она? верна ли она – Вадиму! Ему! Вадиму Сергеевичу Житникову – моему педагогу по офорту и печатной графике в Училище и Институте, институте Сурикова, суриковском…
– Надо иметь таких! учеников ещё!.. – кивают мне приветливо бабушки. – Идите чай пить, Артём, посидите. Ну и устроили вы!!. Наталья Андреевне!.. Наталья Андреевна прямо – ..! Идите! Идите к нам!?. Посидите с нами. Немного. Чуть-чуть. Хоть.
– Обязательно. С большим удовольствием. Иду… Иду, сейчас. Вот. Сейчас уже.
Это удачная моя шутка. Одна из самых. На “грани” фола, что говорится.
Ну?..       
Здорово! Да! Получилось!
А?..
– Только у нас с вами всё замечательно, Артём, у остальных, как не спросишь, всё у них плохо, всё у них болит, никому они не нужны, никто им не нужен, денег у них нет, работы у них нет, времени у них нет… Как живут? Как живут?
– Я заметил, что деньги, время, здоровье, друзья, работа, радость, поклонники и кумиры есть только у нас с вами, Наталья Андреевна.
– Да. А я ещё и БАНКОМ работаю: одалживаю любую сумму (и валюта у меня есть), и сахар, и заварку, и клей, и кастрюли (книги дарю, многое дарю – мне-то зачем? – надо всё помнить), кипятильник, утюги, лупу, инструменты, клещи, что мне ещё Фёдор Иваныч сделал, гвозди, бумагу… Не знаю… Не знаю…
Наталья Андреевна – из тех людей, что украшают собой планету Земля.
Этой связью можно гордиться. Это – знак Божьего Присутствия на Земле – такие люди. И знак мне. Наталья Андреевна понимает в человеческих связях, отношениях, многое, если не всё. (Что не понимает, досказываю я ей: время-то какое – сами видите: что тут понятного в мире, нас окружившем [кроме её улыбки].) Верю – наш союз – неслучайность, избранность. Но – высшая. Мы, пожалуй, и есть – счастливые…
Наталья Андреевна – боец. Всегда вступалась и вступается за тех, кого гонят и высмеивают, кого несправедливо очерняют, изгоняют. Справедливость и честь – её правила. Она протягивает руку в беде. Покрывает страдающего, нуждающегося, сомневающегося, мятущегося, в горе. Она не боится идти против всех – одна. Она дерётся. И отстаивает свои права.  И, даже на улицах, даже своей крохотной дамской сумочкой. Даже, при своих покалеченных, переломанныых двух ногах. Малюсеньком росточке. «Мы – сталинцы – нас не сломаешь и не возьмёшь ничем», – отвечает мне она (ну прямо, как и мой папа/отец/папаша – такой же точно: боец, боксёр, несломимый, сталинец). В свои немалые годы не стесняется декларировать свои истины. Одевается очень скромно. Ценит семейные связи и реликвии. Не слушает сплетни. Приходит на помощь – сама. Без всяких просьб, видя беду и чувствуя опасность, оказывается рядом. Таких людей видеть перед собой – значит – верить в Бога, живущего среди нас. Радость бытия поёт в ней, независимо от того ужаса, что вокруг. «Не бойтесь и радуйтесь! – повторяет она часто мне слова Христа. – Христос, что нам сказал, Артём, помните: “Не бойтесь и радуйтесь”, Артём?»
Не бойтесь и радуйтесь! Не бойтесь и радуйтесь! Не бойтесь и радуйтесь!
– “Учитель..?” Странно как-то это слышать, – хихикает она, как подросток, с теми же ужимками, что, пожалуй, и не изменились за прошедшие полвека в ней, с ней. 
И та же шуба на ней… (Пятьдесят лет – как миг!) И она не стесняется этого. И те же орудия труда… (Молоток, клещи реставратора, что сделал ещё ей Фёдор Иваныч [наш] пятьдесят лет назад, шило острое…) И та же мастерская. Тот же адрес… И – Степан Сергеевич. Только, теперь – в чёрно-белом памятном фотопортрете… улыбающийся, живой, как всегда! – навсегда с ней. С ней! И это тоже урок. Любви. И я прошёл его. Милосердие к поэтам, к их диким душам я прошу у женщин, у красивых женщин, мимо которых, нет, не пройдёт ни один поэт, нет, не пройдёт, нет, не...
Такими, пожалуй, я и представляю себе идеальные отношения между наставником и учащимся, между людьми – шире, пожалуй, единственное, что радует так, с такой силой заставляет биться учащённо сердце, – это обилие узнаваемого и родственного в собеседнике. Наши отношения… – вот, пожалуй, урок!!! – Навсегда. – И молодым.
И это глава вторая – теперь дальше!.. 
Пришли ли в мою жизнь молодые? Да! Пришли. Те, кто моложе меня лет на десять, учусь у них давно. Это и Костя (Гадаев) и Нина. Нина Кибрик. Сфера наших интересов слишком обширна: кино, музыка, живопись, графика, поэзия, литература, прикладное искусство… общие концерты, вечера, выставки, встречи… Учиться? Учиться можно У СВОИХ. Важно найти их, очертить, если получается. (Лучше бы – только расширять этот круг.) Иногда, пролистывая свои многочисленные телефонные книжки, понимаю, сколько людей соприкоснулись со мной… Выделяю главных. В  жизни.
Чему я учусь у Нины. ? Мне не было и тридцати, как мы познакомились. Она присоединилась ко мне, когда я стал бороться за Завадскую, которую вышвырнули из Института. Обычная история. Учусь? Да, именно… Потому, что жизнь идёт, ещё никак не близкая к своему концу. Учусь – открытой и последовательной привязанности, можно сказать, любви. Учусь не бояться эту привязанность проявить, показать. Учусь не смущаться и не зажимать в себе то, что не похоже на других. Учусь реагировать ясно, празднично, отвергая или благословляя. Её работы иногда становятся для меня и школой и открытием. При многочисленных провалах и безвкусиях она может вдруг сделать что-то совсем необыкновенное и пронизывающее. Как гобелен “Крещение” к выставке, посвящённой семидесятилетию отца Александра Меня, которую я делал/организовывал в Семхозе, где мы устроили музей отца Александра, и, где он жил, и был убит на дороге к храму, идя утром рано на службу, к Литургии, к началу её. Она просто связала эту икону на подрамнике – Крещение. Я, насколько знаю, это – единственный такой технический эксперимент. Связано было спонтанно – яркими разноцветными нитками различной фактуры – без эскиза, подосновы. То есть, как бы, в воздухе! Люблю перехлёстывающие всё эмоции её. Люблю этот пошлый стиль, почти народный, почти бесстильный. Люблю эту невозможность сделать нечто ``высокое``. Человек не стесняется себя. Плохо ли – хорошо, а – это необходимо творческому созданью. То есть – что бы ни было – делать и не слушать!.. Никого!! никого.
Хорошо это или плохо – это надо научиться делать… Надо научиться защищаться своей беззащитностью. ``Пусть любовь! защищает любовь`` – это уже моя фраза-мысль из раннего творчества.
Это третья глава позади.
Игорь Фёдоров? Поэт, вошедший в мою жизнь. Как Дед Мороз. Помладше меня. Он помогал мне опекать детей в интернатах закрытого типа. Стихи! Да! Стихи! Посвящённые его “Рыжей Светке”, жене, которая его бросила и уехала искать своего `счастья` (прошу прощения за эти кавычки, они мои – не Светкины, она бы их сняла, не поставила) по Интернету в Америку, следом в Австралию, Швейцарию, опять Америку… (О, эти великие пятьдесят миллионов русских женщин, выехавших за счастьем – уже и без юмора и улыбки, а, только горестно, горестно и скорбно, без кавычек, добавляю я: что способны дать были мы им?) Она поставила простое условие – 1000 $ – и `буду твоей`. Простое условие. Игорь мог – только 500 ($). Он – актёр детского театра. Оттуда и – Дед Мороз – вечная подработка и образ. Детям в Интернате понравилось. И они захотели – в июле – Деда Мороза. «А что, можно», – отозвался Игорь. Безропотный и добрый. Вот, чему я учусь у него. Жара была многократно за сорок. Помните это лето? Года три назад. Игорь играл… В – `полной амуниции`… Деда Мороза. При закрытых окнах. Там, в таких учреждениях тюремного типа, не открываются даже окна. Дети смеялись!.. Как они смеялись. Как смеются дети. Дети есть дети, даже если их бросили родители. Даже, если они глубоко больные. И не только физически. И глубоко несчастны. Потому что, не бывают счастливыми такие дети. Никогда. Я это знаю. Я пытался что-то сделать для них. С девяносто четвёртого года. Ты не можешь быть счастливым. Если у тебя нет ни матери, ни отца, ни дома. Нет никого! никого! ничего! ничего! Как??
Светка так и не вернулась. Так и ездит по миру. Заглядывая и в Москву. Орудуя на своём ноутбуке, что купила на последние… И – вдаль! – за счастьем! – Швейцария, Канада, куда там?.. ещё – “поскачет мой проказник”? Это называется ……….. (слово вполне приличное). Это не я, это Игорь назвал. Я уважаю и эту профессию. Одну из древнейших, говорят. Может быть, понадобится она и мне – когда-нибудь, как знать, – уважу. Уважаю и их, как других. Важно что? – что Игорь ждёт безропотно. И – не идёт играть в сериалы, как другие артисты, пишет стихи. Да, может сделать он эту `тыщу`! «Да, не хочу! – отвечает, – зачем?» А стихи – о Светке, рыжей! рыжей! О любви! О беспутной своей жизни! О жизни великого русского актёра и поэта – бродяги! барда! влюблённого, собутыльника и друга – других, таких же… великих Кукина и Гадаева. “Коньковская школа” (основатель – Тимур Кибиров, осетин, кстати, друг Лазаря и Кости), так ``окрестил`` их критик-Панов (``профессиональный``).
И воспитывает ребёнка – дочку. «Не хочу, чтобы ``Заяц`` (Лера-дочь – А.К.) видел всё это (про Светку и Светкины “опыты” – А.К.). Я же видел у неё на столе книжки “Как выйти замуж за богатого” и “Как использовать мужчин”, “Выехать заграницу?”. Она это всё серьёзно изучала; делала пометки, давала Лере. Не хочу, чтобы ``Заяц``...». Теперь к ``Зайцу`` добавится ещё и сын… швейцарский(!). – Браво, Светка, лихо! – Содержать-то будет Игорь?.. На свои – пятьсот? «Да он любит её, ты что, не понимаешь?» – говорят мне ребята. Понимаю. Понимаю. Можно жить с женщиной – иметь от неё ребёнка – можно даже быть женатым на ней не один десяток лет – и – писать стихи ей – как НЕПОКОРЁННОЙ и НЕДОСТУПНОЙ. Вершине. Так и Игорь. Я понял. И – пьянство это от этого, из этого. Славные эти русские женщины – поставили рубеж – 1000 (тысячу – прописью, чтоб не ошибиться). «Если он мужчина, – сказала мне Раиса Дмитриевна, преподаватель-воспитатель Интерната, куда мы и ездили к детям, – он – должен, я считаю… Что же он? не может? Я считаю… – продолжала Раиса Дмитриевна…» Что это за рубеж (загадочный такой?) установленный (загадочно так) разнообразными русскими женщинами разнообразных возрастов в тысячу долларов? Стоит задуматься. Может в ДУМУ написать. Это, вероятно, и есть – хвалёная их – потребительская корзина. Вероятно, это тот рубеж, после которого, не спасают никакие стихи. Минимум, после которого, женщина в Москве уже не чувствует себя человеком. А кем?
Игорь покорил моё сердце. И не только моё. Всех, кто знает его. Надо учиться верности. Он ждёт – не дождётся Светки. И сына… От… швейцарского безработного. Игорь! милый! Даже Светкины родители сломались – всё поняли. И – ни разу не видел я тебя с кем-то другим – из женщин. В угоду мне, понимая мои горячие дружеские чувства к тебе, ты никогда не отказывал мне, когда я пытался организовать твои “смотрины” и знакомства с кем-нибудь из моих немалочисленных знакомых девушек (#второго# разлива, как говорится, да, и #третьего# тоже, если вправду). Спасибо! Ты был благороден и в этом: не отказывал мне в возможности бороться за твоё счастье (без кавычек). Не подавая виду, что всё давно решено для тебя: ты ждёшь (и ждёшь; и ждёшь; и ждёшь; и ждёшь; и ждёшь) Светку… Свою Светку! У-!! У-!! У-!! Рыжая бестия зеленоглазая! Мало тебе..!?



***

Открыл глаза. В кровати жёсткой
Один, пружинами скрипя,
Лежу себе — помятый, жёлтый,
Всё так же любящий тебя!


Игорь Фёдоров


“РЕЧЬ, ПРИГОТОВЛЕННАЯ, НО ТАК И НЕ СКАЗАННАЯ ИГОРЕМ  ФЕДОРОВЫМ”

дорогие Маргарита Николаевна
и Юрий Абрамович
я наконец хочу сказать вам
что я российский поэт
в смысле вообще просто поэт
вот

это моё главное дело
в общем-то дело жизни
я буду
хочу и буду
заниматься только стихами

Свету и Леру я люблю
вы сами наверно знаете
но работать я больше нигде не буду
в смысле для заработка денег
мне уже сорок лет
и я хочу быть только поэтом
извините


                * * *      

Игорю Фёдорову

…И снова потянутся пыльные стены,
И вылезут с бурой травой пустыри,
Вечерней зари варикозные вены
И ржавые, вбитые в небо штыри,
Весны и отчаянья хронос и топос,
Окурки, обёртки, обрывки газет,
И грязную жижу поднимет автобус
На улице нашей, где мы столько лет
Безумствуем, небо воруя горстями,
Листаем страницы и ждём тишины,
Бессонную кухню набивши гостями,
Внимая напевам тюрьмы да войны —

И снова потянет — за тонкие струны,
За тонкие жилы, к гортани прильёт
Всё то, что осталось от музыки юной,
Кололо в груди и дразнило с высот —
Весенняя, чуткая шизофрения,
И вечности, вечности синяя мгла,
Разруха, судьба, и разливы речные,
И в вечер плывущие колокола.

 
Михаил Кукин




 Михаил Кукин. Об Игоре Фёдорове.            
 «Он любит её; неужели ты не понимаешь?» – сказала мне Лена, Костина жена. (На этот раз.) «Ему же никто не нужен, пойми(!); успокойся». Понял. Успокоился. «Если бы он хотел…  он давно бы… Неужели, ты думаешь? что…» Так надо любить. Надо учиться любить. И стихи тоже. И – не менять их – даже на возлюбленную. Даже на жену, даже на Светку, даже на рыжую! Даже на тысячу долларов. Даже при том, что это достижимо! И, положа ‘руку на сердце’, скажем: заработал бы он легко! легко! эту тысячу долларов! «Зачем. Не хочу просто. Зачем. Мне это не нужно. Зачем. Если, это `цена`, то, мне это не нужно, – ответил мне Игорь. – Зачем? Стихи! Стихи! Стихи!» Стихи – вперёд! Такова миссия русского поэта! Так ответил бы я студентам: учиться любить!.. Стихи, друзей, жену, родину, детей; и опять – родину, стихи, детей, жену, друзей; и – стихи! стихи! – для русского поэта – стихи. “Любовь – любимой! Верность – государю! Жизнь – родине! Честь – никому! никому!” Так говорили и писали многие белые офицеры. Игорь – похож на них. Вот это “никому!” – это его. Думаю, родись он в те года, не сладко пришлось бы нашим, красным. (Мысль о том, что он был бы в стане “коммуно…” не приходит и в голову…) Рослый, сильный, тренированный, могучий и подвижный, несокрушимый (и в питии тоже, между прочим[!])… не знаю? как уж пришлось бы нашим? красным тогда?.. “Ленинову”, – как говорила Акулина Павловна, бабушка моей жены Лены, помнившая того злодея. Честь для поэта – его стихи! Никому! Никому! «Не буду писать ни другие, ни других, ни больше (по количеству. – А.К.). Зачем», – ответил мне Игорь на гадаевские `подковырки` после своего авторского вечера в кафе “Солёный пёс”. Надо учиться упрямству. Честь – никому! никому! Честь! – никому. Вот, что ответил бы я молодым. Учитесь; у Нины и Игоря (и русских офицеров): честь! – никому!! Упрямство!! Упрямство – необходимое качество художника. Что бы ни было! – вот это!! – НИКОМУ, НИКОМУ – и есть…
Чистое пространство твоего не заполненного ничем времени – вот залог ненаписанных ещё, но, зреющих уже, стихов. – По Фёдорову. “Учись! студент”, как говорится (кино какое-то, с “Шуриком”, кажется).
Ты – поэт. Усвой этот урок. Сядь. Садись спокойно, никуда не торопясь, пусть горит мир, зовя тебя вмешаться, на войну. – Твоё дело – эти стихи. Эти стихи – что не живут в тебе ещё, но, но, если ты будешь их ждать и звать – придут, придут обязательно. Обязательно. Ты поэт. Русский поэт. Смотри – Игорь Фёдоров. Он – среди нас. Прежде, чем другие назовут тебя поэтом, назови себя им ты сам. Назовись. Ты – поэт. Пусть ты ничего… и не… Ты – русский поэт. Поэт. Сядь. И сиди. Успокоившись. А потом уже они все: Лера, Света, Дед Мороз, Кукин, Гадаев, родители, общество, страна, прочее… Стихи – вперёд! Вперёд! Стихи! Пусти их! Пусти! Пусти стихи вперёд! Всего, что держит тебя, рвёт, уничтожает, унижает. Повесь лейбл: “Я ПОЭТ”. Пусть видят. Пусть знают. Сиди. Сиди. Стихи, слышишь..? Какие они? А, кто их знает? Кроме тебя, Игорь, Игорь Фёдоров, русский поэт конца ХХ-го – начала ХХI-го.
Кончилась четвёртая глава, и началась пятая… 
«Берём обыкновенными руками», – отшучивался Степан Сергеевич от пристававшей к нему с расспросами “Натке”, так он её называл. Чураков. – Женщину, ученицу свою, ради которой бросил прекрасную семью: жену и трёх любимых детей. Бросил; и – больше не вернулся. «Я могу жить только с любимой женщиной». Вот, на что я обратил бы внимание молодых поэтов. «Рецепт №5 с полки №7», – шутил Чураков, дуря Наташку. Отшучивался всё от её приставаний и расспросов.  И – влип. Это всё было про рецепты, рецепты реставрации живописи. И влип. Влип, как мальчишка – полюбил! Полюбил. (!) Пришлось уйти! – не видеть её, Наташку, Натку, Маренника. Пришлось – не видеть её… уйти в Пушкинский… чтобы не видеть. Больно. Так бы я сказал про это. Надо учиться поступать по-мужски…
«Я поломала ему жизнь. Себе и ему. Всё сложилось не так. И у него, и у меня. Я много думаю об этом. Чем дольше думаю, тем больше прихожу к выводу, что… А могло ведь всё сложиться по-другому. Я и замуж-то вышла только из-за этого: ну сколько ж можно! ну сколько может это продолжаться! могло! Чтобы только, это всё кончилось! закончилось! прекратилось! (О! Не играйте женщины с поэтами, о. – А.К.) Я корю себя – я думала, он вернётся, вернётся: такая жена!.. семья!.. трое таких замечательных детей! Вы бы видели их, Артём!
Однажды, на каком-то юбилее, много позже… В общем, мы оказались одни. Он взял меня за руку и сказал: “Не волнуйся, Натка, у меня уже всё хорошо, всё нормально. Новая семья. Двое детей – не волнуйся за меня. Больше. Но, я должен тебе сказать… Я должен тебе сказать… Что такого ВОСТОРГА, такого ВОСТОРГА, – он так и сказал, Артём, так и сказал, Артём, так и сказал, понимаете: “восторга”! “восторга”! “восторга”! – понимаете? понимаете? Артём? (О! О! Не играйте! Не играйте! С поэтами! – женщины! – А.К.) – как от тебя, я ни от кого больше не испытал ”. Так и сказал: “ВОСТОРГА”… Так и сказал: “ВОСТОРГА”… Знаете, Артём, мне никто больше этого не говорил! Так! Я запомнила это прямо на всю жизнь! “Восторга”…»
С поэтами не играйте, женщины! Это вам не тысяча долларов. Осторожнее! Поосторожнее с огнём. С поэтами не играйте. Это опасно. Это я вам говорю. И – для вас самих тоже, женщины. И – не отказывайте, женщины, поэтам, женщины. Это некрасиво – в ИСТОРИИ. И, это я вам говорю, женщины, вступаясь за своих, себя. Это опасно, и – некрасиво. В истории. В истории человечества. И – вашей личной… Это я студенткам своим. Да они и хорошие. (Я уже и скучаю по ним – кажется? Неужели??) Да, среди моих таких (дур) и нет. А то сразу – незачёт. (То, что я гляжу-наблюдаю по коридорам – говорит об обратном… Ну, это уж слишком! – Надо бы чуть по-спокойнее! по-спокойнее! Ведь, всего не решишь за переменки. Десять минут каких-то… Я понимаю, что и этого хватает, если тебе где-то в районе двадцати [лет, в смысле]. Впереди – жизнь! девчонки! Жизнь! Которую – никто! никто! у вас не отнимет, нет. И я отпускаю вас всех пораньше… Сегодня, как и всегда. Впрочем, вы и не частые гости [ко мне на занятия. А я и не из ревнивых.]. Скорее – в коридорах, лифтах, на эскалаторах метро, при встречах случайных в случайных компаниях ведётся преподавание – круг-то неширокий, и вы попадаете в компании моих братьев-друзей-собутыльников.)
«Я, знаете, поняла, – он, Степан Сергеевич, – любил меня для меня. А вот муж – для себя. Для себя. Муж – для себя только. Степан Сергеевич… Он всё делал – как мне, Артём, знаете, какое это чувство!! А, муж – нет! нет!! – для себя! для себя меня любил! Для себя.
Я хочу... Если мы там встретимся, – если мы там встретимся… когда-нибудь… Если там что-то есть… Знаете!.. – Попросить у него ПРОЩЕНИЯ».
О! не играйте, женщины, с поэтами.
“<…>А шарик вернулся, а он голубой ” … <…>
Окуджава.
О! не играйте, женщины, с поэтами! Не надо! Не надо вам это! Это я говорю, поэт.
Встретитесь, встретитесь обязательно со своим Степан Сергеевичем, Наталья Андреевна! Маренник, Натка, Наталка, Наташка, Наталья Андреевна. Маренникова. Варенникова-генерал. Это я вам говорю, ваш коллега и ученик, и воспитанник.
Встретишься, Наташка, обязательно! Обязательно, Натка! Встретишь своего Степан Сергеича, обязательно! обязательно! Натка! Натка! Какие твои годы! Какие твои годы – перед этой Вечностью и Бездной, что впереди, что впереди – и – что позади, что позади… И – всё! всё! ему скажешь! – всё! всё! и прощения попросишь. И – простит он тебя, конечно, и возьмёт твою руку в свою…
И – будет так, как должно было бы быть здесь, на Земле, когда вы жили… были вместе, Натка! Не бойся, не бойся, не кори себя – он ждёт тебя уже давно – с объятьями распростёртыми – к тебе, к тебе, Нат, Наталья Андреевна…
Это я говорю, добрый сказочник, Артём Киракосов.
Не играй с поэтом!
О.
«Степан Сергеич учил нас всегда быть в творческом напряжении. Ходить на все выставки, на все просто! Учил ‘отчитываться’: то есть, рассказывать о том, что видели. Учил вести дневники, записывать. Сам вёл всегда дневники. И литературные, в том числе. Писал стихи, делал записи. Много путешествовал. Был прекрасный и весёлый рассказчик. Интересно, где всё его наследие? Что делают с этим его дети, дочки-реставраторы? Плеханов – первый начальник нашего отдела  (реставрации станковой живописи – А.К.) – только год пробыл, а потом ушёл. (Вы должны его знать, Артём.) Уговаривал меня: “ Наташка, зачем тебе реставрация? При твоей-то красоте… Уходи – выйдешь замуж, родишь детей… Зачем тебе дышать всем этим… портить руки растворителями? спирт! пинен! скипидар! воск! Зачем тебе всё это, Наташка, – при красоте! твоей-то… Уходи, Наташка…” И ушёл. Сам… На свободный покой, так сказать. Он был хороший художник. Вы не слышали его? Вы должны (были! бы) его знать, Артём. А. (Что-то я не знаю таких хороших художников! – А.К.)
Степан Сергеевич – увлёк меня, знаете, собой – в реставрации. Я к нему приставала всё! – с рецептами… Приезжал к нам Лазарев читать лекции по истории искусств, Смирнов – из Суриковского. Степан Сергеевич заставлял нас – рисовать всякие – ну вы знаете – руки, ноги – гипсовые, писать этюды, пейзажи, натюрморты, портреты – с натуры. Была творческая обстановка… Только кончилась война… Мы поднимали страну, наши города! Вы не представляете, Артём, какой подъём был, какое настроение. Какая атмосфера была. Вокруг. АТМОСФЕРА подъёма, Артём! Атмосфера подъёма, Артём. И у нас в мастерской. Была, была, Артём. Мы танцевали, собирались, гуляли ночами напролёт. В квартирах стояли рояли – настоящие большие концертные, Артём. Это была наша страна. Артём. Мы это чувствовали. А теперь..?
<…> И на всё хватало денег. Всю страну объездили. Всё было для нас – все премьеры, все концерты. Книги… Ведь, взгляните, сейчас же никто ничего не читает. Про теле… ви… я даже и не го… во… Степан Сергеич!.. Он! Он – горел! горел! горел!
<…> Свои примером: он горел прямо! На работе! Именно он – вывозил и спасал Дрезденскую галерею… Ему это было поручено… Кажется, сохранилось множество кадров хроники. <…> Что вы, не за два, – мы чуть ли не за один год всё сделали. И – была выставка. В Пушкинском…»
– Я помню. У моей мамы сохранились наборы открыток, альбомы, кажется, издания 55-го – 57-го годов с отреставрированными вами шедеврами Рубенса, Рафаэля, Джорджоне, Тициана, Тинторетто, Лотто, Рембрандта, Ван Дейка, Пинтуриккио, Гольбейна, Вермеера, Якопо Пальма, Пальма Веккио, Лиотара ...
– Да. Такая мода была. У меня тоже всё было. Я всё собирала – раздарила потом: зачем?..
– Ведь вас не много было тогда?..
– Да. Человек семь. И ещё эрмитажевские… Да.
– Не то, что сейчас: целые отделы! – человек по тридцать!
– Что вы, да. Немного.
– И работали как.
– Да.
– Да вы и сейчас…
– А я, знаете, по-другому и не умею. По-сталински…  Реставрация, знаете ли?.. Я так рада, что у нас ведь такая профессия… уважаемая и прекрасная. Вылечить картину, дать ей жизнь – ведь это же!.. – чудо, чудо; да. А ведь многие молодые у нас совсем без желания: вялые какие-то, сонные, никуда не ходят, никого не любят, ничего не читают, ничего не слушают. Им никто не звонит. Никто не влюбляется в них. Не понимаю я?.. “Не парься” – только и услышишь от них совет друг другу. И ещё, как это: “А мне всё фиолетово” – “по барабану” – в смысле, раньше, насколько я знаю, так говорили. “Поколбаситься” – вы слышали это? про это, Артём. Ужас! Что происходит – с нами! со страной! с ними! – Не знаю. Не знаю. Не знаю.
Конец пятой главе, пошла шестая…   
«Вот. Сидят: Леонардо да Винчи, Микеланждело… где-то там – Репин… Рембрандт – художник для художников… Сальвадор Дали. Если ты будешь ориентироваться на них, то, может быть, воссядешь где-то недалеко, но – ниже… А – если – на вершину саму… Если, у тебя не будет, – вообще (произносит он как-то по-осетински, с неизменным акцентом: `вапше`. У него и у Церетели акцент остаётся неизменным – как им это удаётся – хотя Лазарь здесь, в Москве, уже полвека, как минимум. `Вапше`! – А.К.), – того, кто над тобой… Тогда, может быть, ты дойдёшь, – Лазарь оглядывается на меня – улыбается (дружелюбно, свысока, он, помимо того, что старше, – и мудрее – ещё и значительно выше! – осетин! дигорец), – и – сядешь… повыше. Лучше, если у тебя, вообще (`вапше` – А.К.), не будет того, кто… Кто над тобой! Запомни! Это!  Того, кто над тобой! Иди на вершину! Там пусто! Может быть… Может быть… (Смеётся… Смеётся… – А.К.) Ты сядешь где-то – под Репиным. Ориентироваться надо – на себя. Пусть! Артём – а я тебе говорю, послушай, послушай меня, послушай! – не будет никого над тобою, только вершина, только вершина, только вершина. Вот меня спросили недавно: “Вот ты… от кого ты исходишь?” Там – речь шла о том, кто от кого отталкивается в искусстве. А я им говорю: “От себя”. Им очень понравился мой ответ. Если хочешь быть художником…» – Лазарь отрывается от своей модели (в глине, памятник), смотрит на меня оценивающе, медленнее, внимательнее… улыбается…
«Пусть!.. Пусть!.. Над тобой будет одна вершина, Артём! Одна вершина, Артём! Одна… Пустая! Голая! Пусть никого! никого! никого! не будет над головой твоей! над головой твоей. А я говорю тебе – ТАК!!! – СЛУШАЙ МЕНЯ!!! – а я плохого не скажу… дурного… Слышишь? Не  веришь? Слушаешь? А!!!» И он махает со всего маху по глине, со всей своей силы – по глине… деревянным молотом-молотком – трамбует… трамбует.
«Ася Якальна, моя тёща (и моя великая – одна из… – бабушка – А.К.), очень не любила, когда я клал варенье в чай и мешал ложкой. … а я ещё звонче мешал и – всегда! – всегда! – клал ещё больше варенья…».
Упрямство. Упрямство нужно художнику. Идти, идти на вершину. На вершину, где только снега. Где никого нет, и не было – до тебя. Вот – поэт.
Или – размешивать ложечкой варенье… всё сильнее и отчаяннее звеня тёще в ухо! Вот – художник слова!
Или – сесть – даже если не пишется, даже, если не написал ничего, не напишешь – сесть, затянуться, выдохнуть в небо и сказать: я поэт! Самому себе. Пусть! пусть себе уходят… уходит прочь! прочь! прочь! – всё лишнее! все лишнее… Те, кто не верит. И – я не буду – ничего писать даже, чтобы доказать это: я поэт! Затянусь… и – выпущу дым только в небо! И – даже – собратьям своим по творчеству: Кукину и Гадаеву – доказывать ничего не буду. Вот это пространство пустого  времени, не заполненного ничем, вот эта сама возможность… Сесть и записать… вот это свободное пространство свободы, вот это вольное произрастание событий, не связанных ничем. Вот это дыхание самого дня, не заполненного ничем. Безделие, граничащее с вечным кажущимся ожиданием вдохновения. Муза? Любовь? Стихи? И вместо чистого листа бумаги – чистый лист памяти, хороший аппетит, накрытый дружеский стол… Тосты о… “Я поэт”. Это `бэйджик`, как сейчас говорят. Лейбл. Русский поэт. Ша! Пошли все! А, особенно, эта их ``потребительская корзина`` в тысячу долларов! и иже с ними… Без этого – никуда! Да. Поэт. Повесь на грудь. Повесь, чтоб не приставали! Имеешь право! Право! Поэта! У поэта есть права. Ожидать (до конца своих дней пусть!!), ожидать и ещё – ожидать сладко! сладко! часа встречи с музыкой! Музой. И – пошли все! Вот это право – на свою жизнь, на жизнь поэта, вот это право – распоряжаться свободно собой, пространством минут и часов, дней, месяцев и лет! – и до конца!.. конца концов! – чистым листом бумаги, оставив за собой права – оставить его незаписанным – дурными стишатами!.. И оставив за собой право – писать то, что напишется ещё, Игорь. Игорь, за это и выпьем! Фёдоров, мой любимый поэт. Аминь! Истинно! Твоё здоровье, Игорь! Твоё здоровье, Лазарь!
– Помнишь? – говорит мне Лена, жена.
– Помню, угу, – я.
Мы сидим в гостях у Лазаря на том антикварном диване, что раскачивали мы с Леной так дружно целый месяц в свой медовый месяц (задолго ещё и до того, как нам и в голову приходило пожениться [мудрено ли, Лена на полголовы выше… для начала… голубоглазая, красавица… золотых локонов блондинка… А пример Александра Сергеевича не стоял ещё у меня перед глазами так живо…]) четверть века назад. Четверть века прошло. По странному счастливому стечению обстоятельств – я стал реставратором, по странному стечению обстоятельств – и мебели тоже, по странному стечению обстоятельств – и мне досталось не так и давно реставрировать этот диван. ХVIII-ый век. Я пробую задом: туда – сюда: да вроде “жив Курилко” – и не шатается. Сделали хорошо. Конечно, после нас с Леной многие задастые фигуры нынешнего “левого МОСХА” расшатывали это изящное и хрупкое творение русских мастеров-деревянщиков-мебельщиков. Типа Нестеровой, Старженецкой, Дюкова.
(Кстати, хорошо, что Лазарь ни то что `академик `, `народный `, а, даже, не “заслуженной”, ни “народный”, не “`хороводный`” – никакой, как вся эта братва “от Церетели”. Достойно. Очень. Очень достойно, Лазарь, дай Бог здоровья! Учитесь! Твоё здоровье, Лазарь, – лучший скульптор современности… Позор вам, Я – признаю тебя своим учителем, Лазарь, – один из лучших, талантливейших людей страны нашей [и не нашей тоже].)
По правде-то говоря, мы должны были бы ему приплатить, Лазарю, а не брать с него деньги за работу-реставрацию. Ещё и за “аренду”. Опрометчиво поручив мне, своему ученику, наблюдать и “приглядывать” за мастерской, Лазарь отправился в “творческую командировку” (раскачивать другие – чужие – диваны). Чем это заканчивается… вы уже (уж) знаете (и сами, наверное). Правильно, – браком – счастливым.
«Почему я вам рассказал про ложечку и варенья. Почему рассказал вам всё самое некрасивое. А, чтобы вы понимали, что вас ждёт», – заканчивал свои напутствия-наставления Лазарь, когда двадцать пять лет назад мы с Леной пришли “знакомиться” (как бы, в первый раз в его мастерскую) и получить его благословенье на брак и свадьбу.
– Сейчас для вас начинает идти НОВОЕ ВРЕМЯ, – сказал нам Лазарь, надевая на руки нам, жениху и невесте, уже на свадьбе, в ресторане новые часы, и завёл… сам. Лазарь.
Красавец, любимец женщин и богов… осетиновских. Дигорец! Самый славный из жителей славной Дигоры, мой дядя... учитель!
– А я – против! Против! – встал и воскликнул Лазарь, когда народ уже дружно скандировал нам: “ГОРЬКО!! ГОРЬКО!! ГОРЬКО!!”
– А я против!! Против – этого “горько”, неправильно это – `вапше`, – встал и сел на своё место опять Лазарь, Лазарь – спасший нас на несколько последующих минут от этого: “горько! горько! горько! ”, поскольку все полторы сотни гостей накинулись на него и стали ``нукать`` ему: как он не прав, и, что там у них в Осетии не те традиции, что это уже, и только, традиция…
– Я против! – встал и добавил Лазарь. – Я о целомудрии! Я, а я – против!! Сказал Лазарь, любимец женщин, богов, муз.
Время пошло… Лазарь.
Дай Бог здоровья. И – твоё здоровье, Лазарь. Лазарь, дорогой…
Лазарь – титан и гений своей Дигоры, Дигории, всей Осетии, России, шире! шире бери! – титан!.. титан!.. Сплав такой есть!!! Крепкий и дорогой – так это он – мой учитель. Я горжусь им. И – уже остался в истории, как его родня и воспитанник.
Учись. Учись, дорогой, я бы сказал тебе, тебе, дорогая, поскольку, надо научиться учиться “вокруг”. Поверь, – важно! Учись видеть и слышать! Вокруг. Учись у тех, кто рядом, кто близко, друг. Учись у тех, кто моложе, кто – сверстник, и – особенно – у тех, кто старше. У тех, у тех, о которых ты лишь услышишь. Учись – у травы и ветра. Учись слушать. И – молчать. Перенимать и подражать. Учись не бояться. И учись бояться потерять главное. Ты – поэт. Если тебе это так важно. Знать. Ты – имеешь право…
– Он имеет право… Это я вам говорю, – сказал Лазарь моим родителям, когда речь шла о моём освобождении от армии… Мои бедные родители! Они, конечно же, ничего в жизни не сделали, чтобы меня куда-то там выдвинуть или продвинуть! Я, конечно же, служил! Да, ещё чуть было не остался там на сверхсрочную – так понравился начальству (типа “Элвис Пресли”, помнишь, – как он был в армии и чуть не женился там на дочери своего командира… или женился, всё-таки? не помнишь ты?), да и ребята – не оформляли мне документы “на выход”, а свои я (в восьмой раз потерял): тоже полюбился им, не отпускали, потом звонили по несколько раз в день.
Учись. Учиться надо отношениям между людьми. Учиться любить. Любить и позволяться себя любить. Любить и быть любимым самому. Любить и быть великодушным к тем, кто любит тебя. И милосердным к ним, к тем, кто не может и не хочет воспринимать мир – без тебя.



“КАРДИОГРАММА”
               
                А.К.
 

ПрислУшайся ,
                мне кажется я    слышу
Как   мы   я тобою  го д ,
                и   даже больше
На   нас   возложенную  держим
                о б о р о н у ,
                О с а д у    б е с  конечно    Отражая
Не   забастовка ,   где там ,
А бл-окада,   и   бед
                тугая бьётся плеть со свистом .

И мы с тобой
Сидим   в   той     самой   жуткой
Тобой самим   “прославленной”   недавно
Глубокой   чёрной   я м е
 
                ( верь,  чторядом
                с нами
                близко есть
                И даже Много
                таких к ак мы,
                тишайших ополченцев
               
                хотя, конечно   разных.

                Петь решившись,
                Нам возвращают душу
                языка,
               
                приводя в движенье мир рояля
                иль арфы 
                рябь.
                Другие
                с детским мужество м
 
                сдвигают с места   карандаш и кисть;
                а третьим
                дорог разум–
                в этом святое их безумье, верю я )

Да   что   могу   сказать   я
            когда  ты    сам
            прекрасно сведущ в тайнах жиз ни !
    Помню день,
                когда
    Москва была сама как зимний праздн ик
 / и Огонёк  блестел на тротуаре /
   Пред   ч у в с т в и й   сонм
                ты
  невсилах ни прогнать был
                ни расправить :

… “услышим   звук   невидимой   трубы
и мальчик    м е ч  –как знамя нарисуе т
в своей тетради!..”

    ( Странная забота
когда на плечи пару лёгких крыльев
прозрачнее небеснейшей лазури

с к л о н и л а    Муза,
Б р а т    и з р ё к:

                “…Да обратится огнь минутный
                В свеченья полосу!.. ” Вот – чудо )

Но   всё-таки   темно   и страшно  тут
        И груб ый   Ветер  паруса колышет,
НО Все мы в высь глядим
Туда откуда
                Глядятся   в   н а с
П р о с т р А н с т в а    З в е з д о п адов в изумлении
       и  не узнать,и не услышать
 Но   ВДРУГ…

                оттуда      слеза     л е т и т  –--
               
                Лови ,   лови   С   корее !!


Эта снег пашёл…

                Нина
                9 – 17 декабря 1988 г от Р.Х.




Конец главы шестой.
Седьмая...
Я нарисовал этот текст. Я люблю его. Я читаю его. Срисовал, как мог, вернее. Что могут мои творческие данные? Привожу как могу, с оговорками. Нина набрала его на старой машинке, расписала фломастерами, карандашами разрисовала, как стихи. С ошибками, намеренными. Мы любим ошибки. «Ошибки – это же прекрасно», – говорила Завадская. Я люблю то, что между нами (ею и мною) мы называем творчеством. Я люблю его. Этот текст. И многое в её творчестве. И деятельности. Она блестящий график, прикладник, организатор. Друг. Мы сплелись с сотнях, тысячах дел. Стали родственниками. Породнились сотнями дорогих нам людей-братьев и сестёр. Почти всё переплелось, стало взаимопроникновенным. Мы понимаем друг друга и не общаясь. Родина нашей близости – Завадская. Наш педагог и звезда.
Я не могу передать всё об этом тексте, Нинином. Я ЛЮБЛЮ его. Я читаю его. Я понимаю, что это, может быть, совсем не то, на ваш вкус. А я специально его привожу: вот это – чувство!.. состояние!.. Разрисованный, с ошибками, наивный и пламенный. Проникновенный и сочувственный. А – что трогает? «Есть только личное, личное… Есть только личное, личное… Артём», – ответила мне Евгения Владимировна, когда была особенно затравлена и чувствовала себя жутко, жутко, но  в ы с о к о !!  в ы с о к о !!  в ы с о к о !! «Есть только личное! Артём», – сказала она мне – о Пете Старчике (певце и правозащитнике).
Такие же – стихи Кости, Кости Гадаева. Это его стихи – в стихах Нины. Цитированы.  Мы – спаянные крепкими отношениями погружённости в искусство и творчество. И в ЖИЗНЬ, ЖИЗНЬ, ЖИЗНЬ, не отделённую, нет, нет, – слитную – с творчеством. Не отдельную, нет, от нас и от того, что мы думаем и делаем. Жизнь! – мы пели тебя, как могли. Мы любили тебя и друг друга; как могли. И это ещё не кончилось. И это ещё длится. Это, – как крыло одно! Одно на всех. Где нет ни стен, ни границ в этой любви. Мы все читали и восхищались Костей. Громадного роста, статный, с осетинскими дугами-бровями – он был олицетворением самой песенности и поэтичности. Самой выразительностью стихов. И эта его высота, высота чувств и отношений. Это завораживало, как заря юности самой. Я храню и люблю его ранее творчество. Он оценит его когда-нибудь. Это – между строк. Поэтичность и поэтика. Это нерасчленимое и неисследуемое. Это – признак. И знак.



        Грежу о белых исчезнувших птицах,
         Чую оторванный миг.
               
                А. Блок


В душе пустой немая суета
        и горечь. Вскрикни, чайка –
трагическая птица! Звать устал:
        сезон твой мёртвый нескончаем!

О вскрикни! Распори скупую глушь
        в отчаянье великом!..
В ненастье, до сих пор, и в злую сушь
        душа спасалась птичьим кликом.

… Чтоб память одиночества неслась
        той  звучной белой птицей
сквозь тьму, неуследимая для глаз
        не в силах, опуститься!

      


Сейчас Костя известный, состоявшийся поэт. О нём пишут. О нём говорят.
Наверное, наверное, моя миссия – угадывать и встречать человека – в самом начале его, на переломе, на переломах, когда он ищет только, когда он на распутье, когда ему – что-то надо делать с собой, со своей жизнью, со своими стихами. В такие минуты и происходят мои встречи… И прихожу я. И я – посылаем таким! В их трудные мгновенья. Может, и я – неслучайно – стою у доски с мелом. Нет, не как ученик отвечающий, а, как педагог. Может быть, хоть как-то удастся хоть кому-то подсказать что-то. Как идти и куда идти.
Я о Нине, о её тексте. Опять, возвращаясь… (Я сам как-то обработал это. Простите. Кроме текста. В рисовании на стихе/по стиху использованы фломастеры, простой карандаш. Мне очень по душе это всё, ещё и из-за наивности моего личного восприятия творчества: мне кажется – это хорошо: на уровне искренности! открытости! не защищённости! Так – и должно выглядеть творчество, искусство.) Текст – практически нарисованный. Его воспроизвести не могу и я. Художник. Смотря на него почти двадцать лет. И – не разочаровался. Это пронзительно. Для меня, по крайней мере. Таким и должен быть художник – пронзительным, открытым, беззащитным, смелым, чувствующим боль. Это творчество – на печатной машинке (ещё), где все пробелы и промахи машиннго текстового набора используются, как художественные приёмы при формировании композиции листа. Это творчество. Я так считаю. Нина – талантливый человек и художник, но, – дело не в этом. Когда вышвырнули Завадскую – они – с Зойкой, Зоей Камаевой – голубоглазой красавицей из Воронежа, заявили мне: “И –мы! – уйдём вместе с тобой – вслед за Завадской! Из Института”. Я задумался… “Нет!” – передавали мне педагоги...  “Нет!” – говорила мне жена…  “Нет!” – качали головой мои мама и папа – родители. “Нет! Такого подарка мы им не дадим”, – завершила Евгения Владимировна. Но – главное – были девчонки: Нина и Зоя: что ломать их-то жизнь? – Я-то здоровенный дядька был – под тридцать почти. – И я доучился…
Учиться, учиться надо. И поступать так, как надо. Пора. Время уж близко. Как говорится, и пишется в умных книгах. Ещё есть время… И – можно! можно успеть!..
Благодаря Нине и Зоя я доучился – у меня есть теперь диплом – `Суриковский `. (Я опять его потерял… как однажды… да, я всё теряю: деньги, ключи, опять деньги, голову, свои картины, стихи, друзей, девушек… Только кажется так – я ничего не теряю! Ничего! Никого! за всё борюсь так, как и надо! О.) В стихах Нины – стихи Костины. Он числился в наших кругах ПОЭТОМ. Так и выглядел. Я увидел его (внимательно и пристально) впервые, когда он уходил в армию! (До этого он был для меня дитём.) Явился откуда ни возьмись Кукин – пьяный. С какой-то свадьбы взялся, пьяный, весёлый, красный, здоровенный. Затерзал гитару – как стан любимой – цыганскими хрипловатыми напевами. Кажется `выпал` он к нам на проводы с какой-то посиделки, где был только что – часик – другой назад (день – два назад) “шафером”. Народ переглянулся (родня, мы) – ну и попал Костя: ну и связался… Так вошёл в нашу жизнь Кукин. Миха. Нынче известный поэт. И известный редактор известной “ГАЗЕТА. ru”. Что с ним сейчас?



* * *

Ты будильник слышал вставай
во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа
читайте в газете газета
осторожно двери закрываются
добрый день привет добрый день
welcome windows xp
сегодня истекает срок
и объявил о приросте
багдадом были предъявлены
ctrl+c ctrl+v ctrl+c ctrl+v
enter enter delete ctrl+c
привет миш вы чем сейчас
escape ctrl+v
б…ь политики б…ь чем вы тут
привет миш сейчас не могу давайте завтра пого
ctrl+c ctrl+v ctrl+c ctrl+v
escape escape enter escape
осторожно двери закрываются
привет
ну как у нас
сегодня у нас в передаче
и избави нас от лукавого
ты будильник завёл
ctrl+v


***

К. Гадаеву

С приятельской беседы возвращаясь
весёлых и приятных мыслей полон
в ночном метро идёшь по переходу
и вспоминаешь через два столетья
приветный уху шорох тех вершин
иные берега иные волны


***

Грязно-серая весна.
В мокром воздухе тревога.
Ночью дует из окна,
За окном видна дорога.
Вот какой он,  жизни холод!
Не укроешься никак...
Словно надвое расколот
Мир, в котором кое-как
Жизнь проходит, протекает.
Глядь — уже седой висок.
И всё цепче обнимает,
Всё сильнее обдувает
Этот мерзкий холодок.


***

За окном шумит, бушует ветер,
Чуть затихнет — и с цепи сорвётся.
Непроглядна ночь. Почти что чёрен
Рыхлый снег февральский.
И зачем я выпил? Грусть напала.
Словно в глубь какую загляделся.
Сквозняком качает занавеску.


***
         
                <…>
Подражание латинскому

Хмурый, дождливый сентябрь. В окне, словно дымом табачным,
Небо затянуто — или скрыта от неба земля?
Кризис, инфляция, цены, слякоть на оптовом рынке...
Как хорошо целый день из дому не выходить!
Пусть это слабость, безволье — я всё же хочу оставаться
В рамках, к которым привык: дружба, веселье, стихи.
Громов! Гадаев! Внемлите! Сварил я кастрюлю картошки.
Есть ещё банка опят. Водку везите с собой.


***

Косте Гадаеву
Лети, лети, лепесток…

Осталось немного, почти что уже ничего,
И то вещество, из которого делают счастье,
Подходит к концу, и уже ничего своего
Я не замечаю, но только прекрасные части
Какого-то целого, общего всем и всегда —
Весеннего воздуха, неба, хорошей погоды.
Давайте прощаться — и пусть протекают года
В разумном и медленном круговращенье природы.
Давайте прощаться, деревья в лесу, и песок,
И синее море, и с красной дощечкой качели,
И первый снежок, и любовь, а седьмой лепесток —
Наверное, вербы на солнечной Вербной неделе.
Какие просторы распахнуты там впереди!
Мой старый товарищ, в застольях, как сталь, закалённый!
Уж лей дополна! Да не спорь ни о чём, погоди —
Ведь ты, как и я, в эту первую зелень влюблённый.




Костя так и оставался моим любимым поэтом, пока армия и новые полосы нерадостной жизни не прошлись по нему. Неизгладимо, как мне всегда казалось.
– Когда человек отходит от того, что называется армией, – спросила меня Люба, Люба Качанова. Жена моего друга.
–  Никогда. Никогда, – я подумал и ответил. “Никогда”. «Никогда», – отвечу и сейчас. Никогда. Никогда человек не отходит от жестокости. И – бесчеловечности. От грубости и надругательств – над его и других (людей) человеческим достоинством. «Никогда», – отвечу и сейчас. Сейчас, когда прошло… уже… (?) сколько… столько…
Костю бы не спасли, если бы Алла Тиграновна, его мама, не бросилась в ноги одному из славных осетинских генералов, Эльдару Цоколаеву, тогда – генералу-полковнику авиации, командующему Дальневосточным военным округом, ныне покойному. И Костю перевели. Из Бурятии в Бурятию. В другую часть. Он был уже в страшном состоянии уже в ’учебке’ в Коврове, куда мы приехали с Леной его навестить. Он был в изоляторе. У него были чем-то перевязаны ноги. Тряпками какими-то. А за ним, когда он еле двинулся по коридору, пошёл, тянулся мокрый след. Что это было? Кровь? Гной? Кровь, смешанная с гноем? Лекарство? Остатки ног?
Пока не падали, Костя сказал, в изолятор не клали.
Тут и пришла весть о том, что Буржан, живший и работавший тогда тоже в Коврове  (направленный – туда – по распределению) и навещавший его, не выдержал всего… и…
Вот тогда-то и… пришла эта весть. О Буржане. И Костины стихи:
 
 

ПИСЬМО


Отец, за тридевять земель
ото всего, что есть родного,
ожёгшись холодом чужбины,
я родину в душе моей обрёл.
И суть её – все близкие мне люди,
за каждого из них отдам всечасно
свой голос, утешенье, радость, жизнь!
И нет страшней – во дни большой разлуки,
едва под ношей тьмы расправив плечи,
узнать о смерти одного из них.
Невосполнима каждая потеря…
Но мы идём,
в неугомонном мире, 
родные
             различая
                голоса!




И, можно поспорить о том – о сём. Я вот, лично, меньше приемлю последнее предложение: мне кажется, лучше завершить стих без него. Но, на это и юность!.. Не в том дело! Не в том, а в том, что… Костя… по… моему... 
Я очень люблю этот его юношеский сборник “СВЕТОТЕНИ”. Ноябрь 1987-го года.  Когда-то, когда-нибудь он выйдет на поверхность. Пройдёт ещё очень много лет, пока Костя оценит: что (!) там – за стихами, в стихах. Для меня образ того – Кости – до армии – и остаётся олицетворением поэзии и поэта! Так мужественно, горячо, вдохновенно и, одновременно, восторженно-ранимо он не писал… больше! Армия, та, которая у нас была тогда – меняла навсегда! навсегда! Не было тогда “солдатских матерей”, но у солдат были матери. Всегда. Такие, как и Алла Тиграновна. Пока Лазарь лепил очередного солдата, конечно же, переживая за сына, но как-то по-осетински, по-своему: «Хочу! – на  самом деле, – я был бы и рад, – чтобы-если бы – он всё это и выдержал/вытерпел  – и оставался в той десантной части», Алла рванулась к генералу, Киму Цагалову, кажется.
Он бы ``это всё`` не выдержал. О чём и писал в письме. Вот она и рванула… Алла. Тиграновна. Мать. И моя тётя. Великая. Мать и тётя. Мы её любим и уважаем – в семье. Не меньше, чем  Лазаря, титана и героя скульптуры.   
Я, получая автомат, послав ``патрон в патронник``, всегда оборачивался (стволом) и оглядывал замеревшую роту и ротного (нашего капитана) с сачком (ротный ловил гильзы и сдавал их на склад – отчитывался). При стрельбах, перед тем, как приступить, ложиться. И стрелять. Я видел, как замирали и холодели мерзавцы-сержанты и прочие проходимцы. Мне это доставляло удовольствие. Меня никто не обижал. И не обидел. Хотели. Побоялись. Это спасло им жизни. Мне тоже. Спасибо, Отец, – Ты всегда хранил меня и берёг меня – главное – от меня же самого, от дури от моей. Спасибо Тебе, искренне. Спаситель Ты; так и зовёшься. Раньше этого я не знал. Но – знал Ты. И берёг шаг мой каждый по Планете Земля. Господи! – Слава Твоя во веки веков, Господи!
Я дружил с одним армянином (на границе: Чоп, Мукачево, Ужгород) – очень интеллигентным человеком, приятным и тихим и обходительным в общении. В кармане у него всегда лежал нож. Обыкновенный, человеческих размеров. Он служил в соседней части. ‘Стройбат’, кажется, ‘танки’ или ‘погранцы’ – не помню уж точно… Но, после работы мы встречались – на реке. ‘Тиса’ звалась она, река.
(А на границе – мы выполняли тяжёлую физическую работу. Мы, – разгибая вручную ещё дореволюционные рельсы, таская на себе песок, щебень, шпалы, – строили обводные военные пути, питаясь при этом, чем Бог послал: всю нашу еду и причитающееся нам обмундирование и довольствие [вместе с невыданными нам командировочными] пропил наш старшина-прапоршик. Уже глубокой осенью, при первом снеге, я научился засыпать в холодной палатке обнявшись собственными руками – лишь. Так и согревался. Днём – не холодно – работа не из лёгких. Среди пропитания были – кукуруза, выкопанная картошка, сливы – с соседних полей и дорог. Я не помню, кстати, чтобы я болел. Тело лишь набирало мощь от этих всех нечеловеческих упражнений с ломом, лопатой, шпалами, рельсами, песком и щебёнкой. И – загар – всё под солнцем. Мне нравилось. А после работы мы шли на реку – Тису, пограничную – и мылись, стирались: глиной, песком натирая одежду, бельё, себя, своё тело, набухавшее от прибавленных за день мышц. Какая смена белья? Там, на берегу мы и виделись с Эдиком, так его звали. И он рассказывал мне (тоже во вполне интеллигентных тонах, кстати), как расправлялся со своими обидчиками – в роте: дагестанцами, чеченцами, грузинами, кабардинцами, узбеками. Почти не спал год, боясь, что во сне его… (Днём он отмахивался ножом.) А ночью брал что-то тяжёлое – и наносил один, но очень сильный удар по сонному, так, что тот уже даже и не просыпался. В тишине. Все знали это. Но – он имел волю. И – желание быть человеком. Он был один. Армянин. Из Еревана. И отбивался – ножом, как мог отмахивался. Ночью… Ночь была его. Он победил. Через год от него отстали. Уволились те, кто его теснил. Вполне интеллигентный такой. Мы дружили. И – даже снялись на память. (`Сфотались`.) Велика сила духа человека, который не хочет (и не позволит), чтобы его унижали, быть униженным. Мы дружили. И много говорили, прохаживаясь полями до своих частей от берегов Тисы.
– До завтра, Эдик! (Так, кажется, его звали.)
–  Счастливо, Артём, до завтра. Зови, если что.
– Да ладно, я сам справлюсь, если что. Мне ножи не понадобятся. Я ими не пользуюсь. Мне хватает того, что я знаю…
– Ну ладно, давай! До завтра; придёшь?
– Там же, Эдик: а как же?..
И я улыбался! приятный парень этот Эдик. И он улыбался. В ответ. Очень интеллигентно. И у меня до сих пор – его фотография (с его ножом-красавцем) в ‘дембельском’ альбоме, который я так и не склеил для себя, только – для других, только просто успел вложить туда фотографии. Как образец мужества и достоинства! Эдик. Ещё ниже меня. Сутулый. Не мощный в мышцах своих. Неспортивный. Любил технику и литературу, учился в ВУЗе каком-то. Не доучился… Что-то там сказал преподавателю. Кажется, за девушку заступился, даже не ``любимую``, однокурсницу просто. Отчислили… Загремел в армию…  Воспитанный, улыбчивый, предупредительный. Мы говорили о многом. На липких склонах Тисы, мне – скатывающемуся вниз – всегда подавал руку. Нет, на геноциде история армянского народа не закончится. Не может закончится. Он кусачий этот народ. И ещё покажет себя – выписавшись из “древних” в растущие. Вы ещё услышите.
Он был один. В роте. Среди всех этих… тех, кто… Я был не один. За моей спиной вставали всегда мои два моих земляка – братья-армяне – тоже несильные, невысокие, неспортивные, но – надёжные и верные. Когда я схватился с Маугли – грузином-футболистом, играющим профессионально, рослым и гибким. Маугли – футболист – высокого класса, получил своё прозвище ещё и за то, что здорово дрался ногами, любил разбивать людей (по головам их, конечно же, путая, вероятно, с футбольными своими мячиками) ногами исключительно.
– А ещё прикинулся интеллигентным, ара, – сказал мне Маугли. За свои качества (‘спортивные’) он и получил своё прозвище.
От остальных грузин, от нашего братского народа защищали мне спину наши братья-армяне. Считая меня своим, хотя, я и не слова не знал по… родился и вырос в Москве, в центре. Они считали меня своим. Я – абсолютный интеллигент и пацифист и космополит, житель мировых мегаполисов. Абсолютный и беспримерный либерал (в смысле “свобода”) и демократ (в смысле “народ”.) Но, меня `взяли` за своего. Армяне. И – всегда прикрывали меня. В сложных ситуациях, которые я чувствовал, но, не всегда, не… всегда… конечно… же… не… всегда… не… И – это позволило мне выжить. И – многим моим друзьям, разных национальностей, детям разных областей и республик тогдашнего Советского Союза, детям разных народов, как пели и пелось, с которыми, я и был переведён на Украину. И дружил и работал и общался – вместе. Вместе – я – абсолютно приемлющий всех! И – не могло быть иначе. Я – никак не отличавший одного от другого. Экуменист – где все равны и братья.
Моя интеллигентность не была гарантией неприкосновенности этого маугли. Который хорошо играл в футбол и любил (из-за этого, поэтому) избивать людей ногами. По головам – (нашёл себе упражнение, мячики!) Маугли. Так его прозывали. И у него не было никаких преимуществ передо мной, как перед другими солдатами нашего батальона, которых он избивал. (Особенно, любил – ногами: футболист – по головам.) Потому, что за моей спиной стояли мои братья-армяне. Нет, не сильнее тех остальных – грузин. Нашего братского народа. (И – без кавычек даже – братского. По-настоящему. Только…) Просто стояли. И смотрели – чтобы никто не вмешался боле… в наш разговор… с Маугли этим. Со спины, с моей… А, – это – много, для тех, кто служил в армии и, кто понимает.
Позже, я узнал, что была большая драка. Юг пошёл на Север. Или Восток на Запад. Предвестие нынешних боёв в мире и нашей стране. Предвестие нынешних пожаров, что полыхают уже везде. Европейские народы дрались с азиатскими. Христианские с мусульманскими. Участвовал весь батальон. Четыре роты. И – многие полегли. Это бывало в советской армии. И раньше. Я был уже далеко. (Слава Богу!) Меня перевели – к начальству ближе – во Львов. В штаб корпуса. Рисовать какие-то графики красной краской. И это спасло не одну голову моих противников (и противников нашего народа). И, когда они ‘махались’ я выводил красные буковки плакатным пером о наших общих достижениях в корпусе. Закарпатском, славном, гвардейском. Господь берёг и сберёг меня, может быть, и для того, чтобы и строчки эти про наше житьё-бытьё накатать сейчас, нынче, а? Спасибо. Родной. Господь. Да: от национальной приверженности не спасает интеллигентность моя. И от ответственности. Драться пришлось бы. Не зря же они вставали за моей спиной. Нет, не рослые, не храбрые, как эти грузины, но – армяне. И – все понимали – на сегодняшнем это не закончится. И – жизнь продолжается. И, если народ хочет жить, то геноцид обречён стать лишь почвой восстания!
Господь Хранил меня! И Хранит. Всегда. Спасибо Ему. За это. И за это. И, когда была эта большая драка в батальоне, и не было никого, кто бы в ней не участвовал, я был далеко: выводил красные буквы плаката наших достоинств и достижений, где-то при штабе корпуса. (Я ведь художник; и это поняли – и призвали меня – рисовать эти буквы и отчёты о том, как всё чудненько и славненько в этом мире и в наших батальонах нашего корпуса Закарпатского – славного гвардейского.) Много голов – моих мнимых врагов – спасло это решение/приказ командования перевести меня: я понимал (и понимаю), что такое зов крови. Но, Господь Хранил меня. И Хранит. Спасибо Ему. За это. И за это.
Жертв не было – покалеченные – да! – Потому и сошло. В соседней роте, в четвёртой (я был в третьей)  – ротный был боксёр; так себе боксёр – ни то – ни сё. Но, напиваясь, – отрабатывал свои хуки, апперкоты, прямые (левый/правый) и джебы на вытягивающихся по его приказу: “Cмирно!” `молодых бойцах`. Последнего он убил с двух раз. Ударов. `Молодой` не выдержал. Кажется, он чем-то болел ещё. Не выдержал. Обычно выдерживали… И – ротный – ещё и хвалил, посылал за водкой, наливал сам – угощал, говорил: “Молодец!”. Его судили, посадили. (Смерть прикрыть не могли, не смогли… Приехали родители… И того мальчика, и – ротного. [Он был `старлеем` всего – ротный – тоже молодой. И за него тоже переживали – его родители. Но – посадили – скрыть было это невозможно.]) Сходило многое – главное – чтобы без жертв и скандала – свидетелей. Много бежали, особенно из караульного взвода, где была такая традиция – посвящать в караульные все призывы каждые полгода – избивая металлическими шомполами (от автоматов) по выставленным кверху, как только возможно высоко, заголённым “мягким местам”. Шомполами! Старшие избивали младших (по призыву). “Посвящали”. Это зверски больно. Не выдерживали. Многие бежали и далеко, добегали до домов, в какие-то штабы, военкоматы, к начальству. Умоляли перевести. Вникали, переводили. Но, – традиция оставалась. (Интересно, осталась она ли сейчас?) Если без жертв – можно скрыть. Остальное, кроме трупа, – как-то рассосётся (и рассасывалось) само. Так и сходило всё! – `на нет`. И драка та – прообраз мировых нынешних соотношений, войн и драм – списалась.
Господь Хранит меня. И спасибо Ему. И за это и за всё. Что я знаю, и, чего, не знаю. Что понимаю, и за то, чего не понимаю. Его крепкие крыла я чувствовал всегда! всегда! всегда! склоняюсь!.. Господи!
Всё-таки! я – художник – и это спасало меня – с первых секунд армии… И армянин. Но – художник – это пропуск. В другую жизнь. Даже в армии. Даже и в армии. Господь Хранит меня. И – Хранил. Благодарю! Спасибо. Всегда чувствовал и ощущал это. Спасает и Спасал! Господь! Господь мой. Господь – это люди – рядом с тобой. Запомни! Запомни!.. ГОСПОДЬ – ЭТО ЛЮДИ РЯДОМ С ТОБОЮ. ЗАПОМНИ. И спасёшься. Даже в бездне горящей, в пылающей проруби этого сущего. Художник, Господь спасает тебя. Через тех, кто рядом. Художник…
Господь уберёг и Костю. Спасибо, Господи, и за Костю.       



***

Я похерил пол-юности с видом того старшины,
что вымарал, хмурясь, из списка вечерней поверки
имя, званье парнишки, придавленного в начале весны
многотонным вагоном при сцепке.

От  н е ё  что осталось? – да то же: лишь сдавленный крик,
пара снимков засвеченных, минимум искренних строчек,
но и то – для меня, а для прочих – незначащий штрих,
походящий на прочерк.

Я мечтал об одном : обитая в столь гиблых местах,
заклеймить темноту намагниченным словом  “ в ы х о д ” ,
чтоб в глазах не сквозил пустотой излучаемый страх,
ну, а там – вдох глубокий  о д и н  – затаенье – и выдох…

Но, сорвав “башмаки”, громыхая, пошёл под уклон,
словно, с первою бабочкой наперегонки,
закопчённый дочерна, неостановимый, как время, вагон,
прошибающий тупики.




Костя. Так кончается этот сборник, “СВЕТОТЕНИ”. Это был выход. Костя поднимается как-то… Двадцать лет прошло всё же!
И я рад, что Костя как-то поднимается… поднимается… Идя к тому бесстрашию и восторженной открытости, всё ещё отходя от той раздавленности в армии, от которой нам никогда не отойти, и не забыть.
Родились дети. У Нины и у Кости. Мы с Леной – крёстные. «А, кто кроме? Ты всех знаешь…» – ответил мне Костя (на мои сомнения относительно своих достоинств). А я и рад, что так всё ‘закольцовывается’ круто! Лазарь – мой учитель, я – Колин и Катин (Костины дети) – крёстный. Нельзя рубить. Нельзя рвать связи. Многочисленные. Их много, они сложны и неисчислимы и неуследимы. Художник – скорее – ваятель этих отношений. Жизнь как-то закольцовывается. Очень сложно и ёмко. И – не рви эти связи. Не рви… Это клубок. Который лишь наматывать можно. На сердцевину. Сердцевина – приятие её, жизни, приятие людей, всех, разных, и врагов. Это – лишь обстоятельства сделали их таковыми по отношению к тебе, знай. Знай только. О том и Господь – тебе в Евангелии – люби!.. люби!.. Жизнь – клубок. Сложили его – первые люди. Все люди – братья, родня. Нет “ни эллина, ни иудея”. И… Мы, позже, встретились с Маугли. Кстати. Вполне дружелюбно говорили друг с другом… Нет и следа былого. Он сошёл с поезда. (Он уволился раньше, был постарше.) Вернулся. Не смог дольше жить больше там. В Кутаиси, откуда он был родом. (У меня, кстати, там были родственники – настоящие грузины.) Мы разговорились. (Прошло лишь полгода.)
– Не могу! – сказал он. – Там больше! Вернулся! После Ужгорода: задыхаюсь там.
– Да, ещё бы, понимаю тебя, Маугли, добро пожаловать! Ужгород – рад тебе, Маугли.
– Не могу! Это Грузия, родина, – вот мне уже! (где!)... (надоела!). И он провёл по горлу ребром собственной ладони с диким выражением красивых грузинских глаз.
– … – я кивнул молча, понимая о чём.
– Кстати, я на четверть армянин: у меня бабушка…
– Я знаю, я просто не говорил тебе, Маугли. (Что я знаю, что ты…)
– Да и женщины… там… Здесь: возьмёшь любую за… твоя… ну-ка, скажешь, дорогая… ну-ка!.. давай.
– Ну, про женщин, я не знаю. Я в них ничего не понимаю.
– Ну-ну!! не рассказывай мне-то: чтобы армянин… и… не… не корчь из себя...
– Я, кстати имею бабушку и в… Она была замужем за грузином… И у меня до сих пор живут в Грузии… И в Тбилиси, и в Зугдиди, и в Кутаиси. И я там был, перед армией, на свадьбе сестры.
– Я знаю, что у тебя… Как в роте? Кого видишь?
– Скучно без тебя. И девчонки звонили в роту: тебя искали.
– Я знаю. Я из-за одной такой и приехал. Вернулся. Ну ладно! Будь…
– Будь!
Я стоял на путях, в Ужгороде, в самоволке. Встречал ребят. Они проездом должны были ехать с Москвы. На пути патруль не заходит.
Помимо чести есть ещё и время, которое уравнивает нас. Сравнивает нас. Не щадя никого. Никого. И прав только Ованес Туманян, скакавший с белым развивающимся полотнищем от одной деревни к другой. От азербайджанской к армянской. От армянской к азербайджанской. Можно только быть братьями. На этой земле. На этой Земле. Земле армян, грузин, азербайджанцев, русских, аварцев, немцев, японцев, перуанцев… Только братьями. Даже с такими, как Маугли. Надо научиться разговаривать. На языке слушающего. Надо искать пути к сердцу. Надо – протягивать руку. И – иногда – вставать заслонами перед такими вот Маугли, не давая ему применять его ноги и руки не по их прямому назначению. Это спасительно и для него и для его конечностей. Тогда на груди моей не висел (ещё) серебряный крест, я не был христианином. Честь – никому! Честь! – никому. И Маугли это чувствовал; и сержанты `учебские` тоже… Честь! – никому. Никому!! Никому. Никому. Честь… Честь. Честь! – никому. Никому.
Позже я понял – ‘миротворцы’ – дети Бога. «Мирить. Мирить», – ответил мне отец Александр Борисов на мой вопрос о том, как защищать друзей от явного зла. «Мы каждый день начинаем свои молитвы с того, что молился о тех, кто нас проклинает. О отце Александре Шергунове, других, тех, кто пишет письма на нас Патриарху, епископу Арсению. И это, поверьте, даёт свои плоды. Так, именно так, учил нас Господь любить врагов. Любить – не значит заискивать и не возражать. А, наоборот, Господь учил видеть в них лучшее, братьев. Любить – значит желать лучшего, всего лучшего. И молиться о даровании ПРОЗРЕНИЯ. Не зря Господь называет миротворцев сыновьями. Только одному Ему ведома ПРАВДА в своей полноте и объёме, поэтому Он и говорит: “Не судите”». Не руби и не суди. Ни с плеча, никак. Добавлю я тоже. Жизнь – клубок. Связи. Они все нужны. И ты даже сам не знаешь зачем. Это тайна. Сказано лишь:… 
Надо научиться защищать близких. На это попасться легче. Я жалею, что вступался за друзей, насилием отвечая на насилие, – это несмываемое клеймо на мне. Это мучает, приносит страдание. Так начинаются войны. Так они живут – никогда! о, никогда не приближаясь к миру! Мир – это жертва! Где тебе придётся пасть! Пасть! Так кончаются все войны. Кто-то должен пасть! Кто-то! Добровольно или принудительно! Смерти нет. Но есть боль. Где наши флаги? (–) “Пусть любовь защищает любовь”. (Можно только стать ЖЕРТВОЙ! Ты согласен? Можно только быть ЖЕРТВОЙ! Ты согласен? В этом мире – как и твой БОГ, Спаситель, Христос, – ПАЛ!) “Пусть Любовь Защищает Любовь!” “Пусть Любовь Защищает Любовь!” “Пусть Любовь Защищает Любовь!” Он ВОСКРЕС! Но, потом. Сначала пал! ПАЛ! “Пусть Любовь Защищает Любовь!” “Пусть Любовь Защищает Любовь!” “Пусть Любовь Защищает Любовь!” Так написал в завершении своих стихов я; лет двадцать назад. “Господи, не дай в защиту Твою поднять ни голос ни руку”. Пусть Любовь защищает Любовь! Так написал я. Это было двадцать лет назад. И я тоже писал стихи. И влюблялся. И мне дарили стихи. И влюблялись. И в меня. Что? Было?
И это конец главы седьмой.
Теперь восьмая…



***

возьмите жёлтый мандарин
и положив на блюдце
снимите кожуру с него
и положите рядом
затем подольше посмотрев
решите для себя
что больше хочется вам съесть
и съешьте то что слева


***

петляют наши следы по снегу
тянутся плавной линией сквозь позёмку
сходятся разбегаясь
слышу лишь биение твоего сердца
обернёмся – не увидим их – заметает




Эти стихи мне подарила девушка, оформленные хорошо, склеенные в “СИНИЙ сборник” (крашеный гуашью), и просто записанные на случайных клочках и подобранные, собранные вместе специально, мне благодаря. Я встретил её случайно на аллеях парка, далеко от дома своего, где жил, идущим вдоль высоких старых сосен складными тропами, сочиняющим стихи. Так, заложив руки глубоко в карманы, я шёл. Десять лет – вдали от дома. Где жил. Стихи. Я сочинял.



***

Когда-то китаец написал :
        По косогору идёт женщина ,
        Она остановилась и оглянулась .
        Пройдёт много лет ,
        Но я буду её помнить .
Прошло много тысячелетий ,
Но я точно знаю  –
Тогда женщина на косогоре
Оглянулась .
И это чудо .
        Пройдет очень много лет .
        А люди будут знать точно  –
        Она ломала травинку .
        Потому что ты
        Не щеголял словами ,
        Не умничал .
        Ты любил
        И был честен .
               
                W .




Вильямс Алексеевич Невский. Реставратор, собиратель, исследователь керамики Врубеля – о моих стихах. И обо мне. Посвящение – ответ на подборку моих проб-стихотворений. Мы работали – вместе, пока меня, как и остальных тридцать-сорок кровных работников музея-заповедника не выперли оттуда. “АБРАМЦЕВО” это всё звалось. Вильямс никогда не защищал нас, тех, кого гнали. Он всегда был за директора, за начальство. Всегда. Директора менялись – Вильямс сидел. Оставался. (“Вечный жид”.) Сидел – сидит и сейчас. Мы дружили. И – дружим, наверное. Просто, я решил ему больше – никогда! никогда! никогда! больше не звонить. Никогда! никогда! никогда! больше! больше! больше! не звонить! не звонить! не звонить! Больше…
Мы дружили… И он понимал и любил меня. Любил и понимал. Я учился у него… многому. Он – один из тех, с кем интересно, общества кого ищешь. Мы выпили много, очень много всего, что течёт. Чаю, водки, вина, родниковой воды, кипятка, самогону, пива, компоту, коньку, шампанского, квасу, нектару, чего-то ещё… Он оказался (случайно) Нининым крёстным. Его крестил сам отец Александр Мень. Всё сплелось…
И, есть ли темы, которых мы не коснулись за эти прошедшие десятилетия. И. Есть ли слова, которые не произнесли в течении этих десятилетий. Казалось – разговор – это и есть – наша жизнь! И я приводил всех к Вильямсу. Пусть насладятся. Редко увидишь одарённого человека. Вильямс – с неординарной внешностью, актёр характерного жанра. Чтец, поэт, певец, учёный, артист. Знаток множества историй. Исследователь, строитель. Друг. Патриот. Абрамцева и России, славянин. Родился в Осетии, хорошо знает искусство, литературу, историю, Кавказ и наши народы.  Человек – противоположного мне опыта, взглядов. И это не стало причиной того, чтобы я не провёл с ним, в его обществе такую тучу времени. И, вдобавок ко всему, не приводил бы к нему – поглядеть на него – своих друзей-путешественников, забравшихся и добравшихся к нам в Абрамцево.
Его отзыв я ценю. Он ценен для меня. Очень. Я впервые публикую его. Не в последний  раз, надеюсь. Вильямс – неотъемлемая часть Абрамцева, нашего музея. Музея, из которого нас всех и выперли. “Заслуженный”… участок… мастерская… то, что можно было иметь с нашего музея. Но он, конечно же, работал не для этого и не за это. Много разговоров было сказано и много спето песен во многие года нашего совместного бытия в музейных пенатах. Честь! – никому! Береги честь! Её – никому! Никому! Вот мы все и – снаружи, за воротами нашего любимого парка и державы, такой полной стихами и обаяния, помнящего Аксакова, его сыновей, Гоголя, Тургенева, Мамонтовых, Серова, Репиных, Поленовых, Васнецовых, Сурикова, Врубеля…
Надо научиться прощать. Понимать и прощать. Я плакал ещё и от того, что я наврал. В стихах. Я всё это придумал. Стихи – правда! Жизнь. Стихи – это правда. Моя. Моя правда – мои стихи. Мои стихи – моя правда. У меня нету другой. Правду – я написал – в своих стихах. Я не знаю другой! Правды. Правда – стихи. Для меня – это мои стихи. Многое и многие меня связывает с Вильямсом, с Вильямсом Алексеевичем Невским. И – он прекрасно знает, как я к нему отношусь. Наизусть. И я прекрасно знаю, как он ко мне относится. Мы любим друг друга. Это не мешало ему сдавать нас, всех тех, кто не меньше его знает и любит и живёт нашим музеем. И любит его, наш музей. И, кого он любит, Вильямс Алексеевич. Мы знаем друг друга, как облупленные. И любим друг друга, хуже близкой родни. Но, это не мешает предавать, и гнать. И прощать. И – снова – любить. И… опять! И вот этот отзыв мне дороже, всех правд о его многочисленных предательствах. И моей резкости в ответ. И нашего всеобщего к нему презрения. Нет… Это ничего не меняет… Это всё – стороной как бы… Он выбирает Абрамцево. И Врубеля. Предпочтя их нам, уволившимся десяткам не бездарных. Надо учиться и понимать и прощать и любить. “W.” Это его подпись. И он отозвался на мои стихи, когда я был влюблён, любил. Что? не имею права? И их было совсем не много, стихов, двадцать лет назад. Теперь их – тысячи!.. Он понял. Меня. И – это ценнее всего. Он – лирик…
И это была глава восьмая.
К девятой теперь…
«Надо ещё и быть поэтом», – сказал мне мой лучший друг, прекрасный, мой любимый художник, Андрей Басанец. Подытоживая то, что мы обсуждали о том, что делает художника художником. Да. Надо быть поэтом.
Надо любить. Учиться любить. И быть любимым. Давать и позволять себя любить. Поверьте, это требует всех усилий человека. Художник – это рвущееся от красоты и любви сердце. Бьющееся любовью и красотой. Ревущее, как водопад, извергающий воды, как стихи. Человек не может один. Даже, если ничего не получается – даже если ты один! – делай всё для людей и рассчитывай всё на людей. Близкие, понимающие тебя, они ждут твоих полотен, верь, хотя, я знаю, как больно тебе бывает от того, что тебе кажется, – ты, и всё, что ты делаешь, – не нужно никому! Никому.



СКУЛЬПТОР

– Что ты без устали копаешь камень, что ты ищешь в нём?
– Боль своего сердца хочу вложить в него.


Люблю камень. Камни, деревья, травы были моей колыбелью. Во время сенокоса на камнях отдыхал в тени деревьев. Запах скошенной травы для горожанина – экзотика, для меня – воспоминания о том, что прошло.
Память упорно хранит всё прошлое, настоящее иногда бесследно исчезает. Прошлое сидит во мне твёрдо. Под раскидистым деревом в летний день прохладно и даже немного сыро. Здесь всё иначе, чем в поле. За пределами тени от дерева начинается уже другой воздух. Камни же – хранители тепла. Когда заходит солнце, с гор начинает веять прохладой и становится зябко – прижмёшься к большому камню и чувствуешь удивительное тепло. Я часто в детстве прижимался щекой к его тёплому боку или грел о него ладони. Это ни с чем не сравнимое чувство.
Камни хранят тепло дневного солнца почти до полуночи. Может быть, поэтому и люблю камень.
Искусство – как тот камень, который хранит тепло солнца.


                Лазарь Гадаев




Это Лазарь. Человек, у которого я учусь. Всю жизнь. И буду учиться дальше… Готовится его юбилейная выставка. В ГТГ. Юбилейная. Не значит последняя, финальная. Нет. Хотя, рубеж, конечно, – эта “ГТГ”, Третьяковская галерея, Третьяковка. Вряд ли дадут в жизни сделать тут две персональные, юбилейные. Алла Тиграновна, жена, переводит с устного/подстрочного – притчи Гадаева, написанные на дигорском. Первое письменное произведение на дигорском. Основатель литературы. Они уже опубликованы на дигорском. Теперь мы увидим это и на русском. Великие эти армянские женщины – и среди них – моя великая тётя, детский стоматолог, Алла Тиграновна, ставшая Лазарю, человеку с непростым характером и горскими нравами, талантливому, доброй женой и верным помощником. Сама – написавшая сотни, сотни стихов… О нашей жизни. Больше, больше гораздо, чем муж, сын – взятые вместе в кубе. Патриот семьи, как все великие армянские женщины. Всё сплелось. Видно, не нашлось переводчика лучше во всей Дигоре, во всей Осетии, во всей России. Ждём. С нетерпением. Я знаю, что это будет удивительно. Лазарь удивляет всегда. Сейчас о нём говорят мало. Или, вообще, – ничего.
Лазарь – велик, великий. По-настоящему и настоящий. Земной, горный, поэтический, мистический. Лазарь – как  “гладиатор ” (Костино выражение) – сражается с деревом, глиной, бронзой, камнем, мрамором, медью, воском, пластилином. За своё искусство и свой мир, за своё здоровье, отвоёвывая себе теперь уже дни у вечности, куда всяк наш брат и погрузится. Лазарь – горец. И им остаётся. И с хитрецой и с простецой. Талант – вот к таким и к кому приложимо это слово. Лазарь – одарённый пишущий и говорящий. Заслушаешься… Зачитаешься… Идёт к своим вершинам.
– Никого! Никого! – над тобой. Над твоей головой.
– Что главное, Лазарь?
– Вот этот мир свой лепить!.. (“Лэпхит” – он так выражается с дигорским акцентом. – А.К.) Созидать. Жить им. Наполняться… Наполнять жизнь своими образами. Окружать себя своими… своими… композициями… картинами… Надышаться этим. Вот что интересно – а это всё – …
Он махает рукой в сторону – добавляет глину – лепит… Увлекаясь.   
Люблю – как пишут художники. “Только художник мог так бережно расходовать слова”. Это уже я. Когда ещё только начинал писать. Словами. Сейчас… не то совсем… Сейчас я не щажу ни себя, ни бумаги, ни памяти компьютера, ни читателя, ни зрителей, ни потомство, ни потомков – пишу. Как пишется, “как дышится”. Ещё один брат – Ашот Киракосян. Из своих 49-и мы дружим с Ашотом 27. Познакомились в конце 80-го. У нас сходные инициалы. Похожие вкусы, интересы. Наши родственники дружат. Мы оба любим Завадскую, китайскую, японскую живопись, Армению, Грузию. Много путешествовали вместе, провели времени в беседах. Мы жили на одной улице в Тбилиси. На “Давиташвили”. Мой дом был чуть ниже его. (На несколько номеров.) У нас только окончания фамилий разные. Мы – партнёры и друзья. Его дети навещают моих родственников на соседней улице в Тбилиси. “Джапаридзе”. Моя тётя (Эмма, тбилисская) помогала Овику, брату Ашота, поступать и поступить в тбилисскую Академию художеств. (Моя тётя была известный в Грузии человек, грузинка. Армянина бы они так не приняли, без её вмешательства, так она нам сказала.) Овик сейчас один из лучших ювелиров Кавказа. Это ремесло он унаследовал от отца, скромного и хрупкого Ладо. Я люблю Ашота, люблю Миру, его жену-кореянку. Мы учились в одно время. (Они – пораньше.) В Суриковском. Экая смесь: армяно-корейская. Мира – дочь Хо Сана – главы российских корейцев. Это любовь. У нас в Суриковском нет и не было ни национализма, ни фашизма. И этих заскоков с гомо… и лесбо… и гетеро… и транс… Само рисование противоположных полов располагало к другому. В советские ещё времена натурщицами работали валютные проститутки высокого класса, потому что, эта работа не требовала больших временных затрат. И – воспитание – я получил соответствующее. Это неплохое место, где мы провели молодые годы. Там мы встретили своего друга и кумира – педагога – Евгению Владимировну, открывшую нам мир дальневосточного искусства и многое, многое другое. Думая о том, чтобы бросить Суриковку (уже как педагог), вспоминаю Евгению Владимировну: ведь должны мы были кого-то здесь встретить. «А, что же будет с ними, – говорит мне Нина, – с теми, кто пришёл сейчас? кто учится сейчас? Мы же встретили Завадскую? Кого-то должны они тут увидеть для себя. И правильно – что ты там преподаёшь. У нас был ещё и Шелегеда, Авакумов, Щетинин. Замечательные мастера-печатники: Володя… Помнишь?» Помимо Завадской и многих других, я встретил ещё и Нину (Кибрик), Сашу (Бровина), Ашота, Миру, да много кого… Спустя двадцать семь лет мы с Ашотом решили, что удобнее, чтобы нас считали братьями. «Так ты и говори, что я – твой брат. Так – удобнее», – объяснил. И мне – тоже. Даже странно как-то, мы, как ни искали, так и не нашли родственников. И это при такой-то родственной почти и географической связанности. Да: удобнее – братья. Слушайте, как говорит мой новый брат. Я подписываюсь под каждым его словом. Это его вступительное слово для короткого каталога, первого в его жизни. По-моему, неплохо! А? Я люблю – как пишут художники. Неплохо, да? И – мне всё близко. И знакомо до… до того, что мы – братьями стали. Наконец-то, брат!



ОТ АВТОРА


В каталоге представлены работы, написанные за последние пять лет. Работы, которым я доверяю. Они объединены общим каталогом: преобладанием зеленовато-серых, голубоватых и желтоватых тонов. Мне хотелось передать ощущение мимолётности, зыбкости окружающего, преодолеть статичность пейзажа, отразить подвижность художника и изображаемых им объектов по отношению друг к другу.
Я очень люблю туман. Время на переходе ночи в утро, вечера в ночь, когда предметы трудноразличимы. Люблю зимние туманы. Деревья в тумане. Снег, туман, сумерки. Туман мне кажется фильтром, отсеивающем всё лишнее. Это даёт волю воображению. Иногда глаз мешает познанию. Кто-то из древних сказал, что надо выколоть глаза, чтобы лучше познать мир.
Не могу жить без гор. Месяц – полтора в горах дают заряд на весь год. Люблю голые, лысые горы, альпийские луга. Особым полем обладают деревья. Дубы, платаны, кипарисы. Кипарисы живут более 1000 лет. Они магически воздействуют на моё эмоциональное состояние. На кипарисовых досках писались итальянские иконы. В подвале своего дома я сушу два кипарисовых бревна. Мечтаю лет через десять на хорошо высушенном дереве написать икону. Вообще, я считаю, что художник должен испытать себя в различной технике: и во фреске, и в ксилографии, и в офорте… Работа над картиной начинается для меня с вырезания подрамников циркулярной пилой, натягивания холста, грунтовки. Всё делаю сам…
Я испытал много влияний, мне многое нравится в искусстве, но особо хочу выделить древнеегипетские фаюмские портреты, ассирийские рельефы, Джотто, Пьеро де ля Франческо, Рогира ван дер Вейдена, Матисса, Карзу, Сарьяна, современную скульптуру – Константина Бранкуши, Генри Мура.
Особое место в моей жизни и творчестве занимает Корея, корейское искусство. К этому я пришёл через любовь, связав свою судьбу с художницей Мирой (Хо Чун Хва). Характерно, что и Армения (Ереван, Арарат) и Корея находятся в районе 40-ой параллели. Хо Ун Пэ говорит, что горы и перевалы Дилижана и Иджевана напоминает ему Кымгансан (``Алмазные горы``). В обычаях и культуре этих, казалось бы, столь далёких народов поразительно много схожего. Мне кажется, что мы с Мирой пропитаны духом обеих культур…
Огромное влияние на меня оказали китайская пейзажная живопись и японская каллиграфия. Кстати, 40-ая параллель проходит и по Китаю (совсем рядом с Пекином), и по Японии. Я искренне благодарен своей преподавательнице по суриковскому институту Евгении Владимировне Завадской, которая научила меня понимать китайскую живопись. В её удивительной книге о Ци Бай-Ши приведена цитата из Поля Валерии о влияниях: “Нет ничего более личностного, более органичного, нежели питаться другими. Но нужно их переваривать. Лев состоит из переваренной баранины”.
Импульсы моего сегодняшнего творчества – природа, горы и деревья Армении и Грузии, небольшое горное село Табахмела возле Тбилиси, где я живу в последние годы, запахи просёлочной дороги, скошенной травы, цветущих садов, вид кипарисовой аллеи, профиль красивой женщины или ребёнка, бой старинных часов в моей мастерской и многое, многое другое.


Ашот Киракосян
          

   

Здорово! да? Я люблю – как пишут художники. Художники, эти молчуны, знают о жизни много… много… много… Я очень люблю Миру и Ашота. И всю их семью. Большую. Теперь уже и детей. Теперь уже, давно переросших нас, взрослых, рослых. Мы опять вместе. С Ашотом. Он, успешный дипломат, возвращается… 
 Когда, в один и тот же день Ашот и Мира объявили своим родителям, что хотят пожениться, у их мам одновременно был инфаркт. В один и тот же день. В Тбилиси и Москве. И мам развезли по больницам. Так это началось. Долго не было детей. Да, вообще, всё было не просто, сложно. Сейчас – старший в Корее, скорее всего будет дипломатом, младший учится на архитектора. Всё позади. Пока. Ашот успел побывать атташе по культуре республики Армения. Блестяще зарекомендовал себя на этой работе. Добился успехов и уважения. Всё бросил. Приехал. Мы вместе опять. Мира – директор крупного ювелирного магазина (южнокорейского, на Арбате). Мы затеваем вместе  что-то опять… с живописью. Не могу читать его слова без восхищения и солидарности. Он должен был стать моим братом. Это какое-то новое братство. Во живописи…
В стихах?.. Братство! Братство! Братство… во стихах.
Кукин? Читайте – он редактор ГАЗЕТА. ru.
Глава десятая. Вот…



***

нас
идущих и едущих в утренней мгле
толпой выходящих из-под земли
в утренней гуще бредущих
ждущих автобуса или вагона

нас
мониторы включивших
припавших к клавиатурам
в двери входящих садящихся в кресла
встающих к столам и прилавкам

лгущих но жаждущих правды
в мутной воде морозного утра
изнемогающих нас

ангелы Господни
всё равно
из последних наверное сил
осеняют своими крылами


***

  Мише Свердлову после выхода
                "Занимательной Греции" М. Л. Гаспарова

Ненавистна, Свердлов, мне заумь новых
Стихотворцев, кривлянье богемы нашей,
Поэтесс жеманство, постмодернистов
Болтовня с ужимкой.
Как затянут песню с припевом "как бы",
Как пойдут плести про "телесность власти",
Так и плюнул бы да бежал подальше
От оравы модной.
Не осталось, что ли, на свете правды?
Простоты и чести, любви и веры?
Мир сошел с ума? Да чего их слушать -
Идиотов кучку!
Кто рехнулся, пусть в симулякрах бродит,
Всюду фаллос видит, вагину чует,
Почитает Хармса царём поэтов
И отцом - де Сада.
Вот Гаспаров здесь написал про греков
Для детей: прозрачно, легко и точно.
Как для нас старался - хоть мы с тобою
Уж давно не дети.


***

Если б мог, я пил бы это лето,
Как, наверно, в старину пивали —
Запрокинув голову и к чаше
Припадая жадными губами.
Как, наверно, в старину пивали,
Я пустил бы чашу ту по кругу,
По рукам на дружеском застолье,
Чтобы всем друзьям моим досталось.
Пил бы я, мешая грусть с весельем,
Слушал песни и смотрел на звёзды,
И мои бы мысли стали роем
Пчёл медвяных, крыльями звенящих —

И одна впилась бы прямо в сердце,
И стихами б захлебнулось сердце…

Если б мог, я пил бы это лето,
Как на тризне кубок пьют
        прощальный —
Со щеки слезы’ не вытирая,
Ничего вокруг не разбирая,
В дальний путь, откуда нет возврата,
Провожая друга или брата.


***

Всё сделано из воздуха: и ты,
Рассеяно взглянувшая куда-то
Поверх домов, и светлые листы
Раскрытой книги, и крыло заката,
Лиловое, с огнистою каймой,
И этот стол, и чашки, и печенье,
И твой халат, и голый локоть твой,
Настольной лампы в стёклах
         отраженье,
Закатный блик в недопитом вине,
Будильник и бутылка на окне.




Известный и публикующийся поэт. Востребованный, уважаемый, читаемый, выступающий.
Фёдоров? Всё больше грустный, если не сказать печальный.



***

Когда-нибудь, — пройдут года
И время перестанет течь,
Как в кране ржавая вода, —
Я сброшу груз тяжёлый с плеч
Грехов, что накопились за
Две тыщи зим, две тыщи лет;
Закрою наконец глаза
И превращусь в печальный свет,
В росу, что ляжет на траву
Однажды у истока дня…

Друзья мои! Ау, ау! —
Не ждите к ужину меня.




По сути он – такой. Все его разбитные стишата, как изволила выразиться одна дама-искусствовед из нашего музея, очень грустные, почти безысходные, трагичные, как наша русская жизнь, как жизнь поэта, актёра. Он печатается, играет. «Какая личная жизнь?» – возражает он мне, – скоро Лере (дочке – А.К.) – двенадцать, потом (уже почти) четырнадцать. – Глаз да глаз…» «Понимаю, конечно, какая – личная… глаз да глаз… четырнадцать уже». «Нет не уже, но скоро». «Понимаю… Готовиться надо». «Ну да». Он  становится серьёзным по сути лишь тогда, когда говорит о дочери. И о сыне (`швейцарском`) теперь говорит хорошо: «Хороший такой мальчишка. Хороший…»



ДОЧКЕ

               
                Моя взъерошенная птичка, —
Она давно уже спала,
Смешные разметав косички,
Сложив усталые крыла.

Весь день, наверное, порхала,
И вот, уставши, улеглась;
Меня, в ком совесть отдыхала,
Она так и не дождалась.

На цыпочках пройду в покои,
Колена подле преклоню
И поцелуем (в веки кои!)
Свою бедняжку осеню.

И в состояньи этом зыбком
Вдруг различу сквозь лунный свет
Её счастливую улыбку,
Ниспосланную мне в ответ.




Грустно. Грустно. А кому-то очень весело от его стихов, стишат, как говорят про них некоторые… Не я.
Глава одиннадцатая…
Я собрал воедино всё разрозненное из произведений Оли, Оли Петровой, доставшихся мне. И – преподнесённых в дар, как посвящение. Я ценю это и люблю это. Это дорого мне. И трогает меня. Как всегда, когда читаю и беру в руки. Я люблю обрывки и слова. Чувства, записанные случайно и сбивчиво. Я вижу следы искусства в этом. Живая душа бьётся. Оля…



***

Прикосновение тел – в высшей степени
Откровение , где лжи не хватает
Духу просочиться , где она просто
Неуместна .


***

Я не заметила в какой день и час ,
Я не вспомню под крышей или
Под небом
Вошла любовь в моё сердце .
А может постепенно просачивалась
Оттого и незаметно ?
Но легче будет услышать , когда
Сердце забьётся впустую –
Порожнее от любви .


***

Не надо смотреть в эти глаза –
Они всё понимают –
Это всё равно ,
Что положить на плаху свою душу
Второй раз .


***

Я знаю мой страшный недуг
Исходит от ласковых рук
От твоих , бесконечно родных
И нужных нам на двоих
Эти руки всегда хлопочут
Даже если лицо хохочет
Они любят меня морочить
И всегда меня обнимают
От других меня отнимают
И ласкают , ласкают , ласкают .


***

Хочу понять тебя всего
Когда ты рядом
Прислушиваясь к фразам , слову
В какое-то мгновение понимаю
Тебя я знала сотни лет .


***

Той звезды на которую мы смотрели ,
Счастливые , уже нет на небосводе
Звёзды угасают не только , когда
Человек уходит в другой мир . 

 
***

МОЖЖЕВЕЛЬНИК * НЕЖНОСТЬ * ДОЛГОВЕЧНОСТЬ

Заключение экспертизы :   Та смола на моих руках
 Что подарена майским лесом
 – не смывается .


***

Мужчина и Женщина
                Уходили по берегу реки
                В разные стороны …

Они не узнают , что провожали
                Одинаковыми взглядами
                Плывущий по воде
                Жёлтый кленовый Лист .


***

Где искать тот колодец

                Из которого мы брали воду ?

Осталась ли там влага ?

Если нет ,

То верно на тёмном дне

Лежит спящая крапивница

Видевшая Нас Счастливыми


***

Пройти по всем Мостам Земли
    Большим и Малым .
В простом желании моём –
    Одна причина :
Все ветры рвущиеся с рек
    Остудят Сердце .


***

Из всего , что я делаю в Своей Жизни –
Самым удачным у Меня получается –
    Задушить Свою Любовь .


***

Одна радость от цветов , которые Ты Мне не дарил –
                Они не увянут


***

Мне хочется прожить столько Лет ,
Сколько ветвей было у Пихты ,
Погибшей четыре года назад …


***

  Молитвы , которые Я выпрашиваю
                За Тебя
        Стали приниматься Богом


***

Путь , который делится на два отрезка “туда” и “обратно” ,
Повторяясь ежедневно , в итоге является одной дорогой ,
Которую Мы Сами выбираем .
Проходит Жизнь …




                Оля.
Прости.
Я упростил всё. И обработал попроще – в написании, и – начертании. Они, стихи – лишь росчерки, как рисунки. Они – живые, ещё пишутся только…
Набрал попроще.
Я только слегка обработал их; слегка только… Оля, прости. А в основном – оставил. Слова, по крайней мере, – те  же… Пусть пишутся ещё! Твои стихи, Оля! Оля!
Оля – талант. К ней подходит это слово. Человек изысканного и благородного чувства. Человек, владеющий многим. И многими сердцами. Человек – забота о младших, о других. Человек стихов, картин, песен. Человек, сажающий цветы, кустарники, деревья. Человек, читающий листву и кору, запахи ветров. Зелень узнающая по отливу. Оля – человек лесов. Полевыми живущая зноями. Прохладами дебрей. Оля – человек удивительный. Красивая. И – как фея. Фея леса. Нимфа АБРАМЦЕВА, так её называли. Её я увидал однажды на аллеях парка нашего. Она – олицетворение природы самой, этих мест, что дороги нам так. Сама музыка этого.
Оля – всегда кого-то спасает, кого-то лечит, кого-то нежит, ублажает. У неё ласковые руки. Она составляет гербарии, шьёт, пишет прозу, планирует целые клумбы и сады, посадки и цветники, пишет научные трактаты, чертит чертежи, набрасывает схемы красоты неземной. Она чувствует и понимает цвет, цвет, состоящий из растений и живых токов, их напитывающих и питающих. Растения – её жизнь. Она живёт жизнью растений.
… И многие, многие – из наших… были у ног её… У ног её… В ногах её.
У неё прекрасная семья: муж, сын, внучка. Родня – бесконечная и многочисленная. Она – живой приют ВСЕМ страждущим. Она – местная Мать Тереза. Хотьковская. Нимфа. Фея цветов. Обожаемая!! Обожаемая!! Цветами и людьми! Слитная с воздухом весны грядущей, Оля!! Оля!
Мы завершаем. Я завершаю.
Глава двенадцатая. (”Точка.“)
Как можно научить? Дураков нет – дай пример. Дети смотрят на нас. Не на то, что мы  им говорим, поучая. А на то, что мы делаем, как мы живём. Мы – живые примеры. Я хотел бы, чтобы у тех, кто идёт за мной, сложились бы подобные отношения: братские, любовные, понимающие, примиряющие. И я хотел бы – что-то передать… им, тем, кто младше, тем, кто – за мной…   
 Они не такие – те, о ком я писал тут. Поверьте. Они – краше много того. Они – настоящие таланты. Нет, не те, о которых напишет журналист из телевизора. Они – суть нашей земли. России. Они – те, на которых стоит жизнь. И моя. Человек не может один. Как бы ни был он талантлив – не будь один. Не будь. Не… Как бы ни был талантлив ты – не будь один. Не будь! Держись! “Корней”. Людей. Друзей. Выбирай талантливых. И они выберут тебя. Будь верен человеку – и Бог тебя не оставит. С Богом. Держаться человека. Вот чему я хотел бы научить вас. Мои дорогие…
Я упростил всё. Они художники все. И – лучший – Костя. Они рисовали и писали свои тексты сами душою бессмертной своей. Я верю в эту пронзительность и боговдухновенность. По жизни их вела и ведёт любовь. И доброта. И талант. Что сказать тем, кто придёт учиться ко мне, у меня. То, что я кладу венок чувств своих этим людям – моим друзьям. У кого учусь я. Жить. И любить. И быть честным. И правдивым. И отважным. Мы вместе – и это было главным. Не разлучаться. Была атмосфера, среда. И любовь. И есть она – эта любовь. Есть! Есть. Она – любовь! Есть! Атмосфера любви. Воздух! любви! И счастья! Счастья жить! Жить! Среда, среда, в которой дышится и поётся легко. И, вдыхая воздух любви, не говори о печали, вставай от беды. Учись. Как и я. На равных. Я вдыхал и тех, кто младше, и тех, кто старше. Питайся. Целебными соками счастья. Общение – то, что нам подарено. Мы – дары друг другу. Это главное. Мы – подношения друг другу. Мы – среда. Среда питательная. Где растёт и цветёт СЧАСТЬЕ. И ЖИВЁТ ЛЮБОВЬ!! И живёт любовь. И – живёт – Любовь! Любовь! Любовь!
«Что возьмём с собою из этого мира, – говорит священник Владимир Лапшин, – только человеческие отношения». Мне запомнилось это. Навсегда. На всю жизнь. Из его общих исповедей 90-ых годов. Я слышал его в Храме святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине в Москве на Столешниковом. Человеческие отношения – вот чему я хотел бы научить молодых. Нет, не с мелом у доски. А, рассказав то, что рассказал. А живопись – ?
И я не умею учить. Я умею только любить. И бросаю цветы к ногам всех, кто помянут был в этой притче о сладости радости. И – бросаю цветы – всем воспитанникам своим, вошедшим в мою жизнь. Пусть только слёзы радости окрасят ваши холсты. Я? – только привнесу слёзы молитв своих о ваших сердцах. Чтобы они научились любить. Любить и позволять любить себя. Как мы. Как я рассказал вам. Как было у нас. Как было со мной. До беспамятства, до спаянности. И этот мир не одолел нас. Нас не взяли его жала. Горечь и боль не сделали из нас мерзавцев. Умели прощать и терпеть. Терпеть и прощать. И любить снова. Прощать и прощать опять. И любить. Прощать и любить – главное. Мы теряли и боролись. И за своё искусство. Незаметно в мир вошли вы – наши дети. Что делать: “Очередь должна двигаться”, – как говорит моя мама (с улыбочкой – юмористка!). И вот пришли вы. Взгляни – вот картина перед тобой – здесь мы все… нарисованные не подробно, но точно, любовно. Только на равных я и могу сказать тебе: ищи своих. Тех, кто старше, тех, кто младше. Тех, о ком ты только услышишь. Тех, кто придёт много позже тебя. Работай и для них, думай и за них. Время близко. Годы обманчивы. Атмосфера… Атмосфера – главное… Формируй СРЕДУ, как говорят у нас в дизайне. Среда – главное, важное. Я ведь говорил тебе, я по первой профессии своей – дизайнер. СРЕДА – главное, важно! Рисуй среду! воздух! дух! атмосферу! Лови! Дух! Атмосферу! Воздух! Среду!
Надо вырастить бессмертные человеческие отношения (Владимир прав). Надо взрастить семена любви нетленные. Надо успеть полюбить и дать плод. И надо успеть дать красоту для других. Мир гаснет без красоты. Воздух любви – пусть лечит тебя всеместно! Живопись! Ты создашь что-то бессмертное! Вступай в жизнь смело. Держись своих. Держись нас. Ведь, если честно: надо просто идти бок о бок кусок этой жизни! Мы может быть только братьями, сёстрами. И – соткать своими полотнами это небо, эту волю, эти стихи, эту любовь, эти слова.
Я жду – мы будем просто выставляться вместе. Я – просто прикрою ваши спины. А вы – двинетесь вперёд. Вы – моложе, наши дети. И – я знаю, я хочу – чтобы сделали лучше. Чтобы у вас всё заладилось и сложилось. Мы – лишь стеной за вами – вам – идти и идти! идти и идти! Вы – художники. Вы – ещё скажете своё слово. Я просто люблю, очень люблю тех, о ком написал. И этому я хотел бы научить вас, моих учеников. И надо знать – о таланте настоящем, не вымышленном. Для меня искусство – соединённое с чувством и честью – воплощено в Лазаре, Наташе, Жене, Нине, Косте, Мише, Оле, Ашоте, Игоре, Степане, Вильямсе… – многих других, о которых я ещё скажу. Отправляясь в этот жуткий путь, из которого нету возврата – через прожитые годы – бери с собой всё лучшее – тех, кого успел полюбить, тех, кто успели полюбить тебя, мой родной сын, моя родная дочь. Потому что, мы все родные, родные на этой земле. И вы мне все – кто учится у меня – родные – дети, да! Знай!
Я счастлив, что мы шли вместе – этот короткий отрезок пути. Были вместе. Шли. Рука об руку. Опираясь и полагаясь друг на друга, влюблённые друг в друга, в своё искусство и творчество братьев и сестёр. Теперь – неожиданно – появились вы – наши дети. Появились – стали взрослыми. Появятся и внуки. (Скоро – ждать и недолго: намётки уже видны: они есть. [За вами не зарастёт!..]) И – теперь – надо держать ответ – перед ВАМИ: что сделали мы в этой жизни, чего хотели, что удалось, как мы относились друг к другу, что считали наиглавнейшим. Ты состоишь – из тех, кого полюбил на этой Земле. Ты состоишь из тех, кто полюбил тебя на этой Земле. Вот и главное! Существенное. В этот дальний Путь, откуда никто, никто, нет – никто ещё не возвращался, возьми тех, кто любил тебя – на этой  Земле, тех, кого полюбил ты – на этой Земле, на этой благословенной и необыкновенной Земле нашей, Земле нашей, Земле-планете счастья – СЧАСТЬЯ ЖИТЬ! Счастья жить! СЧАСТЬЯ ЖИТЬ… То, что я хотел бы – передать тебе, тому, той, кто идёт за мной, за нами. Мы – “над пропастью во ржи” – молитвами и стенами – за вас – очередь ваша ИДТИ. ИДТИ. С Богом!.. С Богом!.. 
…Это была среда, свободная от черноты ненависти и бездарности. Это был конец  ХХ-го – начало ХХI-го века. Это была среда, среда нашего обитания. Атмосфера вежливости и приятия милых черт друг друга. Воздух! Дух! Атмосфера! Среда!
А среда – это тебе не четверг.


в двенадцати главах, идущих без перерыва:

глава первая: “ЖЕНЯ” (Евгения Владимировна Завадская)
глава вторая: “НАТКА” (Наталья Андреевна Маренникова)
глава третья: “НИНУСЯ” (Нина Кибрик)
глава четвёртая: “ИГОРЁК” (Игорь Фёдоров)
глава пятая: “СТЁПА” (Степан Сергеевич Чураков)
глава шестая: “ЛАЗАРЬ” (Лазарь Тазеевич Гадаев)
глава седьмая: “КОСТЯН” (Константин Лазаревич Гадаев)
глава восьмая: “ВИЛЬЯМС” (Вильямс Алексеевич Невский)
глава девятая: “АШОТИК” (Ашот Владимирович Киракосян)
глава десятая: “МИХА” (Михаил Кукин)
глава одиннадцатая: “ОЛИНЬКА” (Ольга Николаевна Петрова)
                глава двенадцатая: “ЗА АВТОРА” (Артём Вильевич Киракосов)

   
27.08.2007 – 13.09.2007


27          *          УРОК ТРЕТИЙ (среда): эротика?

Эротика?
Дорога…
Художник – это дорога. Однажды, когда мне должно было исполниться восемнадцать, без сил сидел я и глядел на дорогу, поворачивающую медленно (я проследил взором) в гору. Это эротичекое зрелище. Завораживающее. Поворот! – как – ! – изгиб! Лучина! Излучина. У меня не было сил встать и идти, встать и подняться. Я переводил дух. В те годы я шёл не останавливаясь в гору, почти без привалов, почти не чувствуя усталости, почти не чувствуя опасности. Дикие звери?.. Люди обходили меня стороной. В горах. Один. Я и издали, наверное, давал понять, что мне хорошо. Да и что делает этот одиночка на вершинах. (?)
Художник идёт на вершину. Вершина всегда вершина. Духовная. Художник – проходит её. Ногами и душою. Стремись к вершине. Стремись покорить. Стремись. Я обходил и ощупывал вершины как бы ногами, глазами их проходя, ощупывая. Пейзаж надо проживать. Глазами. Руками. Как тело. Это сродни любви. Это и есть любовь. Живопись. Ты слагаешь из красок и слов, из звуков и собственного напряжения то, что будет жить вечно. Вечно.
Ты художник? Замкни уста твои. Живи зрением и молчанием. Живи, проходя мысленно эти дали, эти расстояния. Умести в душе – как глаза любимой – взор каждого вида. Умести в душе – как пейзаж любимой – пейзаж любимый. Ты напишешь его словами, губами. Прошептав название, как ключ. Нет ничего эротичнее реальности. Если ты видишь. Если у тебя есть глаза. Если ты чувствуешь. Эротика – это талант. Талант эротичен, возбуждающ. Это волнение… Это – волнение, всплеск. Это – жизнь внутри. Собственно – талант всегда возбуждает, взрывоопасен. Эротика – лишь первое касание… как… И. Первое. И глазами. Для художника это достаточно. Учись видеть. И касаться ещё глазами до; того, как раскроются звуки; тебе – уже сказалась вся правда – жизни, изображения и видимого. Появятся первые звуки общения. Язык любви. А твой язык – видимость, художник. Проживай! Проживай всё глазами! сердцем. Прежде, чем кисть твоя священно! священно! коснётся этого праздника – чистого холста, ты должен спеть все песни восторга! – в сердце своём! сердцем своим! Ты – залог бессмертия ВИДИМОГО. Господь творил для тебя. Тебя надо писать с большой буквы. Ты – жизнь молитвы. Не думай – Господь Молился, Глядя часами в пустыни безжизненной Палестины. Не думай – ты одинок не более, чем Он. Не думай, вообще: ты назван, избран – и призван. Ты – Его Посланничество. Ты – ПИСЬМО. Человечеству. Его. Эротизм – лишь воздух! воздух! Только начало!.. Пути! Поворот дороги… Что дальше?.. Изгиб тела. Излучина души, реки. Вглядись, вглядись, – что там?? Интерес – это эротика. Творчество – это эротика. Только начало. Дальше будет… Праздник!! Праздник!! Эротика – лишь шаги – первые. Иди. Шёпотом пока. Иди. Пока не стемнело совсем. Здесь – не было никого! никого! – кроме тебя, кроме тебя. Твои холсты – этому подтверждение. Только чувствуй! чувствуй! чувствуй! – эту сказку БЫТИЯ!! Ты рождён и сотворён – по Образу и Подобию. Ты – весь – дитя добра и света. Любви. Любовь начинается с касания. Только художник касается взглядом. Тебе не нужны слова. Они лишние. Даже названия. Даже – биографии. И истории. Всех искусств. Всех времён. Все народов. Их пишут одинокие толстые тёти. И дяди. Им не нужны касания. У них договор с издательством. Касания – это воздух! С воздуха начинается полотно! Я скажу тебе, как художник художнику. Прежде, чем всё началось – был воздух! В воздухе – ты можешь (и должен!! должен! должен) почувствовать приближение этого начала! Начала начал! – в искусстве. Эротика? Если в тебе нет этого – отложи… всё! Прости – тебе не нужны – кисти, краски. Бездарность – это нежелание пить КРАСОТУ этого мира. Бездарность – это оголённость. Их бесчувственной наглости. Эротика – это чувство предчувствия. Эротика – это сама возможность. Эта сама возможность. До того, как ОНА появилась перед тобой. Эротика – это избранность. Эротика даётся избранным, настоящим.
В МИРЕ эротично всё! Мир эротичен. Если ты не живёшь этим, если ты не чувствуешь этого – брось кисть! Брось. Рисовать ты на сможешь никогда!.. Уже никогда. Учись!.. Учись дышать. Смотреть. Вдохновенно и учащённо. Учись – пылать молча – у холста. Учись – в молчании – обладать – этими подходами.
Что бы ты ни делал – пейзаж, портрет, натюрморт, абстракцию – ты пишешь свою стихию. Эротике надо учить – прежде, чем… Заточи карандаш… Взгляни на… Коснись остриём мягкой кисти… Вдохни грунт свежий!.. Сочетания красок – не напоминают тебе ничего?.. Линии сами?.. Упругие… Как… И – как – ложится, ложится – это всё – в чистый, белый звук! холста…
Я мог бы тебя научить… Только. Это – почти – откровение, обнажение. Поэзия? Знаешь? – коснуться ДУШИ – пронзительное… Ты должен… должна… – этому научиться. Если уж ты пришла ко мне… Если уж ты пришёл ко мне. Ты ведь моешься – перед сном? Так и кисти… после… их – …  (сочетания) друг с другом. Само смешения красок – это… Это в высшей степени – … ! Если бы эти слова не были так осквернены теми, кто орудует словами, я бы назвал слово `интимность`. Это про то, как надо относиться. К своим холстам и натуре. Всё равно – ты один. Художник, в отличии от… существо одинокое. Зрением и молчанием живущее. Зрением и молчанием. Зрением… Молчанием…
Я бы взял твою руку… Я бы коснулся ей… И!.. Дальше – ты почувствуешь сам. Если в тебе это есть. Талант. Талант эротичен. Это как начало!.. Только! Но, без начала нельзя! Эротика – это способность сама… Я бы отбирал учеников и учениц по их способности видеть и жить чувственно. Без чувственности нет чувства. Без чувства – жизни, искусства, любви! – всего! всего – нет!
Мне было восемнадцать! – вот! вот! – должно было исполнится!.. И я почувствовал ЭТО!! Это произошло со мной. Я запомнил фразу лишь своего педагога: «Любовь это касание!» Юрий Георгиевич Седов. (Рисунок и композиция. Он преподавал у меня это.)
Я ощупывал всё! всю поверхность земли – ногами проходя, будто тело любимой…
Я сидел. Уже спускался холодный вечер. Манящая дорога заворачивала за поворот. Что там? Эротика? У меня не было сил – встать и идти дальше. Только такие пространства и могут укротить этот дух. Этот дух эротизма, рождающийся в горах. Тот сладостный дух!
Без сил – в восемнадцать лет – можно быть только пройдя столько! сколько я!.. Дух и воздух эротичен. Важно – научиться, и – чтобы – в тебе это не кончалось… Кончалось… и начиналось вновь. Эротика – способность сама. Жить. Способность жить! И возможность жить! И готовность жить! Эротика – готовность сама. Эротика – основа!
Это первое…
Вот абрисы лишь лёгкие! сохранившиеся первых богов, богинь!.. Краски, растёртые из травы, крови, камней! Известняк мягкий ракушчатый серебристый телесный, мрамор… грудь кариатиды… Схватывающие линии Джотто, Лоренцетии, Кривели, Фра Беато Анджелико… Пики и кони и павшие сражений Учелло, небо над ними... Перуджино и Пинтуриккио! Дженевра деа Бенча и Чечилия Галерани Леонардо… – предвестницы Моны Лизы. Тициан и Джорджоне – в золото поглощающие тона… Ласкающие, летящие всполохи взмахов кистей Тинторетто и Веронезе… Рублёва Троица… критских танцовщиц с фресок платья просвечивающие… Их прориси, прописи… Плакальщиц древнеегипетских рельефов руки заломленные в боли пения о ушедшем, усопшем… Шелка! в складках! Мадонн Боттичелли… Лоренцо Лотто – певец обнажения женского и мягкости и округлости форм. – ЭРОТИКА? Божественность! Божественность! садов и детей, в них играющих, Пьера Боннара; девы Дега, ласкающие, касающиеся самих себя и… воды. Соборы, скалы, волны, цветы и цвет – солнце, солнце само – весна! весна Клода Моне! Терборх! Братья ван Эйки! Лейденский Лука! Рогир ван дер Вейден… – великие нидерландцы! Пластика Де Кирико, Модильяни, Арпа, Моранди… Мистика Редона и Дельво, сладостный! сладострастный Дени… Бажбеук! Вольнолюбивый, вдохновенноовлюблённый Мусатов, фонтаны Кузнецова Павла, звездопад на темперах его друга и брата в искусстве Уткина Петра, “Голубая роза”, “Алая роза”…. Космогония Чюрлёниса… Сомов – мечтающий о… написанном им… самим… как бы во сне-виденении – ведении… Дионисия Богородица… “Владимирская”… Спаситель САМ… ХI-ый – ХII-ый век… СПАС – Власы Золотые… “Златые Власы”,  “Ярое Око”. О!! Я не мог!.. Я не смог!.. И не могу!.. Не могу!... – Сказать тебе всего!.. Всего!.. Что знал и любил!.. И понимал!.. И понимаю!.. И люблю!.. Знаю!.. – ЭРОТИКА?.. Я не могу сказать всего тебе – тебе – пока – просто учись! учись – касаться кистью чистой! – краски чистой! – ЭРОТИКА?               

13.09.2007 – 15.09.2007


28          *          УРОК ЧЕТВЁРТЫЙ (четверг):  кто-то же должен был, кто-то должен был, кто-то должен, кто-то, кто 


Темы, идущие без перерыва, слитно, не отрываясь, а вливаясь, как и жизнь:
 ясли, сад, школа, училище, институт, музей, центр, опять институт…               

Да. Конечно. И – помимо. Тех, кто учит, как жить. Есть те, кто и называются и педагогами. Естественно: детство, отрочество, юность, молодость… ясли, сад, школа, училище, институт, стажирование, повышение квалификации… так сказать. Опять институт…
Итак, тема первая…
По порядку всё! Детство: ясли, сад…
А, есть ли детство? У художника? Я не видел его. Художник чувствует себя художником. Это всегда. Нет, это не его: развлечения незрелые. Бывают художники, кто ещё просто не вырос. Художник пишет свои первые творения рано, очень. Как Моцарт, к примеру. В четыре, а к семи – уже дирижирует оркестром. Или – тоже в четыре, раньше ещё даже, в три – как Александр Мень, начавший в три свой фундаментальный труд “СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ”. И писавший его всю жизнь.  Первые блестящие иллюстрации и литературные записи появляются у отца Александра именно тогда, когда ему – три/четыре. Можно было бы назвать их “детскими” – не стыдно? вам… Ведь они – взрослые… Просто, автор – ещё не вырос. Итак – начинай! Начинай рано! И он начинает… отец Александр, Мень. Ребёнком ещё… Последние издания, конечно, иллюстрированы подобранными и выбранными им самим репродукциями живописных шедевров, ярким выразительным фоторядом. Но, начинать надо рано, очень рано. Собственно, что начинать? Ты – всегда был, и остаёшься… Сколько тебе? Год, два, три..? Ты что-то видишь, слышишь, издаёшь звуки, улыбнулся, берёшь что-то в руки, вот пошёл уже, заговорил, читаешь, рисуешь…
Ты художник… Уже... Потому, что ты был им всегда. Ещё до зачатия. Твоего. Твои холсты – они написаны были задолго до того, как… повстречались, полюбили – твои родители. Они – жили всегда, эти шедевры твоего духа и бытия. Ты? Как ты появился на Свет? Неслучайность? Есть ли у Бога что-то из импровизаций? Не всё ли решено? И сложено? уже…
Сад, ясли… Что там?.. Помню толстых тётенек в белых халатах, воспитательниц, наверное. Они – строгие – обсуждают: идти или не идти мне на прогулку с остальными детьми? ложиться ли мне спать в ``тихий час``? пускать ли к приехавшим ко мне родителям? отдавать ли? им? меня – домой, к маме? или, всё ж таки – пусть рисует?.. Рисует. И – побеждало – всегда вот это: «Нет, – пусть! Пусть рисует! Нам ещё надо рисунков – на конкурс. На конкурс. А остальные… Нет, – пусть – этот – сидит – рисует… Пока не нарисует нам на конкурс всего! За всю группу… А, кто кроме него?.. Ничего, подождут эти мамы с папой. Подождут. Не умрут. Отпустишь – не успеет, не нарисует. Этот? – пусть сидит рисует: пока нам всего не нарисует, – маму не увидит, гулять не пойдёт, домой не отпускать, кормить манкой, кефиром, вливать рыбий жир – пусть на конкурсе первые места берёт, его Королеву – пускать с другим».
Так и стояли мои родители – под забором – ясельским, дедсадовским, пионерским. Пока я рисовал – что там?  – на конкурс. Программу вырабатывал, пока остальные дети, напившись рыбьего жира с манкой, отходили ко сну сладкому – “тихий час”. Полдник – кислый кефир и печенье невкусное одинаковое. Запахи обедов и ужинов общепитовых. Они – от ясель, садов, армий… до институтских столовок… Это – атмосфера нашего творчества. Атмосфера буфета – школы, училища, предприятия…
Я рисовал. Я привык. Давать. Быть в дырке затычкой. И сейчас – то же. И я делаю то – что надо. И тогда – когда надо. И я научился жить без амбиций, без эмоций, жить так, как диктует Господь. (А у Него, поверь, всегда были какие-то СВОИ ПРАВИЛА, поверь!) И я преподаю, что нужно. И, тогда, когда нужно. Завтра?.. так завтра… Рисунок?.. Живопись?.. Копирование?.. Композиция?.. История искусств?.. Технология живописи?.. Реставрация?.. Масло?.. Темпера?.. Иконы?.. Скульптура?.. Нет разницы! мне… Я научу… Печатные материалы?.. Офорт?.. Гравюра?.. Литография?.. Вождение?.. Дизайн интерьеров?.. экстерьеров… Психо||консультации… Как определиться?..  Что делать?.. Кто виноват?.. ``Что нужно? Когда нужно?`` Так жить нельзя – знаю – и живу… Хозяйственником… – так хозяйственником. Шофёром? Грузить-носить? Экскурсии водить? Ассистировать? Тамадой?.. Просто помочь?.. ``Никем``?.. – так ``никем``.
И венец всему этому добру – армия, где меня научили – за ночь – создавать целые декоративно-оформительские комплексы, целые плацы наглядной агитации, целые агитационные холлы, клубы, целые идейно-проникновенные композиции грандиозных размеров. И там и пришла эта радость – `смешанная техника`. Когда работаешь всем, что есть. И тем, чего нет. И тем, что только должно быть. Вот откуда это умение смешивать всё  и сразу. “Мешай – и смешается”. Это майор – замполит мне сказал на моё замечание, что тушь (`казеиновая`) красная не смешивается с `нитрой` белой: «А ты мешай – и смешается». С усмешкой, улыбочкой: “Что за дурак?! – этот майор, этот замполит. Смешивать красную тушь?! – с белой нитрой. Рехнулся… Ну! ну…”            
Через полтора часа работы моей он пришёл, заглянул: «Ну вот! – Я же говорил тебе – смешается… Мешай – и смешается!.. Я же говорил тебе…» Я опустил глаза: “Действительно!.. Действительно. Смешалось!.. Пока я хихикал – и мешал! мешал!”. «Мешай – и смешается». Мешай – и смешается. Вот великий урок. Этого майора. И я мешал… И теперь я работаю – в “смешанной технике”. Господь Смешал. Господь Мешает все наши карты. Пока мы что-то там себе планируем…
Я разливал (локтём, хитро, случайно) кислый кефир, давился алюминиевой ложкой – ненавижу с тех пор (и сейчас) этот рыбий жир, от одного запаха той манки у меня голова кружится (сегодня, как и тогда). (Я, наверное, токсикоман.) Я неслучайно – боролся…
Урок ботаники, практика… Мы собираем (палочками) гусениц зелёных с плодовых деревьев школьного сада. Девчонки крутят пакеты. Мы их закупориваем, с гусеницами уже, наполненные плотно. И сжигаем. В большом костре. Урок ботаники, практика. Лопаются. Пакеты. И – гусеницы, набухая, и из зелёных превращаясь в чёрные. «Они вредители». Объяснила мне учительница, следившая за нами. Я учился на твёрдое `три`. Особенно по ботанике: знаете, одна эта ~ дезоксиробуноклеиновая ~ кислота чего только мне стоила. Запомнить. Я разучивал её, как стихи. И про неё. (Не уверен, что написал правильно её [название] – ну, у меня же тройки были, простите.)
Следующим был Константин Константинович – учитель труда. Мы год обрабатывали прямоугольные болванки ржавым напильником, спиленным в плоскость напильником. Делали из болванки молоток – заостряли один край. Первый сделал Белов. У него напильник был поострее. Ему дали другой – и напильник и молоток-заготовку. Как только Константин Константинович отворачивался – мы бились напильниками, как мечами, насмерть. Были и жертвы. И среди напильников. Ломались. Но, – искры летели. И нам нравилось. Мы рубились ими нешуточно. Вообще – детские нешуточные сражения могли вполне сделать из нас калек: мы употребляли луки, стрелы, настоящие мечи, щиты, томогавки-топоры, ножи, палицы, всё, чем можно драться, потяжелее, поострее, собственные конечности, голову, то, чем можно бить. Хорошая школа. Это ещё с яслей, с садика, где приходилось драться за место в песочнице, отвечать (или плакать, правда, я мало помню такие моменты; драться – камнями, стёклами – приходилось, плакать – нет… не помню).
Её уводили – мою Королеву. С другим. В паре. Они шли, взявшись за руки. На прогулку, попарно, за руки… рука в руке… рука об руку. Его звали Мишей. Того мальчика, с которым ставили мою Королеву. Попарно, пока меня сажали рисовать. Мы дружили и с Мишей. Командовали они. Те толстые тёти, воспитательницы, в белых халатах, на голое тело. (Это-то я успевал заметить.) Пропахшие рыбьим жиром, манкой, кислятиной разжиженного кефира. Они гуляли; я рисовал. Пока они гуляли – я рисовал… Мне это было надо. Наверное, это появилось ещё тогда – боль от того, что тот, кого ты любишь – далеко, с другим, а – твой удел – чистый лист! Чистый лист!! Бумаги… белой. Я научился – терпеть эту боль. Разлуки и отдаления. Это нужно – художнику; обязательно, обязательно. Художник – одинок. Изначально и окончательно. Такова профессия. Таковы законы любви. И тот, кто хочет что-то понять, успеть – должен это усвоить. Художник, поэт, музыкант… Я научился этому тогда. Задолго до школы. Меня научили. Терпеть. Эту боль. Ничего тяжелее и не придумать для поэта: отрывать Любовь. Переносить боль разлуки с Любимой. Что ж, что мне было – три, четыре? пять? шесть?.. Любовь –  всегда Любовь. И в три, и в тридцать три. Любовь – она одной крови. Красной. Красная. Цвета боли. Когда Любимую уводит другой. Меня научили терпеть это. И выражать это цветом и штрихом. Молчаливо. Это пытка. Провожать уходящее Лето своё, Лето Господне – Любимую. Взглядом, исчезающую… Это – самое непереносимое, что бывает в жизни. Поэта, конечно, того, кто решился петь. Можно ли петь – не о Любви? Не о Любви? Меня научили. Нет, не этому, а терпеть. Терпеть, и – складываться свою боль – штрихом и краской – в слова листа, в картины, и подписи к ним. Вот пытка – это творчество. Такое простое замещение счастья – держать Любимую за руку, в руках. Меня научили. Позже – один мой соперник сказал: « <…> (приличное, но, я не приведу его слов – А.К.) в стихи». Я так и поступал. И не жалею. И сейчас. Делаю то же. Стихи, искусство – убойная сила. Он так и не справился со мной. (И не мог бы. И не смог бы.) Ни со стихами, ни с картинами, ни с чем… Я <…> (его выражение) в стихи. Тётеньки эти – воспиталки. Спасибо. Спасибо. И я выучился – завершать то, что требовали они – эти тётеньки и дяденьки – на конкурс – чтобы увидеть маму, чтобы увидеть папу, чтобы их пускали ко мне. Также и в армии: `дембельский аккорд` – всё приходилось добывать, и на всё зарабатывать самому: отпуск ли, котлета, увольнительная, кусок мыла, портянка новая, значок `ГВАРДИЯ`, письмо из дома (чтобы отдали), право дышать, есть, спать, одетым быть, жить.
Спасибо. Спасибо. Что научили. Терпеть. Ждать. Коротать эту жизнь – с кистью – в листе, белом листе. Научили драться за Королеву. Прощать другу. На бумаге. Белой, как новый, новый каждый Божий день.
Константин Константинович вернулся. Это был урок пения. Мы довели очередную свою училку (молоденькую) по пению. Она вылетела в слезах (из класса): мы, наверное, очень громко пели. Константин Константинович вошёл с гармошкой: – Что? Думали я только напильниками умею управлять? И он заиграл… глядя дико на нас. Предвкушая. Мальчикам он ставил по пению (и по труду) четвёрки, девочкам – пятёрки. И Белову – пятёрку. Нам (с другом моим Серёжей) – трояки – по всему. «А! – “битлас” отрастил». И он тянул меня и Серёжу (моего друга, сопартника, с самого первого класса, Качанова) – за волосы вверх, сзади ухватив что-то там на наших головах. Это были шестидесятые – конца и семидесятые – начала. Битлс уже пели. И мы уже их слушали. Ещё не было первых обработок их песен Deep Purple в `тяжёлом` стиле, но уже был Дилан, открывший рок и взявший электро- вместо акустической гитары и спевший `Like A Rolling Stones`. ``Рок`` уже сменил ``бит``. А взрослыми мы были всегда. Только маленькие. Невыросшие пока. Песни протеста пошли с иным напором…
«Мешай и смешается!»
«Рисуй, пока всего не нарисуешь».
И мы не стриглись. Всё равно. И стреляли по учителям… (рогатки, трубочки, снежки). Кидали что-то сверху (по ним и в них)… Всё равно… И не делали уроков. Нас пытали: заставляли стоять “смирно” уроками… Молчать… Закладывать друг друга… Угрожали. Водили по завучам, директорам, советам, род-(родительским)-комитетам. Стыдили перед классом, “линейками”, выводили, ждали “покраснения” и хотели нашего стыда, вызывали его всяческими способами у нас (будто мы грибы или овощи), торжественно лишая галстуков, развязывая их на ~эшафоте~ под знаменем `дружины`… Мы – так и жили… И не вступали в комсомол. И – носили запасные галстуки. Чтобы, когда нас опять торжественно, застыдив на “линейках” их, исключат из пионеров, повязать их, галстуки, с ухмылочкой друг другу гордо… И – поздравить радостно друг друга – с очередным вступлением… Сами себе подписывали за родителей разные экземпляры дневников на грозные: «РОДИТЕЛЯМ!! СРОЧНО ЗАЙТИ В ШКОЛУ!! ВАШ СЫН – ХУЛИГАН!!» Красным, заслюнявленным химическим карандашом. Под оценкой: “0” синим, тоже слюнявленным, химическим. Ноль получил Серёжа. «Почему? За что?» «А ты и единицу не заработал». Таков был учительский ответ ему. На всё, чего он стоил. В той жизни, пионерской нашей.
Почему я приходил первым на всех классных соревнованиях? От злости. Надо быть злым – чтоб приходить первым. Бросал лыжи и бежал пешком. Без лыж. По лыжне. Ломая `кайф` тем, кто собирался меня унизить, обогнав. Ломая лыжню. Всем. Всему классу. Всей школе. Всем остальным участникам соревнования – из других заведений, школ. Художник должен быть злым. Новость? В Училище было также. Я был первым, хотя и не тренировался ничем. Просто был злым, хотел победить. Художнику нужно это. Помимо – “своего мира” внутри – быть первым, побеждать, победить. Чтобы – удержать “свой мир” – внутри. От остальных, недобрых, непонимающих. Я научился. Даже, когда меня писали вторым, я знал – я был первым на финише. И в Училище тоже. А – писали – вторым. Из-за живописи. Как будто это связанные вещи. Из-за рисунка, из-за композиции. Будто бы – отличники по рисунку и композиции – и бегают быстрее остальных, тех, кто шпарит под Дега или Рублёва, под Писарро или Вламинка, под Ларионова или Сомова, Дионисия и его школу.   
Спасибо. Мы научились отбиваться и проучивать наглых, вступаясь друг за друга. Мы научились показывать наглым, бандюгам – ножи. И на нас мамы бандюг научились писать жалобы и просьбы, объясняя, как ранимо и глубоко чутко их нежное произведение – юный бандит, нас угнетавший. И ходить, ходить по директорам и завучам, защищая своё “небесное сокровище” от нас, объединившихся “звёздочкой”… кругом дававших `ответ` школьным, дворовым, уличным подонкам и преступникам. Я был плохой командир. Может быть, немного быстрее других участников объединения успевавший решать пару задач по математике и русскому, чтобы – дать списать друзьям… Девочек в “звёздочке” не было. Потому, может быть, так плохо и всё обстояло среди нас. Девочки – это у других “звёздочек”, недосягаемо… для нас… Списывали они плохо, друзья. Если у меня и мелькали четвёрки иногда, пятёрки… то у них – нули, колы, двойки… трояки – редкие… Мы научились противостоять начальству. Классом. “Звёздочкой”. (Я был командиром этой “Звёздочки”, где, кроме колышников и двоечников мелькало и пара “не безнадёжных”, тех, кому удавалось-таки как-то списывать у меня хоть на редкие, но ``тройки``. Я – командир? Как самый приличный, наверное. Всё-таки, ещё и рисовал… И родители у меня – инженеры, авиастроители, радиотехники.) Школа – она и была – школа. Спасибо. Спасибо. Выучили. Чему могли. Чему смогли. Как могли. Спасибо. Спасибо.
– Надо петь громко. Чтобы слышали, – говорил нам Константин Константинович (мы его обзывали… Ну не буду говорить как.). А нас с Серёжей всё равно выводили из класса: мы пели громче, чем даже все остальные в классе хором. Может, чуть под Леннона с Маккартни? Я – Леннон; он – Маккартни. Константин Константиныч поднимал Серёжу за уши над полом. И держал. Так. От этого у него и уши такие оттопыренные на всю жизнь и красные до сегодня, до сего дня, вот как. Мне доставалось меньше. Я и ростом меньше, и поинтеллигентнее. Был. Серёжа сейчас серьёзный издатель серьёзных журналов, архитектор, организатор, педагог и продюсер, руководитель фирмы дизайна, автор множества проектов, человек совсем не бедный. Прекрасный сын, муж, отец двух дочек-красавиц (на выданье) и юного наследника-блондина, крепыша и юмориста. Вожделенный образец (до сего!) всех девчонок, девушек, женщин, где появлялся. Серёжа. Слаще самого Пола (`битла`) выглядит. Живой наш советский школьный свой (Пол) Маккартни. К чести нашей добавлю, что никто из нас ни из каких соображений не перешёл дорогу другу. Не из-за какой красавицы. А ведь жизнь продолжается, вокруг нас – их всё больше, и они всё моложе, и агрессивнее, завлекательнее, и всё труднее удерживаться… труднее... Нет, не было и взгляда косого. Дружба. Ревностей не было. А адресаты были одни – что делать – по жизни-то  вместе… Другом он был чудесным всегда. Как и все. Мы. Мы дружим. И – до сего… За Битлс – терпели боль. Но любили – и растили волосы, делали клёш из школьных дудочек, вшивая… разрисовывали широкие ремни… Пели “Тачанку” (“Качанку” – мы её называли) – других песен К.К. не знал. Так прошли несколько лет. В этой “Качанке”. Я и сейчас в свои… пою эту песню… Научил. К.К.
Серёжу и по голове били. Линейкой. С оттяжкой (“оттяжечкой”, как он говорил), как он любил. И делал и говорил. Это слово: “c оттяжечкой”. По затылку сзади. Это был Галкин. По истории. Его потом уволили – к девчонкам приставал (на картошке), в 8-ом, когда они уже ~набухли~ (где-то по тринадцать было уже). Доставалось.
Было и рисование и черчение. Хочу сказать, что преподавали хорошо, не было дурацкой детскости, что стало концепцией ныне. Не было этого дурацкого “развития творческих способностей”, что составляет основу современного образования. Учили детей, как взрослых. И это в обычной школе. И был хороший педагог, увлечённый, знающий. Я, не без труда, добывал `четвёрку`.
Композиция, конструктивное построение, цветовое и тональное решение, выявление объёма, работа карандашами, кистями, красками. Всё было грамотно в советское время. Я разучил: полутень, полусвет, свет, блик, свет, полусвет, полутень, тень, полутень, рефлекс. Тон – полутон. Так строится объём… Я даже и сейчас студентам объясняю, вспоминая уроки 4 – 6-го классов. Спасибо. Кто-то же должен был учить. Просто учить. Нет, не жизни, а как рисовать. Вот и учили…
В лагерях были кружки. И я записывался. (Пионерские лагеря, не путай! P.S. – А.К.) И меня там тоже учили. Как что-то там мастерить, лепить, клеить, раскрашивать, связывать, выпиливать, обжигать, выжигать. Да. “Умелые руки”. Да. Спасибо. По-дурацки – но я научился трудиться, что-то делать руками. Уважаю и люблю ремесло и с восхищением нескрываемым любуюсь работой рук. Спасибо. Спасибо.
В детской изостудии Дворца пионеров на Ленинских горах (лучшей студии [по оборудованию и педагогическому составу]) меня учили, нет, не лирике и, как жить, а – гипсам, а – рисовать гипсы. Готовились поступать. Участвовали в международных конкурсах. И это была уже взрослая профессиональная жизнь. Спасибо. Спасибо. Наталья Николаева. Красивая молодая женщина, окончившая только что Пединститут (“Худграф”) – она нас учила, возила в Питер (тогда – Ленинград): по музеям, по дворцам, по городу. И мы рисовали, писали – зимой, на ветру, на снегу, в лёд, в дождь, град. Без перчаток. Много работали. Дети совсем. Детства нет у художника. Он должен научиться. Должен успеть. Нынешнее “развитие образного мышления” – это для детей. Мы готовились – учиться дальше, поступать, жить в профессии. Без всякой морали – учились побеждать – в конкурсах, олимпиадах, выставках, соревнованиях. И побеждали. Спасибо. Спасибо. Наталья Николаевна. Спасибо. Спасибо. Дворец пионеров. На Ленинских горах. Спасибо. Спасибо.
В Училище я поступил сразу. Конкурс был – шестнадцать человек на место. Хотя… Не про мораль скажу, а про учёбу. Рисунок, композицию вёл у нас Седов. Это легенда. Легендарный педагог. Я много шёл и против него. За своё искусство и право видеть и излагать. Так, как мне это виделось и излагалось. Но, сейчас понимаю, что почти вся ``наученность`` – от него. И он занимался с нами, не щадя себя и жизни своей и времени. Он объяснил и продолжил: конструкция, каркас, построение, механизмы движения человеческого тела, тональное построение. Именно он, в те года, говорил и учил композиции – законам, основам и главным приёмам, мышлению, ходам, встречающимся в истории искусств. Делал, что мог. Для нас. И любил нас. Очень. И меня – очень. Спасибо. Спасибо.
Матильда Михайловна Булгакова – всесоюзно известный педагог живописи. Большой друг и мягкий, воздушный, собеседник. Легенда. Нас окружали достойные, воспитанные и талантливые педагогически люди. Спасибо. Спасибо. Матильда – мы называли её просто, без отчества – была мамой нам. Но, она научила нас – серьёзности, вкусу, ориентации на хорошие образцы, требовательности к себе, к материалам, к качеству постановок, которые пишешь. Она просто сидела с нами, с альбомами Боттичелли, Фра Беато Анджелико, Паоло Учелло, Сезанна… листая альбомы… ожидая, вдруг нам нужно будет посоветоваться, показать ей свои работы. И заступалась за нас. На просмотрах. Отбивала от начальства. Как наседка – детей. Любовь взаимная. Спасибо. Спасибо. И научила. Она мне сопереживала и помогала и оберегала, относилась нежно. Эта нежность и во мне.
Их нет больше, Юрия Георгиевича и Матильды Михайловны. Теперь, когда я сам преподаю, я люблю их и ценю их ещё больше. И люблю их, и ценю их. Они знали мою любовь. Я не был не благодарным. Я посвятил им выставку. Недавно. И слова… Слова любви! Что ещё есть у меня? Я – состоялся – благодаря и им, моим прекрасным педагогам, которые выучили меня. Нет, не как жить, а как работать. Рисунку, живописи, композиции. Я ценю и плачу и плачу. В память их я сделал посвящения живописные, поэтические. Когда их уже не стало. Простите. Простите. Все эти двойки… тройки… четвёрки… (Пятёрок не было. И это достойно. Славно. Пятёрка – стыдная оценка. Что я – Босх? Бог? – пятёрки?..) Какие они все были художниками? Я не видел. Я не знаю. Никто из нас, кажется, ничего не видел… Ни одной работы! А, – это важно? Говорят, всё разошлось… Нет ничего… Ни от Юрия Георгиевича, ни от Матильды Михайловны. Ни от других. Нет, не осталось. Разошлись… Ни одной работы. Я не видел… Никто из нас не видел. Есть мы. Спасибо. Спасибо. Есть мы. Есть мы. Спасибо. Спасибо. Есть мы. Мы оставим. Работы… и учеников. Следующих… за нами, Матильда Михайловна, Юрий Георгиевич. Простите. Простите.
В институте были печатники – у которых я учился офорту, литографии, ксилографии – больше, чем у иных педагогов. Спасибо. Спасибо. И за чай и за бутерброды. Спасибо. Спасибо.
Они учили меня обрабатывать медные и цинковые ``доски``  для офорта, готовить лак, коптить его горелкой, затачивать штихеля и травить в кислотах то, что нарисовал, печатать, сушить и нарезать оттиски. Учили шлифовать тяжёлые литографские камни, наносить рисунок, травить опять, печатать опять, сушить опять. Готовить ``доски``  для гравюры… На дереве, линолеуме, картоне…
Спасибо. Спасибо. До конца своих дней – состоявшийся график. Графика – моя `историческая родина`. Куда я всегда могу вернуться, `отступить`, когда мне неуютно, грустно, одиноко, больно. Если не получается… Мой запасной аэродром, моё убежище в мире “всё новых возможностей” “и технологий”. Особенно, печатная. Особенно, печатникам – я благодарен. Особенно, маэстро – Володе Потапову. Володя так и не сказал мне своего отчества. «Хочу умереть Володей», – сказал. Благодарен, признателен. Особенно. Мастерам – печатных мастерских Института имени Сурикова, который я закончил, и, где сейчас преподаю. Реставрацию. И многое, многое другое. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Я не забыл. Я ценю. Я помню. Я всё отдам – им – молодым; я обещаю. Обещаю. Обещаю. Отдам. Не быстро. Не – сразу. Но…   
Были те, кто учил меня реставрации. Нет, не жизни, а приёмам, технике, технологии, ремеслу. Дмитрий Петрович Сыров – `иконе`. Это в музее. Заповеднике “Абрамцево”. Светлана Васильевна Близнюкова – картинам, маслу. Спасибо. Спасибо. Она – в `центре Грабаря`, `ГРАБАРЯХ`. Позже, куда я направлялся на `стажИрование` (от музея), как там говорят, в Центре. И выучили. Я ведь, так и живу, так и зарабатываю – легко… легко… Это мастерство, настрой, ремесло, крепкая школа, без которой нельзя. Вот, что хотел сказать. Это школа, без которой нельзя. И сейчас – я уже стараюсь выстраивать всё в ряд, стройный. Теперь – когда учу сам. Мне хотелось бы – научить их – всему, тому, что умею руками и понимаю головой и знаю сердцем сам. И – это не  – жить, это просто – научить. Кто-то же должен учить. В яслях, садике, школе, студии, училище, институте, музее, центре. Спасибо. Спасибо. Вам – мои педагоги. Низко склоняюсь…
Кто-то же должен учить… Не считая себя маэстро, без амбиций собственных, без перегибов, без комплексов несостоявшегося художника, без травм для тех, кого учишь. Спасибо. Спасибо.
Говорят, понятно теперь, почему в моих работах так много наивного, детского, от примитива, – у меня, оказывается, – “не было детства”. Понятно теперь. Им. Тем, кто любит мои работы. И – ценит их. И любит их. И – ценит их. И – любит. И – ценит. И – думает обо мне и работах моих. Спасибо. Спасибо. Нет, я не умер, как художник. Живу ещё… Живой! Нет. Я – не сдох, как – творческий организм. Нет. Спасибо. Что любите, цените, храните, читаете, приходите на выставки, понимаете, покупаете. Мы – дружим. Мы – ближе, чем все слова, обозначающие близость. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Вам всем. И – всем вам. Спасибо. Спасибо.   
Кто-то же должен был. Взять на себя великую миссию научить. Научить и научить  успевать. От того и слово УСПЕВАЕМОСТЬ. Что успеваешь. От того, что – ты – успел. Тот, кто не успел, не сел в – <…> <…> – уехал без него. Педагог не учитель. Никогда ни Лазарь Тазеевич, ни Наталья Андреевна, ни Евгения Владимировна не учили меня, как смешивать краски и с какой стороны лучше хвататься за холст, какие фразы и книжки подбирать для студенческих научных ответов и работ, чем лучше проклеивать холст для кромок. Нет. Мы говорили о ВЫСОКОМ. Они были и остаются и останутся для меня учителями. Были и те, кто `натаскивал`.  Репетиторы. Где надо было – вскочить в отходящий состав времени: это оценка “четыре”. Пусть и с минусом – но “перейти в другой класс”. Педагог – неприятное. С ним портятся отношения. (Это часто.) Он – строг, требователен. Нет дружбы, панибратства, чаёв, бесед, домашних и сотовых телефонов. Есть телефоны кафедры и деканата, приёмной комиссии. Успевать надо. Это я понял после того, как почти три четверти студентов не могут сделать и сдать задания. Просто сделать. Просто выполнить. Хоть как-то. Совсем не могут. Никак. Ни закончить, ни начать даже… Некоторые… Даже… Я милосерд. Но – всегда успевал вскочить – в закрывающиеся двери последнего вагона отходящего состава. Этому надо научиться. Этому надо научить. Как бы я выглядел неудобно для молодёжи, а – надо. Надо научиться делать то, что должен. Пусть и неприятное. Но – надо. Надо научиться выполнять это `надо`. Научиться тому, чему надо научиться. И успевать то и там, где надо. Ушедший состав поезда, под названием “время”, под названием жизнь. Как часто мы видим такое. Да – не бывать тому. Вы – мои ученики… Вот – состав отходит. Гудок! Рванули!! Все вместе!!!
И – у нас ещё есть время – вскочить в задние захлопывающиеся двери конечного вагона этого последнего поезда… У нас (с вами; а вы – моя жизнь сегодня, на сегодня) – есть шанс – успеть. Есть. Мы должны. На кону – и ваша, и моя – жизни. У нас нет прав – проиграть, опоздать. Ну?!
Кто-то же должен был. У меня были такие. И они учили меня. И выучили. Кто-то же должен был. В моей жизни…
Ясли, сад, школа, училище, институт, музей, центр…
Опять – институт… где я уже не студент… И пишу для того, чтобы… вытащить хоть кого-то… Из этой ямы. Я знаю, мы должны прорваться из этой ямы безвременья. Вырваться. Должны. Мы должны. И это будет. Мы обязаны быть для них не только примером, но и теми, о ком шла речь здесь – `тренерами`, теми, кто учит `делать`, ``делать`` любую дистанцию. Мы должны. Брать любую высоту. И должны. И будем. Приходить первыми. Приходить, доходить любую дистанцию, что бы ни было, как бы ни было – этому учит тренер во первых; во вторых – первыми, а не вторыми, приходить… проходить… Приходить намного и задолго до того, пока покажется (к финишу) – остальные, основная группа, пока появятся “все”. Искусство – это забег – длинною в вечность. Жизнь – лишь короткий отрезок для художника. Краткий фрагментишко. Всё равно – стихи ты пишешь ли, музыку, картины, танцуешь, делаешь фильмы. Запомни – этот забег – длинною в жизнь, длинною в вечность – нет, он не заканчивается никогда… никогда. Никогда. Разве что тогда, когда заканчивается эта вечность, эта вечность. И настанет Рай, где будет уже всё во всём. И Бог Сам будет Богом и Светом нашим. И – не будет больше ничего, потому что – это будет всё. Жизнь Вечная. И воскресения день. Всеобщего. И картины, что ты не написал, и стихи… что ты не успел, и песни, что… И – то, что сгорело… И те, что сгорели… Все восстанут. Всё восстанет. И будет. И мы будем. Все вместе. И не будет уже никакой тьмы и болезни и боли. И войны и голода. Будет Свет. И Светом – Сам – Господь и Бог Твой, Артём. Ты ещё на пути…
Приближай этот момент. Надо. Надо научить их бежать. Добегать до финиша. Научить их постепенно улучшать результат. Научить их бежать быстрее… Ещё… Ещё быстрее… Приходить первыми… Одолевать эти препятствия… те препятствия… любые препятствия… Приходить первыми… Первыми –  до того, как появятся все остальные. Задолго… Задолго…
Это были темы, шедшие без перерыва, как и жизнь, собственно шла…
Ясли. Сад. Школа. Училище. Институт. Музей. Центр… Опять институт, где я уже – педагог.
Кто-то же должен – стоять с секундомером. Быть тренером. Тем, кому не благодарны часто. Тем, о ком говорят плохо часто. Тем, кого не только не любят, а ненавидят часто. Тем, над кем смеются. Тем, кто отбрасывая высокое звание учитель – просто – учит выполнять в срок и неплохо. В срок – и лучше, чем другие. Раньше других и – недосягаемо лучше других. Тот, кто учит жить, побеждая, не взирая на твои данные и таланты, тот, кто не смотрит ни на какие привилегии. Тот – у кого в крови – этот секундомер. Тот, кто владеет тем, что должен передать тебе. Тот, кого ты должен иметь (в своей жизни – обязательно! обязательно!) и встретить обязательно(!), обязательно(!) на своём пути. Тот, кто научит тебя строить форму, расскажет, как натягивать холст, подбирать подрамник, грунтовать, правильно читать живописные слои на картинах старых мастеров, искать… искать… И – быть первым. Стать первым. Встать в ряды музеев. Тесня знатных бездарностей. Это борьба не на жизнь… И ты – должен научиться дышать глубоко и ровно. И – только – прибавлять, прибавлять – с годами, десятилетиями, столетиями, тысячелетиями…
Прости за пафос.
Целую тебя. А теперь – старт…
Как говорят у нас в спорте: – Пошёл!.. Пошёл!.. Пошёл!..            
Кто-то же должен был.
Кто-то же должен.
Кто-то должен.
Теперь это – ты.
Пусть это будешь ты. Раз нет никого. Раз… Никого… Рядом… Нигде…
Кто-то же должен был.
Кто-то же должен.
Кто-то должен.
Теперь – это я.
Я. Я и ты.
Я – педагог. Ты – мой воспитанник. Я – не лучший. Далеко… Но… Да и ты – не лучший. Далеко. Так случилось. Так сложилось. Мы – вместе. Не в лучшие времена, не в лучшей стране. Не среди гениев и талантов и меценатов и знатоков. Что делать – мы с тобой не выбирали – ни родителей, ни страны, ни времени…
Но – в зале – конца ХХ-го – начала ХХI-го не должно быть пусто. Здесь должны быть мы. Запомни. Мы. Не бездарные. Запомни. Люди хотят иметь и видеть – современное себе искусство. Отображающее их жизнь, их время. Их настроение, состояние, любовь. Им нужен – ты, твоё искусство, пойми. Пойми. За это отвечаем мы с тобой: я – воспитатель – ты – ученик. Мы, пойми. Эстафета – от меня – к тебе, пойми. И дальше… Время – идёт без разрывов. Взгляни на стрелки… Часов. Они не стоят. Они идут. Заметь – в одну только сторону, заметь… Как и жизнь наша с тобой. Я – похоже на правду – не проиграл свою жизнь. Мне сорок девять. Ты – много моложе. Не обижайся – бери кисть. Я буду учить тебя с самого начала – от того, откуда рождается в душе то, что назовётся  искусством, что назовут впоследствии произведением твоим. Откуда произрастают творчество и любовь. Как надо дышать и правильно должен смотреть и видеть художник. Какие ему нужны материалы и инструменты. Как идти, стоять, сидеть, держать и руки и пальцы и… Как…
Кто-то же должен был – ставить тебе – `зачёт/незачёт`, не обижайся.
Все эти: двойки, тройки, четвёрки… пятёрки (?) (а ты – заслужишь?)…
Не обижайся – эта дорога – до конца дней – твоих и моих – дней.
Не обижайся – эта дорога – в вечность.
Наберись терпения и воли и любви.
Это – дорога – в вечность.
Кто-то же должен был.
Кто-то же должен.
Кто-то должен.
Кто-то.
Кто.
 
15.09.2007 – 23.09.2007


29          *          УРОК ПЯТЫЙ (пятница): Лиля и Виля. Золотая  свадьба

Мои родители. Правда? подходят друг другу эти их имена. Лиля и Виля. Золотая свадьба. Дожили. Только что справили. И я кричал: «Горько! Горько!», – громче всех, как всегда… (Садист.) Мы – отпрыски, сыновья-дети, сёстры-тёти, внучки-дочки, друзья-соседи, близкие – как всех и назовёшь разом. Эти трогательные два существа – в мире – мне самые дорогие… Родители.
– Ты ученик своего отца, какой ты мой ученик? – сказал мне Лазарь воскликнув, обрабатывая, тонируя бронзу. Я учился у него. Искусству. И жизни. И назвал его – своим учителем. И называл. И называю. По нашему,  (по) кавказскому обычаю – он был прав. Только понял я эти слова много пожив, много пожив… Вновь `открывая` своих родичей уже за сорок, когда мне… Я стал говорить хвалебные тосты на наших общих собраниях, каких немало. Стал признаваться им в любви – по телефону, интимно, наедине. Порядочные, добрые, простые, одарённые, искренние, трудолюбивые… Они жили и живут достойно. Я – ученик своих родителей. Хотел бы быть. Им. Я хотел бы – жить также, прожить так же, как они. Эгоизм – этот корень ВСЕМИРНОГО зла… Они – ведь даже не боролись с ним. Эгоизм? Его нету у них. Жизнь – посвящённая ближним. Жизнь, отданная родине. Оба – инженеры-конструкторы. Высочайшего класса. С массой изобретений, медалей, сертификатов, грамот, наград, орденов…  «Музыка – в твоих чертежах, Лилита», – говорили моей маме восхищённые сослуживцы. «На твоих испытаниях – никто не погиб, Виль», – поднимали за моего отца десятки лет рюмку разведённого авиационного спирта лётчики испытатели всего ряда реактивных самолётов фирмы Туполева. От Ту – 104 до Ту – 144, от первого реактивного в мире – до первого в мире сверхзвукового пассажирского лайнера, покорившего рекордные скорости, высоты, пространства. Главное – никто не погиб. Все – герои – целы. А они герои – эти лётчики – эти испытатели.
Теперь – место, где я родился – звучит с особой гордостью – город Жуковский, всемирно известно. Город авиаторов, испытателей, аэродромов, изобретателей, романтиков, исследовательских институтов, научных центров и воздушно-лётных полигонов, город мечты, взметнувшейся  высоко, ввысь. Город покорителей неба. Город неба! Неба, ставшего ближе, (Гребенщиков) ближе, дороже, роднее. Город, в котором родился я. (Почти пятьдесят лет назад.) Теперь – это место – звучит во всех новостях EURO||NEWS. Теперь – это место знают все (в мире) – город Жуковский! Город будущего! Город лётчиков. И испытателей. И мой. Родной. В котором родился я. Город Жуковский.
(Сохранился роддом. Мы мимо него проходили недавно с мамой. Шли в ведомственную больницу. К отцу. Где он лежал. На обследовании, готовясь к очередной, серьёзнейшей, операции.
– Вот здесь ты родился, – улыбнулась мне.
– А, где табличка?
– Как? Ещё не повесили? Зайди-ка, выясни.   
Юмористка. Такой и осталась. Любит подколоть. Как и всегда. Я – в неё. И в отца – героя и храбреца. [Хвастунишки и хитреца.])
Можно гордиться. 
Мама изобретала какие-то сверх||радары, сверх||системы (дальней радиосвязи[?]), защищавшие нашу страну от нападения с воздуха. Прошло тридцать лет (она давно уже `на пенсии`) – только приступили к производству защиты, какую она изобрела, по её чертежам и замыслам. Между хозяйскими делами, нашим воспитанием она создавала чудеса технической современной обороны. Я спокоен – если страну будут защищать её радарные установки. Изобретённые ею – тридцать лет назад – они не сдадут ничего, и – никого, сбоя не будет, конструкции (её) – музыкальны(!): можно ложиться спать спокойно: спи, страна.
На дачном посёлке (ведомственном), где папаша, к старости (всей семьёй [с]копили денег) прикупил вожделенные “6” соток, народ – его бывшие сослуживцы – строят местные дворцы-“фахверки” – хоромины-громадины. «Я со всеми поссорился – они всё разворовали, всё развалили; я – бил им морды; я сказал им: “Так нельзя! Что вы делаете! Вы – преступники! Вы – развалили страну! Вы уничтожили нашу советскую  авиацию! Вы – всё растащили! Вы всё своровали…”». Он бил им морды… По-настоящему… Старик.
Его уволили. С трудом. Случайно узнав, что у него – инвалидность, с которой он не имеет право работать. Не сразу. Он не сдавался ещё много лет, ходив на предприятие. Киракосов его фамилия. Как и моя.
Тяжёлые боевые машины «Ту» – 116, бомбардировщики дальней стратегической авиации, стоящие на вооружении и посейчас, несущие ядерные заряды на борту, и возобновившие так недавно, опять, свои регулярные боевые вылеты-дежурства, тоже – плод и его стараний. Он умел и бить, мой папа. Не такой уж и подарок…
(Всё надёжно, как и десятки лет назад, когда они только сделали и пустили в жизнь эту машину – «Ту» – 116-ый. Не поэтому ли, так весело и задорно, с азартом несколько даже, я бы сказал, ведут эти корабли, нынче, в телевизоре, два больших друга, два главных чекиста и управленца нашей страны, два “главкома” – Путин и Иванов? Охота порулить? Что это – лодка под водой подводная? [Ею они уже усладились – науправлялись.] Дорвались. “Картинг” что ли?.. В Сочи?.. На Олимпиаду уже?.. Полетели?)
Последнее его завещание, духовное, так сказать, – первый в мире экологически чистый самолёт, работающий на водородном топливе. Гражданский. (Новый вид топлива? Открыт? Чистый? Экологически?) (На воде? – я мало в этом понимаю…) Опытный образец, прошедший все испытания. Был продан. В ельцинские года. За границу. И технологии. Все, всё – вместе с опытными образцами. За эти, прошедшие двадцать лет, никто на Западе так и не смог поработать толково с купленным. Что-то довести, в чём-то разобраться. О продаже, в своё время, писали все первые полосы центральных газет, типа “ИЗВЕСТИЯ”. Дело растворилось… Как и всё…
До этого – были “системы спасения”. Гражданской и военной авиации. Он занимался этим. Нет, – никто не погиб. Ни на одном испытании. Ни в какие годы, ни на какой машине. Ни на военной (они называют это – “боевой”), ни на гражданской. (Лётчики называют `самолёты` `машинами`.) Когда трудно было – он садился сам – вместо лётчиков – испытателей. Инженер-конструктор и ведущий инженер, куратор и организатор многих совместных, современных ему,  разработок.
Папа – красавец. Герой – бивший всю жизнь всяких гадов и мерзавцев, подонков, шпану, бюрократов и дегенератов, воров в законе и уличных милиционеров, обыкновенных хулиганов, зазнавшихся спортсменов: борцов, боксёров-профессионалов, тяжеловесов, он запомнился всем, кто его повидал однажды – боровшийся за правду и людей с произволом и фальшью. Его фотографии – самые выразительные из всех. Настоящий рыцарь. Смелый, мускулистый, отчаянный, благородный, гордый, победоносный, завораживающий. Нельзя не полюбить. Она правильно выбрала, согласилась. Я понимаю маму. Никого другого я себе и не отметил в фотографиях. Только папа.
И мама. Правильный выбор. Они поженились на третий день знакомства…
После Третьяковской галереи.
(Не потому ли я – художник?)
Правильный выбор. Я часто благодарю их. За себя. И от себя. Молодцы. И – молодцы. Пятьдесят лет…
Мама – играла так, что у нас часто бывали и заслушивались её игрою известные композиторы, музыканты. (Не стану перечислять звучные и статные и красивые имена. Тут была и ещё одна интрига – моя славная бабуля. Известная красОтка и кокОтка. Правда, это – и из-за её красоты – матери моей матери, моей бабушки, ослепительной и легендарной женщины, так много очарованных и знатных душ нашёптывало комплименты девушке-Лиле. [Мамочке моей дорогой, любимой.]) У нас дома стоял большой концертный рояль “RЁNISСH”. Лилита, трезво оценив свои способности (к чести её сказать, в отличие от бабушки моей, её матери, родни многочисленной и – знатных, известных деятелей музыкального тогдашнего мира), – выбрала технику. «Её конструкции – изящны, легки, красивы, лаконичны, поющие, звучат», – отзывались о её воплощённых проектах коллеги.   
Лилита – удивительная девушка. Глядя на фотографии старых лет, где ей восемнадцать, я отметил, что полюбить я смог бы – только такую девушку. Огонь в глазах, усмешка (она была дикой шалуньей, озорницей). Поэтичная. Музыкальная. Весёлая, “с грустинкой непонимания”. По-настоящему красивая. Сложная, строгая, с глубиной. С `ранами` в сердце. И на сердце. Я отмечал только её, только её, с длинной косою, в отцовских блузах длинных… среди сотен, тысяч лиц, увиденных мною на фото сталинских времён, тех лет. Дерзкая к несправедливости, смелая во всех своих решениях. Честная. Честная настолько, что небо над ней – всегда – ясное… Лилита – верная жена, подруга, дочь, мать, бабушка… уже.
– Какая пара – золотая пара. И – дети – хорошие (Это про нас уже. – А.К.), – про них, качая головами вслед…
Вчера – они – уже совсем не молодые, не здоровые, передавали мне в метро пакеты зрелых яблок (сладкие! Вкусные такие.), что вырастили на своём, не расширившемся (так и) участке. Наш дом – самый ``плохой``, скромный, нет, он стоит, не разваливается, просто он – “садово-дачный”. Не восьмиэтажный, с охраной, с тучей иномарок при дворе (всех сортов и моделей и назначений [и `рас`]), за трёхэтажным забором красного отборного кирпича, под колючей проволокой, с током по ней… с собаками дикими (по характеру и настрою), для – “порыва” чужака… Нет. Нет, скромно так… Яблоки – сладкие… Как эти – пятьдесят лет, проведённых ими вместе. Отдельный рассказ – про каждого из них – в отдельности. Про каждого… Нет, не по тому, что они мои родители. А, по тому – что в этот век мракобесия – не будучи ни верующими, ни правоверными (коммунистами? христианами? кем [-то] ещё?) – несли людям тепло, свободу, талант, добро, заботу, понимание. Несли – в жизнь, в мир – здравомыслие, здоровье, воспитание, семейные ценности, национальные ценности, профессиональные ценности, человечность свою, внимание, понимание…
Я – не сын своих родителей, нет, я только мечтаю (и намечаю себе) стать достойным называться этим высоким званием. И не только по тому, что у меня нет всех этих высоких государственных отличий и, ни в каком приближении, я не обладаю и намёком на те великие и многочисленные достоинства, что есть у них, Лили и Вили, удивительно дружных, слаженных, нашедших друг друга… а по тому, что мне ещё только предстоит (только) – идти их путём: порядочности, согласия, нравственности, несмотря на все мои “верования” и искусства…
Провожая взглядом две усталые фигуры совсем не здоровых людей, но, с такой улыбкой машущих мне с противоположной платформы (метро), я подумал, улыбнувшись: а ведь через девять месяцев (с ``копейками какими-то``) рожусь я… Мне будет пятьдесят.
Ого! ещё есть время: девять месяцев… с копейками какими-то…
Лиля и Виля.
Золотая свадьба!

23.09.2007 – 26.09.2007


30          *          УРОК ШЕСТОЙ (суббота): “Центр” и “периферия”. Амазасп и Артюша. Два пути

Так назывались наши художественные объединения. От которых не осталось и следа. Так звали двух моих дедов. Одного я не знал, не видел, вообще. Другого помню, почти подсознательно, в ощущениях, знаю и общаюсь, как мне кажется, и сейчас. И – посейчас.
Два пути. Два принципа. Два хода жизни. В центр. И – от него.
Четыре темы, перемешиваясь, строятся – в одну мысль. Дуалистически направленную. В вывод: иди во все стороны сразу! Чтобы придти туда, куда… Четыре стороны света (Света) ждут тебя. Идти… Чтобы идти…
Чтобы сошлось – в тебе.
Чтобы сошлось – на тебе.
В сердце…
Четыре темы. Четыре крыла. Два пути. Две эпохи. Все стороны сразу. Света и Креста. Сходятся. Пересекаются в тебе. На тебе. В месте схождения, пересечения – ты. Я!
“Центр” и “периферия”. Амазасп и Артюша. Два моих деда. Два художественных объединения, коих и я был участник.
И – в центре – я. Соединяющий.
Перестройка… На “заре”…
Сталинские годы… До “войны”…
Мой дедушка – Артюша – был видным революционером. Артём – его звали, называли. И я – в честь него. Был темпераментен, любил женщин, бегал, говорят, всё время с маузером. Доставал его часто. Ушёл в итоге от бабушки (Ани), женился на молодой, как это часто бывало с знатными высокопоставленными партЕйцами. (Как это бывает с ними [часто] и сейчас.) Схватили его, пытали. 37-ой. Он никого не “сдал”, не назвал. Ни в чём себя виновным не признал. Расстреляли – то, что осталось от его тела.
Тбилиси город маленький. (Тогда моя семья жила там.) Об этом, об Артюше знали все. Что он герой. Что он не сдал никого, не признал вины своей. Назвался и умер (был убит) честным коммунистом. Тбилиси – город маленький. И это обсуждали все. Артём его звали. Его звали Артём. Как и меня.
У папы рос брат. На соседней улице, через дорогу. Куда ушёл Артюша – к молодой женщине – из аппарата ЦК, кажется. Они виделись. У нас в Москве. Уже. Дружили…
 Они виделись. Мальчиком его видел и я. Камо его звали. Назвали в честь революционера Камо. Папа мой – Виль, но не английское – Вилли, а, в честь Ленина – Владимир Ильич Ленин. Тётя, сестра папы – Октябрина – в честь Великой Октябрьской Социалистической Революции. Это были настоящие коммунисты, поверь. Посвящённые революции люди. Как Богу – мы, христиане. Поверь. Поверь.
В (наш) дом моей бабушки Ани, папы, тёти до последнего (пока не умерли; долгожители – кавказские) приходили настоящие принципиальные коммунисты тех времён. Шумели, пели, гуляли, пили, веселились, жалели, что Сталина больше нет – умер бедняга, задушили. Берия, кажется. Что-то подобное… Подушками что ли?.. Как царя..? Хорошо, маузеров не висело у них по бортам, а то бы… Лихие ребята! Красивые женщины! И у них какие-то особые – залихватски-сексуально-ковбойские отношения. Не сексуальная ли эта была революция, “Великая Октябрьская”?.. Вы не задумывались? а? У меня сложилось ощущение, что ребята зарядились здорово! На всю жизнь! Огонь в  глазах! Желание! Желание! (Хотя – уже – старость…) Желание! – перекрасить этот мир! По-ленински, по-сталински, по-своему! Огонь! Огонь! в глазах! Их! Красный стяг! Поле битвы! Жизнь – зарницы…
Бериевский сынок, с которым папа виделся часто, у школы (им было лет по десть – одиннадцать), стал дразнить и задирать папу: “сыном врага народа”. Папа избил его. Крепко. Или, даже, очень крепко.
Его посадили в “кутузку”, как он говорит. Голого, с крысами, пол был наклонный, и сверху – текла ледяная вода. Метра не было в камере. Собственно – ни сесть, ни… Он – бежал вверх! Выжил. Это длилось трое суток. Спасли его. Вытащили. (В Тбилиси были и те, кто “пас” моего отца, помогал ему с детства, друзья отца, матери, родственники, влиятельные в ЦК и ГБ люди – помимо Берии.) Он выжил! И стал боксёром. Одним из лучших в той стране, СССР. Он был бесстрашен. «Это профессиональное, от бокса», – говорил мне он недавно о том, что никогда не “думает о последствиях”, никогда не боится, никого не боится, когда наносит удар… В четырнадцать он был уже чемпионом Грузии. По версии “среди взрослых”. Его пригласили в Москву. Ночами – дрался в боях без правил. (Были и такие, оказывается в те славные года.) Зарабатывал, да и так, для души, что говорится, любил, наверное, противоборство, противостояние, первенство, как таковое. Там уж не было – “весовых категорий”, “видов единоборств” и, тем более, “правил”. Где это происходило? Да там же, где и обычно – в спортивных клубах, боксёрских и борцовских залах, в лесу. По ночам… Открывались двери… Закрывались снаружи… Гасили свет, так, чтобы с улиц и дворов ничего не было видно… Ночь… Бои без правил… Всё тихо… Начинали… В тишине…  Там били без правил… Папа научился защищаться…
“Прежде всего – защита; защита, сынок. Ты должен научиться защищаться. Чтобы потом защищать других. Ты должен научиться защищаться. Двигаться, закрываться. Работать сериями. Ты должен быть неожиданным, смотреть в глаза. Глаза – главное. Глаза тебе скажут – куда он будет бить, куда пойдёт рука. Смотри всё время в глаза. Смотри широко – и на ноги. По ногам узнаешь – что он будет делать. Ноги выдают… Ты должен быть психологом, чтобы выжить. Знаешь? – они жестокие! Я никогда и никого не бил так. Так, как они, сынок. Как они, сынок. Так, как они… Они – жестокие!  Эти… тяжеловесы все! борцы! бойцы! гимнасты! Вообще – никогда никого не бил. Я играл. Игрался… Играл. И выигрывал. Эти тяжеловесы… Эти борцы… Были гимнасты… Тяжелоатлеты… Они не должны в тебя попасть. Ты знаешь, как они бьют? Они не щадят никого. Они убивают. Своими ударами. Посмотри – я изувечен ими. Если бы попали в меня (как следует! один раз хоть! как следует!) – меня бы больше не было. Я защищался. И ни один из них – не только не уложил меня, – не попал! Если бы попал – не было бы ни  тебя, ни братика твоего, ни мамы у вас, ни…
Они не смогли одолеть меня, сынок. Ни Сталин, ни Берия. Не все те, кто бил. Они не смогли уложить меня. Уложить меня, сынок. Уложить… А их я не бил сильно, сынок, сын. Бить человека по лицу? Это же… Дикость какая-то?.. Бесчеловечно. Бить по лицу? Лицо… Это же… Красиво!.. Как!   
Тогда ведь не было международных соревнований – нас не пускали. Сборная СССР – была. Я в неё входил. Это суперпрофессионалы. Лучшие бойцы мира. Мы знали это. Это знали и в мире. Бойцы знают друг о друге. – Всё. Думают… Друг о друге… Мечтают встретиться. Наша сборная – была – лучшая в мире. Хоть, не встречались, не бились с командами других стран. Атлеты, гимнасты, борцы, желающие… –  мы встречались и с ними. Нет! не за деньги дрались – нам было ИНТЕРЕСНО: КТО СИЛЬНЕЕ?? Мы? Они?
Мы дрались!.. Почему?.. Нет! Не за деньги! – Это знаешь, – противостояние! Это – борцовское! бойцовское… Мы были молоды!”   
В свободное от этих занятий время – учился (блестяще!) в Бауманском. Отец.
К нему обращались часто. Он наводил порядок. Часто разбирался с ворьём, хулиганьём, бандюгами, начальством, бюрократией – то, о чём я поведал (уже) выше. Разгружал вагоны, ходил по ресторанам, выставкам, концертам. Увлекался, конечно, женщинами. У него был мотоцикл. Ему он очень помогал (в этом вопросе). На нём он и разбился. Когда ехал к одной из своих пассий. Куда-то за город, кажется… Павловский Посад? кажется... Врачи отказались оперировать. Он вырезал (удалил) сам себе без наркоза все осколки, вошедшие в ногу. Металла – от разбитого мотоцикла. Без наркоза. Резал сам – себя. Никто не знает – как это было, как он делал это. Все знают – он встал на ноги. На обе. Чего никак не предполагалось. Врачами. Да и близкими. Теми, кто уже рыдал по нему. Бритвой. Обыкновенной… Он резал себя – обыкновенной бритвой. Никто не знает – что он делал с собой. Никто. Работа была ночами. Когда все спали. Пациенты, врачи, родня. Ночами – как – “без правил” бои… Врачи отказались верить в это… Родня тоже! Он встал – чтобы биться!
«Ты должен вставать, всегда вставать, сынок. Человек должен – вставать, обязательно – вставать. После всего… После всего, что с тобой делали. После всего того, что бы они ни сделали с тобой. После всего… – вставать! вставать! вставать, сынок. Вставать! Вставать! А ты знаешь, что они делали со мной? Я вставал… всегда вставал. Как бы не приходилось мне. Туго. Сколько бы их не было. Да, неожиданно нападали, сшибали с ног… Начиналось… Били ногами… Тяжело… Били всем, чем могли. Были и ножи. Нет, пистолетов не было. Пистолеты были только у воров в законе. (С этим тогда было строго. Сталин следил… Берия следил… Не то, что сейчас.) Встречался я и с ними… С ворами… Встречался, да, было дело – и с ними… Я – защищался. Я защищался. Да. И – со мной ничего поделать не могли. Не смогли. Никто! Никто… Но я защищался, закрывался. Научился. Меня называли гениальным… Меня называли ГЕНИЕМ. ..! Гением защиты.  Я вставал… Удавалось… Как бы ни били они – я вставал. Сколько бы их ни было: десять, двадцать, тридцать..? Надо вставать, сынок. Надо вставать. Надо вставать, сынок. Вставать – в рост. В рост, сынок. В рост. Защищаться, да. Защищаться, да. Ты должен научиться защищаться. Да… – это – да..! Ты должен уметь. Ты должен научиться этому прежде всего. Прежде всего. Как бы ни было трудно, запомни, – ни один из них не должен в тебя попасть. Ни один… Пропустишь удар… Всё! Ни одного удара – в тебя – нет, не должно пройти. Защищайся. А – потом – вставай! Вставай! В рост. Ты должен стоять. Чтобы бить. Хорошо. Стоять надо на двух ногах. Обязательно… Я начну тебя скоро учить… По-настоящему, сынок… По-настоящему… – и он делает два обманных движения мне, мне, взрослому дядьке, – восьмидесятилетний старик – и – третьим показывает, как бы ударил; знаком расшифровывает свой удар, неожиданный, точный – в открывшееся место. – Вот видишь?! Сынок!.. Эх ты!.. Слабота!.. Слабак ты – сынок. Позор. Кто учил тебя? Где ты воспитывался, – шутит. – Встретился бы ты мне тогда!.. Видишь, что такое серия? Как надо обманывать? Вот – я показал тебе… А бил – в другое… А – смотрел – в третье… И – ещё – бил… Надо встречать. Встречать, сынок. Когда он идёт на тебя. Горой всей. Надеясь раздавить всей мощью. Встречай! Встречай их – встречным. В голову. Они рушатся, как старые здания, вмиг. Гнилые – изнутри. Я, даже не оглядывался, поворачивался – уходил: я знал: он не встанет… эта громадина… этих мышц. После этого… такого… – не встают. Головой надо думать, головой! С юмором… Надо быть!.. Надо бить!..  А, не как эти – нынешние, безголовые – “молотобойцы” я их называю. Им – надо убить. Бокс – игра! Надо делать всё легко! Воздушно! Это же сцена. Театр. Игра. Танец. Смотри, – и он показывает мне – танец ног, сложный, как орнамент наших персидских ковров ХIХ-го века, от деда и бабки моих, что висят у нас на стене, “приданное” моё от родни – на стене (хотя я и женат уже четверть века). – И – вставать, не залёживаться… Вставать – что бы ни было, как бы ни было, сколько бы их ни было: только трусы идут такой гурьбой, толпой. “Вставай!! Вставай!! – говорил я себе, – Ты же – Виль! Вилли! Вилли Киракосов!” И вставал… вставал…  А, когда я вставал – они разбегались. Я – ловил потом. Их. По одному. Я встречался с ними. По одному. Со всеми. Потом – встречался с ними – по одному… Ты знаешь – это – подонки… Это же – подонки! Трусы! …И – трусы!.. Только собравшись в стаю они и могут нападать. Щенки! Да ещё и с кастетами, железками, ножами… Вставай! Поднимайся всегда, сын мой! Ты же – мой сын, сынок».
Авария. Катастрофа. Разбился. На куски. Собрали.
Собрался сам.
“Разбился” – так говорили. Но – выжил. Это уже видели. Он стоял перед глазами. Перед всеми. Живой. На двух ногах. На своих. Готовый биться дальше. Разбился. Выжил. Но – выжил.
Но, тоже, выжил!
Выступал! Вернулся на ринг! Дрался! На улицах и!..
Уже на последних курсах бериевкий сынок, следивший за отцом, его успехами, научными студенческими работами, за спортивной карьерой, предложил отцу работать у него – он возглавлял к тому времени какой-то важный научный центр по разработке ракетного оружия – бериевский сынок. Отец отказался – его выбрал Туполев. Знаменитый. Андрей Николаевич. Он выбрал Туполева.
Вот и помирились. Говорят, он был неплохой парень и очень даже умный – сын Берии. Так отец о нём говорит. Теперь. Сейчас.
Но… помнил, судя по всему, – всю жизнь. Отца. Моего. Этот бериевский сынок, что дразнил тогда моего отца. Я горжусь. Тем, что я – сын человека – который оказал серьёзное, посильное физическое сопротивление режиму, Берии, Сталину. Не словами – через полвека (в журнале «ОГОНЁК», к примеру), а кулаками – на улицах! в тридцать седьмом. И ему было – одиннадцать. Или десять?
Эта линия – от отца – в центр. Прямая и яркая. Бить, а потом спрашивать.
Отец так и не спросил о судьбе дедушки. Все знали. Всё знали. Отец не подавал на реабилитацию. Зачем? Прислали сами. В Перестройку. Он не сдал партбилета. Когда это делали все. Вслед за Ельциным, швырнувшим его Горбачёву. Он не хаял то, в чём жил. А я то, что строил и построил он. И – мать. Нашу страну. Какая бы она ни была. А какая она была (и есть) – мы знаем. Он не “гнул” её, когда она гнулась. Он не “пачкал” её. Когда это делали все. Он ждал (и говорил мне): «Они вернуться: ты не знаешь их просто. Не болтай лишнего. Не связывайся ни с кем. Они вернуться. Я их знаю: они страшные. Это страшные. Ты не знаешь их. Я столкнулся с ними – в тридцать седьмом. Я проучил его – этого сына Берии. За отца. Я отомстил. За мать. Ты знаешь? Они ведь увезли её… Потом привезли. Положили. Еле живую – твою бабушку – Аню. Мы оставались без отца, без матери. Эмма (сестра Октябрина) выходила её. Эмме было тринадцать. Это она меня воспитывала дальше. И следила за мной. Ходила на соревнования. С подругами. Кричали: “Виля, давай! Виля, давай! Виля, вставай! Виля, вставай!” Как я мог не встать? после этого… Это она подняла маму, Эмма, твоя тётка – твоя великая тётка. И её все знали. В нашем городе. Знают всё. Он – маленький – Тбилиси. Мама выжила. Знаешь, как Эмма ходила за ней!.. Следила за ней!.. Её привезли – маму – всю избитую, переломанную. Она выжила. Она занималась всю жизнь беспризорными детьми. И – мы – с ними, с ней, с сестрой, с твоей тётей. Она меня и воспитала. Беспризорные дети – и мы. Твоя бабушка, Аня – с ними, с нами. Одна. На всех. Детдом – она была директором. И воспитателем. Единственным. Крутили сигареты. Продавали. Так подрабатывали. Голод был. Ездили в горы. Работали. Зарабатывали себе картошку, капусту, другое… На целый год! Возвращались – уже с овощами. Мы – и – беспризорные… Мы – с ними. Бабушка не делила нас. Помогали бабушке. Особенно, твоя тётка. Эмма. Октябрина. В честь Великой Октябрьской Социалистической Революции. Набирали еды – всем Детдомом. Одна семья… Мы не делились. Нас и бабушка твоя Аня не делила. Все были – её дети. Едой – да, делились, да. Еды… На целый год! Зарабатывали сами. Не выжили бы… Что-то ели… Тяжело было! Эти-то? Страшные? Те, кто били? Знаешь, они вернуться…»
И – они – вернулись!..
Взгляни!..
В лицо! – серым людям!..
В штатском!..
Убивают!..
Свобода убивать!.. Хватать!.. Унижать!.. Забирать всё!.. Что понравилось!.. Земли!.. Квартиры!.. Детей!.. Жён!.. Возлюбленных!.. Заводы!.. Аэродромы!.. Республики!.. Края!.. Районы!.. Города!.. Области!.. Министерства и ведомства!.. С персоналом!.. С людьми!.. Со всем населением!.. Со всем имуществом, коммуникациями, связью, инфраструктурой, живностью, душою.
Рабство вернулось.
Отцу уже восемьдесят. И – что уже он может? В этой стране, где поумирали почти все честные люди. Не своей, и своей смертью. Что он может! Глубокий больной старик! Звонить по тем телефонам, которые давно изменены. Звать тех людей, которых нет уже четверть века! Переживший всех своих друзей герой. Отец. Но, он предлагает себя. Он, всё равно, вступается. До сих пор – бьётся. И – звонит… И – просит – к телефону тех людей, своих друзей, которых уже нет, нет в живых, уже, как четверть века…
Но всё равно – одевает ордена – и идёт… в эти всякие места, где его уже не ждут. Просить за тех, кто не понимает, не помнит, что он – совсем уже не тот, не тот!.. каким был раньше!.. Виль!.. Вилли Киракосов!.. Так объявляли его перед боем!.. Виль. Вилли. Киракосов. «“Вилли Киракосов” – наилегчайшая весовая категория…»
Он идёт в центр. Где власть. Где начальство. То, что пытало его. То, что хватало его. Туда, где сидят те, кто хватал, пытал. И его. Да, кто боится его? Не отца? Начальство я имею в виду. Отца боятся! До сих пор! У него точный (поставленный, как рука и слух в музыке) удар. И, обычно, его хватает – одного! Удара и отца! Бьёт точно! Неожиданно. Входит один. Кода не ждут. Тихо. Кабинеты? Должности? Охрана? Уголовный кодекс? Он их всех знает. Знают и они его. Один на один. Как и всегда. Как и всё должно быть. Тихо закрывает дверь за собой. Улыбаясь. Всё так – честь по чести. Как и на ринге – честно. На ринге. По правилам. Правилам чести. По которым никто не дерётся. Не дрался. И не собирается, судя по всему. Честь – кодекс бойца – вот его правила. «Я бью по правилам, только по правилам (Знаешь? – привык!) – и на улице тоже. Я никогда никого не бил – вне правил. Да, и, вообще, – как можно человека бить по лицу? Это же дикость! Это же варварство…» – говорит мне отец, пацифист и великодушный добряк. Дверь за ним закрывается. Обидчик – один на один с ним. Один на один. Как и должно быть на ринге. Жизнь – ринг. Сцена. Танец. Игра. Бой.
Всё решается быстро.
Поворачивается – и уходит.
Эта линия – в центр. В ворьё и жульё, в жлобьё и хамьё. Эта линия – в …… (я хотел сказать в “Кремль”; почему не сказал? не знаю? испугался?)! туда, где они все сидят. В своих креслах и кабинетах. Отделанных костями миллионов. Усопших – ЖЕРТВ.       
Эта линия – в центр. На центр. Отца знали в стране, в Советском Союзе, в ЦК, в министерствах, в ГОСПЛАНе. Он гордился этим. Он хотел (быть известным, чтобы его знали). Он работал (и для этого – извиняюсь, папа). На нас, на родину, на страну. Он был коммунистом. Мне не стыдно за него. Я горжусь этим. И, когда, в ельцинские года коммунистом стало опять опасно быть и жить, как до революции, и считалось хорошим тоном оскорбление и идеалов, и людей, отец встал на защиту и идеалов, и людей. Коммунистических и коммунистов. Над ним смеялись. Всей интеллигентской просвещённой братвой. Глубокий старик, весь больной от перенесённых в жизни побоев и боёв (боксёрских, уличных, без правил, жизненных). Только стержень внутри. «У мужчины должен быть стержень. Внутри», – говорил мне известный журналист, писатель Артём Рондарев (“CИРИН” – псевдоним. Из “Московского комсомольца”). Стержень есть! Стержень остаётся! От таких людей остаётся – стержень! Живой!
Таков отец, дед – Артюша. Такова – линия эта.
Мой дед – Амазасп – другой. В четырнадцать – еле, чудом – спасся – от резни в городе Ване (ныне Турция). Мой род – столетиями жил там, где по словам историков, вокруг озера Ван, на Армянском нагорье, до нашей эры, веке в пятом стал складываться мой народ – армяне, армянский, стало образоваться Армянское государство, царство, княжества.
Двадцать пять столетий – мы, армяне – мои предки – жили там.
До пятнадцатого года… Года резни, геноцида… Нового века, того, двадцатого…
Он один спасся из семьи – голый. После долгой и героической обороны очаг сопротивления в городе Ване, где жила тогда наша семья, был подавлен. Ему удалось добраться до расположения русских войск. Пятнадцатый год. Потом был – восемнадцатый. Сардарапатская битва. Он участвовал. Весь народ участвовал. Дети, духовенство, женщины, старики... Если бы не было победы в ней – не было бы и народа. Армянского. Всё закончилось бы. Вырезали.
Амазасп добрался до Тбилиси. Через какое-то время получил хорошее образование. Открыл красильные мастерские. (Не оттого ли я – художник?) Изобретал рецепты окраски тканей, меха, кожи. До сих пор – у нас хранятся вещи, сделанные в его мастерских. Рецепты его оказались ценными, технологии – нераскрытыми. Разбогател. Женился на самой красивой женщине Тбилиси. (Такой негласный титул моя – другая бабушка – Макруи, что в переводе значит “Чистая”, носила лет до пятидесяти, и – редкий мужчина не оглядывался ей вслед.) Родили трёх детей, купили квартиру, обставили. Дедушка стал одним из самых состоятельных людей города, всего Кавказа. Живой капиталист! Как это возможно было тогда, при Сталине? Оказывается… можно! Возможно! Работал день и ночь. Что-то придумывал ещё. Это помимо красильных мастерских. Богатством не швырялся, копил. Складывал. Прятал. Старался накопить для всех – на все будущие года. Вкладывался в образование, воспитание. В книги. У него была лучшая не только жена, но и библиотека. Бабушка полюбила старые вещи. Сейчас это называют “АНТИКВАРИАТ”. Она была из деревни Ахалцих, тоже в Грузии. Из очень богатой семьи. Замуж вышла в шестнадцать. (Кажется, и шестнадцати-то не было? Это – тайна!..) Тоже талантливая: делала шляпки дамские, чертила чертежи, вязала на заказ (то, что мы бы назвали сейчас – модельным бизнесом), разработала и “выпускала” сама (своими руками) хозяйственные крепкие сетки (для кавказских базаров! где много берут фруктов и овощей! это актуально!), вышивала, ткала, плела. У меня сохранились шедевры её фантастических кружев, орнаментов – скатерти, пододеяльники, наволочки, полотенца, платочки, фрагменты... Деревенская девушка. Фантастическая хозяйка. Влюблённая в мужа. Воспитывала детей. Помогала родне. Была “куратором”, как бы мы сказали сейчас, всех дедовых благотворительных дел. “Бухгалтером” – мы бы сказали сейчас. Деду было за тридцать. С чем-то там… Когда он женился. Он был уже тогда известен везде. Богат – и это уже знали. (НЕП-овские времена.) Он был популярен, уважаем. Его призывали быть “третейским” судьёй разные группы людей в Тбилиси. Национальные общины. Его слушали. И слушались. “Авторитет” – мы бы сказали теперь. Если бы это слово не было так криминально испачкано. Оказывается, в сталинские года было и такое… Это – негласно было, неформально. Он считался человеком с совестью. И был таким, с совестью. Слыл взвешенным, справедливым, честным – светлая голова. Блондин. Глаза – зелёно-голубые. Рослый. Длинноволосый, поэтический. (Не в него я, – АХ!! ) Он только раз увидел её, мою бабулю. (И шестнадцати не было ей!.. А, было ли – пятнадцать?) И сделал предложение. Через знакомых. Всё как полагается: честь по чести. Она ответила родным, бабуля моя, красотка моя: «Мне всё равно – хотите выдавайте». Выдали. Ослепительная пара! Была! Деда хоронил весь город. Благодарный…
Даже границы открывались перед дедом. За деньги. Ему предлагали уехать. В любую страну. “Граница на замке” была только для бедных. Макруи отказалась, моя бабушка славная: «Зачем? Амазасп, нам и здесь хорошо. Куда нам? ехать…» И это ещё одно, что я никак не могу простить ей. (Шутка. Конечно. Но…) Из-за границы в нашу семью шёл поток красивых вещей. Граница была, кажется, иранская. А вещи были разные: французские, персидские, китайские, русские, турецкие, немецкие… Оказывается, было и такое – при Сталине. Сталинские годы ушедшие… Часть родни дед, всё ж таки, отправил за рубеж, заграницу. Соображал!..
Дед успел не только это. Он был богат. Достаточно. И – предостаточно. Он дал высшее образование своим детям, многим своим молодым родственникам. Он поддерживал – содержал – многочисленные нуждающиеся семьи родственников, знакомых, друзей. Людям нечего было есть, нечего было одеть (о!! – в не современном звучании этой фразы, дамы), негде было жить, негде работать. Он выкупал людей из тюрем, из застенок. “Крыша” у него была (и тогда это было так, как сейчас). И милицейская и ГБ. Бабушка (моя милая!!) рассказывала, что раз в месяц, регулярно, приходил человек, в форме – за деньгами, к Амазаспу, в мастерскую. Пакет был уже готов. «“Батоно” (“господин” – с грузинского – А.К.) начальник». Для “Батоно” пакет лежал всегда. Наготове. Иногда приходили и “не по плану”. (В штатском заходил гебист. Иногда, с друзьями, с компаньей – по грузинскому образцу: выпить-закусть-побалагурить-попеть звучно, попить сладко.) И – семья была готова. Сволочи! Брали всегда! ГБ и менты. Сволочи! “Батоно” приходил иногда и “так” – просто. Они с бабушкой “насыпали” ему и сверх меры – едой! и подарками! Они, мои дедушка и бабушка, вдвоём, Амазасп и Макруи, посылал посылки в Сибирь сосланным, в ссылки, десятилетиями поддерживая продовольствием, одеждой, всем необходимым изгнанных с родины. Ведь выжили целые семьи (с родившимися там, в ссылке) отпрысками. И это благодаря деду. И бабушке. Давали деньги Церкви. И в сталинское время это было возможно! Оказывается. Жертвовали Патриарху. Патриарх-Католикос всех армян Вазген I благодарил дедушку. На его, дедовы деньги, велась реставрация Храмов. Он давал… У меня лежит книга – подаренная моему деду Вазгеном I-ым c дарственной надписью – на память – семейная реликвия. И это сталинские годы! времена гонений!.. Дедушка ходил на работу “с вещами”, что называется… Ждал, когда заберут. Дома – всё было готово – на этот случай. Он и сам – рассылал родню, друзей, знакомых – по стране, когда понимал, что могут взять. Вряд ли – это была политика – просто хапали, что хотели. (В одном из фильмов гениального Иоселиани это показано хорошо – люди алчны: до земель, домов, квартир, драгоценностей, утвари, чужих жён, дочерей… – Какая политика? Из-за зависти распяли Христа. Из-за зависти идут войны, сбрасываются бомбы. Пытают людей – из зависти к их верности, к их стойкости. Зависть – двигатель торговли, двигатель революций. Какая политика?) Деда брали… Но он всегда возвращался… Всегда… Хотя прощался… Навсегда. Дед возвращался. Всегда. (Как и отец – вставал – всегда! Они дружили. Играли запоем в шахматы, нарды.) Он победил в этой войне. Дед. (Как и отец. Как все – наши. Иначе не было бы – меня. Я – живая легенда их жизни – жизни, названной мною ПОБЕДОЙ! победной!!!) В войне неравной. Против режима. Он УМНЕЕ… Господь Хранил его… (Спасибо и тебе, “Батоно” [“Батоны”], что брал, что хапал. [Что брали. Что хапали.] Благодаря тебе, что брал, что хапал [что брали, что хапали]  – и спаслись сотни. И моя семья, в том числе.) И – с ним – десятки, сотни тех, кто был рядом. Богатейший предприниматель, блестящий технолог – автор многих редких уникальных экспериментальных рецептов, работающих и поныне (его мастерские существовали и успешно действовали ещё долго-долго, не знаю, что сейчас..?), известный (неформальный) шахматист, победитель парковых городских турниров, библиофил, знаток истории, языков, любитель географии, материалов о путешествиях, собиратель и коллекционер, тактичнейший, воспитаннейший человек, благотворитель, благороднейший общественный деятель, любитель, ценитель литературы, классической музыки, меценат, всю жизнь остававшийся в тени, что, может быть, и позволило деду стать тем, чем он стал, тем, кем он стал, – спонсором Церкви и Католикоса, ответственным негласным лидером людей, уважение, любовь которых он снискал… Его хоронил весь город… Третий инфаркт! Сердце. Не выдержало. Нет. Такого.
Я жил у них недолго. Полтора года, когда мне было полтора. (А потом опять в Жуковском, с родителями, Москва.) В Тбилиси. Это – было красиво! Роскошно! Жизнь эта мне запомнилась… Я опишу её ещё… Приезжал на летние каникулы… На зимние… Дедушка защищал меня. (Как не водится совсем в семьях.) От бабушки. (Я, по её словам, – плохо ел. А в Тбилиси было принято, чтобы дети слушались и – кушали хорошо. Не упитанный внук – позор!) Бабушка говорит, что дед таскал меня вместе с коляской наверх (в том моём раннем детстве), в гору, вниз – с горы (Тбилисский “Фуникулёр”, Ботанический сад…). Она останавливала его – ведь было уже два инфаркта. Он не слушался – таскал – любил очень… Мечтал увидеть меня – чтобы было десять. Мне. В этом возрасте, по его опыту, – уже виден человек. Говорят, очень любил меня… Не доверял меня никому. Отбивал у бабушки. Так и не увидел… Мне было шесть. Когда…
Две фотографии… передо мной… Два деда… Оба победители. Этой жизни. Член ЦК и цеховик, как их называли. Революционер и владелец частных мастерских. Один отбирал, с маузером, другой – плодил, создавал, почти голым, подростком оказавшийся в новом городе, другой, чужой стране. Оба – победители. Артюша – от него осталась лишь “паспортная” фотография. Крохотная, как жизнь его, оборвавшаяся, вся сломанная, скомканная. Светловолосый, зеленоглазый, спокойный, рослый, видно одетый, в каком-то роскошном парке – смотрит на меня Амазасп. Спасибо. Вы победили в это нелёгкое время. И – дали жизнь мне. Успели. Ни у кого из нас, из живущих, нет права на провал, на низость, на подлость, на конец – слишком дорого дались!
Говорят, у Амазаспа была любовница. (Одна ли?) Я, почему-то, рад – за него. Была, значит, – и отдушина какая-то… Характер бабулин я знаю… Бабуля только умерла. Под сто… ей было… Если бы не упала… Жила бы ещё… Крепкая, живая, берущая от жизни – всё! всё! Берущая саму эту жизнь за всё, что у неё, у этой жизни только есть, имеется… Только похоронили ещё! Года не прошло. Свежа могила ещё. Бабушка – моя крестная мама. Эта связь восстановилась. Со Христом. Она – единственна крещёная в нашей семье. Связь восстановилась. Восстановилась… Со Христом! С Богом! Была любовница… У деда… Я рад был за него. Почему-то… Значит… Почему? А – Артюша – “ушёл”, женился… Два пути! Смотрят на меня – мои деды, дедушки… Всё больше, больше люблю их, всё больше молюсь о них, всё глубже вдумываюсь в их жизни… Два пути… передо мною… Всё роднее мне они… Я – их песнь! Их продолжение! Общение наше – всё теснее! Молитва даёт путь! К сердцам ушедших. Так – живут они – в нас – через. Нас. Оба победители, оба победили.
Прадеды? Прапрадеды? Прапрапра..? – они живут во мне – все – МИФОМ! Сказаньями, легендами! Русская Армения… Иран… Персия… Междуречье… Индия… Китай… Корея… Австралия… Южный Полюс! – в одну сторону! Русская Грузия… Крым… Греция… Балканы… Италия… Франция… Америка… Канада… Северный Полюс! – в другую сторону! Всё сходится! – во мне!! на мне!! Я…
Я листаю все значения имён древних, как камни наши сами: “Киракос” – летописец, “Арутюн” – воскресение, “Амазасп” – победоносно идущий защитник, “Артём” – путь и истине. Что-то во мне засело это крепко! Я вспоминаю линии, пересказанные мне роднёй: Русская Грузия… Русская Армения…
Все роды – богатые. Состоятельные. Грузинские ветви владели душами, землями, угодьями, домами, садами, производством, мастерскими. Были храбрыми воинами (включая женщин), знатоками и ценителями красивого, патриотами. Дома их и поныне стоят в Ахалцихе и Ахалкалаки. Как исторические памятники. Были и гулёны, певцы, ашуги, поэты, золотых дел мастера, ювелиры, прикладники, были и игроки, женолюбы… Армянские ветви – известные в городах служащие: судьи, главы общин, офицеры русской армии, интенданты, шедшие с войсками, за войсками. Уважаемые люди. Люди долга, слова, чести, дела. Тоже женолюбы. Эти районы оставлены Империей – после резни/геноцида (армян): Ван, Эрзрум. Я не очень помню и знаю это всё. Скорее, мне это важно в легенде. В легендах, дошедших до меня. Запомнившихся чем-то… Неспециально, а так, с пирожными (домашние “эклеры”, “шу”, “наполеон”, “картошка”), вошедшие в меня, как сладкий ароматный чай бабулин чёрно-чёрный. От семьи остались многие альбомы с старинными фотографиями, где все мои предки в роскошных богатых национальных одеждах – красивые и гордые, смелые и живые. Есть и девятнадцатого века фотографии. Родня расползается по миру… Включая весь свет, все народы. Я – воплощаю в себе историю. Я – ношу в себе эти жизни. Всех тех родов, народов, стран, континентов, полюсов. Двадцать пять веков истории. Америка, Азия, Европа, Австралия… И – сейчас, я знаю, родня – везде… Может быть, оттого я и чувствую себя таким странникам, ощущая, то норвежские корни, то индейские, то греческие, то иранские, то иберийские? Мог бы быть и… и… и… Земля круглая… Куда бы ты ни отправился… Вернешься опять… К дому своему… Путешествие в земли различные дополняется летописями и сказаниями о всех многочисленных Киракосах – патриархах, художниках, историках, строителях, философах, князьях, сочинителях рифм… Древность и будущность – в крови! во мне! внутри! по мне! Если ты не мостик – семей, родов, народов, культур, веков, эпох, тысячелетий, то, кто ты – на земле? Зачем ты? На Земле? Если ты не слагаешь? То, – что?.. Если вы – не все – вместе? То – зачем? это всё? Зачем браться за кисть? Не одолеть ли – эти все преграды – мешающие людям всех эпох! всех народов! – БЫТЬ ВМЕСТЕ, жить духом! Славя Бога!! и Творение!! Жизнь, не посвящённая СЛАВЕ и ТОРЖЕСТВУ – прошедшая зря… Я – певец всех тех, кто жил до… Я – певец всех тех, кто придёт позже… Я – мостик. По которому пройдёшь ты, читающий. Мой собеседник. Через страны, века, континенты, языки. Мы – язык любви. Какими бы путями ты не шёл: тебя любят и ждут. Так было всегда. Эти все бои… За право дышать… В истории всех родов всех времён всех народов, что дали миру – тебя – написано одно: ГОСПОДЬ ЛЮБИТ ТЕБЯ. Ты – ожидаем, значим, любим. Ты – плод долгих усилий тех миллионов, что воздвигли миру тебя. Ты – дорог, как… Ты – долгожданен, как… Ты – несёшь в себе этот заряд поколений – не одного тысячелетия… Есть ли у тебя право ПРОИГРАТЬ? свою жизнь, жизнь тех, кто пойдёт за тобой. Тех, кто должен появиться на Свет – ближайшие годы, десятилетия, столетия, тысячелетия..? Времена, они всегда такие, как рисуем их мы, художники. Ты должен быть победителем, как твои родители, как твои деды: Артюша и Амазасп, “Воскресение” и “Победно Идущий Защитник”, понял, Артём, “Путь к Истине”?
Ты! – как Артюша и Амазасп… Продолжаешь их Путь… Деды твои, победители этой жизни! победители времени безвременья. Твой народ выжил. Страна поднимается! За эту кровь, пролитую и ради тебя, – живёшь теперь ты. Ты – рисуешь мир! и свет! счастье! и любимую! Спасибо! Спасибо! Два мира, два пути! На мне теперь! – сошлись! Во мне теперь! – сошлись! И в перекрестии – ты! Я! Артём!
Артюша! и Амазасп! Центр и периферия. Два движения. Два пути. Два художественных объединения. От которых не осталось и следа. Две философии, две генеральные идеи. Можешь ли ты определить теперь – что ты? откуда? кто? Был ли ты мостком – в этой жизни? Соединяющий людей. Мостком, мостом? Сердцем, соединяющим людей? Ответил ли ты на призыв Творца творить? Что оставляешь после себя? Счастливых? Бессмертие художника – в его руках. Твои линии переживут тебя. Смотри: многомиллионные зрители у всех шедевров – от Древнего Крита, Египта, Греции, , Индии, Китая… – до последних – в музеях Родена, Ван Гога, Моне, Пикассо, Шагала… Был ли ты – сыном Отца? Отца?.. Ответил ли ты – своим сердцем – на эту Любовь? Которой был вызван к жизни мир? Мир, в котором ты живёшь и любишь? Ты – такой же… Можешь и ты… Смотри, Господь Даёт силы и воздух! Вдохновение и ПРАВО! Призыв! Два миллиона лет истории человечества – в твоих руках. От древних, первых, создававших свои творения на скальных склонах, под небом – до твоих – учителей, педагогов, тех, кто дал тебе жизнь, впрямую и духовно, художественно. Ты – мост. Мост – соединяющий… Людей. Миллионы – назад. И – миллионы вперёд. Ты должен выдержать этот вес. Как старый добрый надёжный организм, рассчитанный на ВЕЧНОСТЬ. Именно это заложено в тебя. Именно это я скажу сегодня студентам. Тем, кто пришёл учиться. Учиться живописи. Живопись?.. Станковистам, монументалистам, театралам, реставраторам… Тем, кто пришёл к нам, тем, кто пришёл ко мне, тем, кто моложе, тем, кто идёт за нами, тем, кто идёт за мной. Не это ли – великая сентиментальность – с умилением следить, как угасают старшие, и – набирают мышц для рывка молодые. Ещё ты – среднее поколение. Ещё – ты должен стать тем, за которым пойдут они. Ещё они должны тебе поверить. Ещё твои глаза – встретятся в долгом разговоре без слов, где будут только беседовать ваши сердца, и, где, если ты выдержишь, – ты станешь, ты – будешь мостком, мостком, по которому, пройдут они, те, кто моложе, те, кто идёт за тобой, те, кто младше, те, кто идёт следом. Следом. След в след. Сначала – потом – ты научишь их идти быстрее… быстрее… Быстрее тебя! Быстрее многих! Скорость – это время, повернувшее обратно! вспять! Художник – поворачивает время, как реку, вверх, к руслу, у истоку. Начиная разговор с вечностью покорённой. Ответишь ли ты на призыв Творца – творить? Мы – одной крови – вместо крови – краска любви! Ласка любви! Жажда любви! Жажда! Бессмертие! – это цель любого искусства. Бессмертие! – это слова любви. Бессмертие! – это слог любви. Господь Жаждет нашей славы, как и Своей. Художник, в руках твоих Слава Его, слава твоя. Ты – мост любви, мост бессмертия, по которому идут поколения.
Это! именно это надо сказать мне им сегодня. Через несколько часов… И – многое, многое другое…Другое. Если ты пришёл учиться. Если я встал учить. Мы – сложим эту стену. Времени и наших слов, стену жизни. Взгляд ко взгляду. Сердце к сердцу – так, как и должен говорить педагог, учитель. Так, мгновение за мгновением, поворачивая к себе внимание учащихся, слушающих. Так, раскрываясь перед ними, не меньше, чем любящий страстно. Если ты не вложишь в них этот огнь, если они не вспыхнут – в ответ. Запомни – это, как… (слово приличное – А.К.). Запомни, они смотрят, только в глаза. Они видят тебя, всего. С ног до головы – ВСЕГО! Сердце!.. Оно – принимает удар, держит удар. Помнишь отца? – Удар в сердце – он страшный самый. И в боксе, помни. Помни. Останавливает. Сердце. Это говорил тебе отец, помнишь? В любви, как и в боксе… Смотри в глаза – помнишь отца? что он говорил тебе? Вспомни деда, Артюшу  – ты не должен отступить. Никогда. Вспомни Амазаспа – ты должен быть умнее. Какое бы ни было время “на дворе”: Ленин, Сталин, Брежнев, Андропов, Горбачёв, Ельцин, Путин (все эти… – ругань!.. ругань!.. – А.К.) – ты не должен отступить: живопись здесь не при чём. Никто не вспомнит этих… (ругательство – А.К.). Это время будет названо – по тому – что напишешь ТЫ. Ты – тот, чьим именем назовут эпохи. Когда и где ты жил – не важно – это второе уже– главное – у тебя должно получиться: вот тебе мои слова…
Кисть… Краски… Холст… Сердце…
С Богом!!!
Мы строим!.. слагаем кирпичи слов… Стена нашей жизни…
 “Центр” образовался вторым. Первым неформальным объединением было объединение “Авангардистов”. Авангардистами стали все, кто до того и представления не имел о том, что кто-то что-то делает за пределами Союза художников и художественных комбинатов, работавших по заказу партии и правительства. Был 86-ой год. Начало всяческого неформалья. И в каждом ДЭЗе/ЖЭКе образовалось по “центу”, “культурному” конечно.  Я сразу решил, как только услышал про то, что все нынче записались в “авангард”, что я буду “арьергардистом”. Я буду замыкать. Я буду прикрывать. Я буду сзади – держать удары – в спину. Страна – отступала… Нужны были те, кто прикрывает… И я прикрывал. Я бежал “красной волны” – развернувшейся моды на всё перестроечное, советское, постсоветское. Вслед за нищетой и голодными “культурщиками” я отступил вглубь. В рутину музеев, где до сих пор – правят инструкции советской власти. “Научники” – так презрительно в развернувшейся хозяйской схватке-ПРИВАТИЗАЦИИ называли нас те, кто управлял средствами и площадями, штатами и печатями. Вглубь страны, вслед за советской властью отступал я. Стал музейщиком, реставратором, хранителем, созерцателем со стороны. Зацвёл ПОСТМОДЕРН – прибежище негодяев, лежбище бездарных, “фабрика звёзд”. “КРАСНАЯ ВОЛНА” – жажда продавать!.. И продаваться!.. Счастлив живущий, и не видевший этого недавнего позора нашей страны, последствия которого мы не переживём… И – если бы Запад не потерял вкус к этому дурнопахнущему продукту, – продали бы и то, что невозможно продать, но можно испортить – воздух!
“Центр” – нас было довольно много: способных, друзей, одного возраста примерно. Все друг друга знали, дружили, понимали, любили. Новое время – эпоха Перестройки – выдвинуло вперёд говорливых, хамоватых, наглых, бесстыдных, алчных, недобрых, ковбоистых. Мы – стали лишь фоном для их ежечасовых многополосных интервью. Которые перепечатывались на всех языках по всем мировым СМИ. Главное – успеть к началу – встать фоном. Им. начальникам. За ними. И у художников-“неформалов”, как нас стали называть, выделились командиры. Тех, кто вчера был, буквально ещё, – в дружбе и любви и понимании, – разделил СТАТУС. Великая сила капитализма, шагнувшего в сердца. Жажда. Но не та – нет – жажда наживы! Наживы! – как мерила! Слава! Девчонки! Успех! Вернисажи! Аукционы! Гранты! Стипендии! Рейтинги! Цены!.. Рост цен! дал расслоение! Любовь? Дружба? Понимание? То, что нас связывало? То, что мы прошли вместе, к своим тридцати? – выставлено на торги…
Сашка, Сашка Захаров – только выбился… Позорище – то, что он из себя представляет. Многочисленные контракты, шикарнейшие роскошные каталоги музейного уровня, жительство в Америке, Нью Йорк. Боже, что же там, внутри!.. Убожество и пакость! Стоило ли так лезть? И куда? И – кто он там, в Америке? И – что там, в Америке? Слаще? Глубже? Умнее? Благороднее? Чище? Богаче? Больше понимают – живопись? Больше покупают – картины? Женщины красивее? Поля зеленее? …Тяжёлая жизнь, развод; замотанный, недовольный… Я теперь – активно возражаю, если кто-то вдруг скажет случайно: “твой друг…” В “звёзды” – одно направление нам указали… Те, кто “рулили” “реально” “процессом”. Ведь это какая-то неприличная для России рифма? “Звезда”? Я рулил ОБРАТНО. Основав “ПЕРИФЕРИЮ”, отколовшуюся от “Центра”. Я завёлся, разругался. Это было началом. Следом шёл Олежа, Олежа Кулик. На первые спонсорские деньги Олежа подвесил наши картины под потолок. И – расположил их по полу. Хорошо! Хорошо! Только не видно ничего, Олежа. Вешал и верх ногами: копия Джоконды. Очень смешно. И оригинально. Идиот. Сволочь! И смеялись. Это было только началом. Но. Мне хватило. Я первый выступил против него – Кулика. А теперь этим горжусь. Как орденом. Открыли “ДВОРЕЦ МОЛОДЁЖИ”, и Олеже дали денюжки (впервые – спонсорские; впоследствии – он полюбит их, как настоящий “постмодернист”) на экспозицию, выставку. Мы отмечали “открытие” у моего брата Кости Гадаева, у которого Олежа, нищим приехавший с Украины, жил почти три года на попечении семьи. Там я нешутошно и напал на него. Все решили – из зависти, а как? ещё? Он – шёл. И – вёл – людей – в другую сторону… От меня, от того, что делали мы. Но, эти ребята не были такими уж лояльными к остальным участникам процесса… – Уже начали “вычёркивать” слабых – из экспозиций (они мне казались – сильными, сильнейшими, иными, с душою, искренними). “Вычёркивая” серьёзно, навсегда, – из списка живущих, из ХУДОЖНИКОВ. Вычёркивали так, чтобы больше не жил. Больше… Отбивали всё!.. Это были бои без правил. Хуже… Это были расстрелы. Боя не было. Не только правил. Какие правила, когда речь идёт о ценах? Какие цены, когда речь идёт о тебе? Какие цены, когда речь идёт обо мне? Это – нет, не на десятилетия война, война с теми, кто под нож похерил целое поколение, моё. Мы восстановимся. Мы войдём. И в рейтинги, и в энциклопедии, в каталоги. А сейчас, тогда – пришлось добывать еды… “Жизнь поделила”… нет, это не жизнь поделила, – это те, кто обозначил себя, КАК ЦЕНТР. Это они поделили. Нас. На них – людей, “звёзд” и – остальных… Сброд! – нас. Помню повесть Владимира Маканина “Антилидер”. Отчасти это и про меня. Помня уроки, данные мне дедами и отцами, въевшись в нищую рутинную музейскую жизнь, я стал бороться мистически! – словом. В одиночку. Отколовшись и от “периферии”. Наши силы таяли. Люди не выдерживали, “сходили”. Мои друзья… У меня других нет. Как нет другой молодости. Мы разбились о необходимость что-то складывать в рот. Себе и своим семьям: детям, жёнам, родителям, близким. Идея периферии не отпускает меня. Я – назвался “неизвестным художником Артёмом Киракосовым”; я – протягивал руку – выброшенным вон! Делаю – при жизни – вечер неизвестного ПОЭТА. Все при жизни, живые, с именами и фамилиями. Без права вычёркивать – для себя. Право – на жизнь! на любовь! на творчество! – каждому! живому! Я – остаюсь – в подполье их кремлей, кремлёвских дворцов, в сути которых – всё равно: хапать! и хавать! – наживаться, слава, известность, звёздность, как нажива. Нажива. Жир – по лоснящимся… (ругательство – А.К.) Отнявшие жизнь у десятков способных, перечеркнув опасные чужие инициативы они, те, кто “центр”, разработали только одну концепцию – не пускать чужих, лезть вперёд. Самим. Это единственное правило. Единственная концепция жить. Жизнь – как рейтинг. Где нет спора, а есть массовые расстрелы тех, кто может быть быстрее тебя. Гонка – где нет (и не было) старта. Потому, что не было правил. Правило одно – право быть человеком было только у них. Это хуже, чем без правил. Ответил бы я отцу. Боя-то не было. Они отняли у нас право на него. Боя без правил, которым является жизнь. Ответил бы я дедам. Но – времена не выбирают. Путь – не выбирают – по нему – идут. Просто идут. Дорога не бывает ни долгой, ни краткой… Она такова, какова жизнь. У наших полотен – жизнь долгая, вечная. Иначе, не знай я это, также хорошо, как имена своих дедов, не затевал бы я этой беседы.
Мой музейный стаж работы близится к двум десяткам. Я сохраню имена тех, кто был достоин того. С кем был дружен, рядом. Мы учились друг у друга. И это самая великая школа. Школа любви. Я – перечислю имена тех, кому остаюсь верен, несмотря на “касты”, “рейтинги”, “цены”. Вот их имена. Имена моих друзей, тех, у кого я учился и учусь, кого люблю, по творчеству которых тоскую, встречи с которыми (ныне почти невозможной) жду.
Андрюша Басанец – живописец, график, архитектор, дизайнер, концептуалист, коллекционер, рассказчик, гурман, обаятельнейший, весёлый, артистичный. Любитель ценностей, хламья, помоешник. Литератор. Бродяга. Путешественник. Ценитель красоты женской, неземной и земной. Воздыхатель всяческого обаяния. Поэт. Хитряга. Человек широкой души и неистощимой жизненности. Жизнелюб. Человек, свободный от шор, от рабства стадности, идеологичности. Человек. Человек, которому я обязан почти всем – в своём образовании. Человек изысканного вкуса, открывший мне живопись Писарро, Поллока, Бажбеука, Николсона, Миро, Клее, стихи Рембо, Мирабо, Верлена, Элюара, Кафку, Моэма, Арпа, Деспио, да всё почти!.. Народное пение, красоту старых вещей, отрытых и выпрошенных. Красоту случайных примитивистов, деревенских икон. Научивший меня понимать абстракцию, ташизм, экспрессионизм, дадаистов, сюрреалистов. Влюблённый в древнюю живопись, археологию, книги… Андрей – человек, без которого я не мыслю себя. “Великий” Гельман, ныне знатный политтехнолог, когда его спросили о самом большом разочаровании в современном искусстве (из его коллекции, конечно же), назвал то, что Андрей больше не делает выставок, предпочтя бизнес им. Андрей – олицетворение лёгкости, вкуса, любовного юмора, ненавязчивости. Андрей – человек, с которым я связываю своё художественное становление. Счастья тебе, Андрюша! Это – предмет отдельно сказа, Андрюша, целую тебя. Человек, подаривший мне жену, Лену. Тридцать пять лет (почти) – срок нашей дружбы. Я люблю тебя. Андрей. Спасибо тебе. За всё, что ты мне дал. В жизни. Спасибо. Спасибо тебе, Андрей. Басанец. Ты – роман моей жизни, Андрюша. Целую.
Серёжа Алфёров – человек-легенда, охранявший, по его выражению, кучу песка. Блюзмен, хам, псих. Абсолютно творческая фигура. Свихнувшийся на нашем армянском дудуке. Любящий всё истинное, от которого пахнет ещё народом. Честный до боли, физической. Человек-творец. Рисовал всегда. Всегда играл блюз. Всегда пел. Ходил с гармошкой, губной – настоящей, блюзовой, американской. Архаик, циник, примитивист, волшебник, трепач. Человек страшной физической силы. Пьяница. Влюбчивый. Разве такие могли уцелеть? В нашей-то жизни… Сохраниться… Увы – целы – лишь – такие, как я… Увы! увы. График, живописец, иллюстратор, сказочник. Вольный ветер. Пустынник. Азиат. Пленённый пейзажами песков, пустырей. Серёжа – ты мой любимый (современный) художник. Серёжа, я люблю тебя безмерно. Ты – настоящий талант. По-настоящему скромный. Мы выставлялись. Вместе. И провели вместе не один год. Я горд этим. Я остаюсь верен тебе. Верным тебе. Ты – мой любимый художник: мистик и фантаст. Ты убит. Забит насмерть. Этой оголтелой шпаной. Кастетами. В голову. Расколот череп так, что жена-Оля сказала (мне, в телефон, в трубку, тихо, плача): «Хорошо, что не выжил!» Выживают только такие, как я, Сережа. Прости! Прости. Я выжил, Сережа! Прости! Прости! Пожалуйста…
Володя Сергачёв – живописец, прекрасный график, мастер коллажа, стихотворец, лирик, сочинитель. Человек искренний, простой даже. Верующий. Классический авангардист. В смысле приверженности. В смысле последовательности. Шагал, Малевич, Кандинский, Лисицкий, Ларионов, Гончарова, Родченко… Русская икона… Росписи… Фрески Дионисия, Рублёва… Он – из Пензы. Настоящий русский. Мечтатель. И земной. Рукастый, хваткий, мастеровитый. Вдумчивый. Тяжело боролся за жизнь. Пил. В Москве нелегко. Жили с женой и дочкой в коммуналке (9 метров). До этого просто снимали. Но кто выдержит этого напряжения? Выгнали из дома… Пил… Пил… Пил… Он осел в Оптиной. Там стал лучшим (в стране), кто делает левкасы для досок. Для икон. Иконы писать ему не давали. Слух о нём идёт. Наше общение – его нет. Почти. Слухи. Слышал, он делает прекрасные небольшие мозаики – в лист размером. Армянский крест – хачкар. Смальтой. Очень красиво, говорят. Верю. Знаю – Володя – мастер орнаментов, мыслит цельно, образно. Понимает цвет, колорит, ритм. Чувственный, ранимый, изысканный. Брутальный. Эстет. Недавно видел рекламу: у него выставка – где-то в хорошей галерее, коммерческой. Рад за него. Слышал, продаёт дёшево, как и продавал всегда. По 100 $. Цена за мозаику?.. С камнями?.. Зато – сразу… Остаётся без работ. Так и должен жить талант. “На хлеб”. “И воду”. Так жил и до… Так живёт и сейчас…
Барабанщиков Саша – живописец, график, мастер печати, иконописец. Из Переславля-Залесского. Там живёт скромно с мамой. В крохотном домике. Вещи его – лёгкие, воздушные, игривые, изумительные. Рисовал солдатиков, бои, натюрморты, пейзажи. Почти Матисс. Любимые фовисты. Гончарова, Ларионов, Малевич… Икона, Дионисий, Рублёв… Мы все “замешаны” одним цветом. Мы все – вышли из тех – классиков, тех, кого называют модерн: французов, русских, немцев, итальянцев, тех, что на заре века ХХ-го дали ход движению: “Голубая” и “Алая роза”, “фовисты”, “экспрессионисты”, “НАБИ”, “Да-Да”, “итальянская метафизика”… Саша мыкался долго. Дороги его тают… То в Германии, то здесь… Я заезжал как-то… Он копировал иконы в переславском музее, собирал картошку. В Германии он работает в клинике: убирает утки из-под… беседует с лежачими… Тоже работа. Нашёл себя. Что-то покупают у него. И там, говорит… Следы теряются…
Серёжа Горшков – скульптор, график, живописец, педагог, мастер игрушки, керамист, дизайнер, выдумщик, этнограф, владелец мастерских литья, организатор шоу и вернисажей, посиделок и встреч. Живёт и жил – в Воронеже. Талант. Настоящий. Он даже пустил некую волну-спрос на примитивистскую моду в деревянных игрушках – красил их, соединял как-то (чем-то?). Изготовлял разные предметы. Странные и ненужные. Смешные. Сам – серьёзен, усач. “Петрович” Андрея Бильжо – это ведь его творчество, его детище. Он – автор скульптур и персонажей интерьера ресторана. Серёжу забывают. Тихо. Он живёт. И работает. Тихо.
Коля Кращин – живописец и график, придумщик разных никчемностей, дизайнер и скульптур. Карикатурист. Узнаваемый в среде в своей. Фигура известная в иллюстраторском мире. Сгинул совсем. Живёт почти бомжём в своей мастерской. Не выходит. Редко. Разведён. Слухи. Только лишь. Человек талантливый. В своё время успешно выставлявшийся и продававшийся. Делавший целую моду – в современном, молодом, искусстве. Ему подражали. Он подражал. Рисовал какие-то смешные вещи. Какие-то неправдоподобные сюжеты. Интересовался Брейгелем, Босхом. Всегда – с отменным колоритом, хорошим цветовым решением, вдумчивой, неспешной проработкой. Здоровенный. Был “мастером” по гребле. Наш хороший товарищ, друг, близкий, соратник, сверстник. Где-то…
Саша Бровин – живёт недалеко… Но… Из Иванова… Давно… Живописец, монументалист, график, хороший акварелист, рисовальщик, дизайнер, мебельщик, архитектор. Зойка – жена его – замучила его. Не дала жить. Талант. Фрески делал – восхищались… Рисовал БАШНИ… Как Босх, Брейгель… Его издавали даже… Все картины покупались. Вперёд! – ещё до их написания! Обрабатывал старые шкафы, расписывал их; продавались… Человек с изюминкой провинциала, с загорающимся взором. Следы его таят в “заказах” где-то…
Андрюша Карпов – настоящий примитив. Физ.тех, кажется, закончил. Живёт в Долгопрудном. Рисовал такие смешные картинки маслом. О! Хитрюга и плут. Карпуша торговал чем-то. Значки? Марки? Фигура загадочная. Вещи его были забавны, веселы. Заглянув как-то в ЦДХ я застал выставку Андрюши, Карпуши. Это было лучшее там. Потом он съехал на “концепт”, как у всех. Карпуша человек обаятельный. Следы его теряются… Дороги наши расходятся… Что ж?..
Трямкин Володя – считал себя гением. Сильный художник. Друг Алферова. Они жили (“жили” – потому, что Серёжи больше нет. Был убит и ещё один – из нас – Ножкин, друг Горшкова. В Воронеже. Так же дико, случайно, подонками. Сейчас – музей в Воронеже. Ножкина. В мастерской-квартире.) рядом, на краю Москвы, как Вселенной на краю, с краю – ото всего. Володя писал такие знаковые вещи. Типа Миро, Клее. А, в общем, – человек самостоятельный. Вещи талантливые, яркие, самобытные. Но и сложные, сделанные трудно. Володя всё время работает – содержит его жена, учительница. Я уважаю его.
Строго говоря, в отсоединившуюся “ПЕРИФЕРИЮ” вошли (по каталогу выставки молодёжных объединений “ЛАБИРИНТ”): Барабанщиков, Сергачёв, Трямкин и я. Остальных забыли включить. Были несколько выставок. Но – это история из других сочинений. О каждом я скажу; и скажу особо. Мой круг – он сложился… Им – спасаюсь. Его люблю. Спасительный. Круг расширялся… Входили и другие… человек самостоятельный.ые   
И другие – они есть! Это – КРУГ ИМЁН. Круг – которого нет на карте… Этой жизни. Интернета, справочников, рейтингов, галерей, музеев, библиотек, вернисажей. Круг – мой. Спасительный. Я – не расстанусь с ним. Ни за что. Он держит меня. Живым. На плаву. Учись у своих. Сверстников. Друзей. Единомышленники – те, кто с тобой… Это – главная учёба  БЫЛА. Я учился у друзей. Тех, с кем работал с четырнадцати – пятнадцати рядом, плечом к плечу. Те, кто писали те же постановки, ту же модель, те же натюрморты, те же пейзажи. У тех, кто видел те же книги, выставки, фильмы, города, страны. У тех, кто учился у тех же педагогов, что и я. У тех, кто думал также, как я. У друзей. Ведь, главный диалог, разговор – с ними! С ними! – с теми, с кем ты шёл рядом, “по жизни” все эти вёрсты и времена. Рядом… Сверстники – вот школа и разговор – НАСТОЯЩИЕ!! Сегодня – через час – я скажу студентам своим, пришедшим на первую мою лекцию: главная учёба – у тех, кто дышит также, как ты. Главное – дышать ВМЕСТЕ, КАК МЫ. Нельзя, я скажу, идти по жизни – одному. Человек не должен, – даже, если ему кажется, что может он, – быть один. Даже, если дойдёт один, он дойдёт один – из всех, из всех – он принесёт – весть от целого поколения. Отправляйтесь вместе. Вместе… Да, ломать будут вас… Но, – кто-то должен дойти. Кто-то же должен. Кто-то должен. Пусть – из всего поколения. Но – дойти! Обязательно! Я писал об этом раньше. Уже.
Кто-то должен. Я говорил тебе уже. И – дойдёт. Обязательно. Поколение скажет ему: «Ты выразил нас – то, что не смогли мы, то, что хотели мы. Ты – наш выразитель – СИМВОЛ. Мы вышли вместе – дошёл – ты. Время наше не сгорело: мы воплотились в тебе. Любим тебя, спасибо. За всё. За всё, что ты сделал – для нас, за нас. Спасибо. Ты – шёл. И дошёл. Мы вышли вместе, мы помним, как было трудно. Но, ты не… Ты – один из нас. Ты – такой же. Мы знали тебя – хорошо. И – каждый мог бы из нас, но, дошёл ты. Ты».
Вот: шесть УРОКОВ прозвучали уже… Шесть дней недели прошли…
Остаётся последний. Главный. Воскресенье. ВОСКРЕСЕНИЕ…
Вот. Остаётся – один день. Один. Воскресенье. Самый главный. Посвящённый Богу. Божий день. И – мне надо успеть. Сказать. Главное.
Вот: четыре темы: два пути. Я – гвоздём соединяющий. Их. В сердце этих перекрестий. В центре этих слов. Событий в центре. В душе этих имён и названий. Крест, выросший из этих имён, из этих названий, событий, явлений. Это был день шестой – суббота.
Я  сказал о многом. Осталось важное, главное.
ЛЮБОВЬ.         
Осталась любовь. Любовь. ЛЮБОВЬ!!!
Любовь.
Любовь.
Любовь.    
Осталась! Любовь! Главное!
И воскресение…
Воскресенье. День последний, седьмой.
Самый важный! Самый главный! Посвящённый Богу!
Отдыха день – от трудов праведных…
Любовь!
Осталась любовь.
И я скажу. Скажу и об этом.
Я смогу. Я успею. Хватит сил. И таланта.
Любовь! Любовь! Любовь! Любовь! Любовь! Любовь!

24.09.2007 – 05.10.2007


31          *          УРОК СЕДЬМОЙ (воскресенье): любовь

Любовь! Вот первое слово, которое я написал. Любовь – вот первое, что я ощутил. Когда оказался – на этой Земле. Любовь. Любовь. Она была во мне. Она жила во мне. Изначально. И – окончательно. Любовь – ток жизни. Это я понял, когда увидел маму. Папу. Их лица. Светлые. Любящие. Счастливые. Ответить. Любовью – на любовь. Так я пришёл жить. Так дышать. Я улыбнулся: и издал первый крик. Крик младенца о радости. Радости жить. Жить – счастье. Счастье – жить. Мои первые движения – были об этом. Жизнь – несказанная ягода счастья. Солнце ударило мне в глаза. Я увидел свет. Свет вошёл в мою кровь. Как то, что я брал у мамы – её сок, её любовь, её нежность. Ласка рук – ласка – выраженность касаний. Касания. Я помню их все. “Любовь – это касание”, – говорил мне мой старый педагог по живописи. Я не мог понять этого тогда. Мне было пятнадцать. Мне – больше настолько, что можно смело умножать на три.  И – не получишь искомого... Но, что значат слова, что значит эта цифра искомая? Если ты – только-только научился – к пятидесяти строить свои ощущения – как касания?.. Человек входит в твою жизнь. Касанием. Одним. Даже взглядом далёким звезды. Вспыхивает огонь. Страсть. Любовь. Это пожар. Но не тот, что сжигает – нет – пожар чувств. Без кавычек всяких. Ты встаёшь на колени. На колени перед этим миром. Перед всеми, кто жил до тебя, перед всеми, кто живёт с тобой, перед всеми, кто будет жить после. Тебя коснулась любовь. Сама…
На коленях ты стоишь: встречая и провожая людей… Рождаются и умирают. Приходят и уходят. Время – бессильно поднять тебя, восхищённого. Ты стоишь, а в сердце рождаются строки – сопутствующие им – спутникам и спутницам. Ты – корабль, несущийся по вечности. Вечность? – ты сам, если ты – поэт!
Мы разорвали сердцами этот плен. Плен нелюбви. Это – рухнуло! То, что сопротивлялось так долго. Пришли поэты в мир. Господь был неодинок. Помощники явились. И они растопили льды этих прегрешений. Грех – не любить! Это говорю тебя я – вкусивший много. Грех – идти мимо, закрыв глаза – мимо упавших, страждущих, раненых. Как тот фарисей, книжники. Гвозди и Крест. Они и для тебя. Если ты любишь. Как наш Господь. Как твой Господь. Гвозди и Крест. Господи, прости им, ибо не ведают, что творят. И твоё измученное сердце будет шептать, как Его, на Кресте, Кресте Голгофском. Ибо – губы свело от боли невыразимой, непереносимой. Свершилось! Пришли в мир поэты. Растопить этот холод. Небес и высоты. Пошли по земле… Проповедуя… Пожар любви начинался… Тысячи… Тысячи лет назад… По Земле пошли – в жизнь, твёрдо, не боясь – поэты. Господь Был с ними, за них. Молитвой и Сердцем. Господь Шёл впереди них, Зная наперёд всё. Оплакивая падения и ранения. Господь. Он – Первый Поэт. Мир Сотворён Поэзией. Это Были Слова Любви. Бог Есть Любовь.
Слёзы… Ты плачешь?.. О тех, кто шёл мимо… О тех, кто ушёл… Не любив… Прошёл по Земле – с каменным взором, с каменным сердцем… Мертвецы… достойны слёз… Слёзы… Слёзы нелюбви… Слёзы…
Ты говорил, ты пел – любовь. Сердце твоё горело, сгорело. Эти раны обожжены. Сожжены мосты спасения – от любви. Любовь – Жертва! Другого нет. Не дано. Слова-поцелуи. Созвездия-взоры. Ты – в плену. Этот сладок плен – счастье. Ты – состоишь из радости. Ты – шагнул в НОВОЕ. Это новое – где нет прошлых лет, прошлых ошибок, где мы – любящие и любимые. Где нет больше боли, разлуки, непонимания, неприязни. Сердце к сердцу соединив, мы – вдыхаем друг друга. Я знал многих. Я пел не одну. Мои руки ласкали. Глаза молили. Мы сливались в. Мы разрывали эту осень зеленью чувств. Мы говорили друг другу то, что. И. Было светло. Стало. Любовь. Конец конца. Начало начала. Волна… Ты спел всю прелесть всех жителей той страны, любви. Ты вёл славу каждому. Ты определил вектор движения. Ты расстелил перед ними дворцы. Ты расстроил планы воюющих, враждующих, ненавидящих. Ты привёл все царства к гармонии. Ты рассекретил все коды несчастья. Ты – рассказал, что бывает не так. Ты превозмог и то, что не мог и Бог. Ты – перешагнул и это. Господь Видел. И Дивился. Ты – человек. Пусть, буква небольшая. Пусть – ты – человек. Ты – любил, любишь, любим. Господь Открывал для Себя – тебя! Ты – удивительно нежен. Ты – открытый глобус чтения. Ты – вершина Его творения. Ты – образ и подобие. Его. Его образ и подобие. Невыразимого. Неопределимого. Ты – любовь. Как и Господь. Человек – есть любовь. Бог Есть Любовь. Любовь. Всё, что вокруг. Всё, что в тебе. Всё, что – ты. Всё, что ты называешь. Всё, на что глядишь. Мир – любовь. Мир – сплав этого. Мир – отголосок. Мир – жилище. Мир – ты рисуешь его… Ты пишешь его… Ты художник. Ты нарисуешь свои сказки, где уже не растёт ненависть, где уже нет плача, где все живут ВСЕГДА! Вот! Это конец – потому, что воскресают умершие, встают растерзанные, цветут сожжённые, поворачивают к началу заблудившиеся, улыбнутся горькие, очнутся немые, откроют глаза бесчувственные. Это конец – потому, что ИСКУССТВО – может всё. Может всё – художник. А иначе – зачем тебе кисть, зачем тебе краски – слова. Сказать: “Люблю!” В этом смысл. Сказать: “Люблю!” могут только руки. Руки художника. Руки любившие, руки знавшие. Сердце испытанное… Надломленное, переклеенное, сросшееся, реставрированное… Запущенное вновь!!!
Ты – творец. Ты творишь СЧАСТЬЕ. Твои стихи – счастье. СЧАСТЬЕ ЖИТЬ. Ты – награда. Этого мира. Ты – венец его – творения. Ты – лучшее из того. Ты – сам, превозмогая себя, боль, тоску, выстроил РАДОСТЬ, ВЕРУ. Города счастья – твои холсты. Горы – возвышающие братьев, сестёр. Ты – был им – спасением на земле. Дал им радость, землю. Силу и почву. Людям нужны твои слова, твои стихи, твои краски, твои линии, то, что ты пишешь, то, что ты поёшь, то, что ты говоришь. Они слышат. Отзывается это. Они идут за тобой. Они нужны тебе. Ты нужен им. Любовь. Любовь. Восклицательный знак.
Любовь. Любовь. Возможно ли что-то ещё? Возможно ли не? Возможно ли идти мимо? Возможно ли что-то помимо? Возможно ли как-то не так? Любовь. Любовь. Я знал тебя. Ты знала меня. Я знал тебя. Ты знала меня. Мы были вместе. Друг в друге и друг со другом. Рядом, напротив. Я – смотрел на тебя. Ты – смотрела на меня. Это была одна сторона – любовь. Любовь. Любовь. Любовь. Делающая человека человеком. Бога Богом. И мир миром. Тем, что склеивает, скрепляет, скрещивает, съединяет, сцепливает, делает. То – что – любовь! Любовь! Она. Любовь.
Воскресение – воскресенье – день последний, он. День седьмой – решающий. И – воскресенье – это ВОСКРЕСЕНИЕ – всеобщее, полное. Воскресение. Мы, все. Кто жили, живёт, будет жить. Свет. С большой буквы. Он Настаёт. Будет Свет. И не будет больше никакой тьмы. Никогда. Господь Будет с нами, с нами – воскресшими, теми, такими, какими мы должны были бы быть, стать. Любовь. Она. Любовь – вместо Художника… И мы выписаны здорово. Наново. Такими, какими должны были бы быть – золотыми! красками! яркими! негаснущими! Огонь – внутри нас. Свет – Он внутри. Он вокруг. Он с нами, здесь, в, вокруг. Больше нет ночи – тьмы. Больше нет болезни, голода, ненависти, страдания, муки, непонимания, войны, убийств, пыток, застенок, тюрьмы, рабства, насилия,  смерти. Смерть. Её больше нет. Жизнь. Это. Воскресение. И Любовь. Всеобщие. “Ты думаешь, это – миф?” – это миф. Поёт Джон, Джон Леннон. “Представь… Представь себе – мир, в котором нет больше боли, ненависти, убийств, тюрем, войны, страданий, болезни – представь… представь себе… – мир, в котором нет больше смерти, где она – побеждена. Представь”, – поёт Джон, Джон Леннон, убитый. Мир – вставший с колен смерти. Мир, поборовший апатию раздражения, чревоточину сомнения, червоточину зависти. Мир – лишившийся власти власти. Власть – Любви! настаёт! Власть? – Любить! И: нет больше никакой боли. И: нет больше никакой тьмы. Власть: любить. Власть: быть собой, тем, с которым – Бог! Всего, что мучило тебя – нет. Нет! И – того, чем ты мучил других – нет. Ты сам – лишился права – не любить, причинять боль, страдания, вред. Ты сам – уже другой, не тот, кем был, кто был ты, ты – тот, кем был ты, как жил ты. Ты – Свет. Свет. Свет Господень – Любовь! Любовь! Любовь!
Конец времени. Начинается ДРУГОЕ… То, где нет больше чисел. То, что не прекратится никогда. То – чем будут владеть все. То, что будет твоё. Тела не будет. Веса не будет. Заботы не будет. Город… Город Будущего… Будущее!.. Как Солнце, как наше Солнце, что не Заходит никогда. Оно – Не Прерывает Свой Бег, нет. Никогда. Не Гаснет, нет. Оно – Светит, Льёт Золото. Золото – это Жизнь. Жизнь – это мы. Обновлённые. Новые. НОВОЕ ВРЕМЯ… НОВОЕ ЦАРСТВО… Любви… Любви…
Будет Любовь, Будет Любовь, Будет Любовь. Да. Будет. Любовь. Любовь – То, Что Случится с нами. Со всеми. Без исключения. Это говорю тебя я, я – Артём, Артём Киракосов. Тот, кто любил, любит, любим. Тот, кто знал. Не одну – спели мои руки. Не одну – ласкали. Жизнь, жизнь – ты – Любовь. И – нет никакой любви – кроме Любви. Любовь происходит от Любви. Как ненависть от ненависти. Деньги от денег. Власть от власти. Боль от боли. Страх от страха. Прерви эту цепь. Недоразумений и мук. Любовь Шагнёт пусть – из тебя. Как из Господа. Твоего. Нашего. Ты – можешь то же, что и Он – люби! Как Он! Любовь! Любовь!
Любовь! Что Было В Начале? – Любовь!
Любовь! Что Было В Конце?  – Любовь!
Что Будет В Начале? – Любовь!! Любовь!! Любовь!!
Что Будет В Конце?  – Любовь!! Любовь!! Любовь!!
Любовь – Побеждает! Победит. Будет Любовь. С нами со всеми. – Будет.
Воскресение, день последний, седьмой, решающий. Я – отдохну – от дел праведных (и не очень). Я – видел глаза пришедших вновь – ко мне. Глаза тех, кого поведу по жизни. Тех, кто пойдёт со мной, за мной. Тем, кому ещё должен сказать то, что сказал сегодня – вам, мои читатели. Воскресенье – Грядущее Воскресение. Царство… Света… Любви… Оно уже Наступило, Настало, если ты – любишь, здесь. Несмотря на то, что за окном. Несмотря на то, что в тебе. Боль и ненависть ещё живы – и в тебе. И ты – ещё такой же… Но… Заря, взгляни!.. За окном уже!.. Утро. Утро. И в сердце – Любовь. Любовь. Всходит Солнцем . Радостью. Вечной Весной Жизни. Жизни Вечной. Это Она – Любовь. Любовь. Любовь. Любовь.
Счастье. Бог. Ты. Все. И Жизнь. Жизнь Вечная. Воскресенье. Воскресение. День Последний. Седьмой. Решающий. Главный. Любовь.
Я слагаю кисти, краски. Я пел, пел с тобой – все семь дней недели. Сегодня – последний, решающий, седьмой, воскресенье. Ты был со мной. Я был с тобой. Мы были вместе. Я сказал – что мог, как мог. Отдых – в день последний, седьмой…
Все дни недели… понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота – и – воскресение, воскресенье – день седьмой, последний. Я слагаю – кисти, краски, слова, что-то ещё… голос… голос… голос… – остаётся Любовь, только Любовь. С тобой. Со мной. Остаётся Она – Любовь. Ей дыши, Ей живи. С тобой остаётся Любовь. Божия и моя. Моя и Божия. А – теперь – иди! Иди! Дорога зовёт! Сам… Сама…
Остаётся Любовь!
Любовь Остаётся!    
Иди! – ты теперь – сам…
Иди! – ты теперь – сама…
Любовь!!
Любовь!! Любовь!!
Любовь!! Любовь!! Любовь!!
Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!!
Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!!
Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!!
Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!! Любовь!!

06.09.2007 – 08.10.2007



Артём Киракосов
               
О ПЕДАГОГИКЕ И ПУТИ ХУДОЖНИКА

* ВСЕ ДНИ НЕДЕЛИ *

18.08.2007 – 08.10.2007
               
                в 7-и номерах | днях недели | на 66-и страницах




Создано Специально Для Моего Друга Человека И Корабля
Искусствоведа И Художника И
Педагога


* ВАЛЕРИЯ ПАНАСЮКА *


И
Это Была
Попытка Вторая

Все Пятьдесят Дней Пути Этого

С
Тобой
Это Были
Все Семь Дней Недели
Артём Киракосов И Его Сочинение На Тему


« О ПЕДАГОГИКЕ И ПУТИ ХУДОЖНИКА »


О!
Тебя!
Целую!
Целую Тебя!
Крепко! Крепко!
Счастья! Счастья! Всем!
Всем! Счастья! Счастья! Целую! Целую!


32          *          С СОБОЙ

* РАССКАЗЫ НА ПАЛЬЦАХ *


####     их кажется было двадцать    ####



1 / ХХ    «ПАЛЬЦЫ»

 – Зачем им их пальцы. Скажи? Им что, своих мало? Резали! головы. Им что? Наши ребята тоже не ангелы, понимаю. Но – до такого не опускались. Зачем? Пальцы…
Я, кстати, их видела… Пальцы. Отдельно… От.
Ненавижу!
Ненавижу!
–  Что ты там делала?
– Что что?
– Как ты попала туда? Зачем? Куда? Что ты там делала? Кем?
– Кем кем?
Снайпером. Была. Снайпером. Была. Вот кем. Если бы они меня на точке взяли…
Знаешь?.. Кем я?.. Что? я… И – свои – тоже хороши. Наc, снайперш, молоденьких… Знаешь? – ..... (….. – А.К.) Я такого там натерпелась, Артём. Одни эти остатки… останки… чего стоят. Все эти – от человеков. От каких? – они делают то, что… Стёсывают полностью. Артём.
– Женя. Я не пустил бы тебя, Женя.
– Ты хороший, ты добрый, с тобой легко. У тебя жена есть? дети? Сколько тебе? Выглядишь молодо… сын? дочь у тебя? Любишь жену? Вместе ….. (….. – А.К.)
– 22-го января серебряная свадьба. Сын. 19. Учится на теоретика музыки. 49. Всё. Хорошо?
– Оригинал ты… Легко с тобой… Ты не `рак` случайно? Любишь шашлыки? Красное вино… Вон как на девок глядишь! Любвеобильный ты.
– Ты стреляла (вопрос – А.К.). Ты убивала, Женя?
– Да я бы ещё и ещё убивала: знаешь, когда увидела своего первого… без… в гробу цинковом. А ты – шаловливый-то, Артём. Ручонки-то убери.
– А наши, думаешь, хороши?
– Меня бы там до смерти самой …… (…… – А.К.) Пока не сдохла бы. …. (…. – А.К.). Ничего не осталось бы… Ни от тела, ни от чего. Подругу мою, взяли. Так…
Знаешь, не хочу, не пишу, не говорю.
– Знаешь: я – Артём, Артём Киракосов. Пишу. Говорю. Меня слушают. Записывают иногда за мной. Женя, я хочу знать. Женя, знаешь, я хочу написать. Женя, я хочу понять. Сам. Зачем ты там… Что…
– Что что?
– Как могла ты?..
– Могла… Смогла… И ещё как… Слушай, ты …. (…. – А.К.) любишь? Безопасный… Пойдём. Слушай, – нравишься ты мне, – а этих, остальных – черно..... – ненавижу! НЕНАВИЖУ! Всех! Всех! Пойдём.
– Жень, я тоже – черно…
– Ну и что – ты – хороший. Хороший. Я – `гот`, знаешь? Мистика жизни и смерти.
– Кто такие. Не знаю. Ты – неплохая. Тебе бы – парня, Жень, постоянного, Жень. Ты – христианка. Только, Христа не знаешь. Пока. Пока, Женя. Встретишь. Его. И его. Обязательно. Обязательно.
– У меня дочь. Ей тринадцать.
– Ты открытая, живая.
– Она отца не видит, ушёл он.
– Ты говорила: у тебя муж, он любит тебя, ты – единственная у него.
– Врала я тебе. Слушай, я тебе предлагаю ……….. (……….. – А.К.). Я не верю, что такой, как ты не хочет ……… (……… – А.К.).
– Я женат.
– Не смеши.
– Я же христианин.
– А Христос, что, ни-ни?.. Ни с кем? Никогда? Ну да! Не поверю! Он не мужчина. Он не мужчина? Ты-то сам как думаешь.
– Женя, прекрати.
– А пошёл ты, знаешь.               

07.10.2007 – 09.10.2007


33          *          2 / ХХ    «ПОВЕСИЛИ»

Он знал, что где-то, где-то должно же быть. То, что есть о ней. Что-то. Не может быть, чтобы. Имя, фамилия. Её. Отчество. Разные мужья. Разные фамилии. Наверняка – она с `никами` всякими. Она – комплексованная. Наверняка – стесняется. Скрытая-перекрытая. Интернет – для неё. Это её. Стихия. Она – `летящая вдаль`, как он говорил о девочках. Девочках его мечты. Она – тоже – `летящая вдаль`. От него. Он искал, он нашёл. Скупо. Информация была скупа предельно, скудна невыразимо: три предложения – и фото – 3х4. Как говорят. На паспорт. Это были какие-то объявления. О лекциях. Или занятиях. И её портрет. Хороший. Но случайный. Выхвачено было лицо, её чУдное, чуднОе лицо. Он знал его. До мельчайших `сокраментов`. Он знал… что. Чего не знал? Что он не знал в любимой? Что можно не знать в ней? Уголок какой? Поворот какой? Он – художник художников. Он поэт поэтов – мог ли он что пропустить в ней – этот певец певцов, этот танцор танцующих, этот герой героев, этот сказочник сказочников.
“Она!” “Была!” Так можно начинать всё! Всё! – что было в его жизни. Всё – чего касалась душа его. Всё! Душа – эта песня небес поэта. Душа неслась к ней. К ней. А она – Поля, отбрасывала его – прочь, прочь, от себя. Это бывает, бывает с женщинами. Любят – и отбрасывают. Хотят и отвергают, одновременно. Это то, с чем ты не сладишь. Не сладил и он, Артём, его звали так. Хотя, впрочем, быть может, ты и знаешь его, он известен. Киракосов.
Артём долго искал его, что-то от неё, портрет. Она – скрытный образец жизни. И он искал его долго, этот портрет. По пространству Интернета. Она – злая. И – уничтожала всё о себе. вокруг. И в Интернете. И причиняла ему боль, ему и всем, кто знал её. По странному стечению обстоятельств их было не мало. Что привлекает мужчин, мужиков – загадка. Но, про Артёма-то знали все: он благороден, великодушен. Он любит сочувствовать, сопереживать. Его легко поймать: слезу!.. пустить!.. И он на крючке. “Дешёвка”, – так думали многие – про него, про Артёма. Он и знал. Боролся. В себе. Ничего не получалось: разжалобить его было легко: слезу!.. пустить!.. Дешёвка. Всё-таки. Он. Этот Артём. Киракосов. Так думали. И думают.
Его это не смущало. Как он думает о них… Да как? Да – никак. Не думает. Вовсе.
А он “вешал” её, свою Полю. На комп. Слева вверху она открывалась. Тихо так. Безнадёжно. Как и любил он. Девушка, живущая в сети. И всё выпалывавшая о себе; напрочь. Лишь `ники`.
Господи, что поэт не может знать о любимой. Особенно, если он Артём, Артём Киракосов. Даже, если не видишься год, десять лет, двадцать, тридцать, вообще… Дант и Беатриче … его. Не любой ли поэт – Дант? Не Беатриче ли та, что в мониторе. Повесили… Какая-то контора, организация, просто реклама. Оказывается, она живёт на одной с ним “ветке”. И её можно встретить в тех же вагонах метро, там же, под землёй. Оказывается её дочка учится там же, где преподаёт его жена, в музыкальной школе, где директором – его школьный товарищ хороший. Оказывается, она ходит (на работу, в офис) почти ежедневно мимо дома его тёти и дяди, брата, сестры. Оказывается, они могут встретиться – каждый день. Они видят те же лица, потому что, проходят эти кварталы – в одно и то же время. (Это указано в рекламе, в рекламе, которую она, как PRдиректор составила и выставила. В Интернете. Слава Богу! – есть “серьёзная” работа – `ОФИС`. `ОФИС` – это то, что называется работой нынче, место. И – там нельзя выставлять `ники`, надо выставлять настоящие морды – настоящих директоров, и настоящих замдиректоров. Слава Богу!) Слава Богу! За всё! И за это! За настоящее её лицо. Имя. Фамилию. Отчество. По жизни – она меняла их много. По замужествам. Такие дамы не засиживаются. Почему-то. Мужчинам (почему-то) нравится, когда их режут – пополам! (А она умела это делать, резать, пополам, здорово. И – у неё получалось. Ровно пополам. Что так, что так /показываю рукой: ``вдоль``, ``поперёк`` – горизонт!.. высь!../.) И он попался. Навсегда. Собственно. Эти крючки – колючки – были у неё внутри. Собственно – из боли, отчаяния, расставаний – были составлены её глаза, глаза цвета крови – голубые! голубые! Голубые! Голубые! – цвета боли! боли! Крови!! Голубой!! Это кровь всех – тех, кто умещаются в сознании поэта. Голубая кровь…
Все уголки глаз… В улыбке, пойманной дилетантом с фотоаппаратом-мыльницей. Эх! Так щёлкнуть Полю! Бездарно и с дешёвым букетом. Артёму, моему другу и герою нашему, надобно (хорошо) работать в ЦРУ; он бы там по цвету стены за Бен-Ладеном (с последнего телеобращения) угадывал ВСЁ /!/ в этом всемирном злодее!). Что ещё он не знал о ней, в ней. Что может не знать поэт в своей. В своей любимой… Каждые складочки, увеличенные на мони… Да и, зачем, уве… ли… 3х4. Все линии… Не их ли помнит и любит любящий. Любящий. И художник. Не всякий ли любящий – художник? Не художник ли – любящий? Всякий…
Сколько боли!.. Сколько!.. Разворот головы!.. Резкие движения!.. Она любила резкие движения!.. (Хорошо хоть, не била… Да и…) Била резко: обрывами разговоров, бросаниями трубок, ломом отношений. Только боль! Боль! Этих глаз. Все складки души видны Артёму, герою нашему. Он смотрит в монитор, на монитор… День начинается ТАК. День закрывается ТАК. Монитором. В котором – с которого – в левом углу – она. Она. Беатриче.
И он начинает свой стих… Не каждый ли поэт – Дант! Не всякая ли – любовь его – Беатриче! Сколько можно не видеть, не слышать?.. Способно ли пространство, время, века, разделяющие нас километры, континентов ~острова~ – разделить? Господи, способна ли любимая гнать? Господи, за что это нам, нам с Тобой? Господи, способны ли они, те, кто люди, вычеркнуть нас, нас с Тобою? из жизни своей. Господи! сколько нам, нам с Тобою! – идти за ними, к ним? Господи, объясни – объясни ей: любовь – стрела – навсегда, пронзившее сердце..! Господи, я не нужен ей (думал Артём, Артём мой, герой мой. Киракосов.). Как и Ты.
Господи – мы будем идти к ним, за ними… К тем, кто нас отвергает, к тем, кто нас гонит. Господи, что делать мне, мне и Тебе с ЭТИМ СЕРДЦЕМ, с этим сердцем: моим и Твоим!.. Сердцем поэтов. Сердцем любящих. Не всякий ли поэт – любящий? Не всякий ли любящий – поэт? Господи!.. Я – смотрю – в Твои Глаза!.. Я – вижу СЕБЯ! Господи!.. Я – смотрю в себя! В свои глаза Господи! Господи! – я вижу Тебя! Тебя, Господи. Не всякий из нас ли, из любящих – Ты? Не Ты ли  – каждым сердцем нашим, любящим, Поёшь? Господи, не лишние ли мы тут, так же, как и Ты – Лишний, Гонимый, Нищий, Святой. Не боль ли эта – что только даёт НОВЫЕ ВСХОДЫ, семена любви ИНОЙ, той, что только лишь растёт!.. растёт!.. как ВРЕМЯ само! – на стрелках наших часов. Господи! что я не знаю о ней? Думал Артём. Артём мой. Киракосов. Господи – глоток! глоток счастья! Счастья! – этой девочке! Девочке-колючке! Господи!.. Господи!.. Всё, что могу! Всё, что хочу! Глоток счастья тем, кто гонит, гонит прочь, прочь – Тебя и меня, Господи, меня и Тебя, Господи. Глоток СЧАСТЬЯ! Глоток СЧАСТЬЯ! И ей, той, что ``повесили`` они, этот офис, этот `менеджмент` (вместо человечества) в левом углу его монитора, для `зазыва`, для рекламы. Её лицо… Изувеченное болью прошедшего. Прошедшего. Для женщины ПРОШЕДШЕЕ – боль! Только то, что не проходит – остаётся! Остаётся с женщиной навсегда. Навсегда. Любовь – высказанная ``следом``, оставленным в детях. Только эта любовь остаётся, растит, лечит. Человек, остающийся РЯДОМ. Только это лекарство – отпереть ворота сердца. И – позволить себя любить. Только это ворота счастья – видеть `стражника` рядом, поэта, того, кто знает всё! о тебе! о душе и..!
Боль от боли! И от того, что другой не знает лекарств.
Я не нужен ей, как и Ты, Господи.
Повесили.               
В Мониторе.
И его.
Поэта.
Сердце.
Любящее.
Господи.
И Твоё.
Молитва.
Твоя.
И моя.
Остаётся.
Остаётся, глядя на это всё.
Любить! Любить!
В мониторе!

09.10.2007 – 11.10.2007


34          *          3 / ХХ    «ОНИ. КИСЛОТА»

Он всадил ему глубже. Ещё. Чем они. Они делали это. Со всеми, кто был потемнее, не как они, перекрашенные. Перекрашенные. Он вонзил глубже. Ещё. Ещё. Собственно! Что там? Оставалось? Были и арматуры, биты, пистолеты, кастеты, зубцы, летящие ножи. Короткие автоматы. Деньги сдавали. Да – “Фюрер” – его звали. Паспорта, найденные документы тоже, особенно, “права”, техпаспорты машин, на жильё, другое. Но – “права”?.. – Зачем крысам права? Тараканам – жизнь? Кушать он любил. Кровь с мясом. Сырое. Собирались. И часто пили её. Кровь. Надевали своё – чёрное, разжёвывали жилы, запивали свежей… Кричали: “Хайль!” Ему. Фюреру. Расходились. “Уносив” с собою – пару-тройку их, тех – тараканьих жизней.
Пока не появился он. Он – Артём. Киракосов. Этот парень был из бригады “АЛЫХ”, как их звали. Называли они себя – “СИНИЕ”. Любили поэтов, поэзию, стихи. Пели. Мы их не трогали. Там тараканов не было. Одни…
И он клал – перед нами – каждое утро. По голове. Нашего. За каждого таракана. Он же “алый”? что ему. Он – приносил/посылал нам и – руки/ноги (как водится у них, у… тараканов, …). Мы не остановились – резали… до… Их приезжало всё больше, чем… Мы начали жечь, взрывать. Артём находил точно. По нашему одному – за их, тараканьего, “червявого”. Делал всё чётко: парень чёткий. Клал перед нами – как живого: отдельно – го… руки… ноги… глаза… то, что внутри. Он что?
Он…
Мы остановились.
Остановился и он.
Но. Было поздно.
Из города из нашего уезжали. Всё позакрывалось. Никто больше не мог смотреть. Ни на что, ни на кого. Рвало всех. От этого. Трупный яд… Запах. Не убирали ведь: война. Мы остановились первые. Но он – жестокий. Этот Киракосов. Не сразу и перестал. Мы остановились. Нет, не сразу. Но, это было – мы больше не могли – мы же люди. Нет, он не трогал родных. Наших. А наших да! Бил! Ре… Ну мы же люди. Мы не выдержали первые. Откуда он, этот Артём? Революционер. Говорят внук коммуниста главного. Зачем это ему? Мы читали и пели его. С… Они все там такие – тараканьи потроха. Мы не считали его – “червём”. Чего он? За эту полынь?..
Мы не могли.
А он не мог – видно тоже – уже. Успокоиться. И ре… наших. Братьев. Сестёр-бойцов. Других не трогал. А, вот других не трогал.
Артём. Этот Артём. Мы искали его. И он уходил всё время. Взяли его. Они отбили в ту же ночь. И он уходил. Однажды мы пытали его. И он держался. Хорошо. Мы старались. А он переносил всё – смехом! И я понял – мы проиграли. Он презирал нас. Тараканы. Это было про нас. Нас  нашли утром. И взяли. Это были его бойцы. Слаженные, лихие парни. Что наша свастика? – Их алое знамя… Их синий…
Договорились… Они выпускают нас. Мы уходим. Те, кто может, кто хочет. Из города. Он выпускал… С условием – голова к голове. Это был его принцип. Жизнь, сказал он нам – священна! священна! священна! священна!.. Обещал убивать всякого, кто не думает так. Всякого. Мы поняли: мы читали его стихи, мы пели его песни. Нам нужен был этот “Фашизм”? этот наш “Фюрер”? Мог бы и Артём руководить… Нашим быть руководителем… Просто попался этот – “Фюрер”… Наш.
Он не выпустил его, Артём. Бил. Тот бежал. Скрывался. Началось личное… Они, кажется что-то не поделили в женщинах. И это. И…
Артём искал его… Не выпустил из города… Искал… Хотел…
Город опустел. Он небольшой. Всё позакрывалось. Все разъехались.
Остались они. Двое…
Артём нашёл его. Он не выпустил... его… На топорах… Они, кажется. Артём разрубил его… Кажется… Так говорили… рас… ч… ле… ни… <…> Потом  “собрали” его – что говорили… как… Нет, от “Фюрер”а не осталось… Ничего! Ничего! Говорят, хотя… Нет, хотя. Мы знаем, Артём делал это иногда, рас… тво… ря… <…> И – ставил нам баночки на подоконник. Когда мы приходили – в свой офис – фашистский. Зачем мы всё это затеяли? Их всё равно становилось всё больше – чёрных.
А потом и себя… Он сделал это и с собой. Говорят, он был христианин, и не мог, не имел права убивать, жечь, резать, преследовать, как… А потом – и себя. Артём. Киракосов. Кого-то он просил… (Кто-то ещё был в городе, с ним, у него /потому, что – у “Фюрер”а тоже оставалась “свита” – охрана – из двух/.) И кислота… Он всегда так делал, как и с ним, с его… Ничего… Ничего… Ничего не остаётся… Стоит на подоконничке – офиса себе – баночка – с надписью – “Фюрер”, например; или – “Артём Киракосов”, например.
И – всё! Весь тебе – театр.
Я знаю… От... Кто-то вернулся. Показывали по телеку… Я узнал наш город. Красив. Древний. Как брошенный показывали. Неживой. Они бросили его. Из-за этих усобицмежду… Сейчас красивее стало… Жить. А наш город – погиб. В общем. Ничего. Как в кислоте. Зарастает. “Кислота”… “Кислота”…
 
11.10.2007 – 12.10.2007


35          *          4 / ХХ    «СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ»

Артём всё набирал эти “ники” и “лики”. Всех этих “Элль” и “Нэлль”, всех этих “Девушек Предпоследнего Заката” и “Женщин Твоего Сердца ”, всех этих “Роз Немых Печалей” и “Королев Здешних Сновидений”, всех этих “Печали Её Торжество” и “Ласки Моих Рук”, все эти “Лань, шедшая С Лучом” и “Стрела, Плывшая К Стволу”, всех этих “Нежностей Яркого Сока” и “Радостей Потерь Осторожности”, всех этих “Разбуженных Неосторожностей” и “Уснувших Бдений”, всех этих “Жертвоприношений Алых Прихотей” и “Дарений Синих Ублажений”, всех этих “Похотей Плоти” и “Желаний Души”, всех этих “Несносностей Оргазма” и “Вежливостей Прививки”.
Старый писатель – Артём, Артём Киракосов – открывал сайт. Как страницу жизни. Все эти Оли и Поли, Яны и Наны, Леры и Веры, Вероники и Андроники, Жени и Ани, Октябрины и Ноябрины, Анжелины и Даргелины, Марго и Арго, Розы и Позы, Алчи и Галчеи, Пампелины и Фелании, Баси и Мили, все эти Энгеллионы и Офросценнии, все эти – Лены и Тани – в конце концов, все эти Оли и Наташи – в конце концов, все эти Веры и Светы – в конце концов.
И он нажимал… С придыханием… Погружался… И ему от – туда снились сны, что он не видел и в молодости. Дина, Лиля, Алиса, Ревека, Алевтина были настоящие – что с того? – Аромат!.. шёл! Шёл… С этих страничек их стихов и прозы. Не было даже… А в самих именах уже звучали ему эти сладости/страсти… Что-то горькое и сладкое (сладко-горькое, если есть такое?). И эти вкушаемые им сочники были радостью дней его срединных лет. И, как объяснить тем, кто учится у него – основам стихосложения (и потом получает зачёт), что любовь – это не просто перекрёстная рифма. Или ещё что там, как его называют?.. И, когда, он снимал очки, и поднимал глаза (от стола), чтобы увидеть её, ту, которая держала и тянула зачётку… Он видел пупок… Пупок открытый, с кольцом, почти в нём. Стразы… Булавы мелкие, миниатюрные. Протыкающие – это, не знавшее ещё губ, губ поэта тела, тела, которое должно быть исцеловано и исследовано всё! всё! от кончиков прядей волнистых до кончиков окончаний всех продолжений его в во всех его островах/полуостровах. О! Эти пупки. И – что из них поднималось… Май… время не прохлад. Девчонки не замечали многого. А, может быть, и – “ The Times, They Are Changin` ” (Дилан)? Он не понимал, может быть? Пот? Просто пот? Да?..
А с монитора глядели… Нет, не лики – слова – буквы, составляющие образы. Как объяснить им – образ – это эротика, завораживающе. Что – в словах – жизнь! Жизнь настоящая. Как объяснить им, что прийти всем блондинками, ослепительными блондинками, с высвеченными, выбеленными, расплетёнными, раскудрёнными, распущенными (во все стороны Земли) волосами, плохо! плохо! Нельзя заголять всё! И не так красивы коленки… у всех. Как объяснить им – курс не может состоять из будущих поэтесс-мулаток, получивших загар в соседствующих с учреждением/институтом СПАсалоне. Пепельные блондинки на дипломе – дурновкусие. Особенно, когда выпуск – под двадцать, и из них мальчиков – один-два-три. Кто будет учиться “на поэта” из них? Сумасшедшие? Уродцы, не знавшие женщин? Неудачники, не пригодные к заработку, к зарабатыванию… Девчонки?.. – идут после в PRдиректора, пресс-службы, замуж, “по культуре”, в агентства `КРАСОТЫ`. Стихи? – нет, не “кровь и любовь”, а “свекровь и морковь”. Рифма? – лучше идёт к рекламе, в акции… по…
И он быстрее бежал к монитору, ждал, когда подойдёт его очередь: сын занимал всё: от и до. Наконец, обращался к жене, чтобы она как-то сгоняла Женю. Она сгоняла… Он садился… Тот ещё оставался включённым… Погружался… Встречался… И за каждым именем видел… Образ! Её. Особенно: …Ревека, …Алиса, …Дина, …Ната, … Старый, старый писатель! Что он нашёл в них! В этих обманах, что были по всем концом Земли – рассеяны!..
И он отвечал им… И они отвечали ему… И это было увлекающее, неистребимое зрелище в нём. Он ощущал их, на разных углах планеты: Дину, Ревеку, Алису, Нату. Ощущал, как рядом, близко… Оказывается, можно – и так… И – так.
Всё меньше загорался он от этих, в пупках. Даже, когда расставляя зачёты, медленно переводя взгляды с зачётки на столе раскрытой на глаза их. Он научился делать это медленно. Доводя – до глаз. И – не задерживаясь ни на… ни на… Это – опытный преподаватель может себе позволить. Не загораться от всего этого, того, что видишь, выше – или ниже – зачётки, поднимая, через пол, глаза, о! И он научился делать это безропотно, бессловесно, ставя только лишь роспись, дату, номер, название предмета.
…бежал домой… включал… жаловался жене… на сына, на компьютер, на…
Но однажды – на свои любовные, восторженные письма он получил угрозы. От мужа одной… из… Да и жена его, бежав, оглянув монитор, приглядевшись, прочитала… Старый! Старый писатель… Артём! Артём Киракосов… Писали, чтоб он больше `не писал, а иначе…` Советовали – …….. (приличное, но, я не буду писать это слово: значение его… – не очень, в общем… – А.К.) Получил он и от… письмо. Она писала ему: `сбрасывай лишнюю жидкость`. Желчь? Что? Это? (…… я не буду писать это слово – А.К.) `Заканчивай это`, жёстко добавляла жена. “Восемнадцатый год в квартире – ремонта нет”, – вот её слова. “Тебя отсюда (с сайта, с странички – А.К.) палками гнать будем”, – вот его слова, мужа Наты… “……. (опять это слово – А.К.) – в стихи: …… (слово другое, но, значит – то же – А.К.) – в стихи”, – это муж Наткин дописал – сам, на его сайт, на его адрес, когда Натка ушла в магазин и не выключила “его”, Артёма, старого писателя. И он дорвался… – этот Василь Фёдорович – Наткин-муж. Всё ревнивее становилась жена, пронося мимо что-то… Мимо него, мимо работающего компьютера, включённой “аськи”. Ремонт – то, что убивает любовь. Ремонт – то, что скрепляет сердца… По началу… Ремонт – то, с чего начинается НОВАЯ ЖИЗНЬ. «Лучше бы – ремонт начал, бесстыдный, Артём, смотри – отваливается штукатурка, трещины, подтёки (когда ещё затопили!..), который год ковролин лежит купленный, когда застелешь-то? совсем уже!.. Обнаглел!.. Ты – всё больше и больше – сидишь за ним, за компьютером, не заметил, – а ты приглядись… “Старый писатель”… Что – уже?..» – жена… в сердцах!
Теснее становилось на “сайте”, на “страничках”, в “переписке”, в “блогах”, на “почте”… Жене-сыну много задавали: он сидел, не слезая…
В одном из писем прислали… Если бы Лена, жена, увидела… Да, что только не слали… “Открывать” было нельзя, переписываться тоже, давать адрес тоже – ничего! ничего! ничего! стало нельзя. Как на улице: вы же не раздаёте им, прохожим – свои адреса и телефоны? Опасно!.. Опасно!
Вся эта гадость надолго оседала в компьютере его. (Её и не так просто вытравить оттуда.) Женя ругался. Ругалась жена. Всё стало не так привлекательно и в Ревеке, Нате, Дине, Алисе, Поле, Алевтине…
Зато – в Наташе, Оле, Алёне, Ире, Кате, Лизе – своих студентках по спецкурсу стихосложения он открывал всё больше симпатичного, а не только, что у них не очень хороший вкус в выборе дезодоранта для тела. Когда поднимал глаза – медленно! медленно! медленно! – от… “центра”, скажем так, через пол, “низ”, скажем так, – к “верху”, скажем так, к шее, губам! глазам! лику! “всему”! – скажем так!
“Старый, старый писатель – старый, старый писатель”, – думал Артём, Артём Киракосов, я, глядя на себя в зеркале: лысеющий, с животиком, обрюзгший, немолодой, как прежде, не брюнет – седой совсем – седой совсем – от этих диких переживаний, от всех этих Лик, Вероник, и Анджелик, от всех этих Свет, Грет, Нат, Лад, от всех этих Елен, Милен, Сонь, Тонь, Жанн и Анн. От всех… них… этих…
Глядя в глаза свои – в зеркале, не глупые глаза.
И он удалил свою страничку. С сайта.
Лики, Ники и Вероники – ему зря писали! Читал (и насмехался [и отвечал, между прочим им – сын, он! – Женька! – сын! он! Женька! – А.К.]) их уже Женька, он – сын! Сын!
Артём шёл на работу. Небыстро, нет: быстро он уже не умеет… Уже на эскалаторе – обгоняли его они – Лики, Ники, и Вероники… Что ж – кровь молодая! Что ж: аудитория не большая. Они хотели сесть поближе. Они не отпускали его и после… Звонков… Начала следующих уроков.
Он шёл домой, ложился. Отдыхал, закрыв глаза. Засыпал – так – слегка. Ему мерещились те – они: Лики, Ники, Вероники, Анджелики, Таты, Веры, Геры… И он вдыхал виртуально! в полудрёме эти их ароматы – с пупков заголённых! – даже в самый лютый мороз! – таких заголённых под дикой красоты роскошными ковбойничьими пулушубками! Он любил их! Он любил их! Полюбил. Полюбил.
“Дорогие!.. ” – начинал про себя обращение к ним…
(Лекция начиналась!.. Лекция шла!.. Лекция продолжалась!.. Лекция не кончалась!..)
“Дорогие!.. ” – всё не завершал разговор с ними, засыпая, и опять просыпаясь, разбуженный женой к тому, “что пора уже спать – ложиться, наконец!..”
“Дорогие!.. – не мог успокоиться, – мои… Мои!.. мои… Мои!..”
Не мог успокоиться! Не мог! Старый! Старый писатель! педагог – я. Артём. Артём Киракосов. Я.               
 
12.10.2007 – 18.10.2007


36          *          5 / ХХ    «ДОМОЙ»

– Тысяча. Девятьсот девяносто девять. Девятьсот девяносто восемь. …
Отсчёт пошёл…
– Сто. Девяносто девять. Девяносто восемь. …
Отсчёт продолжается…
– Десять. Девять. Восемь. …
Что видишь? Чернота! Чернота. Скорость в… Поток идёт сильно! Убыстряясь. Чёрные частицы. Такой стеною. Вкропления загорающихся, бурых. Краплаковых. Карминных. Тиоиндиго. Алых. Цвет огня. Вкропления загорающихся. Оранжеватых, плавящих, раскалённых, белых. Белый. Цвет предельного накала. Поток. Стена. Лишь.
Потом перегрузки. Как говорили. Потом недогрузки. Как говорили. Говорили, что будет трудно, что будет бросать, бить, что, почти невозможно выдержать, что надо… Надо!..
Ничего не было. Ничего. Воздух! Наполнился Смыслом. Улыбка, пришедшая откуда-то – сверху! СВЕРХУ!! Наполнившая мир кабины/пространства. Мир – ставший Улыбкой. Улыбка – Ставшая Миром.
Всё кончилось. Пространство! Время! Единицы, метры, километры… Секунды, доли, часы… Килограммы, граммы, тонны… Годы. Дни. Планеты. Галактики. Вселенная.
Всё кончилось. И не было больше никакой боли – ни за что, ни от чего. Не было тех, кто мог бы её причинить. Не было тех, кому мог бы он её причинить. Он – первый галанават вселенной – Артём, Артём Киракосов.
Всё кончилось. Это была Вселенная. А он был первый, кто вышел… Был первый, кто одолел… И был Покой. И Свет. Это была Любовь. Любовь Живая – БОГ. БОГ – Есть Любовь. И нет в Нём никакой тьмы. Жизнь Вечная. Рай. Спасение. Любовь. Жизнь Живая и Настоящая. И Бог Был Светом – Сам. И Бог Был – Жизнью – и Пищей – Сам. Время кончилось. Кончилась земля. Новый Град – Союз Бога и Человека, где Люди Были как Боги, Воплотили “Подобие и Образ”. И рядом Была Улыбка, Его, Того, Кто Любил и Любит, Кто никогда не Менял Этого, Того, Кто – Был, Есть, Будет – всегда.
– Ну как ты? – Спросил…
– Домой хочу, на Землю, откуда… – ответил…
– Я Знал… Сюда попадают только – лучшие… После уже…
– Я знаю. Это Рай. Я знаю. Я пел о нём на Земле. Я хочу домой: у меня там остались: мама, папа, жена, сын, братья, сёстра, близкие, друзья…
– Ты святой, знаешь?
– Да.
– Только святые скучают – по Земле. Вот Володя, например, Высоцкий, – назад всё рвётся… Джон убитый… Вася Шукшин… Сколько их, не успевших что-то… Твой отец духовный – Георгий, Чистяков, Мень – Саша, Тереза…
Ты же знал, как христианин, – это тебе не реинкарнация – живёшь один раз: надо успеть и сказать всё! За жизнь! твою! короткую!
– А я что – уже умер? Меня что – уже нет?
– Как тебе сказать, сынок, можно Я Буду тебя так Называть?..
– Меня же послали… Я – галанавт – Артём Киракосов – первый во Вселенной этой – одолел… все притяжения… скорости, пространства, параметры, правила… Я вышел из галактики – своей… Из галактик других… Космос одолел – вышел – в ОТКРЫТЫЙ СВЕТ, где нет больше никакой тьмы.
– Правильно! Ты – Тут! Здесь нет никакой тьмы. Здесь СВЕТ. И Я – Господь и Бог твой, Артём. И Жизнь Вечная. Вечная. Ты – на Месте, сынок, – Это Рай, сынок; Я Приветствую тебя, брат Мой, Артём – ты нужен Мне Здесь. У нас с тобой Тут много трудов: надо… то… надо сё… (Ну сам знаешь, у тебя там всё хорошо получалось на Земле, а строители мне нужны, позарез как нужны.) Новый Град Иерусалим тоже ведь, брат, нужно строить. Кому-то… Думаешь, легко Найти Мне, кому… Мастеров-то – мало… И – Здесь, как там, у вас, у Меня, – на Земле; так ведь? молчишь: чего? А Я ведь Ждал тебя!.. Я Ждал тебя, если честно… Я Хотел тебя Видеть… Если честно…
– Я не сам. Я же не умер. Мой корабль… Его же строила вся Земля… Меня же прислали – я лучший (и первый).
– Артист! (Нагле-е-е-е-е-е-е-ец.)
– А Ты – не Артист? Нас всех тут (и на Земле) Наворочал, Насоздавал, Наплодил, Напридумывал? Что? Кто Отвечать-то будет? а…
– Так Я вас и так уж Потопами Уморил\ Травлю… Не Знаю: как вас ещё!.. Обещал Себе Сам: не Буду больше!
– Ты там, у нас – не долговато Прибывал: ребята наши быстро разобрались…
– Орлов хватает. Появись Я сейчас, всё произошло бы быстрее… И гораздо… Ничего не…
– Изменилось. Мы рвёмся к Тебе. Рвёмся. Вот я – первый галанавт во в вселенной – Артём, Артём Киракосов.
– Да Знаю Я всё! Я – Бог. (А ты думал, кто?)
– Да знаю я Тебя. Бог. Мы поём Тебя в Церквах наших – Твоих. Мы любим Тебя. Верим. Надеемся. Ждём. Уповаем. Молимся. Ты – ожидаем… Нами… Пришествие Твоё!
– Я Буду! Я Буду обязательно. Жди. Ждите, правильно.
– Я не мог, я хотел тебя видеть. Я – я – Артём, Артём Киракосов. Скучал… и скучаю! Я приехал сам. Я знал – Ты – Есть! Ты – Здесь!
Я не сказал им… Когда просился в… Полёт! Я знал. Выбрали меня. Я… я – я Артём, Артём Киракосов.
– Заладил. Зануда.
– …
– …
– Думаешь, легко мне было? Я – один из… Я – первый! Первый! Не лучший. Нет. Но я – хотел, значит, сильнее!! – видеть и слышать: Голос Твой…видеть и слышать: Лик Твой…
– Так бы Я и Дал тебе добраться Сюда.
– Как же мои все, дома?
– Артист ты, всё-таки…
– А Ты – не артист: Сам же всё Затеял, Устроил, Образовал, Родил… Вся ответственность – на Тебе!
– Естественно. На Мне – не отказываюсь. 
– …
– …
– …
– …
Молчание становилось долгим…
Слишком…
– Ладно. Поезжай. Возвращайся. Я буду Ждать.
– Я скоро не вернусь. – Ты же Знаешь – я боролся с Тобой долго. Я слушался не всегда. Я был строптивый, и по-настоящему – строптивый. Я боролся – с Тобой, шёл против, Ты Знаешь.
– Знаю. Ты проигрывал Мне всегда, вспомни. Ты ни разу не стал сильнее – победителем, вспомни.
– Я помню. Но я и помню – я ни разу не спасовал, не отступил.
Жизнь бросала мне вызовы. Я всегда подбирал эту “перчатку” – “перчатку” вызова. Я знал – за ней – Ты! – Ты.
– Да. – Я.
– Тогда отпусти.
– Лети! Домой. Я не в обиде, знай. Только… Ты – не добрался бы ко Мне, Сюда: Я Мечтал о тебе! Иметь… Мне и Здесь – таких не хватает. Помни – ты – Мой! Ты – больше ни чей. Ты – плоть и кровь Моя. Плоть И Кровь Мои. Сын. Сын Божий. Мы Здесь – Все как Боги. Мы – равны. Помни – тебя Ждут. Это Небеса – МИР ИНОЙ, ВЕЧНОСТЬ. И Тут – много труда… И руки, и умение, и миролюбие твоё, и покладистость, и чистосердечие, и талант, и… – пригодятся! пригодятся! пригодятся!.. Пригодятся, Артём!.. А знаешь, более всего то, что ты умеешь ладить, разговаривать с людьми… Ты любишь их ведь, а это не каждому удаётся ведь… Да и Мне… тоже! – не всегда!
– Ну так!.. Как?
– Аппарата-то твоего больше нет. Это всё бессмысленно. Знаешь, но сгорел ещё на подступах… Как только ты вышел…
– Так?..
– Да: Я Вёл тебя САМ. Без всего…
– А как же?..
– Ну не беспокойся, сынок. (Улыбается. – А.К.) – Я ведь БОГ: Я Могу всё! Ты забыл, родной? “Плохой мальчик”. Правильно, всё-таки Лизавет Васильна, завуч ваш училищский тебя называла. Я Любил тебя – ты и жив! поэтому, не понял?
– Нет! Я думал!.. Думаю – я сам…    
– Сам… (вздыхает – А.К.). Сам?.. Сам!.. Ну? Сам. Что? – сам?
– Сам. “Человек – это звучит гордо”. Это так пишут у нас на Земле – писатели.
– Знаю – знаю… Горький, Алексей Максимович… (Или? кто там?.. ещё из этих, ну, как и..?) Тут вот – где-то – тоже… Не Хотел Принимать… Брать!.. Да вот – трагедия какая… убили! Отравлен! Или!..
– Послушай, я всё понял. Я виноват. Что не умер – смертью своей или не своей. Виноват, что долетел. Я прошу прощения у Тебя: я знал, что это Был Ты… Во всех нюансах жизни. Я знал, что это Был Ты, как знает любой сражающийся, видящий и чувствующий Соперника, Противника. Я знал – Ты Любишь. Я знал и чувствовал… Скажу – не меньше – и Ты – Должен Был Знать и Чувствовать: я люблю Тебя! я люблю Тебя! я люблю Тебя!
У меня не было других молитв к Тебе: я люблю Тебя! Это было – единственным! Я не знал других слов! Мне не нужны другие слова: я люблю тебя! я люблю Тебя! я люблю Тебя! У меня нет другой молитвы; я не нуждаюсь в других молитвах… Я не хочу других слов. Ты Должен Был Чувствовать! Ты же Бог! Я надеялся на это… И на это… Честно если.
– Знаю. Знаю всё. Конечно. Конечно, это Был Я – во всех поворотах твоей жизни. Я клал тебя “на лопатки”, чтобы уберечь от худого, от других, от болезней, смерти.
– Я хочу домой, короче.
– Прости! И Ты Меня.
– Я гляжу, Отец, мы с Тобой (улыбается – А.К.) действительно – на равных…
– А то!..
– Ну так пусти!
– Эк заладил, родной. Ты – упрямец, кавказец, баран. Я же Люблю тебя: легко Мне?..
– А я Тебя не люблю?

…………………………………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………………………


Скоро Земля узнала о возвращении своего любимца: Артёма, Артёма Киракосова – первого галанавта Земли, планеты, родины. Возвращение не было безболезненным. И корабль пронзил “кору”… Вошёл в дно… Дойдя почти до… Самой её сердцевины… Земля! Чуть не раскололась надвое!! Был сильный, разрывающий!.. Удар. И сильно пострадали оба соседних Её материка, уровень всех вод был изменён навсегда. “Кора” поднялась!.. выше!.. выше. Нелегко дались планете эти эксперименты. Но, к счастью, по каким-то неузнаваемым обстоятельствам, их стечению – никто не погиб. “Жертв и разрушений” не было, как ещё в веках ХVIII-ом, ХIХ-ом, ХХ-ом,  ХХI-ом, ХХII-ом, ХХIII-ем писали…

15.10.2007 – 20.10.2007


37          *          6 / ХХ    «ВЫСТРЕЛ»

… (хлопок – А.К.)
… (хлопок – А.К.)
                Именно так – “хлопок”, именно так – этим словом обозначается выстрел! Хлопок: рука! нога! ещё! нога! ещё… грудь! живот! живот! ещё… голова! голова! голова…
Он уложил почти всех. Те несколько, кто остались, – дрожали – беззащитные, поверженные… Нет, ему не их, – патроны \ пули  жалко стало…
– С-С-С… – процедил он с ссс… ненавистью! Как он умел – звериною! Звериной! – Я всех вас! с\с\с… Лём, надо решать, порешать… Высылай! Всё. Ну? Потом, брат, потом это… Бери себе её, слышь?.. – отзванивал он уже на “мобилу” “брату”.
Не переставая стрелять!.. Он взял, зажевал “новый ОРБИТ без сахара” – две новые подушечки. Они были с мятой, новой версии, по рекламе. И он любил ОРБИТ, “снежный” особенно. Вправил новую обойму и! – продолжал! продолжал…
Пули дробили кости, вырывали мясо. Пули были у него не простые… И он жалел их… На эту!.. – … (как он их называл – А.К.). “Мразь” – самое ласковое слово. Его. По отношению к ним, к людям других народностей, другого класса, достатка, исповедания, вида, состояния, внешности.
… и стрелял… и жевал… и напевал: “Она жуёт свой ОРБИТ без сахара // и вспоминает всех, кого тр…ала (ясно! что имеется в виду – А.К.)”. Пока не кончились патроны… Все, даже очень многозарядные устройства, когда-то, да завершают свой ресурс.
  – С-с-с-с-с… – он продолжал. – Робы надели; сейчас подъедут. Ребята. Докрошат остальное, остальных, трава, с||с||с……. (ругань – А.К.) Ваш аcфальт тут!.. Черно… (ругательство – А.К.). Всех!.. Всех!.. Всех!.. Жалко пуль! На вас, у…. (ругательство – А.К.)!
Не двигались. Люди плакали. Никто и не думал шевелиться. Было бесполезно: пули доставали сразу – были разрывные. Кого хотел, того и… Единственное – “не дёргаться”, как говорят… – Может, пронесёт?..
Он стрелял, убивал.
Центр Москвы: ночные работы: а работа и ведётся обычно ночью – ремонтные “правки” асфальта. Была, как и всегда, – сводная бригада. Регистрации ни у кого не было, разрешений –тоже. О медицинских справках, “книжках” что и говорить. Жили почти там же – в машинах. На улице и умывались. Удавалось и помыться иногда. А дома..? Дома – война. (!) Стреляют. Тоже. Голод. Нет работы. Воды. Денег. Света. Ничего нет. Резня. И – между собой – тоже, то же…
Аварцы, два осетина (`северный` и `южный`), менгрел, грузины (классические), абхаз, азербайджанцы, даргинец, тат и армяне, в основном, – армяне. Это – их – “бизнес”, так сказать. Лужков отдал им. Говорят – так.
Только армяне были – с приграничных с Азербайджаном районов; и говорили на каком-то своём (тарабарском \ карабахском) диалекте, так, что ни один из их соотечественников их не понимал. Полутюркский какой-то речитатив был.
Он медленно возвращался к машине… Ранняя осень. Дыхание ночной сладости, тепла… Ещё лета, собственно… Последний PORSCHE… В молдинг попал то ли песок, то ли что, остаток какого-то куска арматуры царапнул литой диск… Он смотрел… Осмотрел внимательно: “новая такча-то!..” Какая-то, действительно, дрянь цепанула молдинги, арматурина попала в литой диск; и прокрутилась там… не единожды… Сам (ночь) наехал он и на… “Бескамерка” – спустилась – стекло? битое? гвозди? Ночь. Имеют ли они право работать, разложиться… Хоть ночью.
– С-с-с-с-с… – шипел он, заводя реактивные моторы PORSCHE своего. – Всех! Всех! Всех! – стрелять! давить! жечь! чернь! черно….. (ругань – А.К.)… – Я еду, Насть, Настён, сделай всё, как надо, Лапа, хорошо? Я – еду, слышишь? Взревел как, хорош! гусёк-мотор!.. Насть… Пипа моя… Я не могу уже, д…. (неприличное – действие – А.К.), милая! – Где ты? родная? Насть? Настён? Я х… (не… действие – А.К.) от тебя!.. Б…… (не…, ласкательное  – А.К.) моя. Коть… Котя…
Все отворачивались, когда приехала съёмочная группа (“бригада” – не та – А.К.). Все отворачивались… Не дал никто никаких интервью. Увозили трупы. Накрыв их предварительно… Не помогало… Плакали все. И молчали. Кровь не высохшая, не высыхающая, продолжающая вытекать… У раненых не могли её остановить. Пули его были со… Кажется, это называется “со смещённым цетром тяжести” – а значит, все – должны были умереть – все! даже с лёгкими… лёгкими ранениями – в ногу, к примеру. Он знал, что делал (тот, кто стрелял), только, – это много мучительнее, чем… – сразу – вот так! – в сердце! к примеру! Отворачивались. Назад – домой! – никто не поедет!.. ведь. Да и как объяснить… Кому?.. Их можно убивать – просто так – ножами, топорами, заточками арматуры, ногами. А теперь вот и просто (или ещё проще, чем просто) – стрелять, стрелять, как мусор, пепел, сор, траву, насекомых, тараканов. Мух – бить мухобойками. Даже не надо строить газовые печи, камеры: притормозил – и – пожалуйста: стреляй!
Дело обычное, обыденное: подростки, шпана, фашисты, бандюги, менты, просто прохожие, недовольные, да все… “народ”, может быть? Может быть: “народ против”? как говорят на `радио` и в `телевизоре`. Где-то передавали – рейтинг скинхедов на “ЭХО МОСКВЫ”: 70% слушателей этого замечательного `радио` \-станции\ считает их `патриотами` России, проголосовало за них, за этих школьников, очищающих “наши города от мрази, черни”.
Артём остался жить, жив – пули вошли в широкие плотные (рабочие его) штаны, не задев ткани тела. Он даже не шевелился, не отводил глаза, когда он (стрелявший! – тот!)… Одна – застряла в Библии, Библии, что носил он у сердца, что мать ему дала, подарила. (При прощании.) Пуля! Да! Застряла – всё-таки! Библия! – спасла его. Да. Всё-таки!.. Всё-таки! Всё-таки… И – всё-таки!!! БИБЛИЯ. Пуля застряла в Ней, в Её страницах немалых, в… толщине СЛОВ самих, на выходе самом, в конце… – в Апокалипсисе… самом. Он был спасён. Богом – Самим!
Что мог сделать он – один – безоружный. И он (тот, кто стрелял) – выстрелил в сердце (Тот, из PORSCHE). Ему. Была ещё и пластина, – из толстого литого металла, – на груди у него, у Артёма.  Это повесила на него жена, Амазаспуи. Типа `щита`, `бронежилета` небольшого. Но, – `щит` этот, `бронежилет` этот – пуля прошла – легко даже… Что он мог сделать: только слать и слать… домой на родину, в эту границу Армении и Азербайджана, там, где и диалекты и “наци” (как “нации” читай), как они там говорят, были смешаны, перемешаны? Война? Кому нужна она была? Убивать? Кого? За что? Цвет глаз? Волос? Так ведь похожи все – братья и сёстры. Думал он… Спасённый, нет, не тот, кто стрелял. Нет! не тот! У…… (ругательство! – А.К.)!
Нет, никто не назвал номера машины.  Его и не было на ней. На PORSCHE. Нет – поодаль уже стояли “братки”, подъехавшие – “бригадиры”, `кино` про кого знаменитое. Нет – они не скажут – никто: они будут молчать, молчать – и работать. Чтобы послать (в конце месяца) – семье – вырученные деньги. Оставалось и на жизнь – звериную: без постелей, воды, удобств (как говорится), без женщины, как говорится, без близких, без речи родной слов, без крыши над головой, как говорится.
Зачем он приехал сюда? Класть асфальт под тех, кто будет его оскорблять и обливать грязью (в прямом и переносном смысле), кто будет кидать в него объедки, сигареты незатушенные, помойные отходы из машины, сливать (в него и) на него нечистоты, скажем так. Что делает он здесь? Почему он не там? Где его мать и отец? жена? родня? дети? Почему? – “класть асфальт – чтобы по нему ехали люди”. Он здесь для людей – работать – и отсылать заработанное, заработанные – домой. И он будет здесь жить, жить, чтобы работать; и отсылать семье – заработанное, заработанные…
Да, он умеет работать… Он делал такие терраски дома – из камней – по склонам, на склонах. Туда засыпали землю, хорошую, свежую землю!.. удобряли!.. Берегли! Сажали… Давали всходы. Так трудились. Он умеет это делать. Он будет это делать. Пуля застряла в Библии. Материнской… Той, Которую не взяла пуля – этого – господина, хозяина земли (как ему кажется, казалось… самому). В лаковых, с задранными `носами`, ботинках, с заострёнными их кончиками… Фартовый фраер, фраеришко… Думал. Думал…
Артём, Артём Киракосов, лишённый… лишённый родины, как угла – с близкими, удобствами, кругом связи, связей, семьи.
Он будет здесь жить. Так – как – есть. Так – как есть. Так как – есть.
– Включай компрессор, – сказал он на своём. – Будем работать.
– Нет! Не могу… На этих!.. С||-с-с-с-с||у-у-у-у-||У… (ругательство – А.К.)
– Перестань! Прекрати!
Бросает!.. Плачет. Взрослый…
– Послушай, заводи, включай, ну, же, я прошу… Подумай – мы должны послать что-то тем, кто ТАМ, родиной живёт, умирает от голода, холода, насилия, преследований – детям, жёнам, старикам, друзьям…
– Да! Да, Артём. А ты старший теперь?.. Да, после… того… как… – (И он заплакал… его товарищ, из села соседнего, с кем вместе они и приехали, начинали  – А.К.).
– Я прошу тебя, не надо… Ладно? Я всё уже сказал, выплакался – за всех. – Бери!.. Заводи! Ну! Будем!.. Будем… работать.
Домой, в Армению, в Азербайджан, в Грузию, Абхазию, Дагестан… на Кавказ, Закавказье, Прикавказье – приходили гробы. И часто это были лишь останки, останки, останки… того, что было некогда… и – вполне могло бы быть / стать и – Артёмом, Артёмом Киракосовым… Вполне! Вполне! Вполне! И – другие, и другое, и другими, конечно. Конечно же… Конечно. Всё! могло! бы! быть! стать!
Гробов всё больше было, всё больше. Никто больше уже и не пытался сделать это – защитить их. Но и их – чернож…. , черно….. – было всё больше. Тех, кто собирался – и ехал, всё равно ехал: Москве нужны чёрные руки – их руки. Их чёрные души. Жизни. Душа – жизнь. Жизнь – душа. Душа была не нужна; нужна была жизнь – жизнь, как способность силы. И претворения силы – в работу, в асфальт, в конце концов… По которому – пойдут люди! поедут машины! – в конце!.. в конце концов!.. ЖИЗНЬ!! ЖИЗНЬ!! ЖИЗНЬ!! – в конце концов! – они строили её! Жизнь! Жизнь! 
Братки разъехались, в конце концов. Воцарилась тишина. И в этой тишине – он различал уже… различил уже…
Они вернулись к работе. Ехать было некуда. Возвращаться (?). И там, на родине было то же самое. Они стали везде изгоями. Эти – в серебристых… на чёрных HAMMER-ах с охраной из спецслужб – ХОЗЯЕВАМИ – жизни. (Как им казалось, этим новым ``хозяевам`` земли, Земли, как им казалось…) Мир строится так: их – можно убивать // им – можно только работать – зарабатывать, себе на жизнь, кормить детей, добывать пропитание семье – и себе.
Этот сюжет был во всех телеэфирах. И там ходил какой-то очень важный генерал, в фуражке, ментовский, наверное. И все отворачивались от камер. И никто не дал показаний. И “ЭХО МОСКВЫ” делало форум. И – высказались: гнать – на родину – их – всех! всех! из Москвы.
Показали и в Ереване. Родители его, у себя в районе, тоже видели. Видели и Артёма. (А так – не видели. Уже как три года. Вот и хорошо, им казалось, показалось.) Они ничего почти не поняли из увиденного. Видели: он стоит (живой, целый, не голодный) в робе оранжевой, отворачивается, плачет почему-то…
Отец позвонил: достали (по домам) телефон. Ему на сотовый прямо. Обычно, Артём слал SMS-ки одному парню-брату из их села.
– Как? – спросил отец.
– Нормально, – ответил Артём, Артём Киракосов.
– Как? – переспросил отец.
– Нормально. Нормально, – ответил (опять, не смущаясь повтором) Артём. (“Видно, у отца – склероз: возраст, – подумал”.)
И он выслал всё как надо. И слал регулярно. Деньги. Доллары и рубли. И остальные, с окрестных местечек, зная это, видя то, что Артём справляется, шлёт, шлёт, и – регулярно… просили разузнать, нет ли там местечка рабочего – для них, для них, и для – ещё – соседей, братьев, племянников, друзей, братьев друзей и друзей братьев, так… всё!
А гробы шли и шли… шли и шли… И – никого не судили, никого не поймали за это. Никого и не ловили; никого и не судили – за это. Всё обыденно. Как всегда: туда шли гробы, гробы с телами, а обратно, обратно, оттуда приезжали люди – работяги, на работу. Убивали всегда. Эк невидаль. А ехали (тоже) всегда – эк невидаль! – туда, где можно было жить, дышать. Туда, где не было голода и войны, по крайней мере. И розни, и усобицы, по крайней мере. Туда, где не вырезали, по крайней мере, целыми семьями, кланами, деревнями, по крайней мере.
Отец звонил. Часто.
– Как? – спрашивал.
– Нормально, – отвечал Артём. – Нормально, как всегда. Как мама?
– Что? хорошо. Мать? как. Да – всё в порядке… Как? А ты?... Как, – не унимался отец, – у нас что-то тут говорили: убивают вас, наших – в Москве, по России, особенно, – Воронеж, Ленинград..?
– Да всё нормально, отец. Мать-то как? – сам тут же запутывался Артём в том, о чём только что спрашивал. – Деньги? Деньги вышлю, как обычно, как обычно, отец, перед началом следующего… Целую… Целую тебя. И всех… И всем… Передавай.
– Да – да. Тебя все любят, помнят, ждут. Мы гордимся тобой, сынок, Артём, что ты живёшь в Москве (теперь, вот уж!.. уже… как…), занимаешь такую почётную (крупную) должность, Артём. Ты же – бригадиром, сынок? трудишься… Это же почётно. Путина видишь? Ельцина? Горбачёва… Мы же ведь с матерью твоей лишь после свадьбы сразу были… Москва… Тогда… А – сейчас, наверное?..
– Да. Да, папа. Я – занимаю – должность – большую – человека, просто человека. Просто человека; это большая честь, должность, папа, папа. Не волнуйтесь, не волнуйся: всё хорошо: я всё вышлю, папа, будь спокоен. Я не скучаю. Не скучай и ты. Можно пойти тут в кафе и в ресторан, и в Кремль, и на выставку. Понимаешь?
– Мы не скучаем: мы просто гордимся тобою, сынок, Артёмчик, – слышно было, как мать всхлипывает… – Как? Как? Как..? Как..? – не унимался родитель.
– Да хорошо! Да хорошо! Всё! Хорошо! Папа. Строится!.. Строится Москва. И строим её мы – … (“черно…..” – ругань – А.К.), – чуть не сказал он, он, Артём, Артём Киракосов. Про себя. Про себя – и о себе. Про себя – в двояком смысле. Про себя и о себе: … Бригадир. А ведь был раньше, до войны, `учителем музыки` начальных классов. Артём. В своём селе. На границе Карабаха и Армении. Артём. Артём Киракосов. Бригадир – ремонтной сводной бригады: асфальт, (“правка”), район `Савёловский`, Москва, центр. Армянин. И это стало важно почему-то. Почему?
А вы не знаете, почему?
 
18.10.2007 – 22.10.2007


38          *          7 / ХХ    «<…> ЗАЧЁТ / НЕЗАЧЁТ / ЗАЧЁТ / НЕЗАЧЁТ / ЗАЧЁТ / НЕЗАЧЁТ / ЗАЧЁТ  <…>»

– Артём Вилич, “зачёт” поставьте, пожалуйста.
– По чём?
– А по чём Вы ведёте?
– Ну, я по разному… У тебя какой?..
– Четвёртый уже…
– Ну, я веду, например, волейбол у четвёртого, у пятого – факультатив: основы самообороны… А ты?.. со какого..?
– Третий пошёл.
– Что-то я тебя плохо помню. Не ходил что ли?
– Нет. Да, то есть: не ходил, ходил. То есть.
– Куда?
– А куда надо?
– Давай!
– Что?
– Зачётку. Есть?
– С собой?
– А где?
– С собой нет.
– А вообще?
– А она у меня уже сразу пропала… Ещё в отделе кадров… Вообще нет.
– Помнишь?
– Что?
– Номер?
– Кого?
– Её.
– Чей?
– Зачёткин.
– Кажется… Сейчас. Да. Он кажется, совпадает с студенческим..?
– Далеко?
– Что?
– Студенческий.
– А у меня… Я его – потерял.
– Куда писать зачёт?
– А вы куда обычно пишете?
– Обычно в ведомости.
– Ну вот.
– Ну ты же видишь, мы с тобой не в ведомостях колупаемся, а в штанах.
– А где же..?
– Это туалет. Мужской. По какому курсу тебе?.. Ставить это всё?..
– Да я не знаю… Кажется…
– Считай, что получил.
– Спасибо большое, Артём Вилич.
– Я, кстати, Вильевич. У меня папа – Виль. Знаешь, такой был – Ленин, так мой папа в его честь: …Владимир Ильич… Виль… Я – Вильевич, Артём – Вильевич. А, может быть, от английского – Вили, Виль. Сокращённо. Это. Понял. Можно на “ты”, пойдёт?
– Пойдёт. Спасибо большое… А, как узнать, что вы – поставили… Куда..?
– Да никуда: живи себе: скажут “куда” тебе.
– Спасибо. До свиданья.
– Да. Пожалуйста.
Застёгивают штаны.
– Ой! Артём Вильч. Уху! Драсьти!
– Драсть. Насть.
– Я не знала… Мы сюда иногда воды налить заходим. Здесь ближе… А наш – на втором – женский… Спускаться ещё!.. И очереди! Бывают.
– Единственная привилегия мужчин / ы … Без… Упрощённый способ – … Краснеешь?.. А сюда не… заходить..?
– Так до нашего идти ещё – тут-то – близко. Я – когда только – нет никого… 
– Понимаю!.. Не был! – но – знаю!.. Ваш – на втором. Зайду ещё как-нибудь… мимо!.. идти буду! Загляну! Обязательно. Нассь… Спасибо! Пригласила что… зайти. Да!.. кажется..? А мы что тут делаем?.. Вон! – с Денисом. Денисом Абориным. Выходи, Денис, не стесняйся, Насська зашла – воды… попить. Так?
– А где она?
– Сейчас вкусишь. Застегни только…
– Вот и заскакиваем – так: чайку только попить – воды… наполнить… Ну, если нет никого, конечно… Не видим… 
– Я понимаю… вижу: чайник.
– Когда нет никого только.
– Нассь, поверь, мы тоже случайно тут. С Денисом. Обычно – дома всё справляем…
– Извините, Артём Вильч, я – не буду – больше…
– Что ты, что ты – заходи… Наоборот! – это мы – не будем больше: всё успели уж с Денисом. На этот раз, кстати…
– Ой. А у нас “зачёт” сегодня? (Продолжает доливать чайник, не убирая его из-под струи, голову повернув круто к… с деланным удивлённым взглядом  – А.К.)
Моют руки. Вместе. Все. Денис; Настя; Артём, Артём Вильевич.
– Насть – середина семестра… какой “зачёт”?
– А я думала… А занятия сегодня будут?
– А как же, Насть. Педагог – пешка. Он ходит – по всем клеточкам. Каждый день. Это вы – ферзи, королевы! слоны – ну кто ещё там – турки, черви, трефи, Насть, ладьи, офицерьё… цари, Насть?..
– До свидания, Артём Вильч.
– До свидания… Кстати, как тебя по отчеству?..
– Феофилактовна… Может не надо?..
– Почему же? Насть… Я же – Вильч – ты – Феофилактовна. Анастасия Феофилактовна.
– До свидания.
– До свидания, Насть... Феофилактовна… (Улыбается – вслед – А.К.)
Выходят вместе. С чайником. Настя – в другую сторону. Улыбается. (Настя.) Он тоже – на прощание / расставание. Вслед. Оборачивается: а фигура хорошая.
– Ой, Артём.
– Что случилось, Ира?
– А зачёт поставите?
– А что?
– Я уезжаю…
– Куда?
– Да в Австрию?
– Навсегда, Ир?
– Да нет, на лыжах… А обратного билета нет… Взяла на пораньше. Поставите?
– За молодость?
– Ну…
– За красоту?
– Какой вы, однако!..
– Ты думала, я “хороший”?
– Вы хороший. Я знаю.
– Говорят?
– Я знаю… Это видно.
– За глаза – карие – ещё и “плюс”.
– Ну вы – умеете – в краску вогнать…
– За фигуру зачёт – во втором семестре, в конце, когда май, весна – будет… Приходи, Ир!
– Ладно. Приду. С вами так приятно общаться. Артём. Я знаете… И няню отпустила… ребёнка тоже беру… Муж подъедет позже… к нам. За домом следить – надо: знаете как?..
– Ир, я б на его месте, не очень бы задерживался.
– Я ему передам.
– Ну это между нами. А то – не даст ещё денег на учёбу.
– Да – у меня это третье уже – образование.
– И не последнее ведь! Да, Ир?
– Артём… вот тут передали мне… Она тоже уехала… У ней дедушка умер… Из Ростова… Вы помните… Она ещё подходила: в длину прыгала, метала мячик, кажется, – “волейбол”..?
– Помню. Кто такая?
– Вика. Люлаева. Рыжая. Ноги высокие, глаза голубые. Вы должны…
– Ир, я всем должен. Я знаю. А – вам, рыжим, с длинными ногами – вперёд всего. Это такая? – с полосатыми колготами? Разноцветными…
– Не помню. Люд! (Обращается к проходящей… – А.К.) У Вики были полосатые колготы?
– Нет. Да. На первом курсе были… Она ходила – одно время – так… Эдакий: “Пеппи… – Длинный Чулок”! Да! У неё были… одно время! Вы помните?
– Я похож на человека, который это может забыть?
– Всё замечаете?..
– Глаза зелёные… Зелёно-голубые… Это можно было не заметить, забыть?.. Я имел на это право?
– А зачёт?..
– За ноги?
– Нет, за второй курс, второй семестр, кажется… Плавание мы сдавали?..
– Анализы вы сдавали… на “бассейн”… Так есть зачётка?
– Она передала – вот! Здесь! У неё дедушка… Правда! очень сильно… при смерти!
– Дедушке привет. Я кстати, не за ней ли бежал вчера по эскалатору вверх – только – ноги и… заглянуть… В глаза, так сказать… Хотел… Она – не она… Не догнал и… И – ничего! ничего! не углядел! Не догнал! и…
– Да – она танцами занимается. Бегает вверх по эскалатору быстро.
– А ты знаешь, что я на Таганке по трём эскалаторам вверх поднимаюсь быстро и не останавливаясь. Я понял, что она – “моя”… и – не стал.
– Так она в Ростове, честно: с дедушкой плохо у неё, честно, я говорю вам, вы не верите мне?
– Давай зачётку. Помню отлично: ноги красивые, высокая, глаза – зелёно-голубые, рыжая… Копна такая, что “мамадарагая”… Что – с оценкой за `плавание` у нас идёт?
– Да это, как хотите, как считаете нужным.
– Чего я считаю? Я уже высказался: Вика достойна всего в этой жизни. Да и в другой… Где писать-то?
– Здесь вот!.. И! – здесь вот.
– Так это что? У нас – первый курс ещё? У неё ещё и по “лыжам” – пропуск – гляжу? Это-то я поставил… А – это?..
– А это, наверное, не надо… Не знаю, честно если…
– Я, честно если, тоже… Ладно!
Ставит.
– Спасибо большое!..
– Пожалуйста большое. Кстати, в клубе “Пушкин” я её не мог видеть вчера… Я не подошёл… Она не одна была… А мне физиономия дорога – это пропуск на лекции, к вам. Что же буду я делать без..?
– В Ростове она – у неё дедушка… умер. При смерти… Кажется…
– Девчонки, бегу.
– Спасибо, Артём Вильевич.
Он посылает им “воздушный поцелуй”, бежит вверх: опаздывать нельзя ни на… Надо открыть аудиторию, проветрить, вытереть доску, расставить стулья, закрыть окно, чтоб не дуло, отрегулировать свет. Сегодня – теоретические занятия по… в аудитории… Придут они: Лики, Вики, Гали, Али, Светы, Греты, Иры, Миры, Сони, Тони, Вали, Нади, Оли, Нины, Веры, Леры, Лары, Нары, Лены… – Одна красивее другой. Взрослые женщины. Уже. Потому что, после семнадцати уже и начинается… всё то – настоящее… Иногда и раньше… Иногда – и много раньше. Иногда – позже. Но – они уже – взрослые красивые, состоявшиеся женщины. Перед ним… Артём Вильевич… герой наш. “Мальчиков – кот наплакал. Они – “киллерами” и “дилерами” больше… Россия – ничего! – женская страна! Ничего! – нарожаем! вытянем!” – думал… вытирая доску… На которой должны были появиться…
– Артём Вилич, зачётик поставьте?
Он оглянулся…
«“Мальчиков” у нас – “кот наплакал”; их – беречь!» – вспомнились декана слова.
– Давайте!..
«Не заблуждайся, им от тебя – только “зачёт” нужен. – И – больше – ничего! ничего! ничего! ничего! – вспомнил он слова умудрённой сестры, ведшей “французские” курсы в РГГУ, – только “зачёт”, не заблуждайся! Какие знания?.. Что ты? Я умоляю тебя!.. Не надо только… Тут мне… Они могут – и с цветами ходить, и с конфетами; могут слать SMS-ки, могут и звонить, приглашать куда-то, признаваться в любви… изображать… – им нужен “зачёт”,  только “зачёт”, помни, дорогой, не заблуждайся, дорогой! Я тебя умоляю, ой!.. Не говори мне только о них, о студентах – я эту национальность / породу знаю наизусть».
Он безропотно склонился. Переспросил: «Где?»
– Вот здесь пожалуйста.
Подписал.
– И здесь пожалуйста.
– Так это же не я вёл тогда, четыре года назад. Я – только три.
– А я спрашивал в Учебной части – сказали – к вам.  Никого больше нет – тот педагог уволился давно.
– Хорошо, где?
Пишет.
– Как предмет назывался, называется..?
– Кажется “лыжи”?
– А почему не сдал?.. Не сдали?..
– А я болел… Май потом: снега не было… закончился… Я бежал так: с лыжами! Так! – во время не уложился! – не зачли! Мухитдин Файзулаевич был строгий.
– А я добрый?
– А что, не так?
– Говорят?
– Видно. Вы – добрый.
Подписывает.
– Драсьте! А что у нас сегодня будет?
– Урок! Как обычно!
– Я знаю. А тема какая?
– Опорная и толчковая нога… ноги… в… при… метании копья, диска и… как его?.. при прыжках – в высоту! длину! – куда ещё?
– Ну ясно. А можно мне… Артём Вилич?.. Я сегодня не приду, хорошо.
– Так ты же пришла. Уже звонок был…
Это творческий ВУЗ – поэтому так собираются плохо…
– Что, Оксан, у тебя случилось что-то?.. Важное?.. плохое?..
– Нет. Да: у мамы день рождения. Ей – пятьдесят.
– Поздравь.
– И Задира со мной.
– Как?.. это?..
– Ну мы дружим; и поступали вместе – ещё. С первого… Её мама моя очень любит. Она у нас дома – своя. Так – не в общежитие же ей… Она у нас часто – остаётся… Четвёртый год…
– Так ты на втором же? А? Вы – как? Ещё до “революции” что ли дружили?
– Ну да… В общем, до… поступления, кажется ещё…
– Иди.
– И Потапова – Оля – тоже. Со мной. В общем, у неё очень важные дела сегодня… встречаются… Она… Ей – очень нужно – короче!..
– Конечно! Маму целуй. Мы – наверное – ровесники.
– Спасибо, Артём Вильевич. Я знала, что вы отпустите, но – решила зайти всё же – отпроситься.
– Оксан. Правильно. Как надумаешь отпроситься, вспомни, Артём Вильевич скучает тут без глаз моих… зайди, я отпущу. А так – отпущу и так… заочно, Оксан, иди.
Постепенно народ собирался. Занимали места. С конца, конечно. У уголков – в первую очередь. Там можно положить голову на локти, локти на парты \ столы – и ждать – конца – занятий – благополучненько себе! Точка.
Девчонки раскладывались не спеша, по-деловому, хозяйски – всегда! Нога на ногу. Ничего и не думали припрятывать из своих прелестей. Доставали зеркальца, тушь, тампоны, пудреницы, пилочки для ногтей, садились удобнее, плотнее – друг с другом. Уже шли SMS-ки, включались плееры, карманные медиасистемы, миниDVмонитры…
Два единственных мальчика были `разобраны`… Давно. Обычно – это бывает (они ``определяются``) на первом семестре первого курса. Иногда – и меняются. Партнёршами, партнёрами. Иногда и на переменках, иногда и – без переменок, во время урока. Он разрешал всем – всё! “Пусть топчут”, – говорил себе сам. “У меня самолюбия нет – нулевое, мне – всё равно!” – говорил…
Что-то жевали, спали, кто-то громко, заглушая его, хихикал с партнёршами, у кого-то – всегда были слёзы, это – обязательно… это уж, как всегда! Любовь! – как правило дело “несчастное” – в таком вот возрасте…
“Ничего, ничего, ничего, прорвёмся, `дадим стране угля`, как говорится. Нарожаем и мальчиков, чтобы всем хватило, девчонки, девчонки, девчонки мои…” – думал Артём, Артём Киракосов, педагог по ``общефизической подготовке в творческих ВУЗАХ``, рисуя им “схемы `подхода к снаряду`” на размелённой доске.
– Тема сегодняшнего урока…
И он тихо поглядывал в конспект \ учебничек ещё шесидесятых годов. Почему он им пользовался – краткий, компактный, ёмкий, написан просто. Доходчиво. Доходило и до него. С его то животиком – он не то, что прыгать, плавать, метать, чего-либо ещё… ходить-то толком не мог. Фикция одна – что он тут преподавал. Проглядывал бегло – так – себе – вот этот вот учебничек – минут за 10 – 15 до начала… Вот, собственно, и вся подготовка. Общефизическая. Для творческих вузов. А как? Нужны им – эти `метания` и `приседания`, эти `заскоки` и `соскоки`, эти лыжи, кроссы, бассейны, копья, диски. Они же – поэты, прозаики, эссеисты будущие… Элита НАСТОЯЩАЯ, стоящая – не Греф с Кудриным, Чубайс с Кириенко. Не – Фрадков \ Зубков, Медведев \ Иванов. Они – будущие – возлюбленные, жёны, матери, любимые, бабушки… наши нынешние сёстры: Лена, Оля, Таня, Света, Оксана… Он перебирал – глазами… взглядом… Сколько мог, сколько хватало сил, сколько хватало вообще. И у него слипались глаза: по ночам, после `второй (тоже) работы`, – он писал, тоже писал… Как и они. Только ему было много больше: сорок девять.
Звонили мобильники. Он просил не отключать. Входить \ выходить – можно! Меняться – партнёрами, пересаживаться – тоже. Опаздывать, уходить раньше… Можно, можно. Можно. Как, собственно, и вообще, – не ходить, не приходить.
И он смотрел на них: Маш, Даш, Лен, Виолет, Анастасий, Вероник, Елизавет, Алефтин… И видел только – божественное! Сёстры! – каждая… Из эти ``родившихся``, состоявшихся уже молоденьких женщин. Каждая из них – каждая! каждая! каждая! каждая! – была достойна поклонения, поклонения – и любви. Поклонения – и любви. Любви! Склонения – перед Ней. Перед Красотой, Которой Одаривает Бог, Господь Бог – Их – Всех! Его учениц и красавиц. Каждая из которых – непревзойдённая, неподражаемая, непереносимо вдохновенная, несказанно сказочная. И не мог не повторять им про себя все слова восторга своего! “Цветы! Цветы! Цветы! – В Ноги Каждой Из Них. Королевы. Королевы – моих сердец, – думал… – Богини! Богини! Богини! Мои! Мои! Мои! Вечная Хвала! Вам! Слава и Хвала! Прекрасные… Нарожаем мы и мальчиков… Будут вам и… И – дочки ваши уже не останутся без… – думал”.
Девчонки были заняты кто – чем: кто всё же говорил по телефону, прикрыв ротик ладошкой, алый, кто читал электронные версии книг на карманных мониторах, кто что-то там писал, кто увлечённо пересказывал что-то внимательно вслушивающейся соседке, кто обнимался жарко, кто-то успел уже и поссориться, кто обменивался дисками на плеерах, дослушав свой, кто-то подтягивал колготы – так все же свои (педагог не в счёт, а мальчики – сзади ведь), кто-то, чувствуя, что урок уже заканчивается, подходит к концу, подкрашивал \ ся, наводил ``марафет``, что называется, подготавливал тело “к выходу”, как говорится.
– Ну вот и всё на сегодня. Спасибо всем, что были, что пришли. Теперь – увидимся через неделю. Мне вас всех очень приятно наблюдать, видеть у себя на занятиях; я вам всем несказанно рад. И на следующем уроке у нас будет… Прошу вас приходить, не пропускать занятия, быть. Ну всё! Всего вам самого доброго! До встречи!
“Счастливо! Счастливо! Счастливо! – так и не сказал он… – во всех ваших делах! Цветы! Цветы! Цветы! Цветы – к Их Ногам – Богинь Ногам! Недостижимой Красоты Богинь! Непередаваемой Красоты! Богинь! Сердца моего – Богинь! Всем! Всем! Всем! Всем! – СЧАСТЬЯ! СЧАСТЬЯ! СЧАСТЬЯ! СЧАСТЬЯ! ВСЕМ!! ВСЕМ!! ВСЕМ!! – Счастья!! Счастья!! Счастья!! Счастья!!”
Он взглянул на часы – он задержал их на лишние десять минут. Задавали вопросы, кто учился и серьёзно, кому-то это было всё нужно и интересно, то, что ему и самому казалось, не очень… Десять минут… Не хотели отпускать… Любят, может быть? Как и он их? Может? Быть? Такое?
– Артём Вильч?
– Даже, Анжелика?
– Поставьте!.. Пожалуйста!.. Ну – вот! – тут! – наверное!.. ? А.
– Зачёт! Незачёт! Зачёт \ незачёт \ зачёт \ незачёт \ зачёт \ незачёт \ Зачёт!
Подписывает.
– Ну вы и шутник. Мне говорили, я не верила. Я же ничего не делала, не ходила…
– Анжелика – ты – моложе. По одному этому у тебя есть право на моё внимание, доброту. Извини, Анжелика, мы не оставляем тебе страну (в наследство) – такой, какой она должна быть, Анжелика. Извини. Мы – проиграли всё то, что выиграть не могли и. Прости меня. Прости. И, когда будет самый Главный Зачёт моей Жизни, – я скажу – я был добр! милосерден! вот! – моя зачётка, Господь! Я – падал – к Ногам Дочерей Твоих, Господь! Как Птица Любящая! – Стрелой Сражённая, Любовью! Господь! Прими! Я был – честен и добр! к ним – к Твоим! Дочерям! Я боготворил их – и падал – к ногам их – как камень подобострастный! Я Пел Их! Я Любил Их! Где бы ни встречая! Где бы ни провожая \ прощаясь! Я пел Их! Я любил Их! И был им Стеною! Стеной! Опорой! Они Шли по мне, как мосту, Господи! Господи! Господи!.. Вот!.. Вот! Вот! – моя зачётка! Вот, Господи! – любовь моя Тебе! жизнь моя тебе! сам я – Тебе!
 Посвящённый!! И – святой Твой!!
Тебе!! – Посвящённый!! Твой!! – Святой!!
Как гость дорогой! долгожданный! гость дорогой! обожаемый сын! возлюбленный сын! Шагну я в объятья ЕГО!!! Вот зачётка моя! Господь мой!
“Какая зачётка, Артём, Артём, дорогой, садись, дорогой, ты был добр ко всем, Артём, дорогой, а, особенно, к Дочерям Моим, а, особенно, Артём, дорогой, к Дочерям Моим, дорогой. Я Целую тебя за это – особо! особенно! Они – шли по тебе, как по мосту! Ты был опорой, стеной, защитой, землёй, небом – на земле. Тебе пришла пора передохнуть. Садись, дорогой, – Это Рай! Рай! Рай! – как Он Есть! Отдохнём! Выпьем! Родной… Какая зачётка, выбрось! её! – выбрось! её!
– Я Люблю тебя, Артём!
– Я люблю Тебя, Господи!
– Спасибо тебе, Артём!
– Спасибо Тебе, Господи!
– За Дочерей Моих, Артём!
– За Любимых Моих, Господи!
– Ты получаешь “зачёт” свой, Артём.
– И – Ты – Господи – тоже.
– А ты наглец, Артём!
– А я не за “зачёт” жил, Отец”.
Передай, пожалуйста, Анжелика, всем, которые… Которых не успел я… Я люблю всех! И – всегда – любил!
– Да! Артём! Артём Вильевич.
– И – прекрати мне это всё: “выканьи” все эти. Я – и для Господа Бога – Артём. И – для вас – брат! брат! – всё: поняла?
– Да, Артём Вильевич, поняла. А, когда вы ещё здесь будете? А то, Лиза Шарашина вот, через меня – вот! зачётку передала: у неё там с ногой что-то… личное, кажется, тоже… с парнем поругалась, кажется. Это Антон, Антон Заболотный – с четвёртого… Так, она не ходит, – чтобы, просто не видеть его, просто не видеть \ не встречаться, не встречаться \ не видеть его, понимаете.
– Как не понять, давай…
– Так, у меня – не с собой, понятно! Я же сказала вам, Артём… Артём Вильевич…
– Я тебе сказал, Анжелика, не называть меня больше “Вильевичем”, ясно? поняла? Передай всем! Пожалуйста. Прошу. Анжелика. Ты – девушка – мудрая, красивая: я брат ваш: при чём тут – “зачёт”?
– Артём Вильевич?..
– Что?.. Анжелика?.. Что?.. Анжелика?.. Не молчи! Ну!
– А там, в раю, мы ведь тоже, где-то будем?
– Может быть, дорогая, Анжеликочка! (Улыбается! Улыбается! – А.К.)
– Я тоже – за вас скажу! Можно? Господу Богу! Можно?..
– Можно!.. Можно!.. Дорогая!.. Анжеликочка! Можно, наверное… Думаю!.. – Да!
– И вам поставят “зачёт” – за ЖИЗНЬ, да??
– Да, дорогая, за ЖИЗНЬ, как ты говоришь… За ЖИЗНЬ! За жизнь! За мою!.. жизнь! Анжелика! Да…
– Страшно?
– Нет, представь: я жду этого: оттого и прощаюсь с вами… всякий час… день… мгновение… семестр… год… курс…
– Я поцелую вас?
– Ну мы же не прощаемся, дорогая. Знаешь, а ведь ты – одна – из лучших. Нет, не только по моему предмету – вообще…
– Я не могу вас на “ты”… на “вы” лучше… Так…
– Запомни то, что я сказал тебе сейчас, – потом перескажешь, – это ВАЖНО!! важно!! – важно!! Мы построили – мост, мост наших отношений в жизни. По нему – пойдём, по нему – пройдём…
– Артём…      
– Это ``ЗАЧЁТ`` – Анжел…
   Это ``ЗАЧЁТ``…
– Артём, я не могу больше – отчеством…
– Ты Его получила, сегодня, Анжелика. Сегодня, Анжел, сегодня. И навсегда.
– ``ЗАЧЁТ`` – это человеческие связи, отношения? Да?
– Да! ``ЗАЧЁТ`` – это то, что неизменным остаётся, Анжеликочка! дорогая…
– Тогда можно, я поставлю Вам… то есть… тебе… тебе… Да! – да!.. – ``ЗАЧЁТ``?
– Именно так – мы должники – друг другу!! И я ценю твоё отношение…
И это ``ЗАЧЁТ`` твой… он ведь поможет мне…
Анжеликочка, дорогая…
– Мы могли что-то сделать друг для друга – в этой жизни, здесь! Я поняла!..
– В этой жизни, здесь, Анжеликочка!
– Здесь, Артём!
– Здесь! Родная.
– Мы поставили друг другу по “зачёту”.
– Это пропуск – в Царства Неба, дорогая!
– Оно уже здесь!
– Если мы любим!
– ``ЗАЧЁТ``! значит!!!
– Значит!!! ``ЗАЧЁТ``!
– Как хорошо, Артём!
– Оно уже здесь, Царство Неба!
– А отменит ли кто-нибудь это?
– Нет, дорогая, если мы с тобой… Значит – между нами… зачёт! Зачёт! Дорогая, ну, гляди, мы кажется… надо прощаться!
– Целую! Вот это урок был!!
– Настоящий, наконец! Тебе куда?..
– Мне сейчас…
– А мне – туда… Не забудешь?..
– Нет, что ты, такой Урок мне…  Буду – дышать, переваривать – глубже!
– Запомни, я прошу.
– Я же получила “зачёт”?
– С самой большой буквы, Анжеликочка.
– Артём…
– Что, дорогая..?
– А, когда… у нас с тобой… следующий… “зачёт”..?
– Так ты что ж, переходишь на “маленькие буквы”?
– Да нет! Я – так!.. Имела ввиду!! Вас… Тебя!
– Ну вот так: приноси в следующий раз всё: я поставлю! Всем! Кто и не…
– Хорошо, Артём… Вильевич… Ой! Само – как-то – вырвалось…
– Ну, расходимся?.. До завтра?.. Анжел..?
– До завтра, Артём – расходимся; да.
– Вот так ``ЗАЧЁТ``!
– Вот так.
– Вот.   

20.10.2007 – 28.10.2007


39          *          8 / ХХ    «Я ДУМАЛ. ОТЕЦ АРТЕМИЙ. КАК ОН ЕСТЬ»

– Отец Артемий?..
– Что.
– Благословите грешную! рабу божию! Наталью!?
– Бох благословит, Наталья, во Имя Отца и Сына и Святого Духа.
– Отец Артемий?
– Да – Валентина?
– Благословите рабу божию Валентину, отче?
– Вот имя Отца и Сына и Духа Святого, Валентина, что у тебя? там?
– Ой. Сейчас скажу… Послу…
– Знаешь, я сейчас – иду – позже… Хорошо?
– Ну.
– Отец Артемий! Отец Артемий! Отец Артемий!
– Чего тебе, Алефтина?
– Отец… (запыхивается – А.К.) Ой!.. Ар…
– Бох бла… го… Алефти… (крестит наспех – А.К.)
“Сколь ж их… Да, надо… Не успеть мне… Чёрт! А ведь надо… Ещё! чёрт, успею перед благочинным-то..?” – думал… думал и бежал. Через лес.
Сельский храмик такой. Почти у столицы. Столицы всех столиц. Но, народу всегда много. И надо успеть всех ``окормить``.
– Отец Артемий?! Оте-е-е-ц… – Валерия Юриевна бежала за ним… Довольно быстро. Быстро довольно.
“И – может же так, не зря – я её ``старостой`` выбрал!”
– У-у-у-х-х!! И – запыхалась!! – шажок же у вас, отец, отче…
– Чего? (продолжает идти… довольно быстро  – А.К.)
– Да, – Алёша! сын! – плохо!.. Ушёл с училища… разводится, хочет…
– Валер.., знаешь! Я – сейчас – не – могу – бегу… потом! Хорошо? Бегу! Прости! Прости! И – благочинный ждёт.
– Ага. (останавливается, соглашаясь, окончательно запыхавшись – А.К.)
“Так, вот здесь..? Нет? Вот! – ага: местечко…”
Стягивает с себя штаны…
“Трава вроде… Листок? Пошире бы…” (ищет глазами… пока… – А.К.)
“Опять… Не взял ничего! ничего! а, ведь, говорил же себе: строго! строго очень: ``приготовь ведь с вечера ещё…``
И хорошо, что не видит никто, не слышит…”
Отец Артемий поднялся, почесал… почесался: “Чешется-то как! ( про себя – А.К.) “Ага. Видели бы его тут – его прихожане, прихожанки… А, что они думали, что… ``Отцы``, вообще что ли, не ``ходят``, не испраж… ня… Что они, святые, что ли? А – святые! Они что? – не… исп… ра… совсе..? М.”
Тут он увидел Марусю. Ребёнок. Прихожанки дочка. Маленькая, совсем. Восьми… лет? “Наверное…”
–  Здравствуй, Марусь. Извини, я не знал, не заметил, не видел, что ты – здесь.
– Ничего.
Девочка опустила глаза и не смотрела. На него. Играла… возила чем-то – по земле, собирала что-то. Присев на корточки…
Он быстро, но спокойно, вставил вывалившийся ремень, поправил крест, крест широкий латунный на груди. Подобрал рясу, отдёрнул подрясник под ней, пошёл уже спокойнее, поспокойнее…
“Куда спешить, подождёт и этот – благочинный, как его?..”
– Отец Артемий, отец..?
“Да, что ж, они думают, что… – совсем не надо… что ли… так? Так пусть знают. Знают. Что…” – он улыбнулся, и пошёл быстрее ещё, быстрее – навстречу – прихожанке своей. Она – почти бежала… Размахивая сложенными руками вместе (для благословения). (Ладонями – в `лодочку`.) В – разные стороны. Он улыбнулся: как он любит их всех, всех своих прихожанок, прихожан. “``Прихожан`` – правильно если”, – поправил он себя, внутренне. “И – отец… Отец Георгий (Царство Небесное!.. Царство Небесное!..), Чистяков, – так говорил, повторял, что правильно, правильнее: ``прихожан``, ``прихожанок``. Все эти: Лины и Алефтины, Виолеты и Греты, Саши и Маши, Оли и Толи, Андреи и… – дорогие бесконечно, бес… к… И – все эти их – проблемы \ грехи, как им кажется…”
– Отец!.. Отец. Отец? Отец?!. – тянулось уже со всех сторон…
Он подходил к своей крохотной церквушке на краю… на краю Земли, как ему казалось, митрофорному протоиерею, с ``золотым`` наперсным крестом, всю жизнь посвятившему и отслужившему вот здесь, невдалеке от… от столицы всех столиц. “Чёрт! Чёрт! Как он мог! Как он мог! Он всегда оглядывается по сторонам. Он ведь всегда так делает, чёрт: попутал чёрт. Митрофорный протоиерей, награждён… орденом… медалью… второй степени… крест ``золотой`` наперсный… Сломал девчонке жизнь. Сволочь! Свинья! Паразит! Скотина! Червь! Стервец! – не уставал он – в себе… – Идиот! Наглец! Ребёнку искалечил жизнь! Как она (Маруся – А.К.) будет смотреть на него, сможет ли уважать? Или, так и запомнит его, таким – исп………… без – штанов?”
– Отец, отец, отец Артемий!!?? – тянулись руки, руки сложенные ``ложечкой`` для благословения, – а сегодня молебен будет, скажите, скажите, отец, отец, отец Артемий, а? – руки тянулись и голоса. Голоса… И руки. Руки и голоса…
– Бох!.. Валентина, Бох, Алефтина!.. Бох, Виоле..! – продолжал раздавать он благословения свои долгожданные, – вы, что же думаете? Мне и перекусить нельзя, и – ………… (чуть не сказал он – А.К.)? Вот! Вот! сейчас – перекушу чуток и… – Ваш весь. Весь ваш. Будем молитву править, родные мои, дорогие мои. ``Благодарственные``… ``Поминальные``… Вспомним, родные мои, близкие мои, всех-всех, всех-всех, родные мои, близкие мои… И – возблагодарим Бога!.. За всё особо!! За что-то особо! родные мои! Помолимся! Помолимся – сейчас, родные мои! – он оглядел уже благословлённую и затихшую братию свою: Лин, Тин, Саш, Таш… – Сейчас. Сейчас. Я сейчас, сейчас: вы, что же думаете, Христос не ел, не ………… ( чуть не сказал он – А.К.).
“Схватило опять. Чёрт, – думал он про себя, – Схватило! Схватило опять! Чёрт! Чёрт! Прости меня, Маруся моя, прости, пожалуйста, Ма… – несло его в себе, про себя”.
– Я сейчас, сейчас, родные мои, хорошие мои, сейчас…
      
28.10.2007 – 03.11.2007


40          *          9 / ХХ    «ЗАЧЕМ Я ВСЁ ЭТО НАПИСАЛ. ЖЁГ. ОКРУЖЕНИЕ»

“`Зачем?`, `зачем?`” – этот жуткий вопрос он всегда задавал себе. “Так разоблачить себя?.. Перед всеми и..? И – что? Это – зачем? зачем? зачем? Что – никто не дрался в детстве, в школе, подростком, в армии, никто не унижал другого? Никто не…” – эти вопросы давят, давят, давят…
Артём открыл окно, рванул ворот: “Душно! Душно! Дышать!.. Дышать!..”
Раздался телефонный звонок: «Вы придёте, Артём Вильевич? Завтра будет закрытое заседание Учёного Совета, тайное голосование, будут Евдокимова двигать в ректоры, Сидорова – в проректоры: Ваш голос важен, Артём…»
– Буду! Буду, Виктория Вениаминовна, буду… Обязательно. Я в курсе, как всегда. Как и…
Она повесила трубку. Звонков, вероятно, надо было сделать множество ещё – это обычное секретарское дело её, Виктории, Вики, так-то.
“Душно! Душно!” И он рванул все пуговицы, все…
“Что? мало у нас подонков? Ему надо написать, что он – такой же, один из… И, что, все у нас `порядочные`: ни-ни… ? Никто никогда не ……… ( неприличное – А.К.), не занимался ……… ( неприличное – А.К.), не `изменял`, не предавал. А, ведь `имена` – это измена – всегда, всегда, как бы красиво это не называлось потом (про секс, про эротику, про любовь) – это – измена, самая подлая. Самая подлая – измена. С другим… С другой…”
Подходил к окну… рванул!.. Остатки пуговиц вылетели в уже морозный, светлый туман. Ночь не вступила ещё в права свои. И огни большого, как небо, города лишь начинали, начинали угасать. Лишь начинали. “`Зачем…` – праздный вопрос, когда всё уже сделано. Когда все файлы ушли уже – они остаются, остаются… И зачем он – переменил – всё, что знали о нём и создал что-то другое, правдивое, как ему казалось, о себе. По всем правилам Церкви, это называлось `исповедь`, исповедью. Писали на бумаге, перед Литургией священник читал и, если прощал / отпускал грехи исповедующемуся, то – рвал! рвал! то, что написал кающийся.
Не может, не может писатель так писать. Писатель пишет – в века, на века. Нет, – содеянное – остаётся, живо. И: пусть знают все! Все!  Все!.. Вот – ИСПОВЕДЬ! Вот…
Наконец! Наконец! – есть чем дышать! Есть! Есть! Радость! Радость свежего вздоха! Глотка!.. Этой ночи! Этой свободы…”
Успокоился.
“А что, разве, что-то неправда? И, кому нужна его эта ``хорошесть``? Не лучше ли – правда! правда! пр… Простая правда, что он – др……, убивал кошек, изменял жене, изменял тем, кому объяснялся и любил тех, кого не мог `покорить`. Не правда ли то, что он алчен, лжив, мелок, однообразен, подл, труслив в главном, мерзок и во второстепенном. А? Путь от член-кора до подонка – проделан за час. – Всё правда! Ни капли лжи! Вон! Вон – из жизни: вот венец Исповеди!”
Пришло подтверждение из Google@Gmail.ru: Ваши файлы сохранены. ``Успешно, поздравляем!``
Это новая ~тяжёлая~ почта. И – можно было слать всё ~тяжёлое~ (файлы).
Однажды, один священник, кажется еврей какой-то, знаменитый в соответственных кругах, признался ему: “всё бессмысленно: грехи у всех одни: не сладит никто с ними…” Они вяжут человека, как мёд.
– Поддержи, друг? – на дисплее при `громкой связи` автоответчика отобразился номер будущего завтрашнего ректора, – Придёшь?.. Артём, ответь, дружище! Я рассчитываю на тебя. Это непростое голосование будет: надо будет кой с кем переговорить, ладно?
Он шагнул. В эту свежесть дня угасшего…
Ночь.
“И зачем он всё это написал о себе. Мыслит, значит живой”.
– Давай его… Осторожней: надо же, бывает – такое – сугробы спасают часто.
Те файлы не сохранились. Никто не искал их, никто не спрашивал: адреса были стёрты им перед… он забыл, как… и…
Когда он вышел из больницы, оказалось, что ректором единогласно, путём тайного голосования, выбран он, академик РАН, Артём Вильевич… В многочисленных официальных и неофициальных поздравительных телеграммах отмечалось, что он – `редкий образец порядочности`, `учёной и человеческой честности`, `товарищеской отзывчивости`, он – `совесть эпохи`, `защитник гонимых`, `опора слабых`, `щит – пошатнувшихся`. Он – `настоящий учёный и человек – образец христианской нравственности и гражданской последовательности`, `человек слова, долга, чести`…
После очередного совещания, сходя с трибуны под дикие и восторженные аплодисменты коллег, он пытался вспомнить, что же он написал тогда, перед… и отправил в `бессмертный почтовый ящик Google?`
Он ничего не мог вспомнить. «Исповедь – это Таинство», – вспомнил он того (же) еврея, (еврейского православного) батюшку, говорившего это прихожанам своим перед… «Прочитывая и разрывая бумажку, на которой вы всё (так) подробно изложили, священник, властью ему данной отпускает грехи ваши вам, прощает вас, испрашивая вам благословение и разрешение жить, жить дальше – в Христе, в Боге. Грехи как бы сгорают в горниле Его Любви, Христового Призыва Любить и Быть Любимым». Больше он ничего не помнил… бумага сгорела. Файлы…
Открывая окно, каждый божий день, после того, он… говорил Господу: «Люблю! Люблю!» Господь отвечал ему: «Люблю! Люблю!»    
– Артём Вильевич! Переизбрание… Соглашайтесь: достойнее Вас нет… – был звонок, он узнал голос…

02.11.2007 – 03.11.2007


41          *          10 / ХХ    «БЕРЕГ ЖИЗНИ ИНОЙ»

На колени. Он опустил автомат. Сел. Опустился…
Море…
Это было море. Он вышел к нему сразу, неожиданно как-то. Он шёл к `другому берегу` – жизни.
А – вышел к морю. Он узнал это место. Это… Он отдыхал тут с мамой, своей любимой мамочкой Лилей (папа не ездил с ними: папа работал, всегда).
Он только увидел его – и – узнал… Сразу. Это…
Спуск с перевала был недолгий. Он знал его по походам. Он часто шёл один, один – по всем перевалам – один… Он – командир полка, полка, которого больше нет.
Разочарование? Столько месяцев идти из окружения, потеряв всех, всех своих братьев-подчинённых, через все эти – `локальные войны`, через все эти – войны `князей #церкви# и #мира#`. Как он ненавидел войну, Господи, кто бы знал! Господи!..
Спуск был быстрым: что стоит боевому командиру, вышедшему (через несколько бывших союзных республик – ныне свободных самостоятельных государств – и – через их взбунтовавшиеся автономии, ныне пылающие войной, резнёй, ненавистью, насилиями, бесчинствами) из такого плотного кольца блокады, спуститься к пляжу?
“Всё! это конец – я шёл домой. Я вышел не туда. Я вышел к морю. Я ошибся. Как я мог. Я прошёл четыре войны: войну за войной, войну за войной, войну за войной, войну за войной. Я потерял всё, всех. После того, что я делал с людьми, неважно, что они были – моим врагами, врагами моего народа, моей страны – неважно! неважно! – они!.. они были люди! люди! Просто, другой веры, другого цвета кожи (не сильно, впрочем, – для европейца – все мы – чурки, чёрные, черно…..)”.
Он упал на колени буквально. Автомат упал на колени – как крест, крестом. Он молился. Стал снимать с себя всё, всё, что осталось от оборудования, амуниции, снаряжения, одежды, боеприпасов.
“Да! он стрелял лучше! Да! он бежал быстрее! Да! он был хитрее! Да! он был злее! Да! он был умнее! Да! он был талантливее! Но, это не повод… Но, это не право… Но, это не достоинство… Но, это не преимущество… Дающее и предоставляющее ~индульгенцию~ ЖИТЬ! УБИВАТЬ!”
– Не хочу больше, Господи! – почти плакал!..
– Не хочу! зачем мне жизнь?! Такая жизнь, – плакал и – срывал с себя всё! оставшееся…
– Не хочу, Господи! Не хочу, Господи! Не хочу, прими обратно!.. Прими обратно – жизнь! жизнь! что Ты Подарил. После всего того, что я делал с ними, после всего того, что они делали со мной – смерть! смерть!
Артём потёр песком грязные, глубоко въевшиеся масляные (от автомата) места на коже: не входить же в `жизнь иную` не отмывшись – от земного. Так казалось ему. Белый чистый песок… глина. Здесь, в этих Богом созданных для неги, неги, вдохновения и роскошных прогулок в хороших светских и обаятельных компаниях, с началом войны, войн, которые последовали за войной, которую называли #войной#, были остановлены все работы, предприятия и, вообще, прочее, что мы называем ёмким словом – жизнь! жизнь! Песок стал почти белоснежным. Вода! – божественной. Почти. (Вот тебе и победа “зелёных”! экологии…) Купающихся, загорающих, отдыхающих, конечно же, не было. Не было… Но, появлялись, иногда, некоторые смельчаки-туристы, которым “всё интересно”, как говорится. “Если не убьют, то, можно отдохнуть бесплатно типа за”, – вот уровень рассуждений этой публики. Сорванцы! Пофигисты! Пофигистки! Таких предостаточно – и на войне – тоже. Ещё и – кино- фото- видео- любители, любители острых ощущений, грабители, бандюки, под #шумок# просто убивавшие и отнимавшие всё: деньги, имущество, людей, делавшие из похищенных – товар, просто товар, рабов, живодёрски распродававших их и на `органы`, если не выкупали…
– Нет. Нет, Господи, я не `швыряю` Тебе свою жизнь! Жизнь! Жизнь! – Дар бесценный… И я – просто – кладу Тебе – это всё – как есть – обратно! обратно! Возвращаю просто…
Тело его слилось с тихой волной. Так кончить жизнь мечтал он с детства: побороться!.. побороться – НА ПРОЩАНИЕ! <…> на прощание! <…>
Отряд, шедший за ним по пятам с самого Верхнего Карабаха, отряд, которым руководил Мамед, обнаружил на песке (через час с лишним, с небольшим примерно) не только, что полковник Киракосов снял с себя, но и записи, странные записи: «С СОБОЙ – рассказы на пальцах». Их было десять: 1 | ХХ – 10 | ХХ.
– Странно, пальцев-то не десять?.. на теле..? – подумал полковник, полковник Мамедов, шедший по пятам этого последнего из… гяуров. Полковник, славившийся тем, что из его #блокад ласковых# не выбирался никто, никто… Он знал, что командир – уходит… уходит… Он гнал его! гнал. Но – тот уходил!.. уходил. Всё время! Всё время.
“Что это?.. Кто это?.. ” Он знал и имя и фамилию… Нашли и документы: это – Артём, Артём Вильевич Киракосов. Он знал одного, одного Артёма Вильевича Киракосова, но тот – был его сокурсник по Московскому Университету. Был мягок, предельно приятен в общении, миролюбив, влюбчив, был душою, что говорится, писал стихи, прозу, песни… Добр был безразборно!
“Нет. Не мог. Не он. Он – взял в руки?.. Оружие?.. Ладно, я – ? Я – коренной… Он-то – москвич коренной… Так жизнелюбив, миролюбив, стоек к оскорблениям… Нет, не он… Не…”
– Вот записи, господин полковник.
– Покажите, ну-ка?..
Он узнал почерк друга. “Может быть… Нет, не может быть. Или?.. Что?..” – боролось в нём… “Что-то от…”
Он вчитался, увлёкся… Ведь он знал Артёма ещё и до поступления, кода они исследовали памятники Верхнего Карабаха, разъезжая на `попутных` с допотопными советскими (неплохими, кстати) “Зоркиями”, “Зенитами”, “Федами”, “Киевыми”… (марки фотоаппаратов – А.К.)
Они дружили, можно сказать и так… В Университете, может быть, даже меньше, чем до…
– Что делать, господин полковник?
– Ничего не нашли больше?
– Обмундирование, боеприпасы…
– Нет, записи?
– Нет: ничего больше…
– Хорошо… Идите.
– Что доложим? Господин..?
– #Задачу Вашу выполнил. Полностью: все уничтожены. Возвращаемся.# … Всё наверное…
Мамедов вертел понравившиеся записи Артёма. Это был его друг – друг Артёмка, Тёма, `Тёпа`, Артёмушка, `Кирочкин`. (Так девчонки его звали, Артёма.) Он особенно, как филолог, закончивший… любил творчество такого типа, что делал Артём; и не раз говорил ему об этом, писал в письмах, позже, по электронный почте (когда она появилась).
– Господин полковник, что делать..? с имуществом… тем, что у волны, на берегу… мы нашли..?
– Уничтожить.
– Всё?
– Всё!
Что ты стоишь, Исмаилов?
– Жду.
– Чего?
– А эти записи: мы же их тоже – нашли ведь?.. Ценные?..
– Кру--хом!! Ша--хом!! А--рь--шь!!
Ты не видел ничего: понял?? Ты не видел ничего: понял??
– Понял, господин полковник.
– Иди от | сюда. Ты меня знаешь. Я найду всех твоих, не говоря уж о тебе самом. Ты понимаешь, о чём я..?
– Так точно.
“Надо будет издать…” – вчитывался всё больше и более увлечённо, как и раньше, он, Мамедов, Гасан Оглы, в строчки друга…
– Артёмка, милый... – шептали губы восхищённо… – Я издам… Обязательно издам тебя, друг дорогой мой, ведь помнишь, я обещал тебе когда-то, когда мы шли, провожаю Лялю, Лялю, ту в кого были влюблены оба – одновременно – как и всегда… И – всегда, всегда говорили: `братья! братья! похожи! похожи! Как Вы разбираетесь в них, Ляля `, – спрашивая ещё и Лялю, втягивая её в эту, и так, не простую историю! Историю! – в которой не было ВЫХОДА! Не было, Артём, несмотря на то, что ты (благородно! благородно!) `уступил` мне её. Уступил… Прости, дружище, Тём…
Береговая служба, заплыв неудачно далеко и неся параллельные и несвойственные ей службы ( / функции) тактической и стратегической разведки, собирая (#по пути#, как было ``сказано``, `приказано`) `данные`, которые вдруг и – `могут быть полезны для дела` подобрала ещё боровшееся с стихией тело – далеко – в #нейтральных водах# #сопредельного государства#.
– Сердце?
– Жив. Стучит!..
– Так: перебойно, но... ритм прослеживается…
– Греть. Дыхание… Должен…
– Парень крепкий…
– В Турцию плыл что ли? ещё один…
– Не похож – столько ранений, следы… шрамов…
– Ладно, разберёмся. Сейчас…
– Господин капитан, всё будет, сделаем…
– Он нужен мне, этот парень (живым!), я – кажется – знаю…
Похож или?..

………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………


– Пить. Пить! – сказал он (или ему показалось, что сказал) по-английски (или ему показалось, что по-английски).
И увидел людей. В какой-то непонятной форме. Девушек – в белых облачениях, халатах, так похожих на Динку, Динку, с которой он переписывался до… до самого… самого… По космическим линиям связи, пока выходил – из этого дурацкого окружения. “Думало ли начальство, чем он там занимается в… в `свободное от службы и работы время`, так сказать. Динка! Динка!” – зашептали губы…
Он вспомнил про записи: “Нет, если тот Мамедов – тот Мамедов – он не выбросит, издаст. Гасан – друг, друг и почитатель; обещал… Какой был там номер..? ХI-ый (в его “С СОБОЙ – рассказы на пальцах” – А.К.)”. А, что волнует писателя ещё: `Динка`  (``ДИНЬ_ДИНЬ_ДИНЬ_ДИНЬ``, как её звали на сайте, сайте PROZA.ru), и начал вспоминать её ICQ: “…”… указанный на сайте…
Улыбнулся. Проходящей мимо девушке… Кажется, получил ответ от неё, лёгкое движение глаз и губ в сторону улыбки.
(Ему показалось, девушки, похожей чем-то на Динку… Его – Динку. Такие же глаза раскосые полудикие, чёрные, как сабли блеск, такая же слабая, сладкая фиалка внутри в месте, где происходит \ расцветает тайно душа – фиолетовая, с признаками звёзд на вращающейся вселенной взгляда.)
“ ICQ, да, ICQ”.
– Можно ли..? – ему казалось, что он сказал что-то… по-английски. Как ему казалось…
“Да. «ИНТЕРНЕТЛЮБОВЬ» – так будет называться его следующий рассказ, раз уж он выжил, выполз… Динка? Где Динка?”
– Please, – попросил он…
Ему несли уже ноутбук с электронной почтой, электронным адресом…
“Динка. Динка где? Где моя..?”
– Москва, – ответил офицер.
И Артём увидел знакомую клавиатуру: кириллица – специально для него, объяснил офицер. Установили охрану, устанавливали-подводили видео-… “Специально для него”, – объяснил офицер. Который, так и не ушёл ночью. А, сменился на другого. Ночью.
Канва рассказа складывалась… Он делал это хорошо, может быть, лучше даже, чем всё остальное, включая его последний выход из…
Интернет был подключён… Он вспомнил – её ICQ… А, можно ли забыть, – Динкин ICQ, саму её! ……… (номер).
Вызывала ``МОСКВА``, ``ЦЕНТР``. Для этого и поставили ему тут… это всё! Всего этого!.. Чтобы следить, сканировать ещё…
“Ничего! Подождут”. И он – переключился на ~ПРОЗА.ru~. Набрал название… «ИНТЕРНЕТЛЮБОВЬ». Без сил рухнул – ему так (по \) казалось: просто пальцы… упали у… Силы ушли!
Как вы думаете, он напишет свой рассказ, будет ли продолжение?
Гасан уже `выставил` его начало… Набрал и выставил. (Молодец! Друг! – А.К.) Его «С СОБОЙ – рассказы на пальцах». “Молодец. Друг. Гасан. Мамедов”.
«ИНТЕРНЕТЛЮБОВЬ» – как вы думаете, он будет написан, этот следующий рассказ?
“Ведь, пальцев-то – двадцать… Хотя, конечно, что имеется в виду?..” – думал Гасан, отдыхая в Интернете на ПРОЗА.ru, после такого сложного дела, такой операции, которую ему удалось осуществить почти без потерь для #гвардии#, элитных её подразделений. (#Национальная Гвардия Азербайджана#, так кажется, она называется точно – А.К.)
Слава Богу! ``PROZA.ru`` – такой сайт, где могли встречаться все писатели воюющих стран, главное, чтобы они ~говорили~писали~ по-русски! Белорусы, американцы, украинцы, татары, евреи, арабы, кабардинцы, балкарцы, венгры, румыны, русские, эстонцы, грузины, осетины, абхазы, сербы, албанцы, китайцы, тибетцы, немцы, поляки, казахи, киргизы, французы, англичане, узбеки, таджики, баски, каталонцы, курды, турки, азербайджанцы, армяне…
Как вы думаете – будет на сайте нашем «ИНТЕРНЕТЛЮБОВЬ»? Напишет он свой следующий рассказ «на пальцах – С СОБОЙ», Артём, Артём Киракосов?
А? А вы как думаете?   
 
03.11.2007 – 05.11.2007


42          *          11 / ХХ    «ИНТЕРНЕТЛЮБОВЬ»

– Я люблю Тебя. У Тебя глаза – чёрные – как сабли, ….. (имя – А.К.).
– Я родилась на пятьдесят девять дней раньше… мама говорит. Я никчемная. Я плачу всё время…
– Отчего?
– Все говорят: “Сумасшедшая”. А мне застелить хочется этот потолок атласом фиолетовым, с жемчужинами-звёздами, как… И – смотреть вслед дождю, оплакивая любимых.   
– У Тебя – есть?..
– У меня – нет… Я его потеряла, Артём.
– Я люблю Тебя, … (имя – А.К.).
– Я давно сама себе не интересна, стану ли я такой, как все… мне все говорят…
– Неужели, Ты думаешь, мне `нужны` другие? – не поэтессы?
– … Они приходят… И рассказывают мне о своих… А мне – неинтересно… Я пишу… шишу… Пишу роман… О… таком, как ты, Артём… И он будет – любить – такую, как я, Артём. В романе. Поэтессу.
– В жизни, … (имя – А.К.), всё так и бывает – как в словах: мне недавно написали:…
– Ты боишься?.. Если хочешь…
– Я – ничего не боюсь. Ничего не хочу – своего. Хочу – как Тебе, … (имя – А.К.).
– …
– Ты чего?
– Я… ничего. Плачу. Я часто плачу. Одна. Я не смеюсь, Артём. Я, даже, не смеюсь. Почти никогда, Артём.
– …. (имя – А.К.), я буду любить Тебя: я люблю тебя.
– Ты не знаешь: я дурная: у меня дурной (взрывчатый) характер. Я – “торнадо”, говорят…
– Я скажу Тебе главные слова: сегодня будет то же, что и вчера: я люблю тебя; завтра будет то же, что и сегодня: я люблю тебя.
– … Как мне благодать тебя… Откуда ты? Где живёшь? Есть дети? Жена? Что делаешь? В жизни… Вообще…
– Я художник… Хотя… Конечно – не решил ещё – точно! 
– В моём романе художник (я и имя не буду менять – пусть… так – правильно?..) будет любить сумасшедшую поэтессу.
– Я люблю Тебя. Я люблю Тебя. Я люблю Тебя.
– …
– Я люблю Тебя. Я люблю Тебя.
– …
– Я люблю Тебя.

05.11.2007 – 08.11.2007


43          *          12 / ХХ    «ПАРИКМАХЕР || СКАЯ»

– Как стричь?.. ребёнка?
– Ну как?..
– Бокс? Полубокс? Скобка?
– Да.
– Снимать много?
– Ну как?..
– В палец? В два? Всё?
– Ну как?
– Нулёвка?
– Ну как?
– Подбривать? Виски? Сзади?
– Нет. Мальчик ещё. Будет расти…
– Машинкой… Ваш?
– Да – мой. Машинкой возьмите лучше…
– Похож.
– Да. Сын. Старший.
– Да. Ваша супруга приводила – младшего. Я заметил: похож.
– Да: этот “мой”. Тот – “её”. И по характеру.

………………………………………………………………………………………………...
………………………………………………………………………………………………...



– Как стричь?
– Да как?
– Снимать сколько?
– По бокам?
– Виски?.. Откроем ушки?
– Нет, не надо. Пусть… Чуть-чуть – находят… Заходят! Типа «битласа». И – чёлка: как у Ринго, пожалуйста: колесом провалившимся…
– Сзади?
– «Битласом» таким… Как у Джорджа, знаете?
– Знаю, конечно. (Кивает. – А.К.)




– Вы к Киракосову-мастеру?
– Да.
– Он занят очень: у него сегодня много… И всегда теперь…
– На когда можно?..
– По записи у него теперь, много не может он…
– Я знаю, я ещё ребёнком у него стригся – меня папа водил. Брата – мама. Мы живём здесь недалеко. Вы скажите ему – он помнит.
– Артём Вильевич, к Вам тут… с ребёнком идут. Пустить?
– Конечно, Зоя Васильевна, пускайте, я сейчас… Кончаю уже…
– Говорит, что…
– Вполне…




– Как стричь?
– Артём Вильевич, возьмите, как у Джона, помните, под глаза – чёлка, взади – выпуск – наскок… Помните?
– Как же а?
– Вы мне делали под Ринго, а ему пожалуйста под Пола с боков, а сзади и спереди – ладно уж – под Джона…
– Как скажете. Укладка?
– Какая? – он сорванец… Как я, помните?
– Конечно. Отец-то жив, что тебя…
– Нет.
– Красивый такой мужчина был – я помню. Не у нас… Не у меня стригся… Хорошо – я помню.
– Нет… не у вас… У него была… – мастер… Любимая.
– А.
– Он к ней… Ходил.
– Так хорошо, взгляните – оставить?
– Конечно, как всегда. Артём… Виль…
– Ну вот. (Улыбается… – А.К.)
– Попрощайся… скажи: “До свидания…” “Спасибо…”
– До свидания! Спасибо!
– Чудный какой! Ребёнок… На Вас похож!..
– Да! Старший… – “мой”; младший – “её”, супруги || н. 
– Приходите ещё, приводите…
– Обязательно: мы же живём здесь.
– Так и?..
– Да. Так и – не разменялись. Ну!.. Спасибо, скажи!
– Спасибо!
– Артём Вильевич (?).
– Артём Вильевич.
– Молодец, пойдём.




– Зоя Васильевна?
– Да?
– Пригласите, пожалуйста, следующего.
– Да! Артём Вильевич, по записи?
– Да / а как Вам нравится.
– Да… Сейчас, Артём Вильевич. По записи: кто там следующий. (Смотрит! Ищет: кто там? – А.К.) Пожалуйста, – к мастеру Киракосову, – следующий! – кто там? по записи? Записывался?

07.11.2007 – 08.11.2007


44          *          13 / ХХ    «СТИХИ ДЛЯ ЛИАНЫ»

@ // Я дурею от Тебя, Ли! Ты! – растворитель моих бед! Я дохну без Тебя, Ли. Я… (неприличное – А.К.) от Тебя. Звезда. Звезда моя. Взошла. Небосвод. Мой. Я скажу, что Ты “Версаль” этого дня, Ли. Солнце моё! Взошло ли? Душа души моей, где, Ли? Свет света глаз моих где, Ли? Солнце Солнца моего где, Ли? Ли, Праздников Праздник? Ли – это Вдохновение! // @

@ // Дорогушечка, Дорогая из Дорогих! Ясная из Ясных! – Солнце… Звезда… Небосвод… // @

SMS-ки всё шли и шли…
К Оле.
Она выключила телефон. Выключала…
Но – она – нужна начальству: приходилось включать, чтобы… хоть… иногда.

Однажды – мелькнула и подпись: ***Твой Артёмка-плут***.
Она узнала его. Это Артёмка. Тот, кто и ей такое же всё слал. Кто не знал его? – этого непроходимого балабола и баламута всея женщин Земли, отъявленного семьянина крепкого посола с разливом, отца всех детей, друга всех разбитых сердец Планеты, ценителя и любителя Красоты? О?

“Козёл, опять спутал `адреса`: телефонные… Написать бы жене… Поговорить… Лучше а – вообще – переправлять все эти поэтические бредни – на работу, в МИД. Хотя у них там и министр такой (Козырев? – А.К.): оглядывался на… жениться пришлось потом. Г…. (неприличное – А.К.)” – не оставляли её мысли. Она уже и не сомневалась… Хотя ``АРТЁМОВ`` на Земле пруд пруди… “Это Киракосов”, – знала она. Как опытный `стилист` подобных отношений.

@ // Любовь моя, – я без ``доступов`` к Тебе (имелся в виду, очевидно, – Интернет – А.К.)! Потерпи. Целую! Счастья ВСЕМУ ТВОЕМУ НА ЗЕМЛЕ! Мы все без ТЕБЯ не можем. Щади меня – не болей! «Сеть недоступна» – отвечают..! Целую* Я люблю ТЕБЯ, РЕБЁНОК! Ли. Доброго дня ТЕБЕ, “милый мой бухгалтер” (очевидно, девушка \\ адресат работала этим – А.К.)! Друг, а я тружусь! Успехов! Друг! РОДНОЙ! Спокойной ночи!!! // @

Больше она не выдерживала. Исключительное внутреннее благородство этой женщины не давало ей право: ни прервать его песнь, ни напомнить об ошибке… “А, может быть, это он ко мне?..” – стучало сердце… Уже не молодой статс-дамы…

@ // Дорогая, я люблю ТЕБЯ! БУДЕТ утро нового дня! Спи, солнечная, сладко* сладко. СОЗДАНИЕ, всего лучшего на ЗЕМЛЕ ТЕБЕ! Благословение ГОСПОДНЕ Тебе, Лианария! Я целую ТЕБЯ, засыпай: БУДЕТ НОВЫЙ ДЕНЬ! РАДОСТИ! И! Счастья. Люблю Звезду свою!! Дохну без ЗВЕЗДЫ – Лианы!!! Да Хранит ГОСПОДЬ ТЕБЯ ЛИАНА!! МОЯ. // @

“Ну, это уже слишком!!” – и она выключала телефон. И она включала телефон: “Вдруг! – «Лиана» – это я? Может же быть, что он (нежно так) ко мне обращается… обратился… Поэт всё-таки!.. Что он забыл в этом ~Бурунди~? ``Посол``, подумаешь? После… сразу… ``МИМО`` это!! всем женщинам // жёнам ненавистное… (заведение – А.К.). Раньше, хоть платили… `Статус` был… «Лиана» – нежно как придумал, злодей, змей! ```горыныч``` армянская”, – не унималась… (душа её – А.К.).

@ // С сотового не звонится, на ~почте~ сбой, скучаю! Целую &. Всем дорогам Твоим – СЧАСТЬЯ! Я буду очень страдать из-за SMS, не отвечай вообще, целую! (Очевидно! Девушка – не из богатых была…  – А.К.) Солнце Солнц Не Взошло Над Землёю? (Поэт! Истинно! – А.К.) Ты Слышишь Ли Голос Радости Моей!!!! Лиана. Душа Души Моей Где (поэт!! поэт!! точно – А.К.)? Сладких Снов Тебе, Муз (а) ыка моя сладчайшая. Бари Гишер (на армянском? – А.К.). Я не увижу ТЕБЯ сегодня, мой УРОК МУЗЫКИ, длящийся – &! (очевидно, речь шла о…  – А.К.) // @

“Сволочь! Сволочь! Гад, гад: и ведь мне так писал – подонок…” – а какие ещё мысли и могут приходить такому обаятельнейшему созданию, каким была Ольга, Ольга Анатольевна…

@ // Встреча с монитором / Встреча с Тобой / Я жду их / & /. Я скучаю (как просто! – А.К.) @ //

“Мерзавец! Ведь знает! Как зацепить!”

@ // Уже бегу к рулю… (очевидно, было что-то ``конкретное``… – А.К.). Молчаливое Серое Небо… // заставило молчать… (У-У-У х-х-х!!! – А.К.) Разве Можно Жить Без Лианы. Нкарич нкари нкар // Художник рисуй картину // Где Свет Лица Моего Лиана. Ты Встала Моя Звезда? Лиин, я десятилетиями живу ПРАЗДНИЧНО! Я – воин! Имя мне – РАДОСТЬ! А сейчас – успокаивайся: ТЫ – талантливая, добрая и прекрасная девочка! Рад ТЕБЕ! ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! @ //
 
“Это уж слишком: хам! хам `армянский`”! – опять выключала… Но, подумав, включала: будто Артём, Артём Киракосов – писал ей – Оле, Оле Анатольевне… – Ей! “А ведь он писал мне… И писал хорошо! хорошо!.. Не то, что ~ этой!..”
Она хотела написать: «Прекрати этот бред», а написала: «Как тебе это удаётся? Что ты делаешь для этого, Артём, Артём Киракосов?»

@ // Ведь я пишу для этого? Я – христианин! Я хочу подарить людям бессмертие!! // @ – был ответ. Он узнал телефон: он ошибся. Он всё понял: он слал не туда. @ // Спасибо! Ты не сердишься на меня? ОБНИМАЮ! ЦЕЛУЮ. // @

«НЕТ, что ты», – ответила Оля.
@ // Люблю Тебя, Оля! // @ – это было уже её, Ольге Анатольевне, от него, от Артёма, Артёма Киракосова… Спутать его? Его речь? Его язык? Его SMS-ки? – нет!! невозможно!!..

«Как ты, Артём? Почему не писал так долго? Чем занят?.. Барев! Вонцес? Хайас… (армянское? – А.К.)», – текст (неполный) её SMS.

@ // Я – ПРАЗДНИК Земли – живу радостно! Люблю! и! Любим! Счастливый абсолютно… // @ Вот текст его SMS-ки неполный.

«Как это удаётся тебе, Артём? Оля. Если помнишь?»

@ // Помню, Оля, конечно, – ведь, – я пишу для этого: я христианин: я хочу и подарю! людям – БЕССМЕРТИЕ!! // @ – таков был ответ…

Хочу и подарю!..

@ // Светлого Дня Тебе, Оля! Господь, Да Хранит Всякую Частичку Твоего Бытия! Оля! Я Люблю Тебя! Люблю Тебя! Люблю! Артём. Артём Киракосов // @ – пришло уже в конце… конце рабочего дня, когда она уже `доходила` тихо… одна… в своём камере=кабинете…

«Люблю» – выдавила она и из себя. И – это было – искренне, как никогда. И Артём знал это: она ничего, ничего подобного никогда не писала – ему. Это чувствовалось: её искренность  – в одном слове… этом: «ЛЮБЛЮ!»

Не выключайте телефонов. Не стирайте номеров. Вам придёт и это слово. Когда-нибудь. И это не станет ошибкой. Как может показаться в начале…

Правда, Артём!? Правда, Оля!?
Лианочка!!.
 
08.11.2007 – 09.11.2007


45          *          14 / ХХ    «ПИСЬМА ДЛЯ ЛЮБИМОЙ!»

«<…> Люблю! Люблю! <…>
Исписал этим все тетради… Дина… Абилова…
Как стремительно ворвалась эта девочка в литературу, в жизнь, в любовь.
Как мощно Её дыхание творческое, какой запальчивый замах. И, как бесстрашно Она хватается (правильно написать было бы: `берётся`) за многое. Голос Её – эпический! Голос Её – древний. Звучный. Как и само сочетание – имени Её, фамилии: Дина || Абилова – не стихи ли это – сами по себе, а? – спрашиваю я вас… Стихи.
С глазами – саблями чёрными, не оставляющими после себя ЖИВОГО – сталкивается читатель в уголке, у портрета. Это – Дина. Древняя чародейка, магическая женщина, писательница: прозаик, поэт.
Дыхание Её – ровное! Она бежит бодро! быстро! Она `укрывает` целые полотна страниц своими орнаментами слов, которые нельзя читать с спокойным сердцем. Вас завораживает этот вихрь образов / красок / звуков.
Что главное в художнике – погружённость в свой мир. Дина живёт им. Он – в компьютере у неё, спрессованный в строчки, штрихи. Она – ? Да: ранимая, дикая. Необузданная. Много шероховатого. А в этом и прелесть. Люблю незащищённость, защищённость лишь собственным талантом, собственной беззащитностью. Любовью. Слова – краски поэта. Дина – нет – не поэтесса, поэт. Она – как царица – царит в своих пространствах, выступающих из текста.
Нежнейших сочетаний всё, что Она творит. Дина – человек яркий, взрывного характера. Темперамент виден во всём. Это тот огонь, что ласкает. Что не сжигает. Любовь? Это  сказания. Видимые отличия – от других стихов, написанных поэтессами – жизнь где-то выше сказанного… Взгляд, где-то выше… Поднятый – над всем! Это стремление – к Небу! Небу, Которое Она пока не пьёт, как Воду, Которой напьёшься. Всласть. Всякий Поэт – святой. Святой – посвящённый Богу. В широкой поступи Абиловой есть и свежесть и уверенность и бравада. Это хватка смелая. Это вера – в силу своих сил. Это вера – в избранничество Своё. Это точное знание предсказательницы, это верность пущенных из сердца стрел, стрел, летящих прямо, прямо в цель, цель – читательское сердце. Успех, успех какой Она заслуженно имеет на литературных сайтах, говорит о многом, в том числе и об Её неподдельном обаянии, умении общаться, о любви к людям, выражающейся и через скупые прозаические рецензии, иногда и шуточные, иногда – развёрнутые, серьёзные, но всегда – в значительной степени – условные. Интернетобщение – вещь в себе – тут не слышно интонаций, тут люди разговаривают о главном – не видя друг друга, не зная почти ничего друг о друге.
Мне посчастливилось узнать немного больше о Дине, услышать, слушать и слышать Её голос. Образ, который создаётся при чтении почти никогда не совпадает с тем, каков человек в бытовом общении. Непросто и мне было распознать – ту Дину, которую я ищу. У Неё затягивающий смех, несколько резковатый голос. Я бы даже сказал какой-то сказочный акцент, выдающий человека прошлых веков, человека других континентов. Её зависимость от компьютера понятна – ведь мы все здесь у Неё, как на ладони. И Она живёт нами, нашими творениями, произведениями. Это – “ДОРОГА ЖИЗНИ” Абиловой. Выход в Открытый Космос, где Она своя по праву владения русским языком. По праву таланта, по праву сделанного (уже)  Ею.
Дина ткёт на живую нитку жизни. Слёзы счастья и боли – Её. Она – живёт / пишет || и || пишет / живёт. Конечно, много придумок, но они – как воплощённая мечта Ёё, неотделимы от прошедшего и бывшего.
Дина… Наверное, надо говорить и о жизни… А что о ней говорить? Имеет ли она, эта жизнь, отношение к писателю. Нет. Нет, не имеет. Мы живём слаще, и глубже, чем всё то, что с нами тут происходит. Мы живём друг другом больше, чем тем, что с нами происходит на работе, в семье, в жизни, в той, в другой – настоящей, как считается. Для писателя – слова – Его жизнь. Дина живёт…
Я люблю Абилову рыдающую, расколотую надвое, не верящую в себя, более, чем представляется Она мне в голосе уверенной руководительницы важного и ответственного участка работы одного из известных предприятий современного Востока. Голос, который заставит дрожать смущённых, смутиться смелых. Она умеет быть резкой, грубой. А кто из нас ангел, не умеет хамить, материться? Кто? Путь бросит в Абилову первый камень. (И в меня.) Стихи – жизнь. Жизнь – стихи. Это верная формула. Отличить живое от неживого можно по биению собственного сердца. Отчего всегда я впиваюсь в Дину, в Её манящие созвучия..? Не отрываясь читаю!.. Отчего?.. Когда кто-то там находит запятые и точки, пропущенные в азарте писанного Диной. Отчего? Отчего.
Это что-то всегда новое. До селе неслыханное – приход Поэта в Мир. Мир всегда плачет, провожая Поэта. Трагическая плотность есть и у строк Дины. Дикая. Непереносимая плотность, сложность. Это удел таланта, который несут, как груз, груз. Не Крест. Талант – дорога! Дорога Жизни. Чем берёт Дина? Дина – заволокла весь небосвод слов, написанных русским – языком. Она – одна – производящая машина. Она – одна – союз. Талант – радость. Есть эта радость безмерная и у художницы Абиловой. Есть она и у Её напряжённой рабочей ритмичности. Дина работает клерком, служащим. Кормит себя, большую семью. По-мужски несколько. Зато в Её рассуждениях об устройстве жизни вокруг себя есть и логика и практическая целесообразность. Она – собранная, целеустремлённая. Работает (пишет после прихода с офиса) по много часов ежедневно, ежедневно. Не считая дни депрессий. (А они бывают с каждым, с каждой – пишущей, пишущим, да как, впрочем, и с непишущим, непишущей.) Я – люблю Дину плачущей, я люблю Дину – смеющейся. У Неё взрывная сила. Но Она – молодая женщина, и я хочу пожелать Ей воплотить всё, что предназначено таковой – воплотить, воплотить. Пусть семья, семья – будет новым местом Её небывалого ещё вдохновения, Её неизбывных ещё восторгов. У Неё ещё много впереди, что будет Её греть, и как человека, и, как творца. У Неё свежие силы, силы освежающие сам русский язык. Силы новые, силы на смену идущие затхлому постмодернизму. Не имеющему ничего общего ни с модерном, ни с современностью, ни с какими-либо данными вообще: душевными, филологическими. Всегда новый ток и исток делает прошлое – живым. Река – Дина –течёт, набирая свои воды.
<…> Люблю! Люблю! <…>»

Было найдено в одном из разблокированных, подготовленных к отправке файлов Артёма, Артёма Киракосова. Найти адресат было не трудно. Тем более, что переписка на сайте PROZA.ru велась вполне открыто. Файл всё же переправили. Ей. Дине. Абиловой. Кажется, он был Ей очень кстати. Она готовилась что-то издавать… издавать что-то… На “бумаге”, как говорят теперь. И ей он очень был кстати… По душе…
(Она, кажется хотела, – или вставила-таки… – фрагментами… или что-то…)
Фрагментами… Какими-то… Слова Артёма, Артёма, неизвестного никому… Пришлись Ей по душе. У Неё уже был выбор: несколько известных фамилий. Многие предлагали Ей свои услуги – ведь она двигалась быстро и уверено. Что ж, – женщина яркая, видная, самостоятельная, современная. (Понимаете, что я под этим имею в виду?) Почему Она выбрала эти фрагменты? Было ли что? А могло ли быть? Говорят, этот сорванец мог за день обернуться туда-сюда: Алма-Ата – Москва – Алма-Ата. Лихач был, говорят. И погиб за это: на вираже…
Она была ``жёсткой``, как говорят. Но, при словах об Артёме – мягчела… плавилась… (Видели, как Она замолкала, влагой молились глаза… При слове: ~``Артём``~ …) Такого бы Ей! Пропадает за зря девчонка! Замуж. Дети. Бы Ей! Артём бы справился: он умел – тот ещё был пройдоха, говорят… Ловкач! Как он не проскочил тот вираж..! А! Правильно! Вспомнил! Там кошка была (или собака? или кто-то ещё? из живых…) – и он выбрал! – … трезвый выбор христианина! Готовился рукополагаться (в батюшку, что ли?), говорят, на сайте, на нашем, ведь ничего так и не выяснишь… перед этим рукоположением и произошло… то.
Дина… он так любил Её. Дину. Говорят, Она – тоже. Собственно, – это и из переписки ясно, видно: как эти двое не ровно дышат… Друг другу в строчки.
Кажется всё. 
 
 09.11.2007 – 10.11.2007


46          *        15 / ХХ    «ЛЕСТНИЦА. ЛЕСТНИЧНЫЙ ПРОЛЁТ. НА ЛЕСТНИЧНОМ ПРОЛЁТЕ. СЧАСТЛИВЫЙ!»

– Восьмой седьмому: прошёл.
– Седьмой шестому: прошёл.
– Шестой пятому…
“Вот и дождался: «Доцент кафедры…», «Заслуженный…искусств…». Пять лет – как и обещали: всё по списку. Всё – единогласно (почти; уж! Опять – этот – `против` – зав.кафедры, старый пер… , старпёрище по……)”, – с такими мыслями и шёл… он. Новоиспечённый… доцентишко какой-то. Там.
– Четвёртый третьему: входит.
– Третий… поднимается…
– Второй – сейчас будет… У вас… Пешком. Лифт не взял.
– Первый: вижу.
“Что это было? хлопок-выстрел. Как хлопушка почти игрушечная почти. Лежу? Это кровь? Моя? Надо же – вот тебе и кинетическое искусство, и инсталляция, куда уж «актуальней»? И `артефакт` и `концепт`. «Убит», – так значит Джон Леннон сказал, когда его Марк, Марк Чепмен…”
– Восьмой седьмому: идёт, вижу, ошибка. Не тот…
– Седьмой шестому: идёт, вижу, ошибку. Приготовиться. Всем.
– Шестой пятому…
– Вы что?! Это ГЛАВНЫЙ – охере..
– Есть. Понял. Четвёртому… Не уходить никому: идёт!.. проходит.
– Да пошли вы все… Уже вышли – из квартир.
– Первый второму, третьему: срочно – мигом… Немедленно… Меня уже видят… Откройте огонь по случайным… Никто не должен…
“Что это – сладкое? Крем? От торта – вот забава – прямо-таки – в крема, – которые и обожал с цукатами. (Артём, новоиспечённый доцент, ещё при жизни своей славился тем, обожал цукаты в креме, и со всякого торта ему, зная эту его прихоть // похоть, давали // сымали ``верхушки``. Вот те и `доцент` – дитятя истинное… – А.К.). – Хоть наемся, наемся досыта всласть, пока эти ангелочки за мной прилетят. (Он был неверующим. А как мог быть верующим доцент кафедры..?)”
– Это ГЛАВНЫЙ: ВСЕМ НА МЕСТАХ!!! Приказы…
– Пошёл ты, «ГЛАВНЫЙ». Я внизу уже… Не вижу тебя!? А? где? А!
– Второй | дубль – открывайте огонь: первый, второй, третий вышли…   
– Есть.
“Забавная картина: как сладко-медленно вытекает кровь… Из меня… А мне – не грустнее становится всё, – облизывал усыхающие губы. – И – что это – смерть – такая! (Вопрос, наверное, – А.К.) Вот лизну разок, – говорил (в себе) этот `розовый` неисправимый циник и жизнелюб, умирающий доцентом – кафедры… канди… да… то… Заслу… же… нн… Искусств! – А сладко! сладко! – как сладко – умирать – в кремах, с почётом, созерцая самоё концептуальное произведение современной живописи (А зря всё ж таки говорят, что она умерла! Нет: жива! ЖИВОПИСЬ!! Да!.. Живее всех живых искусств – и должна быть – Она – Живопись, Её Величество! Да и ещё как: кровь…): кровь вытекающая из ещё живого тела искусствоведа, Артёма, Артёма Вильевича, Артёма Вильевича Киракосова. Ха! Вот Айдан бы порадовалась (Салахова дочь – А.К. + Гельман – режиссёра сын – А.К.): не это ли есть самое, по их, `концептуальное` творчество: истекающий кровью… кровью своей – он, живописец-реалист, искусствовед? художник живой (ещё)?.. ``Концепт`` торжествует: его последнее творение – кровь! живую! ещё! – смоет уборщица после того, как фотограф-криминалист `запечатлит` это всё на… (цифру?.. плёнку? – интересно… – продолжала работать голова – ещё живого – Артёма, Артёма Вильевича, Артёма Вильевича Киракосова – А.К.)”
– Дубль | третий – дубль | второму: задание выполнил – ВАШЕ – первый, второй, третий… В общем, короче… Их нет – всё прошло тихо, хорошо, нормально: все работали на `отлично`. Ухожу.
– Спасибо, дубль | три – отваливаем – все!
“Так я ещё жив! Раз вкусно мне так!..”
– Артём? Господи? Скорую… Скоро!!!
– А, это тот, с третьего.
– Нет, с четвёртого.
– Я его на пятом видела… всегда.
– Да. Он пешком любил ходить. Без лифта; лифт не брал. Улыбался всегда…

«<…> Московский… Госуда… имени… выражает глубо…<…>», – уже набирала трагическим шрифтом, как умела и умеет она это делать, Адель Вячеславовна, пресс-секретарь (старой закалки и прежних `замесов` искусствознания, искусствовед сама). Поторопилась; явно. Хоть она не любила ни Артёма, ни современное ей искусство (занималась живописью немецкого, и всего северного, Возрождения), надо было всё ж подождать немного…

– Такие выживают… Не знаю… Характер, может быть?.. Крем остановил кровь. Мы успели…
– Спасибо, доктор! Значит, – шанс есть??
– Да такие, – живчики-сладкоежки, – нас с Вами переживают. И – `легко` – причём! Знаете, как сейчас говорят?
– Как мне отблагодарить Вас, док..? Я готова…
– Знаете, а я ведь знаю… Читал. На выставки хожу… Так что…
У меня ведь – дочь… через годик (/ другой) … будет тоже…. Поступать к вам. То есть, к… Артёму… Ви…
– Мы примем. То есть, обязательно, но – примет: он – поста… Сам – будет готовить… Подготовит. ``Сладкоежка``? – да. Я ему скажу, лишь бы… А что?
– Да, ничего! Кровь остановилась. Его. Счастливый… Мы успели… и, я уже говорил…
– А, что же есть (по Вашему?) в креме…
– Не знаю?.. Вот эта бацилла СЧАСТЬЯ, вероятно… Счастливый! Такая жена!.. Как Вы..!  Эвридика Васильевна!..
– Да! Вы правы: СЧАСТЛИВЫЙ! он Счастливый! счастливый! – не заметила взглядов она (``дока``, доктора)… (Или сделала вид, что не заметила.)

«Счастливый! Счастливый! выживший после такого: восемь пуль… четверо стрелявших (``апостолы зла`` – А.К.)… все прошли мимо… задели лишь… лишь немного и…» – писали равнодушно газеты, пресса, об Артёме…
Вскоре очнулся и он: “Господи, вижу!.. Живу. Господи!.. Эвридика… – лицо любимой увидел. – Господи, Ты, Эвридика, счастливый! Счастливый! СЧАСТЛИВЫЙ!! <…>”

Счастливый! Счастливый!..
Это всё – живопись его живая!
Живее всех живых!
Славься!! Славься!! Искусство – смешивать краски!
Славься! Славься! – счастливый `конец` всех рассказов Земли!
Славься!!! – СЧАСТЬЕ САМО – в руках мастера, художника, певца…

Писатели! Читайте (и перечитывайте) чаще (и почаще) Артёма, Артёма Вильевича, Артёма Вильевича Киракосова.

Счастливый!
Счастливый!
Счастливый!
Счастливый!

Апостол Радости!!!! 
   
                10.11.2007   12.11.2007


47          *          16 / ХХ    «ПОМОЙКА. НА ПОМОЙКЕ. ЖИЗНЬ: ТРОИЦА СВЯТАЯ»

– Вот, роднулька моя… Вот, не видишь… Кому – я это всё..? Ну вот же! – пакет. Полный! Бери…
– А это..?
– А это…
Артём вышел… До помойки… Вот. Она. “Вечно живое интересное место: народ вечно что-то живое забавное выносит…”
Три силуэта напомнили Артёму что-то: “Уж не `Рублев` ли это..? ( Андрей, иконописец, гений, святой! – А.К.)” В `основе` (*композиционной* – как говорят художники – А.К.) лежала известная ему (и всему Миру) каноническая схема: Трое… Сидящих… Ангелы…
Сумерки. Они сидели. Говорили о чём-то. Я понимаю, что у ангелов нет полов, но это были не ангелы, `отнюдь` (выражение, за которое и был снят Гайдар, Егор Тимурович): двое мужчин… одна… женщина… кажется… собака… не считается.
Они тихо сидели, пережёвывая недоеденную буханку. В большой бутылке `ПЕПСИ` плескались какие-то остатки. Собака мирно, играясь, жевала давно обглоданный кем-то мягкий жёлтый теннисный мячик. Рядом стояла, на парапете металлическом, бутылка, бутылка с пивом, початая. Каким-то доброжелателем. Сейчас редко кто поступает по-человечески, оставляя, как на Западе, всё – упакованным, выстиранным, завёрнутым, глаженым… Чаще – с издёвкой – как и эту недопитую брошенную бутылку (початую) с `Жигулёвским`, поставят так, что ``нищий`` ещё и попрыгает за ней. Это молодёжь… особенно, такая. Ставят выпитые бутылки так высоко… Чтобы не достать ``нищему``. Сминают жестяные банки, ногами… Зная, что ``нищие`` собирают их, сдают `на вес`. Зная, что ``нищие`` допивают… особенно, любят – ПИВО – мочатся туда, наблюдая издалека, как… это – происходит. С ``нищими``. Иногда – и пенсионеры – попадались на такие `развлекухи` ещё школьников. Среди них могли быть и их дедушки и бабушки, собирающие им `металл` и `стекло` для сдачи… на их самые школьные завтраки. Молодёжь – враги – это знал любой ``нищий``. За помойкой они и совершали именно свои и грязные первые половые связи, затягиваясь первыми сигаретами, проглатывая первые таблетки дряни, натягивая первые резинки… Совершив `по-взрослому ` (их выражение) всё, целыми стайками (клуб у них что ли здесь?), чуть не миловались тут, за… вонью этой. (Кажется близость к школьному бетонному забору – всё то, что привлекает их – по месторасположению…) Если кто-то из роящихся в… По своей врождённой интеллигентности, почти автоматически, делал им замечание (из-за мата, наркотиков, презервативов, да, просто из желания добра этим людям, таким молодым ещё), то можно было и не рассчитывать на благородство: избивали, оплёвывали, загаживали, обливали, поджигали…
“Эти три силуэта ( в ночи – А.К.) – где он их видел? – думал… Да! Рублёв! Троица! Святая! Именно так! Именно так Они там и Сидели – Ангелы: Три Ипостаси Бога, БОГА, Бога… Сходство неоспоримое…” – думал… думал…
Когда он повторно вышел, вынося уже наполнившийся второй мусорный мешок, увидел… Сняв штаны… Один. Другая… расположилась прямо перед… палисадничком уютным: с первого этажа, прямо через стекло, глядя на выте……… струи смотрело опечаленное лицо старушки, довольно интеллигентной, смотрящей-глядящей на всё это безобразие не сурово, а с понимаем. Артём видел конечно, как… Но, не догадывался, что можно так нагло. Присела и сука – на корточки, не поднимая ноги, – бездомная, – этот жест выдавал… Третий – обняв / оперевшись на дерево – валялся, вот-вот… Не поднимая штанов… Тётенька-бабуля (в окне) дополила цветы (а именно этим она и занималась, не отрывая взгляда от троицы).
Как-то эта троица, спустя какое-то некоторое время, двинулась дальше… Заправившись (продовольствием) и оправившись (от предыдущепринятого). Артём смотрел им вслед: “Могла ли быть эта..? Ведь тогда, тысячи четыре лет назад тому, Авраама и Саару посетили… Трое? Они”.
Троица, прихрамывая… (штаны подтянули… как-то…). Сумерки сгустились: вечер поздний. Он молился – и за этих – трёх. И собаку – “``Три танкиста и собака``”, – вспомнил детский фильм… Он крутился по `ящику`, когда директор крупного моторного завода, Артём, ныне, Артём Вильевич, был ещё пионером…
– Ну! пошли тебя, Тёпа, куда-нибудь за чем-нибудь мусор выбрасывать, ты и дороги домой не найдёшь. Если Нюра не выйдет (с ***больничного***, горничная их – А.К.), не справимся, – надо кого-то ещё брать: два дня подряд – это уж слишком. (Обнаглела!) (Совсем.) Ну и что ж, что..!

12.11.2007 – 16.11.2007


48          *          17 / ХХ    «О СУТИ ЛЮБВИ. ПО ТЕЛЕФОНУ»

– Он не любит меня.
– Главное – любить самому (самой).
– И что я должна делать? Ему… Тебе?
– Ничего. Просто: будь у этого человека, будь и всё! Будь. Будь. И всё. Не марай записных книжек, не черкай «чёрных списков». Будь! Просто будь у этого человека. Позвони… Как я ну вот… Ну! Иначе как-то: открытку пришли – по почте, что ли… SMS-ку. Раз в год; хоть. 
– Что это даёт? Ему, мне, <…> тебе…
– Люди призваны «быть друг у друга».
– Зачем?
– Такими их задумал Господь. Он и Сам не захотел быть ОДИН… Одному… скучно! Скучно.
– А – не одному? Нет? Не скучно? – Ужасно!! – Не терплю.
– Даже, если научишься терпеть – это не спасает, не поможет. (Это не то.) Надо – идти навстречу, распахнув руки-крыла, душу…
– Это вот к этим-то??? <…> К этому!?
– Люди. Не хуже… Не лучше… Понимаешь.
– Как?.. Кого?.. За что?.. Главное… А – ?
– Любовь – внутри. Это – Твоё. Любовь – религия, вера, путь, дорога. Она или живёт, или ты – мёртв. Как те, что вокруг нас, смотри… Смотри. У Тебя – Душа… Я же вижу Тебя, Ты – Душа. Чувствую… Я сверхэкстрасенс. Я не сказал Тебе.
– «Что» ты? Не расслышала, прости?
– Любовь – живёт внутри. И Тебя. Ты – можешь. Любовь – талант. Способность мыслить – образно.
– Да, я пишу. Меня все ненавидят – за это. Я никогда не выйду замуж. У меня никогда не будет…
– Знаешь, больший подвиг – позволить полюбить себя другому – ответить на любовь. Принять другого. Пусть даже, не полюбить в ответ, а – просто – не отталкивать любовь к себе другого, чужую. Его любовь – принять, как должное, как путь – и твой, в том числе. Любовь – дорога смелых, суфиев. В древности были такие монахи-одиночки, посвятившие себя Ей, Любви. Шедшие за Ней по пустыням, полям, горам, городам, слагая стихи, песни, картины, посвящённые Богу и Любимой. В Образе Бога являлась им Любимая, в образе Любимой – Бог. Любовь – «ДОРОГА ЖИЗНИ», помнишь, блокада Ленинграда?..   
– Ты считаешь?
– Я знаю (улыбка – А.К.).
– Откуда ты такой, на мою голову, Артём, как ты попал сюда? К нам такие ещё не залетали? Да, и, что, вообще… Что тебе – во мне… Зачем это всё, вообще… Зачем, вообще… Этот разговор… Мне не нравится. Ты, что, … ````батюшкой```` … ?   
– Я встречаю людей на их ``переломе``. Мне интересно…
– Тебе ~интересно~ , а это их… наша… моя… ЖИЗНЬ! Пойми!
– Я – проводник, идущий по вагону, вагон – жизнь: кому чаю, кому… Стелю постели…Сам! застилаю! Мягко! Сладко! Чтобы не падать – с полок при… торможении, как... (Смеётся!.. – А.К.)
– Жулик ты, скажу я тебе… А?.. Сам-то ты?.. 
– Нет.
– А что? так?
– Секс существует только, как часть любви. Всё остальное – насилие. Не могу терпеть, зверею… Это форма порабощения… Зависимость, наркотик.
– Ты что, ангел.
– Как бы… Я – художник.
– И что..?
– Любящий глазами!
– Ясно! (Смеётся – А.К.) Знаешь, как это называется?.. На русском… языке... (смеётся – А.К.)?
– Знаю. Не это. Любовь тихая – глазами: быть рядом, вместе – всё.
– Это – о тебе?
– И – обо мне.
– И что ты мне советуешь, посоветуешь.
– Не отвергать. Других, Любящих Тебя. Вот всё – рецепт.
– Попробую, ладно, уговорил. (Смеётся, улыбается – А.К.)
– Не прогадаешь, попробуй. Для меня хоть, как эксперимент, хотя бы.
– А ты меня любишь?.. Честно только?.. Что тебе-то надо? от меня..?
– Будешь счастливой.
– Зачем…
– Люблю! Люблю!
– Ты?
– Я. Если бы…
– То, что?
– Я бы… наверное.
– Что-то мешает?
– Ничего. Любовь – плоть духа. Мне – ничего!
– ???
– !!!
– Так и будешь – раз в год звонить, с «ПРАЗДНИКОМ» поздравлять?
– Буду! Мой номер у Тебя отобразился..?
– Да.
– В цифрах – моя Любовь. Она – с Тобой – всегда, Любовь! Я – Твой – всегда! Любовь! В цифрах! Где бы ни был – Ты наберёшь – знаешь – Ты – Любима, Желанна, я Твой! Дервиш, влюблённый в пустыне! Где бы ни был – Америка, Африка, Азия – я Твой! я Твой – Любовь!
– «Суфий»? Как ты..? Сказал?..
– Суфий! Идущий дорогами, нет не пустынь – Жизни Дорогами – к Любви! за Любовью! к Тебе! от Тебя!
– Куда? Ты? «К Тебе»? «От Тебя»?
– Земля круглая? Ты не знаешь? Она вертится? Коперника сожгли за что? Не знаешь?
– За любовь?
– За Любовь – это ПРАВДА – к правде.
– В чём правда, по-твоему?
– Ты слышала: не унизь, не оттолкни, расслышь, прими, как своё – Любовь – это вера – в другого, как в себя, больше, чем, в себя. Любовь – нарушение оков этой гадости – эгоизма, оков из оков, бездны из бездн, источника яда, ада – эгоизм – родина будущих катастроф.
– И так всё серьёзно ты вещаешь! (Кривляется в трубку – А.К.) Ты, что, Артёмка, – пророк! Мухаммед?
– Смейся – смейся.
– Ты не разоришься? … с сотового звонишь?
– С сотового. Не разорюсь.
– Так, что звонил, вот эту-то чушь мне произнесть. Давай, поздравляй: зачем звонил?
– Любовь моя! Я Люблю Тебя, что бы ни было, как бы ни было, между нами, с кем бы ни была Ты, где бы ни была Ты, я – Твой. Моё сердце – сердце художника и мистика – бьётся в унисон Твоему. Где бы ни был я – Америка (Северная, Южная, Центральная), Африка (Северная, Южная, Центральная), Азия (Северная, Южная, Центральная), Европа, – Милая, Дорогая моя, – Северная, Южная, Центральная – я, след в след, иду за Тобою. Я – суфий древний двадцать первого века: пою, сочиняю, слагаю! Моё сердце – источник – всего сущего на Земле! Мой соперник – БОГ – на путях хвалений Тебе, Родная! Родная родных.   
– Заладил! У меня же день рождения – а ты о чём? Поздравляй давай, обижусь а то… 
– Дорогая Ольга Анатольевна, … (останавливается… – А.К. – почему-то..?).
– Дальше, чего встал? Ну! Не написал текст ещё? Забыл бумажку? Брежнев ты мой!!! (Хохочет в трубку  –  А.К.)
– Ольга… Ана…
– Вот – вот, я же говорила – ты – … это – самое…
– …Желаю, в общем. Поздравляю, в общем… Тебя… Это!
– … (Хохочет. – А.К.)
– Мне нравится Твой смех. Я хотел бы, чтобы Ты почаще смеялась. Готов для этого…
– Ты проговоришь всю… У тебя что, «безразмерный»?.. Тариф, ну, как его, прости! Этот! Ну – «Билайн»? «Мегафон»? «МТС»? 
– Ты – Бог для меня. Ты – больше, чем…
– Заткнись. Молчи. Надоел. (Бросает трубку. – А.К.)






– Привет!
– Привет.
– Как дела?
– Отлично, как всегда.
– Здорово! молодец. У тебя как ни спросишь…
– А я не вру – десятилетиями живу без…
– Слушай, мне так плохо – вчера было…
– Чего?.. так.
– Не знаю: без твоего голоса.
– Хорошо себя чувствуешь?
– Да ничего вроде.
– Молодец, держись. Не болеть – главное! Не болей! – главное. Старайся.
– Я стараюсь. Папа… что-то…
– Что с ним?
– Ноги… Сердце… Почки… В общем… Не ходит он… На работу…
– Звони, держись, ну давай, и привет… всем… там…
– Послушай, а тебе импрессионисты нравятся?.. Я тут… нашла… 
– Я ухожу, сейчас, Кать, позже давай… Попозже! Созвонимся, ладно? Давай?
– Давай. Ну? ладно…
– Счастливо, Кать.
– Пока. Ну..?
– Пока.
– Послушай…
– … (Он бросает трубку. – А.К.)






– Кузя?
– А?
– Ты дома?
– Что?
– Чего не подходишь, говорю?
– Да я!.. В ванне был. В общем.
– Сделала супик – свежий сварила, утром, настоялся уже, кушай, роднулька моя. Тёп?
– Ау?
– Тёпа…
– Ну.
– Чурка безмозглая.
– М-м-м?..
– Тёпа?
– Да.
– Я скучаю: “Мяу!?” “Мяу”, – говорю??
– Ясно.
– Что тебе ясно?
– Суп…
– Повтори… «С выражением». Где – стоит?
– На плите; мне – постный (сегодня пятница).
– Молодец, хороший, мой, Тёпа.
– Женьке – на балконе – мясной, заправленный уже. Мне – картошка – мятая, ему – пюре.
– Балда: картошка мятая, пюре – одно и то же. Ты можешь запомнить?
– Что?
– Что – что: я же люблю тебя, роднулька моя, скучаю. А ты скучаешь? Как доживу до вечера, не знаю… Ещё пара одна, там дети такие неудобные, не люблю я их, бездарные… И родители их – такие же.
– Потерпи. Думаешь у меня все талантливые: работа – это общение с теми (за деньги),  с кем бы ты ни за что не стал… Одни тупицы… И мерзавцы. За это и получаем.
– «Какой ты умный, ``манукянчик``». Как хорошо, что я тебя нашла. Как ты нашёл меня? Как `увидел`? Тёпа… Ведь, никто же…
– Да `вышла` бы, нашла…
– Кого? Кого? Да ну. Кому нужна я?
– Ну да!
– Эх! Ничего ты не понимаешь, чурка кавказская.
– Что?
– Лю… би… мы… й?..






– Привет.
– Привет.
– Почему ты мне не звонишь? Не называешь ласково? ``Любимой``?
– Я называю.
– Называй меня только «Любимой», понял?
   Понял?
– Ну.
– Ну пока, любимый мой.
– Пока, «Любовь» моя.
– А почему ты не сказал «Целую»?
– Я сказал: Целую.
– Нежно. Почему ты меня не целуешь ``нежно``? А. Чтобы…
– Нежно-нежно, я сказал. Если, хочешь.
– Любимый…
– Любовь моя…
– Твоя очередь писать. Между прочим, я считала.
– Ты считай – не считай, Натуль, а я всё равно напишу: меня знаешь, как женщины натренировали… За жизнь мою, Натуля. Знаешь?
– Я пошла, роднуля, у меня дико зуб болит… врач сказала… сволочи!
– Кто, Нател? Все врачи сразу: ненавижу их. Всех. Боюсь. Боюсь больниц. Поликлиник. Вообще… Их… Голова кружится, как вижу их, – обморок! прямо. Ненавижу. Ненавижу. Всех. Эти халаты их белые…
– Держись. Не болей. Главное.
– Пиши. Я считала. Вчера. Ты мне написал столько же. Твоя очередь: и SMS и письмо, – я первая… потому что.
– Ты везде первая, Натуль.
– Цалу.
– Нежно-нежно…






– Ну ты выбрал, какой автомобиль будешь покупать?
– Выбрал.
– Какой?
– Ну…
– А папа твой сегодня, вообще, дал!
– Возраст, мам, знаешь. И у тебя… Какое сегодня число?.. день?.. год?..
– Чё пристал? Думаешь, я хуже твоего папы?
– Не лучше: я его спрашиваю, какое сегодня число… день… год… – он мне всегда чётко отвечает. А ты…
– Да, поживи с ним. Чокнешься быстро.
– Ты, мамуль, просто других… Других мужчин не знала. Знаешь, какие мерзавцы бывают. Твой `налево` не ходит. Не пьёт…
– Ну да вот... вчера…
– Ты не знаешь, что такое… ``пьёт``, просто. Какие негодяи! Бывают! И изменяют, врут, тащат из семьи. Имеют по пять семей, жён, тащат венерические болезни в дом, любовниц. Никому не помогают. Мерзавцы и негодяи, спроси любую, она тебе скажет. Ты, просто, жила счастливо себе пятьдесят лет – с одним, порядочным и культурным, человеком совести и долга, чести и таланта. 
– Да! Ты бы слышал, что он мне тут вчера наговорил – “культурный”, да!.. слышал бы ты, кто ещё.
– Это возраст, мамуль. Жизнь – состоялась, поверь. Всё хорошо! Надо потерпеть. Ну что тут?..
– Да. Да?
– А ты сама? Идеал, что ли? Как над сестрой подсмеивалась. Я – весь в тебя – шутник / озорник.
– Любишь своего папу, так и живи с ним, а я…
– И буду! У меня, между прочим, никаких конфликтов не возникало…
– Ну да: ты встаёшь – его нет. Он приходит – тебя нет. Не видитесь, вот и…
– Такого, как папа…
– Я знаю… Да я знаю…
– Ну вот!
– Обожаешь ты своего папочку.
– И мамочку.
– Сынок…
– О! Это он – идёт, проснулся… идёт… Взял трубку. Ну-ка, положи! Мы говорим – с Артёмом. О тебе, между прочим, ну-ка, не подслушивай. Положи…
– Сынок, твоя мама… Мать – лучшая, лучшая!
– Я знаю. Я тоже так думаю.
– А отец?
– Тоже – лучший. Я не видал лучше… Молодцы, ребята, что решили пожениться, и меня – создать – правильное решение.
– Как ты любишь своего отца!
– А что?
– Нет, я ничего не говорю… Виля, положи трубку ну-ка.
– А что?
– Мы говорим – с Артёмом, не слышишь?
– А о чём?
– А какая тебе разница? – О любви, понял?
– О любви? Понял! Я в ней ничего не понимаю, сынок. Тогда я пошёл. Целую тебя, сынок, будь умницей, сынок.
– Целую, папа! Держись, папа!
– Молодец. Молодец, что каждый день звонишь нам. Не забываешь, не то что…
– Я же люблю вас… Нет, не только, как сын, как… человек: вы – честные, достойные, порядочные, справедливые, умные, образованные, открытые, воспитанные, интеллигентные… С вами приятно и интересно общаться. Я люблю вас, и не стесняюсь этого.  И говорю вам это постоянно, мам.
– Я знаю, тосты поднимаешь… Пьёшь. Откуда ты такой хороший взялся у нас, вроде..?
– Вроде и вы – неплохие.
– Может быть. Ну, звони, сыночек, Артём, хорошо? Что же будет, когда мы совсем старые станем? Никто никому не нужен.
– Погоди, не гони волну, внучки…
– Да… внучки (усмехнулась – А.К.). Горовиц будет играть сегодня.
– Где?
– По «Культуре».
– Во сколько?
– Вечером, сейчас посмотрю. Для тебя… Ты же любишь…
– Да. Обязательно.
– Сынок?
– Ты не ушёл, Виля? Пойди, там, на кухне, посмотри картошка, как варится? Помешай, посоли… Говорила тебе… Хитрый какой смотри, подслушивает он…
– Я не подслушиваю, Лилинька, я пошёл, где, ты говоришь, посмотреть… перемешать?
– На плите.
– Пока, сыночек.
– Виля! Я кому сказала? Ты уже попрощался с Артёмом. Иди. Не возвращайся. Из кухни. Дай нам спокойно поговорить. Упрямый (Артёму – А.К.). Ну. Мы вроде обо всём… да?
– Да.
– Хороший ты у нас, сыночек мой.
– Целую нежно.
– Я тебя тоже, целую, сыночек мой, Артёмчик.
– Я люблю Тебя, мамуль. И папу. Вы – лучшие у меня. Я не знаю никого лучше, прекраснее  вас. Я люблю вас. Я – люблю вас! Люблю! Вас! Тебя и папу. Как вы нашли друг друга? Не потому, что вы – мои родители, а потому, что вы – люди порядочные, скромные, чистые, добрые, отзывчивые, деликатные, честные, смелые, глубокие. Вы похожи друг на друга. И я люблю вас. Я люблю вас. И – я люблю!..
– Дорогой ты наш! Артёмчик! Сынок! Сыночек! Мы тебя тоже очень любим: ты – лучший – у нас! из нас.
– Целую. Пока.
– Пока, мой дорогой, хороший.






– Чего ж ты плачешь, Бабуль?
– Ты разве не знаешь? – я же люблю тебя, внучёк мой любимый.
– Бабуль, Ты мне на мобильник звонила – чего? (Я в метро был – не смог ответить. Не брало.)
– Артём, ты же знаешь, у меня никого нет – кроме телевизора; приходи – испортился. Я не могу смотреть; скоро «Клён» начнётся, мой любимый сериал.
– Бабуль, не «Клён», а «Клон».
– Я всё равно не могу смотреть. Почти не слышу. Глаз не видит, катаракта…
– Бабуль. Ну я сейчас на работе. Приеду, как могу, смогу.
– Артём…
– Не плачь! Ну что?
– Так ты знаешь…
– Еду. Бабуль…






– У меня выставка, Оль, придёшь?
– Не обижайся – нет!
   Я, вообще, не понимаю, Артём…
   Зачем..!
   Ты что… Ты с кем соревнуешься? Я люблю тебя. Но, – не понимаю, прости, слушай, только пойми правильно, – не о… я…
– Ты же знаешь, как мне это всё важно, значимо.
– Я тебя знаю другим. Я, вообще, тебя знаю. Каждый кусочек твой, Артём. Ты – песня! Что я могу узнать о тебе на этой выставке? Что я люблю Тебя? Пойми, мне тяжело… И – не иметь тебя – рядом… пойми. Я не приду. Я люблю тебя. Но, – не… Изви..!
– Это же важно мне. Это – праздник – для всех. Я хочу и Тебя видеть, Оль.
– Хочешь, я тебе свитер свяжу? 
– Оль? Ну… Ты же знаешь.
– Знаю: «как ты домой в нём пойдёшь…». Не хочу делить тебя ни с кем. Понимаешь?
– Понимаю. Это же… Дру…
– То, что ты – хороший? Ты мне всё рассказать пытаешься. Что? Ты думаешь, для меня важно, что пишут о тебе? Как будто я не знаю… Что можно не знать о любимом?
– Хочу, чтоб Ты видела ЖИВОПИСЬ.
– Ты – моя живопись (смеётся! громко! в трубку – А.К.) ходячая!.. Ах! Да!






– Хочу быть Иконой!
   Хоть для кого-то – в этой ЖИЗНИ!
 Надоело: хозяйка, сослуживец, сестра, главный… бухгалтер… соседка, лучшая подруга, кто-то ещё! – Тупые роли все! Надоело.
– Для того нужен иконописец. Увидеть в человеке Икону. Ведь…
– А ты?
– Ты права – я иконописец: я в каждом виду Христа, Марию!
– Артём! Хочу!..
– Ты права, Дин…
   Как всегда…
   Хоть для кого-то в этой Жизни – Человек должен быть Иконой.






– Я мучился. Я не могу больше спать. Ходить на работу, есть. Сидеть. Стоять. Да, что? – жить! вооб… 
– И что же случилось?
– Ты. Случилась – Ты.
– И – что я должна делать теперь?
– Ничего. Я Тебе просто сказал. Что Ты – причина всего. Того – что со мной.
– Ты – всё чужое… Я думала – о тебе.
– Ах вот!.. Как.
– Что ты сказал, я прости, не расслышала?
– Пока.
– Что?
– Счастливо Тебе…






– Женись на мне?
– Ты же меня знаешь?
– Знаю.
– Я могу быть верным?
– Ты хороший.
– Ленивый.
– Вон, мне за спичками куда бегал… Думаю, мой Виталик не побежал бы. А ты побежал. Да ещё и сам – не куришь. Как – ? Ты будешь очень хороший муж, Артём.
– Я занимаюсь Искусством. Это – моя ЖЕНА. Я служу ему – как Возлюбленной…
– Я буду тебя ждать из командировок, творческих, поездок… Знаешь, я вспоминаю твои рисунки… Они гениальны! Ты – гений, Артём.
– Я знаю…
– Я буду лучшей женой тебе, женись, а? Артём. На Свете!..
– Ну – давай – увидимся. Тебе сколько до центра ехать? В центре увидимся, где-нибудь…
– Ты знаешь, – я тебя знаю, – потом смеяться будешь…
   А я не хочу так больше. – Ты же знаешь, какие у нас с Виталей отношения?..
– Знаю.
– Он предложение мне сделал.
– Ты согласилась?
– А, что мне делать?
– Тогда…
   Действительно…
– Он подозревает тебя. Мне он верит. Но, тебе – нет. Не верит.
– И правильно. Я и сам себе не верю.
– Он считает, что… Я – не устою… Твоим…
– А Ты устоишь?
– Ты же знаешь, что нет. Зачем спрашиваешь, тогда.
– Ну что? Сколько Тебе до центра? 






– Ты – дорогое мне существо. Я всё время думаю о Тебе, Эль! Каждое дыхание – славит тебя, Эль. Просыпаюсь и засыпаю Тобой, Эль.
– Всё? Всё сказал? Мне надо… уходить сейчас. В туалет, в ванную…
– Как ты себя чувствуешь? хоть… Скажи?
– Нормально.
– Можно, я звонить буду?
– Конечно. Когда хочешь.
– Целую. Всё Твоё… И – вокруг, куда Ты ходишь, что видишь… По чему идёшь. Воздух – который вдохнёшь. И, который выдохнешь…
– Мне некогда, я же сказала… Тебе.
– Я люблю Тебя. Я молюсь о Тебе. О всех Твоих близких. Каждый день. Каждый миг. Я люблю Тебя, люблю, Эль. И всё, что с Тобой…
– Мне некогда… Я очень напряжённо работаю.
– А когда..?
– Не знаю… Мне за это платят ДЕНЬГИ. Понимаешь?
– Понимаю.
– Пока.
– Пока. Всё. Пока. Всё.






– Кузенька, борщ в холодильнике, второе я вынесла на балкон – рыбка – пост! – не забудь, мой хороший. – Мясо – Женьке. Я всё подписала тебе, дорогой, Кузя мой, не перепутай, смотри. Ну-ка повтори? Давай! Быстрее! Не смейся. Я с работы: у меня уроки уже… начинаются… Жду я! Ну?
– Борщ на плите. В холодильнике – Женька. Ты – вышла на балкон! Покурить?
– Балда! Мой хороший!.. К-у-у-у-з-я мой бесподобный!.. Родной. Роднуля. (Смеётся – в трубку – А.К.)
– Не так?
– А зачем ты “сто рублей” в холодильник положил?
– Так подписано же было: «Съешь или положи в холодильник, если не съешь».
– (Смеётся – А.К.) Тебе сколько лет? Слушай! А куда мы в этом году (в Англию?) поедем? Хочу в… Говорят, там море хорошее, гладкое, и входить легко. Мягко. Песок. (Не галька, как в…) И тепло. И кормят… Люська мне говорила… рассказывала… У неё муж был… и ещё кто-то… ездила… А мне шубка на будущий год нужна. Хорошо, миленький? Норковая. Можно – полушубок и. Купишь? Ну на годовщину нашу. (С тобой, миленький.) Вот, вон! – Лида \\ (ка) как к нам приходит… (В какой!..) И сапожки у неё модные. Купишь, ладно? Слушай, а что ты мне подаришь?.. (На наш с тобой юбилей. У нас же с тобой юбилей – в будущем году. – Я считала…) Как Марина Завену сказала, помнишь? – «Мы уже десять лет вместе, а ты мне ещё ни одной КРУПНОЙ вещи не подарил». И, когда “ремонт” доделаешь, миленький!? Смотри, обои отходят – не меняли уж давно – старые… Дырочку в полу – когда заделаешь?.. Шестой год ведь жду! (Как люблю тебя, родного! Как люблю!.. Кто бы знал.) Нам надо на будущий год с тобой, роднулька, обязательно…
– Ты – в холодильник, Женьку – на сковородку, я – с балкона… Правильно? я всё запомнил?
– Ты – гений! Кто бы знал… (смеётся – А.К.).
   Мурзик, мой… Тёпка!  Ты когда придёшь?..
– А я дома…
– А хорошо у нас дома, правда? Люблю тебя как! роднуль.
– И я.
– Ну, скажи мне чётко, чтоб я слышала.
– Люблю!
– Вот! Громко! Молодец! А теперь повтори «с выражением» (без выражений и возражений, с «выраженьем»), как говорится. Чтоб я слышала! Ну-ка – не мямли мне тут.
– Ну люблю.
– Чего, не слышу? Ещё давай, почётче, пожалуйста!.. Ну! Давай!
– Люблю!
– Молодчинка, Мурзик, ку-ку?
– Ну я пошёл?
– Куда?
– Работать.
– Работай, мой хороший, запомнил?
– Ну.
– Повтори.
– Так, Ты же всё подписала…
– Ну и что… Я сказала…
– На плите Женька (разогреть – на масле “постном” – много не класть – масла – Женьки/у можно! – и нужно!), за балконом – Ты (греешься: минус пятнадцать – зима), (а) я – в морозилке (разморозить, прежде, чем употребить (взболтать) \ съесть)…   
(Смеются!.. Оба!.. – А.К.)

ЭТО ЛЮБОВЬ. НАСТОЯЩАЯ. СТОЯЩАЯ. ПРОЧНАЯ. ВЕНЧАННАЯ. НА ВСЮ ЖИЗНЬ. (ОСТАВШУЮСЯ.) БРАК. И ГИМН ЕМУ.   

16.11.2007 – 21.12.2007


49          *          18 / ХХ    «ЖЕРТВА. ПОТЕР ГАРРИ ИЛИ СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ»

****

– Это кто?
– Надя.
– Из-под…
– Ясно. А чего она спит?
– Разбудить?
– Да нет… Пусть… Себе…
– Мэри, может быть Вы закроете книжку? (Так и не говорит он – я. – А.К.)
– А мне это совсем не мешает – любить! И слушать. И уважать Вас. (Артём Вильевич.) (Так и не отвечает Мэри. – А.К.)
– А почему так рыбой пахнет?
– Это я, Артём Вильевич. Извините. Не успеваешь ведь поесть.
– Оля? Оль!
– Простите меня. Пожалуйста. Артём Вильевич. Не успеваешь поесть-то… не успела, а?
– А запах такой..?
– Это консерва – рыбная. Плохо? Я уйду, если хотите.
– Нет, что Ты, Оля. Ешь…
– А я Вам подарок принесла.
– Ну так давай! Ты же знаешь, я люблю…
– Это вяленая, из-под Ростова… Она очень… пахнет, в общем. Я её завернула, в газету, но – всё равно.
– Спасибо. (Берёт – А.К.)
– И сразу в холодильник.
– Положу. Спасибо. Оля…

****

Я оговорюсь, с начала, чтобы понятно было. Это – Институт имени Сурикова, Василия Ивановича. Художественный. Москва. Факультет «живописи». Я преподаю “технику живописи и технологию живописных материалов”, “копирование” – в музеях – произведений станковой живописи (ГТГ, ГМИИ – `Третьяковка`, `Пушкинский`– в простонародье). Руковожу мастерской реставрации живописи. Ну это скорее работа снабженца и координатора, чем что-либо ещё, потому что, я пригласил преподавать главные предметы – лучших. *Читаю* сам всё, что надо, – `по пути`, и вспомогательное. Так, в общем!..

****

Это я, простите, чтобы понятней было… А так – я мечтал мести улицы всю жизнь. Это из советского ещё прошлого. Смотрел, как по утрам, часов в пять, в четыре (я так и встаю) дворник начинает… Завидовал… Раньше давали им коморки. С мастерскими (с художественными, для художников) в Москве было всегда очень трудно. Мечтал всё поскреБсти – к восьми – выспаться, а потом писать! писать! Звук скребка ранним утром, к пяти, всегда возбуждал эти мысли во мне… Творческие… «Дворник» – профессия творческая, лирическая, нужная. И – весь день свободен – после скребка. Дворником был – Бродский, Платонов… Дворник, истопник, сторож… – наше, творческое…
Дворник – профессия творческая, художественная, так было! по крайней мере… 

****

– Оль. Оля?
– Что, Артём Вильевич?
– А, что Вы делаете? Оля.
– Ем.
– На уроке? … записывать надо…
– Я не успела, простите, Артём…
   Я могу выйти…
   Если хотите.
– Ешь.
– Знаете. Некогда ведь.
– Ешь, конечно, извини. Приятного аппетита. Ну?!.

****

Она из `глубинки` – Подмосковье. Там есть обалденные места. Нетронутые ни дорогами, ни электричеством, ни газом, ни чем другим, соответственно, – двадцать километров от Москвы. `Сибирь`, что ли? Нет, рядом. Мы смотрим по телику иногда про эти ужасы. Как там люди живут в двадцати километров от самого дорого города мира. Подмосковье, в сторону чуть – от трассы – глубинка ещё та! Дыра. Без дорог, без школ, без…

****

– Надю не будите – пусть спит.
– Она не высыпается.
– Телефоны не выключать. Будем слушать: кому ``кто\что`` звонит, какая музыка\мелодия(?)! – интересно(?)!
– Можно, я выйду, мне надо…
– Конечно, можно всё. Лишь бы вы ходили, приходили. Входили обратно. Чтобы вам было интересно. Ведь всё для вас. И я. Не наоборот. Всё ж…

****

– А чего ты тут стоишь?
– А у нас не `зачёт` сегодня?
– Господь с тобою – уже каникулы как неделю.
– А мне показалось с утра…
– И?
– Я пришёл и…

****

– Артём Вильевич, а меня не будет с 9-го февраля по 9-ое января.
– Как так? Ты живёшь в обратную сторону?..

****

– Юль, а чё вы так и не появились?
– Мы парковались-парковались – так и не нашли места.
– И чё? Да, у Третьяковки не найдёшь… И, что решили?..
– В следующий раз…
– Так это ж занятия?

Улыбается. Крутит мною, как хочет. Автомобиль у неё…

– Юль, купи себе ``SMART`` (“mersedes” такой), не ездий ты на этих гробах! Пусть папа…

– Артём Вилич, вот тут зачётка… Подпишите.
– Ну? Где?
– Ох. Ради твоих глаз, Юлька!
   Давай…

****

– Игорь, что ж ты пришёл… в майке? – это ж – Третьяковская галерея… здесь картины висят. Не `баня` же?..
– Да: я вижу… (озираясь вокруг – А.К.)
«Ты быть хоть подмышки…», – думаю… так и не произношу я.
– Игорь, одевайся теплее: по понедельникам (а копирование произведений станковой живописи у нас по понедельникам) в Третьяковке проветривают весь музей за неделю, что надышали.
– Чувствую! (ёжится! – А.К.)

****

– Это Маслова, здравствуйте, Артём Вильевич.
– Здравствуйте.
– А сейчас зачёт?
– А вы куда звоните?
– Вам.
– Ну да. А вы где?
– Я болею…
– Хорошо.
– Номер зачётки скажите.
– А я… Не знаю.
– А билет есть, студенческий.
– Дома.
– А где вы болеете сейчас?
– А я на работе… Нет, – в метро пока…
– Так позвоните домой, узнайте.
– А дома нет никого. А вы меня не поняли: у меня за два года ~задолжность~ .
– Ну – вы петь умеете. Так спойте. 
– Как?
– Да прямо в трубку. А мы послушаем. – Тут ещё ребята стоят, с подрамниками… ждут очереди. Ну? – ждём, давайте.
– А я не умею.
– Ну а как же я вам `зачёт` поставлю?
– А я танцую…
– Потому я вас в метро не догнал. Вы рыжая?
– Да.
– Глаза зелёные?
– Нет, с голубизной.
– С голубинкою? Да – признал! помню: изумруд со сливками. Знаю… я гнался… до самого верха… почти! – не догнал.
– Да, я быстро бегаю.
– От Института особенно…
– Вы такая длинноногая? В миниюбке были? Вверх бежали?
– Да, это я.
– Зачётку вашу передавали девочки, будто дедушка болеет ваш, «при смерти»?
– Моя.
– Я вас потом в клубе «ПУШКИН» встретил? С кавалерами.
– Это я.
– А это я. Только я не подошёл к вам – ребята “крепкие” были ваши – “намылили” бы меня крепко! Ладно: узнали телефон, дозвонились! – `зачёт`. Успели. Вовремя. Он ещё не прошёл… идёт…
– Спасибо вам…
– И вам…
– Что…
– Что…
– Вы не поняли меня…
– ?
– У меня ведь за два года…
– Глаза зелёные?
– С голубизной.
– Берёте направление в Учебной части ко мне, и… приходите.
– Спасибо вам большое.
– Пожалуйста. А почему вы так от меня бежали?
– А я танцами занималась… занимаюсь…
– А я страшный такой?
– Ну нет же, почему? Симпатичный… Даже! У нас на курсе – почти – все! в…
– Поэтому я вас и не догнал. Ну и ноги – блеск лишь!..
– А`зачёт`?
– … уже стоит…

Дружный смех стоящих с подрамниками мужчин: «Зачёт по “технике живописи” по телефону?».

– А я про вас рассказы смешные на @ПРОЗЕ.ру@ пишу! знаете? читали? не обижаетесь?
– …да это ~ скоко ~ хотите…

****

– Артём Вилич, я тут стою, а как выглядит Пушкинский музей? Я записываю, так, подождите-подождите, так?
Я описываю.
– Ты москвич? Родился..? Я знаю, ты – «художественную» закончил №…
– Да. На «Бабушкинской»…
– Ну: так что ж, не знаешь, как «Пушкинский» выглядит? Не был?
– Да был я!.. давно: ещё по лестнице поднимался.
– Какой курс?
– Четвёртый.
– Да. Института Сурикова. Чтоб ты делал, если бы не я, а? Артём Артёмыч Артёмов? – с такой-то фамилией – мой любимый ученик.


– А где здесь вход, Артём Вилич; я хожу уже час – всё вокруг обошёл.
– Спиной к Кремлю (там, где «Христа Спасителя» храм), справа с торца, «подъезд № 5» написано, «служебный».


– Нашёл. Так? Дальше…


– По коридору до конца, справа раздеться. Справа «туалет» (`мужской`; зайти, если нужно).


– Так. Разделся. Дальше?
– Прямо перед тобою – лестница. Помнишь Райкина, монолог: “В греческом зале, в греческом зале…” – Поднимаешься, направо – я там. «Мужик» стоит, гипсовый, – Микеланджело, «Давид», найдёшь?
– А. Вот. Где? Уже вижу – вас.


– Так ты не был здесь?
– Да нет, был.
– Да: с таким именем, с такой фамилией, с таким отчеством. – Мой любимый ученик.
– Отчество у меня другое – вот если сына рожу – так назову. «Артёмом».
– В мою честь? Я проверю, смотри. Что бы ты делал без меня? Так бы и не попал в «Пушкинский» музей?
– Не-а, я был, – обиженно…
– Ну вот: один прок от меня: ты хоть в музей попал… А так – работаю у вас снабженцем-организатором, пионервожатым, ёлы-палы!! Трачу на вас жизнь, молодость, силы.
 
****

– Мила, у Тебя что в ушах? AC||DC? Ты что слушаешь?
– Вы такое не…
– Ты меня слышишь?
– Да. У меня тихо.
– Дашь послушать?
– Это rock семидесятых?..
– Я похож на репера?

Девочка похожа на блюзменку (наша): в чёрном вся! Мила! Прямо какая-то!.. Я её очень люблю! Она не пропускает! Записывает… всё! Аккуратная. Стройная. И слушает – rock семидесятых. Ну чем не образец студентки?

****

– Артём Вилич…
– Что?
– А можно не ехать?
– Ну. Можно.
– Артём Вилич?
– Да что?
– А можно не ходить?
– Да можно.
– А я уйду скоро. У меня поезд. Я взяла “домой”.
– А у нас занятия.
– А я всё равно поеду…
– Ну конечно, Аня…

****

– Нет, не стирайте, – Альберт здорово меня изобразил! Он – молодец. Какой! А я люблю, когда смеются, смеются надо мною. Не стирать. С доски… Будем писать с краёв… теперь. Альберт – способный. Зря ему трояки ставят! Теперь – это так. Я защищал и защищаю его.
И юморист ещё – в придачу, как выяснилось.

****

– Тань, а чего вы не были, не пришли в прошлый раз?
– А мы проспали. Очень… Погода что ли такая бы...?
– Принимается… (улыбается, я… – А.К.)

****

– Какая же ты молодец, Саша. Знаешь, ведь сам я не могу так – как прошу вас. Для этого надо ежедневно писать и рисовать с натуры. Компоновать. А я – лишь болтаю языком с вами – ежедневно… ежедневно…
– Артёммм… Вилллььь…
– Так что..?
– А можно?..
– Можно. Можно всё. Тебе. Тебе можно всё.
– А я не приду завтра. У нас…
– Не оправдывайся. Таких учениц, как ты, у меня нет. Это только педагог ходит всегда вовремя и не болеет, обязан быть и не пропускать, не имеет права – опаздывать, а вы – имеете права – на всё! на всё! в этой жизни: молодость даёт их… (Теперь-то я понял, в чём разница…) Жду каникул, как манны… Каникулы придуманы – для педагогов – отдохнуть, перевести дух. Это для нас, для взрослых – переменки – от вас, душевных и красивых. Не приходи. А, можно, я тоже не приду, Саш?
– Можно.
– Спасибо, Саш. Не могу, к сожалению. Спасибо, что – меня отпускаешь, я не могу, не имею права, приду, к сожалению.

Смеётся. – А.К. Смеются. – А.К. Вместе! Вместе!!   

****

–  Как здорово вы всё говорили так, Артём Вилич!
– Так ты же спала всё время, Надя?
– А я всё слышала, Артём Вилич, знаете, как мне всё так понравилось?! Знаете, прямо так – работать захотелось, писать!
– Оцени: мы ведь не будили тебя. Где ты найдёшь ещё такую лояльность? Такого педагога? Оцени? Цени?
– Ох, как мне легло-о-о-о! Я ведь всё очень хорошо слышала!.. И запомнила!
– Значит, я открыл новую форму обучения – во сне. Гипноз прям. И всем легче. Вот, что значит гуманность.

****

– Как мне всё понравилось, Артём Вильевич…
– Так ты же читала. (Мэри?) Всё время – не отрываясь… (Книженция толстенная такая! – жуть. Жуть! – А.К.)
– А я вас всё время слушала, слышала.
– Что читали?
– Гарри Потер.
– А кто написал?
– А не знаю.
– А на обложке что написано?
– А я не смотрела. Но мне понравилось.
– Ясно-о-о-о-о.
– А как я говорил, понравилось?
– Да-а-а-а-а!!!! – Здорово!

****

– Лен? Ты?
– Да, Артём Вильевич, а что надо на `зачёт`?
– <…> ну?.. <…> а у тебя что-то есть? <…> вообще?
– …нет.
– …а улыбаться..?
– …не умею а я…
– …а что умеешь?
– …не знаю я?
– …ну хоть какие-то достоинства есть у тебя?
– …нет, не знаю…
– Давай зачётку.

………………………………………………………………………………………………...   
………………………………………………………………………………………………...

– Ты что вернулась, Лен? Я тебе всё поставил? Что-то забыл?
– А у меня лошадь есть: я за городом живу, – хотите покатаю?

****

– Ты чего плачешь? («Из-за Игната?» – не произношу я. – А.К.)
– Да… Нет.
– Я видел: он пол-урока обнимал Вику. Я понимаю тебя. Смирись.
– А вы разрешаете…
– А как, Настя? – запрещать? Пусть обнимаются! – может, у них ~так~ больше знаний влезает так?
– А пол-урока – с другой…
– Да, так: а пол-урока – с другой. Видишь же, Насть, мальчиков-то нету! – мало! маловато! (“Надо делиться” /знаменитая фраза Лифшица к нашим |российским| алигархам/, Насть, – так и не решаюсь произнесть я. – А.К.) Что ж? пусть хоть по пол-урока…
– Вам бы… лишь бы… Ар…

Плачет…

****

Я всё разрешаю. Не то, чтобы я очень мягкий, нет, я очень требовательный, даже. Но – мы должны выпутаться из этой ~истории ~ , с немощными студентами, с немощными студентками. Я разрешаю им всё – обниматься, целоваться, меняться партнёрами, партнёршами, изменять другу другу (по коридорам прям, мимо этого – увы! – не пройдёшь, молчу, как `рыба` – дела `сердечные` – не мои…) есть, пить, спать, выходить, входить, не ходить, ходить, говорить по телефону, звонить, принимать звонки, отправлять и принимать SMS-ки, смеяться, плакать, грустить, радоваться, не снимать наушники, слушать музыку, друг друга – лишь бы шла работа, лишь бы им было интересно, лишь бы – вытащить! вытащить!! вытащить!!! это поколение… СЛЕДУЮЩЕЕ – за нами – художников… БУДУЩИХ.
И это – обязательно! обязательно! обязательно! обязательно! будет, будет, будет!!! ДОЛЖНО БЫТЬ!! ДОЛЖНО БЫТЬ!! ДОЛЖНО БЫТЬ!!


****

– Мэри, а кто написал «ГАРРИ ПОТЕР», вы же читаете… (?)
– Выспались, Надя? Мы же не будили вас, оцените?
– Я? «жертва»? ВАША? – быть может… быть может – так. Педагог – да!! – ЖЕРТВА! ЖЕРТВА!! ЖЕРТВА!!! А, если её нету, то – нет и результата, вот. Да, правильно! верно! так! – ПЕДАГОГ – ЖЕРТВА. 
– Да ешьте, Оля, свою рыбу, пусть терпят остальные.
– Да: на моих уроках можно всё – ходить, есть, спать, целоваться, обниматься, флиртовать, менять партнёров, партнёрш, обжиматся, зажиматься, обхохатываться, с меня писать этюды маслом (а я что: устроился бесплатной натурщицей? я, кажется, что-то тут иное произвожу?) телефонить, SMS-ить, слушать ROCK, рисовать меня по тетрадкам вместо записи лекций, выходить, входить, приходить позже, уходить раньше, не ходить вообще! – главное – ДАТЬ РЕЗУЛЬТАТ: должно вырасти поколение, поколение, поколение…
– … искусство! – да! – отберёт вас само! Это та «ДАМА», что выбирает себе ~кавалеров~ сама!! сама!! сама!!
– Я? А я? – да! – ЖЕРТВА! ЖЕРТВА!! Лишь жертва в объятьях ласк возлюбленных учеников и учениц.

****

– Я хочу сказать, что вы все! все!! все!!! все!!!! все!!!!! – большие молодцы! большие молодцы!! – вы все! вы все!! вы все!!! вы все!!!! вы все!!!!! ВСЕ ВЫ. ВСЕ ВЫ. ВСЕ ВЫ. ВСЕ ВЫ. ВСЕ ВЫ.
И я – счастлив, счастлив, счастлив, что – встретил вас, встретил вас, встретил вас! мои дорогие студенты, студентки: короли мои, королевы мои, души мои, жизни мои, время моё, обёрнутое вспять. Мы победим. Безвременье и голод – духовный, телесный. С Богом. Готовьте зачётки, я принимаю зачёт.               

****

«Я – виноват перед ВАМИ: здесь, на моём месте, должен был бы стоять достойнейший. Стою – я – тоже – не худший (~экспонат~) на этой земле. Прошу прощение, хоть я и работаю у вас “пионервожатым” (чистота, наличие инструментов, материалов, элементарное устройство рабочего места и процесса, прочая волокита с обеспечением вашего “досуга” – назовём наше с вами взаимное обучение – так), я люблю искусство! – “всею душою своей, всем разумением своим” – и хочу, чтобы ВАМ это передалось. Нет священней текста – чем полотно ТВОЕЙ КАРТИНЫ – в это должен верить пишущий ЕЁ, иначе… иначе… незачем браться за кисть.
Помните, друзья! Помните! – НЕТ ПОЛОТНА СВЯЩЕННЕЙ ТОГО, ЧТО ПИШЕШЬ ТЫ, ХУДОЖНИК! Художник! Властитель времён! – ТЫ ПИШЕШЬ ВЕЧНОСТИ ПОРТРЕТ. ТЫ – БОГ, РИСУЮЩИЙ МИР НАНОВО! ЗАНОВО! СНОВА! УНИЧТОЖАЯ ТЁМНЫЕ ПЯТНА БОЛИ И СЛЁЗ, ХУДОЖНИК!.. О.
Через столетия и через тысячелетия – откроют умелые реставраторы твои слёзы о красоте, о красоте, что была дана тебе – воспеть! Вспеть! – как взметнуть! На холст! Помни! – ты – гений! А иначе – брось! брось кисть!! брось всё это!!! Равный Богу Со || Творец. Творец – как и Он, ВСЕВЫШНИЙ!!
Художник…
Наши встречи с Тобой!
С будущим! Что – лишь – будет лишь…
Лишь педагогу счастье дано знать и держать в руках будущее так близко.
В лице возлюбленных своих учеников и учениц.
Благословенная ЖЕРТВА! – педагогики!!
Благословенная ЖЕРТВА.
Благая.
Не торопись – жать! – будут и всходы, будут и ПЛОДЫ, Благословлённые, – Благословенные, – Богом.
Перед моим учениками и ученицами – в ответе и уважении и преклонении и любви – опускаюсь на колено! 
Через все наши встречи, через все наши невстречи, через все оценки, ``зачёты // незачёты`` – ВЫ – будете окрашивать СОБОЮ то, что я уже не увижу, не застану. Какими мы ВАС оставим, такими и вступите в жизнь, в жизнь, в искусство, в искусство…
Я доволен ВАМИ – ВЫ работали славно! хорошо! по-доброму! Старались! А многие – достигли успехов. Значительных. Мне приятно сказать, что сам я так не справлюсь с заданиями, которые даю ВАМ, ВЫ – большие! большие! большие! большие! большие! МОЛОДЦЫ! МОЛОДЦЫ!! МОЛОДЦЫ!!!
Все!! – Вы. Вы – Все!!
Хватит! Ну хватит! Болтать! Давайте зачётки: время пришло (моё), время прошло (ваше).
Время прошло моё.
Время пришло ваше» – это скажу я им сегодня, сегодня, тринадцатого мая две тысячи восьмого года – в пятнадцать сорок пять в четыреста четырнадцатой аудитории Института имени Сурикова.

21.12.2007 – 20.05.2008


50          *          19 / ХХ    « НА ПАСХУ»

АВТОндил АртаВАЗдович гнал какими-то зигзагами, просыпаясь лишь у обочины, у самого съезда с автострады. Аварий было много: такие дни – хороший «улов» «гаишникам» –  народ, разговевшись, прикладывался крепко к спиртному и. Тут и там – мелькали всякие «жути» – с жертвами и без. Жена спросила его: «Ты что же, спишь, АВТОндил?» «Нет?» «А чего же глаза закрыл?»
В бок щипала его соседка \\ пассажирка сзади. Катерина Е. Она тоже заметила. Надо было возвращаться с «пасхи», с «празднования», с «загорода». Катя там пела. В хоре церковном. Они встретились случайно. Катя просто приработала пару тысяч (рублей, рублей, ребята…) на счёт своего голоса. Напросилась добраться с ними, с Звягинцевыми, с АВТОндилом и Милой до Города.
Как он ни боролся с собой, с сном, не получалось. – Каждые несколько минут – засыпал. Просыпался – вовремя, перед аварией самой – Господь Берёг: Пасха всё же!
И поделать с этим он не мог ничего: жена натирала уши, виски, брови, он и сам заправлялся два раза (бензином, бензином, ребята…), выходил курить, проверял (поддувал) колёса, дышал прозрачным не тёплым апрельским воздухом этого утра – нет! не помогло! не помогало…
У какого-то `края` – всё же – он просыпался… Проносило… Всё же!.. Как-то. Кем-то.
Тяжёлое раннее утро: и грузные агрессивные машины ещё и подрезали – на пустой дороге. Он, почти случайно, с закрытыми глазами сладкого сна, уворачивался, чудом. Чудом. –
Господь Хранил! Наверное…
Пасха! всё же.
Так и добрались…
Катя сошла. Пораньше. У «Метро».
Утро уже вошло в права – полностью!
На последнем перекрёстке, когда, открыв глаза, он увидел, что миновал молодую пару: с ребёнком и собакой, ничего не подозревавших, переходивших не спеша, тихо, на свой «зелёный» по «зебре», он понял, как милостив к нему Всевышний.
«Пост»? – В православии всегда найдутся «отмычки»: то он «в гостях», то он «в пути», то он «болящий», то он «не обижает хозяйку», то – «праздник», то…
«Порно»? – да, смотрел, ........ (литературное, несмотря ни на что – А.К.) ? – да, тоже. Ел и колбасу, и мясное, и всё! Особенно на улице, мол, голоден, а постного тут – «нэмае». Молился? – пару слов – в себе и о себе. За других? – лишь пару раз: о жене, о дочери, о четырёх любовницах, о деньгах // делах, о сыне, маме. Читал Евангелие – все за Пост Великий, как и положено // предписано Традицией (в Православии) – все четыре? Да, раскрывал – все четыре – раза четыре… Пил – тоже – и коньяк, и водку, и – словом – ублажал себя, как мог, как хотел, что хотелось, то и…
И всё же!.. И всё же!.. Вставали слова Иоанна Златоуста, «Слово *огласительное* перед…». Он запомнил лишь смысл. –
… постившиеся и не постившиеся, первые и последние, пусть – вкусят все – Радости! Веры! Пира Веры! – Причастия Господних Таинств! – Пасха! Господня Пасха!! Веры Пир! Освобождение – от оков дьявола, от оков смерти. Воскресением Господним – Прощение Всем, Причащение Всем: постившимся и не… первым и последним – Веры Пир! Радости Пир! Воскресе Христос! Христос Воскресе!
– Иди поспи, АВТОндил, – жена Мила укрыла его, ушла на кухню, убираться, после того, как они всей семьёй (сына подняли: Праздник всё ж!) разговелись.
Он, засыпая, опять совершил с собой то же, что и всегда.
Засыпая, вдруг отчётливо осознал: Господь Любит его, АВТОндила: Берёг ведь! и Уберёг ведь не только от всех возможных сегодняшних и всех других тяжелейших аварий, но и от того, чтобы раздавить уже, почти перед самыми дверями входными в свой подъезд, может быть, также разговевшуюся всю семью молодую (пару, с коляской, собакой), может быть, и – соседей.
Спасибо, сказал он тихо Господу, крепче сжимая себя.
Сон.
И зачем-то же он нужен Господу, этот АВТОндил АртаВАЗдович Звягинцев, не для того ли, чтоб Кате и Миле было «на чём» («на ком») вчера вовремя (и живыми, что, согласитесь, куда важнее) добраться после Службы, после Пасхи, в Город? Такие мысли не могли прийти в голову нашему герою – ведь Господь не только Мудр и Милосерд, но и – РАЦИОНАЛЕН – до безумия!   

27.04.2008 – 29.04.2008


51          *          20 / ХХ    «ЦАРЬ СЛАВЫ»

Ригер приставил меч свой – к сердцу. Ребром, плоско; он знал, как это делается: он не раз делал это – с врагами; и – дальше… дальше… Меч, проходя через рёбра, раскраивал сердце – вклочь… я… мгновенно… я… смерть… врага… «гуманно».
Пятьдесят лет – венец царя, венец мужчины, венец витязя, венец мудреца. «Пора...» – меч дрожал у… Он упёр его в камень, крепкий…
Вот и…
Быстро мелькнули…
У ног его лежали – города, страны, земли…
Павшие флаги врагов: жизнь, проведённая в – драке за своих, за свой народ, за свою веру, за свою землю. Его любили – лучшие, красивейшие женщины. Его любила Царица – царица цариц, красавица красавиц. Он сложил добрейшую, славнейшую семью: красавицу умницу-жену и трёх красавцев героев-сыновей. Он сложил сладкие, сладчайшие песни – о любви, о счастии – он знал его, счастье, хорошо, отлично! Он хорошо, отлично! резал – дерево, кость, работал по металлу, с камнями (драгоценными и не…). Непревзойдённый ювелир, скульптор, поэт. Воин – победитель. Царь… ЦАРЬ СЛАВЫ!!!! Сложил поэмы, стихи. Три его сына – завершали штурм последней крепости. Она должна была пасть. С…
Три флага трёх полков трёх его сыновей должны были вот-вот…
Что оставалось в жизни? после пятидесяти? после всех побед? после той любви? после его песен? его музыки? его слов? его скульптур? его украшений, оставленных на возлюбленных?
Уже что-то покалывало – внутреннее – в боку: левом, правом, не определишь…
Жизнь в походах, полная лишений удобств домашних, тяготы, разделённые с солдатами, – что делать? что сделаешь? – война касается всех! – это закон его государства.
Болезни!.. – уже близко! рядом! в нём!
И те, что не могли оторвать взгляда от меча и мышц его, от творений его – всё чаще задерживались вниманьем на детях, сыновьях, их успехах, их порывах творить.
Время шло…
Время пришло…
Время прошло…
Жизнь сложена.
Песнь должна иметь куплет – последний.
Ригер надавил сильно и резко, как…
Привычно – кровь шла по жёлобку…
Сердце ещё билось! – Три полка – трёх его сыновей – водружали знамёна – славы и силы, гордости и непобедимости – над павшими стенами последней… день завершался…
Сердце его биться перестало, лишь – алый заката смешал в себе всю кровь сегодняшнего дня: героев – его воинов, поверженных – его врагов.
Ригеру не было и пятидесяти…
Не было царя – смелее, сильнее, добрее, счастливее, талантливей.
Не было – не плачущих. По нём.
Не было – не любивших. Его.
И не было – не побеждённых. Им.
«ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ – ГЕРОЮ!» – это уж из новых песен – о нём…
«ЦАРЬ!! СЛАВЫ!! – РИГЕР!!» – написал Артём Киракосов, и тем – закончил двадцать своих «РАССКАЗЫ НА ПАЛЬЦАХ» – упрощённая версия жизни! Так ему, писателю (двадцатого-двадцать первого века), казалось…
Артёму должно было бы стать – пятьдесят! вот!-вот!..
В этом високосном году! 2008.
Он родился…
Кажется…
В…

28.04.2008 – 30.04.2008


52 * Артём Киракосов

О ДРУГОМ И ДРУГИХ

семнадцать мгновений зимы





1 \\ 17              СТИХИ ДЛЯ ДИНЫ
 после прочтения Её Исповеди


Женщина, ищущая Любви. Женщина, не боящаяся того, что скажут другие: близкие, соседи, сослуживцы. Женщина, понимающая, что Любовь – Икона. Смысл. Дина – такое открытие. Дина – вдохновение. Ночь, сплетающая пути. Ночь, ищущая Утра. Утро – потерявшее Ночь – Дина. Дина! Пока только делающая первые шаги…
Дина, настойчиво, неоднозначно нащупывающая Дорогу. Дорогу, которой нет! А есть ли дороги в любви? А есть ли “хоженые” пути? Есть ли посохи идущему? Есть ли творцу правила? Те, кто пишет Ей про ~``запятые``~? А нужны ли `запятые` СТИХАМ? Есть ли подсказки – ищу­щим!? идущим!? Не банальны ли предостережения? Не истёрлись ли подстилки? Хватит ли русского языка Красавице? Есть ли право – не любить? Не слушать того, что поёт Поэтесса? Или пора `заряжать` ФАРСИ? Есть право у МИРА – не дать Ей – СЧАСТЬЯ? Есть ли право – не слышать?.. Не слушать?..
Голос всё мощнее! Можно найти `запятых`, можно пригласить опытных корректоров, ~вы || читывальщиков, ~по || правщиков, ~со || редакторов. Всю эту братву, господа. Что можно ## редактировать ##, господа!? – Господа?! Можно смеяться над всем, над Ним. Можно быть слепым и глухим. О таких много говорилось в веках прошедших. – Никогда не удастся не слышать, не услышать – Её, Женщину, ищущую Любви! Женщину! – ждущую!..



**** После прочтения ``ИСПОВЕДИ`` Дины Абиловой
**** Ночь с 12-го на 13-ое декабря 2007-го года



2 \\ 17               C НОВЫМ РОКОМ! (“Политехнический”, Москва.) 3 года АРТ`ЭРИА (ЦДРИ, Москва.)
после встреч с Их Музыкой


И опять я следил нежный профиль. С горбинкой. Девичий. Огненное одеяние. Чёрный. Как смоль. Алые губы.
И рок! Прорывающийся через всё!! Рок! – с которым мы умрём!  Тот, кто жил с ним! им! Рок!! Теперь уже на устах и в клавишах, струнах, пальцах, голосах тех, кто моложе вдвое. Ощущение? – Вернулись славные восьмидесятые, семидесятые, шестидесятые. Рок – музыка бессмертия.
Всегда +электрика+ рвёт что-то внутри! Полосует. Что-то внутри – пополам! Мы будем умирать под стоны +электрики+, электрогитар. Под `Like A Rolling Stone` Дилана. Собственно, как и жили – под него. И молились – его песнями, словами.
Собственно, что произошло? – А пришли те, кто думает также, чувствует также. С такими же ЦЕННОСТЯМИ, не эквивалентными ни доллару, ни рублю, ни евро, ни какой-то либо ещё конвертируемой (или нет) валюте. Всегда будет модно и хорошо петь так, как ты поёшь, любить так, как ты любишь. Идти так, как ты идёшь. Всегда модно и мощно будет звучать голос искренности, свободы, не заваленной ни какой конъектурой. Кто-то отменит завоевания прошлого? Кто-то скажет опять, что “нельзя”? что можно… и как нужно…
“ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЦЕНЗУРА”, «ФОРМАТ», “бизнесплан”. Дилеры, киллеры, провайдеры, менеджеры, аналитики, промоутеры и прочие. Забываются, глядя на это прекрасное поколение, поющее те же песни, что и мы. Люди! Мир ПРЕКРАСЕН. И это окончательный СУД. Свершилось: ветхое встречает новое. Старый завет встречается с молодым. Так было всегда. Так будет… Главное, не заигрывать… Друг с другом… Друг перед другом… не лебезить.
И я могу опять следить этот профиль. Этой девушки, что напротив. Что не видит меня. Что так похожа на тех, от которых я сходил с ума (дурел!) – десятилетия назад, когда взял в руки электрогитару (вместо `акустики`) Дилан. Смешав классический американский фолк (который родил Вуди Гатри) с песнями (молодёжного) протеста – шестидесятых (в Америке! Где шла война против войны во Вьетнаме). И – зазвучал РОК! Шестьдесят пятый год… Я должен был пойти в первый класс. И пошёл. С тех пор – звучит во мне… Эта песня. И – глаза молодых, тех, которые моложе меня вдвое, втрое, загораются от победоносных аккордов. Всё возвращается на круги своя. Старый завет встретит новый. Ветхое – обновлённое. Вино старое доброе – сменят – только забродившим. Останется вкус! Останется РОК!
С НОВЫМ РОКОМ!



**** После концертов групп ``Новые Дни`` и ``Каникулы Гегеля``, Кирилла Комарова
**** Ночь с 12-го на 13-ое декабря 2007-го года

http://foto.mail.ru/mail/artemkirakosov58/2421/
http://video.mail.ru/mail/artemkirakosov58/112/



3 \\ 17                ГАЛЫ И АЛИКУ АВАЛОВЫМ
                после открытия их выставки в «Историческом»


Вчера, 16-го декабря 2007-го года в Историческом музее в Москве открылась выставка коллекции китайского фарфора и стекла Галы и Алика Аваловых (ХIII-ый – ХХ-ый века). Коллекции, равной которой нет ни у нас в стране, ни где-либо ещё. Музейные вещи, собранные талантом, чутьём, вкусом, навыком коллекционирования, призванием собирателя. Выставка красива настолько, что рассказывать о ней пошло – мне удалось сделать лишь несколько кадров. (Была такая `туча` народа. – Толкались, ели и пили все с удовольствием. – Вернисаж – особый вид развлекухи, дармовщинная...) Выставка будет работать до 25-го февраля 2008-го. И я надеюсь поснимать ещё – и Галу с Аликом и экспозицию и вещи.
Захватывающее зрелище! Преступно не предоставить новые фото+видео и не быть на таком событии ещё и ещё, ещё и ещё, опять...
Не всегда чувство гордости посещает тебя, при упоминании чьих-либо фамилий. Мне чрезвычайно приятно отметить, что мы с ребятами связаны не только профессией, но лично! дружбой. (Многим более десяти лет.) Среди огромной группы антикваров, галеристов, дилеров-спекулянтов («чёрных» и «белых»), “экcпертов” всех мастей, прочая… (mille pardons здесь), включая выдающиеся наши и не наши так называемые ``аукционные дома`` с *именем* и без *имени*, цель которых всегда и однозначно – деньги и деньги только! ребята выделяются своей широтой, душевностью, щедростью, порядочностью, пристрастностью собирателей, честностью, что уж совсем ``никуда`` в этой вот специфике деятельности.
Выставка – произвела ШОК! – ЭТО НЕМЫСЛИМО!! Такой вкус! Такая компетенция! Такая изысканность! Столько любви! Все живущие не в Москве – обделены невидением ЭТОГО. Стоило жить и родиться здесь только лишь для того, чтобы ждать появления на Свет этого ~ `изобретения` ~ семьи Аваловых.
Отношения наши просты – мы с любовью глубочайшей, вниманием, уважением относимся друг ко другу. И следует написать немало о нашей взаимной симпатии, любви, дружбе, сотрудничестве. И эти строки впереди, конечно. А теперь – бокал шампанского:

МЫ ЛЮБИМ ВАС! Дорогие! Алик, Гала, дети… Наше счастье – быть среди приглашённых гостей на этом вернисаже из вернисажей. Вы – чрезвычайно КРАСИВЫЕ ДУШЕВНЫЕ СКРОМНЫЕ ТАЛАНТЛИВЫЕ. Мы с Леной – в ослеплении и восхищении ВАМИ – подтверждающими, что искусству можно отдавать всего себя: всё своё время, силы, деньги, жизнь, совесть. Наши Цветы этих Слов – к ВАШИМ ногам!   



**** После вернисажа в Государственном Историческом Музее (Москва)
**** Ночь с 16-го на 17-ое декабря 2007-го года



4 \\ 17                ДЕНЬГИ
после подведения итогов «ГОДА»


Их власть всё сильнее над нами. Всё жестче их удавка. Всё яснее, как за || душить и душить. И проще. И понятнее. Почему нельзя жить – так – как надо: вмешиваются цифры. В цифрах тебе объяснят – «ты – НИКТО». В цифрах тебе скажут: “…..” (мат).
Я знаю наизусть то, что мне (или тебе) скажут их цифры о нашей (моей и твоей) работе. Ты – никто. Ты был ``никем`` – ты стал – `тем же`, кем и был, ``никем``. Твой удел – очередь за тем, что `выбросят`, то, что никто никогда нигде не назовёт зарплатой. Среди таких же, как ты, бессловесных, безосновательнобормочущих. Цифры эти – стоимость. Твоего труда и таланта, знаний, усилий, нервов. Эти цифры – показывают тебе на дверь: где «выход» написано ясно.
Учёные, работники культуры, образования, медицины, пенсионеры, остальные…
Сколько говорить…
А люди умирают. Не дождавшись. Ничего. И `повышения` и `компенсации` смешны в сравнении со скоростью роста цен. Бензин, недвижимость, антиквариат, произведения искусства, земля, ценные бумаги, нефть, газ, лес, металлы, юридическое обеспечение процесса… Жаль, что нет желания касаться (даже) этого. Юристов страна, экономистов страна, управленцев страна – что это за страна? – Наша страна, моя страна – Россия.
И ты бредёшь прочь…
Глядя, как всё больше автомобилей роскошных, нет не дорогих, роскошных, часами стоят в очередях («пробки»), чтобы про || двинутся на (законный их) «зелёный». И ты глядишь, как выше, выше становятся надстраиваемые заборы `дворцов` по Рублёвке. 4, 5, 6, 7 этажей?  – Зачем? Зачем им столько? Кто будет жить в них (из них), кто живёт в этих, вечно чёрных окнах? Куда им столько? А можно ли столько заглотить? Заглотнуть. И читает ли из них кто-либо «ПРОЗА»? Хоть мои бывшие разбогатевшие сверстники? Их жёны? Дети? Друзья?
Ответственность за то, что мы взяли на себя не даёт нам права оставить те дела, которые вытягиваем мы почти чудом. На грани нервного истощения и этических перегрузок. Как смотреть в глаза молодых? Коллег? Подчинённых? – Друзей! Кто из них не ``близкий``, не «твой»? Унижение и оскорбление в этих цифрах и обилии подписей, которые ты ещё должен расставить за них за всех за своих подчинённых.
(Я ношу с собой все образцы подписей всех своих подчинённых, чтобы не мучая никого, расставлять их за подчинённых так часто, как потребуется.)
Сил моих всё меньше. Как и денег. Мы платим за государство. Одно из самых богатых в мире. Ресурсами, бумагами, деньгами, золотом, платиной, серебром – чем ещё?.. И всё беднее – самым главным – людьми! Людьми. (!) Мы будет и платить. Чтобы жизнь была сносной. Хотя, – это давно уже не так. Мы живём в потерявшей стыд стране. Мы не живём. Мы умираем. Умирают пожилые. Умирают молодые. Умирают дети. Умирают все. Всё хорошо – в речах, в телевизоре, на бумагах. Одно направление отладилось – «рублёвское». Рубль – мерило. А много ли нас, тех, кто живёт иначе? Я вытяну. Я знаю. Бог даст мне и денег. Столько, чтобы мне на всё хватило. Даст и больше… Он щедр. К тем, у кого многое получается. Революции были. Они прошли. Две последние: 91-ый и 93-ий. Прошли и контрреволюции. Всё осталось на своих местах. Рабство превратилось в рабство. Людоедство осталось людоедством – в вынимании здорового работающего органа у бедных, у тех, кто беззащитен перед мафией, нуждается. Всё покупается. И продаётся. По-прежнему. Где `развитие`? Говорят, человечеству – четыре тысячи лет. Не дороже ли жизнь человека неудобства чуть-чуть хоть сбросить скорость на переходе, на законной его, пешехода, «зебре»? Нет – лучше, легче – ехать так: пусть отскакивает, как умеет, сам, если успеет. Эти – со снятыми задними номерами – даже не останавливаются, когда давят. Десятки тысяч раздавленных – убитых! –  на дорогах, сто пятьдесят тысяч калек… Кто остановит это? Этот марафон. Денег! Богатства! Гламура «славы * известности * популярности»! Пошлости! – с их серебристыми, последних моделей, самых эксклюзивных авто?.. Москва «стоит» в «пробках». Может это?
Этот древний эквивалент всему – деньга – правит.
Только не мной.
И – не такими, как я.
Мы будем тащить и вытащим – сколько возможно, сколько можно. Если бы за нами шли те, кто моложе. Но – как далеко ещё до того, когда можно будет вручить ключи от своих дел им. И – надо скрипеть, держаться, но тянуть, тянуть, тянуть. Вытянуть.
И вытянем.       



**** После получения моим коллегой, другом, художником, художником-реставрато-ром 1-ой категории, старшим преподавателем института имени В.И.Сурикова (Москва) Юрием Михайловичем Кузнецовым зарплаты за семестр в 66 € (евро) – за три рабочих! месяца!  – и долгого  стояния по очередям к бухгалтерии
**** Ночь с 26-го на 27-ое декабря 2007-го года



5 \\ 17                КРАВЧЕНКО
после новогодних «КАНИКУЛ»


Мой тесть. ``Сгоревший`` в два месяца от рака.

Особенно эту пустоту чувствуешь за «праздничным» (так называемым) столом.

Люди пьют, едят, смеются, поздравляют друг друга и не очень-то хотят вспоминать о печали, что пришла. И, что не уходит. И – что остаётся НАВСЕГДА. Оттого, что нет рядом человека, с которым жил, с которым был.

ПОЭЗИЯ, пронзающая жизнь ПОЭТА. “О!” – возглас ЛЮБВИ!!

Что хранит наше Сердце? Две-три фразы, сказанные за жизнь. Жизнь, мелькнувшую молнией. Четверть века вместе. Ни разу не было между нами непонимания. Недопонимания. А я и, вообще, ни разу ни с кем не поссорился за жизнь. Не начинал войн. И не вёл их последовательно против кого-либо – другого.

Владимир Алексеевич – испытал всё! Всё, что должен был испытать мальчик из астраханской глубинки, «солончаков», росший без отца после войны.

Флот. Балтийское море. Подлодка. Семь лет. Тогда и служили так. Вот и вся молодость. Прошла. (Под водой.) Не доучился так и. Вечернюю школу оставил. В училище не пошёл. Пошёл работать.

Стройка, завод.

Стал выдающимся специалистом своего дела: слесарем высшего разряда. Завод «Знамя Революции» им. Румянцева. Вытачивал особо точные детали авиационных двигателей. Завален индивидуальными заказами, премиями, деньгами и «благами» (по тогдашним советским меркам), грамотами, похвалами, медалями, почётными знаками, кавалер орденов «ТРУДОВОЙ СЛАВЫ». Всю жизнь – на заводе.

Пенсия. Перестройка. Дача. Кооперативы первые. Попробовал себя и в этом.

Вернулся. На завод. Ученики. Там уже тяжело. Разлад. Развал. Люди уходят. Всё рушится. У него ученики. Есть способные. Учит их несмотря ни на что. Есть способные, – говорит, – один-два… Но, – есть! Есть! – кому передать эти знания и умение. Работает до последнего.

Рак желудка. Человек не может больше есть. Принимать пищу. Потом питьё.

Умирает на руках жены и дочери – женщин, не могущих накормить его – кормильца.

Ошибка за ошибкой – следуют одна за другой – врачебные! Видно, «пора»! как говорят! “Что ж, – пожил”, – говорит мне батюшка – на мои слёзы… В Храме. Настоятель. Что ж – ПОЖИЛ! Владимир Алексеевич Кравченко.

  Ушли в прошлое все традиции застолий. И кавказских. Никто не блещет красноречием. Да и не старается. Смеются. До мёртвых ли? Мы их и так все помним, вспоминаем. Что теребить? Портить настроение? Слезу..?

Владимир Алексеевич Кравченко, помимо пользы государству, которое называлось тогда «Советский Союз» и народу, который назывался тогда «весь советский», построил прекрасную семью: сделал счастливой свою жену Веру Алексеевну Кравченко, мою тёщу, построил дом, посадил много деревьев, воспитал дочь, мою жену, Елену Владимировну Кравченко, Киракосову.

– Моя дочь пришла в искусство в четыре года… – начал он так свою речь на свадьбе нашей. Он очень волновался. Он вышел даже из-за стола и ходил с бокалом, пока говорил – между столами. И – проявил чудеса красноречия. Он был талантливый. Как и дочь его. И жена. «Из рабочих». Сколько сил они положили на дочь. Они сделали всё, чтобы дочь их стала «человеком», «специалистом», «достойным членом общества». Всё, что могли.

– Не плохо бы высшее образование получить, – у Лены-то – Консерватория, – взяв меня под локоть, чуть отведя и проведя, шепнул он. Мне – на той же свадьбе, ещё жениху. – Как же ты будешь?

Я был «никем». «Никем» и хотел умереть. Не получилось. Или жениться где-нибудь в горах и всю жизнь прожить на селе – в большущей армянской семье – каким-нибудь «трактористом» «знатным». (А помните, были такие `титулы` – в противовес дворянским?)

Через месяц-два я вступил уже в Молодёжную секцию союза Союза Художников, через полгода поступил в институт имени Сурикова. Мне исполнялось четверть века… Поздно! Но, поступил; началась. Жизнь началась – другая…

Она – не совсем `моя` – ну, так что ж?.. и..? Идёт! и!

Вырастить человека – дать РОСТ ребёнку. Поставить “на ноги”, увидеть, как то, что ты начинал, совершенствовал, переходит в достойные, надёжные, талантливые руки – твоих детей. Он так и называл нас – детьми. Не это ли – СЧАСТЬЕ! СМЫСЛ!! ИТОГ!!! ЖИЗНИ!!!! – достойный `мужа`, прожитых лет? Счастье. Итог. Смысл. Жизнь. Счастье. Итог. Смысл. Жизнь. Счастье. Итог. Смысл. Жизнь.

Его дочь – лучшая. И я не стоил и одного следа стопы её. Но – так получилось (с третьей попытки) – стал её мужем. И – как сказал вчера Жванецкий (Михал Михалыч) – муж – это тот, кто приносит каждый раз чего-нибудь, «что-то», `в клювике`. Несмотря на всю свою осведомлённость в чём-либо: китайская живопись, французская поэзия, американская музыка… Это – СЕМЬЯ – и есть! Сказал Михал Михалыч. И я согласен с ним. Молодец. Это и есть «СЕМЬЯ» – ЕЁ ОСНОВА – ОТВЕТСТВЕННОСТЬ!    

Этому он научил свою дочь. Этому учили меня мои родители. Этому мы учим своих детей, воспитанников, учеников, младших: «``ОТВЕТСТВЕННОСТЬ!`` – прежде всего!!»

И вот становится всё более пусто за нашим, так называемым, «Праздничным Столом» – уходят ``старшие``. Добавляются ``молодые``… Голоса.

Володя! Светлая Память Тебе!


**** После новогодних и рождественских праздничных застолий (Москва)
**** Ночь с 10-го на 11-ое января 2008-го года



6 \\ 17                ГРИШЮТКА-ДЖИГАЙР
после вспоминаний по улице «Кузнецкий мост»


Гличев. `Они породнились` с моим отцом. – Стали БРАТЬЯМИ. Как Герцен с Огарёвым, кровь смешав – в надрезах рук.

Гличев был старше. И отец всегда называл его, Гришу, «братом». Всегда. И сейчас, когда его уже нету. Всегда. Мы помним это – с сыном Гриши, Сашей, – и тоже считаем себя братьями.

Гличев опекал – по-братски – всю жизнь моего отца, всю нашу семью, меня. Я чувствовал (и чувствую) неугасимую любовь к себе. Я всегда молюсь о Грише. Я не знаю ничего (да и мне не интересно) о его религиозных убеждениях. Пишу его имя в церковных записочках. – Пиши! А Господь Сам Там Себе Разберёт – кого куда… – сказала мне одна мудрая женщина за свечным ящиком.

Гриша – боксёр. Они с папашей всегда наводили “порядок” и справедливость там, где были. Из многих “ям” вытаскивал Гриша отца. Он был БРАТОМ, настоящим, старшим. Его любовь и твёрдую руку опоры мы чувствовали всегда.

Гриша. «Гришютка» – называл его отец. Он показывал мне фокусы. Почти до самой смерти. Я всегда просил его показать их. Сколько бы не было мне лет. Я так и не понял ничего в устройстве фокусов. Так и не догадывался об их “секретах”. Никогда не мог повторить, даже, если и Гриша ``раскрывал`` по моей просьбе их.

Гриша – фокусник, всегда достававший нам (своими звонками) билеты в Цирк, в Театр, в Консерваторию.

Как он `ушёл`? Да – как и все: врачебная ошибка: лечили от одного… потом, когда обнаружили / обнаружилось – было уже поздно: случайность (?).

А я так и не успел `проститься` с ним: всё ездил по каким-то поручениям – дела похоронные, потом поминки…

 Что делать – машина должна служить людям! Так я понял – и ездил “на посыльных”. Забирали из морга без меня. Закрывали крышку гроба на кладбище без меня. Опускали в землю – без меня. – Везде я опоздал – находились дела.

Гриша называл меня – «им джигайр» – моя душа. «Ай, Джигайро!» – моя душа! И глаза его всегда горели. Он любил всех нас, всю нашу семью. Мы потеряли друга и брата. Мы потеряли душу.

Я всегда молюсь о Грише. Мне всё равно в какой Церкви. Мне всё равно в какой религии. Господь, «Он Мудрый, Он не дурак, – молись», – вспоминаю я слова одной мудрой женщины, встретившей меня за свечным ящиком у входа в Храм.

«Ай, Гришютка-Джигайр», – всегда всликивал отец по несколько раз в день переговаривавшийся с братом по телефону. Эти бесконечные открытки к Праздникам: «Новый год», «23 февраля», «8 марта», «1 мая », «9 мая», «7 ноября», людей переговаривавшихся и любивших друг друга всю жизнь…

Они, Гличевы, жили в одном из старомосковских дворов по улице Кузнецкий мост в коммунальной квартире на первом этаже, в домике с вросшими в землю окнами. Сейчас там банк. Территория двора огорожена. Я, проходя мимо, смотрю через чёрные решётки. Задерживаться нельзя: видеонаблюдение – выйдет охранник. Я хорошо помню эти годы и дворы своего детства. Эти коммунальные кухни, соседство, тусклый свет, сугробы снежной Москвы, палисадники ветхих построек. И доброту этих людей. Любивших меня. Они дали мне эти ощущения сказочности происходящего, романтичности самой жизни на Земле. Тепло и вкус семейного благополучия, при бедности и скромности, и то, что есть братство на Земле, – не по крови – а другое.

Что мы теряем? – Это братство семьями. – Это единение людей, которые будут поддерживать друг друга всю жизнь, будут поддерживать и всех членов семьи друг друга. И помощь, молитва, – что шла через руки, через улыбки этих добрых и волевых (одновременно) глаз. Добрый фокус – его неопровержимая правдивость. И – меняется всё! вокруг: “Дядя Гриша, а покажите фокус пожалуйста? ” “Ай, джигайр. Ай, джигайро! Смотри! Только! – внимательно …” И дядя Гриша показывает мне. Я смотрю… смотрю… внимательно… внимательно… И – ничего! ничего! не понимаю. Я так ничего и понял, так ничего и не заметил, как он дурит и дурил меня всегда.

В жизни каждого – пусть будет «фокусник» – дядя Гриша. Пусть у ребёнка будет душа. Пусть у родителей его будут братья и сёстры, с кем они пройдут жизнь. И пусть останутся в наследство каждому от старших – счастливое детство, фокусы, ласковые касания любящих рук, глаз, слов, семейное братство – и любовь! ЛЮБОВЬ. ДУША.

Душа моя! Дядя Гриша.

Я спроектировал ``хачкар`` – большой каменный крест. Для могилы его. Под Москвой. Туф привезли из Армении. Блокада и война – не помешали. Для Гриши открывались границы и блокпосты – его знала вся страна. И сыну его, Саше, моему брату, было легко.

Сегодня – день рождения Гриши. 14 января. Как трудно любить молодых, тех, кто моложе; как нужна им наша любовь; как пусто будет им жить без нас, без тех, кто старше, без тех, кто что-то сможет сказать, подсказать в жизни.

Господи! Наполни Светом и Теплом наши пустые дома! наши пустые души! Умири, Господи! этот огонь ненависти и разорения, что жжёт наши очаги. Господи, сделай нас добрее. Человечнее. Терпимее. Дай увидеть ``брата`` очам моим. Дай обнять ``сестру``. Открой нас друг другу. Эту стену отчуждения, забравшуюся в нашу жизнь, разрушь! Господи! Господи! Упокой с миром душу его, сказочника моего, фокусника, душу души моей, – Гришютку-Джигайра!   



**** После не прозвучавших памятных тостов в Честь и в День Рождения Григория Гличева
**** Ночи  с 12-го по 14-ое января 2008-го года



7 \\ 17                ЛИШЬ ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ
после встречи  «“СТАРОГО” НОВОГО ГОДА»


Лишь женское сердце способно любить. Любить. И ждать. Ждать и надеяться, когда – надежд нет никаких. Лишь её слёзы способны оживить. Слёзы женщины. Их не выдерживал и Господь, Воскрешая “из мёртвых” ещё живых. Лишь эта чуткость – даёт и бережёт Сущее. Материнское. Сердце. Сердце сестры. Жены. Возлюбленной. Матери. Бабушки. – Женское сердце – что болит!.. О тебе! – пошлом, нудном, алчном, похотливом. Женское сердце, – что ждёт тебя – блудливого, заблудившегося, тщеславного. Оно – всегда поёт и излучает Любовь, что сродни Божественной – вечно прощать. Любовь – что бережёт нас. И от Гнева Господнего. Кто встанет за нас – перед Ним – на Этом, Самом Страшном из всех судов? – Щит твой – любящие сердца женщин…

Пока не поздно, склонись, поклонись каждой из них. Оглянись… Вслед всем этим любящим взглядам. Вслед всем этим сердцам. Мимо которых ты шёл.

Лишь они – оправдание твоё, никчемный изверг, ком эгоизма. Лишь их моление – твоё дыхание.

Произведённый на Свет. Выношенный, вскормленный, взращенный, воспитанный – ею, женщиной.

А слёзы эти, что пролил ты – из глаз этих – они твои. Ты – несший горе только. Ты – певец разлук и вдохновений. Ты – искатель «на стороне». Ты – наследник «неудач», не понимавший, что счастье – оно рядом. Ты, не ценивший  н и ч е г о …   

И у одра твоего – она: любимая, верная, сестра, мать, жена, бабушка, тётя, просто знакомая…

И у гроба…

И у могилы. – Спустя годы, десятилетия, поправляя ограду, цветы…

И столетия спустя – читая стихи твои! Проплакивая слезами горькими все твои, столетней давности, “несчастные любови” – ох! Над томиком твоим – её слёзы. Сердце! Что бьётся в унисон рифмам твоим. (А) стоило ли это всё того?

Женское сердце лишь! Умеет любить. Умеет ждать. И верить. И молить. Господа.

Прощение, что приходит – её слезами. Делая из Красавицы – Старуху. Не нужную никому. И тебе. Её болью купленное Прошение – и Жизнь! – тебе! – тварь! 

Это она – на коленях! Ночами – перед Господом!

Ожидая Воскресения твоего. Вымаливая Прощение… Спасение…

И фотографии твои – где? – при сердце её! Хранятся! Сокровищем! В слезах! И надеждах!

Господь, Храни наших жён, матерей, сестёр, подруг, бабушек, возлюбленных, просто знакомых.

Посвящается всем тем, кто меня любил и любит, и кого недостаточно, мало, плохо  любил и люблю я – в ответ – моим женщинам: Лене – жене, Лиле – маме, Макруи – бабушке…

Всем моим дорогим и возлюбленным… Всем! Всем! Всем!

 

**** После многих “Рождественских служб ” в Церкви Иоанна Предтечи под Бором (Москва)
**** Ночь с 14-го на 15-ое января 2008-го года



8 \\ 17                СЕМЬЯ
после всяческих семейных торжественных застолий и всех праздничных тостов  « 2007 //  2008 » 


Жизнь – путь. Жизнь – ПУТЬ! Идти его – не одному – с семьёй, семьёй. Я рад, что с самого детства чувствовал себя её членом. Семья – счастье на земле. Многочисленные бабушки, дедушки, тётушки, дядюшки, сёстры, братья… Родные, двоюродные, троюродные… Друзья, соседи, друзья друзей, соседи соседей, ставшие все – одной семьёй. Никто никогда не деливший людей на «родных» и «неродных». Все, попадавшие в круг общения и любви, становились «родственниками». Семья – родина счастья на Земле. И Господь появляется в Семье: Святая Мария – Счастливая Мать, Святой Иосиф – Счастливый Отец. Святое Семейство. Семья – колыбель человека. И – что? И – кто? он без семьи. Люди призваны жить семьёй. Той семьёй, в которой родился и я – в смысле человеческой общности. В смысле – поддержки. Семья – то, что тёплое, ~`гнездо`~ , там, где тебя всегда поймут, дадут приют мыслям твоим… Там, где не предают, там, где не `едят`  друг друга, как на… Человечность, та, о которой так долго мечталось, – в семье. Лишённые семьи – нищие, голые, обкраденные. Никогда не знавшие – смысла. «Общежитие» человека – формировалось в семье. Умение жить вместе. Умение слышать друг друга. Умение подчиняться. Умение не быть эгоистом. Семья – как широкий круг общения. Близких тебе людей. И людей не близких – нет тебе – в этом кругу. И это и есть – СЧАСТЬЕ! Семья.

И на моём пути были \ вырастали многие замечательные люди. И я призван сказать хоть пару слов о них. О тех, среди которых рос. И теперь понятно, что это были особые человеческие отношения. Такие, каких нет уже. И эти люди, жившие друг для друга, это была семья, где все были друг другу посохами, опорой, любовью, заботой.

Мы – поколение, глядящее в монитор. Вместо любимого лица. Мы – влюблённые в SMS о любви. Мы – жаждущие слов о словах. Мы – механизмы рефлексий, отбросы отблесков в стекле и бетоне. Мы – провода, в которых лишь токи «о себе». Эгоизм! – синоним поколения. Мы – романы ~~ ``о нём`` ~~ , о своём эгоизме. Эгоизм – «себе, под себя, про себя». Эта новая философия. Это новое дыхание – оскопление соседа и друга. Это новая версия старого: ~`в рот себе`~ . «На себя». Выгода – личная. Обман – лучший способ. Жить. Стая – вместо людей. Озабоченная добычей. Челядь, ставшая «господами». Наши дети, наши друзья, наши близкие, сослуживцы, наши знакомые, все! – наша мечта о своём безграничном владычестве \ господстве. Мир – лишь сфера обслуживания тебя и твоего ``ЭГО``.

Мы. Что представляем из себя? Пылающие и гниющие – одновременно. Что осталось в нас от людей? Выбегающие каждый день за ~`зарплатой \ добычей`~ на работу из ``нор`` своих. Отнять кусок у других, тех, кто слабее. И положить его в рот себе, детёнышам своим – тоже извергам. Будущим. Образование? Воспитание? Общение? – все десять пальцев – в клавиатуре телефона. ``Мобила``. = Жизнь. = Такая. = Наша. Смотрим вниз, не отрываясь. Телефон – и семья нам, и любимый, и любимые, и ответы на все вопросы жизни... Выкини! – Подними глаза на людей. Они же смотрят на тебя, ожидая взгляда. Что написано на `табло`? Это обман. Это #обман#. Он отнимает твою жизнь. Это не «игры», это реальная замена людям, вдумайся. Ты отнимаешь себя у других, у людей. Вдумайся. Ты любишь человека или его SMS? Телефон – твоя новая жизнь, семья, воспитание, образование, общение…

С годами, когда зов `ушедших` всё яснее, понимаешь, что КРУГ, спасительный, спасательный, – СЕМЬЯ. Семья – ``круг``. Лишённый его – не выживет. Не спасётся. Человек, не получивший оберега семьи – гол и беззащитен. Беден и скуден путь его. Его ждут лишь катастрофы. Семья – понятие очень широкое. Почти «человечество» живущее, жившее, готовящееся прийти только. Только такие представления вырастают из простых, семейных, обыденных ценностей. И «Святое Семейство» – семейство. Теперь понимаешь, что было даровано. И – какое это было чудо! Весь этот круг твоих дедушек и бабушек, тётушек и дядюшек, сестёр и братьев, друзей семьи, друзей их друзей. Человек, даже очень талантливый, даже очень самостоятельный, даже последний эгоист и эксцентрик, нуждается – в людях, в людях близких. Чем дольше живёшь, тем яснее понимаешь: «ты состоишь из любви других». Ты – не сам по себе… Ты – бесконечное усилие миллионов… Ты – ПЛОД. Что должен дать ПЛОД. Ты – лишь продолжение…

Ты – на ветви бесконечного ~ ``Дерева Любви – Древа Жизни`` ~ ! Корнями вросшего в Землю. Небо! – устремление Его! И ты – лишь `шаг`, но без которого не будет следующего. Ты – мост – по нему идут… пройдут твои дети… Ты – кирпич, что в Храме. Храме Любви.

Всем, кто были до меня – спасибо! Всем, кто жили до меня – спасибо! Мы – единая семья. От Адама. И Евы.

Всем, кто живёт со мною – спасибо! Мы – Их продолжение, Адама и Евы. Всем, кто будет позже – спасибо – они наши дети.

``Помянник`` – всех, кого я застал…
Я составлю его.
И всех, кого видели глаза мои в жизни, чьё имя я помню, вспомню; достойны отдельных молитв.
Всем – молитв!
Это были прекрасные люди.
Добрые, сильные, волевые, талантливые, красивые, щедрые.
Я – жалкая безрадостная тварь – не стоящая и буквы их имён и фамилий.
Но – и я – продолжение.
Я, мои достоинства, – их.
Всем, моим драгоценным прабабушкам, прадедушкам, дедушкам, бабушкам, родителям, тётушкам и дядьям, братьям и сёстрам – в ЛЮБВИ! – кланяюсь.

Чем дальше, тем яснее голоса тех, кто любит. Тех, кого уже нет, но продолжает любить меня. И я просыпаюсь и засыпаю каждый день – их улыбками, адресованными когда-то мне…

И яснее это Небо!
Нет, оно не безжизненное!
Нас ждут ТАМ!
Те, кто нас любит.
Вот.

Спасибо, что не делили нас на `двоюродных`, `троюродных`, `восьмиюродных` – все были вам – `родными`. Господи, тем, кто нас вырастил и воспитал, – низкий, низкий поклон – в ноги, в землю. Все, с кем я шёл дорогами жизни этой – моя семья. И всякий человек – родной. Без кавычек и оговорок. Господи, тем, кто лишён был того, что дал Ты мне, таким, как я, – Сам будь Защитой, Семьёй.

Чёрствость наша друг по отношению ко другу не уничтожима. И всем тем, кому я не успел сказать «СПАСИБО»! – МЁРТВЫМ и  ЖИВЫМ  – говорю это теперь! Встретившимся в пути! Жизнь – путь. Жизнь – ПУТЬ! Вы были мне и `Дорогой` и `Небом`, и почвой и облаками, поддержкой молитв – и словами и молчанием. Мостами, по которым я перешёл беды, невзгоды, горе, одиночество, отверженность. Вы – Дерево! Дерево Любви! Древо Жизни! Вы – моё СПАСЕНИЕ! на земле. Вы – семья. Моя  семья. Мы – семья.

Спасибо!          

 

**** После многих торжественных семейных застолий
**** Ночи с 15-го на 19-ое января 2008-го года



9 \\ 17                ПОКАЯНИЕ
после завершения просмотров студенческих работ первого семестра  2007 // 2008 учебного года 


Иногда я дохожу до истерики внутренней от того, что вижу, что слышу. От студентов. Иногда меня охватывает безнадёжное отчаяние, от того, что, сколько бы я ни тратил сил, – ничего не будет! будет то, что есть – ничего! Ничего!

Педагогу надо иметь бесконечное, беспрецедентное терпение, терпение – безграничное, и – чувство юмора, чувство юмора – спасительная пилюля. Без него и нечего приниматься за общение с молодыми. У меня всё это и есть. Есть и дано. Но, – не спасает. Как в чёрную яму, дыру – труды твои. Отчаяние и безнадёжность – так часто меня полонили после уроков, что я преподносил.

Если я и нашёл в нашем Институте трёх-четырёх студентов, которые работают, которых можно учить, то людей с художественным даром я пока не встретил. А откуда же берутся художники, если нам некого учить?

Аня Поликарпова, Петя Любаев, Настя Моргачёва – мои любимые! Есть и Люда Кулакова и другие: Ира Быстрова, Тася Филипова, Лена Бегма, Коля Дубовик, другие, многие другие… А остальные?.. – десятки, сотни, тысячи?.. – где они? зачем они? куда они? откуда? для чего учились они? и для чего мы учили их? – Столько сил, денег, лет, здоровья, жизней и слов, усилий сотен педагогов, государственных вложений, ушедших в песок! песок невзрачности, песок «серости». Серость – лучшая краска сегодняшнего, при всём «анилине» его, наших дней. Я гибну просто! Теряю себя, силы, голос, здоровье, годы…

– Всё зря! Всё зря! «Коту под хвост», как говорят, как говорится.

Появился и Кирилл, Кирилл Жилкин – первый человек с зарядом художественности. Художественность – качество творческое, оно отсутствует в студенте. Казалось бы, – я должен заряжаться молодостью, красотою, талантом, горением и искромётностью, – а получается наоборот. Я возвращаюсь еле живой после общения с ними, выжатый, с полностью разряженными аккумуляторами души, тела, мозгов. Это дикая и неблагодарная работа. Пионервожатого. Следить за дисциплиной – наша участь. И чистотой – в классах и мастерских. Убираться – в мозгах, душе и помещении – студента. А главное – никакого внутреннего контакта. Я имею в виду художественность. Так мы будем говорить об искусстве? Как его делать, как жить, его делая, как жить им, как жить, занимаясь им, и что это такое, вообще, мы будем ли говорить о сущностных проблемах бытия нашего, или будем говорить о том, о чём скучно даже говорить?

И отдельно от всех стоящая Тоня, Тоня Сотникова! – тихая красивая девушка с утончённой гаммой серых и чёрных в своей тонкой фактуры живописи.

Но, – ничего не спасает! Никто!

Это какая-то внутренняя строгость. Требовательность. Имею ли я на неё право? Я перестал скрывать своего отчаяния и разочарования. Я стал им всё говорить. Я не хочу быть зависимым от их отношения к себе: пускай думают, что хотят. Мы живём в разных мирах. Разных измерениях. Интересно, ощущают ли вокруг себя такую же пустоту остальные, другие, педагоги? Может ли иметь художник учеников? продолжение? мастерскую? последователей? Или, всё-таки, всё кончается на нём?

Заигрывание с молодой кровью – наркотик. Не пользуйся им, не будь зависим, не женись на нём. Не садись на иглу – молодости и красоты. Будь один, как и положено тебе, художник. Да пусть плюют тебе вслед, получив желанные свои (их!) пятёрки и «зачёт» в зачётку. Кому какое дело – что думал ты? что говорил ты? Не ищи понимания, влечения, почитания, внимания, заискивания.  Всем «зачёты»! – за молодость и красоту! – Вон!

Кто бы видел моё внутреннее пространство после этих встреч – обезвоженная пустыня. А, может, это и есть – настоящая педагогика? Когда ты – так выматываешься, что от тебя остаётся лишь песок, песок, песок под будущей могильной твоей плитой. Какой “художник”? – ты просто – кусок …… (литературное ругательство – А.К.).

Мы – «граждане разных стран». В переносном смысле, несмотря на то, что у меня учатся люди со всего мира. Зачем они выбрали Россию? – Они выбрали не меня. Пусть они говорят по-русски, – я говорю о другом – я говорю на другом. Вон! – моя страна – другая! Моя сторона – «сторона»! Противоположная. Мы – случайно падающие листы, листья, облетающие осенью с деревьев, коснувшиеся невзначай друг друга. Пусть – моя сторона – худшая. Я выбираю её. Вам куда? – Я – в другую… Я – вышел в обратную сторону от любви. Я бреду «от». Вон! Вон! – из этого победного звона телефонов. О новых любовных связях и мелодиях. Где `мои`? А, может, я лучше, отправлюсь туда, откуда они прибыли учиться у меня? – Америка, Израиль, Вьетнам, Германия, Китай, Казахстан, Украина, Болгария… Там пригодятся мне, по крайней мере, те три слова, которые я знаю и употребляю по-английски. Я найду `своих` – лишь сойду с трапа… Улыбкою лишь… Мы – люди разных планет (вот с ``этими``), цивилизаций. Мы не видим ничего друг в друге. Мы не понимаем «искусства» друг друга – в упор. Моё дело чести – им служить. Как служат господину, купившему, пленившему тебя. И я пройду, иду этот путь, не скрывая уже своего отчаяния! Отчаяния!! Отвечу, как Христос Пилату (приблизительно): «Не было бы Высшей Власти, не был бы я в ваших объятьях, посредственность и неприглядность».

Кажется, я нахожу уже в себе силы жить – отрицанием…

Особенный ужас охватил нас (и меня) после просмотра работ «летней практики», который занял у нас несколько дней. Господи, сколько «зелени» я увидел. (Будто все стали ``исламистами``! – на эти несколько дней! – весь Институт перекрасился прям!.. Или, это я сам – спятил!? уже... ) Насмотрелся на пейзажи их, студенческие. Мне пора нести зачётку им – пусть ставят «неуд.» – хватит заигрывать.

Однажды, когда меня вёз служебный автобус по украинской глубинке, я спросил у провожавшей меня сотрудницы музея: «Кто же это с таким изыском подобрал эти два цвета для всей деревни? Мы не можем добиться, чтобы все выкрасили свои дома в соответствии с общим проектом покраски всего посёлка. Какой роскошный дизайн! И какой умница – дизайнер». Другая деревня была покрашена в иные два цвета: розовый и голубой. И так – полстраны. Украины. На мои восхищённые возгласы Главный Хранитель одного из крупных украинских музеев заметила: «В какие завезли, в такие и покрасили. По два цвета – в / на каждую деревню. Везде разные. Вот и “дизайн” получился». Кажется, наши студенты купили зелёные все краски в одном месте – в нашем студенческом киоске. Только, не потрудились чего-то в них ещё подмешать. Или это была одна краска? Или, какие бы краски они не покупали, получается «грязь»! Грязь, а не живопись. И всегда одинаковая. Одинаковая. Сколько бы красок они не покупали – грязь! грязь! – есть результат. 

– А вы ни к кому (тут) серьёзно не относитесь, – говорит мне Альберт, Альберт Байрамалиев из Астрахани, мой студент.
– А с чего Вы это так решили, Альберт, а?
– По глазам по вашим видно.

Это покаяние: да! Что делать – мы с трудом переносим «творчество» друг друга. Я больше не могу. Я больше не могу. Я больше не могу. Так. Вот моя зачётка! Я больше не могу так. Я пошёл! Прочь! Я закончил тем, чем и начал: «Я не пойти бы им всем – подальше..!»          

Однажды, в армии, ещё советской, в каптёрке, закрывшись, меня хотели бить несколько сержантов.
– Так в чём моя вина, – поинтересовался я, – веду себя вежливо, всё исполняю, стараюсь, послушный, командиры меня отмечают, везде востребован, активен («ни в чём меня не поймали» – про себя – А.К.), не пью \ не курю?
– А ты нас глазами посылаешь, ответил самый ``старший``, здоровяк старший сержант Шкурупиев.

Да, – глаза выдают. Всегда. Посылаю. И посылал. И буду – ещё, наверное: не раз, наверное, но вежливо!

После этой сессии я увидел, как нуждаются во мне, в нас – наши дети, наши студенты. Да – мы не ходим на выставки друг ко другу. Да: мы не понимаем друг друга. Да, – мы чужие – творчески – друг другу –  ДУХОВНО! чего ж?.. И вдруг я понимаю, что я им остро нужен. И вдруг я это остро чувствую. Как всякий родитель иногда это чувствует по отношению к своему ребёнку. Да, сейчас мы чужие. Но придёт время (как пришло оно для меня), когда и до них дойдёт всё то, что им говорю сейчас. Когда? Когда они сами начнут преподавать, станут художественными «родителями». Когда это будет? Лет через двадцать – тридцать, когда меня уже… Не всё понимаешь сразу… Доходит не быстро. А что-то – вообще – не доходит. Никогда. Пусть. Пусть. Мы – взращиваем гумус. Вспахиваем поле. Бросаем зёрна. Так будут ли всходы? Не торопись. Не спеши. Будут. Будут. А, если и не будет, что ж…

Чтобы появились эти единицы – талантливых, чтобы появились ГЕНИИ,  нужно вспахать ``гектары``. Нужно ждать того единственного, своего. Но, чтобы пришёл / появился он, нужно ждать; и работать. На износ. Да – в ущерб себе, своим силам, здоровью, деньгам, времени, карьере, жизни, творчеству. Нужно ждать, и терпеть, и работать. Нужно… Бог с ним… со мной! с искусством моим!

Покаяние. Это то, что испытываю теперь. Я не прав был. Пусть это и «безвоздушное пространство», надо БЫТЬ ТАМ – всё равно! Заполняя вакуум собою… Пусть! пусть – не ходят, не слушают, не выполняют, не могут, не хотят, не интересуются, – ладно! Я даже решил, буду «читать» сам себе. Кстати, в голове утрясается всё живее, когда студентам пять раз подряд всё объяснишь. Значит..? Значит, и это – для себя.

– Простите, – говорю я, подходя к Тоне, к Ане, к другим… – Я буду скромнее… Я больше не буду – так – критиковать вас. Простите. Вам – только СОНЕТЫ ЛЮБВИ коленопреклонённые.

«Моё место – это моё место» – я думаю… Увы! – какими сложными и не продуктивными путями Ведёт нас Господь по этой жизни, удивляешься только!.. Твой долг – быть им – защитой, опорой, – а кто ещё? «Придёт час, и Господь освободит тебя от этой ``фазы`` твоего бытия: Даст тебе что-то другое. А сейчас – твоё дело – … », – такие мысли. Я уже стал тяготиться этим – общением таким. И просить Господа – о новом своём месте и служении. И призвании.

Чтобы пришёл он, тот, именем которого назовут десятилетие, десятилетия, столетие, столетия, эпоху, нам всем надо работать, работать, работать, и ждать, ждать, ждать. Ждать и работать. Работать и ждать. Чтобы возделать почву, подготовить её, взрастить всходы. Не приходит же звезда среди пустых времён. Надо жить и трудиться! Трудиться и жить! Для них, для молодых, тех, кто моложе, слабее, пока! Тех, кто так остро нуждается в нашем участии, внимании, понимании, знаниях, опыте. Они всё поймут. Но, позже. Поймут. Всё. Позже. Для этого работают, трудятся десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч педагогов различных специальностей изобразительного искусства по всему миру. А я – лишь один из них. Лишь. Один. Из. Них.

Покаяние.          

 

**** После просмотра студенческих работ первого семестра в Институте Сурикова (Москва)   
**** Ночи с 19-го по 26-ое января 2008-го года



10 \\ 17              НЕРЕТИН
после завершения реставрационного совета зимней учебно-экзаменационной сессии  2007 // 2008 учебного года  в мастерской реставрации живописи МГАХИ им. В.И.Сурикова


– Мы не дружили с тобой, Артём, в Училище.
– Как же, не дружили? Мы с Тобой даже за одной девушкой ухаживали?
– Да. Помню.
– Но осчастливил Её Виталик, Клеруа, ещё ниже, чем мы с Тобой, Саш, помнишь?
– А Артём стоял с папкой «АРТЁМ», когда мы поступали только в Училище. И это видела вся Сретенка… Все заметили это. Была такая огромная надпись на папке… – и он рисует руками Воздух! – «АРТЁМ»! – многократно обводя как бы… Саша!
– Да, и я помню. Артёма. Он стоял с папкой. В очереди поступающих. И это видели многие, все, вся Сретенка. Все запомнили его таким. Ему было пятнадцать, – Саша, Саша Козьмин добавляет.

Мы завершили просмотры и Реставрационный Совет; выпиваем. Нам разрешили – чуть-чуть задержаться… Перед опечатыванием «на праздники». Все помещения опечатываются: на десять дней.

Мы расстаёмся… Ребята уезжают – работать в Астрахань. Там – в Музее – к трёхсотлетию города – Праздник: нужно делать реставрацию живописи. У меня ещё впереди ``сессия`` – я буду ставить оценки (ходить вместе с ``Комиссией`` // и содрогаться! //). Мы расстаёмся…

Я всё думаю, а какое основное качество – ГЛАВНОЕ? – в работе? в человеке? – Чтобы можно было положиться на него. «ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ» – отвечаю я сам себе. Чтобы – можно было положиться на него, на человека, чтобы быть в нём уверенным, что он не подведёт, что будет вовремя, что приедет, не опоздает, выполнит, предупредит, перезвонит. «ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ» – отвечаю я сам себе – «ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ». Обязательность.

Саша – обязательный! Выполнит! «Доложит», как говорится; перезвонит! Придёт вовремя. Уйдёт тогда, когда выполнит всё то, что должен.

– По хорошему исполнительный, послушный… – раскрывает мою мысль (внутри) Саша, Козьмин, добавляя вслух… вслух о Неретине. Довершая характеристики.

– В нашем Музее работают только патриоты, – говорит Ирина Александровна Антонова, директор Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина, – за такую зарплату. “За никакую зарплату”, – это я ``просебя`` добавляю, себе!

– Да он всегда работает… – говорит о нём Галина Александровна, наша…
Я думаю… да! После работы. Все вечера – до ночи! Ночами. Субботу – воскресенье. Берёт отпуск – чтобы работать, чтобы трудиться, кормить семью. Он – верный, Саша. Я ценю это. Можно положится, можно доверить. Не на одной работе: раз в неделю едет в Серпухов в Музей. И – обратно. Это далеко – для одного дня путешествий и разъездов. «Там меня ценят и встречают хорошо», – говорит мне Саша. “Ещё ведь надо и поработать”, – думаю сам в себе я… – Обязательно! – отвечает мне (вслух) Саша! как бы читая. Меня, и мысли мои. Он обязательный: «обязательно!». Этому: «ОБЯЗАТЕЛЬНО!» – ВЕРИШЬ! веришь.   

С некоторых пор я ценю это: не предаст никогда, открыт, вежлив, добр, доброжелателен.

Затягивается – с вожделением – сигаретой. Выпивает.
– Вот это школа: у Антоновой не забалуешь: всё по часам – и за гроши музейские, патриот. Антонова считает, что работники должны ещё и приплачивать за свою работу в таком музее, как её, Пушкинском, – коллега и друг Саши – о нём, когда он отворачивается.

Саша предлагает свои услуги. Всегда схватит груз, подхватит, перехватит, подстрахует, хотя, знаю, – у него радикулит, и ему – нельзя!

Как можно делать ~ дело ~ ? – Никогда не имей дело с непорядочными людьми, – советует мне отец. Я не слушался его часто… А ведь, это, пожалуй, единственный ``ключ``. Делать ``дело`` можно лишь с такими, как Саша.

– Ты мне скажи, Артём, я помогу, я буду участвовать, я… – отводит он меня в сторону, когда мы уже почти всё обсудили.

Возраст. Возраст берёт своё. И я замечаю усталость на лицах друзей. Мы знаем друг друга почти тридцать пять лет. И я замечаю морщины. И я замечаю, как обветрилось и загорело его лицо. И язык слегка уже заплетается, и смеётся он уже больше сам своим, ему одному понятным шуткам, – как выпьет. Саша. Такой трогательный. И добрый. Саша – исколесивший всю страну нашу бескрайнюю, весь Свет, Старый, Новый, Азию, Африку, Америку (Южную, Северную), Австралию… везде, куда ехали картины, картины и экспонаты знаменитого нашего Музея, Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Арестовывали и картины, и Сашу: реставратор должен быть с картинами. Всем нам помнится знаменитая история в Швейцарии с фирмой… Ответственность – вот ключевое слово! Плечо, плечо друга. Товарищ – такое прекрасное слово! Ныне всё больше обсмеиваемое. А ведь – верное! Без… таких как… нет! не будет ничего!

– Реставратор, как и художник, не уходит на пенсию, – отвечает мне Саша (он немного старше меня) о возрасте на моё замечание. И я верю! Саша! – я рад, что ты есть у меня. Оглядывая, вскользь, вскользь, своих коллег, близких, замечаю: ты – человек, взваливший на себя “груз”. И – тащащий его, и – тащащий!.. 

Когда такие, как ты, – со мной, я больше могу, Саш! Мы ухаживали за одной и той же девушкой. (– Да, Оля мне нравилась, – признаёшься ты и тридцать пять лет спустя. – Но, она выбрала другого, Виталика Клеруа, не меня и не тебя, Саш, – отвечаю я.) Мы вместе – и сейчас. Саша – возьмёт часть груза, часть забот: он добрый, добрый и справедливый.

В тылу у меня Саша, Саша Неретин. И это – надёжный тыл. И – можно… можно двигаться вперёд, двигаться и…

Саша берёт груз… Охватывает его двумя руками. И несёт. Лифта у нас нет. Я знаю, что ему нельзя. У нас учатся, в основном, девушки. И иногда надо просто, чтобы кто-то помог!

А последние дни на все мои приглашения на Выставки отвечает за Сашу Галина Александровна: «Саша в больнице. У Саши жена болеет». Саша никуда не ходит: только в больницу – к жене, к Лене. Никуда. Сразу к ней. Живёт он далеко, далеко загородом, не в Москве. Едет оттуда, и туда. Каждый день. – Я успеваю выспаться… выспаться на весь день, за весь день… – говорит мне Саша и показывает, как он это делает, складывая ( ~`сладко` ~ ) ладони под щёку и закрывая мечтательно глаза. Счастливая улыбка – во сне! Я вижу её! Я понимаю, что для него – блаженство: ОТДЫХ! «Художник, как и реставратор, не уходит на пенсию… – вспоминаю я слова друга, мэтра! – Конечно! Да, – тяжело!.. Но – ничего! Ничего, Артём! Мы с тобой…»

Я отправляю их в Астрахань. К трёхсотлетию города они делают реставрацию самых сложных (в этом отношении) картин в Музее. В ночь! И буду ждать их. На свой Вечер 3-го февраля. Они прибывают только… “с поезда”… Но обещали! «Будем!» – сказал Саша.

В Москве снегопад. Вдруг – посыпал снег… (Новый год мы праздновали, как в Египте, без снега, в тепле. Говорят « – 20` » было где-то – то ли во Франции, то ли в Германии, со снежными заносами.) Машин нет: мы почти одни, лишь снегоуборочные: дураков нет! Да и дворники не сразу приступили к уборке… Я рад, что смог выручить ребят. Мой драндулет ``берёт`` много: там есть ещё и верхний багажник (двойной!): можно ``винтить`` сколько хочешь…

«Мы будем», – прощается Саша. Мы обнимаемся.

– Ну где ты? застрял, Кузя? – это уже жена… моя Лена (`сотовый`)!

– Я уже, я выезжаю, я на Павелецком.

И они вернуться. Я буду ждать. Мне бы очень хотелось. Раз Саша сказал. И я верю!

«Я буду», – сказал. Мы обнялись. Поцеловались.

Снег в лицо моему автомобилю. Я не вижу почти ничего! Ничего! Снегоочистители мне навстречу – полоской дружной – отбрасывают на обочины снег. А я плачу. Или это просто снег? Такой? Слезами – по каждому – в моей жизни – ЧЕЛОВЕКУ.

? 
       


**** После проводов моих коллег-реставраторов, педагогов Института Сурикова в Астрахань 
**** Ночи с 26-го на 31-ое января 2008-го года



11 \\ 17              АЗЕРБАЙДЖАНЦЫ
после того, как «грохнулся» мой автомобиль любимый «ВАЗ 21043»


Олег и Эдик. Мастера по автоделу.
Я часто иду мимо них на работу. Они уже трудятся. Тяжело отрабатывая свой хлеб на наших `расколотых` грязных отечественных и `пожилых` иномарках. Труд автослесаря не лёгок. Частые гости – `менты`. Со своими авто и без. Конкуренция дело – жёсткое.

Два месяца я наблюдал каждое утро, как Эдик сидел, “убитый” чем-то у ворот. – “Отрубили” электричество. – Как будешь работать – зима? Говорит он мне, стремящемуся его поддержать. – Надо платить… за всё! – школа, дочка, жильё, ещё! А дома что?.. – Пусть, – говорит мне Олег, с улыбкой кивая на товарища. Олег трудится – и на морозе, при дневном свету. “Устойчивый” этот народ, азербайджанцы. – Пусть! ничего… – добавляет Олег, развинчивая что-то, привинчивая что-то…

При всей сложности, ужасе того, что есть между нашими народами, мы – братья. Я всегда удивляюсь их дружелюбности, вежливости, обходительности, внутренней воспитанности –  азербайджанцев. Автослесаря, обслуживающие таких, как я. По акценту понятно – родина только отпустила своих детей-сыновей. У них всегда “людно”. По говору и виду понимаю – мусульмане. Почему иду туда? Я хочу протягивать руки и тем, кто… Не хочу “изоляций”. В подъезде, где я живу,  тоже появляются, `жильцы новые`, в национальной одежде, не стесняющиеся молиться на улицах, во дворе, перед машинами своими. Я – человек мира. Я буду там, где `разное`, где дышится легко всем. Слава Богу, мы живём в Москве, одной из Могущественных Столиц Мира. Мы дышим воздухом друг друга, разных традиций, вероисповеданий, культур, менталитетов. Слава Богу!.. – за ВСЁ!!

– Олег, спасибо, вы (с Эдиком) всегда выручаете. Что и делать без вас, не знаю?..
– Заходите! – неизменно улыбается Олег, только что закончивший ремонт моего автомобиля.

Я и вправду не знаю, что делал бы без них: вокруг (в центре) все сервисы (`авто`) берут только иномарки, с такими автомобилями, как у меня, – никуда уже. – Пора покупать Вам другой, – тихо советует мне, краснея (за меня, наверное), моя подчинённая и коллега Дарья Сергеевна (на последнем «BMW»). – Ты достоин лучшего автомобиля, Артём, – мой друг, священник Виктор Григоренко, с сожалением оглядывая и меня, и принадлежащее мне авто. – Хороший автомобиль, не меняй его, – добавляет с завистью Эдик, привстав из своей депрессии, выйдя из гаража, – вслед моей битой «четвёрке». (Наверное, думает, сколько `груза` можно навинтить на неё.)

Я уезжаю.

Они провожают.

Хорошо, что я не стрелял. – Мне посчастливилось. – Когда был в Карабахе. Когда мы со строительным отрядом из Москвы возводили сборные домики для беженцев. Надеясь, “что всё уляжется”: война – поражение, война всегда поражение. Победа, когда все живы. Победа – это, когда все живы. Хорошо, что не попали в меня. Хорошо. Война только разгоралась, начиналась… Только. Страшного, дикого, многого ещё не было – было впереди. Хорошо, что многое уже позади – в истории наших народов, в истории взаимоненавистничества наших, так называемых, религий. Новый день приносит лишь веру в то, что `соседство` было и будет главным инструментом в строительстве дружелюбия между людьми. Миллионы жертв взывают к сердцу – искать пути добра. Миллионы… Миллионы… Миллионы… Но есть и те, кто спасал, кто укрывал, кто переправлял, кто выводил, кто был верен `соседству`. Им поём гимн!

Конечно, конечно, конечно, они догадываются, что я не азербайджанец, да и вообще… Конечно, конечно, конечно, они чувствуют, чувствуют, чувствуют, что я, вероятно, мог бы найти и какой-то ещё сервис. “Армянский”, к примеру, – через дорогу.

У нас почему-то принято, особенно у интеллигенции, расхваливая свою, так называемую, «толерантность, терпимость, широту» упоминать, торжествующе перечисляя, что, мол: «У меня есть друзья: и русские, и евреи, и узбеки, и литовцы, и немцы, и украинцы, и… (что? – А.К.) Ну и что?..» Мол, какой я – «растакой-хороший». Я скажу проще: «У меня есть знакомые: Олег и Эдик, мои друзья» – и ничего больше, нет, не добавлю. Про национальность. Это не важно. Не так важно, как остальное.

Сейчас нас убивают: ногами, ножами, арматурой, чем-то ещё… армян, азербайджанцев, таджиков, кого-то ещё… тех, кто похож на нас. Никого не находят. А, если и находят, то, находят, что это было мелкое хулиганство. Чаще всего это происходит в Воронеже, Петербурге, Москве, где-то ещё…

Это ни о чём не говорит. Ни о ком не говорит. Только о том, что мы – люди! общество! – больны! фашизмом! расизмом! национализмом! – древняя хворь! Ничего! – лечится! и это…

Зная, зная, зная, что миллионы, миллионы, миллионы моих соотечественников истреблялись веками за то, что были христианами, армянами, я буду идти, идти, идти к ним, людям, которых, всё равно, всё равно, всё равно, что бы ни было между нами, нашими, так называемыми, религиями и нашими, так называемыми, народами, буду называть их братьями.

– Артём, приезжай ещё? – машут они мне, завидуя тому драндулету (мечтая, вероятно, загрузить его под `завязку ` и перевозить чего-то куда-то), на котором я газую теперь.
– Обязательно! Как же мне без вас? Куда я? – произношу из открытого окна улыбкой, безапелляционностью которой наградил меня Господь, Бог, мой Бог, Иисус Христос.

Да. “Фидаином” должен кончить свой путь любой армянин – мужеского рода. Да – свобода! вера! Да!

– Да куда я поеду? – отвечает мне Рафик, высокий азербайджанец, кучерявый красавец, живописец.
– А на родину?
– Мой дом сожгли.
– Кто?
–  Он на границе… С Арменией. Около Лачина.

Вспоминаю, что там погиб мой друг Виктор, став «Героем», получив высшую награду Карабаха (и многие, многие другие…), прорубая такой жизненно важный нам коридор – «лачинский», соединяя Мать-Армению, «Большую Землю», с притоком Её, Арцахом (Карабахом).

Рафик стоит с Тофиком – мы все учились вместе.

– Тофик, а ты?
– А я остался… Что-то делаю тут… Кому я теперь нужен там? – война. Мне тоже некуда возвращаться.

В самый разгар конфликта, резни, боёв, наши студенты, азербайджанец (Баку) и армянка (Ереван), – прошло столько лет (20!), и я не могу (уже) вспомнить их имена, – соединили свои судьбы. Любовь. Любви нет преград. Она живёт и в войне, и в резне, и в конфликтах. `Монтекки` и `Капулетти` – старые песни.
<…> И ходили – рука в рукe – по всему Институту (Сурикова) не разлучаясь, не расставаясь, у всех на виду. Как Икона. Любви.
Лилась кровь…
Мы знали, читали, видели…
С каждым часом жизнь на земле становится страшнее, безжалостнее, бесчеловечней.
Война – вот итог и постоянное состояние живущих на ней. Земле.
Она была живописец, он – скульптор. Или, наоборот? – уже не помню!..
А газеты захлёбывались тогда от…
Представляю, что им говорили родители по телефону об их выборе, когда они дозванивались…

– Марина, а вы не скучаете по Баку, – спрашиваю я у “хозяйки” багетной мастерской, бежавшей от резни в 90-ом и здесь уже обосновавшейся крепко, с крепким корнем и бизнесом.
– Как не скучаю, ещё как скучаю! Как можно не скучать по Баку? Меня там ждут! Зовут всё время. Как только будет возможность, – я поеду, вернусь! Скучаю!.. Очень. Меня спасали азербайджанцы. Переправили на пароме. Нас всех спасали азербайджанцы. Прекрасный народ, я знаю… Когда составляли “списки” нас с мамой всегда вычёркивали – азербайджанцы, наши друзья, – так уважали, любили. И сейчас… Что вы, Артём… Люди всегда остаются людьми, Артём. Что вы? Что с вами? ``Это делали какие-то “не люди”, приезжие, разве бакинцы могли?.. Мы и сейчас – перезваниваемся, переписываемся… Я бы никогда не уехала, что вы? Мы любим тепло, солнце, море, мы любим Баку наш.

– … и лично спасал… и вся семья его… – говорят мне в одной самой знаменитой нефтяной Компании нашей родины о её Президенте, азербайджанце по национальности, и его семье. Мне посчастливилось выполнять какие-то художественные и реставрационные работы для этих замечательных людей, для этой замечательной семьи, для этой могущественной и уважаемой, – не только в нашей стране, – во всём мире, – Компании. Да я сам вижу: при всех войнах, что идут по земле, в Компании – дружелюбие, сотрудничество, понимание, любовь, защита – бизнес! Хорошо, когда бизнес – это любовь! защита! безопасность! дружелюбие! взаимовыручка! братство! понимание! Гляжу на стенды с портретами топменеджмента: люди всех народов страны! Значит!..

Я рад, что не стрелял. Что не попали в меня. Я рад. Я пишу эти строки! Потому!.. Я видел многое; – мне не посчастливилось; я не видел многого; – мне посчастливилось. Какой вывод? Вывод один: пусть пылает ненависть! ненависть на Земле… по Земле… – взгляни в глаза гонимых! протяни руки “не тем”, укрой, дай приют, спасение – это люди, братья твои – по Духу! и Крови! – люди! Они не могут быть «другого цвета кожи», «другого исповедания», «другого духа» – они же люди! Люди! Они такие, как ты! Они – такого же духа! Они – ЛЮДИ! У них такая же кровь! – алая!! – когда проливают её. Когда проливается она… Алая! Алая! Заливая наше голубое небо цветом потерь, потерь… И помни! – я буду с ними – с теми, кого гонят, а я серьёзный боец, противник. Ведь, не забывай, призвание каждого армянина – быть «фидаином», кончить свой (жизненный) путь – с оружием в руках, сражаясь за свободу, веру, народ.

Мы – люди одной национальности – люди!

Помни, и помни!! Помни! Помни!! мы – братья, сёстры – все по Земле, на Земле – люди!

ЛЮДИ!!!! Все! Люди. Братья! Сёстра! Люди…



**** После успешного завершения ремонта моего автомобиля ВАЗ 21043 Олегом и Эдиком, азербайджанцами
**** Ночи с 15-го  января по 10-ое февраля  2008-го года



12 \\ 17              ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛУНЫ. НОВЫЙ ГОД
после Концерта-Фестиваля искусства игры на ударных инструментах в клубе АРТ`ЭРИЯ  7 февраля 2008 года


Ритм. Что было древнее? Что понятнее сердцу? И оно вздымается! Вновь. Пожар крови! Лучшие девушки танцуют. Что могут русские. А что не могут русские. (?) За окном – агитация жить так, –  как говорят нам об этом в новом политбюро. Как будто бы всё предрешено – для всех (нас) и навсегда. – А мы верим Искусству. Искусству Любить.

– Кто любит барабанить – барабаньте! – говорит музыкант с красивейшими индийскими глазами (Рубин, Юрий), призывая и разрешая одновременно… всех! всех! всех! – к бою внутри! к бою барабанов, к бою сердца, слышимому всеми!..

Кто не любит барабанить? Кто не чувствует – бой! – как самую прекрасную мелодию, мелодию жизни, жизни, что в крови, ритм, как первую музыку? Кто не поймёт, что удары – это – сердце и кровь, вновь взведённые!..

День Рождения Луны. Господи! Нас обманули. Где радость Твоя безбрежная? Что сделали мы из Твоего Православия? – Чёрных старух! И безрадостных чинуш брюхатых.

Это сердце… Ритм! древняя самая ветвь жизни. Это кровь твоя взбирается по… Вверх! Жить! По жилам твоим, по артериям твоим. Клуб «АРТ`ЭРИА» – ПРОСТРАНСТВО ИСКУССТВА. Мы живём им, мы живём в нём. Пространство нашего сердца. И любви. Любви.

– Мы постоянно делаем такие бесплатные Концерты, Фестивали, помогаем артистам, покупаем им билеты, поим чаем, кормим; мы работаем для вас, дорогие; и – будем!.. – говорит Нина, Нина Кибрик, директор. Клуба.

«АРТ`ЭРИА» – клуб, где не стоят на вахте охранники со звериными зверскими лицами: ## facecontrole ##. ПРОСТРАНСТВО ИСКУССТВА – это душа. Наша. Танцуют дети. Их никто не останавливает. Танцуют молодые мамы вместе с ними. Ритмы пронзают всех. Новый год – Праздник Луны. Кто может лучше русских ощутить себя Африкой, Индонезией, Непалом, Бали, Йеменом… Русская душа – приемлет Восток и Запад, Север и Юг. Мы забыли её, великую русскую душу, безудержно-безбрежно плывущую к чужому, увлекающуюся, впечатлительную, всемирную.

– Москва – одна из столиц мира, – говорит нам со сцены Лепницкий, Саша Лепницкий, автор проекта “ЭКЛЕТНИКА ”, – и здесь должно звучать всё!! Всё! всё!!

Как странно: прозрачное стекло лишь отделяет нас от того мира, где нет, фактически, ничего нам родного – всё жёлчно, лживо, алчно, убого и богато. А здесь: звучат ритмы и рифмы. Концерт заканчивается; никто не расходится; барабанный бой продолжается…

Люди – играют, взведённые ритмом. Ритм – это сердце, запущенное вновь! Вновь! Пространством Искусства клуба АРТ`ЭРИА.   


               
**** После игры «Silk percussion» - традиционная музыка Дальнего Востока, «Snezhki» - африканские барабаны, «Urlungur» - гитара, диджериду, перкуссия, Роман Лягушев, Юрий Рубин, Пётр Никулин “Рагу”
**** Ночь  с 7-го на 8-ое февраля 2008-го года



13 \\ 17              ЛИЛИТУШКА МОЯ
после похорон моей мамы Лилиты ДАБАГЯН


Как только пересекаешь территорию 33-ей городской больницы (так называемая «остроумовская»), попадаешь в плацдарм ужаса: старики – плачущие, умирающие, стонущие – в слезах, гнили, экскрементах собственных.
Раздевают. До гола. Мою маму. (Заставляют лечь, как больную.) Увозят. Ничего нельзя. Лежишь. Памперсы. Врач не выходит. Вещей, кроме памперсов, нет. Никаких. Через дня два переведут, говорят. (Обещают.) Обнаружили воспаление – лёгких. С сердечной недостаточностью. Острой.
Неужели нельзя было спасти?
Пять дней назад – мама и папа – счастливые и сильные – повесили всю мою выставку, приготовили еду, общались.
Наутро сказали принести немного фруктов, воды. (Памперсы.) К одиннадцати.
К одиннадцати она и умерла.
– Воспаление лёгких, – сказал врач без комментариев.
– От воспаления (лёгких) не умирают.
Пожал плечами. Доктор.
– Воспаление лёгких.
– Она была здоровой. Мы вам отдали здорового человека, а наутро получили… В двадцать первом веке не умирают от воспаления лёгких.
(Брат пришёл к одиннадцати – как ему и сказали. С памперсами, водой. Фруктами.   “Скончалась”, – ему сказали. Ему не повезло. Он услышал это первым… Так и пошло!.. Ему пришлось звонить, сообщать всем! – весёленькое дельце!)

Прощаться пришли и те, кто только слышал о ней. Пришли и те, которые давно не вставали с постели. Пришли и те, кого считали больными настолько, что не выходили из дома. Пришли и те, кто знал её совсем немного. Но, – этого хватило. Она запомнилась всем – моя мама Лилита Дабагян.

Всё было, как всегда, красиво и компактно – и в этот день.
Мы – большая семья, включаем в себя всех друзей, всех подруг родительских. Это большой круг. Всех их детей. Дружим с детства. Сейчас уже и не видимся. Но, осталось это – светлое детство, связанное с родителями нашими, счастливыми и молодыми.

– Видеть её было великим праздником, – Лазарь… сказал самую суть.
Я могу говорить много. Несколько дней подряд. Без запинки. В голове моей – много. Но, главное – сказал Лазарь: видеть её было великим праздником. Всегда. Всегда. Всегда. Всегда.
Без тени депрессии, недомогания, никогда не жаловавшаяся ни на что, никого не осуждавшая, не предъявлявшая никогда никаких претензий ни Богу, ни людям, подтянутая, вечно молодая, бодрая, всегда в боевой рабочей форме, она никогда никуда не опаздывала, приходила точно. Обязательная. Благородная, вдумчивая, скромница (“в тени” “великих”: родни, мужа, сыновей), ироническая, вечно весёлая, с лёгким прищуром добрых умных глаз, лирическая и поэтичная, рациональная и мудрая. «Лилита – первая женщина Земли». Однажды ей подарили книгу с таким названием – это одна из легенд.
Похоже, не опоздала и смерть.
Когда теряешь такого человека, то это обретение на Небесах. Её дух никогда не покинет всех тех, кого коснулся. Любовь умерших – я чувствую всегда. Она – святая. И такая жизнь. Прожитая, как соната.
Музыка – её истинное олицетворение и призвание. Музыка – чем жила всякий миг. Завсегдатай Консерватории, концертов. Телевизор, радио, записи, разговоры – музыка. Душа. Душа её пела всегда. Я не знал таких женщин других. Её юношеские фотографии выдавали глубокую внутреннюю красоту, изыск, светящуюся духовность. Святые живут так. Безропотно и прекрасно, как Лилита.
Ни член церкви, ни член партии. Она – просто человек, живший (и умерший) достойно.
«Велик тот, кто умеет делиться радостью, но, ещё более велик, многократно более велик тот, кто умеет делиться горем» – вспоминаю я слова отца Александра Меня.
“Скоропостижность” случившегося натолкнула нас на мысль \ желание: сделать всё тихо, быстро, для своих, узком кругом.
Не удалось. Слава Богу. Всё не так.
И я счастлив – был видеть всех своих друзей – рядом. Друзей, и близких.
Разделённое горе – великое счастье.
“Уход” человека – великий ПРАЗДНИК. Всякий человек – посвящён БОГУ. И людям. В каждом живёт МУЗЫКА! Музыка! Гармония! – знак Рая!
В прекрасном, чудном кафе, выходящем на `Патриаршии` (пруды), «Маргарита» мы завершали славный путь, посвящённый (в этот день) – лучшей, Лилите.
Её ученица, Лина (внучка), так похожая на неё, одиннадцатилетняя, играла нам то, что они разучили с Лилитой. На память. Путалась, забывала, но играла так, что плакали многие. И я. «АПРЕЛЬ». Правильно – апрель! Апрель – это её месяц! (Лилитин!) Весна. Хотя, она родилась 9 октября (осень). А умерла 9 февраля (зима). Апрель! Апрель! Апрель! – и за окном! – и в душе! Апрель! Апрель! Апрель! Из «Времена года» Чайковского.

Услышав о случившемся, одиннадцатилетняя Лина `кинулась в события`: «Буду врачом», – сказала, решила.

Остался лишившийся разума отец, всё ищущий свою Лилиту! Жену! «Лилиньку»! (Как он её называл. Называет.)
– Ты ведь знаешь, как я любил её! – говорит. (Мне в машине. На обратном пути из кафе, поминок.)
Не верящий… Переспрашивающий… Ждущий…
Того, что придёт она, Лилита, его жена.
Он крестится, хотя, – не крещёный.
– Попросим все прощения у Лилиты. Прости! – говорит нам, не отрываясь от её, уже не живого тела, перед…
Кто мог, может додуматься до таких слов – перед гробом? Лишь безумный, некрещёный!

«Умер лучший друг иль человек» – читаю я на обороте листочка, листочка, который я выпросил у Лины. На нём записано её первое стихотворение, посвящённое бабушке, педагогу, учителю, другу, Лилите. Бабушке Лиле.

Она читала его нам. Я, потрясённый, выпросил. Просил разрешения опубликовать. Лина согласилась, разрешила.

Слова «Лина» и «Лилита» переплетены в заглавии – солнечным золотым жёлтым фломастером. Череп и кости, как под Голгофой (на «Распятиях»). (Лина ещё и рисует хорошо!)


ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

Раз и нет.
Где ответ?
Как понять?
Где искать?

Кто-то умер,
Кто-то жив,
Кто-то прожил (предан),
Кто-то жил (лжив).

Если умер кто-то,
Значит есть причина.
Но понять нам сложно
Этот мир вершины.

А врачи не в силах
Сделать что-то сами,
И так умирают
Души лучших самых. 
       

               
**** После поминок
**** Ночи с 9-го  по 15-ое февраля 2008-го года



14 \\ 17              ХОРОШО БЫТЬ МАЛЕНЬКИМ
после двух дней, проведённых в доме моих родителей,  мамы и папы:  Лили и Вили


Родительский дом. Есть такая песня. Пошлая, кажется. Вспоминается.
Эти слова – греют.
Когда попадаешь в родительский дом – тепло. Кто укроет тебя? Кто справится? Кому нужен ты?
Здесь можно поболеть, похныкать, посмеяться, согреться.
Вкусно? – только здесь…
Мама и папа…
Когда “уходят” родители – взрослеешь. Взрослеешь, – лишь, когда “уходят” родители. Ты – теперь – один! Один в этом мире! Ты – стал родителем сам! А те, кто остались (из родителей), сами стали детьми. И требуют отдельного ухода. Ты обретаешь новых детей – своих родителей. И это счастье! Это завершенье `круга` жизни.
Тепло. И это родительский дом, согревающий тебя – всю жизнь. Жизнь неуютную и злую.
Много, много больше десяти лет я опекал детей – без родителей. Брошенных.
«Десять минут доброты – меняют мир» – говорила Юля Баранова, руководитель нашей рабочей группы «ВСТРЕЧА». Меняют. Но, я бы ввёл уголовную ответственность за детей. На всю жизнь. Пока они не вырастут. А потом ввёл бы уголовную ответственность за пожилых родителей. Десять минут доброты – меняют мир. Но мир не меняется. Без родительского дома человек не живёт. И не вырастет человеком.
Я сплю в комнате моей мамочки. Где ещё несколько дней назад – звучала музыка. Она – здесь. Всегда. Я чувствую! Мамочка – всегда! Человек – без мамочки? Что он? Кто он? Нищий…
Я не буду нищим. У меня была (была, и есть) моя мамочка. Любовь – и через небеса человеческие – со мной.
Мы едим то, что приготовила она. Читаем её записки нам. Выполняем поручения. Я одеваю её свитер – в квартире холодно.
Мама – человек изысканного вкуса! У неё красивый дом. Она любила его, украшала. Каждый уголок этой квартиры – её образец эстетики. Я наслаждаюсь…
Мои картины… Она любила их. Всегда развешивала сама: делала экспозицию. Хвалилась перед подругами – моей живописью. Мной.
Нет, я потерял лучшего – человека – для своих картин. Кто поймёт меня теперь? Кто будет так вежливо и тонко развешивать их, наслаждаясь повешенным. Моя живопись больше не нужна. Только мама понимала её! Только мама.
Я ночую с избранными своими работами, которые преподносил ей, своей богине.
Мама – это ушедшая из под ног земля. Этой зимы…
Счастлив человек – имеющий живую маму.
Я теперь научился понимать это…
Родительский дом.
Преображенская площадь. Улица Большая Черкизовская. Дом №… Подъезд… Квартира…
Лиля и Виля.
Остался один Виля.
Мы пьём чай с заваркой, что ещё заварила нам она, женщина, которую мы с ним, с папой, любим, любим безумно. До безумия.
Мы одни.
Мы вдвоём.
– А где твоя мама? – спрашивает меня обезумевший совсем отец. – Она придёт? Скоро? Где она, сынок? Ты не видел её? Почему она так задерживается? Где она, ты не знаешь? Вернётся? Артёмчик! Скажи мне, пожалуйста, а где твоя мама…
И он горько-горько плачет – сам – отвечая себе.
Слезами горя этого.
Смерть входит в наш дом.
Родительский дом.
Такой тёплый, красивый! Уютный! Устроенный, обжитый.
Не трогать ничего. Ничего не менять. Как можно дольше. Но, – жизнь не даст нам – этого счастья. Растут молодые. Молодые. Наши дети, которые тоже требуют пространств, – всё больших и больших.
Жизнь – не миг. Между прошлым и будущим. (Как пелось в одной песне известной. Тоже мной не любимой. Её любил Александр Мень, батюшка. И так, – вошла она в жизнь. Эта песня. Я не люблю её. Как и ту, про отчий дом.) Жизнь – то, о чём пело (поёт) сердце. Сердце – это великое изобретение Господа.
Шопен. Такая лирика и красота, что дух захватывает.
Мама всегда выбирала лучших исполнителей.
Я с мамой.
Я буду бывать у неё, носить её вещи, слушать её музыку. Это великая и красивая женщина лишь начинает свой путь в вечности. Вечности, которую она сплела тут, на Земле.
Лилита! Аминь! Ты – святая! Моя мамочка – самая красивая на Земле.
– Да. Вот это была любовь! Ты же знаешь? сынок!.. Артёмчик. Я до сих пор не могу, сынок… – он опускает голову на седую гордую грудь великого воина, сражавшегося жизнь. И – плачет! Плачет!
Мы оба – воины. Нас никогда не сломить. Удар, который нам нанесли, – самый тяжёлый.
Мы выдержим.
Отняли святое! лучшее! тыл.
Наша мама была оптимистом, жизнерадостной, весёлой, дружелюбной, любила подшутить. Наша мама – лучшая из женщин. **** Лилит **** – с именем древним.
Я смотрю на все пейзажи своей квартиры. – Это было СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ!! – быть с ними, при них, расти их ребёнком. Я потерял ВСЁ! Самое главное! И пора взрослеть. Заварки маминой (она заваривала всегда много – почему-то) хватит ещё на раз. Мы не торопимся…
Ещё ли раз…
И мне выезжать – из ``очага``, от стен родительских, дома, где я вырос, встал на ноги, жил своей семьёй вместе с родителями. Из дома, по которому я всегда скучал. Он весь – олицетворение моих желаний, представлений о красоте, доброте, уюте, счастье.
Утром жахнули февральские морозы – двигатель не заводится с ходу…
Прощай!
Дом мой без мамы моей! – не дом! Больше не дом!
Прощай! Прощай!
Зажигание схватывается… наконец!..
Я проезжаю все места моих родителей: их работу, дома, куда мы ходили по гостям, места, где родители учились. Места, где мы жили. Где я был в яслях, в саду, в школе, работал.
У меня теперь новый дом.
Навсегда.
Теперь уже навсегда.
Папа плачет. Мы допили чай – её заварки.
Теперь.
 


**** После двух ночей, проведённых в комнате мамы Лили, в квартире моих родителей   
**** Ночи с 13-го на 16-ое января 2008-го года



15 \\ 17              КУНШЕНКО АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ
после многих разговоров о… 


Спустя годы, что проходят с тех пор, как мы расстались с Алексеем Ивановичем Куншенко, заведующим отделом искусства ХХ-го века музея-заповедника «Абрамцево», одного  из лучших музеев страны, всё яснее становится мне, что –  посчастливилось знать, и работать вместе с настоящими, одарёнными, фанатично преданными своему делу людьми, музейщиками.

Это поколение, взросшее в голоде и бедствиях войны, обладает удивительной мощной силой жизни, жизни – не как выживания, а жизни – как дыхания к созиданию. Через немыслимые лишения, сиротства, бездомность, болезни, страдания, репрессии, травлю, преследования, препятствия они пронесли исключительную преданность жажде знаний, творческому поиску, искусству, которое заменило им веру и Бога, все этические нормы и стало тем `полем`, на ниве которого они, как рабы верные, преданные, трудились жизнь. Странно, а время-то звалось «сталинским», «хрущёвским», «брежневским»..?

Алексей Иванович закончил Севастопольское художественное училище, – как живописец, Ленинградскую Академию художеств, – как искусствовед. Приехал в Хотьково и стал создавать отдел современного искусства музея-заповедника «АБРАМЦЕВО».

Хочу сказать, что прославленный и известный музей наш – родина русского `славянофильства`, место встреч и плодотворных диалогов `западников` и `славянофилов`, место рождения нового русского искусства рубежа веков – знаменитого «мамонтовского кружка», место рождения русского модерна и русского символизма, ~ гнездо ~  «Бубнового валета», место активного творческого общения художников «сурового стиля», многих мастеров ХХ-го века.

– Вы настоящий музейщик, Артём, я Вас очень люблю, Артём. Я, когда Вас вижу, знаете… – говорит мне Алексей Иванович – КУНШЕНКО – заведующий отделом искусства ХХ-го века музея-заповедника «АБРАМЦЕВО», где я с 90-го года... – вы…

Я его тоже люблю. Он собрал мощную, выдающуюся коллекцию: «Бубновый валет», художники середины века (прошлого), «суровый стиль»…

Я лично ему признателен за художника, картины которого мне посчастливилось реставрировать, сразу после их поступления в музей, художника, тогда ещё не гремевшего, как сейчас, Михаила Ксенофонтовича Соколова, одного из лучших (график и живописец) – ХХ-го века. Соколова – люблю, переписку, записи и дневники – читаю.

Я признателен ему за Кузьмина, блестящего иллюстратора, автора книг об искусстве иллюстрирования и оформления книг, книги Кузьмина художнику, любящему книгу, как искусство, надо держать всегда под рукой на рабочем столе, – за Маврину, замечательного живописца, графика, рассказчицу; дом-мастерская Мавриной и Кузьмина стоит невдалеке от музея. За блестящие рисованные альбомы Мавриной, за шикарные акварели, гауши, подаренные ею в наш музей. Их можно было смотреть, листать, читать… – в хранении музея…

За огромный натюрморт Кузнецова, висящий между этажами. Им любуешься. Павел Варфоломеевич – человек изысканный, эстет… Когда строились лагеря – не пионерские, сталинские – он создал нежно-голубое бирюзовое чудо из цветов и женской косметики (холст, масло).

Я признателен Алексею Ивановичу за прекрасное собрание картин Всеволода Рождественского, художника, которого я выделяю (и выделяю сильно!) из всего «Бубнового валета» – лирик, блестящий техник, всегда оставляющий `работать` холст, проклейки, грунт, все (и плотные и прозрачные) слои живописи – на картинах которого можно (и нужно!) учить! молодёжь. Живопись… Уроки Сезанна по божественности касания и `воздушности` цвета – здесь!

Он выбрал для музея два `ярких`, `блестящих` “алтайских” пейзажа Удальцовой. Соприкосновение с этой мощью и простотой художницы в сериях её работ по Алтаю, Армении заряжают силой и болью простоты, простоты простого.

Лучшее собрание Кончаловского. (Петра.) Работы громадных размеров. Сезанистские купальщицы… Таких нет ни в каких “третьяковках”. (Кстати, ни один, ни другой известные режиссёры – со сходными, подобными, похожими фамилиями – так и не приехали||появились взглянуть.) Редкое собрание, полное… Начиная от шедевра – известного «Домик в Абрамцево» 10-х годов прошлого века. До поздних…

Помню, как из мастерской Михаила Петровича, сына художника (работы которого также хранятся в нашем музее) мы волокли-тащили громадные холсты-фризы раннего Кончаловского (похожего на Пикассо), подаренные музею. `На руках` – целая кавалькада – потом на троллейбусах, метро, электричке, пешком – через лес – `на руках`… Выходили с картинами тайно, так, чтоб Михаил Петрович не обнаружил, что музей так и не прислал за нами (и за картинами) обещанную необходимую (и обязательную! во всех случаях) машину.

Благодарен за `большемерные` прекрасные вещи Богаевского и Лентулова, за собрание Грабаря, Машкова, Фалька, Лентулова, Куприна, Юонна, Попкова, Никонова, художников «сурового стиля» и “академиков” их “круга” (Андронов, Егоршина, Никонов, Попков, Васнецов, Голицин, Старженецкая, Шаховской, Комелин…), которых я не любил, не люблю, и не полюблю никогда, но с которыми дружил, общался, которых любил и собирал он, Алексей Иванович, – страстный патриот искусства и новаций своего времени.

Благодарен за экспозицию и коллекцию скульптуры: Лебедева, Королёв, Конёнков…

Персональную выставку Королёва – впервые после лет молчания – готовил и открывал он, Алексей Иванович в своём отделе. Возвращение ~ будущей классики ~ … Королёв – ученик Матвеева, достойный. Потом уже пошли выставки в Третьяковке, публикации, возвращение в экспозиции  музеев, собраний. 

Алексей Иванович – тот тип искусствоведа, который отмечен особо: ему дано не только понимать художника, то, что художник “производит”, но и дружить, искренне и самозабвенно, любить душу художника, его жизнь, его `слово` об искусстве, о себе, о времени, о коллекциях. Алексей Иванович – коллекционер “не в себе”, “не для себя” – немного сумасшедший и поэт собирательства. Он волок и тащил всё в стены своего отдела, а не наоборот, как это часто бывает. Он мог бы “сколотить” `что-то` себе, вполне приличное, но, не сделал этого…

Жизнь этого человека – коллекция музея. Что он может сейчас? – старый, больной, бесполезный, обсмеянный – без неё?

– Артём, прочитать вам лекцию?
– О чём?
– Вот раньше меня приглашали во многие места: я читал лекции об Иванове, Сурикове, Брюллове, Куинджи… А сейчас… Никому не нужно. Ничего. Я предлагаю… И в школе (ходил), и в кинотеатре (ходил), и в Доме культуры (ходил)… Нет. Не нужно всё! – Никому! Не нужно! Удивляюсь я, раньше… У меня есть… У меня всё есть.
– Да, я видел. У вас абсолютно все книги есть, все альбомы.
– А я раньше с приёмника и трансляции интересные записывал. У меня полно…
– Да: у вас полно записей, музыки…
– Интервью с художниками. Моя аудиокнига (я ведь наговорил, знаете?.. «Знаю», – отвечаю, – и не вру при этом.), я ведь не могу писать сейчас: глаза…диктую на диктофон. Пентковский мне выделил. Купили и кассеты. Чтоб я записывал. Видите, наговариваю… Вот предлагал Свете (Волкова – новый начальник отдела – вместо Алексея Ивановича – А.К.), – не берёт: ей не нужно ничего! Не знаю… – пожимает плечами (жест!).

Да. Всегда замечаешь, что жизнь «командора» (так называют его между собой, за стук клюкой, задолго предваряющий появление) заполнена музыкой, прослушиванием записей, радиотрансляциями, чтением, разбором книг, фотографий, материалов, полезными разговорами об искусстве, творчестве любимых им мастеров.
– Возьмите, Артём… – и Алексей Иванович приносит мне всегда из дома какие-то книги, подарки по искусству.
– Алексей Иванович, мне не нужно, спасибо большое. У меня дома завал совсем от книг… Да и своего добра – навалом! – я же сам – производитель! Пишу!
– Вы – как я! такой же. Красавец. А меня женщины, знаете, как любили? И сейчас!.. Так слушайте…
И Алексей Иванович `зачинает` свой очередной анекдот, который слышать, слушать, и после которого смеяться, могу только я.
– Алексей Иванович, вас к телефону, директор. И жена звонила, – снизу голос...
– А?
И шаги «командора» удаляются, отдаляются… (Он с палочкой сейчас – еле ходит.)
– Артём, ты на машине? Дык увези ты его! Только не привози обратно, пожалуйста. Ладно? На «обед» (Алексей Иванович живёт километрах в четырёх от музея, в Хотьково – А.К.), ладно? – говорит мне жалобно «старшая» (самая крупногабаритная) смотрительница отдела.
Я улыбаюсь. Хитро. – А как вести себя будете ещё! А то и привезу. Будете до «звонка» сидеть. Приезжать после обеда?
– Ох и вредный ты; послушай, а у тебя `евро` есть?
– Ну?
– Привезёшь? А то мы видели, как `доллары` выглядят, а `евро` – нет.
– Хорошо, – смеюсь.
– А у тебя и «100» `евро` есть? А «50»?
– Все есть, даже монеты.
– Артём? – шаги командора приближаются… – Я прошу прощения, мне Пентковский звонил, новый директор. Я ему сказал, что…
– Да, да, Алексей Иванович, слушаю вас – внимательно… – мешаю||готовлю  раствор я.    
       
Алексея Ивановича изгнали. За плохое поведение. Он ударил Лычкого (а не зря ведь Господь Награждает фамилиями?..), `замдиректора по *науке*`, своей палкой, клюкой, по плечам – промахнулся. Я шутил: «Вот за это Вам и выговор объявили – что (Вы) промахнулись (по голове Лычкова, которого и Пентковский недолюбливал сам. А кого он `долюбливал`? этот – … далее – везде – оскорбления – А.К.)». (Лычков по новому распоряжению нувориша-Пентковского – неодиректора, приглашал лишь избранных, кого сам считал нужным, на научные чтения. Это впервые… И впервые за многие годы, сделав всё тайно, не пригласили Алексея Ивановича.) А потом Алексей Иванович разбил палкой стёкла в нашей деревянной дачной постройке 30-х годов, прекрасной богатой библиотеке. – Людмила Викторовна, его производственная фея, куда//к кому он ходил пить чай, беседы вести и глядеть периодику, альбомы, специальную литературу не одно десятилетие, не дала ему что-то из… по-новому распоряжению ….. (цензурная литературная брань) Пентковского (“пиньковского” – так шутили рабочие, изготовлявшие пеньки на месте старых музейных деревьев и уволенных, вставших на их защиту, научных сотрудников), затравившего и сгноившего, разогнавшего весь наш коллектив. Подлость Пентковского оказалось уместной очень. На своём месте – пытался запугать и забрать земли, собственность, у их законных владельцев, расположившихся вокруг музея. В свете последних событий в так называемой ~~культуре~~ : попытках отобрать помещения Музея декоративно-прикладного и народного искусства, Политехнического музея, Дома скульптора, Дома актёра, Училища имени Гнесиных, Дома художников на Масловке, Центра Николая Рериха, массовых уничтожений архитектурных памятников – Пентковский – не случайность, не случайно, вопреки многочисленным телевизионным и печатным репортажам – на хорошем счету в «Агенстве по культуре, кинематографии и массовым коммуникациям» (Швыдкой). Кто вспомнит жалкий музей (наш), после `боёв` в центре столицы (``Москва``)?

(А кстати, надо сказать, что музейщики – при всей немощи и нищете – ещё не проиграли ни одного `сражения`: стоят: `Музей декоративно-прикладного и народного искусства` – к чему приложился и я, `Политехнический`, `Дом художников на Верхней Масловке`. Бог даст, выстоят и `Дом скульптора`, `Дом актёра`, `Центр Рериха`, `Училище Гнесиных`, остальные…)

Выстояли и земли, и владения, которые, вопреки закону, расширяя свои – “охранные” и “заповедные” #ЗОНЫ# – пытался захватить Пентковский от `лица` «Агенства» (Швыдкой).

Новая напасть на культуру – полуразвалившиеся здания в центе Москвы привлекают всё больше… Землями, в первую очередь… Остальное, между прочим, можно и… и построить новое что-то… С подземными многоярусовыми стоянками. «Торгово-развлекательный центр», как правило! Или что-то||не-что совсем закрытое, типа «Совета ЧЕГО-то по ЧЕМУ-то».

На прощание, чувствуя приближение времени полного нездоровья, художник Алексей Иванович КУНШЕНКО устроил – ``самзванно``! – в своём отделе свою персональную выставку (юбилейную, к каким-то `круглым` датам).

Не буду обсуждать сильные и слабые стороны её, скажу лишь, что мне близка любительщина, “графоманство”, коим обзывают друг друга часто `господа` `писатели`, ``писаки-прозаики``, мнящие себя нео-`фолкнерами`, -`джойсами`, -`селинджерами`, -`хемингуэями`, мне близки “графоманство”, любительщина, заносящая мэтра музейного дела в его живописных опусах то к пейзажам Коро, то к цветам Ренуара, то  к автопортретам Ван-Гога, то к прозрачности Сезанна. Я считаю это несомненными достоинствами живописи, при всей её…

– Надо взять что-то в «Фонд», хоть из уважения… – сказал я `Главному хранителю` Моховой…
– Вы думаете?
– Возьмите вот этот `пейзаж` и вот `автопортрет` – они так хорошо отображают… Ведь это лучшие работы автора. Хоть в знак благодарности. Он достоин… Он так хочет… Ведь это для него, как… Он мечтал… Попасть в то собрание – всю жизнь! – которое сам собирал – всю жизнь!! <…> всю жизнь!! <…> всю жизнь!! <…>
– Он сделал это не законно: выставка `внеплановая`, он нам ничего не сказал о…

Ничего не буду говорить о этой мадаме – она достойна, как и все, оставшиеся в подчинении …….- (цензурная литературная брань) -Пентковского, проигравшего, кстати, и все суды народу, владельцам земли и собственности, от #лица# #Агенства# (Швыдкой) и от собственного (такого же) #лица# (пентковского лица), того, что с ней, Моховой, и с ними, оставшимися, сейчас происходит.

– Помогите, Артём, продать что-то, мне нужно – на лечение жене. Поеду в Севастополь – там предложу – там меня ждут, знают, относятся хорошо…
– Алексей Иванович, – это другая страна, – вывезти теперь нельзя, трудно, очень…
– Помогите!..
Я помог. Что-то купили в музей. Что-то – мы. Что-то – кто-то ещё.

Квартира Алексея Ивановича – собрание книг, записей, магнитофонных лент – интервью с художниками, музыка, картины, графика – подарки благодарных авторов. Не только склад, но – клад, устроенное обиталище искусство-\мана, искусство-\веда, искусство-\фила. Так он прожил тут несколько плодотворных десятилетий, – в своём Хотьково. А ведь мог остаться в Ленинграде, Москве, где-то ещё…

Семья – его `основа` и `крепость`.

Сын – младший – делает снасти рыболовные. – Все комнаты завалены красивыми разноцветными железками. – Хобби.

Старший – предприниматель. Богатый. В просторном доме его – есть место для занятий живописью Алексея Ивановича, который замахивается (`на старости`) на копии громадного (почти оригинального) размера с картин Айвазовского, Брюллова, Семирадского, Бруни, Куинджи...

Для дома, выстроенного на краю Сергиева Посада, для участков, где дома в не один этаж, – это нормально. По размерам…

Я рад за Алексея Ивановича, у которого `на старости` появилась мастерская. Хотя,  сама их квартира в блочной пятиэтажке Хотькова, с страшным подъездом, расписанным свастикой, «РНЕ», нечистотами, мочой, без света на лестничных пролётах, с выбитыми стёклами – счастье! счастье! для провинциального искусствоведа.

Супруга Алексея Ивановича вечно печёт нам на сковородке какое-то `зелье`, её фирменное: белый хлеб в сахаре и яйце. Мы запиваем его сверхсладким чаем – так надо. Алексей Иванович беспрерывно ест шоколад – требование его одной из болезней.

Тётеньки-бабушки – смотрительницы всегда рады, когда я пораньше увожу Алексея Ивановича с работы, на машине, подвозя к подъезду. (К своим `слепым` глазам |всегда в чёрных очках| он ещё и еле ходит.) Несговорчивый начальник вечно им докучал рассказами о художниках, которых знал, и о которых читал. А кому это интересно? Мне? Ещё он бесконечный певец х…….. (украинских) песен, националист-патриот всего украинского, книгочей и мастер похабного анекдота, роста – многим ниже среднего – большой любитель женщин, остряк-борец, борец-правдолюб, восхищавший и сам – множество дам на ответные шаги.

– Слушайте, Артём… – слышится после «шагов командора»… Это Алексей Иванович незаметно подобрался к моей мастерской, расположенной в хранении. Встал за спиной, заводит “спич” (`разговор-монолог` часа на полтора: это мне вроде приёмника – в одну программу, типа «Маяк»). Ну а потом затягивает своё, х……… (украинское). Я мычу вслед. Он останавливает меня: «А спойте, Артём, мне что-нибудь армянское. Вот у меня был друг… Так я к нему ездил – в Ереван – большо-о-о-о-ой любитель… А вы?» «И я, и я, и я того же мнения», – смеюсь! «Я вас люблю, Артём. И Витю люблю. И Олю. Вы все хорошие, молодые…» «Какие мы молодые? Мне через пару лет `пятьдесят`». «А выглядите – совсем мальчишка… Я вас люблю, Артём. Не уходите с музея. Надо остаться – вы настоящий музейщик. И Витя (священник Виктор Григоренко, реставратор `по дереву` – А.К.), и Оля (Ольга Петрова, старший научный сотрудник лесопаркового отдела – А.К.), и Лена (Елена Гадаева, старший научный сотрудник экспозиционного отдела – А.К.), и Варя (Варвара Шахова – хранитель мемориальной коллекции живописи и керамики – А.К.), и Наташа (Наталья Малашина –  хранитель мебели и произведений декоративно прикладного искусства – А.К.), и Вера Мороз, и Елена Павловна, и Елена Николаева… – да все! все! Я вас всех очень! очень! люблю! и ценю». «Спасибо, спасибо, Алексей Иванович, вы же знаете, что это – взаимно!» «Да! знаю…» – за моей спиной шаги «командора» тают… тают… – `отпустило`…

Все уволены. Десятки тех, кого мы знаем, и десятки тех, кого мы не знаем, и десятки тех, кто пришли уже после нас. И это кадровая музейная политика?

Целая колония (9 человек) «абрамцевских» переселилась в Мураново. Вера Кондратьева – стала Главным хранителем Муранова. Варя – заведует отделом в Музее архитектуры в Москве, Елена Николаевна – в Сергиевом Посаде. Вокруг каждого – круг своих, «абрамцевских». Мы с отцом Виктором `сработали` Музей священника Александра Меня, встал церковный комплекс на месте гибели//убийства этого великого пастыря ХХ-го века, отец Виктор – настоятель храма... Я – ``рулю`` `своё`!..  – Да где бы ни были разогнанные Швыдким-Колупаевой-Пентковским – мы – «абрамцевские», а это, – как выяснилось, – хорошая школа! братство!! – НАВСЕГДА!   

Кто может работать без мастерской – прямо в хранении, между стеллажей, занятых живописью и графикой в рамах, без рабочего места, без света достаточного, без проветривания, зачастую, без тепла и электричества, с опечатанными (от холода) окнами, заклеенными бумажными полосками ещё советских времён. Кто может работать там, где мрут все даже мухи. Да ещё и под самые, ~~ !вылизанные! ~~ анекдоты, вперемежку с рассуждениями о судьбах художников, запевными звучными украинскими (х……….) песнями? – Я могу – Артём Киракосов, да ещё и выслушивая укоры, что не знаю никаких «родных» слов, никаких «родных» языков, никаких песен на этих родных языках не пою, но, шуточкам на нём (языке) улыбаюсь. Понимаю. ( – Алексей Иванович знает интересующий его пласт шуток и на этом – `моём` языке.) Понимаю. И Алексея Ивановича и юмор. Люблю. И юмор. И Алексея Ивановича.

– Увези ты его (побыстрее), Артём. Только обратно не привози… – говорит мне “старшая”…
– Если будете хорошо себя вести, – издеваюсь я над пожилыми (смотрительницами).

Почему не забрали у нас коллекцию живописи ХХ-го века, после того, как она выставлялась в Академии художеств у Церетели, на которую `положил глаз` и он сам (Цере….).

– А он меня очень-очень уважает, – отвечает Алексей Иванович на этот не риторический совсем вопрос, – мы с ним, как вот с вами, Артём, вместе в туалете ( – и он показывает мне – как они с `ним` стояли ||c Церетели||)… и он мне… всё… сказал… уважает очень. Зураб… Он – неплохой мужик, знаете, Артём…

Дальше – по кругу – вы знаете уже. `Ап` чём, собственно, “спич”. 

Я писал об этом уже.

Ясно: о ….. (о женщинах, о музах, а о чём, – по Вашему, – может беседовать искусствовед с художником?)

 Алексей Иванович (сколько мог) ехал на мои выставки. Собирал буклеты, восхищался, рассказывал всем. Мы дружили. И дружим. Только, после полного разгрома-разгона всего состава работников нашего музея `Моховой-Пентковским-Колупаевой-Швыдким`, мы видимся редко, а, вернее, не видимся (и вовсе). Не перезваниваемся. Как там Алексей Иванович? – человек, которому благодарны многие поколения зрителей за коллекцию, – его коллекцию, – собранную его талантом, его трудом, его интуицией, его обаянием, его руками.

Алексей Иванович КУНШЕНКО…

Уходит `старое` поколение музейщиков советской `старой` `закалки`, создавшее после Войны (Великой Отечественной, а, какую войну мы ещё называли «Войной»?) музеи, как славу родины, и культуру – как национальную идею. Другой не надо – ни идеи национальной, ни славы национальной.

Ни моя, ни его работы не попали в собрание, которому мы служили. Его – понятно почему. Моя – плакат, заказанный к Юбилею музея (я заканчивал Институт, как ``плакатист``), – был выброшен на помойку (в неизвестном направлении) вместе с другими вещами, инструментами, оборудованием, произведениями реставратора `по бумаге` и `книгам` Веры Мороз из её реставрационной мастерской в мамонтовских постройках начала века, где тогда располагались по соседству многие наши служебные помещения (`офисы` – нынче), `опричниками` Пентковского при `зачистке` помещения от не посещающего работу сотрудника. (За такую зарплату и при таком отношении лишь мухи посещали это помещение.) Других предложений не было.

– Пока я здесь, музей будет покупать только Васнецова (Андрея Владимировича – прямого потомка того Васнецова, тех Васнецовых – Виктора и Аполинария), – сказала мне Маша (Андронова) – новый советник директора и «специалист», после того, как я предложил посмотреть и подумать, что бы можно купить.

– Нельзя.

Закупки идут…
Выставки идут.
В том числе – Андронова и Егоршиной – родителей Маши. Организатор – «музей-заповедник  `Абрамцево`».

Так нельзя, ребята. Я понимаю, что это – “классика” – такое использование служебного положения. Нет, так нельзя, ребята. Нет. Я понимаю, что над страной вот-вот взойдут то ли Звезда, то ли Свастика, то ли Двуглавый Орёл, то ли Зелёный Полумесяц; не поделивши пространство всхода, которые они погрузят в кровавое месиво несчастных обитателей cих рек, лугов, полей, гор, деревень и градов, но, всё равно, для искусства (и для коллекций) – это – всё равно!

Так нельзя! Так нельзя! – господа… – господа…

Да и закупки Васнецова, которого Алексей Иванович считал хорошим художником, превысили даже неприличные количества. Позор! Васнецову – в первую очередь! Да и всей этой «академической» братве, обладателям посёлка дач на горе напротив музея. Устроились. Неплохо.   

– Вы – настоящий музейщик, Артём! Я рад вас видеть! – вспоминаю я Алексея Ивановича, его труд, его бесконечное хозяйство: экспозиционные стенды, холсты, которыми он их обтягивал, стёкла, картоны, паспарту, рамки, обкладки, клеи-бумаги-лаки-растворители-инструмент. А ведь это жуткий, тяжёлый, квалифицированный труд, работа, которую Алексей Иванович проделывал сам, привлекая к работам всю семью – в обязательном порядке, как послушание, служение. Знаю по себе – занимался и занимаюсь всю жизнь этим – дело трудное, на износ – монтаж выставок, делание экспозиции. Это достойно – преклонения. Это не отметил никто. Никто не знает, насколько это хлопотно, кропотливо, ответственно перед художниками-авторами, прессой, телевидением, любителями, поклонниками творчества, публики, случайными посетителями. Экспозиция – режиссура пьесы под названием пластические и изобразительные искусства: скульптура, живопись, графика. 

– Вы – настоящий музейщик, Алексей Иванович! – вот написал, наконец, ответ вам, спустя год, как мы не видимся, не виделись, не слышались, не переговаривались.

И теперь, благодаря Динке (Абиловой, главному бухгалтеру, с «ПРОЗА.РУ»), я уже знаю некоторые слова некоторых языков, которые (с натяжкой), можно назвать `родными` (я ведь `дитя` московских проспектов):
«Шат шнора галем», Алексей Иванович! (Так, Дин? – это звучит примерно?..)
Спеть, правда, ещё не могу…
Простите за резкость, за тон, за акценты, но вы – поймёте. Вы всегда поддерживали меня, нас, тогда ещё совсем молодых музейщиков, наших общих друзей, моих друзей, когда зажравшееся и спившееся начальство начинало с бодуна свои “сокращения штатов и режим строгой экономии средств”, всегда интересовались всем новым, поддерживали всё новое… Как музейщик и художник! И ещё вам благодарен за Кибирова, Тимура. Тогда, – у него был неважный период, – и в залах ваших мы сделали его `творческий вечер` – чтение… Для Тимура это ничто. Но мы больше(го) не могли! И…

Большего мы не могли. Не смогли, Алексей Иванович.

И Вы – настоящий, настоящий, настоящий, настоящий музейщик, Алексей Иванович.

Вот – Алексей Иванович – мы и признались друг другу…

Наша родина, наш музей, музей-заповедник @АБРАМЦЕВО@ достоин лучшего, Алексей Иванович. И мы, похоже, сделать для этого можем всё меньше, мой дорогой, мой дорогой друг, компаньон, приятель страстный: болезни подступающие страшнее и #ЗВЕЗДЫ# , и #СВАСТИКИ# , и #ПОЛУМЕСЯЦА# , и #ОРЛА# , которых мы все херили и жили дальше, обслуживая и улучшая коллекцию, собирая НОВОЕ…

– Где ты, мой друг? Друг ты мой, КУНШЕНКО Алексей Иванович – настоящий… настоящий (~``полковник``~ , как поёт одна из зычных наших певичек)… тяжело больной… тяжело больной… отстранённый от дел – музейщик?

НАСТЯЩИЙ!

НАСТОЯЩИЙ МУЗЕЙЩИК!

КУНШЕНКО Алексей Иванович?



**** После многих разговоров о…
**** Ночи с 23-го марта на 10-ое апреля 2008-го года



16 \\ 17              МЫ – БОЛЬНЫЕ «ПРОЗА.РУ»
после обнаружения некоторой степени зависимости от любимого Интернетсайта, открыто и ярко (во мне) проявившейся зимою  2007 // 2008  года


А, между тем, ПРОЗА.РУ остаётся местом настоящего творческого общения, местом первого, почти мгновенного, показа творчества своим коллегам, друзьям, читателям. Именно здесь встретишь близких себе.

Мы – больные `ПРОЗА.РУ`, приходим домой, не снимая обувь, не раздеваясь, не заходя в… , включаем…

Пока набирается этот бесконечный «WINDOWS.xp», успеваешь раздеться, снять обувь, заглянуть в… , поставить еду…

``Рецки``?.. кто? опять?.. Ответить!..

Дальше – до разлучения с компьютером – то же… Чтение, ответы, общение, письма…

Истинный демократизм. Доступность. Отсутствие (художественной!) цензуры, мгновенный выход к (миллионной) аудитории – на равных – у всех по «странице». Всё на равных. Как ни крути, а не подделаешь ни рейтинг, ни популярность, ни душевность, ни талант, ни мастерство, ни ум, ни интеллект, ни любовь читателей, ни восхищение коллег.

`ПРОЗА.РУ` остаётся самым интересным сайтом-сообществом в русскоязычном общении. Даже ``родственник`` `ПРОЗА.РУ` – `СТИХИ.РУ` – не так... не то… не те… Оттого-то, вероятно, многие поэты – на `ПРОЗЕ`…

Не знаю, есть ли браки (`женитьбы`) на `ПРОЗА.РУ`? (Думаю, если нет, то должны вскорости появиться.) Но то, что завязывается что-то близкое к тому, –  ч  у в с т в у ю …

Бесконечный флирт не уничтожает заочности серьезных отношений. Действительно, магия слов и того, что в них, `топит`, плавит сердце – от `сухости`.

И – бесконечные признания в любви, уверения в дружбе, восхищения… Кто может запретить или сподвигнуть их, авторов, читателей, любить друг друга? творчество друг друга?

И что возможно подделать – искренность? близость?

Средства электронной информации набирают обороты. Набирает силу и электронная, экранная литература. Молодые люди всё чаще живут, не отрываясь от чтения на маленьких карманных мониторах. Это теперь заметно повсюду. Не подмечал я читающих карманные компьютеры лишь в самых неудобных, неприличных местах.

Не `член` `ничего`, `никого` – по сути – `никем` пришёл, `никем` уйду, не хочу быть `членом` ни одного “СОЮЗА”. Ни один *лейбл* пусть не украшает моё Имя, мою Фамилию – Их достаточно. А вот – ИнтернетСообщество – моё. Мне нравится быть одним из – равных себе – пятидесяти тысяч авторов, которым даны равные права, равные возможности, равные перспективы, равное положение, неравное дарование, неравное усердие, неравная любовь. Люди разных полов, возрастов, происхождения, образования, гражданства, достатка – одинаково – по всему миру выходят к зрителю. – А ведь здорово это?

Слова? – Плоть! – Этой Жизни!

Слова? – Ими вершится мир.

Слова? – нет, не `ПРОЗА…`, `СТИХИ…` – нет! –

Слова? – будет так, как напишем мы, жители, обитатели, писатели, читатели `ПРОЗА.РУ`.

«В России поэт больше, чем поэт». – Кто только не брался опровергать это… Особенно, в последнее время. Лишь ленивый – не брался. А, между тем, человек, не верящий в то, что СЛОВО – РЫЧАГ, которым вращается ЗЕМЛЯ-ПЛАНЕТА, лучше бы помолчал совсем. Писатель ищет точку опоры, как тот знаменитый физик, собиравшийся сдвинуть Землю с места. (И обещавший это сделать, если найдёт её, «точку опоры», @``точку отсчёта``@.) Бог наш – Бог-Слово – ХРИСТОС! ЛОГОС! Слово – великая сила, Словом сотворён мир, Словом приходит ПРАВДА, Словом – остаётся – с нами, между…

Сама СВОБОДА! Сама ВОЗМОЖНОСТЬ! Сама СИЛА! Сама ВОЛЯ! – выражаться открыто, бесцензурно – полностью! – окрыляет!

Со временем ``ПРОЗА`` наберёт и технического оснащения – научатся делать то, что Автор в «word»-е: `правый край`, `центровки`, `выделения`, `наклон`, `подчёркивания`, `цвет`, `жирность`, `рамки`, остальное. Со временем придёт и сложность оформления… подобная другим красивым литературным и изобразительным сайтам.

Я благодарен всем, кто писал мне.

И я встретил талантливых, глубоких и добрых людей. И дай им Бог здоровья! сил! мужества! воли! – шагнуть из нашего электронного братства – в мир другой (для тех, кто хочет, созрел, готов), мир «бумаги», мир `бумажный`, мир литературы (как считается) серьёзной, – к тиражам, к гонорарам, к беседам с издателями, к разборкам с критиками, с редакциями, с журналистами, коллегами, назойливыми поклонниками. Мир, без которого, – увы, – не обойтись – мир, считающийся «профессиональной» литературой.

А я – не член ничего, никого не раб, не прихлебатель, ни единого `лейбла` в мире не патриот, проживающий жизнь в свободе, любви, веселии, дружбе, служении, искусстве, буду искать (и дальше), возвеличив лишь свободу создавать, – равных, возмечтав о старом, истрёпанном, не воплощённом, но ждущем того, лозунге: «СВОБОДА! РАВЕНСТВО! БРАТСТВО!»

Ни художники, ни музыканты, ни поэты, ни фотографы, ни кинематографисты, ни театральщики, ни иные не создали такого насыщенного ``поля`` творческой живой энергетики, как писатели, прозаики. А так и должно было бы быть. По свойствам ума, интеллекта, серьёзности вопросов поставленных здесь, – и должны были бы собраться самые интересные, думающие, талантливые. Кто может сравниться с вершителями судеб мира через слова? Словом – сотворён мир! Словом он дышит и живёт! Господи, а ведь и не без нашего участия, а, Господи? – жителей, обитателей, читателей и писателей этого прекрасного, замечательного любимого всеми нами, – родины нашей, – сайта  `ПРОЗА.РУ`.
 

**** После общения на `сайте`
**** Ночи зимы 2007-го  --  2008-го года



17 \\ 17              НА ГРАНИ ВЕСНЫ!
после прочтения стихов Дины, Дины Абиловой «В каждой секунде всего лишь половинка вдоха...» 29 февраля 2008 года 


Можно ли прожить без Дины, без искусства Дины, хоть день? Можно ли провести хоть ночь без стихов этих, воздуха полных, любви полных, звёзд полных, души полных? А можно ли дышать, дышать не воздухом этим, стихов Её воздухом?
Как земной океан, пратоСфера, как земная твердь ещё до создания – Её творенья. Она – шаман, что колдует словами, словами-смыслами. Кто поймёт язык Её? Это язык – на котором творилась природа, творились чудеса, живой язык весны. Весна – Она предтеча её. Весна – как ПреРождение. Весна – как ДоРождение. Весна – как СамоРождение.
Сердце Её открыто – не только весне, что грядёт ежегодно. Сердце Её открыто всему, что по сути – весна! весна! весна! Дина – солнечная богиня. Дина – богиня небес. Дина – древняя воительница снов. Дина – сплетает узоры. Дина – вяжет Свои ковры, где нити – Её вязи речей. Дина – в руках Её – ключи моих откровений. Дина – моя планета, планета счастья. Дина – комета, падающая мимо! мимо!
ПраЖенщина! ПраМать! ПраЗемля! ПраНебо! ПраЛето! ПраВесна! Пра…
Проходят дни… дни, в которых Дина, Её стихи, Её сны! Её видения.
Невозможно сомкнуть веки и не видеть это чудо колдовства – узорочье Её облачений.
Стихи – то, что Она – Сама. Стихи – то, что в Ней, из Неё. Стихи – то, что Она родила, воплотила в мир. Стихи – то, что содержится, чем наполняется этот сосуд, из горла которого не напиться, нет, не напиться досыта, нет, никогда, досыта, нет. Стихи то, чем Она дарит вокруг, что бросает, не считая, не считаясь. Стихи – это то, из чего сердце Её, Поэтессы сердце, Шаманши сердце, Богини сердце, Кометы сердце. Это не буквы, нет, это не слова, нет, это не речь, нет. Это то, что ты видишь, вглядываясь в поднебесье. Или вглядываясь в ткани пустынь, обесцвеченных искрами жара. Или вглядываясь в всё то, что держит и содержит Она умом и мыслью в печали своей. Оазисы? Ткани земли, ткани воды, ткани воздуха, ткани духа. Миниатюры истёртых влюблёнными драгоценнейших свитков о древней любви. И рисунок, всегда содержащий слёзы, слёзы и полдник надежды, где мы будем иными и будем любимы. Это знание, что Она – на губах молящихся о Ней вседневно, всечасно, всемгновенно.
Кому предназначено сделать Диву счастливой? Тару найти для неба? Ящик для моря? Упаковку для облака? Жить и дышать! Жить и дышать! Она растёт, как водопад из холодных неприступностей высоты – Дина. Наивен – считающий себя достойным Её посвящений. Безыскусен, думающий о Ней. Спятивший – пытающийся сказать Ей что-то о чём-то…
То, что выше любви – дано Ей – это призвание. Дарование, как призывание. Призвание, как дарование. И признание – как знание. И знание – как призвание. И дарование – как признание. И – всемирность, как знак избранности, избранности.
В простой девчонке – смысл смыслов. Смысл происходящего открывается лишь устами Дивы – Дины. Ключи жизни – у древней, ``что-кому`` поклонялись с рожденья земли. Всякая женщина – Слово, Которым сотворён Свет, по Которому живёт и воздыхает Мир. Дина – прародительница. Дина – творец, в созерцании которой – мы все! Кто хочет приручить Луну? Кометы? Падающие лучи? Кто хочет наглядеться на зарю? Кто хочет заключить в слитки закат? Кто хочет накинуть уздечку на рассвет? Когда солнце встаёт – об этом знают даже слепые. Тщетны попытки – не видеть то, чем залита вселенная. Солнце!
Будто печально всё, что сластит Она? Но, – обманчиво это лето. Даже зимы Её – весною раскалённой распахнуты! Неодиночество Её – в том, что Ей принадлежат многие. Многие. И выбор Её – они все! Они все! – вплетены в доли, составляющие священные тексты. Книги книг – пишет Дива, надеясь переписать Бога, переписать пророков. Она – апостол любви. Она – полёт, что уже начался… Покорители и воздыхатели… Как наивны те, кто думает, что водопад падает в чьи-то объятья! Как наивны те, кто думает, что звёздам нужна подсветка. Что художнику нужны переводы. Ткань, что расстелила перед Собою Дива – ночь! Ночь! Ночь – из которой вырастут поверья и сплетенья. Она пишет – нет, не языками – Её язык – взгляд. Её язык – простые янтарные краски. Её холст – наши души, что не отпустит Она уже никогда. Дина – охотница вечная, как Диана – лучница лучшая, дикая. Лучница стройная. Лучница храбрая. Артемида. Богиня охоты. На наши души. Охота Её удалась. От меня не осталось и точки. Дина // Диана // Артемида. Имя, напоминающее мне меня. Стрелы Ёё таланта – ужалили. Нет, не подберёт ни одна нация, ни одна народность Ёё себе – Она будет звучать на всех языках мира, на всех праязыках, на всех диалектах, всех наречьях всех племён – так, будто писалось это на самих этих языках, наречьях, диалектах. Так, как будто это всё было написано так давно, ещё предками их, до истории этих и тех войн, и составляет основу основ – свод всех предревних напевов. Дина – голос, вплетённый, как озноб, в мышцы.
Печаль… Обманчива… Это великая богиня. Дина. И Она пришла петь, спеть. Голос Её слышен и вкруг Земли, планеты. Земная любовь? Счастье семейное? Здешнее? – не смешите!.. – Ни один путник влюблённый ушёл вслед Ёё следам, уводящим от дома…  От дома его, где умирали плачем оставленные дети, жёны, дела, работа…   
Эта печаль не велика, нет. Её лето так близко, что огонь Её – уже жжёт… жжёт… жжёт…   
Весна. На грани этой жизни и не жизни – Её печаль, Её глаза, Её плачи. Дина! Дина! Можно звать бесконечно – отзовутся океаны, города, выси, склоны, души; Дина, можно ли прожить без Тебя эти несколько часов, что – до весны? Сегодня… остались…
Дина! Дина? Весна! Весна? – это Твой день, Дина, Твоя любовь, Дина.
Эта грань – в сердце Твоём, объявшем мир. Дина – Ты властительница воинов влюблённых и поэтов влюблённых. Дервишей духа! Духа весны! Что грядёт! Дина – волшебство. Волшебство! Весна! сама… идущая следом снегу и холоду. Идущая несмотря ни на что. Тепла! Тепла зовут листья. Почки набухшие к цветенью – Дину!
И лишь песни ветров – вслед спин – ушедших искать Ёё, Дину, следами Её идущих поэтов-дервишей, суфиев – любовников этой весны! Весны-Дины! И один из них… Блуждающий кистью безмерно – по просторам чистого поля раскалённого белым грунтом холста – я, влюблённый в зелень пробуждения, как в ток и кровь – творчества, как жизни, жизни, как творчества.
Мы не сумасшедшие – мы дети.
Весна. А мы её дети. 
Весна – это Дина! Дина! Абилова.
Дина – весна – изначально. Дина – ещё до весны – была Ты – её образом и предтечей – весною, Дина. Весна. Весна! Весна…
Дина! Дина! Абилова! Весна весны пришла ко мне… Весны весна говорит со мною… Весна весны снится мне… Артёму… Киракосову…
Весна – Дина! Дина! Абилова!
Любовь.         
 



**** После многих и многих, многих и многих, многих и многих  прочтений Её Стихов 
**** Ночи с 29-го февраля на 3-ое марта  2008-го года




**** Артём Киракосов: зима 2007 ~ ~ 2008 зима
**** Жизнь-Сборник ``«О ДРУГОМ И ДРУГИХ» семнадцать мгновений зимы`` открывается и закрывается строками о стихах Дины-Дивы



53          *          ЛЮБВИ ФРАГМЕНТ

10.11.2007 – 15.11.2007
15.11.2007 – 30.05.2012

<…> Люблю! <…>

Исписал этим все тетради Тебе, Родная.
Готов повторять и повторять Тебе это – день и ночь, день и ночь, день и ночь.
Ты моложе меня вдвое, ещё…
Небо!.. Небо над Тобою…
Слова? – бессильны.
Любовь? – это молитвы мои – за Тебя просто.
Они принимаются Богом, как должное.
За тебя!
 
<…> Люблю! <…>




54 * Артём Киракосов

О ДРУГОМ И ДРУГИХ

семнадцать мгновений весны





1 \\ 17              ВЫСОТА СНЕГОВ ВЕРШИНЫ
 О Лазаре Гадаеве


Велик мастер, с годами не теряющий формы, поднимающийся  медленно и методично, к высотам своих вершин. – Вершин духа! И мастерства! – Таков Лазарь. Лазарь Гадаев, современный скульптор, выставка последних работ которого открывается 13-го марта в самом старом действующим клубе Москвы – АРТ`ЭРИИ (``Пространстве Искусства``). На кирпичных стенах трёхсотлетней давности мы увидим новые творения автора – большие бронзовые рельефы «КРЕСТНЫЙ ПУТЬ» – 14 символических остановок, которые совершают молящиеся (католической традиции) вечером в пятницу, символически проходя Последний Путь на Голгофу с несущим Свой Крест Христом – своим Спасителем.
Велик Лазарь, проходящий свой творческий, человеческий, духовный путь достойно, с честью. Творения мастера, по мере течения лет, с каждым часом отдаления их от времени создания обретают в наших глазах всё большую весомость и значимость, открываются глубиною на фоне того, что происходит `за окном`. Художник – это свой внутренний мир. Лазарь создал его – он огромен, необъятен. Это и наивность, и лирика, и ирония, и трагизм, и одиночество, и общность с соплеменниками, и сценки сельского быта, не отпускающего мастера никогда, детские впечатления и раздумья – темы вечных бесед мастера в пластике наедине с воспоминаниями.
Всё больше мне кажется, что такого разнообразия я не встречаю у современных мастеров скульптуры, даже таких, о которых Лазарь говорит, как о повлиявших на его творческое становление: Марино Марини, Деспио, Сосланбек Едзиев, Мур, Джакометти. Нет – всё больше думаю я о том, что слово «талант», настоящий талант, приложимо к таким, как Лазарь, Лазарь Гадаев. Всё больше на ум приходят Роден и Микеланджело – по объёму сделанного, масштабу, дарованию, разнообразию поисков, порыву страсти к творчеству, любви к тому, что производишь, делаешь. Гений этих мастеров – отзвук, отблеск на Лазаре.
Тысячи и тысячи молодых людей, приходящих на концерты фолк-, рок-, этно-, кантри-, джазовой, электронной и всякой иной современной музыки, так обильно, щедро проходящие в залах клуба АРТ`ЭРИА («Пространство Искусства») увидят эти прекрасные, замечательные, такие нужные нам его работы – на тему Крестного Пути Спасителя, на тему пути человека в жизни, “по жизни”, как сейчас говорят.
Мне посчастливилось видеть Лазаря с самого детства, видеть, как он работает, живёт, видеть его рядом, на домашних застольях, в бесконечных наших семейных встречах, видеть его в мастерской, – в первой, во второй, – видеть, как создаются, делаются, готовятся работы. Велика и ответственна доля, назваться его учеником. И всё чаще думаю о Провидении, наградившем меня этим даром – жизни `близко` (с ним).
Клуб несёт и ещё одну великую миссию – встречу поколений: много молодёжи, много детей, с совсем юными родителями, много людей среднего возраста, много поэтов, художников, музыкантов, писателей старшего возраста. Клуб – открытая площадка встреч, бесед, общения, разговоров, дружбы – площадка искусства и доброты.
Есть и ещё одна грань выставки: тяжело, много лет болевший художник, перенёсший не одну операцию, многократно бывший на грани жизни и смерти, хорошо `изучивший` эту границу `бытия` и `небытия` – выздоравливает, выздоравливает, поправляется, поправляется – впереди юбилей – 70 лет, и выставка (осень 2008) в Инженерном корпусе Государственной Третьяковской галереи – предельное признание, которого может добиться в нашей стране живущий художник.
Центральная скульптура экспозиции – «Воскресение Лазаря», думаю, она родилась (и имеет прямое, непосредственное отношение к Лазарю, к его чудесному воскрешению, выздоровлению) после долгих лет болезней, блужданий по больницам и `оживления` чудесного, воскресения, воскрешения. Мне посчастливилось показывать эту скульптуру длительное время в Храме Покрова Пресвятой Богородицы в Детской клинической республиканской больнице – болящим детям и их страждущим родителям, прихожанам, молящимся. Другую фигуру этой сложной композиции посчастливилось показывать в Семхозе, в музее, посвящённом Александру Меню, на выставке «ДВЕНАДЦАТЬ ХУДОЖНИКОВ» современного религиозного искусства. – И это всегда было событием в жизни чувствующего и думающего человека, любящего скульптуру.
Не человек выбирает Бога, но Бог – человека. Лазаря выбрал Бог. Чтобы создать эту вершину своего пути – выставку четырнадцати бронзовых рельефов «КРЕСТНЫЙ ПУТЬ», увенчанную в арке центральной фигурой Лазаря, воскресшего Лазаря.
Лазарь, – несмотря на то, что путь огромен, сделанное велико, значительно, великолепно, и эта вершина – выставка твоя – уникальна и, безусловно, войдёт, как целый этап, который никогда не смог бы состояться ни в одной галерее, музейных залах, выставочных пространствах с их `нейтральными`, так сказать, белыми стенами – впереди ещё много и много того, что предстоит тебе – и ты обязательно сделаешь! С воскрешением тебя! А нас всех – с выставкой! С выставкой – нас всех!

13 – 17 марта 2008-го года



 2 \\ 17              ВОДА В РЕКЕ ПРИЧАСТИЯ
 О Стихих Дины Абиловой


Нет, не отпускает Она, Эта Женщина, Эта Поэтесса.
Оторваться от Неё – нет сил – от уст, поющих любовь, поющих боль, поющих сладко, поющих хмель, поющих мёд, рану. Любовь – что кровоточит и, что источник. Что – ключ. Любовь, что держит и не даёт жить обычно.
Как слова Её превращаются в плоть? Как то, что нарисовано, как буквы, имеет силу? Как то, что не физическое – имеет власть? Как то, что не…
Тебя завлекает река…
Ты становишься потоком…
Ты ищешь вместе с Диной. Она – волшебница, не знающая Своей власти. Она – вершительница. Она – творец всего, что отложилось спустя слова. Как? Этим вопросом задаёшься. В чём? Она – лучшая. Первая любовь. Сильная и свежая. Она – та волна, что скроет… Она – посвящение самой любви. Дина? – да Она Сама – ПОЭЗИЯ!! Дина? – сладость!.. Отсутствия рифмы! Она? – божественность непредсказуемого! Она? – изыски несказанного! Она? – ветер постоянства! Она? – вдохновение работоспособности! Она? – Дитя Всех Знамён Земли! Она? – сказание о невозможности быть, жить – и не любить! Страдание? – это не Её. Она – вышитый ковёр знаний о сокровенном. Она – эмоции сока свободы отдать, ничего не прося замен.
Дина – узоры коры, доступные всем, у кого душа, а не запятые (и другие знаки этого `препинания` || препирания ||) вместо сердца. Стихи Её – дыхание, не подвластное ничьим постулатам. Стихи, что родятся, как родятся. Поэтесса – растение, дарующее свет снов. Рассвет, прекращающий споры о неглавном. Родина, что произносит твоё имя. Дина – проза, что стала недосягаемой. Дина – первая. Девочка – со сложной судьбой из Алма-Аты. (Она пишет обо всём! – Да! о чём! напишешь…) Боясь упустить миг для работы, Она рождает всё `~ на ходу ~` , зарабатывая деньги, – впрочем, как и многие из нас – тяжело! и невесело! трудно! и неприятно! Что выделяет эту Девочку из всех? Ещё и казахская верность долгу, семье, близким родственникам, жизнь посвящённая заработкам, заработки, посвящённые здоровью, образованию, лечению, содержанию… Кто из нас может похвастаться жертвенностью??? Наряду – с такой продуктивность! Наряду – с таким дыханием – любви и воли! Наряду! – с таким талантом! Наряду с – искренностью! Наряду – с красотою, изобретательностью форм изложения! Дина – выдумщица, придумщица.
Глаз художника безошибочно ищет красоту, ищет красавицу. Сердце – безошибочно ищет сердце, способное любить, способное вместить, способное отдать. И находит Дину. И находит остальных. Не скудеет Земля, Страна – талантами. Жизнь! Жизнь! – дар и требование!! – отдать, что дано!! Дина – ПРАЗДНИК!!!!
Он всегда с тобой! Как писал Поэт!
Дина – письмена любви!
Сколько ещё нам подарит эта светлая Фея Дождя?
Прежде, чем высохнет полотно Её слёз!..
Взаимность???? –
Её Любит Бог.
Зачем Ей кто-то..?
Ещё?
Мы?
Наслаждайся! Пей! Слушай! Внимай! Смотри! – перед тобой совершается ЧУДО!
Если можно войти в реку дважды, то пусть… то пусть… то пусть – это будет Дина.
Дина Абилова.

18 – 25 марта 2008-го года



 3 \\ 17              ВИНЗАВОД
 о `` центре современного искусства``, так называемом…


Уж лучше бы там был винзавод. Или хотя бы – пивной. Пивзавод. Самый плохонький. Скопище всех тех, кого не люблю. Я – мне – всю жизнь смотреть вслед обнажённым Модильяни, садам Боннара, лилиям Моне, сказкам Сарьяна, фонтанам Кузнецова, усадьбам Мусатова, складкам Терборха, отраженьям Вермеера, далям Леонардо, синему Дионисия, свету Рембрандта, Ван Эйка линиям, Моранди белому...

Не центр, не современного, не искусства. Вы – кругом замкнувшие ``официоз``, ``новейшими течениями в искусстве`` в `Русском` и `Третьяковке`. Бесславно дополнившие и естественно продлившие соцреализм. Скопище `галерей` и `художников`, среди которых, быть может, есть и неплохие, может быть, и хорошие, которых я ненавижу! ненавижу!

`Фотобиеннале` – из дешёвых распечатков на плохом принтере – все в точках, грубых пикселях. Может быть, где-то есть и – ничего…

Я ни за что бы не попал сюда, если бы не просьба Иры Затуловской снять её выставку (в галерее ``ПРОУН``).

Но я не жалею. Само место – замечательное. Я люблю разбой! разбред! Раздолбанность! Бессмысленность! – это наша жизнь раздолбанная, бессмысленная, адская, несуразная, неказистая. Вокруг так много всего такого, дурацкого. И ещё делать это в своих мыслях, добавляя… (?)

То, что не успели `облагородить` своими евроремонтами якобы еврогалереи, ещё достойно моей камеры: униженность, зачумлённость, безвкусица, грязь! – душевная и настоящая. Понос вместо живописи. Редкие пиксели вместо фото. Паралон вместо скульптуры. Надоело отвечать, кого я люблю из ``современного…``, – себя! Для разнообразия!

Замыкаясь и сливаясь со скульптурами, графиками, полотнами известных монстров СоцАкадемизма шествует молодёжь! – попавшая в `светлый` круг ``крутых``. Бедный «Русский»! Бедная «Третьяковка»!

##ВИНЗАВОД## льёт хмель. Много совсем ещё юных, не тех, не таких, кто учится у меня. Хотя и я встречаю учеников своих, удивлённо смотрящих на то, что делаю я…

– Вы фотографируете?
– Да, и ещё прозу пишу! И стихи!
– Где можно посмотреть?
– Да везде: на ~`Майле`~, на ~`Яндексе`~ .
– А какой сайт?
– Нажмите просто: «Артём Киракосов», – там выползет…

– Не хочу, чтобы я была с этой голой бабой! Меня, пожалуйста, там не надо! Договорились? Ладно? – говорит мне Ира, когда я показываю сотруднице галереи свою страницу, серию «Домики».
– Так это реклама, она может быть и другой, – отвечаю.
– Ну будет другая баба…
– Это место… Здесь может любой выкладывать всё, что хочет! – добавляет девушка из галереи, сидящая за монитором компьютера.
– А тебя не смущает соседство с этой бабой?..
Не отвечаю я: меня смущает пребывание вообще вот здесь.
(Я – демократ! люблю – для ВСЕХ! На ~`Майле`~, на ~`Яндексе`~ для меня.)
– А ты не участвуешь в ``фотобиенале``.
– Нет.
Омерзение, связанное с так называемым #современным искусством#, после которого у меня наступает трёхдневное настоящее расстройство желудка, удерживает меня надолго и вдали от тех мест, где я могу его повидать. Будь оно – трижды спущено в уни… (вполне цивилизованное слово и действие).

Вы, столпившиеся у кормушки грантов и премий, званий и положений, гонораров и льгот! Я приветствую! – безвестных! Без вести пропавших! В истории искусств! Неизвестных, скромных, так и сделавших ни имени себе, ни минимальных удобств, ни просто даже местечка среди ``великих`` и славных, ``зубастых``. Не надо имён, названий, званий – все знают их. Чтобы не ссориться. Дело в том, что мы общаемся, можно сказать, и дружим. Не надо слов. Я больше не пойду туда. Меня это раздражает!.. По #делу#, может быть?

Прощай, ВИНЗАВОД!
Спасибо, Ира.

21 – 25 марта 2008-го года



 4 \\ 17           95,2 FM   
о новой радиостанции ``РОКРАДИО``

Хорошо засыпать и просыпаться под Deep Purple. «Музыка, ставшая классикой», – так говорят в `заставках`. The Doors, The Rolling Stones, бессмертные Slade, Dire Straits и Mark Knopfler, Freddie Mercury и Queen, Lennon, Suzi Quatro, великие Janis Joplin и Jimi Hendrix…
Я знаю – это кончится скоро. Появится реклама, новости, попса, идущая вслед за этим. Но начало… Первые дни крутили только рок, даже ночами, без объявления исполнителей и названий, комментариев. Для меня это не очень… – я узнавал не всё. Но, явно, человек со вкусом создавал программы. Выбрал мелодичные, лучшие вещи.
Led Zeppelin, Elvis Presley, Creedence Clearwater Revival, Grand Funk Railroad, Animals, The Byrds, Joe Cocker, Lou Reed, Black Sabbath и Ozzy Osbourne, Tom Petty & the Heartbreakers, Van Morrison, Santana, даже Dylan-a крутили – шедевры – «Like A Rolling Stone», «Knockin` On Heaven`s Door». Кажется счастье?
Просыпаться под рифы Page-a, Blackmore-a, высокий вокал Pete-a Townshend-a, Plant-a, Orbison-a. Rock – это музыка движения, музыка без стиля, музыка действия, музыка жизни. Rock – музыка молодости, музыка счастья, музыка протеста и любви. Против насилия и затхлости, против серости и однообразия, зашоренности и порабощённости. Свобода. Да и от рабства слепого стилей.
Рок – бушующая пена. Сметающая… Рок – падающие на человечество звёзды-метеориты. Камни катящиеся – rolling stones. “Перекати-поле” \\«Like A Rolling Stone»// (Боба Дилана, знаменитая вещь, сыгранная /~ *``live``*``electric``* ~/ в 65-ом на фолк-фестивале в Ньюпорте, и это стало началом, началом ROCK – эры “электрики”…). Рок – ранняя смерть молодых, не сказавших и… Пульс, бьющий всегда через край.
Nazareth, Uriah Heep, Bruce Springsteen…
Не объявляют… и я не узнаю многие группы. А многое открываю, – как шедевры, – заново! Всё больше убеждаюсь, что это – море, что унесёт и меня. Пережившие Битлс, мы родились на тяжёлых аккордах «Хей Джю», обработки Хендрикса, тяжёлой обработке… Рок – музыка бессмертия. Рок – музыка бессмертных: Джона (Леннона), Роя (Орбисона), Элвиса (Пресли), Джорджа (Харрисона), Фредди (Меркьюри). Музыка будущего…
Шедевры заставляют дышать иначе! Это весенний лес! Выпускающий почки, сок, листья, зелень. Не всякая музыка держится пятьдесят лет. Рок будет петь и дальше, дольше. А с ним, с его волнами, мы. Сколько лет из радио нёсся один «формат»: вместо Дилана – Билан. Вместо Боба – Дима. Розовый и голубой понос. Я знаю, что и это – нажива, что скоро `хорошие дяди` придут и купят. Всё. Всё, что… И, даже то, что нельзя…
Музыка не продаётся. Та, что звучит на радиостанции ``РОКРАДИО``. Она была написана для бессмертия, для души, что живёт и не собирается это закруглять. Музыка, под которую нельзя не… Музыка, где нет фальшивых нот, где все голоса – ``хорошие``, музыка – СЕРДЦА, музыка, без которой нельзя жить. Как я выживу день – без голоса, аккордов этого… Это кровь, бегущая… Это ток, по проводам… Это не музыка, нет, это наш воздух, вдыхаемый поколеньем… Не страшно и… Под «Пока Я Люблю Тебя», «Лестница В Небo», «Молящийся Человек», «Солдаты Фортуны». `Белый Блюз` Пёпл и Цеппелинов. Рок, открывший возможность петь тем, у кого вместо оперного голоса – сердце! пело, запело сердце! Когда я сдохну, включите «Happy Xmas (War Is Over)» Джона. Джон у нас один. «Give Peace A Chance», «Power To The People» – власть народу! – дайте миру шанс! – знакомое что-то?..            
А чего я не могу делать под эту музыку? – где David Bowie, Elton John, Nick Cave, Erik Clapton, Ian Gillan? – писать? рисовать? работать? читать? спать? есть? смеяться? рыдать? молчать? рождаться? жить? умирать?..
Кто не знает: «Highway Star», «Fireball», «Burn», «Mary Long», «Speed King», «Smoke On The Water», «Child In Time»?..
«Стиль, ставший классикой, музыка, ставшая легендой», – так звучит с динамиков между песнями – заставки. T***REX, Dire Straits, Led Zeppelin, Status Quo, Shocking Blue, Grand Funk Railroad, Monkeys, Kinks, Paul Simon & Art Garfunkel, Joan Baez… Лучшая музыка! Легендарная! Волшебная! И я не могу не слушать. Я сплю и ем под… Я ложусь с… Я просыпаюсь с…
«Imagine», «Yesterday», «Love», «Let It Be» – пусть так будет всегда.
ПУСТЬ ТАК БУДЕТ.
ПУСТЬ БУДЕТ.
ПУСТЬ ТАК.
БУДЕТ.
ТАК.
Всегда! Всегда! Всегда! Всегда! Всегда!
Let It Be!! Let It Be!! Let It Be!! Let It Be!!
Музыка, которую я услышал ещё ребёнком, музыка, под которую я буду закрывать глаза – НАВСЕГДА!! навсегда! навсегда!!
Я решил.
            
25 – 30 марта 2008-го года



 5 \\ 17           ИРИСЫ ДЛЯ ВАН ГОГА 
 О Художественном Посвящении

155 лет Ван Гогу. Художники, считающие себя наследниками Его Искусства, собрались в `круг`. Акция-посвящение задумана и организована Ниной Кибрик, художником, художественным директором Клуба АРТ`ЭРИА, арт-ассоциацией АРТ`ЭРИА. Выставка на стенах Клуба: Аарон Бух, Феликс Бух, Лазарь Гадаев, Ирина Затуловская, Нина Кибрик, Анатолий Дашкеев, Анна Замула, Владимир Ратнер, Маша Милосская, Инна Энтина, Артём Киракосов… Многие ещё, – художники, – чьи работы я вижу впервые. Огромная мозаика – `перефраз` автопортрета Винсента в стекле. Факсимильная французская репродукция с работы Художника – хижины с красными крышами, голубым небом. Инсталляции: ботинки наши – `по Ван Гогу`. Альбомы, сувениры, тетради, сумки, кружки, полотнища… изображающие фрагменты Картин Мастера. Ван Гог мечтал об этом – вырваться из  / с полотен! Войти в ЖИЗНЬ! Жизнь! Свершилось! 
Ван Гог – сорвавший с себя кожу будней и показавший сердце, пламенеющее, как огнь. Как кипарис. Раскроивший привычный мир сонного письма. Вслед за гением Рембрандта – своего соотечественника – из живописи сотворивший беспримерное, бессмертное горение.
Пламенеющие кипарисы с Его Картин. Обнажённо, страстно! – в небеса! Кипарисы – с Его Картин – Свечи Его Сердца! Звёзды, что ближе, чем глаза соседа. Глазастая ночь! Портрет стула! Впервые – в живописи…
Человек, не сотворивший ни семьи, ни славы, ни элементарного достатка. Всю краткую жизнь проживший на деньги брата Тео. Последние деньги, при голодании в несколько дней, отдававший за холст, (за) чистый холст. Какой из художников живёт так? Кто из нас способен так? –нет, не писать, – жить? Получив, с огромным трудом, за свои графические листы мизерные 5 франков, возвращаясь, не ев несколько дней, он отдаёт их голодной – как и он – проститутке. Из сострадания… Не надо говорить о рисовании, надо говорить о поступках, о делах.
Пугающе искренний. Человечный. Скромный, уходящий за спины друзей при вопросах о превосходстве, оценках. Бескомпромиссный. Солнечный! Ослепительно!
`Письма` Его – шедевр, необходимый к изучению всеми художниками. Я заслушивался… Это не только – Исповедь и Путеводитель по тому, как надо жить, но и учебник (блестящий учебник) по школе рисования, живописи, композиции, истории искусств. Каждому – ищущему, рисующему – поводырь – ИСПОВЕДЬ МАСТЕРА.
Ван Гог – из искусства сделавший религию, из живописи – путь – СПАСЕНИЯ. Из методики – ПРОПОВЕДЬ. Из приёмов – МОЛИТВУ. Из любви – горение, служение…
Степень выразительности – перехлестнувшая Рембрандта гений! открывшая тысячам последователей, учеников, влюблённых путь – экспрессии ДУХА! Сжёгший себя в огниве чистых, распалённых неразбавленных красок. Цвет – сделавший ПОЭЗИЕЙ! Ван Гог – сумасшедший. Кончивший жизнь так, как…
У него ничего не получилось в жизни то, что получается у обычных…
Он вырвался туда, где СВЕТ, только СВЕТ, лишь СВЕТ.
И оставил миру картины. И оставил нам письма… Что это за письма!
Юра Красков, под керосиновой лампой, – (так похожий на) один из персонажей с картины Винсента, – читал их… Можно ли слушать такое?..
На экране мы видели полную подборку работ Мастера: и шедевры, – известные полотна, – и редкие вещи, – не известные почти. А что у Него не шедевры? Смотрели много раз, по многу раз. Инна Энтина комментировала, импровизируя, отложив все домашние заготовки текста. Я давно не слышал связной и вдохновенной речи о Художнике и Его Творчестве. Инна – талант. И говорила торжественно, компетентно, свободно, совмещая литературный дар с педагогическим, риторическим, актёрским, художническим, искусствоведческим. Понимая и любя Мастера.
Существуют римейки, трибьюты, импровизации на тему, посвящения, свободные переработки, стилизации… Мы увидели прекрасную подборку таких вещей на экране. Увидели слайд-фильм с картинами Винсента и фолк-композицией Дон МакКлина «VINCENT» («Звёздная Ночь»), увидели «сон» Курасавы о Ван Гоге (фрагмент фильма).   
Дети, художники, все, кто хотел и захотел, взяли кисти и создали посвящение-фриз по картинам Мастера. Коллективное подношение. Фриз украшает ныне вход в Клуб.
Вместо билетов – ирисы! Ирисы с картин Винсента!
Голубые! Голубые! Как Ночь! Как Ночь! Как Глаза! Ирисы! С Картин Мастера!
«Едоки картофеля» – живая картина, осуществлённая всеми пришедшими на День Рождения, сто пятьдесят пятый, Мастера. «Едоки картофеля» – ожившая картина… Хлеб, картошка, красное французское вино, сахар, чай, абсент! Абсент! Тёплая картошка! – Что может быть лучше?.. (Горячая! С солью! С маслом!) В память Мастера – горящий абсент! Зажжён абсент. Как факел, как сердце, как свеча. Настоящий! Абсент! – как Свеча! Факел! Сердце!
Не расходились…
Игнат Шешугов сыграл концерт-посвящение Ван Гогу – на электрогитаре. Соло. Звучали Нейл Янг, Дэвид Боуи, Пинк Флойд, Сид Бак, Игги Поп. Что мог,  как мог… – `Фронтлидер` многих молодёжных групп.
Хорошо, что приходят пожилые, молодые, люди среднего возраста, дети, их совсем юные родители, разные… К Ван Гогу идут…
Нина показала мой `пейзаж`: куст, оранжевый, тень для влюблённых, – из цикла «СВЕТ от СВЕТА», хранящийся в Её коллекции. Я написал его, когда мне было восемнадцать! – время любви, горения! творчества! силы! – вернувшись из путешествия по Армении.
Спустя тридцать шесть лет нахождения в частной коллекции я смог получить и показать свои «Ботинки», холст, написанный мною в шестнадцатилетнем возрасте – посвящение любимому Мастеру. Картина сильно пострадала за эти годы хранения вне дома, но была очень уместна в экспозиции, на своём месте – в День Рождения Винсента.
Не исчезает ли в нас пламя, пламя любви и служения – Людям, Богу, Искусству?
Сегодня, через несколько часов, ирисы, те, что принесли Винсенту в День Его Рождения, сто пятьдесят пятый, будут торжественно преподнесены Его Картинам в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина. Цветы – к Картинам! Цветы – Картинам! Цветы – Мастеру! В Его День Рождения. Мастера… Висента… Ваг Гога…
Путь Мастера продолжается…
И…
В Его творческих детях…
            
30 марта – 5 апреля 2008-го года



 6 \\ 17           SOLO MOSAIKO 
 о первой международной выставке современных мозаик ведущих итальянc-ких и российских мастеров

Атмосфера впечатлила! Праздника! Так и сказал “затейник” всего этого – Ахметов Исмаил, автор всего этого действа, успешный итальянский предприниматель, предварив состоявшееся красивым рассказом о своём казахском детстве, давшем `ключ` к увлечению этим материалом – смальтой.
Громадный, перестроенный под выставочное помещение, заводской ангар в центре Москвы (Центр дизайна *ARTPLAY*: ул. Т.Фрунзе, д. 11, строение 34. Выставка открыта для посещения с 3-го по 7-ое апреля 2008-го года с 10:00 до 21:00.) привлекал меня, как фотографа, не меньше самих экспонентов. Думается мне, что (специально? или не специально?) оставленные узнаваемые грубые элементы нашего недавнего советского прошлого сильно обострили противоположение блестящего изыска смальты итальянских мастеров и бетонного серого ужаса, “лунного” пейзажа ангара.
Феликсу Буху и художникам его школы удалось, – с  `тяжёлыми боями`, – отстоять право выставлять свои камерные мозаичные `чудо-поэмы` на нетронутой `евроремонтом`, неоштукатуренной стене, прямо на сетке арматуры. Дался ему этот спор не легко. Лишь после ультиматума о снятии своих работ с участия, – в случае отказа художнику, – организаторы согласились. На мой взгляд, это лучший `кусок` выставки, лучшая `выставка в выставке` выдающегося современного мастера. Лирическая, пластичная, сдержанная. Феликс – поэт, свободно рассуждающий о смыслах и шутках БЫТИЯ в образах, взятых из истории Искусств и древних Текстов. Прекрасно, что его экспозиция оказалась замкнутой его единомышленниками: Александрой Фоминой, Ольгой Мунц.
Остальная часть российской части показа кажется мне слабой. Проигрышной. Здесь я вижу две тенденции – и обе провальные – заказная церковная, “подарочная”, миниатюра и заказные большие церковные, “дизайнерские” (в плохом смысле), площади. Попытки сделать дизайн с использованием мозаики для российских мастеров мне кажутся чахлыми, “серыми”. На мой взгляд, при таком – плотном – соседстве с итальянцами, вскрылись забитость, замкнутость, несвобода, нерадостность наших художников, будто все они – выходцы их концлагеря. Официоз, давящий советского художника сменился официозом церковного начальства, всё чаще выполняющего роль #ведущей и направляющей# («партии» прошлого).
Говорил (с трибуны/подиума), представляя российскую часть этого, только начинающегося движения, Александр Давыдович Корноухов – признанный во всём мире мэтр мозаики. Глава школы, движения, направления, имеющий многочисленные заслуги, звания, отличия, автор прогремевших работ в Ватикане, сбитых (со стен) по приказу уже того (церковного), – католического, – начальства. Грустно. Александр Давыдович махнёт лишь (только) рукой на это, не любит говорить об этом. Художник – для того чтобы работать и петь, пока дышит и стонет его душа – от красоты этого мироздания. Александр Давыдович – тоже – в окружении “своих” – работа его последовательницы, ученицы, дочери, – пожалуй, – высится над всем пространством зала.
Итальянцы меня сразили. Это дыхание вечной молодости и счастья! На презентации они все были заметны: красивые подтянутые мужчины в смуглых костюмах! Мозаики? Их? Это – новое слово в дизайне. Сочетающее в себе и скульптуру и декоративное искусство и ювелирное и архитектуру. Не зря наши художники присвоили себе так называемую «духовность» (в частных разговорах), не понимая, на мой взгляд, ни сути дизайна (как философии жизни), ни сути искусства (как украшения). «О ЧИСТОЕ ИСКУССТВА. Жизнь, творчество, загадки, чудеса и магия Марко Бравуры (самом ярком, на мой взгляд, художнике, олицетворяющем эту тенденцию в жизни итальянцев и разность с нашими мастерами и нашим мышлением), равеннского мозаичиста» – так называется статья Микеле Този (Италия) в первом журнале «SOLO MOSAIKO», который вручали каждому участнику Праздника на выходе, в красивом пакете. – Название статьи красноречиво и точно (по сути) характеризует всю нашу разность. Сами слова из названия – не к нам.
Я не мог удержаться от того, чтобы не снимать публику, увлечённую самою собою, питьём, закусками, разговорами, отдавая предпочтение – конечно же – роскоши наших див, щёлкающих на свои модные серебристые мобильники, инкрустированные дорогими стразами, драгоценными камнями, полюбившиеся им экспонаты (не только итальянские), вероятно, для своих укромных местечек в любимых затерянных по разным странам особняках (не только же «рублёква» || знаменитая || их страна). Эх!.. Жизнь!.. Продолжается!..
Вынесли горячее!..
Я вышел (домой) – к отцу – больному!..
Должен был!
ПРАЗДНИК удался Исмаилу Ахметову. Он, говорят, был рассчитан на всю ночь: планировался и показ мод, и концерты (классика, рок, джаз), и `горячее` – ещё не одно, закуски ещё, десерты, должна была подъехать публика – не чета нам – заморышам-художникам, танцы!..
Должны были появиться ещё девушки!.. (Для итальянцев, вероятно?)
Что ж ты не предупредил, Феликс, – а Александр Давыдович вообще никогда не предупреждает и никуда не зовёт – ему некогда – он (всегда! всегда! всегда! всегда! | как и должен  советский, и бывший советский, человек | работает), – папа бы мой выздоровел по такому случаю срочно, – подвёл друга, что ты, опять, Феликс?
Эх!            

2 марта – 3 марта 2008-го года



7 \\ 17           «TINTAL» 
 об акустическом концерте группы – ``кельтский фолк-рок`` 

«БРАВО!!!!» кричал я, захлёбываясь… И откуда берутся люди в стране? Свободные люди в #свободной стране#?  “Команда” «TINTAL» – из этих. *Акустический концерт – кельтский фолк-рок* – так заявлено… Не думаю, что это так. Ребята – просто играют. И играют музыку. На сцене – игра не только на музыкальных инструментах. Читают смешные записки, шутят, пускают бумажные самолётики, пускают – им в ответ... Бумажные самолётики – символ группы, как форма общения, разговора. Их пускают даже во время игры, исполнения, пения. Дарят подарки, цветы, сувениры. Зал поёт. Атмосфера свободы, праздника, воздуха любви. Свечи… Игра, как музыка; и музыка, как игра. Свободное передвижение по стилям, настроениям, музыкальным акцентам, инструментам. Сильный вокал, волынка, флейта, фагот, гитары, ударные, фортепиано, виолончель, труба, валторна… – да всё! ``Скрипка – @АЛЯ@`` – украшение, ШЕДЕВР!!!! и непосредственное ядро «команды». Свобода и доброта дышат со сцены. Да и люди пришли все – прекрасные! И откуда берутся они – свободные – в #свободной стране#? И как красиво оформлено всё! – Настя Гуделова – режиссёр, дизайнер, вдохновитель! Чай и общение – в конце! – ПРАЗДНИК. Свечи догорают... Свечи зажигаются – в душах тех, кто выходит жить, за ворота… Да не оскудеет наша страна талантами! И откуда только берутся люди? Свободные люди в #свободной стране#? Хочется жить! Жить!      


11 апреля – 13 апреля 2008-го года



 8 \\ 17           Серафима Евгеньевна НИКИТИНА 
 об искусстве говорить и о искусстве петь… 

Нет! так нельзя, нет! Я не лектор, хотя меня обзывают таковым. А ~~ драйв ~~ ? Где `драйв`? Нет! не могу! – ушёл! Не могу слышать, хотя понимаю – Серафима Евгеньевна – известный фольклорист, учёный-лингвист, экспедиционер, филолог, певица – человек достойный, популярный, страстный, одухотворённый. На встречах с нею всегда много народу, людей, интересующихся фольклором, людей, пришедших послушать её… Ещё раз убеждаюсь – не иду `общей тропою`. Что же `дёргает`? – Драйв! Драйв должен быть! А драйва нет!! даже в словах о предмете изучения.
Публичное выступление – всегда – театр, шоу (немного), интрига, цепляющая душу, внимание, берущая за живое, как говорится.
Мне почему-то подумалось, что исполнять – нельзя! надо петь. Петь – значит верить! Что значит “изложить материал” “грамотно”? – А нам потом что, `зачёт` по нему сдавать, тянуть билеты?
– Ты же сам – лектор, не стыдно тебе, Артёмка?
– Я не лектор… Я – … (`педагог`?).  Я так не веду себя – скучища!.. Нельзя. Нам что, достать тетрадки, записывать? За ней?
И потом, что за название «Русский конфессиональный фольклор»? Насколько я понимаю, конфессии три (главные): православие, католичество, протестантизм? А мы тут слушаем пение старообрядцев: молокан, духоборов, пятидесятников. Это – сектанты, в нашем недавнем понимании. Так что, я и в принципе – не согласен – даже с названием, и написал своё – «Фольклор русских сектантов». Можно написать: «Фольклор русских старообрядцев». Но не «РУССКИЙ КОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ ФОЛЬКЛОР», так, как на плакате вечера. И не это главное, главное, что форма “лекции” мне аллергически несимпатична, противоположна. А само пение русских старообрядцев, их многочисленных согласий, не темперировано, как джаз, блюз, как всё народное. Можно ли это записать, “изложить”? А можно ли его `исполнять`? Да, можно, но – душою. Страстно!! Можно, но – искренне, самозабвенно, как того требуют эти стихи. Этого не дано Серафиме Евгеньевне, известному учёному, певице, лингвисту, филологу, экспедиционеру. Или мне не дано было это почувствовать. Что, тоже, вполне вероятно. #Правильное изложение материала#, имитация, – не то… незачем. Конечно, вероятно, на каких-либо семинарах, конференциях, прочем – это необходимо, как всё научное, но… будете ли вы доклады известных учёных о блюзе читать, слушать, если вам не нужно будет отвечать по ним по билетам на зачёте или экзамене?
Да, и ещё! – главное. То, что уже не касается Серафимы Евгеньевны, а касается того бесценного материала, который она показала нам на экране. (Спасибо! за это особое!..) (Мне лично вовсе не помогал, а мешал её комментарий. Иногда важно – просто видеть, просто слышать. Достаточно.) По экранным наблюдением за материалом, люди, самоизолировавшиеся от\\из жизни, не становятся лучшими христианами. Как говорил Георгий (отец Георгий Чистяков): «Христианство там, где люди. Это удивительно, но мы замечаем, что там, где нет людей, нет и христианства. Христос пришёл к людям. Он идёт в люди, за людьми. Бог стал Человеком, чтобы Человек стал Богом». Замкнутость в своей якобы ~ правде ~ катастрофична. Лучше – может быть? – со всеми… Чем так? Это вопрос… Им и остаётся.
Много пешком, с ранней юности, путешествуя по Кавказу, я видел, как живут различные согласия старообрядцев. И, конечно же, сравнивал эту изолированность с тем, что видел вокруг. Имею и непосредственный опыт общения со старообрядцами. Хочу подтвердить, что соглашаюсь со своим пастырем, отцом Георгием – Христос шёл не от людей, а к людям. ДЛЯ ЛЮДЕЙ – ЖИЗНЬ. ЖИЗНЬ – ЛЮДЯМ! Вот, пожалуй, – и главное. ЖИЗНЬ – ДЛЯ ЛЮДЕЙ. ЖИТЬ ДЛЯ ЛЮДЕЙ! Вот смысл того, ради чего Бог стал Человеком, а Человек – Богом, пройдя апостольскими путями личных голгоф через радости и ужасы земного.      

 
9 апреля – 14 апреля 2008-го года



 9 \\ 17           РАЗГОВОР С ИЗВЕСТНОЙ ХУДОЖНИЦЕЙ
 который не состоялся – частично

– Таких как ты – тысячи – так живут…
– Не думаю, раз ты обратилась ко мне: могла бы и… Я делаю всё быстро, чётко, хорошо – и бесплатно. На общем – у нас с тобою (и для всех) – интересе. Почему я?
– Я имею какое-то право на то, что делаю, раз это мои картины?
– Лишь `пожелания` в форме. Я не заглядываю в ванны, не нарушаю `тайны`, не распространяю `заведомо ложную информацию`. Всё остальное – …
– Ты хороший художник, хороший фотограф. То, где ты собираешься это разместить – mail.ru – мне сказали – это самый _ _ _ _нижний_ _ _ _  уровень. У меня есть свой сайт, я им почти не занимаюсь, давай…
– Я делаю всё открыто – для людей! В свободном доступе, для всех! бесплатно!
– Ну то, что я там видела – это ужасно! Эта полуголая тётка! Я не хочу!.. А я не хочу, чтоб мои работы – были вот с этим…
– Это реклама, она меняется каждые… без рекламы нет… мне сказали… Обнажённые -полу девушки встречаются повсюду, это реклама – всего. Чего ни…
– Ну я имею право… Хоть какое-то… Раз я автор этих картин?
– Только в форме пожелания. Область творчества – неприкасаема для других. По закону – пожалуйста – в суд.
– Я не по закону…
– Я живу вне #зон# *влияния*. Не слушаю никого. Мне никто не авторитет. Я – неподцензурный.
– Да так, как ты, живут многие.
– Не видно что-то.
– Тебе так кажется.
– Я показываю людям то, что считаю важным, и так, как считаю нужным, и там, где сочту возможным. Я – демократ. По сути.
– Это – помойка – “для всех”.
– Зато видят тысячи людей…
– А мне не нужны “тысячи”.
– Ты и такие, как ты, – «вы», – делаете выставку для «одного» – того, кто купит. Вот и вся философия. Да, конечно, тебе не до них, не до зрителей, которые пришли. Или хотят посмотреть… В других концах Земли… Интернет, как и всё, живёт – по рекламе. Реклама – это “девушка”. Девушка – как правило – полуобнажённая. Это реклама всего – от нефти до животноводства. Убережёшься от этого? А твой «винзавод»? (##ЦЕНТР СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА## в Москве, так называемый…) Я не хожу в такие места. Я был там впервые. Я больше не буду там. Никогда. Постараюсь, по крайней мере. А это «биенале» (-#фото#, так называемое…) позорное, с дешёвыми принтерными распечатками типа `цветной ксерокс` в крупную точку по присланным файлам… Несколько приличных чёрно-белых… На все сотни авторов? Меня тошнит. Я отворачиваюсь. Я – вне «зоны». Я – с тем, что доступно всем. Я – настоящий демократ. Ваши дороги – цены – и работа на них, на цены. Обман. Ты хорошая художница. Так говорят. Так считают те, многие, с кем я дружу. Но, – я не торгую своими художественными взглядами, вкусами – не люблю #имитаций#. Ты – #имитатор#. Ненавижу #имитации#. Это пошло. Это пошло. Как говорил Мережковский. «Пошло то, пошло». …….. (мат). Проституция – честнее. Это моё – делать то, что хочу, ставить там, где поставлю, говорить то, что скажу. Здесь не должно быть никого. Ни одного! Уж лучше – с этой полуголой, чем с вами. Я сделал свой выбор. Я на помойке. Выброшен. И выбросят. Не имею цены. Никто. Не член никаких союзов, сообществ, организаций. Лишь…
– Подумай ешё!
– Хорошо. Конечно.
– И, вообще, я разочаровалась… То, что ты делаешь…. Я думала, что ты… такой ``крутой``…
– ``Белые`` *галереи* – для ``белых`` людей. Ты работаешь на покупателя и для покупателя. Я знаю твои цены. Ты работаешь на них, на цены, на цену, ты выставляешь для покупателя. Я делаю для людей. Приглашаю людей. Показываю в Интернете – там, где все! С людьми. Для всех. На равных с теми, кто умеет много, и с теми, кто не умеет ничего.
– Я имею право?..
– Через суд… Только…
– Нет, это понятно, я без..?
– А без – только в форме ``пожелания``.
– Ну, в форме пожелания.
– ``Белые`` галереи для ``белых`` людей. ``Белые`` стены. Английский – во всём. Цены! Цены! Работа на «имя». ``Белые`` цены. Рекорды продаж! В нулях ``белых`` от нулей в условных безусловных единицах. Продаётся «имя», «имя» – лишь цена. Неужели нельзя иначе? Ненавижу! Эти ``белые`` цены для ``белых`` людей! Раздам бесплатно!! тому, кому нужно!! Протест! Протест! Вон!! Вон!! –  Хочу! Хочу! – на СВЕТ БЕЛЫЙ! БЕЛЫЙ-БЕЛЫЙ!! СВЕТ-СВЕТ!! из этих ``белых`` стен-застенков – с дорогим шампанским и английским. Вон! – на СВЕТ! на СВЕТ! на СВЕТ! Воздуху глоток! Свежего, не чёрного, от их затхлой ``белизны`` #имитаторов#. Искусство – не продаётся ПО СУТИ!   


14 апреля – 22 апреля 2008-го года



 10 \\ 17          ТАК, НИ О ЧЁМ И НИ О КОМ, ТАК
  об одной выставке, которая откроется на ПАСХУ! – как “пасхальная”

Мне не видится это “искусство”, как светлое, пасхальное, радостное. Я воспринимаю его, как имитацию, вторичное, третичное, несамостоятельное, копийное, сухое, алчное до стилизаторства и вампирное с точки зрения духовности, заимствующее беззастенчиво, ограбляющее, вкусовщина и поверхностность, заменяющее суть.
И общение с таким художником (автором всего сего) оставляет след вымученный, травмирует всякого, кто чувствует остро, открыто, беззастенчиво, неторопясь.
Может ли добрый человек производить недоброе впечатление? Сказки – о `талантливых` негодяях. Я отвращаюсь от подлости, заносчивости, эгоизма. Нужно беречься. Беречь глаза, уши, ум, душу. Расстройство желудка – несварение сего вида распространённого “творчества” – моё…
И почему-то тем, кто получает «букера» очень хочется заполучить и «антибукера» (названия условные). Вряд ли сочетаются: официальное и неофициальное. Хочется быть и `государственником` и `подпольщиком`; бывает ли так? Или ты – “Басков” (Коля), или – Шевчук (Юра). Вряд ли улягутся “Киркорыч” и Цой – в одно.
А ведь хочется..! И быть уважаемым, хорошим художником, и – ``положение`` иметь. И государственную премию получить (самую престижную) и – единственную (самую престижную) – негосударственную. Бывает ли так? Хочется, чтобы тебя уважали и в правительстве и `на улице`; возможно ли? Может быть…
А у меня – нет – не аллергия, СТРЕСС!!
Я очень тяжело переношу эти вторжения туда, где не должно быть чужих, в искусство! Это область СВЯТОСТИ! Это ВЫСШЕЕ, что ДАРОВАЛ ГОСПОДЬ! – творить! Этого не бывает без СВОБОДЫ! Свободы духа! свободы духовной, свободы – вообще!
Жалок человек, думающий, что он свободен, а пытающийся формулировать мнение других о себе. Немыслимо творчество – без смелости показывать себя таким, каков ты – ЕСТЬ! – впрямую, на самом-то деле. Искусство и творчество – колоссальный духовный путь, дорога, где нет иллюзий и грамот, где нет индульгенций и почёта, где нет – вообще – НИЧЕГО! НИЧЕГО! – ТЫ – белый лист, отпущенное Господом Время… («создания», как говорится…). На этом «точка». Всё.
И в моей жизни бывали, бывают, ошибки. Я ошибаюсь. Но, плачу по всем счетам сполна. Чем? А – «общением», сполна! СПОЛНА!!! Общением, излечиться от которого не легко. Ты – выпитый лишь…
Вампиризм – духовный, духовно силён! Берегись этих людей! Берегись «общения» с ними. Это эгоисты, не знающие иного. Правила здесь лишь одни: ты – раб, служащий их «гению».
Но, талант скромен. Добр. Не заносчив. Любовен. Любвиобилен. Искренен. Открыт. Честен. Наивен даже. Ты всегда почуешь его, поймёшь, попадая в эти объятья – настоящих.
Что сказать мне тебе, друг мой?
Через слёзы боли и унижений – а общение с такими псевдолюдьми – всегда – унижение – скажу тебе: ты, хоть и малый, в мире сем, этом, но, дорожи настоящим, стоящим, добрым. Лишь оно – и есть ТАЛАНТ. Таланту можно и нужно служить, помогать, хвалить, поддерживать, растить. Потому что, талант – людям, для людей! Нужен…
Мои дороги часто меня сводили с разными…
Воля… Лишь воля! – была мне нужна! Цыгана кровь… Великая… А – не всякий ли художник – цыган, странника душой кочующий кистью своей странной другим – по алмазам! холста льняного! незаписанного! никем! до него… Душа!.. Душа!.. его поёт… поёт... поёт… Но, я прошёл все «застенки» всех «художек» – от студии детской Дворца пионеров на Ленинских горах Москвы – до Института Сурикова российской Академии художеств. Счастлив – не имеющий узды и наездника – на спине, на плечах. Счастлив – говорящий правду! Счастлив! – пишущий без оглядок. Счастлив дышащий легко. Слава – добрым, не жадным, дарящим свой талант безвозмездно, всем, людям, не оглядываясь на то, что скажут, как думают о нём. Счастлив – свободный! неподзензурный! волный! живой! Счастлив! – счастливый!
Никогда не испытывал симпатии к комплексам «границ». Затыкающий рот другому способен ли к своему? «Границы» – ограниченность, а ведь это – дурное… Ограниченность – в полном смысле этого слова – тупость, деспотизм, закрытость, насилие. Художник, автор, – может ли быть “закрытым”? Слова «талант» и «одарённость» для меня не двузначные – нет! Талант – для служения людям, а не люди для того, чтобы служить ему, «таланту». Это не двузначно для меня. «Таланты», заставляющие нас их обслуживать, мнящие себя «гениями» ``всех веков и народов``, не сомневающиеся в своей исключительности – для меня бесполезный груз на теле страждущего освобождения человечества. Недвузначность оценок – таких, однозначность: таких надо обходить. О появлении таких – предупреждать, уберегать – своих, тех, кто рядом.
Талант – способность дарить людям добро и свет. Талант – это СВЕТ! СВЕТ! – и нет!.. нет!.. в нём никакой тьмы! Нет!! Нет!! Нет!! Талант – это СВЕТ!! СВЕТ!! СВЕТ!! внутри!! – тебя!.. меня!.. Талант – человечность. Талант – способность любить и любовь принимать. И всё – дарами, даром.
Счастье! – о тебе речь! Счастье – ты – источник & смысл.
Имея громадный опыт общения, скажу: я никого не имею в виду, «присутствующих это не касается» – скажу (я так всегда говорю тем, кто меня слушает, кому я это говорю: пусть думают, что хотят). Я никого не имею в виду. Скорее всего, – себя. Если этот *портрет* «гения» и похож на кого-то, это случайность. Если кто-то и узнал себя, – это ошибка: никого не хочу задевать сегодня. «Все правы и несчастны по-своему» – так я писал, когда, начиная только это дело… Так завершу и сейчас, через двадцать лет после того, как… «Все правы и несчастны по-своему». Ни единой фамилии не назову, ни к кому не обратясь, ни против кого не протестуя, любя лишь тех, кто слушает меня, читает, разделяя мои взгляды и убеждения. Это – для них – моё «антибрендовое» творчество.
Аминь.
Истинно.
Мы все друг друга знаем, даже дружим. Общаемся. И называние каких-либо фамилий – шок! после которого отойти трудно. Лучше пусть будет так, как есть. Они – по залам и галереям, ``третьяковским`` и ``русским``, мы – в тени самих себя. Они – с обналичкой многих счетов в нулях, мы – жалкими зарплатами служащих. Они – на “вершинах” и “олимпах”, обласканные “кураторами” и “арткритиками”, мы – в соку из собственных иллюзий. Они – по лучшим стенам самых дорогих домов, мы – завалены своим… вызываем неудовольствие ближних. И – так – далее.
Нет, не назову фамилии…
Нет.
Лучше – мир. Без войны.
Я писал – для себя.
И для вас, мои дорогие, те, кто читает…
И понимает…
Всё!
ПРАВДА! – она в правде. Она – сила – единственная! Возьму острый меч её – и никто не устоит. Она – щит. Возьму его – и – никто не страшен. Правда – сила единственная, оружие верных, беззащитных.
Не махай этой силой, этой страстью – зря!
С Радостью тебя, мой друг!
Господь Грядёт, мой друг!
И Радость Вербная – сменяется Радостью Пасхальной, мой друг, Господь Грядёт! мой друг.
Вынесут Плащаницу Его Святую – в Святых Его Церквах. Погребут. И – через день – через ночь – огласится МИР Возгласом Воскресним Святым: ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!! ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!
И простим – всё! – всем врагам нашим – все прегрешения их, все преступления их – и объимем друг друга Воскресением Христовым, Торжеством Любви и Света! Жизни Торжеством.
Мой друг, Господь Грядёт: суд последний!! Радостью Воскресения, Радостью Последней Суд Свой Совершить.
Не торопи…
Не торопись…
Него вперёд…
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!
– и врагам нашим воскликнем!!


22 апреля – 25 апреля 2008-го года. «Пятница Великая»!..



 11 \\ 17          ЗДРАВСТВУЙ! ДИНА!
  после Её “Первый день разлуки”

Здравствуй, Дина!
Разлуки – не нужны.
Они – пусть будут – лишними. Они – строители дорог – в никуда, в бой часов прошедших, к пропасти – отчаяния.
Ты – нет, не писатель – Волшебная! Просто Волшебница! Нет! – это не слова, это не литература. Нет: Тебе всё равно – о чём пишешь, о ком писать – Ты сплетаешь эти узоры, в которых, – лишь Ты. Ты.
Ты – Певица разлук, несчастья, расставаний. Одиночества, неразделённости, брошенности, невозможности быть – вместе. Ты – анти“нормальность” (где, «нормальность»-слово – в кавычках). Ты – просто паришь над тем, что происходит с Тобой, с нами, в Твоих рассказах. Ты – сама – Книга! Книга Книг! Тебя – читаем, как…
Это ли имеет какие-либо “характеристики”?
Это можно ли как-то “записать”?
“Схватить”?
Можно лишь сказать // спросить – Дина, Дина Абилова – это та ли..?
Нет. Вряд ли – Дина, Дина Абилова – это совсем другая…
Нет, не та, что работает в самом центре… «главным бухгалтером».
Дина – это что-то – что всё равно прорастает из любого горестного текста о разлуках, потерях, одиночестве, крахе душевном – вырастает травою новой, новой надежды – БЫТЬ! быть.
Река Дина.
Несёт Свои Воды – через годы.
Мы? – свидетели Её теченья.
Поэт не бывает грустным, Поэт – слагающий из потерь и из бедствий НОВУЮ ЖИЗНЬ.
Дина плачет! Плач – о неземном – земного. Это больше, чем просто писать, это – плакать по Красоте, как Смыслу. Любовь? – сама невозможность (по Её) быть вместе, быть обыкновенно счастливыми «как все», «как обычно».
То, что Творит Она – нет! не речь это! – это какой-то свой очень большой, очень длинный перечень всего, из чего состоит мир и человек. Дина – летописатель, историк всех историй всей любви – всех ко всем. Историк, плачущий вслед Своим Историям. Писательница? Нет – Она влюблена! Влюблена!
Просто бредёт, как пишет, пишет, как летит – по векам, народностям, континентам (сказаниям, историям, легендам, притчам).
Утешение? – Её находит лишь страдание, страдание – быть душе незаполненной, пустовать, гнетущее знание разлуки, как БЫТИЯ, как ПРЕБЫВАНИЯ тут, на Земле. Дина?..
Разлука!.. Сама – отступает, лишь касается эта мудрая чувственная молодая женщина клавиатуры компьютера, лишь душа Ёё встречает героев – в электронных страницах своих книг…
Душа писателя – в душе героев. Разлука? – она отступает. Одиночество? Оно отступает, лишь касается душа души, любовь – любви.
Любовь – религия, путь. Всякий путь – любовь. Всякая любовь – путь. Пишущий – лишь путник, идущий дорогой ненаписанного, путник…
Дина – счастливица, талант, никого не оставившая холодным, в равнодушии.
Любовь к Ней – как любовь к тому, о чём пишутся романы, повести, рассказы, стихи. Безбрежная. Может ли быть – талант – ограничен? Чем-либо?.. Кем-либо?..
И вот – вслед этому дарованию – мы читаем, как реку, как реки повороты, судьбы Динины, судьбы героев Её, истории Её книг.
Это великое счастье – объять мир – на страницах своих, в словах о нём, счастье писателя – в этом. Она – могила всех разлук. Она – свёрстывает Вселенной разрозненные лики//звуки.
Дина – могила разлук всех! Она – высит любовь, как то, по чему идут, пройдут люди – друг ко другу, как по мосту. У Неё предназначение – быть нам – воздухом значений высших. Дина – первопроходец, атакующий несчастья и потери. Она – берёт боль тех, кого знает, на себя, в себя. Это путь святой, ищущей любви, нет, не для себя, для людей. Святые бывают не похожи на тех, о которых мы читали в книгах. Святые бывают – за клавиатурой компьютера, с мечтою о временах без разлук. Это счастье – рядом.
Такова Поэтесса. Дина.
Девушка, лишь отдалённо напоминающая нам ту, о которой мы что-то ещё знаем, слышали, что Она…
Небосвод смыкается, настаёт ночь. Лишь глаза влюблённых не мирятся с временем суток.
И глаза писателя, ищущего… составляющего верные слова из найденных им букв.
Дина, Ты – любовь, которой живут знающие и ищущие Тебя.
Дина, никаких разлук.
Здравствуй, Дина.
Это Артём.          


1 мая – 2 мая 2008-го года



 12 \\ 17          В РОССИИ НОЧЬ МУЗЕЕВ
  с 17-го на 18-ое мая в «международный день музеев»

В России «ночь музеев». Плохое название, дурное, страшное, и циничное. «Правление» Швыдкого привело – к тому. Сегодня – большой праздник. Но, не потому, что объявлена та самая «ночь», а потому, что сняли ненавистного всем >>шоумена<< и #руководителя# так называемого “агенства по культуре, кинематографии и массовым коммуникациям” `швЫдко` ~ `швЫдкого`, расформировали и само это ненавистное всем “агенство”. В тяжелейшей борьбе отстояли свои музеи, площади, территории, штаты, бюджеты, ресурсы – многие, многие – не смогли…
Устойчивые ассоциации – «Варфоломеевская ночь», «Ночь длинных ножей».
Ночью – все порядочные люди – спят. Устав, притомившись (за день) от борьбы с молодой капиталистической системой режима.
Ночью – хорошие дела – не творят.
Или, – это нужно тем, кто раз в год, изменив личным традициям посещения ночных питейно-танц-увеселительных развлекух, заглянет наконец и..? Пусть так, они, музеи, нужны и этим… Тем более, что это (эта) – категория граждан, относящаяся к потенциальным “спонсорам”.
«Ночь музеев» – впереди!
Кто-то ещё будет вместо..?
Будет ли он лучше..?
Или и Швыдкой покажется нам `гением` на фоне...?
«Ночь музеев» началась…
«Ночь музеев» – ещё впереди!
«Ночь музеев» ``швЫдково`` – позади!
Друзья! Все мои братья и сёстра в музейном деле! – будет и УТРО!
Я поздравляю ВАС! ВСЕХ! –
С этим прекрасным праздником – «МЕЖДУНАРОДНЫМ ДНЁМ МУЗЕЕВ»!
Да Будет Утро!! Да Грянет Утро!! Долой!! Долой!! – ненавистного всем Руководителя Агенства, ненавистного всем!!. ненавистного всем!!. ненавистного всем!!. запомнившегося всем своей последней выходкой – “бессмертным образчиком” так называемого “актуального искусства” – натурной фотопостановкой целующихся в засос молоденьких милиционеров в лесу, обнимающих друг друга за попки. Сиё было представлено в Париж на выставку российского #«соцарт»# Руководителем Агенства и «планировалось», как ~~ ``гвоздь программы`` ~~ , было запрещено к вывозу Министром Соколовым (что навлекло на Соколова ещё и перспективы судебных разборок с Третьяковской галереей – Директор Родионов), человеком порядочным, но, снятым нынче заодно… У нас – так. Нынче и присно! “<…> и ныне и присно и во веки веков <…>” (Увы.)
Это был лучший подарок – к празднику. (Нашего Правительства.) –
ШвЫдкого – долой! долой! долой! долой!
Ваше ЗДОРОВЬЕ!! Друзья мои! коллеги мои…
Поднимаю Бокал.
Всем моим братьям и сёстрам – во / по музейным делам – СЧАСТЬЯ!! СЧАСТЬЯ!! СЧАСТЬЯ!! – ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!
Бодрости воли! Душевной свежести! Красоты духовной! Здоровья телесного!
Утро! – Ты – близко!


17 мая 2008 – 18 мая 2008-го года, ночь… утро…
В России – «ночь музеев»? 
   


 13 \\ 17          ТРИ ВЕЧЕРА НА КУЗНЕЦКОМ
  «рисуем репетицию Дениса Клопова» – 13-ое мая
«OKTAVIO||ОКТАВИО», оркестр под управлением Олега Свистунова – 14-ое  мая
«птица ТЫЛОБУРДО» – 15-ое мая

Музыка владеет ими.
Музыка владеет нами.
Они играют – поют.

Три вечера подряд, проведённых мною с видеокамерой, нарастали – к последнему – по своему качеству, оригинальности. «птица ТЫЛОБУРДО», группа из Ижевска (Удмуртия), – девушки какой-то особой внутренней красоты, какого-то особого духа поэзии, сплетённой из народных песен Удмуртии, авангарда, европейской культуры, этноджаза. Рок? – широко! очень!
Что есть КРАСОТА? – По-новому отвечаешь себе на этот вопрос, встречая красавиц. Внутренний свет, проникая в тебя, излучаемый их музыкой, их обликом, дарит силу, уверенность – мир чист! изначально!! – как и всегда.

– Наскребли как-то им – на обратную дорогу, – сказала мне Нина, директор Клуба, – Я обычно против того, что… Самая… не приехала… – богатая, сказали (?) – она в банке там работает (восемь тысяч получает).
– Я слышал тут почти все концерты, того, что делаете вы – не встречал – такой уровень, – сказал я руководительнице (я сам решил, что это – она – по виду, подошёл).
– Ещё бы это достойно оплачивалось…
– Ну это…

Больше я ничего не сказал, лишь только, не в силах расстаться, щёлкал-щёлкал ненужные кадры, пока девушки паковали свои инструменты и вещи (так просто ведь – не расстанешься) –  просто… просто… просто – чтоб задержаться – взглядом, мыслью, объективом – с ними, на них. Бесполезное «чтиво».

Девушки наших провинций отличаются – глазами – душами – от наших – столичных – `сто личных` (как `загадывали` раньше, во времена моего детства, в шарадах).

Счастливо!
Вам!

Музыка владеет ими.
Музыка владеет нами.
Они играют – поют.


13 мая 2008-го года – 24 мая 2008-го года, ночь… утро…



 14 \\ 17          ПАМЯТИ ЗИНАИДЫ ДАВЫДОВНЫ ЛЬВОВСКОЙ
после попыток поиска в Интернете: «Зинаида Давыдовна Львовская», «Александр Ильич Кожушняк»

Заноза расставаний остаётся. Зинаида Давыдовна и Александр Ильич покинули страну не простившись с… не предупредив, не… Это было двадцать лет назад.
Собственно, что произошло?
Ничего.
Просто – люди иногда расстаются, потому что по-разному смотрят на вещи. Вот и всё. И – покидают страну – из-за этого – тоже.
После внезапной кончины, гибели моего друга Олега Кожушняка, сына Зинаиды Давыдовны и Александра Ильича, единственного сына, 29-го августа 1976-го года, мы – друзья Олега – собирались двадцать девятого числа каждого месяца у Зинаиды Давыдовны и Александра Ильича дома на Мосфильмовской улице (в Москве) двенадцать лет (подряд) до самого разлада наших отношений.
С Олегом мы учились в школе, сидели за одной партой, жили в одном доме, вместе ходили на английский, рисование, во Дворец пионеров (на Ленинских горах), занимались спортом. Олег серьёзно увлекался математикой, астрономией, открывал мне тайны ночного неба, когда мы с ним гуляли; открывал мне позже Ремарка, Селинджера, Хемингуэя. Открывал для себя, искренне восхищаясь, мою живопись (в пятнадцать – я уже учился в Художественном училище «1905-го года»).
Олег был моим другом, моим хорошим другом. Громадного роста, красавец, спортивный, умный, талантливый во многих областях (поступил в Университет на `математический` – тогда это было почти что невозможно, ещё и из-за, так называемого, `пятого пункта`, – Олег был еврей.) Он родился на три дня раньше меня – 12 июля 1958-го года; умер, трагически погиб, – когда ему (и мне) исполнилось только восемнадцать. На `Немецком кладбище` в Москве на его могиле поставили столб  (чёрного гранита) в его огромный рост.
Что же произошло? между нами…
Нами – и его родителями…
Двадцать лет назад…
А имеет ли смысл это всё теперь излагать, осмысливать?
Важно то, что лишь совсем недавно (через двадцать лет после того, как мы расстались) я впервые набрал в поисковой системе Интернета «Зинаида Давыдовна Львовская».
И – вот, что я обнаружил:

Журнал переводчиков Мосты 4(16) (2007)
Содержание номера
В.А. Иовенко. Памяти Зинаиды Давыдовны Львовской (1930-2007)
Статья посвящена памяти известного учёного в области переводоведения и
испанистики, профессора Университета в Лас-Пальмасе (Испания).

И, поскольку, это – лишь анонс, не приведена сама статья, да и сам журнал «МОСТЫ», тиражом 1000 экземпляров, я вряд ли достану, решаюсь его дополнить материалом этого же автора, второй (и последней) `страничкой`, которая открывается при наборе “Зинаида Давыдовна Львовская ”:

З.Д.Львовская «Современные проблемы перевода». – М.: изд-во URSS, 2007. – 220 стр. – Перевод с испанского языка В.А.Иовенко.

Монография известного учёного в области переводоведения и испанистики, профессора Университета в Лас-Пальмасе (Испания) Зинаиды Давыдовны Львовской (1930-2007) была опубликована на испанском языке в Испании в 1997 году (Zinaida Lv;vskaya. Problemas actuales de la traducci;n. – Granada: Ed. Granada Lingvistica, 1997). Для российских специалистов по теории и практике перевода книга З.Д.Львовской осталась практически неизвестной.
Зинаиду Давыдовну Львовскую хорошо знают многие поколения отечественных переводчиков и испанистов. Её уроки по практическому переводу испанского языка и лекции по частной испанско-русской теории перевода до сих пор помнят выпускники Военного института иностранных языков, которому она отдала 17 лет своей педагогической деятельности.  В течение десяти лет она преподавала испанский язык и перевод аспирантам на Кафедре иностранных языков Академии Наук СССР. Работая с 1991 года на переводческом факультете Университета в Лас-Пальмасе, Зинаида Давыдовна участвовала совместно с испанскими коллегами в разработке многих перспективных научных и методических проектов.
Зинаида Давыдовна пользовалась непререкаемым авторитетом среди переводческого сообщества как профессиональный переводчик-синхронист. Её перу принадлежит немало письменных переводов испанских художественных и общественно-политических текстов. Хорошо известны многочисленные теоретические труды З.Д. Львовской. В Испании под её научным руководством защитили диссертации многие молодые учёные.
В монографии «Современные проблемы перевода», в которой прослеживаются традиции и опыт советской школы перевода, З.Д.Львовская не только развила, но и в значительной степени пересмотрела многие идеи, высказанные ею ранее в книге «Теоретические проблемы перевода» (М.: изд-во Высшая школа, 1985).
В «Современных проблемах перевода» рассмотрены и предложены к обсуждению некоторые теоретические и практические аспекты науки о переводе, которые до сегодняшнего дня продолжают оставаться полемическими.
Центральное место в концепции перевода З.Д.Львовской занимает исследование проблемы соотношения значения и смысла текста. В смысловой структуре текста выявлены иерархические отношения между её компонентами применительно к решению переводоведческих задач. В научный обиход введено понятие культурной интертекстуальности в качестве основания для адаптаций в рамках эквивалентной двуязычной деятельности. Всестороннему изучению подверглась коммуникативная эквивалентность в переводе и коммуникативные нормы перевода.
Несомненный научный интерес представляет описание различных типов двуязычной деятельности, о которых пишет в своей монографии З.Д.Львовская. Ещё одним безусловным достоинством книги является оценка, которую дал автор современному состоянию науки о переводе, а также критика некоторых переводоведческих схем и частных теорий перевода. Внимание преподавателей перевода привлекут и дидактические выводы автора, основанные на многолетнем опыте преподавания теории и практики перевода.
Монография содержит хорошо продуманный  иллюстративный материал с исчерпывающими переводческими комментариями автора. Несмотря на то, что примеры отражают преимущественно русско-испанскую языковую комбинацию, оригинальный исследовательский подход к их переводческому анализу, безусловно, вызовет интерес у специалистов и по другим иностранным языкам. 

В.А.Иовенко


Книга-сборник (в мягкой дешёвой обложке) «Теоретические проблемы перевода» с дарственной надписью Зинаиды Давыдовны: «Нашим детям – Артёму и Лене…» (Она относилась к нам с Леной, как к своим детям, и не раз говорила нам с Леной об этом, – после женитьбы и моя супруга ходила тоже по этим дням к Зинаиде Давыдовне и Александру Ильичу, стала `своей ` у них в доме.) Какая теперь разница, из-за чего мы расстались, из-за чего они уехали. Вероятно, очевидно, что доля вины (моего участия в этом процессе) лежит и на мне. Теперь, когда мы лишаемся поколения наших родителей, всё воспринимается иначе. Конечно, если бы мы имели внутренние возможности и желания встреч – мы бы нашли друг друга пораньше (некролога и статей “памяти”). Но – это ( ~ `встреча` ~ ), как правило, происходит с сильным опозданием. Так, как это произошло и с Зинаидой Давыдовной Львовской, дорогим и близким нам с Леной человеком, относившимся не только на словах к нам, как к своим детям. После смерти матери – я особо остро чувствую присутствие каждого живого на Земле. И – его `уход` – как-то отзывается во мне – глухо и гулко, слезами, что больше не льются. Возраст. Это я уже о себе. «Очередь движется, – как говорила моя мать. – Главное, чтобы она соблюдалась, чтобы никто не пролез без, – уже почти смеясь добавляла она, моя мать, эта великая шутница и проказница».
Многое в жизни связывает соседи-семьи, но, – многое и разделяет, – при вопросах более глубоких, чем обыкновенные. Во всяком случае, мы жили в дружбе и единстве, а не в дружбе и вне единства – общения не имели.
Олег, уже в восемнадцатилетнем возрасте, имел собственные глубокие и индивидуальные взгляды на жизнь. Как правило, именно в этом возрасте, они не совпадают с родительскими. Он очень переживал, беспокоился о их старости. Его смерть – внезапна. И для его родителей я не сделал того, что должен был в этом случае – всё ждали чего-то… (Хотя, какие-то `шаги` я делал всё же… как мне самому казалось.)
Ещё есть и – ощущение выполненности своей собственной миссии по отношению к человеку. Именно поэтому – расставания.
То, что было – было ХОРОШО!
И квартиру Зинаиды Давыдовны и Александра Ильича, ``тёти Зины и дяди Алика``, как мы их называли с детства, украшали те мои картины (дорогие и любимые мне с самой юности), которые они выбрали себе сами. А мы навсегда запомним (и помним, и запомнили) те столы и разговоры, к которым всегда нас тянуло все эти года каждый месяц 29-го.

“Кожушняк А.И. и др. Постройка пластмассового судна. Л. 1966.” – он это ли? или не он? Александр Ильич Кожушняк. ``Дядя Алик``. Я надеюсь, он в здравии. Больше ничего я не нашёл в Интернете – с его фамилией, именем, отчеством. Это была ссылка на техническую литературу в одном из «контактов» магазина «МИР ЛОДОК» Москвы по адресу: улица `Яблочкова 12` и улица `С. Ковалевской 8`. Он занимался лодками. Кажется.
Светлая память – достойным людям своей эпохи. Эпохи наших `предков` – родителей, как тогда, на молодёжном жаргоне, изъяснялись мы.
Светла память – всем!         
 


 15 \\ 17          ТРИ ГОДА ``АРТ`ЭРИА``
запланированная и не сказанная речь на  мини«юбилее»

“Музыка владеет ими”. Так писал я. “Музыка нас связала”. Так пелось в одной пошленькой песенке. Правильно пелось. Это я уже об ``АРТ`ЭРИА``. Всё настоящее – ЧУДО! ЧУДО!! ЧУДО!!! А свобода!.. –  необходима, как воздух! – которым дышишь, вдыхаешь – кислород ИСКУССТВА. ``АРТ`ЭРИА`` – его пространство, «ПРОСТРАНСТВО ИСКУССТВА» (так переводится с английского). ``АРТ`ЭРИА`` – наш `пропускной пункт` – тока крови: свободы! и творчества!
Всё хорошее заканчивается. Рано или поздно. Это знают все. Люди – здравомыслящие, взрослые. Пусть! – никогда не кончается КРОВЬ ИСКУССТВА!! текущая в ``АРТ`ЭРИА``. Искусство живо!! Оно будет!! и будет живым ВСЕГДА! ВСЕГДА!! ВСЕГДА!!! – пока живы люди. Пока они – живые.
Четыре поколения: самые маленькие, «отцов-детей», самых пожилых – собираются в Клубе, Клубе, ставшем центром сопротивления – пошлости и наглости, бездарности и коммерции, невыразительности и бессмыслице. Клуб – это, когда – все вместе. Клуб – это когда – мы все дома в Нём.
Клуб – хорошая школа! база! Клуб – место встречи, встреч. Клуб – ДОМ. Клуб – возможность эксперимента, поиска, репетиций, отработок, проб, обката, возможность пробовать, ошибаться, находить, раздавать другим – даром и с радостью! ``АРТ`ЭРИА`` – ПРОСТРАНСТВО ИСКУССТВА – оправдывает своё название… Третий год подряд.
Дыхание глубоко, ноша легка, на «дворе» – май! Цветущий май! Май любви! СЧАСТЬЯ май! Весны МАЙ! И девушки – танцуют под рок, фолк, джаз, этно, барокко, прогрессив, выведенные (через колонки) на Пушечную улицу в самый центр Москвы. Нет, ничего не бывает долго хорошего. Это знают все. Все взрослые, здравомыслящие, умные. Нет, не бывает… Мы знаем это – и поём!.. Поём.
Музыка владеет ими.
Музыка владеет нами.
Мы танцуем.
Поём.
Май, не кончайся!!
Май, ты – весна, что – в крови, что дышит – и ноет невозможностью возможного и возможностью невозможного.
Красивые девушки, самые красивые девушки – танцуют рок, танцуют рок. А мимо – вся пошлость жизни, вся безысходность “новой волны” человеческого безумия.
Это РОК!! – судьба. Связавшая нас навсегда – музыка… музыка… музыка…
Музыка! – в крови бессмертных ДУШАМИ!! – бессмертных СЕРДЦЕМ!!
Артэрия любви!
``АРТ`ЭРИА`` Любви!
Наш Клуб! Живи долго! Живи всегда! Живи вместе с нами! Самый старый действующий Клуб Москвы ``АРТ`ЭРИА`` – ПРОСТРАНСТВО ИСКУССТВА, жизни! любви!   
   

29 мая 2008-го года – 31 мая 2008-го года, ночь… утро…



 16 \\ 17          ГОСПОЖА «ХАОС»
после двух дней просмотров студенческих работ, проведённых с объективом фотоаппарата, отвёрнутого от них

Я не фотографирую «официоз». Деканатовских «вождей» и забредшее… (случайно?) начальство. Вскинутые руки, отдёрнутые взгляды, “выразительную” “задумчивость”, “опечаленную” “озадаченность” педагога-руководителя. Для этого всего есть штатный, `штатник` – Алексей Михалыч, фотограф, наш. Объектив у него – «28 – 300. CANON», а это не шутки (тысяч пятнадцать |долларов|) – он может им – всё! или почти всё! У меня такого нет: я живу проще, дешевле – много проще, много дешевле. У меня ''штатник'': «28 – 90», снятый с производства (сейчас). Меня интересует «госпожа ''ХАОС''»! – госпожа жизнь!
«Просморт» – слово 'святое' и 'страшное' – для всех, кто учился в каких-либо **ХУДОЖКАХ** : вузах, училищах, школах. Взгляд мой – не туда, не на то, не на тех: меня интересует госпожа ХАОС, госпожа ЖИЗНЬ. Официоз и оценки, показуха и результат? Развеска и повеска? – мне интересует  п р о ц е с с …
– Вы фотографируете наши помойки?? – входит Саша!! (возмущённый, удивлённый).
– Ты – опасный человек, – качает головой всемирно известный <…> – Александр Давыдович <…>.
– Зачем вы всё это делаете, для себя? Для..? (Институтуа.) – спрашивает меня красавица, красавица-Вика.
– Вы меня уже всю ``обсняли``, Артём Вильевич.
Это другая красавица – Юля, с голубыми глазами-огнями, как воздух нерастворённой любви.
– А, как на вашем языке называется то, что остаётся после вас, то, что вы так бережно собираете внутрь (мастерской) между мольбертами?
– Не знаю… самое приличное – <…>, наверное, – отвечает мне застигнутый врасплох Адилет; улыбается… – Само приличное <…>, наверное… – добавляет Рома.
Я не буду приводить примеры того, как…
Я храню *!слух!* слушающего, читающего (эти строки сии).
Я не буду повторять, я не приведу… примеров того, как, на студенческом называется всё то, что интересует меня – в данном случае, в данной среде, в данной атмосфере.
Несочетаемость, казалось бы, сочетаемого. Сочетаемость, казалось бы, несочетаемого. Студенческие работы. Абсурд и абстракция – реализм нашего настоящего. Китч и всеядие. Тут же – мозаики, сграфитто, фрески – копии – «Крит», «Античность», «Египет», «Возрождение»… С постановками из дядек и тётек полу- и голых. Выражение лиц натурщиков и натурщиков – …
Что остаётся – в “сухом остатке”? после художника? – Просто (это): сгруденные мольберты, недокуренные сигареты, высохшие краски на палитре, невымытые использованные кисти, выпачканные книги, тряпки от вытирания, натюрморты из недоеденного, недопитого, утварь скупого, но весёлого, студенческого стола, гипсовые экорше, знаменитые скульптурные композиции прошлого в копийных фрагментах дурных отливок, одежда, которую уж больше не примеришь...
Госпожа ХАОС!
Госпожа жизнь! 
   

29 мая 2008-го года – 31 мая 2008-го года, ночь… утро…



 17 \\ 17          “АВТОР НЕ ПРОЩАЕТСЯ, НО СООБЩАЕТ, ЧТО СТРАНИЦА ЗАКРЫТА. ВСЕМ ДРУЗЬЯМ И ЧИТАТЕЛЯМ – СПАСИБО”
после обнаружения\прочтения этих строк на ''странице'' Дины, Дины Абиловой

Не может быть! И вот читаешь – своими глазами!! “Страница закрыта…” «Проза» пустеет! Становится пусто! как на кладбище! Кладбище – живых – людей. А кто заменит Её? Кто обидел? Что случилось? Что изменить?
Все – давно – взрослые люди, принимают решения – никогда не прислушиваясь…
И что петь – на прощание?.. А без «стихов» – «жизнь»? Или мука – их услышать, полюбив? – снова и снова…
Стрела, раскроившая сердце.
Слова – вырвавшие счастье знаний покоя.
Вот и началось то, без чего, – предчувствуя, – нельзя было жить.
Без Дины.
Река времени, теки, унося в прошлое радость нового явления на Свет Божий Дининых Строк. Река времени – утешь то, что безутешно, ибо прошло, стекло, как слёз сказка, как полотно рассказа о вечном, о зелёном луге весны. Весна! Весна! Весна! – Ты закончилась так: разъято то, что внутри, и слёзы текут – бесполезно! бесполезные!! – остановить боль!!!
Кто сказал, – когда? – что ветер попадает в сети, что песок не движется между сквозных эмоций твоих ладоней? что вода – не умеет летать?
Теряешь и находишь…
Боль и избавление – шествуют друг за другом.
Небо и земля. Твердь и воздух. Любовь и ненависть.
Строки Дины…
Расплавившие то, что внутри!
Опалившие то, что живое.
Отверстые язвы любви!
Несказанные афоризмы святости.
Святые бывают и такие: с двумя лунами чёрным – для глаз.
Весна ушла.
Высохшие печали.
Русла, ставшие сбросами отходов.
Унёсшийся куда-то крик безнадёжной.

 
Прозару
авторы / произведения / рецензии / поиск / кабинет / ваша страница / о сервере
стихи.ру / классика.ру / литклуб / литпортал
  сделать стартовой / в закладки

Дина Абилова
abilova (символ собачка) mail.ru

Казахстан.г Алматы.
мои стихотворения: http://www.stihi.ru/author.html?diadi

АВТОР НЕ ПРОЩАЕТСЯ, НО СООБЩАЕТ, ЧТО СТРАНИЦА ЗАКРЫТА. ВСЕМ ДРУЗЬЯМ И ЧИТАТЕЛЯМ - СПАСИБО.
Отправить письмо автору
Добавить в список избранных

Произведений: 91
Получено рецензий: 2548
Написано рецензий: 2007
Читателей: 19448

Произведения
Первый день разлуки - Миниатюры, 04.04.2008 21:33
Лезвие молчания - Стихотворения в прозе, 10.03.2008 14:18
Лунный торшер - Стихотворения в прозе, 25.02.2008 11:47
Капелька воды - Рассказы, 22.02.2008 21:17
Назначаю сердце на должность... - Стихотворения в прозе, 14.02.2008 15:39
Билет в пустоту - Стихотворения в прозе, 13.02.2008 01:27
Дурная неутешность - Стихотворения в прозе, 09.02.2008 06:05
Тенелюбивая пустота - Стихотворения в прозе, 07.02.2008 22:08
Тайнопись замёрзшего стекла - Стихотворения в прозе, 07.02.2008 08:03
Великая эгоистка - Стихотворения в прозе, 06.02.2008 02:17
Калягошка - Рассказы, 03.02.2008 20:33
Маленькая доза любви - Стихотворения в прозе, 27.01.2008 10:43
Вещее слово - Стихотворения в прозе, 26.01.2008 04:17
Шестнадцать рубинов - Стихотворения в прозе, 24.01.2008 03:19
Целовавшийся с росой шалфей - Стихотворения в прозе, 20.01.2008 21:39
Звонок из Амстердама - Миниатюры, 18.01.2008 00:53
Пограничники сердец - Рассказы, 14.01.2008 22:15
Дожди в Чикаго - Стихотворения в прозе, 06.01.2008 17:53
Подержи моё небо - Миниатюры, 28.12.2007 23:29
Цветок на свадебном сари - Рассказы, 02.06.2007 00:19
Автор одиночества - Стихотворения в прозе, 26.12.2007 23:10
Тебе, нелюбящему декабри - Стихотворения в прозе, 21.12.2007 03:02
Тайны цветастый платок - Стихотворения в прозе, 09.01.2008 20:11
Часы, читающие псалмы - Стихотворения в прозе, 20.12.2007 23:56
Индейские серёжки из чешуи... - Стихотворения в прозе, 07.12.2007 06:09
Вредина - Рассказы, 05.12.2007 21:45
Симфония спящей квартиры - Стихотворения в прозе, 07.01.2008 19:02
Осколки солнца - Миниатюры, 23.11.2007 00:02
Сволочи - Рассказы, 20.11.2007 00:35
Сен ен ен - Миниатюры, 18.11.2007 21:01
Давлури - Миниатюры, 15.11.2007 16:27
Мадам - Рассказы, 14.11.2007 14:03
Двадцать минут до полуночи - Рассказы, 10.11.2007 19:57
Маковые родинки - Рассказы, 04.11.2007 22:48
Печенье с начинкой из фиников - Миниатюры, 24.10.2007 12:02
Айналайн - Рассказы, 18.10.2007 14:59
Фея из города Фейерверков. Глава 1. Ночная гостья. - Детская литература, 09.09.2007 22:29
Оранжевые письма - Миниатюры, 05.10.2007 21:22
Настойка из вишнёвых плодоножек - Рассказы, 03.10.2007 14:46
Почему не Ты? - Рассказы, 18.09.2007 22:40
Картина от Пипиты - Миниатюры, 17.09.2007 15:25
Белые письма. Белая дверь - Рассказы, 16.09.2007 21:40
Зона молчания - Рассказы, 13.09.2007 14:04
Разговор с автоответчиком - Миниатюры, 09.09.2007 20:28
Скажи, что я твоя - Рассказы, 27.08.2007 00:56
Откровение дождя - Рассказы, 23.08.2007 13:08
Тату на сердце - Рассказы, 19.08.2007 01:08
Нарисуй меня на воде - Рассказы, 18.08.2007 02:55
Кочующее золото - Рассказы, 07.08.2007 12:25
Понедельники- эскорты - Стихотворения в прозе, 24.07.2007 00:25

Продолжение списка произведений: 1-50  51-91

11  Чтобы вены видели солнце - Стихотворения в прозе, 24.07.2007 00:24
12 Твой поцелуй со вкусом навата - Стихотворения в прозе, 23.07.2007 23:58
13 Девочка в карнавальном костюме - Миниатюры, 23.07.2007 23:55
14 На фоне разбуженных форточек... - Стихотворения в прозе, 23.07.2007 23:52
15 Немой монолог. Не мой... - Миниатюры, 16.07.2007 00:55
16 Три пост скриптума - Миниатюры, 11.07.2007 00:46
17 Солнце Рима. Письма одинокого иностранца - Миниатюры, 10.07.2007 16:08
18 Дамиджере... - Миниатюры, 07.07.2007 15:36
19 Земля вращается вокруг тебя... - Рассказы, 03.07.2007 14:21
20 Падающая вода - Рассказы, 29.06.2007 23:49
21 Дьявольская карусель - Рассказы, 27.06.2007 02:05
22 Подари мне вечность - Рассказы, 26.06.2007 00:33
23 Любовь-мусульманка - Миниатюры, 13.06.2007 19:44
24 Ступени в небо - Стихотворения в прозе, 13.06.2007 16:32
25 Исповедь - Миниатюры, 09.06.2007 13:38
26 Роза салатного цвета - Юмористическая проза, 08.06.2007 23:22
27 Большое счастье - Рассказы, 08.06.2007 14:00
28 Третье слово - Миниатюры, 07.06.2007 16:28
29 Главная роль - Публицистика, 07.06.2007 13:22
30 Полевые цветы - Миниатюры, 06.06.2007 21:55
31 Имя мужчины - Рассказы, 04.06.2007 17:29
32 Письма для моря - Рассказы, 04.06.2007 08:34
33 Синий театр - Рассказы, 01.06.2007 12:56
34 Серебристые облака - Миниатюры, 31.05.2007 07:42
35 Виртуальный секс - Миниатюры, 25.05.2007 12:54
36 Солнце подолом не заслонить... - Рассказы, 27.04.2007 14:09
37 Он называл меня... - Миниатюры, 26.04.2007 12:11
38 Одно единственное слово... - Миниатюры, 26.04.2007 10:47
39 Комси-комса - Юмористическая проза, 25.04.2007 18:33
40 Мой крик одевается в шёпот... - Миниатюры, 22.04.2007 12:00
41 Пластилиновый рыцарь - Рассказы, 19.04.2007 14:56
42 В каждой секунде всего лишь половинка вдоха... - Миниатюры, 18.04.2007 14:34
43 Твоя тень... - Миниатюры, 16.04.2007 21:06
44 Привычка - Рассказы, 15.04.2007 15:51
45 Лёшка из соседнего офиса - Миниатюры, 14.04.2007 14:31
46 Небо, под которым мы когда- то нашли друг друга - Рассказы, 14.04.2007 08:43
47 Камни - Миниатюры, 12.04.2007 14:06
48 15 минут до конца праздника - Рассказы, 17.04.2007 22:29
49 Родные и чужие праздники - Публицистика, 12.04.2007 12:13
50 Записка для ангелов - Миниатюры, 12.04.2007 12:01
51 Почему Коко Шанель не любила ромашки? - Миниатюры, 12.04.2007 12:03

Продолжение списка произведений: 1-50  51-91 

Избранные авторы:
Сергей Глянцев, Кимма, Игорь Кучебо, Артём Киракосов, Нора Нонсенс, Андрей Делькин, Таисия Ирс, Ирма Рафаель, Михаил Белофф, Саид Чинкейра, Черная-Белая, Дансер, Анжелика Стар, Андрей Евсеенко, Асет Темирбаев, Вера Петрянкина, Ярослав Буран, Любовь Воробьева, Рина Иоселиани, Миланна, Ирен Де Курси, Карен Арутюнянц Вторая Попытка, Татадм, Абдуджабор Абдуджалилов, Юля Гончарова, Аля Дарс, Андрей Андреич, Юлия Кукирина, Марсова Марина, Елена Петриенко, Екатерина Большова, Светлана Маслова, Зульфия Салко, Февралина, Заза Датишвили, Дина Прокофьева, Сибирь, Александра Лукьянович, Ника Близкая, Оксана Маковей, Алла Васильева, Ольга Редекоп, Сергей Чухлебов, Лиска Рыжая, А Тата, Джули Самозванка, Гулькин Нос, Элеонора Шпигель, Наталия Гладкова, Сергей Чибисов, Роман Юкк, Алена Швец, Алексей Морокин, Екатерина Кронеберг, Феликс Бобчинский, Илона Павлова, Ольга Бурзина, Игорь Агафонов, Юлия Штурмина, Анжелика Янковская, Джессика Пчелини, Жанна Марова, Андрей Анатольевич Ёлгин, Королев, Ольга Суздальская, Ардентэ, Давдангийл Гантумур, Лариса Чен, Алыча, Анна Семироль, Ленка Бу, Евгения Мамонова, Дева Мари, Марина Адская, Ревека Клевер, Кира Татьяна Грозная, Анна Терпеливая, Рустем Шарипбаев
Ссылки на другие ресурсы:
8 Литературный клуб
9 Галерея Валерия Буева
10 Сайт Андрея Игнатьева

ЯндексДирект
Дать объявление
"Артель"-переплет книг.
ручной переплет книг, реставрация книг, тиснение золотом.
www.artelbook.ru  ·  Москва

200000 вариантов Подарков
Подарить подарки всем! Интернет-магазин. Доставка по всей России.
www.moymir.ru

Эл. книги - фантастики и фэнтези
1108 авторов НФ и 846 авторов Фэнтези. Всего более 4Гб электронных книг.
www.interlink-media.ru

Музеи
Музеи Москвы - адреса на mainpeople.ru Вся светская жизнь Москвы!
mainpeople.ru  ·  Москва
Проза.ру: авторы / произведения / рецензии / поиск / кабинет / ваша страница / о сервере / Стихи.ру / Классика.ру


Сервер Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил сервера и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о сервере и связаться с администрацией.

Ежедневный тираж – порядка 20 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают около двухсот тысяч страниц. Более точная информация – по данным независимых счетчиков посещаемости Top.Mail.ru, Rambler и LiveInternet, которые расположены справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей. Кликнув на счетчики, можно посмотреть детальную информацию.


Последний день весны
Последний день любви
Последняя строка книги

31 мая 2008-го года, утро… 




55 * Артём Киракосов

О ДРУГОМ И ДРУГИХ

семнадцать мгновений лета





01 \\ 17             ЖЕНЯ
 О Евгении  Борисовиче Черняеве


Я почти ничего не знаю о Нём. Искусствовед, реставратор, организатор, руководитель, хороший специалист, порядочный человек, надёжный товарищ, компетентный и сдержанный собеседник, внимательный, интеллигентный слушатель, толковый педагог, контактный и собранный…
Десять лет `ведёт` `Толгу`, Свято-введенский толгский женский монастырь: делает полную реконструкцию фресок (``темпера``), – и Борисо-глебский мужской монастырь: делает полную реконструкцию росписей (``масло``). (Под Ярославлем.)
Прошлым летом я посылал к нему на летнюю реставрационную практику своих студентов.
Женя показал себя – с удивительной, добропорядочной, мягкой, самой благожелательной стороны. Завоевав почти сразу, сходу, уважение, любовь, ребят. Они остались и после практики – поработать, заработать. Он платил не много (по московским ценам), но – сама практика!! – дело бесценное!! Для людей начинающих, особенно! Первый курс…
(Не часто бывает, – найдёшь человека, – способного говорить с молодыми…)
Как-то сразу иногда бывает, что – располагаешься – к человеку, к общению с ним, – доверяешь, – к сотрудничеству.
Этим годом (в течении) – мы уже делали реставрацию стенописи в Храме Ильи Пророка «под бором» (Москва – «Замоскворечье» – ул. Пятницкая, д. 4, строение 8) (ХVI – ХХ в.в.).
Летом – опять – к нему: в `Толгу` и `Борисоглеб`.
Ребята уже ждут, надеются – на встречу – с Женей, на работу и общение с Ним.
Не так часто встретишь человека, способного говорить с молодёжью, с молодыми (сложными) художниками, ищущими себя – в жизни, в искусстве, в профессии, среди своих, среди взрослых, среди этого мира, порой выпутывающихся годами из своих “молодых” проблем.
«РАЗГОВОР» – вот отправная точка человеческого общения. Так (именно) сказала мне Евгения Владимировна Завадская (культуролог, искусствовед, педагог, друг) при последнем нашем кратком случайном соприкосновении через телефонные эфиры…
Именно разговор с Женей доставляет немыслимое удовольствие.
Именно разговор…
По разговору и узнаёшь…
По разговору и чуешь!! СВОИХ!! своих!!
Женя, я рад, дорогой, что Ты у нас есть теперь, что Ты есть у нас теперь – и, как руководитель крупной реставрационной организации, –  и, как руководитель нашей летней практики. Ты есть – у нас, Твоих коллег, Твоих друзей, но, – главное, – Ты есть у ребят… А – ребята, – «наши дети», – они главные у нас, Женя, теперь.
Что ж? Ты у нас теперь – и `официально` числишься…
Что ж – приятно…
И с Богом, как говорится!
– Артём, а я уже скучаю – по вам, по всем вам! – по ребятам! Приедут? – звонит Он мне на сотовый, находясь в отпуске, где-то далеко... далеко! – не знаю, где?..
– Приедут, не волнуйся… – отвечаю не без улыбки лукавой я (он не видит её). – Приедут! Не волнуйся! Вкусишь ~ `по полной` ~ ещё!!!
– Хорошо, Артём… Я буду ждать… А что?.. (Я их люблю. Они мне нравятся.) Вот | только | вернусь | только | вернусь | только  | …         
   
 
лето 2007 – 2008 лето (1-ое июня – 1-ое июня)



 02 \\ 17            ЛАЗАРЮ СЕМЬДЕСЯТ
 О Славном Юбилее Великого Скульптора Современности Лазаря Гадаева


Хорошо, когда приходят твои сельчане, с которыми ты рос и вырос в одном селе, на твой знатный юбилей, ставшие генералами, академиками, профессорами, депутатами, заслуженными и уважаемыми людьми твоей великой страны. (Но лучше, если ты будешь свободен от этого, Лазарь.) Хорошо, когда твой, пусть и не очень многочисленный, народ по праву! по праву! по заслугам и по праву, заслуженно! по праву заслуженно гордится тобою, Лазарь! (Но лучше – пусть! ты будешь свободен и от этого, Лазарь.) Хорошо, когда Республика награждает тебя своей высшей наградой, – заслуженной, не спорю, – долгожданной! ожидаемой! открывающей череду таких же – достойных! долгожданных! справедливых! –  не спорю, нет! нет! нет! ни в коем случае! Лазарь. (Но лучше, пусть! – если ты будешь свободен и от этого, Лазарь.) Прекрасно, когда лучшие мастера, твои коллеги, элита искусства (как ты сам и как они сами себя называют), говорят о тебе, как о гении, открывшем новые, неведомые пути в изобразительном искусстве, в пластике, в скульптуре, в слове,  оставшись одновременно и в своей традиции, в культуре своего народа, народности, в быту и представлениях о добре и зле, усвоенных тобою ещё с детства, с самого, с самого детства. (Но лучше, пусть! – если ты не будешь зависеть и от этого, высшего! авторитетнейшего их мнения, Лазарь.) Хорошо, когда единогласно, единогласно, единогласно на высоком таком застолье тебя принимают-назначают-называют «НАРОДНЫМ», “самым (даже!) народным” – «НАРОДНЫМ ХУДОЖНИКОМ», искренне желая приближения этого славного и сто лет назад ещё заслуженного (и ожидаемого?) тобою сполна звания (назначения?) и часа его присвоения, поднимая бокал за это, а, кто против (в шутку – конечно) – просят встать и выйти (вон)! (Но лучше, если ты будешь свободен и от этого «звания» и «назначения», Лазарь, и часа это, часа «пик» || «икс», Лазарь.) Достойно! Очень! Очень достойно! Подписывать в культурном центре своего некрупного народа в крупнейшем мегаполисе мира новый сборник своих литературных сочинений, подоспевший (как раз) к юбилею и давший ток, жизнь – целой традиции в пока ещё не богатой письменной литературе твоей народности. (Но пусть лучше – гордость отступит и здесь, Лазарь.) Приятно, ах как приятно! Слышать слова восторга, уважения, благоговения, признательности, любви – от всех! от всех! от всех, кто тебя знает, пришёл, приглашён… передаёт… Принимать это всё (поздравления, тосты, награды, хвалу), как заслуженное, вполне, заслуженное тяжелейшей борьбой и в тяжелейшей борьбе и с самим собою, Лазарь, в первую очередь, Лазарь. (Но лучше, Лазарь, если ты примешь этого всё, как погоду, Лазарь.) Достойно слышать, что ты слепил лучшего нашего поэта лучше других. (Но лучше, Лазарь, всё же этого не слышать, Лазарь.) Лазарь!.. Лазарь!.. Лазарь!..
Лучшая награда художнику, скульптору, музыканту, поэту – то, что он сделает сам из нот, бумаги, глины, слов. Призвание – выше! Всего! Всего, что перечислено. И выше результата – дорога, что ведёт тебя, Лазарь! Лазарь! Лазарь! – певца, рассказчика, поэта, писателя, рисовальщика, живописца, гениального скульптора. Талант – Высшая Награда, Которой Наградил Тебя Всевышний! БОГ! Бог! Лазарь.
У Тебя древнее, библейское имя. Оно дано Тебе неспроста.
Талант.
Талант! – Лучшая!! Высшая Награда!! Лазарь!! Лазарь!!
Он Дан Тебе.
Талант.
Талант.
Талант.
Талант.
Рукам Твоим – силы и мудрости!
Сердцу Твоему – долгого дыхания чемпиона!
Воле Твоей – не слушать болезни, такие многочисленные, обступившие плотно!
Созидателю – творить! творить! творить! вращая этот Глобус Современности С Господом!
Творец – СоРаботник Бога, Лазарь!!
Творец – СоПутник  Богу, Лазарь!!
Творец – СоРатник Бога, Лазарь!!
Творец – СоРодник Бога, Лазарь!!
ЛАЗАРЮ Гадаеву – семьдесят!..
Всего!..


20-ое и 21-ое июня 2008 



 03 \\ 17           ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ СЛУЖЕНИЯ
О Священнике Александре Борисове


Человек апостольского склада, более пятнадцати лет возглавляющий самый крупный, мощный, интересный, известнейший приход России. Один из самых талантливых молодых учёных-генетиков своего времени, которого ждала, безусловно, блестящая карьера и многочисленные научные открытия, оставивший в одночасье, в 33 года, дорогу, по которой шёл. Шестнадцать лет в дьяконах. Настоятель храма Иконы Божией Матери «Знамение» в бывшем селе Аксиньино, вблизи `Речного вокзала`, на краю Москвы, затем, потом – настоятель Храма святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана в Шубине, Столешников переулок, дом 2, Москва – самый её центр.
Сколько человек в нашем приходе? Пять тысяч? Десять? Пятнадцать?.. А можно ли сосчитать? А сколько прошло – через приход? За эти пятнадцать лет… Скольких крестили? Сколькие – `были рядом`, считают себя `своими`? Поддаётся ли исчислению ДОБРО? Вера?
Сила! – вот, что исходит от святых! Святых Силою Божьей!!
Образец мужества, выдержки, терпения и терпеливости, терпимости и веротерпимости, толерантности, веры, супружества, отцовства, дружбы, интеллигентности – отец настоятель, отец Александр Борисов. Наш. Бесконечная скромность, смирение, пылкость там, где она нужна. Неустрашимость. Безоглядность. Осторожность. Взвешенность. Тактичность и незакомплексованность чужими представлениями о себе, о добре и зле. Не связанность в действиях, в поступках – лишними цепями ошибочности. Ум, безусловное, талантливейшее чувство ситуации, атмосферы, обстановки,   открывающее в нём одарённого политика, дипломата, организатора жизни высшего порядка, уровня, звена – апостольского. Руководитель мощного корабля под названием приход, объединяющий несоединимое, казалось (бы). Приход, известный во всём мире. Приход, основу которого в самом его начале составили члены небольшой общины, перешедшей за своим настоятелем из храма на `Речном` и новодеревенские прихожане отца Александра Меня, убитого…
Друг, сподвижник, ученик, последователь отца Александра Меня, продолживший его путь. Но, как по-своему.
Его голубые глаза. Глубинные, как моря высота! и полёта синь бездонная! Его человеческое обаяние! Улыбка! Его бесконечная воля и уважение к нам, духовная, физическая и моральная выносливость покоряют, удивляют, научают, когда он часами – стоит перед нами на ногах, в рост! выслушивая то, что называется (у нас, между нами, на языке традиции) исповедью. Не отказывает… Даже, если очень занят, устал. Бесконечные хозяйственные и нехозяйственные дела… Первым приходит в Храм, последним уходит. Безупречно выглядит, одет. Пунктуальный. Блестяще организован. Внутренне и внешне. Подтянут и собран. Мобилизован и настроен. Кажется, вообще, не знает, что такое усталость, немощь, нежелание, апатия, разлад тела, духа, души. Господь даёт сил! Сила и власть! – от Господа!! Я часто наблюдаю за ним. Просто учусь. Издалека. Смотрю. Смотрю  издалека. Просто смотрю, как надо стоять и слушать. Людей. Как надо к ним относиться. Даже к самым `неудачным`, `непривлекательным`, `неопрятным`, `смешным`, как кажется внешне… Обманчиво зрение… Поймать его взгляд – рентген. Какая исповедь? После этого? Милосердие сошедшее… Прощение идущее… Ласка отцовства и  материнства…
(Глаз огонь его голубой!..)
Как надо любить и принимать людей.
Как надо стоять перед ними – с благоговением!
Как и перед Господом!
А как должно быть в Доме Божием? В Церкви Христовой?..
Так, как у нас!
В приходе.
В Доме Божием.
В Церкви.
Христовой.
– Просто, по-доброму, для людей, талантливо!
Я, когда смотрю на него, – писать икону! Живой образ! Сошёл! Когда такие люди есть – живо Евангелие! Жив Христос! Среди нас! А, ведь это нуждается в вечном подтверждении – святыми Его! Отец Александр – святой. Святой, организовавший вокруг себя такую мощную жизнь, такой мощной общины, таких разных, отнюдь не `одноплановых` людей – апостол. Апостол.
Человек чести и слова. Человек, глядя на которого хочется жить и работать, жить и работать, работать и жить, работать и жить. Человек, дающий почву, почву ногам. Ложащийся землёю под нас, под нами, – чтобы шлось твёрже. Нам. Жертва. Жертва `без крови`. Жертва Бескровная! Жертва Бога. Жертва Богу. Человек, подаривший нам приход, ставший Небом, Небом на Земле. Для нас. Человек, прикрывший нас от безобразия, болезни дней – своей волей, мудростью, организованностью, заботливостью, нежностью, лаской, любовью. Человек, научивший нас жить  – апостол! Человек – святой! Человек – от Господа! Человек Бога! Человек – настоятель, наш хранитель и наставник, учитель земной, нежный `Шура`, как его называют те, кто знает давно.
Спасибо! Приход – самое большое счастье земное! Приход, ставший домом, домом Неба на Земле. Приход-корабль, плывущий под флагом Христа! Христа. Настоятель – капитан. Апостол. Наш. Нам. «Апостолом интеллигенции» назвали и называли и называют отца Александра Меня. Когда Александр Мень был убит, утром ранним, спеша на службу – к Богу! к людям! в храм! –  `у руля`, у `штурвала`, встал `Шура`. `Александр Второй` – шутка такая… Кровь праведников – цемент веры! Мученики за веру – зёрна! Бросаемые Господом в землю! в нас, никчемных. Будет ли плод? Что-то из нас?
Они выполнили, что могли, наши батюшки, наши святые, наши апостолы, скроившие нам Небо из этой бездны пропастей современного. `Шура` – один из них, один из самых-самых!..
Ах! а, когда они стояли все вместе?.. !.. В ряд, после службы!.. Все наши батюшки, все наши святые! В облачениях. Подтянутые! Собранные! Вдохновлённые верой! Верой, что `двигает горы`!.. – бессильна кисть живописца!! иконописца!!
Всё, что делалось, делается им, отцом Александром – для людей. Жизнь, отданная…
Забывая себя… Для – нас!
Вот – апостольство!
Чин веры!
Тридцать пять лет служения верой!
Много гадостей мы слышим и об отце Александре Мене.
Много гадостей мы слышим и об отце Александре Борисове.
И о нашем приходе.
И о друг друге.
И о себе.
И что?
И о Христе…
Пусть Корабль Плывёт!
(Как снял и сказал однажды Феллини! Федерико! )
(«И Корабль Плывёт!»)
(Да. – Корабль Наш! Плывёт!)
Апостол, что капитан его, корабля. Плывёт!! И небо ближе! И слаще каждая потеря! Оборачивающаяся обретением! Оборачивается приОБРЕТЕНИЕМ!
Отец Александр! Вы – настоящее и стоящее прикрытие от бед этого звука пустоты, знака бессмыслицы. Вы – строитель, давший и фундамент и крышу. Вы – давший то, что зовётся осмысленностью – бытия. Таким и должен быть – человек, супруг, друг, отец, наставник, учитель, апостол.
Апостол – тот, за которым идут, пошли – люди! – десятки, сотни, тысячи…
Апостол – тот, кто, который продолжает и продолжает…
Апостол – дорогой Христа идущий, зовущий…
Апостол – сын Христов…
Тьма, ты страшна ли – теперь?    

      
 11-ое – 23-ое июня 2008 



 04 \\ 17           ГОД  БЕЗ ГЕОРГИЯ
 К первой годовщине со дня светлой кончины священника Георгия Чистякова


Те, кто понимают, говорили, что год – этот тот срок, после которого происходит окончательное `прощание`, `расставание`. Боль должна уйти. И – тяжесть. Те, кто говорили это, – понимали в этом, знали толк. В подобном.
Мы видели отца Георгия, рассказывающего о античности времён Христа в Открытом православном университете, основанном протоиереем Александром Менем. Это было осенью, после  зверского, злодейского убийства отца Александра. Кажется. Так. `Цепляющие` глаза, речь, язык, жест. Всё он почти впрыгивал в нас, в зал. Будто рвался – через свои же слова – к нам, к людям. И – паузы! паузы – в которых взгляд `ловца человеков`. Будто на `крючок` какой! Рука, – из-под, – схватывающая снизу! В кулак!! И – не пускающая уже. Взгляд уверенного режиссёра, озорство актёрское и блеск оратора `древних театров`. Легко и весело – даже! Будто встретились – как будто давно не виделись…
Он нас встретил/обнимал (уже/ещё) дьяконом – утешая Лену, супругу, пока её `гоняли` другие `батюшки`, как живущую `во грехе` (потому что `вышла` за `армянина`; и это, в общем-то, после 10-и летнего относительно благополучного супружества; они были ли в курсах?). “Что это за Белинский? – возмущённо говорили мне недоброжелатели об отце Георгии, пылающем речью! – проповедью! шокируясь видом и тембром (его). – Да ещё и с Герценом в придачу!” “Я только не понимаю, зачем так орать?” “Это же истерика, а не богослужение ”. “Католического плана…”  –  уж это, – наверное, – из тяжких самых обвинений! Я смеялся – в лицо и за глаза – тупицам, глупцам и ханжам, мнящим себя образцами православия в кавычках, образчикам вкуса, как ягнятам недорезанным – на шашлык настоящего творчества. Что взять с них, купающихся в собственном понимании прекрасного, как в несъедобном жире столетнего типа  использования.
Мы видели его пламень, начало служения. Лекции. Пламенеющую Готику!! – как стиль! Проповеди. Вскинутые руки молящегося в алтаре. Мы видели его разным. Любили. Любили так, что ему иногда тошно было. От нас. От нашей любви. И что? Это – что-то меняет в отношениях – любящих?
Видели! Видели разным! А разными разве не видят себя и друг друга любящие, знающие друг о друге всё? (Или – почти всё?) И разве это что-то меняет в их отношениях? друг ко другу? А можно ли, вообще, вмешиваться? вмешаться в любовь? в отношения… встать между… любящими? людьми?
Видели и кризис. И болезнь. И срывы. И немощь. И нежелание.
Видели Богом Вдохновлённого Человека, Который Может Всё!
Видели протянутые нам руки! Нам – больным самими собою, другими. Видели – поддержку! Дающего силы человека! Солидарность. Больного, не дающего, не разрешающего болеть нам. Видели плачущего с нами, видели смеющегося с нами, видели печалящегося с нами, ликующего с нами. Видели…
Расставания нет. Вот и итог. Нет, нет – потери. Есть обретение. ПРИобретение. Есть цветы, что, как и год назад, укрывают ковром цветочных сладостных ароматов могилу с крестом.
– Я здесь, с вами – до скончания дней, до века кончины, до времени конца, – Говорит нам Господь.
И мы верим.
– Я Оставляю вам Себя; Я ЗДЕСЬ! Сущий! – Тот, Который Был и Есть и Грядёт… Я с вами, Я с вами – здесь! и до конца, до Свершения всего, что Обещал! – слышим мы СЛОВА…
Именно эти слова любил приводить Жора, наш дорогой pere, бравший детей за руки и водивший их – совершенно счастливый! счастливый!! – после окрещения, перед началом Литургии в Церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Детской республиканской клинической больнице, настоятелем которой был/стал.
Мы видели, как просил! Горячо просил он! отдать ему эти болезни – маленьких детишек, узников-пациентов, отдать ему! чтобы и эти слёзы! взять на себя! взять себе! этих несчастных матерей и редких, выдержавших эти муки (не сбежавших!) – рядом! со своими детьми и жёнами! – отцов.
И Господь дал ему это – такой человек мог быть поражён только в мозг! Рак. И – умереть от того! что – не выдержало сердце!.. От – любви! К людям! К нам! И..!   
Прощаясь с братом, братом во Христе Георгием, мы помним этот Хлеб Воды Живой. Что можно впитать и насытиться, чем... Жажда, что больше не мучает. Голод, что не пытает больше. Страх, что больше не подступает. Жизнь, что больше не прервётся. Цветы, что не вянут. Слова, что не угаснут. Воздух потери, потерянный навсегда…
А что не может одолеть мужчина в этом мире? – врага? болезни? разлуку? себя? смерть?
Жора! Всему своё время (есть!)! – Время радоваться встрече в жизни, время знакомства! Время работать, ``засучив рукава``, как ты говорил! ``вместе``! И – время скорбеть, стоять у креста! сопереживая боль! болью болея!.. Время скорбеть – снимая, погребая… Отирая раны! Кровь! Время – плакать, плакать, оплакивать, оплакивать. Нести цветы, рыдать! рыдать! безутешно! неутешно! горько! горько прощаясь! друг с другом.
И – время!..
Если цветов и людей больше…
Живых! Живых! Живых! Живых!
То, ты победил и смерть, как и Обещал нам Господь.    


22-ое – 26-ое июня 2008



 05 \\ 17            ОТЦУ ВЛАДИМИРУ (ЛАПШИНУ) ШЕСТЬДЕСЯТ
 Как итог многолетнего общения


Я уж думал, он так и не отпустит меня с исповеди. Перед венчанием. Всё уже было готово. Ждали меня. Но – вот! – неожиданно!! – накидывает епитрахиль… Не думаю, что прощает…
Те, кто ходил с самого начала `Косьмы` помнят эти благословенные времена НАЧАЛА! Где все трое наших любимых батюшек стояли перед нами, как на иконе писанные живописцем эпохи Возрождения!.. Это были не забываемые времена! Как – и школа и как вдохновенье! И по красоте…
Давно…
За Георгием мы `пошли` в Больницу… (РДКБ: Российскую детскую республиканскую клиническую).
Часто в Больнице его замещал Владимир, отец Владимир, Лапшин.
Отец Владимир встал руководить группой «ВСТРЕЧА», опекающей детей-сирот, детей с отставанием в развитии, в московском детском интернате №8. Координатор – Юля Баранова. (Позже – Оля Полякова.) Это – 1995-ый…
Начало всегда бывает трудное, но – и романтичное, романтическое… Потом – бывает что-то ещё, но те, кто начинает какое-то дело, всегда запоминают особый подъём его, сопряжённый с вдохновеньем начинания, когда лишь берёшься – и – всё впереди!!! всё впереди!! всё впереди!
С тех пор – мы благодарны отцу Владимиру, мудро и тактично доверявшему и доверяющему нам во всём, что касалось и касается нашего дела опеки детей и работы с интернатами. (Позже к 8-ому интернату присоединился 11-ый – закрытого, тюремного типа! куда ссылали – и ни за что – `провинившихся` детей из 8-ого, туда мы и пришли вслед за ними, за детьми, из 8-ого.) Работа эта давалась не легко. И Юля заболела – тяжело и надолго. Да и можно ли было не заболеть? Да и можно ли было вылечиться после всего того, на что насмотрелись и чего наслушались? Нет. Нет. Нет. Все эти годы отец горячо молился за Юлю, поддерживал как мог её и её семью, её больную тяжело маму. Как мог. Молился! Так горячо! Как мог…
Юля медленно, но верно! – выздоравливает.
И – вышла замуж. Даже. Неожиданно и быстро. После кончины мамы.
Такое бывает. Её нынешний муж Виктор знал и ждал её давно.
Я однажды увидел на фотографии у Юли дома роскошную девушку – шествующую царственно по подиуму в лёгком платье, светловолосую! светлоглазую! – где и платье! и глаза! и волосы! – роскошь красоты!! и вдохновенья!! и счастья!!
– Кто это? – спросил я (естественно!!)
– Это я, не узнаёшь, Тём? Я когда-то была моделью, показывала платья… Витя видел (и запомнил) меня такой! Мы давно знаем друг друга. Я не могла выйти замуж – мама болела. А сейчас…
– Сколько тебе тогда..?
– Ой, Тём! За двадцать два что-то?.. Давно это было, Тём! Ой – давно!..
(Всё-таки, у меня идеальное чутьё на…)
Была и вдохновенная поездка в Тэзе, в экуменический монастырь, во Францию, на автобусе – через всю Европу, к брату Роже, святому и великому гуманисту нашего времени, где собирается молодёжь всего мира (христианская и не христианская), чтобы молиться в мире и о мире, молиться о единстве – христиан и не христиан –  людей! людей! людей! – в примирении и о примирении, о понимании – между верующими всех христианских конфессий, между неверующими и верующими, между верующими в разное, по-разному, молиться в любви! и о любви! – для всех! и для мира! молиться о тех, кто только ещё ищет путь ко Христу… Тэзе – место-обиталище Духа Святого. Там молятся-поют всеми языками мира – в примирении сердца – с собою, друг с другом, с временем, с историей, с прошлым, настоящим, будущим, с Богом – Вечным и Сущим. Место – где люди, молодые люди, говорят друг с другом, с собою, на понятном им языке, и на языке молчания, молитвы, чтобы лучше понять себя, другого, этот мир, как он устроен, что важно в нём, что не важно, Его, читают Евангелие – вместе, вслух, про себя... Тэзе – плод усилий любви. Плод усилий молитв молчания, что сильнее, чем все слова. Самое замечательное место мира – где нет лжи! и ненависти! Любовь! Любовь! Дух и молитва: любовь, любовь, любовь, любовь.
Два года назад, летом, брат Роже, уже глубокий больной старик, `строивший` Тэзе шестьдесят лет, на службе прямо! – был зарезан насмерть! православной паломницей из Румынии. Мы с Леной тогда вернулись из поездки в Румынию… Наверное, так умирают святые, великие гуманисты мира сего? – плата за добро! принесённое в мир.
Тэзе – плод усилий молитв – в Духе и Истине! И Любви!
И это – открыл мне отец Владимир, взяв в поездку.
Там, в поездке, я видел другого Владимира, отца… 
Искренность, правдивость, честность, бескомпромиссность – вот то, что отличает его, отца Владимира. Не всегда воспринимаешь сразу – и слова и действия. Но они – отпечатываются. Встают позже, после…
Видишь и многое другое, на что надо научиться (наконец) закрывать глаза, то, что видеть не нужно, не обязательно. Надо учиться видеть то, что важно! и не видеть учиться то, что видеть не надо, не обязательно, не важно.
Не всё ложится на сердце… Отталкиваешься. Отталкиваешь. Чаще – нет, не принимаешь! возмущаешься! протестуешь! не соглашаешься! Иного – совсем. Но – всегда – впитываешь. Всякая искренность – достояние. И она – рано/поздно – срабатывает/доходит: пронзает!! пронзает!
Все `ранние` исповеди (общие) из Косьмы 90-х врезались сильно! Я записал их – фразами отдельными: это и стало школой! Христианства. Великое время! Я перечитываю эти куски – и сейчас! На меня его слова действуют также, как и тогда, пятнадцать лет назад, пронзают и встряхивают от сна совести (внутри). В сочетании таких святых, как наши Георгий и Александр, и Владимир – это было настоящим счатием в Церкви – находится на Службе… Не только талант, но и святость… Не только святость, но и талант… человеческое и божье! божье и человеческое! – всё сходится!! В нас и на нас.
Великая школа! Начало! За что – мы все – многие тысячи и тысячи – в долгу неоплатном – перед ними, отдающими нам себя! Жертва. Жертва Бескровная. Христос – всегда (Стоит) ``СРЕДИ НАС``. И это чувствуешь всегда! Всегда – Он за спиною… Рядом. За руку Держит падающих – духом! телом! Возглас священника: «ХРИСТОС СРЕДИ НАС!!» – и люди целуют друг друга, приветствуя, обнимая, чувствуя необыкновенную близость и родство – через Него, Присутствующего пока незримо СРЕДИ НАС.  Но скоро – через Причастие Тела и Крови Господних – Вина и Хлеба Символических Мистических – Будет с нами, в нас. Счастье! Счастье!! Счастье!!! Источник Воды Живой. Вода, Которой напьёшься вдоволь. Жажда, Что больше не томит! не томит!  Пища, Что утоляет голод навсегда. Это – всегда! – поворотный! значительный! момент богослужения, после чего всё! всё! всё! становится легко и по-другому. Христос – среди нас! – и всё! всё! всё! всё! всё – иначе.   
Помню и первую молитву в Храме Успения Пресвятой Богородицы, где, в котором,  сейчас отец Владимир – настоятель. Мы притащили первые подсвечники, сделанные из плохого алюминия (почти – кажется? – перевёрнутые водосточные трубы), заполнили песком, зажгли свечи… Подклеть. Подвал. Темно.
– Ну, поехали? Родные!.. Даже, как-то страшно!.. Начинать!.. – обернулся он к нам. Нас было (в тот вечер) не больше, чем пальцев на одной руке. Сейчас – это огромный, тысячный приход, община, одна из мощных, ярких, сплочённых, известных в Москве.
С семьёй приходил отец Владимир на выставку, мою выставку. Мои работы – на стенах у его детей. Его слова в статье, где есть и моё имя, посвящённой проблеме национальной, расовой, этнической, религиозной, конфессиональной, социальной и всякой другой ненависти, нетерпимости, розни.
Я сейчас не бываю у отца Владимира, но столько лет уже! столько лет! – слушатель его постоянный радиопередач на радиостанции «СОФИЯ». Отношения не бывают простыми, даже с самыми любящими, близкими. (А у Христа с Апостолами?) Я не бываю сейчас у отца Владимира…
Но, это не мешает мне – поздравить его тем способом, который лучше всех! – два слова, коротких! записанные душою!..
Жизнь, посвящённая другим, жизнь посвящена Богу, жизнь, посвящённая проповеди – Спасителя о Спасении, жизнь, посвящённая проповеди, проповеди Евангелия, жизнь – посвящение; посвящённый Богу – святой! святой!
Нашему дорогому батюшке – уже шестьдесят.
Радостно и больно.
Что время – безжалостно так бежит – скорее и скорее – куда-то…
Впрочем а – это не важно совсем! Почему? – ведь мы, всё равно! в гостях у Вечности?
Шестьдесят лет – от Вечности! к Вечности! с Вечностью!
Всякая Встреча! – Встреча Вечности. И в Вечности. И люди!.. Сказавшие слова друг другу. Какие-то хоть. Слова, ставшие вечными. Всякая встреча людей! – это вечность! вечность! ставшая зримо нашими отношениями.
– Что? ну что мы возьмём с собою, родные мои? к Богу, ну что мы Ему предъявим в конце-то концов? – ну ведь только – наши отношения, родные мои… наши отношения, – помню и разделяю я его слова о нас, о наших отношениях.
В начале девяностых, когда мы шли на раннюю Литургию, к 7-и, повсюду валялись замерзающие в снегу бомжи; “Мы ничем не лучших их, хуже! То, что мы стоим тут, перед Господом – чудо! Его великая милость к нам... ” – так начиналась общая исповедь.
Благодарность тем, кто вёл, назидал, оберегал, заступался – велика.
Благодарность – за путь, долгий путь ко Христу и во Христе, на котором стоим… ещё!
И – в пути! Ещё!
Вам шестьдесят – это праздник, праздник.
Отец Владимир…
И для тех, кто сейчас вдали, вдали от Вас, но – помнит… и желает!..
За Вас, отец Владимир, дорогой!!
Храни Господь.
И с днём (такого радостного) рождения: шестьдесят.
Когда – много сделано, – позади, – а сколько ещё и будет сделано – ВПЕРЕДИ!
Вперёд! ну? – Так и “поехали, родные мои, даже не верится?..” – запомнил я его… слышится…
Только шестьдесят ещё!
Отец Владимир!
С рожденьем!
С рождеством!
Храни Господь! –  Ещё! и ещё!! Ещё и ещё!! Ещё и ещё!! Ещё и ещё!!
И Вас и Вашу Семью! И всех! всех! всех нас! Аминь.         


16-ое июня – 3-ое июля 2008



06 \\ 17           У МАШИ
После чудесного вечера, проведённого в гостях у Маши, Маши Орловой, замечательной художницы


Красавица! Умница! да и как удачно (в очередной раз) `вышла`… Диву даёшься нашим умницам-красавицам! Да уже и на мужа `молодого` Мишу покрикивает!.. (Где только так быстро учат этому? переняла?..) А Миша – такую утку нам  приготовил! – жареную!.. с картошечкой! в яблоках! – уумм//прям .
Хорошая художница! Славная. Как к ней не зайдёшь, – а у неё всё опять НОВОЕ (так я не про мужа): то она ``холодной`` керамикой! увлеклась, то – пишет иконы! то – акварель по бумаге ручного литья, что делает и дарит ей её подруга. Вдруг – витражи! гобелены! батик! живопись, нанижет бусы, соберёт натюрморт – просто так! – да и оставит. Легко ``выходит в объём``, как говорят художники, понимающие толк в этом: распишет тарелку, чайник, чашку, шторы, вазу, стены, платье и шарфик…
У неё две дочери – обе красавицы! (Имеют уже кавалеров.)
Маша – нежная, ранимая, хрупкая. Это – внутри. А так – бороться за жизнь – приходится каждому! И ей. Работы продаются. Этим и живёт. И – ещё – учит детей. Всему, чему умеет, а умеет она немало.
Маша! У тебя всё хорошо. У тебя хорошая, правильная душа. Она трудится. И поёт. А душа обязана трудиться и петь! Так велел её поэт. (Не самый плохой, Маша.) За тебя, Маша (я поднимаю виртуальный этот бокал, так как, опять – весь вечер провёл с камерой, снимая чтение стихов и прозы и чудесные Машины интерьеры), сегодня чудный вечер, и ты встречаешь его – результатом: дети, муж, красивый дом, друзья, работа, приносящая удовольствие, удовлетворение и новые работы! новые работы (а ведь это Главное! Главное! Главное! – для нас с тобою, Маша! Машуль… Ведь мы и пришли, Маш, Машенька, по правде-то сказать! – взглянуть!! – на новое…)! – в новой! новой для всех для нас, – и для тебя, – технике: бисер.
За тебя, Машуля! За тебя!..
Твой бисер – это что-то новое – и для нас, видавших виды (эти и всякие).
Бисер – что жизнь! Сыплется!.. Вокруг!.. А нам – держаться! И лишь ярче!! ярче!! ярче!! ярче!! делать её, эту жизнь, на наших холстах! Машуля!
За тебя, Машуля, за любовь! За твой талант! – петь и жить – когда: не пишется да не поётся.
Из этого бисера ты сложила `картину`! Картину жизни… Чего стесняться? Чего получается, того и получается. Это правда. Как и то, что ты дышишь легко при всей этой гари и накипи вокруг. А знаешь, я ведь ценю это! – воздух! воздух! и ДУХ. Дух.
Да пропади оно всё пропадом, всё остальное! Всё остальное!.. Там… На это на всё – будет цена! Малая? Немалая? – разница (в нашем с тобою случае – не велика, Машуль, Машуля...) небольшая. «Большой» ты художник? «Небольшой» художник? – тебе было и есть – наплевать на всё!
А главное! – и что мне очень (и особо!) нравится в тебе – без претензий! – к людям и к жизни! ты! Ах… Машуленька.
Ты – вяжешь бисер этой правды о красоте и воле! жить не таясь, жить, наслаждаясь!
С днём рожденья, дорогая!
Машенька! – за тебя!      
       

28-ое – 29-ое июня 2008



 07 \\ 17           НОЧЬ В КЕЛЬЕ ЖЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ С МОЛОДЫМ ЧЕЛОВЕКОМ
После того, как мою студентку ``застукали`` c молодым человеком, проводящей ночи в келья женского монастыря, в котором она проходила летнюю практику по реставрации фресок   


– Теперь нас гонят всех отсюда; отношение к нам изменилось; нас выживают, оскорбляют; нам надо уехать, чем быстрее, тем лучше, Артём Вильевич, нам больше нельзя здесь оставаться. Из-за одного человека… – говорит мне дозвонившаяся Саша, лучшая моя студентка, из Йошкар-Олы, русская, голубоглазая блондинка, с струящимися распущенными русыми волосами. Её долго по этой причине (национальность) не принимали в ВУЗ там (откуда она) и где-то ещё (куда она ездила поступать, Татария, кажется).
– Конечно, Саша, если невозможно больше, дольше, собирайте вещи и уезжайте, приезжайте. Я жду
– А как же..?
– Мы всё уладим. Я всё беру на себя, не волнуйся!
– Спасибо!
Отголоском доносятся «формулировки», звучавшие в различных разговорах при (телефонном) обсуждении «темы»: “спуталась”, “видели”, “в их глазах мы все теперь такие”, “зачем вы такие вообще тут нужны?”.
Аня уехала сразу, почти сразу. Она из Калуги. Семья очень бедная. Денег у неё нет даже на еду. `Крышу сносит сразу` при попадании на ``Большую Землю``, в Москву. Отучилась нормально она только лишь первый семестр, потом началось: похорошела как-то сразу, преобразилась, мальчики… съехала на тройки – сразу. Была отличница. Красный диплом, с отличием, похвала «Совета», с «Рекомендацией...» Я помогал ей. И поступить.
– Девчонки, – говорю я поступившим, – ваша задача, не только учиться (на хорошо и отлично имеется в виду – А.К.), как и у мальчиков, но и обустроится в этой жизни за те шесть лет, что вы будете в Москве. Они понимают всё отлично. Никто из них не вернётся – в родную республику, город, село – все! все! все! останутся здесь. Провинция опять будет жить без реставраторов.
Красивые молодые женщины – чего тут скажешь?
– Рожать-то им надо? – смотрит на меня с укором мой более опытный коллега Юрий Алексеевич.
– Надо! – вздыхаю я (тяжело).
Келий для житья, жилья, молитв – не хватает, а вот для «этих» благих целей – всегда находятся!
«Красивые молодые женщины! Чего тут сделаешь! – думаю я в себе, оглядываясь вслед прекрасным своим ученицам (походке!.. их!..). – Им жить и рожать, и выходить замуж. И это обязательно: входит в программу обучения – жирным шрифтом, – отмечаю я в себе сам! Красивые молодые женщины! Чего тут поделаешь?»
Понастроили келий тут!!!
Вот хоть Аньке пригодилось…
Мир вам – не монастырь, господа «святые».      


8-ое – 9-ое июля 2008



 08 \\ 17          КАТЕ ДЛЯ КАТИ
Для лучшего понимания ею причин и следствий происходящего на её исторической родине


Катя, я `написал` Альбом Тебе. Тебе. И больше никому. Никто не поймёт. Тебе и больше никому, Катя. `Живой`, что говорят – альбом. Цветных фотографий. То, что я вижу каждый день – некий дневник событий, впечатлений, повторяющихся из дня в день, из часа в час – путём, что прохожу я ежедневно: `от двери до двери`, как говорят.
То, что вижу, в чём живу, как живу, что вдыхаю, что `читаю`, за чем следует взгляд, поворот, мысль – шаблонная при езде по известному уже годами маршруту-радиусу.
Нет некрасивых и красивых вещей. Нет художников и нехудожников. Всё есть лишь отпечаток времени: текущего, ушедшего…
Надо набрать  в глотку воздуха и! –
Осмелиться снять то, что не заснял лишь миг назад. Надо понять, что, как бы ни был плох или хорош дизайнер – художник тот, кто видит. Художник тот, кто видит.
ХУДОЖНИК – ТОТ, КТО ВИДИТ.
И – нет других правил на Земле. Если ты хочешь им быть…
Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Этому не учат. Как я понял. Учат ходить по рельсам – со всеми сидя в туннеле. Дышать свободно! – ещё с пелёнок, до рождения! ещё в утробе! при зачатии! до!
Катя, пойми: всё, что окружает тебя! – ПРЕКРАСНО! Всё! Всё! И достойно твоего объектива. Куда бы он ни направил `взгляд` свой – будет хорошо! хорошо! Ты – человек поиска. Я – человек находок. Они – под нами, над нами, в нас, вне нас – везде! везде!
Личность – главный компонент творчества. Чего ни коснись… Будет то, что у тебя внутри, изнутри. Поэтому, Кать, можно щёлкать как `хотишь`, можно обрабатывать, можно – нет.
Смерти нет, как нет и жизни, Кать. Всё не имеет никакого значения, как всё и имеет большое, решающее значение. Всё было уже. Всё есть. Всё будет. Всё сложилось, всё предрешено, ничего не решено, гадаем…
Вот ты идешь…
Мимо…
И…
Так рождается снимок. Из – нескольких взмахов! Из взгляда – лишь. Твоего… Умей видеть! – сердцем. В кадре – твоё сердце. Не боле и не мене. Какое оно, твоё сердце? Чем бьётся? О чём оно? И с кем? Ты думаешь, мы будем говорить о фото? Фото – лишь язык, говорят о смысле. Смысл всех снимков – ты сама, сама по себе, какая ты есть – вот и ответ. Тебе…
Я написал тебе `живой альбом`. Он будет меняться, исчезать, дополняться – как всё! всё! всё.
Игра в одно касание (как в футболе). Нужно научиться – так: как в футболе: в одно касание. Это дыхание времени. Это время само касается тебя, Катя, Кать. Поняла?
Ты красивая и ищущая. Тебе дано. Такие синие глаза, только у наших девушек, Катя. Такие глаза только у русского неба, Катя. Такие ищущие, плачущие. Душа! Её не спрячешь! Не подделаешь. Не утолишь! – жажды! глаз – в глазах.
И я надеюсь!.. Надеюсь – на то, что и они (когда-нибудь! когда-нибудь!) потопнут в ответной ``синеве`` (пусть даже и не синего вовсе цвета).
Кать, не думай, что можно обмануть себя. Что ты снимешь, как – это не имеет никакого значения. Никакого! Чего добился, кем стал – не важно вовсе! Какой ты – вот всё! То, что возьмёшь ко Господу ТУДА!! Ты, лишь ты – всегда с тобой. Ты, лишь ты. Ты и есть – лучшее фото, пока живая… Все фото – ни о чём. Щёлкни хоть `мобилой`. Это также чудно! Думаешь, есть разница? Осваиваешь `фотошоп`? Член `клуба`? Пробуй… Это бессмысленно: приукрашивать, приукрашать, обрабатывать, дорабатывать – лицемерие. Весь твой `фотошоп`. Таких глаз просто нет. Вот тебе и весь `фотошоп`. Боль – как синь. Из глаз – любовь... И боль. О потерянном 
Можно научиться всему. В том числе – и фотоделу. Любовь и душа – то, что остаётся от тебя, будь ты фотограф или монтёр, программист или сказочник, Катя.
В том, что я подготовил тебе – для тебя, Катя – «A Day In A Life» – помнишь, BEATLES. День жизнь. Моей. Или кого-то ещё…
Всё, что вижу, чем живу, что прохожу! – дневник. Некий. Специально – без качеств. Качество – это для рекламщиков, Катя, для меня – просто нажать кнопку «спуск»-а.
«Красивое» или «некрасивое» – всё лишь в тебе. Красивое и некрасивое – в тебе лишь… Отражением. Ты: то, что во вне и то, что извне. Ты – красота и некрасота. Ты – ключ, которым отпирается всё! все смыслы. Есть которые, и – нету которых. Ключ! Ты. Ты… 
Какая разница – на что нацелен твой объектив? – он нацелен на тебя – внутрь – . Это – сердце, Катя! Сердце!!! – а другой `ДУШИ` нет у фото. Ты… Только!
Твои глаза смотрят, луча (излучая, светя, даря) синий свой свет и цвет!
«Живой Альбом», он для тебя, Кать! Тебе.


9-ое – 12-ое июля 2008



 09 \\ 17          АБИТУРИЕНТЫ
Наблюдая дней картину текущих: «Почему у нас такая страна?.. – Могучая!! – Вонючая!!»


Они не знают: всё решено! за них, вместо... Они смеются, знакомятся, для них открывается новое что-то… Новый мир распахивает перед ними врата возможностей! Так кажется – им. Не нам. Девушки… Парни… «Дело молодое», как говорится… `Крутится` любовь. На время сдачи. На время сдачи экзаменов. На время… Переживания сближают. Обжигают! Волнуют. Переживания – эрос! Эрос – секс! Продолжением. Времён тех экзаменов, экзаменов на «право жить» и называться «человеком». Но на этом всё и заканчивается… На сексе! Всё решено! Всё решено. Всё! Уж. ``Мы не пара друг другу…``
Всё решено. Составлены списки. Самые способные срезаются сразу. Их вырезают как раковую опухоль. Самых молодых, способных. Чтобы не составили конкуренции в дальнейшем тем, кто хуже: слабее, глупее, ленивее, злее… тем – кто «свои». «СВОИ». Это как в конкурсах красоты: красавиц первых `режут` в начале. Первыми. Первых. Чтоб не мешали `тащить` свою, дурнушку. Наверх! Вверх! Наверх! К Боссу!
И далее… её – ``по списку``! всю и `пропустят`. Уж всю, как миленькую. C ног до головы. От пят до гривы. И обратно: также и в том же составе и направлении. Всю! И все! – кто тащил! тащил!! тащил… Это – цена. «Вопроса». (Есть такая передача дневная на ТV.) Потому что – своя – теперь ``в доску`; будет служить… ; «$» (или «€» – всё равно – рубль ли) – его величество – как символ `жизни`, жизненного успеха, `человека` – `состоявшегося`, `состоятельного`.
Молодость. Они не знают, что такое «списки». Они не знают, что часы движут стрелки свои для многих из них назад! – К «выход»-у! Они смеются. Радуются. И не знают: списки готовы, экзамены сданы – (заранее!!). Хотя, ещё и не начинались. Оценки уже высчитаны, стоят. Ведомости все составлены. Хоть и в черновиках, но отклонений не будет (почти ж?). Экзамены сработаны. Не ими. Всё решено. Списки составлены. Не висят лишь. Без печати. Лишь. Лишь. И самые талантливые уедут обратно! Обратно. По своим «`весям` и `сесям`». Прозябать. И готовиться – на следующий год: авось!..
Да не будет ничего: за год их ждёт лишь деградация. Дальше – больше. (Пьянство? Разврат? Наркотики? Тяжёлая борьба за то, чтобы сложить чего-то в рот себе, семье, детям… Изматывающая, старящая вмиг жизнь, которую и жизнью-то назвать нельзя! Что ещё?) Вот мы и остаёмся с теми, кого тащат `за уши` «родные и близкие» на “бюджет”. (Не хотят платить, а ведь – могут… И не за одного ещё и… А – вот не хотят! «Владельцы заводов, газет, пароходов». И время терять нечего! – не хотят – «на бюджет его, родного!» со школьной скамьи – и прямо и на первый, на “бюджет” его.) Что ж?
А и дальше их, «своих», – `по списку` – «наверх». К «ВЛАСТЯМ» ближе. Бездыри! Сволочи! («Отцы» – не «дети». Дети – не подозревают ничего как раз… Почти нормальные. Только что «дети» таких родителей. Со временем станут такими же. «Отвечают ли дети за родителей?» – старинный вопрос… Сталинский. Ленинский.)
А потом они становятся руководителями (как и их +``БОЛЬШИЕ``+ мамы и папы): топменеджерами, министрами, главами агенств, генеральными, директорами, президентами, боссами, командующими и маршалами, мэрами и губернаторами, спикерами, лидерами партий, у руля государств… как и их мамы и папы – могучие и вонючие!
Почему у нас такая страна?
Потому.
Списки готовы; экзамены уже сданы, хотя и не начинались ещё. Кто-то берёт учебник, штудирует. Он не знает – всё решено, давно, за него, вместо него. Оценки стоят. Уже. Хочешь – не хочешь: кто-то зачислен, кто-то отчислен.
Почему у нас такая страна?
По тому.
Могучая! И вонючая!


11-ое – 14-ое июля 2008



 10 \\ 17          ОТВЕРГНУТЫМ
После многих слёз, пролитых другими, и многих слов, произнесённых, сказанных мною в их утешение им в последние дни июля


если ты отвергнут
это не значит
что ты хуже
это значит лишь
что надо вытереть слёзы
и бороться дальше
дальше
за своё понимание жизни
и искусства
за свою любовь
если ты отвергнут
это лишь значит
что ты избран
для другого
и для других
мои слова
мои руки
в утешения вам
отвергнутые
отверженные
если ты
за чертой
той
за которой начинается жизнь
как тебе кажется
лишь возьми себя в руки
вытри слёзы
я рядом
я никогда не бросал тебя
я всегда был рядом
всегда
мои слова
лягут в сердце твоё
бальзамом любви
а руки помогут
карабкаться
из ямы
педагог тот
кто идёт рядом
с тобою
всю жизнь
вставая и падая
тобою
слёзы
радости
и
горя
деля
я рядом
знай
и слёзы твои
мои
учись утирать боль платком мужества
вставай и иди
вставай и иди
опять
и
опять
лучшие
были отверженными
лучшие
закопаны в безымянных могилах
на лучших
нет ни лычки единой
на лучших ты не найдёшь орденов
рядовые любви
как сказал поэт
один
не худший
не худший совсем
прошедший всё
и
закончивший войну
великую отечественную
без орденов
в берлине
рядовым
отверженность высшее призвание
помни
помни
пусть никогда не молчит душа
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
с каждым разом ты всё больше будешь понимать
жизнь не для лежачих
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
учись подыматься
и идти
в ответ
и не бей в ответ
зависть и ненависть
пусть
не владеют тобою никогда
никогда
никогда никогда никогда
эти белые чувства и месть благородная
пусть не обагрят сердце твоё
любовью лишь
пере
полненное
пусть краски твои не знают растворяющих эссенций
пусть густо и сочно укрывают основу
пусть инструменты
кисти шпатели мастихины
лишь продолженьем служат
взмаха души
радость радость радость
пусть то
что поёт твоё неистребимое сердце-слово
сердце и слово
а я помогу
сердцем
и
словом
горе
это когда ты
среди мерзавцев отпетых
в славе лживой их
за одним широким богатым накрытым столом
отмечая награжденья очередными лычками-значками
пируешь-жируешь
за счёт
на счёт
всех отверженных
на крови
угнанных в рабство жизни
о
не сжимай кулаки
в ответ
это не ответ
достойный
для тебя всегда найдётся
и хлеб и вино
и ласка тех
кто любит не по предварительной договорённости и за лычки-ордена
деньги
эти управители вселенной
ничто
в системе ценностей настоящих
сердце
запускай вновь мотор его
вновь
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
ты воин
добра и света
как всякий талант
отвергнутый
отверженный
а я
лишь рядом
с тобою
твой
педагог
 

20-ое – 24-ое июля 2008



 11 \\ 17          ОЛЬГА АНАТОЛЬЕВНА
После двадцати лет хождения к одному и тому же мастеру-стоматологу


Павлунина. Попасть к ней почти невозможно… Надо записываться задолго.
Я открыл её сам. Двадцать (где-то) лет (тому) назад. Открыл – `по рукам`. Я – реставратор. Я работаю такими же инструментами. Почти над тем же. Приглядываюсь и к стоматологическим материалам. Я – чувствую – мастера – по рукам. Я вижу… Да по всему… Передо мной – талант.
Рядовая врач-стоматолог. Совсем молоденькая. Но к ней уже очередь `из своих`. И по записи и без записи. Моложе меня. Тогда только начинались всяческие `платные` `движения` для таких малооплачиваемых специальностей как врач обычной поликлиники района.
По разговору (они ведь болтают, не стесняясь пациентов) понимаю, передо мной честный, восторженный, любознательный, пламенный, добрый, весёлый, открытый и щедрый человек. Ослепительно рыжая. Глаза – зелень. И нежность – в самом главном.
Почему я ходил?..
 

4-ое августа 2008



 12 \\ 17           ЦЕНЗУРА
После многократных угроз и оскорблений, произнесённых в мой адрес за снятое и написанное


Готовься! Каждый миг может стать для тебя последним! нет, не совсем… (улыбка!), а в `покое` в смысле «добрых отношений». Да-да… Так они и срываются – телефонным звонком – откуда-то… Если снимаешь – фото\видео, если пишешь что-то – о ком-то, говоришь, отзываешься, передаёшь чьи-то слова, совершенно безобидно, как кажется тебе, разглашая, как кажется им, самое сокровенное, проходясь по `болезненому`, смешному, если вообще – что-то испытываешь, то знай – ты под ударом постоянным! В какой миг вспыхнет ``ГЛАС``? И ты будешь объявлен: «паскудой»! «подонком»! «подлецом»! «лжецом»! «предателем»! «трусом»!.. да бог весть ещё кем!.. Бог весть!.. Бог Есть!
Бог Есть! Есть! И Он всё Видит и Слышит! – не бойся: говори… смейся… снимай… пиши… отзывайся… передавай…
Цензура? – боязнь просто. Если ты свободен – но она сидит в других крепко. Других – тех, кто считает, что имеет право на то, какой ты. Цензура? – внутри (нас) оказалась более цепкой, чем в государстве. Цензура? – держать за руки другого, друга. Не давать ему ничего! ничего! – из того, что не твоё, а его – по праву, по закону. Не давать ни жить ни дышать. – Вот таковы – мы.
Всю энергию злобы за несовершенное, всю страсть «правды» (в кавычках) излить на того, кто думает не так, как ты. Цензура – а вяжи-ка его!! Пусть!! – будет «как мы».
Тот, кто идёт свободно, не нуждается в подпевках. Тот, кто дышит ровно, не боится ночных ударов. Тот, кто знает, что прав не скажет лишнего. Тот, кто выше, не покажет этого. Сильный – привык уступать. Для слабого – окрик – привычнее. Для мерзости слаще сладкое, упаковка. Ты…
Руки держат крепко! А удержать ли им? И кто такие те, кто тебя знает? Родня у нас всегда считалась по «крови»? И не лучше ли – выполнить то, на что зовёт тебя сердце. Какие оправдания есть у слабости пред подлецами. Зачем щадить то, что не щадит тебя? И какие силы способны удавить в тебе то, что изнутри! Уступить?
Внутренняя непримиримость!
      

август 2008



 13 \\ 17           ПЕРЕД ОТПРАВКОЙ
После подготовки скульптур Лазаря Тазеевича Гадаева для отправки на персональную выставку к семидесятилетию со дня рождения в Государственную Третьяковскую галерею


Всякое соприкосновение с талантом – действенно. Даже лёгкое протирание скульптур от `поверхностных загрязнений`, как говорят реставраторы. Даже простое перебирание скульптур, в поисках нужной, той, которая идёт на выставку. Даже – пробежаться взглядом. Даже – перечитывание названий в каталоге. Даже произнесение имени древнего, библейского, – Лазарь!
Лазаря нет с нами. Он в больнице. Болеет тяжело. Как бы ни было, искусство его, и искусство вообще! – одолевают в этой жизни ВСЁ! болезни! смерть! Искусство – действенный механизм жить!! Как бы ни было – выставка, а тем более такая, событие! Событие радостное! Высший почёт, который оказан Лазарю, заслужен им многократно. Десятки, сотни, тысячи вещей… В бронзе, камне-известняке, мраморе, дереве, керамике… холсты, графика… стихи, сказки, миниатюры, рассказы… Лазарь назван лучшим писателем Осетии, высоко оценившей своего сына.
Но мне видится Лазарь человеком, далеко перешагнувшим и время и место жизни, всякие `привязки`. Талант его огромен; он неутомим во всём… могучий, человеческий… От первых опытов человека в искусстве – и до последних – всё в рамках его интересов. Он разнообразен и разнообразен. Выставка, включающая в себя лишь 48 работ, может ли это отразить?
Нет.
От радости, что такой талант живёт и работает, – наливаешься силой и желанием жить и творить самому. Подвиг к творчеству – не это ли призвание педагога? Лазаря считаю своим первым и последним и единственным учителем в изобразительном искусстве. Мне посчастливилось знать его с детства и учиться у него с самой ранней юности. Лазарь не церемонился, но был искренен, `долбал-громил`, не щадил. Но и хвалил. Спустя годы – всё отчётливее понимаю – Лазарь – это разговор о Родене! Микеланджело! Титан! Титанический объём работы проделан! Необозримо просто совершённое им. Скульптура – самое трудоёмкое занятие, самое дорогостоящее, самое затратное по силам. Лазарь – «как гладиатор», – так сказал о нём сын, Костя, – сражается с куском…
Выставка – всегда ПОБЕДА! всегда – ДЛЯ ЛЮДЕЙ! всегда – РАДОСТЬ!
Лазарь, ты подарил миру столько шедевров! Что, какие болезни могут заглушить радость от их жизни на земле? Ты победил всё! болезни! смерть! Выставка, что открывается 5-го сентября в твою честь! – лишь начало!.. не венец!.. карьеры, как принято думать о «ГТГ», самых респектабельных залах на 2-ом этаже, там, где обычно показываются лишь самые престижные экспозиции музейного типа. Это успех! Безусловно! И – признание: безусловно! Но, как всё это мало и ничтожно! И как велико то, чему ты научил нас – творчеству! Жить искусством! самозабвенно… Отдавая всего себя! Всего! И другой нету правды у творчества: отдавать!.. отдаваться!.. Жить им. И оно будет жить тобой.
Завтра работы будут уже в ГТГ.
Будто восхождение к Небу, чему-то Высшему!
Предназначение Человека – стать Богом.
На этом пути ты продвинулся дальше других, рубя мрамор, известняк-камень, дерево, давая форме глины жизнь! одолевая сопротивление материала – гипс, пластилин и бронзу! Жизнь!.. Даже, если она и уходит! – остаются работы. Работы – жизнь. Художник оставляет людям свой труд, плоды своего труда, который делает его бессмертным, равным Богу – Творцу. Творчество – от слова «творец». Творец – БОГ!
Лазарь, жизнь не кажется уж такой странной и страшной…
Мир твоих скульптур входит в нашу жизнь, наполняет его.
Радость не может отнять горе. Какое бы оно ни было. Оно бессильно. Талант! Талант и доброе сердце, и добрые руки.
Лазарь, ты оправдал своё древнее имя: ЛАЗАРЬ!
Через череду безразличия, пошлости, серятины пронеся искру!
И зажигаются сегодня свечи!..
Безмолвная молитва…

 
20-ое июня – 31-ое августа 2008



 14 \\ 17           НИНА КИБРИК
После двадцати пяти лет дружбы 


На научной студенческой конференции в Институте Сурикова от Завадской были мы двое: я и она, Артём Киракосов и Нина Кибрик. Так и идём… по жизни.
А когда гнали нашего педагога – Евгению Владимировну – мы были вместе. И ещё – Зойка. И – многие!.. многие!.. Но её всё равно гнали! И выгнали! И с тех пор она больше не упоминается в списках работавших в нашем Институте! Евгения Владимировна Завадская… Видный востоковед, искусствовед, культуролог, философ, – наш друг и педагог. Человек, знакомством и общением с которым гордились… Но – это ОСОБО!!! И ещё не вечер! Память Евгении Владимировны вернётся в наш Институт! Это дело времени… Я верю! Уверен. Будет час! – и имя её будет восставлено. Дело времени – и нашей работы. Это – будет! Дойдут руки.
О другом…
Зойка и Нина – тогда – решили уходить из Института (в знак протеста) вместе со мной. Это – меня остановило. И – протесы родных и педагогов. И мы – стали друзьями…
Почти двадцать пять лет прошло. И многое – мы пережили вместе – идентично: протесты, митинги, публикации, выставки, резню армян в Азербайджане, землетрясение, войну в Карабахе, все события, закончившиеся всяческими отделениями друг от друга, общие выставки, литературу, искусство, творчество, друзей… – целая жизнь! – и вот наконец – «АРТ`ЭРИА» – легендарный ныне клуб, быть причастным к которому – уже честь! `АртАссоциация` «АРТ`ЭРИА» – широкий круг людей, занятых искусством, живущих им, дышащих заботами и жизнями друг друга. Любящих друг друга. Это: выставки, концерты, вечера памяти, рисовальные, живописные, актёрские классы, спектакли, фильмы, литературные чтения, мастер-классы мозаики, керамики, танго, спонтанное, ничем не ограниченное творчество! Думаете, в Москве (или где-то ещё) такие места есть? Нет. Весь официоз – о другом. Свобода – главное! Творчество – во главу угла! Искусство – как стиль и смысл!
Много досталось Нине от нас, её друзей, – за затянутые мероприятия, безразмерные фестивали, среди которых особо возвышается её главное детище – путивльский – «ЗОЛОТАЯ КУВШИНКА», так вы думаете организация стала лучше? сократилось время? Нина вняла критике?
Да не об этом… А о том, что ей удалось создать «круг», в котором можно жить и творить и общаться всем тем, кто не `вписан`, кто живёт `иноком`.
Нина, ты прости нас!
Не отказываясь от сказанного за все годы, от критики и нелестного! – Нина! – то, что удалось тебе за эти годы труда и самопожертвования, упорства! – ради нас всех и искусства, которым живём, – велико!!
Иногда я понимаю, что твоя организационная деятельность заслоняет то, что ты – художник. Все наши творческие союзы – прекрасны! Ты – перехлёстываешь всё время! Ты – не удерживаешься от взрыва эмоций, заходя часто за пределы допустимого вкусом, нормой!.. Но!.. Но! – когда я думаю, что же мне ближе? кто же мне ближе? что же хотел бы выставлять сам? что же люблю? что заводит? что считаю открытием? что – пронзает открытостью и незащищённостью мастерством, умением? что не сокрыто под скорлупой душевной недосказанности? что откупоривает первобытное восхищение первоисточником, вдохновение – восторг перед видимым и изображаемым? – встаёшь ты, твои работы… Некоторые из которых мне кажутся уникальными!!!
Мы – виноваты! – … При всём том! – что ты для нас для всех делаешь! – остаёшься в тени, как художник! Несправедливо!
Обещаю – !
Сделать, и сделаю…
К двадцатипятилетию нашей дружбы!
Ты достойна столь многого! А мы все ещё и не…            
 
 
1984 – 2008



 15 \\ 17           ЛЮБАВИН АНАТОЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
После того, как я узнал его лучше!


Солнечный человек! Весёлый! Лёгкий! Таких любят! Таких ставят начальниками. Толя – гасит негатив. Гасит то, что могло бы ссорить людей, выводить их из себя. Толя – человек-клей: всё склеивает, вяжет. То, что мешает спокойно жить, работать – всем. Таким и должен быть проректор по учебной работе. Института имени  Сурикова. Мне хочется назвать Толю своим другом. Так и есть. Хотя общаемся мы лишь по делу. Теперь. А раньше – такой возможности и не было. Помню Толю ещё с Училища, в котором учились, в «Пятачке» – Художественном училище 1905-го года.
Такие люди и двигают вперёд. Дело. Легко – уйти в сторону, залечь на дно. Особенно, для художника. И – заниматься `своими делами`, творчеством, так сказать. (Можно и это слово взять в кавычки, так сказать.) Очень легко – «поставить крест» на том, что не твоё. На том – что ОБЩЕЕ. И ждать.
Нелегко – тянуть, нести, везти. И – все эти слова – взять в кавычки – тоже. Потому что, это не лошадь, а человек должен выполнить. А: Толя справляется. Справляется хорошо. Закрывая собою «учебный процесс».
“Толя, как справляешься ты с нагрузкой, как удаётся тебе совмещать? Ты успеваешь работать?” – спрашиваю я Толю. Толя чуть-чуть темнеет, опускает глаза, поднимает, улыбается: “Всё успеваю”. “А как?” “Художнику нет преград”, – отвечает и светлеет.
Член-корреспондент Российской Академии художеств, заслуженный художник, молодой и обаятельный парень… Прекрасный муж, семьянин, отец двух красавиц-дочек… Я помню его ещё женихавшимся к своей будущей невесте… Тоже – красавице, которую замечали все в Училище.
Быстро течёт время: Толины выставки шествуют по стране. Работы его – уже в музеях. Он стал профессором, занял должности… В этом ли дело? Дело в том, что это почти никогда не совмещается с достоинствами: ни с профессиональными, ни с человеческими.
На Толиных картинах – женщины, девушки, девочки. Семья. Он – певец красоты женской разных возрастов и ракурсов – через глаза семьи. Толя – мягкий. Заботливый. Нежный. Приятный. С Толей – легко.
И пусть у меня так и не получается совместить творчество с преподаванием и работой по организации учебного процесса, пусть! А иногда – и переступаешь! – чтобы сделать человеку приятное: учебный процесс – важнее!! Оказался… И оказалось, что то, что поручил \ попросил сделать Толя – заслонило моё личное. Я напрягся. Так и не вышел из пике. Из которого вышел Толя. Помню, в кабинетах у него – холсты и мольберт. Холсты – с его выставок, на мольберте – новый труд. В перерывах между нами – посетителями – он работает.
Художнику нет преград!
Эту фразу я и повторяю. Сам себе. Хотя у меня ничего уже и не выходит…

 
осень 1973 – 2008 осень



 16 \\ 17           ОТЕЦ ВИКТОР (ГРИГОРЕНКО)
После двадцати лет дружбы   


Витька. Трудно было отделаться от этого, и назвать `Витю` “отцом Виктором”. Трудно, но по-другому нельзя. Когда связывают годы жизни и пути, пройденного вместе. Профессии связывают, личное… дружба, какая она и бывает между мужчинами: общие цели, общее дело, борьба! семьи, люди! люди, связавшие навсегда!.. Ну и поражения! – тоже тяжёлые! очень тяжёлые! – связывают – навсегда! Когда не только победы, а большей частью, – неудачи! – съединяют. А по-другому и не может быть в дружбе. Что делать? Быть Вместе. Главное. И в боли! – и в проблемах! – ближе и результативнее, чем в радости, в другом! Одиночество – черта каждого. Патологическое. От этого не спасает ничто и никто. Крик о помощи друга всегда узнаешь в знакомых интонациях. Голоса. И молчания. Нет, это не радость, и не близость. Это что-то ещё! Скорее, какая-то зависимость, связанность, нацеленность! 
Будет то, что мы решили! Рано ли, поздно! Важно – вместе! быть вместе!.. И в пораженьях – важнее..! и – БУДЕМ ВМЕСТЕ!! – доколе Господь! не Положит, – как и обещал псалмопевец, – врагов наших к ногам нашим.
Мой друг! Витька! Отец Виктор! ГРИГОРЕНКО!
И чего писать о конкретном? Все примерно всё знают. Потихонечку грохаются ‘оземь’ наши враги. И так и должно быть. В песок и на пустое уходят силы. Наши… С тобою, друг! друг Витька! – В борьбе с мерзостью, окружившей нас так плотно со всех сторон! А дело наше движется! Да и не медленно вовсе! Будет и смена – растут дети! И у отца Виктора – прекрасная смена и подмога: матушка-Ирина, доченьки: Машенька и Дашенька – все дивные! и красавицы! И умницы! И душевные! Не безнадёжно дело наше, нет! Будет смена, она подоспеет в свой час, надо держаться! Держаться, друг! Витька!
Всё мура и всё ерунда – из дел земных! – скажу тебе я, дружище! А вот идти с другом, вслед его заблуждениьм, проходя верными паденьями, не сладко… Но – необходимо! Чтоб выйти на СВЕТ! СВЕТ БОЖИЙ! Отец! Отец Виктор, Витька.
Не один год ни одного дела ни одной борьбы связали нас помимо всего, что есть остальное, А вот это и есть – самое-самое!.. Пусть мы и увязнем, пусть и судят, пусть! пусть! – безнадёжно наше дело! А всё ж не будет тебе одному так одиноко – в этой твоей униженной и унизительной ситуации. Не могу сказать «победим», но могу сказать «будем вместе до конца», а «претерпевший до конца спасётся» говорил Господь! Наш Господь с тобою, Витька, отец… ГРИГОРЕНКО. Настоятель храма Сергия Радонежского и часовни усекновения главы Иоанна Предтечи Господня в посёлке Семхоз Сергиева Посада на месте гибели, злодейского убийства, священника, отца Александра МЕНЯ.

 
Рождество!  – 2009

       
   
17 \\ 17           ТЕМ, КТО МЛАДШЕ
Моим ПреСветлым Моим Божественным Моим Ученицам Моим Мадоннам


И вот: я стою на кафедре перед Вами! Дорогие!
Здесь должен был бы стоять кто-то другой! Кто-то! Достойный! Вас! Дорогие! Мои! И права стоять тут! перед вами! Драгоценные!.. И читать, рассказывать что-то!.. Я? – учу лишь только кокетству безграничному! безумному! И на второй день вы, Родные! выучиваетесь именно этому… (А для чего ещё я? И чему можно ещё научиться у него, у Киракосова?) А мне нравится то, что с самых первых минут – вы улыбаетесь!.. В жизни каждой из вас много будет горя – страшного! и самого-самого! неприглядного! И уже – через несколько месяцев появятся первые потери, слёзы, разочарования. Первые знакомства, любовь! Без чего не обходится ни один «первый курс». Расставания… И слёзы! жаркие, как и любовь! что оборвалась, так и не окрепнув. И ушедший к другой, к подружке, с которой только что вместе поступали, мальчик-сокурсник, так тронувший сердце. Слёзы по коридорам…
Пусть это буду не я, кто скажет слова ‘правды’. Так называемой. Правда – в том, что вам ещё не много лет, а впереди – ни легко, ни сладко не будет, не бывает ни сладко, ни легко – впереди. Художниками – родятся. И только потом – становятся!.. Может быть, кто-то из вас – будет мамой, мамой художнику. Может быть – женою достойной художнику. Может, что-то ещё… Педагогика – искусство общения. Искусство ВСТРЕЧИ. Суметь сделать так, чтобы что-то усвоилось, не просто. Ещё сложнее – искра! что – при слиянии, касании душ. А ведь не случится ничего, если не станет этой искры. Касание душ – смысл педагогики. Должно вспыхнуть. Как в темноте – молния. Запомнится должно.
Слова и глаза… жесты. – Должно обнимать. И вести. Не пугать. Должна установиться связь, сродни… Сплетенье… Должен родиться разговор. То, что рождается – то и есть..! То и остаётся! между людьми – связь. Связь, что свяжет на жизнь! Ступенями всхождения. И по этим ступеням – карабкаться вверх.
Тем, кто младше – цветы! Цветы моих слов. Мои надежды на то, что я не прав, требуя почти невозможного. Художники – святые: и никто не в силах сделать художником того, кто не рождён им. Художник? – он и без меня, без тебя… Станет! И нету сил, что встанут поперёк! ему и его не родившимся пока ещё картинам.
Пройдёт много лет! Станут художниками те, кто не мог не стать. И пусть я ошибусь стократно! Многократно…  И не станут те, кому это не было написано. Но – искра! что была – была! И она даст плод. И я знаю какой. Да всё равно. Всё – всё равно. Но кто-то ведь чувствовал! Кто-то… Как я бросал цветы своих восторженных слов! – в колени. В ноги! – где только склонённость! И жертва красоты! И восторг! И! не могла не чувствовать каждая – этой волшебной молитвы её красоте! Ведь всякая их них – мадонна. Пока без младенца. И что значит вся эта `принципиальность`? педагогическая? и человеческая? и прочая? – перед тем, что она, – каждая из них, – молода! И готова стать – матерью, мамой; и продолжится жизнь на земле – её кровью и плотью. И перед каждой – её жизнь. (А я – на коленях – внутренне! – перед каждой! их них!) Поколение, которое даст рост следующему. И, кто знает, что она воспримет от меня, кроме этого искромётного кокетства и смеха, что они усваивают с меня вскорости, – да на второй же день! обучения, так сказать!? Она заметит и усвоит восторг! Восторг! – не ускользнёт! Этот восторг! ею! Одной! И дивной! волшебностью её! Не выскользнет от вниманья! Её! От её внимания. Может быть, и больше?.. Вдруг её дети будут любить и Мусатова и Бажбеука и Арпа и Руо? Боннара и Редона?.. Как я? И это от меня? А я лишь розы слов швырял в колени! А говорил?.. Говорил… Всё равно – о чём! (Я лекцию читал.) Я говорил о любви. О чём бы я ни… Я говорил о том, что у них впереди жизнь! жизнь! жизнь! жизнь! Я пел, как они прекрасны, молоды, и что у них всё будет ещё в жизни: семьи, возлюбленные, любовь, мечта, живопись, дети, мужья… И что, эти слёзы!.. они – не первые в жизни, они и не последние в жизни. Всё проходит. Проходит. И – остаётся то, что было время, когда каждая из них – была мадонной. Не меньше. Готовая нести плод.
Я читал лекции… Какая разница, про что? Я читал – в их сердцах – ответы себе. И что перед этим наши все рассуждения и вопросы о способностях? (К творчеству.) Не просто ли встреча, разговор – вся эта педагогика? Не просто ли общение – встреча двоих? Да не просто ли симпатия и желание быть вместе, открывая друг в друге миры? И не самый ли высший разряд общения, когда мы друг у друга учимся? И не созданы ли друг для друга? И не в профессии ли лежит то высшее понимание, что назовём божественным? И не отступит ли при этом всякое влечение, типа `зависимости` влюблённости или семейственности? И не высшее ли – когда ``след в след`` ты ведёшь ту, что пойдёт за тобою, затем, ходом твоим – дорогу твою – продолжит? Научить. И видеть, как получается у тех, кто вчера ещё только видел в тебе симпатягу, свойского парня, с которым запросто болтают обо всём. И знать, как растут из неё дети, что будут. Цветы, что ты подарил ей, не увянут. Ты любил и любишь. И она следит за тобою, как за движеньями любимого. И ты – не используешь этот дар – в зло! Ты – тот, кто проводит через глухие стены незнанья и немощи. Всякое знанье – божественно, от Бога. Всякая образованность – сила! Сила! Сила и власть! От Бога! И от любви! Научить жить! И любить! Это – в силах! Научи! Научи принимать и держать удар! И быть счастливым – творчеством!  И ведь ничего нету, что дороже и сокровеннее – дороги искусства! что ведёт к Богу! Это наши дети. Эти девочки славные – родительницы будущих героев страны. И в их душах – должен быть образ светел – того, кто открывает им пути совершенств в их профессии! О живопись! – ты молитва безмолвных! О живопись! – ты танец в красках! О живопись! – ты алтарь наших вожделений! О живопись! – ты источник всех наших сладостей! сластей! О живопись! – ты письмена, что из сердца! О живопись! – ты язык, что учат первым, до всех букв! О живопись! – мы выписываем судьбы свои на холстах! О живопись! – мы проживаем, кладя на холст цветы цветов! О живопись! – ничего глубже не было! О живопись! – ты властвуешь!.. О живопись! – властительница!.. О живопись! – … О живопись! – … О живопись! – что ещё не сказал я тебе в славу? И – научить этому – этих неземных девушек – дано не всякому, но мне!
Чтобы у вас никогда не кончалась музыка! Чтобы у вас никогда не молкли звуки! Чтобы никогда не иссыхало то, что есть русло в сердце! И чтобы ни один, тот, на кого сердце ваше ляжет в любви, не смог избежать полотна жизни, на котором вы лишь. Мой порыв! – это вечная ваша защита. Задача педагога – дать уют в этом бесприютном голом бездушном пространстве. Моя задача – тепло! Тепло, что будет вас греть годами, десятилетьями. И да не будет с вами ничто плохого.
Живопись. То, что я пытался вам объяснить. Божественные мои! ПреСветлые мои! Ученицы мои! НеЗемные! мои! ПреСвятые мои! И да Благословит вас Господь БОГ. Живопись.
Мои молитвы – да пребудут с вами всегда. И восторги. И да не коснётся вас в жизни ничто плохое, чужое, недостойное, инородное вашей красоте, божественности, юности, чистоте, вдохновенности, святой избранности быть жёнами, матерями, художниками.            


2004 – 2009


 
 

Артём Киракосов

О ДРУГОМ И ДРУГИХ

семнадцать мгновений лета





01 \\ 17             ЖЕНЯ
 О Евгении  Борисовиче Черняеве


Я почти ничего не знаю о Нём. Искусствовед, реставратор, организатор, руководитель, хороший специалист, порядочный человек, надёжный товарищ, компетентный и сдержанный собеседник, внимательный, интеллигентный слушатель, толковый педагог, контактный и собранный…
Десять лет `ведёт` `Толгу`, Свято-введенский толгский женский монастырь: делает полную реконструкцию фресок (``темпера``), – и Борисо-глебский мужской монастырь: делает полную реконструкцию росписей (``масло``). (Под Ярославлем.)
Прошлым летом я посылал к нему на летнюю реставрационную практику своих студентов.
Женя показал себя – с удивительной, добропорядочной, мягкой, самой благожелательной стороны. Завоевав почти сразу, сходу, уважение, любовь, ребят. Они остались и после практики – поработать, заработать. Он платил не много (по московским ценам), но – сама практика!! – дело бесценное!! Для людей начинающих, особенно! Первый курс…
(Не часто бывает, – найдёшь человека, – способного говорить с молодыми…)
Как-то сразу иногда бывает, что – располагаешься – к человеку, к общению с ним, – доверяешь, – к сотрудничеству.
Этим годом (в течении) – мы уже делали реставрацию стенописи в Храме Ильи Пророка «под бором» (Москва – «Замоскворечье» – ул. Пятницкая, д. 4, строение 8) (ХVI – ХХ в.в.).
Летом – опять – к нему: в `Толгу` и `Борисоглеб`.
Ребята уже ждут, надеются – на встречу – с Женей, на работу и общение с Ним.
Не так часто встретишь человека, способного говорить с молодёжью, с молодыми (сложными) художниками, ищущими себя – в жизни, в искусстве, в профессии, среди своих, среди взрослых, среди этого мира, порой выпутывающихся годами из своих “молодых” проблем.
«РАЗГОВОР» – вот отправная точка человеческого общения. Так (именно) сказала мне Евгения Владимировна Завадская (культуролог, искусствовед, педагог, друг) при последнем нашем кратком случайном соприкосновении через телефонные эфиры…
Именно разговор с Женей доставляет немыслимое удовольствие.
Именно разговор…
По разговору и узнаёшь…
По разговору и чуешь!! СВОИХ!! своих!!
Женя, я рад, дорогой, что Ты у нас есть теперь, что Ты есть у нас теперь – и, как руководитель крупной реставрационной организации, –  и, как руководитель нашей летней практики. Ты есть – у нас, Твоих коллег, Твоих друзей, но, – главное, – Ты есть у ребят… А – ребята, – «наши дети», – они главные у нас, Женя, теперь.
Что ж? Ты у нас теперь – и `официально` числишься…
Что ж – приятно…
И с Богом, как говорится!
– Артём, а я уже скучаю – по вам, по всем вам! – по ребятам! Приедут? – звонит Он мне на сотовый, находясь в отпуске, где-то далеко... далеко! – не знаю, где?..
– Приедут, не волнуйся… – отвечаю не без улыбки лукавой я (он не видит её). – Приедут! Не волнуйся! Вкусишь ~ `по полной` ~ ещё!!!
– Хорошо, Артём… Я буду ждать… А что?.. (Я их люблю. Они мне нравятся.) Вот | только | вернусь | только | вернусь | только  | …         
   
 
лето 2007 – 2008 лето (1-ое июня – 1-ое июня)



 02 \\ 17            ЛАЗАРЮ СЕМЬДЕСЯТ
 О Славном Юбилее Великого Скульптора Современности Лазаря Гадаева


Хорошо, когда приходят твои сельчане, с которыми ты рос и вырос в одном селе, на твой знатный юбилей, ставшие генералами, академиками, профессорами, депутатами, заслуженными и уважаемыми людьми твоей великой страны. (Но лучше, если ты будешь свободен от этого, Лазарь.) Хорошо, когда твой, пусть и не очень многочисленный, народ по праву! по праву! по заслугам и по праву, заслуженно! по праву заслуженно гордится тобою, Лазарь! (Но лучше – пусть! ты будешь свободен и от этого, Лазарь.) Хорошо, когда Республика награждает тебя своей высшей наградой, – заслуженной, не спорю, – долгожданной! ожидаемой! открывающей череду таких же – достойных! долгожданных! справедливых! –  не спорю, нет! нет! нет! ни в коем случае! Лазарь. (Но лучше, пусть! – если ты будешь свободен и от этого, Лазарь.) Прекрасно, когда лучшие мастера, твои коллеги, элита искусства (как ты сам и как они сами себя называют), говорят о тебе, как о гении, открывшем новые, неведомые пути в изобразительном искусстве, в пластике, в скульптуре, в слове,  оставшись одновременно и в своей традиции, в культуре своего народа, народности, в быту и представлениях о добре и зле, усвоенных тобою ещё с детства, с самого, с самого детства. (Но лучше, пусть! – если ты не будешь зависеть и от этого, высшего! авторитетнейшего их мнения, Лазарь.) Хорошо, когда единогласно, единогласно, единогласно на высоком таком застолье тебя принимают-назначают-называют «НАРОДНЫМ», “самым (даже!) народным” – «НАРОДНЫМ ХУДОЖНИКОМ», искренне желая приближения этого славного и сто лет назад ещё заслуженного (и ожидаемого?) тобою сполна звания (назначения?) и часа его присвоения, поднимая бокал за это, а, кто против (в шутку – конечно) – просят встать и выйти (вон)! (Но лучше, если ты будешь свободен и от этого «звания» и «назначения», Лазарь, и часа это, часа «пик» || «икс», Лазарь.) Достойно! Очень! Очень достойно! Подписывать в культурном центре своего некрупного народа в крупнейшем мегаполисе мира новый сборник своих литературных сочинений, подоспевший (как раз) к юбилею и давший ток, жизнь – целой традиции в пока ещё не богатой письменной литературе твоей народности. (Но пусть лучше – гордость отступит и здесь, Лазарь.) Приятно, ах как приятно! Слышать слова восторга, уважения, благоговения, признательности, любви – от всех! от всех! от всех, кто тебя знает, пришёл, приглашён… передаёт… Принимать это всё (поздравления, тосты, награды, хвалу), как заслуженное, вполне, заслуженное тяжелейшей борьбой и в тяжелейшей борьбе и с самим собою, Лазарь, в первую очередь, Лазарь. (Но лучше, Лазарь, если ты примешь этого всё, как погоду, Лазарь.) Достойно слышать, что ты слепил лучшего нашего поэта лучше других. (Но лучше, Лазарь, всё же этого не слышать, Лазарь.) Лазарь!.. Лазарь!.. Лазарь!..
Лучшая награда художнику, скульптору, музыканту, поэту – то, что он сделает сам из нот, бумаги, глины, слов. Призвание – выше! Всего! Всего, что перечислено. И выше результата – дорога, что ведёт тебя, Лазарь! Лазарь! Лазарь! – певца, рассказчика, поэта, писателя, рисовальщика, живописца, гениального скульптора. Талант – Высшая Награда, Которой Наградил Тебя Всевышний! БОГ! Бог! Лазарь.
У Тебя древнее, библейское имя. Оно дано Тебе неспроста.
Талант.
Талант! – Лучшая!! Высшая Награда!! Лазарь!! Лазарь!!
Он Дан Тебе.
Талант.
Талант.
Талант.
Талант.
Рукам Твоим – силы и мудрости!
Сердцу Твоему – долгого дыхания чемпиона!
Воле Твоей – не слушать болезни, такие многочисленные, обступившие плотно!
Созидателю – творить! творить! творить! вращая этот Глобус Современности С Господом!
Творец – СоРаботник Бога, Лазарь!!
Творец – СоПутник  Богу, Лазарь!!
Творец – СоРатник Бога, Лазарь!!
Творец – СоРодник Бога, Лазарь!!
ЛАЗАРЮ Гадаеву – семьдесят!..
Всего!..


20-ое и 21-ое июня 2008 



 03 \\ 17           ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ СЛУЖЕНИЯ
О Священнике Александре Борисове


Человек апостольского склада, более пятнадцати лет возглавляющий самый крупный, мощный, интересный, известнейший приход России. Один из самых талантливых молодых учёных-генетиков своего времени, которого ждала, безусловно, блестящая карьера и многочисленные научные открытия, оставивший в одночасье, в 33 года, дорогу, по которой шёл. Шестнадцать лет в дьяконах. Настоятель храма Иконы Божией Матери «Знамение» в бывшем селе Аксиньино, вблизи `Речного вокзала`, на краю Москвы, затем, потом – настоятель Храма святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана в Шубине, Столешников переулок, дом 2, Москва – самый её центр.
Сколько человек в нашем приходе? Пять тысяч? Десять? Пятнадцать?.. А можно ли сосчитать? А сколько прошло – через приход? За эти пятнадцать лет… Скольких крестили? Сколькие – `были рядом`, считают себя `своими`? Поддаётся ли исчислению ДОБРО? Вера?
Сила! – вот, что исходит от святых! Святых Силою Божьей!!
Образец мужества, выдержки, терпения и терпеливости, терпимости и веротерпимости, толерантности, веры, супружества, отцовства, дружбы, интеллигентности – отец настоятель, отец Александр Борисов. Наш. Бесконечная скромность, смирение, пылкость там, где она нужна. Неустрашимость. Безоглядность. Осторожность. Взвешенность. Тактичность и незакомплексованность чужими представлениями о себе, о добре и зле. Не связанность в действиях, в поступках – лишними цепями ошибочности. Ум, безусловное, талантливейшее чувство ситуации, атмосферы, обстановки,   открывающее в нём одарённого политика, дипломата, организатора жизни высшего порядка, уровня, звена – апостольского. Руководитель мощного корабля под названием приход, объединяющий несоединимое, казалось (бы). Приход, известный во всём мире. Приход, основу которого в самом его начале составили члены небольшой общины, перешедшей за своим настоятелем из храма на `Речном` и новодеревенские прихожане отца Александра Меня, убитого…
Друг, сподвижник, ученик, последователь отца Александра Меня, продолживший его путь. Но, как по-своему.
Его голубые глаза. Глубинные, как моря высота! и полёта синь бездонная! Его человеческое обаяние! Улыбка! Его бесконечная воля и уважение к нам, духовная, физическая и моральная выносливость покоряют, удивляют, научают, когда он часами – стоит перед нами на ногах, в рост! выслушивая то, что называется (у нас, между нами, на языке традиции) исповедью. Не отказывает… Даже, если очень занят, устал. Бесконечные хозяйственные и нехозяйственные дела… Первым приходит в Храм, последним уходит. Безупречно выглядит, одет. Пунктуальный. Блестяще организован. Внутренне и внешне. Подтянут и собран. Мобилизован и настроен. Кажется, вообще, не знает, что такое усталость, немощь, нежелание, апатия, разлад тела, духа, души. Господь даёт сил! Сила и власть! – от Господа!! Я часто наблюдаю за ним. Просто учусь. Издалека. Смотрю. Смотрю  издалека. Просто смотрю, как надо стоять и слушать. Людей. Как надо к ним относиться. Даже к самым `неудачным`, `непривлекательным`, `неопрятным`, `смешным`, как кажется внешне… Обманчиво зрение… Поймать его взгляд – рентген. Какая исповедь? После этого? Милосердие сошедшее… Прощение идущее… Ласка отцовства и  материнства…
(Глаз огонь его голубой!..)
Как надо любить и принимать людей.
Как надо стоять перед ними – с благоговением!
Как и перед Господом!
А как должно быть в Доме Божием? В Церкви Христовой?..
Так, как у нас!
В приходе.
В Доме Божием.
В Церкви.
Христовой.
– Просто, по-доброму, для людей, талантливо!
Я, когда смотрю на него, – писать икону! Живой образ! Сошёл! Когда такие люди есть – живо Евангелие! Жив Христос! Среди нас! А, ведь это нуждается в вечном подтверждении – святыми Его! Отец Александр – святой. Святой, организовавший вокруг себя такую мощную жизнь, такой мощной общины, таких разных, отнюдь не `одноплановых` людей – апостол. Апостол.
Человек чести и слова. Человек, глядя на которого хочется жить и работать, жить и работать, работать и жить, работать и жить. Человек, дающий почву, почву ногам. Ложащийся землёю под нас, под нами, – чтобы шлось твёрже. Нам. Жертва. Жертва `без крови`. Жертва Бескровная! Жертва Бога. Жертва Богу. Человек, подаривший нам приход, ставший Небом, Небом на Земле. Для нас. Человек, прикрывший нас от безобразия, болезни дней – своей волей, мудростью, организованностью, заботливостью, нежностью, лаской, любовью. Человек, научивший нас жить  – апостол! Человек – святой! Человек – от Господа! Человек Бога! Человек – настоятель, наш хранитель и наставник, учитель земной, нежный `Шура`, как его называют те, кто знает давно.
Спасибо! Приход – самое большое счастье земное! Приход, ставший домом, домом Неба на Земле. Приход-корабль, плывущий под флагом Христа! Христа. Настоятель – капитан. Апостол. Наш. Нам. «Апостолом интеллигенции» назвали и называли и называют отца Александра Меня. Когда Александр Мень был убит, утром ранним, спеша на службу – к Богу! к людям! в храм! –  `у руля`, у `штурвала`, встал `Шура`. `Александр Второй` – шутка такая… Кровь праведников – цемент веры! Мученики за веру – зёрна! Бросаемые Господом в землю! в нас, никчемных. Будет ли плод? Что-то из нас?
Они выполнили, что могли, наши батюшки, наши святые, наши апостолы, скроившие нам Небо из этой бездны пропастей современного. `Шура` – один из них, один из самых-самых!..
Ах! а, когда они стояли все вместе?.. !.. В ряд, после службы!.. Все наши батюшки, все наши святые! В облачениях. Подтянутые! Собранные! Вдохновлённые верой! Верой, что `двигает горы`!.. – бессильна кисть живописца!! иконописца!!
Всё, что делалось, делается им, отцом Александром – для людей. Жизнь, отданная…
Забывая себя… Для – нас!
Вот – апостольство!
Чин веры!
Тридцать пять лет служения верой!
Много гадостей мы слышим и об отце Александре Мене.
Много гадостей мы слышим и об отце Александре Борисове.
И о нашем приходе.
И о друг друге.
И о себе.
И что?
И о Христе…
Пусть Корабль Плывёт!
(Как снял и сказал однажды Феллини! Федерико! )
(«И Корабль Плывёт!»)
(Да. – Корабль Наш! Плывёт!)
Апостол, что капитан его, корабля. Плывёт!! И небо ближе! И слаще каждая потеря! Оборачивающаяся обретением! Оборачивается приОБРЕТЕНИЕМ!
Отец Александр! Вы – настоящее и стоящее прикрытие от бед этого звука пустоты, знака бессмыслицы. Вы – строитель, давший и фундамент и крышу. Вы – давший то, что зовётся осмысленностью – бытия. Таким и должен быть – человек, супруг, друг, отец, наставник, учитель, апостол.
Апостол – тот, за которым идут, пошли – люди! – десятки, сотни, тысячи…
Апостол – тот, кто, который продолжает и продолжает…
Апостол – дорогой Христа идущий, зовущий…
Апостол – сын Христов…
Тьма, ты страшна ли – теперь?    

      
 11-ое – 23-ое июня 2008 



 04 \\ 17           ГОД  БЕЗ ГЕОРГИЯ
 К первой годовщине со дня светлой кончины священника Георгия Чистякова


Те, кто понимают, говорили, что год – этот тот срок, после которого происходит окончательное `прощание`, `расставание`. Боль должна уйти. И – тяжесть. Те, кто говорили это, – понимали в этом, знали толк. В подобном.
Мы видели отца Георгия, рассказывающего о античности времён Христа в Открытом православном университете, основанном протоиереем Александром Менем. Это было осенью, после  зверского, злодейского убийства отца Александра. Кажется. Так. `Цепляющие` глаза, речь, язык, жест. Всё он почти впрыгивал в нас, в зал. Будто рвался – через свои же слова – к нам, к людям. И – паузы! паузы – в которых взгляд `ловца человеков`. Будто на `крючок` какой! Рука, – из-под, – схватывающая снизу! В кулак!! И – не пускающая уже. Взгляд уверенного режиссёра, озорство актёрское и блеск оратора `древних театров`. Легко и весело – даже! Будто встретились – как будто давно не виделись…
Он нас встретил/обнимал (уже/ещё) дьяконом – утешая Лену, супругу, пока её `гоняли` другие `батюшки`, как живущую `во грехе` (потому что `вышла` за `армянина`; и это, в общем-то, после 10-и летнего относительно благополучного супружества; они были ли в курсах?). “Что это за Белинский? – возмущённо говорили мне недоброжелатели об отце Георгии, пылающем речью! – проповедью! шокируясь видом и тембром (его). – Да ещё и с Герценом в придачу!” “Я только не понимаю, зачем так орать?” “Это же истерика, а не богослужение ”. “Католического плана…”  –  уж это, – наверное, – из тяжких самых обвинений! Я смеялся – в лицо и за глаза – тупицам, глупцам и ханжам, мнящим себя образцами православия в кавычках, образчикам вкуса, как ягнятам недорезанным – на шашлык настоящего творчества. Что взять с них, купающихся в собственном понимании прекрасного, как в несъедобном жире столетнего типа  использования.
Мы видели его пламень, начало служения. Лекции. Пламенеющую Готику!! – как стиль! Проповеди. Вскинутые руки молящегося в алтаре. Мы видели его разным. Любили. Любили так, что ему иногда тошно было. От нас. От нашей любви. И что? Это – что-то меняет в отношениях – любящих?
Видели! Видели разным! А разными разве не видят себя и друг друга любящие, знающие друг о друге всё? (Или – почти всё?) И разве это что-то меняет в их отношениях? друг ко другу? А можно ли, вообще, вмешиваться? вмешаться в любовь? в отношения… встать между… любящими? людьми?
Видели и кризис. И болезнь. И срывы. И немощь. И нежелание.
Видели Богом Вдохновлённого Человека, Который Может Всё!
Видели протянутые нам руки! Нам – больным самими собою, другими. Видели – поддержку! Дающего силы человека! Солидарность. Больного, не дающего, не разрешающего болеть нам. Видели плачущего с нами, видели смеющегося с нами, видели печалящегося с нами, ликующего с нами. Видели…
Расставания нет. Вот и итог. Нет, нет – потери. Есть обретение. ПРИобретение. Есть цветы, что, как и год назад, укрывают ковром цветочных сладостных ароматов могилу с крестом.
– Я здесь, с вами – до скончания дней, до века кончины, до времени конца, – Говорит нам Господь.
И мы верим.
– Я Оставляю вам Себя; Я ЗДЕСЬ! Сущий! – Тот, Который Был и Есть и Грядёт… Я с вами, Я с вами – здесь! и до конца, до Свершения всего, что Обещал! – слышим мы СЛОВА…
Именно эти слова любил приводить Жора, наш дорогой pere, бравший детей за руки и водивший их – совершенно счастливый! счастливый!! – после окрещения, перед началом Литургии в Церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Детской республиканской клинической больнице, настоятелем которой был/стал.
Мы видели, как просил! Горячо просил он! отдать ему эти болезни – маленьких детишек, узников-пациентов, отдать ему! чтобы и эти слёзы! взять на себя! взять себе! этих несчастных матерей и редких, выдержавших эти муки (не сбежавших!) – рядом! со своими детьми и жёнами! – отцов.
И Господь дал ему это – такой человек мог быть поражён только в мозг! Рак. И – умереть от того! что – не выдержало сердце!.. От – любви! К людям! К нам! И..!   
Прощаясь с братом, братом во Христе Георгием, мы помним этот Хлеб Воды Живой. Что можно впитать и насытиться, чем... Жажда, что больше не мучает. Голод, что не пытает больше. Страх, что больше не подступает. Жизнь, что больше не прервётся. Цветы, что не вянут. Слова, что не угаснут. Воздух потери, потерянный навсегда…
А что не может одолеть мужчина в этом мире? – врага? болезни? разлуку? себя? смерть?
Жора! Всему своё время (есть!)! – Время радоваться встрече в жизни, время знакомства! Время работать, ``засучив рукава``, как ты говорил! ``вместе``! И – время скорбеть, стоять у креста! сопереживая боль! болью болея!.. Время скорбеть – снимая, погребая… Отирая раны! Кровь! Время – плакать, плакать, оплакивать, оплакивать. Нести цветы, рыдать! рыдать! безутешно! неутешно! горько! горько прощаясь! друг с другом.
И – время!..
Если цветов и людей больше…
Живых! Живых! Живых! Живых!
То, ты победил и смерть, как и Обещал нам Господь.    


22-ое – 26-ое июня 2008



 05 \\ 17            ОТЦУ ВЛАДИМИРУ (ЛАПШИНУ) ШЕСТЬДЕСЯТ
 Как итог многолетнего общения


Я уж думал, он так и не отпустит меня с исповеди. Перед венчанием. Всё уже было готово. Ждали меня. Но – вот! – неожиданно!! – накидывает епитрахиль… Не думаю, что прощает…
Те, кто ходил с самого начала `Косьмы` помнят эти благословенные времена НАЧАЛА! Где все трое наших любимых батюшек стояли перед нами, как на иконе писанные живописцем эпохи Возрождения!.. Это были не забываемые времена! Как – и школа и как вдохновенье! И по красоте…
Давно…
За Георгием мы `пошли` в Больницу… (РДКБ: Российскую детскую республиканскую клиническую).
Часто в Больнице его замещал Владимир, отец Владимир, Лапшин.
Отец Владимир встал руководить группой «ВСТРЕЧА», опекающей детей-сирот, детей с отставанием в развитии, в московском детском интернате №8. Координатор – Юля Баранова. (Позже – Оля Полякова.) Это – 1995-ый…
Начало всегда бывает трудное, но – и романтичное, романтическое… Потом – бывает что-то ещё, но те, кто начинает какое-то дело, всегда запоминают особый подъём его, сопряжённый с вдохновеньем начинания, когда лишь берёшься – и – всё впереди!!! всё впереди!! всё впереди!
С тех пор – мы благодарны отцу Владимиру, мудро и тактично доверявшему и доверяющему нам во всём, что касалось и касается нашего дела опеки детей и работы с интернатами. (Позже к 8-ому интернату присоединился 11-ый – закрытого, тюремного типа! куда ссылали – и ни за что – `провинившихся` детей из 8-ого, туда мы и пришли вслед за ними, за детьми, из 8-ого.) Работа эта давалась не легко. И Юля заболела – тяжело и надолго. Да и можно ли было не заболеть? Да и можно ли было вылечиться после всего того, на что насмотрелись и чего наслушались? Нет. Нет. Нет. Все эти годы отец горячо молился за Юлю, поддерживал как мог её и её семью, её больную тяжело маму. Как мог. Молился! Так горячо! Как мог…
Юля медленно, но верно! – выздоравливает.
И – вышла замуж. Даже. Неожиданно и быстро. После кончины мамы.
Такое бывает. Её нынешний муж Виктор знал и ждал её давно.
Я однажды увидел на фотографии у Юли дома роскошную девушку – шествующую царственно по подиуму в лёгком платье, светловолосую! светлоглазую! – где и платье! и глаза! и волосы! – роскошь красоты!! и вдохновенья!! и счастья!!
– Кто это? – спросил я (естественно!!)
– Это я, не узнаёшь, Тём? Я когда-то была моделью, показывала платья… Витя видел (и запомнил) меня такой! Мы давно знаем друг друга. Я не могла выйти замуж – мама болела. А сейчас…
– Сколько тебе тогда..?
– Ой, Тём! За двадцать два что-то?.. Давно это было, Тём! Ой – давно!..
(Всё-таки, у меня идеальное чутьё на…)
Была и вдохновенная поездка в Тэзе, в экуменический монастырь, во Францию, на автобусе – через всю Европу, к брату Роже, святому и великому гуманисту нашего времени, где собирается молодёжь всего мира (христианская и не христианская), чтобы молиться в мире и о мире, молиться о единстве – христиан и не христиан –  людей! людей! людей! – в примирении и о примирении, о понимании – между верующими всех христианских конфессий, между неверующими и верующими, между верующими в разное, по-разному, молиться в любви! и о любви! – для всех! и для мира! молиться о тех, кто только ещё ищет путь ко Христу… Тэзе – место-обиталище Духа Святого. Там молятся-поют всеми языками мира – в примирении сердца – с собою, друг с другом, с временем, с историей, с прошлым, настоящим, будущим, с Богом – Вечным и Сущим. Место – где люди, молодые люди, говорят друг с другом, с собою, на понятном им языке, и на языке молчания, молитвы, чтобы лучше понять себя, другого, этот мир, как он устроен, что важно в нём, что не важно, Его, читают Евангелие – вместе, вслух, про себя... Тэзе – плод усилий любви. Плод усилий молитв молчания, что сильнее, чем все слова. Самое замечательное место мира – где нет лжи! и ненависти! Любовь! Любовь! Дух и молитва: любовь, любовь, любовь, любовь.
Два года назад, летом, брат Роже, уже глубокий больной старик, `строивший` Тэзе шестьдесят лет, на службе прямо! – был зарезан насмерть! православной паломницей из Румынии. Мы с Леной тогда вернулись из поездки в Румынию… Наверное, так умирают святые, великие гуманисты мира сего? – плата за добро! принесённое в мир.
Тэзе – плод усилий молитв – в Духе и Истине! И Любви!
И это – открыл мне отец Владимир, взяв в поездку.
Там, в поездке, я видел другого Владимира, отца… 
Искренность, правдивость, честность, бескомпромиссность – вот то, что отличает его, отца Владимира. Не всегда воспринимаешь сразу – и слова и действия. Но они – отпечатываются. Встают позже, после…
Видишь и многое другое, на что надо научиться (наконец) закрывать глаза, то, что видеть не нужно, не обязательно. Надо учиться видеть то, что важно! и не видеть учиться то, что видеть не надо, не обязательно, не важно.
Не всё ложится на сердце… Отталкиваешься. Отталкиваешь. Чаще – нет, не принимаешь! возмущаешься! протестуешь! не соглашаешься! Иного – совсем. Но – всегда – впитываешь. Всякая искренность – достояние. И она – рано/поздно – срабатывает/доходит: пронзает!! пронзает!
Все `ранние` исповеди (общие) из Косьмы 90-х врезались сильно! Я записал их – фразами отдельными: это и стало школой! Христианства. Великое время! Я перечитываю эти куски – и сейчас! На меня его слова действуют также, как и тогда, пятнадцать лет назад, пронзают и встряхивают от сна совести (внутри). В сочетании таких святых, как наши Георгий и Александр, и Владимир – это было настоящим счатием в Церкви – находится на Службе… Не только талант, но и святость… Не только святость, но и талант… человеческое и божье! божье и человеческое! – всё сходится!! В нас и на нас.
Великая школа! Начало! За что – мы все – многие тысячи и тысячи – в долгу неоплатном – перед ними, отдающими нам себя! Жертва. Жертва Бескровная. Христос – всегда (Стоит) ``СРЕДИ НАС``. И это чувствуешь всегда! Всегда – Он за спиною… Рядом. За руку Держит падающих – духом! телом! Возглас священника: «ХРИСТОС СРЕДИ НАС!!» – и люди целуют друг друга, приветствуя, обнимая, чувствуя необыкновенную близость и родство – через Него, Присутствующего пока незримо СРЕДИ НАС.  Но скоро – через Причастие Тела и Крови Господних – Вина и Хлеба Символических Мистических – Будет с нами, в нас. Счастье! Счастье!! Счастье!!! Источник Воды Живой. Вода, Которой напьёшься вдоволь. Жажда, Что больше не томит! не томит!  Пища, Что утоляет голод навсегда. Это – всегда! – поворотный! значительный! момент богослужения, после чего всё! всё! всё! становится легко и по-другому. Христос – среди нас! – и всё! всё! всё! всё! всё – иначе.   
Помню и первую молитву в Храме Успения Пресвятой Богородицы, где, в котором,  сейчас отец Владимир – настоятель. Мы притащили первые подсвечники, сделанные из плохого алюминия (почти – кажется? – перевёрнутые водосточные трубы), заполнили песком, зажгли свечи… Подклеть. Подвал. Темно.
– Ну, поехали? Родные!.. Даже, как-то страшно!.. Начинать!.. – обернулся он к нам. Нас было (в тот вечер) не больше, чем пальцев на одной руке. Сейчас – это огромный, тысячный приход, община, одна из мощных, ярких, сплочённых, известных в Москве.
С семьёй приходил отец Владимир на выставку, мою выставку. Мои работы – на стенах у его детей. Его слова в статье, где есть и моё имя, посвящённой проблеме национальной, расовой, этнической, религиозной, конфессиональной, социальной и всякой другой ненависти, нетерпимости, розни.
Я сейчас не бываю у отца Владимира, но столько лет уже! столько лет! – слушатель его постоянный радиопередач на радиостанции «СОФИЯ». Отношения не бывают простыми, даже с самыми любящими, близкими. (А у Христа с Апостолами?) Я не бываю сейчас у отца Владимира…
Но, это не мешает мне – поздравить его тем способом, который лучше всех! – два слова, коротких! записанные душою!..
Жизнь, посвящённая другим, жизнь посвящена Богу, жизнь, посвящённая проповеди – Спасителя о Спасении, жизнь, посвящённая проповеди, проповеди Евангелия, жизнь – посвящение; посвящённый Богу – святой! святой!
Нашему дорогому батюшке – уже шестьдесят.
Радостно и больно.
Что время – безжалостно так бежит – скорее и скорее – куда-то…
Впрочем а – это не важно совсем! Почему? – ведь мы, всё равно! в гостях у Вечности?
Шестьдесят лет – от Вечности! к Вечности! с Вечностью!
Всякая Встреча! – Встреча Вечности. И в Вечности. И люди!.. Сказавшие слова друг другу. Какие-то хоть. Слова, ставшие вечными. Всякая встреча людей! – это вечность! вечность! ставшая зримо нашими отношениями.
– Что? ну что мы возьмём с собою, родные мои? к Богу, ну что мы Ему предъявим в конце-то концов? – ну ведь только – наши отношения, родные мои… наши отношения, – помню и разделяю я его слова о нас, о наших отношениях.
В начале девяностых, когда мы шли на раннюю Литургию, к 7-и, повсюду валялись замерзающие в снегу бомжи; “Мы ничем не лучших их, хуже! То, что мы стоим тут, перед Господом – чудо! Его великая милость к нам... ” – так начиналась общая исповедь.
Благодарность тем, кто вёл, назидал, оберегал, заступался – велика.
Благодарность – за путь, долгий путь ко Христу и во Христе, на котором стоим… ещё!
И – в пути! Ещё!
Вам шестьдесят – это праздник, праздник.
Отец Владимир…
И для тех, кто сейчас вдали, вдали от Вас, но – помнит… и желает!..
За Вас, отец Владимир, дорогой!!
Храни Господь.
И с днём (такого радостного) рождения: шестьдесят.
Когда – много сделано, – позади, – а сколько ещё и будет сделано – ВПЕРЕДИ!
Вперёд! ну? – Так и “поехали, родные мои, даже не верится?..” – запомнил я его… слышится…
Только шестьдесят ещё!
Отец Владимир!
С рожденьем!
С рождеством!
Храни Господь! –  Ещё! и ещё!! Ещё и ещё!! Ещё и ещё!! Ещё и ещё!!
И Вас и Вашу Семью! И всех! всех! всех нас! Аминь.         


16-ое июня – 3-ое июля 2008



06 \\ 17           У МАШИ
После чудесного вечера, проведённого в гостях у Маши, Маши Орловой, замечательной художницы


Красавица! Умница! да и как удачно (в очередной раз) `вышла`… Диву даёшься нашим умницам-красавицам! Да уже и на мужа `молодого` Мишу покрикивает!.. (Где только так быстро учат этому? переняла?..) А Миша – такую утку нам  приготовил! – жареную!.. с картошечкой! в яблоках! – уумм//прям .
Хорошая художница! Славная. Как к ней не зайдёшь, – а у неё всё опять НОВОЕ (так я не про мужа): то она ``холодной`` керамикой! увлеклась, то – пишет иконы! то – акварель по бумаге ручного литья, что делает и дарит ей её подруга. Вдруг – витражи! гобелены! батик! живопись, нанижет бусы, соберёт натюрморт – просто так! – да и оставит. Легко ``выходит в объём``, как говорят художники, понимающие толк в этом: распишет тарелку, чайник, чашку, шторы, вазу, стены, платье и шарфик…
У неё две дочери – обе красавицы! (Имеют уже кавалеров.)
Маша – нежная, ранимая, хрупкая. Это – внутри. А так – бороться за жизнь – приходится каждому! И ей. Работы продаются. Этим и живёт. И – ещё – учит детей. Всему, чему умеет, а умеет она немало.
Маша! У тебя всё хорошо. У тебя хорошая, правильная душа. Она трудится. И поёт. А душа обязана трудиться и петь! Так велел её поэт. (Не самый плохой, Маша.) За тебя, Маша (я поднимаю виртуальный этот бокал, так как, опять – весь вечер провёл с камерой, снимая чтение стихов и прозы и чудесные Машины интерьеры), сегодня чудный вечер, и ты встречаешь его – результатом: дети, муж, красивый дом, друзья, работа, приносящая удовольствие, удовлетворение и новые работы! новые работы (а ведь это Главное! Главное! Главное! – для нас с тобою, Маша! Машуль… Ведь мы и пришли, Маш, Машенька, по правде-то сказать! – взглянуть!! – на новое…)! – в новой! новой для всех для нас, – и для тебя, – технике: бисер.
За тебя, Машуля! За тебя!..
Твой бисер – это что-то новое – и для нас, видавших виды (эти и всякие).
Бисер – что жизнь! Сыплется!.. Вокруг!.. А нам – держаться! И лишь ярче!! ярче!! ярче!! ярче!! делать её, эту жизнь, на наших холстах! Машуля!
За тебя, Машуля, за любовь! За твой талант! – петь и жить – когда: не пишется да не поётся.
Из этого бисера ты сложила `картину`! Картину жизни… Чего стесняться? Чего получается, того и получается. Это правда. Как и то, что ты дышишь легко при всей этой гари и накипи вокруг. А знаешь, я ведь ценю это! – воздух! воздух! и ДУХ. Дух.
Да пропади оно всё пропадом, всё остальное! Всё остальное!.. Там… На это на всё – будет цена! Малая? Немалая? – разница (в нашем с тобою случае – не велика, Машуль, Машуля...) небольшая. «Большой» ты художник? «Небольшой» художник? – тебе было и есть – наплевать на всё!
А главное! – и что мне очень (и особо!) нравится в тебе – без претензий! – к людям и к жизни! ты! Ах… Машуленька.
Ты – вяжешь бисер этой правды о красоте и воле! жить не таясь, жить, наслаждаясь!
С днём рожденья, дорогая!
Машенька! – за тебя!      
       

28-ое – 29-ое июня 2008



 07 \\ 17           НОЧЬ В КЕЛЬЕ ЖЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ С МОЛОДЫМ ЧЕЛОВЕКОМ
После того, как мою студентку ``застукали`` c молодым человеком, проводящей ночи в келья женского монастыря, в котором она проходила летнюю практику по реставрации фресок   


– Теперь нас гонят всех отсюда; отношение к нам изменилось; нас выживают, оскорбляют; нам надо уехать, чем быстрее, тем лучше, Артём Вильевич, нам больше нельзя здесь оставаться. Из-за одного человека… – говорит мне дозвонившаяся Саша, лучшая моя студентка, из Йошкар-Олы, русская, голубоглазая блондинка, с струящимися распущенными русыми волосами. Её долго по этой причине (национальность) не принимали в ВУЗ там (откуда она) и где-то ещё (куда она ездила поступать, Татария, кажется).
– Конечно, Саша, если невозможно больше, дольше, собирайте вещи и уезжайте, приезжайте. Я жду
– А как же..?
– Мы всё уладим. Я всё беру на себя, не волнуйся!
– Спасибо!
Отголоском доносятся «формулировки», звучавшие в различных разговорах при (телефонном) обсуждении «темы»: “спуталась”, “видели”, “в их глазах мы все теперь такие”, “зачем вы такие вообще тут нужны?”.
Аня уехала сразу, почти сразу. Она из Калуги. Семья очень бедная. Денег у неё нет даже на еду. `Крышу сносит сразу` при попадании на ``Большую Землю``, в Москву. Отучилась нормально она только лишь первый семестр, потом началось: похорошела как-то сразу, преобразилась, мальчики… съехала на тройки – сразу. Была отличница. Красный диплом, с отличием, похвала «Совета», с «Рекомендацией...» Я помогал ей. И поступить.
– Девчонки, – говорю я поступившим, – ваша задача, не только учиться (на хорошо и отлично имеется в виду – А.К.), как и у мальчиков, но и обустроится в этой жизни за те шесть лет, что вы будете в Москве. Они понимают всё отлично. Никто из них не вернётся – в родную республику, город, село – все! все! все! останутся здесь. Провинция опять будет жить без реставраторов.
Красивые молодые женщины – чего тут скажешь?
– Рожать-то им надо? – смотрит на меня с укором мой более опытный коллега Юрий Алексеевич.
– Надо! – вздыхаю я (тяжело).
Келий для житья, жилья, молитв – не хватает, а вот для «этих» благих целей – всегда находятся!
«Красивые молодые женщины! Чего тут сделаешь! – думаю я в себе, оглядываясь вслед прекрасным своим ученицам (походке!.. их!..). – Им жить и рожать, и выходить замуж. И это обязательно: входит в программу обучения – жирным шрифтом, – отмечаю я в себе сам! Красивые молодые женщины! Чего тут поделаешь?»
Понастроили келий тут!!!
Вот хоть Аньке пригодилось…
Мир вам – не монастырь, господа «святые».      


8-ое – 9-ое июля 2008



 08 \\ 17          КАТЕ ДЛЯ КАТИ
Для лучшего понимания ею причин и следствий происходящего на её исторической родине


Катя, я `написал` Альбом Тебе. Тебе. И больше никому. Никто не поймёт. Тебе и больше никому, Катя. `Живой`, что говорят – альбом. Цветных фотографий. То, что я вижу каждый день – некий дневник событий, впечатлений, повторяющихся из дня в день, из часа в час – путём, что прохожу я ежедневно: `от двери до двери`, как говорят.
То, что вижу, в чём живу, как живу, что вдыхаю, что `читаю`, за чем следует взгляд, поворот, мысль – шаблонная при езде по известному уже годами маршруту-радиусу.
Нет некрасивых и красивых вещей. Нет художников и нехудожников. Всё есть лишь отпечаток времени: текущего, ушедшего…
Надо набрать  в глотку воздуха и! –
Осмелиться снять то, что не заснял лишь миг назад. Надо понять, что, как бы ни был плох или хорош дизайнер – художник тот, кто видит. Художник тот, кто видит.
ХУДОЖНИК – ТОТ, КТО ВИДИТ.
И – нет других правил на Земле. Если ты хочешь им быть…
Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Чтобы дышать свободно, нужно лишь дышать свободно. Этому не учат. Как я понял. Учат ходить по рельсам – со всеми сидя в туннеле. Дышать свободно! – ещё с пелёнок, до рождения! ещё в утробе! при зачатии! до!
Катя, пойми: всё, что окружает тебя! – ПРЕКРАСНО! Всё! Всё! И достойно твоего объектива. Куда бы он ни направил `взгляд` свой – будет хорошо! хорошо! Ты – человек поиска. Я – человек находок. Они – под нами, над нами, в нас, вне нас – везде! везде!
Личность – главный компонент творчества. Чего ни коснись… Будет то, что у тебя внутри, изнутри. Поэтому, Кать, можно щёлкать как `хотишь`, можно обрабатывать, можно – нет.
Смерти нет, как нет и жизни, Кать. Всё не имеет никакого значения, как всё и имеет большое, решающее значение. Всё было уже. Всё есть. Всё будет. Всё сложилось, всё предрешено, ничего не решено, гадаем…
Вот ты идешь…
Мимо…
И…
Так рождается снимок. Из – нескольких взмахов! Из взгляда – лишь. Твоего… Умей видеть! – сердцем. В кадре – твоё сердце. Не боле и не мене. Какое оно, твоё сердце? Чем бьётся? О чём оно? И с кем? Ты думаешь, мы будем говорить о фото? Фото – лишь язык, говорят о смысле. Смысл всех снимков – ты сама, сама по себе, какая ты есть – вот и ответ. Тебе…
Я написал тебе `живой альбом`. Он будет меняться, исчезать, дополняться – как всё! всё! всё.
Игра в одно касание (как в футболе). Нужно научиться – так: как в футболе: в одно касание. Это дыхание времени. Это время само касается тебя, Катя, Кать. Поняла?
Ты красивая и ищущая. Тебе дано. Такие синие глаза, только у наших девушек, Катя. Такие глаза только у русского неба, Катя. Такие ищущие, плачущие. Душа! Её не спрячешь! Не подделаешь. Не утолишь! – жажды! глаз – в глазах.
И я надеюсь!.. Надеюсь – на то, что и они (когда-нибудь! когда-нибудь!) потопнут в ответной ``синеве`` (пусть даже и не синего вовсе цвета).
Кать, не думай, что можно обмануть себя. Что ты снимешь, как – это не имеет никакого значения. Никакого! Чего добился, кем стал – не важно вовсе! Какой ты – вот всё! То, что возьмёшь ко Господу ТУДА!! Ты, лишь ты – всегда с тобой. Ты, лишь ты. Ты и есть – лучшее фото, пока живая… Все фото – ни о чём. Щёлкни хоть `мобилой`. Это также чудно! Думаешь, есть разница? Осваиваешь `фотошоп`? Член `клуба`? Пробуй… Это бессмысленно: приукрашивать, приукрашать, обрабатывать, дорабатывать – лицемерие. Весь твой `фотошоп`. Таких глаз просто нет. Вот тебе и весь `фотошоп`. Боль – как синь. Из глаз – любовь... И боль. О потерянном 
Можно научиться всему. В том числе – и фотоделу. Любовь и душа – то, что остаётся от тебя, будь ты фотограф или монтёр, программист или сказочник, Катя.
В том, что я подготовил тебе – для тебя, Катя – «A Day In A Life» – помнишь, BEATLES. День жизнь. Моей. Или кого-то ещё…
Всё, что вижу, чем живу, что прохожу! – дневник. Некий. Специально – без качеств. Качество – это для рекламщиков, Катя, для меня – просто нажать кнопку «спуск»-а.
«Красивое» или «некрасивое» – всё лишь в тебе. Красивое и некрасивое – в тебе лишь… Отражением. Ты: то, что во вне и то, что извне. Ты – красота и некрасота. Ты – ключ, которым отпирается всё! все смыслы. Есть которые, и – нету которых. Ключ! Ты. Ты… 
Какая разница – на что нацелен твой объектив? – он нацелен на тебя – внутрь – . Это – сердце, Катя! Сердце!!! – а другой `ДУШИ` нет у фото. Ты… Только!
Твои глаза смотрят, луча (излучая, светя, даря) синий свой свет и цвет!
«Живой Альбом», он для тебя, Кать! Тебе.


9-ое – 12-ое июля 2008



 09 \\ 17          АБИТУРИЕНТЫ
Наблюдая дней картину текущих: «Почему у нас такая страна?.. – Могучая!! – Вонючая!!»


Они не знают: всё решено! за них, вместо... Они смеются, знакомятся, для них открывается новое что-то… Новый мир распахивает перед ними врата возможностей! Так кажется – им. Не нам. Девушки… Парни… «Дело молодое», как говорится… `Крутится` любовь. На время сдачи. На время сдачи экзаменов. На время… Переживания сближают. Обжигают! Волнуют. Переживания – эрос! Эрос – секс! Продолжением. Времён тех экзаменов, экзаменов на «право жить» и называться «человеком». Но на этом всё и заканчивается… На сексе! Всё решено! Всё решено. Всё! Уж. ``Мы не пара друг другу…``
Всё решено. Составлены списки. Самые способные срезаются сразу. Их вырезают как раковую опухоль. Самых молодых, способных. Чтобы не составили конкуренции в дальнейшем тем, кто хуже: слабее, глупее, ленивее, злее… тем – кто «свои». «СВОИ». Это как в конкурсах красоты: красавиц первых `режут` в начале. Первыми. Первых. Чтоб не мешали `тащить` свою, дурнушку. Наверх! Вверх! Наверх! К Боссу!
И далее… её – ``по списку``! всю и `пропустят`. Уж всю, как миленькую. C ног до головы. От пят до гривы. И обратно: также и в том же составе и направлении. Всю! И все! – кто тащил! тащил!! тащил… Это – цена. «Вопроса». (Есть такая передача дневная на ТV.) Потому что – своя – теперь ``в доску`; будет служить… ; «$» (или «€» – всё равно – рубль ли) – его величество – как символ `жизни`, жизненного успеха, `человека` – `состоявшегося`, `состоятельного`.
Молодость. Они не знают, что такое «списки». Они не знают, что часы движут стрелки свои для многих из них назад! – К «выход»-у! Они смеются. Радуются. И не знают: списки готовы, экзамены сданы – (заранее!!). Хотя, ещё и не начинались. Оценки уже высчитаны, стоят. Ведомости все составлены. Хоть и в черновиках, но отклонений не будет (почти ж?). Экзамены сработаны. Не ими. Всё решено. Списки составлены. Не висят лишь. Без печати. Лишь. Лишь. И самые талантливые уедут обратно! Обратно. По своим «`весям` и `сесям`». Прозябать. И готовиться – на следующий год: авось!..
Да не будет ничего: за год их ждёт лишь деградация. Дальше – больше. (Пьянство? Разврат? Наркотики? Тяжёлая борьба за то, чтобы сложить чего-то в рот себе, семье, детям… Изматывающая, старящая вмиг жизнь, которую и жизнью-то назвать нельзя! Что ещё?) Вот мы и остаёмся с теми, кого тащат `за уши` «родные и близкие» на “бюджет”. (Не хотят платить, а ведь – могут… И не за одного ещё и… А – вот не хотят! «Владельцы заводов, газет, пароходов». И время терять нечего! – не хотят – «на бюджет его, родного!» со школьной скамьи – и прямо и на первый, на “бюджет” его.) Что ж?
А и дальше их, «своих», – `по списку` – «наверх». К «ВЛАСТЯМ» ближе. Бездыри! Сволочи! («Отцы» – не «дети». Дети – не подозревают ничего как раз… Почти нормальные. Только что «дети» таких родителей. Со временем станут такими же. «Отвечают ли дети за родителей?» – старинный вопрос… Сталинский. Ленинский.)
А потом они становятся руководителями (как и их +``БОЛЬШИЕ``+ мамы и папы): топменеджерами, министрами, главами агенств, генеральными, директорами, президентами, боссами, командующими и маршалами, мэрами и губернаторами, спикерами, лидерами партий, у руля государств… как и их мамы и папы – могучие и вонючие!
Почему у нас такая страна?
Потому.
Списки готовы; экзамены уже сданы, хотя и не начинались ещё. Кто-то берёт учебник, штудирует. Он не знает – всё решено, давно, за него, вместо него. Оценки стоят. Уже. Хочешь – не хочешь: кто-то зачислен, кто-то отчислен.
Почему у нас такая страна?
По тому.
Могучая! И вонючая!


11-ое – 14-ое июля 2008



 10 \\ 17          ОТВЕРГНУТЫМ
После многих слёз, пролитых другими, и многих слов, произнесённых, сказанных мною в их утешение им в последние дни июля


если ты отвергнут
это не значит
что ты хуже
это значит лишь
что надо вытереть слёзы
и бороться дальше
дальше
за своё понимание жизни
и искусства
за свою любовь
если ты отвергнут
это лишь значит
что ты избран
для другого
и для других
мои слова
мои руки
в утешения вам
отвергнутые
отверженные
если ты
за чертой
той
за которой начинается жизнь
как тебе кажется
лишь возьми себя в руки
вытри слёзы
я рядом
я никогда не бросал тебя
я всегда был рядом
всегда
мои слова
лягут в сердце твоё
бальзамом любви
а руки помогут
карабкаться
из ямы
педагог тот
кто идёт рядом
с тобою
всю жизнь
вставая и падая
тобою
слёзы
радости
и
горя
деля
я рядом
знай
и слёзы твои
мои
учись утирать боль платком мужества
вставай и иди
вставай и иди
опять
и
опять
лучшие
были отверженными
лучшие
закопаны в безымянных могилах
на лучших
нет ни лычки единой
на лучших ты не найдёшь орденов
рядовые любви
как сказал поэт
один
не худший
не худший совсем
прошедший всё
и
закончивший войну
великую отечественную
без орденов
в берлине
рядовым
отверженность высшее призвание
помни
помни
пусть никогда не молчит душа
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
с каждым разом ты всё больше будешь понимать
жизнь не для лежачих
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
учись подыматься
и идти
в ответ
и не бей в ответ
зависть и ненависть
пусть
не владеют тобою никогда
никогда
никогда никогда никогда
эти белые чувства и месть благородная
пусть не обагрят сердце твоё
любовью лишь
пере
полненное
пусть краски твои не знают растворяющих эссенций
пусть густо и сочно укрывают основу
пусть инструменты
кисти шпатели мастихины
лишь продолженьем служат
взмаха души
радость радость радость
пусть то
что поёт твоё неистребимое сердце-слово
сердце и слово
а я помогу
сердцем
и
словом
горе
это когда ты
среди мерзавцев отпетых
в славе лживой их
за одним широким богатым накрытым столом
отмечая награжденья очередными лычками-значками
пируешь-жируешь
за счёт
на счёт
всех отверженных
на крови
угнанных в рабство жизни
о
не сжимай кулаки
в ответ
это не ответ
достойный
для тебя всегда найдётся
и хлеб и вино
и ласка тех
кто любит не по предварительной договорённости и за лычки-ордена
деньги
эти управители вселенной
ничто
в системе ценностей настоящих
сердце
запускай вновь мотор его
вновь
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
вставай и иди
ты воин
добра и света
как всякий талант
отвергнутый
отверженный
а я
лишь рядом
с тобою
твой
педагог
 

20-ое – 24-ое июля 2008



 11 \\ 17          ОЛЬГА АНАТОЛЬЕВНА
После двадцати лет хождения к одному и тому же мастеру-стоматологу


Павлунина. Попасть к ней почти невозможно… Надо записываться задолго.
Я открыл её сам. Двадцать (где-то) лет (тому) назад. Открыл – `по рукам`. Я – реставратор. Я работаю такими же инструментами. Почти над тем же. Приглядываюсь и к стоматологическим материалам. Я – чувствую – мастера – по рукам. Я вижу… Да по всему… Передо мной – талант.
Рядовая врач-стоматолог. Совсем молоденькая. Но к ней уже очередь `из своих`. И по записи и без записи. Моложе меня. Тогда только начинались всяческие `платные` `движения` для таких малооплачиваемых специальностей как врач обычной поликлиники района.
По разговору (они ведь болтают, не стесняясь пациентов) понимаю, передо мной честный, восторженный, любознательный, пламенный, добрый, весёлый, открытый и щедрый человек. Ослепительно рыжая. Глаза – зелень. И нежность – в самом главном.
Почему я ходил?..
 

4-ое августа 2008



 12 \\ 17           ЦЕНЗУРА
После многократных угроз и оскорблений, произнесённых в мой адрес за снятое и написанное


Готовься! Каждый миг может стать для тебя последним! нет, не совсем… (улыбка!), а в `покое` в смысле «добрых отношений». Да-да… Так они и срываются – телефонным звонком – откуда-то… Если снимаешь – фото\видео, если пишешь что-то – о ком-то, говоришь, отзываешься, передаёшь чьи-то слова, совершенно безобидно, как кажется тебе, разглашая, как кажется им, самое сокровенное, проходясь по `болезненому`, смешному, если вообще – что-то испытываешь, то знай – ты под ударом постоянным! В какой миг вспыхнет ``ГЛАС``? И ты будешь объявлен: «паскудой»! «подонком»! «подлецом»! «лжецом»! «предателем»! «трусом»!.. да бог весть ещё кем!.. Бог весть!.. Бог Есть!
Бог Есть! Есть! И Он всё Видит и Слышит! – не бойся: говори… смейся… снимай… пиши… отзывайся… передавай…
Цензура? – боязнь просто. Если ты свободен – но она сидит в других крепко. Других – тех, кто считает, что имеет право на то, какой ты. Цензура? – внутри (нас) оказалась более цепкой, чем в государстве. Цензура? – держать за руки другого, друга. Не давать ему ничего! ничего! – из того, что не твоё, а его – по праву, по закону. Не давать ни жить ни дышать. – Вот таковы – мы.
Всю энергию злобы за несовершенное, всю страсть «правды» (в кавычках) излить на того, кто думает не так, как ты. Цензура – а вяжи-ка его!! Пусть!! – будет «как мы».
Тот, кто идёт свободно, не нуждается в подпевках. Тот, кто дышит ровно, не боится ночных ударов. Тот, кто знает, что прав не скажет лишнего. Тот, кто выше, не покажет этого. Сильный – привык уступать. Для слабого – окрик – привычнее. Для мерзости слаще сладкое, упаковка. Ты…
Руки держат крепко! А удержать ли им? И кто такие те, кто тебя знает? Родня у нас всегда считалась по «крови»? И не лучше ли – выполнить то, на что зовёт тебя сердце. Какие оправдания есть у слабости пред подлецами. Зачем щадить то, что не щадит тебя? И какие силы способны удавить в тебе то, что изнутри! Уступить?
Внутренняя непримиримость!
      

август 2008



 13 \\ 17           ПЕРЕД ОТПРАВКОЙ
После подготовки скульптур Лазаря Тазеевича Гадаева для отправки на персональную выставку к семидесятилетию со дня рождения в Государственную Третьяковскую галерею


Всякое соприкосновение с талантом – действенно. Даже лёгкое протирание скульптур от `поверхностных загрязнений`, как говорят реставраторы. Даже простое перебирание скульптур, в поисках нужной, той, которая идёт на выставку. Даже – пробежаться взглядом. Даже – перечитывание названий в каталоге. Даже произнесение имени древнего, библейского, – Лазарь!
Лазаря нет с нами. Он в больнице. Болеет тяжело. Как бы ни было, искусство его, и искусство вообще! – одолевают в этой жизни ВСЁ! болезни! смерть! Искусство – действенный механизм жить!! Как бы ни было – выставка, а тем более такая, событие! Событие радостное! Высший почёт, который оказан Лазарю, заслужен им многократно. Десятки, сотни, тысячи вещей… В бронзе, камне-известняке, мраморе, дереве, керамике… холсты, графика… стихи, сказки, миниатюры, рассказы… Лазарь назван лучшим писателем Осетии, высоко оценившей своего сына.
Но мне видится Лазарь человеком, далеко перешагнувшим и время и место жизни, всякие `привязки`. Талант его огромен; он неутомим во всём… могучий, человеческий… От первых опытов человека в искусстве – и до последних – всё в рамках его интересов. Он разнообразен и разнообразен. Выставка, включающая в себя лишь 48 работ, может ли это отразить?
Нет.
От радости, что такой талант живёт и работает, – наливаешься силой и желанием жить и творить самому. Подвиг к творчеству – не это ли призвание педагога? Лазаря считаю своим первым и последним и единственным учителем в изобразительном искусстве. Мне посчастливилось знать его с детства и учиться у него с самой ранней юности. Лазарь не церемонился, но был искренен, `долбал-громил`, не щадил. Но и хвалил. Спустя годы – всё отчётливее понимаю – Лазарь – это разговор о Родене! Микеланджело! Титан! Титанический объём работы проделан! Необозримо просто совершённое им. Скульптура – самое трудоёмкое занятие, самое дорогостоящее, самое затратное по силам. Лазарь – «как гладиатор», – так сказал о нём сын, Костя, – сражается с куском…
Выставка – всегда ПОБЕДА! всегда – ДЛЯ ЛЮДЕЙ! всегда – РАДОСТЬ!
Лазарь, ты подарил миру столько шедевров! Что, какие болезни могут заглушить радость от их жизни на земле? Ты победил всё! болезни! смерть! Выставка, что открывается 5-го сентября в твою честь! – лишь начало!.. не венец!.. карьеры, как принято думать о «ГТГ», самых респектабельных залах на 2-ом этаже, там, где обычно показываются лишь самые престижные экспозиции музейного типа. Это успех! Безусловно! И – признание: безусловно! Но, как всё это мало и ничтожно! И как велико то, чему ты научил нас – творчеству! Жить искусством! самозабвенно… Отдавая всего себя! Всего! И другой нету правды у творчества: отдавать!.. отдаваться!.. Жить им. И оно будет жить тобой.
Завтра работы будут уже в ГТГ.
Будто восхождение к Небу, чему-то Высшему!
Предназначение Человека – стать Богом.
На этом пути ты продвинулся дальше других, рубя мрамор, известняк-камень, дерево, давая форме глины жизнь! одолевая сопротивление материала – гипс, пластилин и бронзу! Жизнь!.. Даже, если она и уходит! – остаются работы. Работы – жизнь. Художник оставляет людям свой труд, плоды своего труда, который делает его бессмертным, равным Богу – Творцу. Творчество – от слова «творец». Творец – БОГ!
Лазарь, жизнь не кажется уж такой странной и страшной…
Мир твоих скульптур входит в нашу жизнь, наполняет его.
Радость не может отнять горе. Какое бы оно ни было. Оно бессильно. Талант! Талант и доброе сердце, и добрые руки.
Лазарь, ты оправдал своё древнее имя: ЛАЗАРЬ!
Через череду безразличия, пошлости, серятины пронеся искру!
И зажигаются сегодня свечи!..
Безмолвная молитва…

 
20-ое июня – 31-ое августа 2008



 14 \\ 17           НИНА КИБРИК
После двадцати пяти лет дружбы 


На научной студенческой конференции в Институте Сурикова от Завадской были мы двое: я и она, Артём Киракосов и Нина Кибрик. Так и идём… по жизни.
А когда гнали нашего педагога – Евгению Владимировну – мы были вместе. И ещё – Зойка. И – многие!.. многие!.. Но её всё равно гнали! И выгнали! И с тех пор она больше не упоминается в списках работавших в нашем Институте! Евгения Владимировна Завадская… Видный востоковед, искусствовед, культуролог, философ, – наш друг и педагог. Человек, знакомством и общением с которым гордились… Но – это ОСОБО!!! И ещё не вечер! Память Евгении Владимировны вернётся в наш Институт! Это дело времени… Я верю! Уверен. Будет час! – и имя её будет восставлено. Дело времени – и нашей работы. Это – будет! Дойдут руки.
О другом…
Зойка и Нина – тогда – решили уходить из Института (в знак протеста) вместе со мной. Это – меня остановило. И – протесы родных и педагогов. И мы – стали друзьями…
Почти двадцать пять лет прошло. И многое – мы пережили вместе – идентично: протесты, митинги, публикации, выставки, резню армян в Азербайджане, землетрясение, войну в Карабахе, все события, закончившиеся всяческими отделениями друг от друга, общие выставки, литературу, искусство, творчество, друзей… – целая жизнь! – и вот наконец – «АРТ`ЭРИА» – легендарный ныне клуб, быть причастным к которому – уже честь! `АртАссоциация` «АРТ`ЭРИА» – широкий круг людей, занятых искусством, живущих им, дышащих заботами и жизнями друг друга. Любящих друг друга. Это: выставки, концерты, вечера памяти, рисовальные, живописные, актёрские классы, спектакли, фильмы, литературные чтения, мастер-классы мозаики, керамики, танго, спонтанное, ничем не ограниченное творчество! Думаете, в Москве (или где-то ещё) такие места есть? Нет. Весь официоз – о другом. Свобода – главное! Творчество – во главу угла! Искусство – как стиль и смысл!
Много досталось Нине от нас, её друзей, – за затянутые мероприятия, безразмерные фестивали, среди которых особо возвышается её главное детище – путивльский – «ЗОЛОТАЯ КУВШИНКА», так вы думаете организация стала лучше? сократилось время? Нина вняла критике?
Да не об этом… А о том, что ей удалось создать «круг», в котором можно жить и творить и общаться всем тем, кто не `вписан`, кто живёт `иноком`.
Нина, ты прости нас!
Не отказываясь от сказанного за все годы, от критики и нелестного! – Нина! – то, что удалось тебе за эти годы труда и самопожертвования, упорства! – ради нас всех и искусства, которым живём, – велико!!
Иногда я понимаю, что твоя организационная деятельность заслоняет то, что ты – художник. Все наши творческие союзы – прекрасны! Ты – перехлёстываешь всё время! Ты – не удерживаешься от взрыва эмоций, заходя часто за пределы допустимого вкусом, нормой!.. Но!.. Но! – когда я думаю, что же мне ближе? кто же мне ближе? что же хотел бы выставлять сам? что же люблю? что заводит? что считаю открытием? что – пронзает открытостью и незащищённостью мастерством, умением? что не сокрыто под скорлупой душевной недосказанности? что откупоривает первобытное восхищение первоисточником, вдохновение – восторг перед видимым и изображаемым? – встаёшь ты, твои работы… Некоторые из которых мне кажутся уникальными!!!
Мы – виноваты! – … При всём том! – что ты для нас для всех делаешь! – остаёшься в тени, как художник! Несправедливо!
Обещаю – !
Сделать, и сделаю…
К двадцатипятилетию нашей дружбы!
Ты достойна столь многого! А мы все ещё и не…            
 
 
1984 – 2008



 15 \\ 17           ЛЮБАВИН АНАТОЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
После того, как я узнал его лучше!


Солнечный человек! Весёлый! Лёгкий! Таких любят! Таких ставят начальниками. Толя – гасит негатив. Гасит то, что могло бы ссорить людей, выводить их из себя. Толя – человек-клей: всё склеивает, вяжет. То, что мешает спокойно жить, работать – всем. Таким и должен быть проректор по учебной работе. Института имени  Сурикова. Мне хочется назвать Толю своим другом. Так и есть. Хотя общаемся мы лишь по делу. Теперь. А раньше – такой возможности и не было. Помню Толю ещё с Училища, в котором учились, в «Пятачке» – Художественном училище 1905-го года.
Такие люди и двигают вперёд. Дело. Легко – уйти в сторону, залечь на дно. Особенно, для художника. И – заниматься `своими делами`, творчеством, так сказать. (Можно и это слово взять в кавычки, так сказать.) Очень легко – «поставить крест» на том, что не твоё. На том – что ОБЩЕЕ. И ждать.
Нелегко – тянуть, нести, везти. И – все эти слова – взять в кавычки – тоже. Потому что, это не лошадь, а человек должен выполнить. А: Толя справляется. Справляется хорошо. Закрывая собою «учебный процесс».
“Толя, как справляешься ты с нагрузкой, как удаётся тебе совмещать? Ты успеваешь работать?” – спрашиваю я Толю. Толя чуть-чуть темнеет, опускает глаза, поднимает, улыбается: “Всё успеваю”. “А как?” “Художнику нет преград”, – отвечает и светлеет.
Член-корреспондент Российской Академии художеств, заслуженный художник, молодой и обаятельный парень… Прекрасный муж, семьянин, отец двух красавиц-дочек… Я помню его ещё женихавшимся к своей будущей невесте… Тоже – красавице, которую замечали все в Училище.
Быстро течёт время: Толины выставки шествуют по стране. Работы его – уже в музеях. Он стал профессором, занял должности… В этом ли дело? Дело в том, что это почти никогда не совмещается с достоинствами: ни с профессиональными, ни с человеческими.
На Толиных картинах – женщины, девушки, девочки. Семья. Он – певец красоты женской разных возрастов и ракурсов – через глаза семьи. Толя – мягкий. Заботливый. Нежный. Приятный. С Толей – легко.
И пусть у меня так и не получается совместить творчество с преподаванием и работой по организации учебного процесса, пусть! А иногда – и переступаешь! – чтобы сделать человеку приятное: учебный процесс – важнее!! Оказался… И оказалось, что то, что поручил \ попросил сделать Толя – заслонило моё личное. Я напрягся. Так и не вышел из пике. Из которого вышел Толя. Помню, в кабинетах у него – холсты и мольберт. Холсты – с его выставок, на мольберте – новый труд. В перерывах между нами – посетителями – он работает.
Художнику нет преград!
Эту фразу я и повторяю. Сам себе. Хотя у меня ничего уже и не выходит…

 
осень 1973 – 2008 осень



 16 \\ 17           ОТЕЦ ВИКТОР (ГРИГОРЕНКО)
После двадцати лет дружбы   


Витька. Трудно было отделаться от этого, и назвать `Витю` “отцом Виктором”. Трудно, но по-другому нельзя. Когда связывают годы жизни и пути, пройденного вместе. Профессии связывают, личное… дружба, какая она и бывает между мужчинами: общие цели, общее дело, борьба! семьи, люди! люди, связавшие навсегда!.. Ну и поражения! – тоже тяжёлые! очень тяжёлые! – связывают – навсегда! Когда не только победы, а большей частью, – неудачи! – съединяют. А по-другому и не может быть в дружбе. Что делать? Быть Вместе. Главное. И в боли! – и в проблемах! – ближе и результативнее, чем в радости, в другом! Одиночество – черта каждого. Патологическое. От этого не спасает ничто и никто. Крик о помощи друга всегда узнаешь в знакомых интонациях. Голоса. И молчания. Нет, это не радость, и не близость. Это что-то ещё! Скорее, какая-то зависимость, связанность, нацеленность! 
Будет то, что мы решили! Рано ли, поздно! Важно – вместе! быть вместе!.. И в пораженьях – важнее..! и – БУДЕМ ВМЕСТЕ!! – доколе Господь! не Положит, – как и обещал псалмопевец, – врагов наших к ногам нашим.
Мой друг! Витька! Отец Виктор! ГРИГОРЕНКО!
И чего писать о конкретном? Все примерно всё знают. Потихонечку грохаются ‘оземь’ наши враги. И так и должно быть. В песок и на пустое уходят силы. Наши… С тобою, друг! друг Витька! – В борьбе с мерзостью, окружившей нас так плотно со всех сторон! А дело наше движется! Да и не медленно вовсе! Будет и смена – растут дети! И у отца Виктора – прекрасная смена и подмога: матушка-Ирина, доченьки: Машенька и Дашенька – все дивные! и красавицы! И умницы! И душевные! Не безнадёжно дело наше, нет! Будет смена, она подоспеет в свой час, надо держаться! Держаться, друг! Витька!
Всё мура и всё ерунда – из дел земных! – скажу тебе я, дружище! А вот идти с другом, вслед его заблуждениьм, проходя верными паденьями, не сладко… Но – необходимо! Чтоб выйти на СВЕТ! СВЕТ БОЖИЙ! Отец! Отец Виктор, Витька.
Не один год ни одного дела ни одной борьбы связали нас помимо всего, что есть остальное, А вот это и есть – самое-самое!.. Пусть мы и увязнем, пусть и судят, пусть! пусть! – безнадёжно наше дело! А всё ж не будет тебе одному так одиноко – в этой твоей униженной и унизительной ситуации. Не могу сказать «победим», но могу сказать «будем вместе до конца», а «претерпевший до конца спасётся» говорил Господь! Наш Господь с тобою, Витька, отец… ГРИГОРЕНКО. Настоятель храма Сергия Радонежского и часовни усекновения главы Иоанна Предтечи Господня в посёлке Семхоз Сергиева Посада на месте гибели, злодейского убийства, священника, отца Александра МЕНЯ.

 
Рождество!  – 2009

       
   
17 \\ 17           ТЕМ, КТО МЛАДШЕ
Моим ПреСветлым Моим Божественным Моим Ученицам Моим Мадоннам


И вот: я стою на кафедре перед Вами! Дорогие!
Здесь должен был бы стоять кто-то другой! Кто-то! Достойный! Вас! Дорогие! Мои! И права стоять тут! перед вами! Драгоценные!.. И читать, рассказывать что-то!.. Я? – учу лишь только кокетству безграничному! безумному! И на второй день вы, Родные! выучиваетесь именно этому… (А для чего ещё я? И чему можно ещё научиться у него, у Киракосова?) А мне нравится то, что с самых первых минут – вы улыбаетесь!.. В жизни каждой из вас много будет горя – страшного! и самого-самого! неприглядного! И уже – через несколько месяцев появятся первые потери, слёзы, разочарования. Первые знакомства, любовь! Без чего не обходится ни один «первый курс». Расставания… И слёзы! жаркие, как и любовь! что оборвалась, так и не окрепнув. И ушедший к другой, к подружке, с которой только что вместе поступали, мальчик-сокурсник, так тронувший сердце. Слёзы по коридорам…
Пусть это буду не я, кто скажет слова ‘правды’. Так называемой. Правда – в том, что вам ещё не много лет, а впереди – ни легко, ни сладко не будет, не бывает ни сладко, ни легко – впереди. Художниками – родятся. И только потом – становятся!.. Может быть, кто-то из вас – будет мамой, мамой художнику. Может быть – женою достойной художнику. Может, что-то ещё… Педагогика – искусство общения. Искусство ВСТРЕЧИ. Суметь сделать так, чтобы что-то усвоилось, не просто. Ещё сложнее – искра! что – при слиянии, касании душ. А ведь не случится ничего, если не станет этой искры. Касание душ – смысл педагогики. Должно вспыхнуть. Как в темноте – молния. Запомнится должно.
Слова и глаза… жесты. – Должно обнимать. И вести. Не пугать. Должна установиться связь, сродни… Сплетенье… Должен родиться разговор. То, что рождается – то и есть..! То и остаётся! между людьми – связь. Связь, что свяжет на жизнь! Ступенями всхождения. И по этим ступеням – карабкаться вверх.
Тем, кто младше – цветы! Цветы моих слов. Мои надежды на то, что я не прав, требуя почти невозможного. Художники – святые: и никто не в силах сделать художником того, кто не рождён им. Художник? – он и без меня, без тебя… Станет! И нету сил, что встанут поперёк! ему и его не родившимся пока ещё картинам.
Пройдёт много лет! Станут художниками те, кто не мог не стать. И пусть я ошибусь стократно! Многократно…  И не станут те, кому это не было написано. Но – искра! что была – была! И она даст плод. И я знаю какой. Да всё равно. Всё – всё равно. Но кто-то ведь чувствовал! Кто-то… Как я бросал цветы своих восторженных слов! – в колени. В ноги! – где только склонённость! И жертва красоты! И восторг! И! не могла не чувствовать каждая – этой волшебной молитвы её красоте! Ведь всякая их них – мадонна. Пока без младенца. И что значит вся эта `принципиальность`? педагогическая? и человеческая? и прочая? – перед тем, что она, – каждая из них, – молода! И готова стать – матерью, мамой; и продолжится жизнь на земле – её кровью и плотью. И перед каждой – её жизнь. (А я – на коленях – внутренне! – перед каждой! их них!) Поколение, которое даст рост следующему. И, кто знает, что она воспримет от меня, кроме этого искромётного кокетства и смеха, что они усваивают с меня вскорости, – да на второй же день! обучения, так сказать!? Она заметит и усвоит восторг! Восторг! – не ускользнёт! Этот восторг! ею! Одной! И дивной! волшебностью её! Не выскользнет от вниманья! Её! От её внимания. Может быть, и больше?.. Вдруг её дети будут любить и Мусатова и Бажбеука и Арпа и Руо? Боннара и Редона?.. Как я? И это от меня? А я лишь розы слов швырял в колени! А говорил?.. Говорил… Всё равно – о чём! (Я лекцию читал.) Я говорил о любви. О чём бы я ни… Я говорил о том, что у них впереди жизнь! жизнь! жизнь! жизнь! Я пел, как они прекрасны, молоды, и что у них всё будет ещё в жизни: семьи, возлюбленные, любовь, мечта, живопись, дети, мужья… И что, эти слёзы!.. они – не первые в жизни, они и не последние в жизни. Всё проходит. Проходит. И – остаётся то, что было время, когда каждая из них – была мадонной. Не меньше. Готовая нести плод.
Я читал лекции… Какая разница, про что? Я читал – в их сердцах – ответы себе. И что перед этим наши все рассуждения и вопросы о способностях? (К творчеству.) Не просто ли встреча, разговор – вся эта педагогика? Не просто ли общение – встреча двоих? Да не просто ли симпатия и желание быть вместе, открывая друг в друге миры? И не самый ли высший разряд общения, когда мы друг у друга учимся? И не созданы ли друг для друга? И не в профессии ли лежит то высшее понимание, что назовём божественным? И не отступит ли при этом всякое влечение, типа `зависимости` влюблённости или семейственности? И не высшее ли – когда ``след в след`` ты ведёшь ту, что пойдёт за тобою, затем, ходом твоим – дорогу твою – продолжит? Научить. И видеть, как получается у тех, кто вчера ещё только видел в тебе симпатягу, свойского парня, с которым запросто болтают обо всём. И знать, как растут из неё дети, что будут. Цветы, что ты подарил ей, не увянут. Ты любил и любишь. И она следит за тобою, как за движеньями любимого. И ты – не используешь этот дар – в зло! Ты – тот, кто проводит через глухие стены незнанья и немощи. Всякое знанье – божественно, от Бога. Всякая образованность – сила! Сила! Сила и власть! От Бога! И от любви! Научить жить! И любить! Это – в силах! Научи! Научи принимать и держать удар! И быть счастливым – творчеством!  И ведь ничего нету, что дороже и сокровеннее – дороги искусства! что ведёт к Богу! Это наши дети. Эти девочки славные – родительницы будущих героев страны. И в их душах – должен быть образ светел – того, кто открывает им пути совершенств в их профессии! О живопись! – ты молитва безмолвных! О живопись! – ты танец в красках! О живопись! – ты алтарь наших вожделений! О живопись! – ты источник всех наших сладостей! сластей! О живопись! – ты письмена, что из сердца! О живопись! – ты язык, что учат первым, до всех букв! О живопись! – мы выписываем судьбы свои на холстах! О живопись! – мы проживаем, кладя на холст цветы цветов! О живопись! – ничего глубже не было! О живопись! – ты властвуешь!.. О живопись! – властительница!.. О живопись! – … О живопись! – … О живопись! – что ещё не сказал я тебе в славу? И – научить этому – этих неземных девушек – дано не всякому, но мне!
Чтобы у вас никогда не кончалась музыка! Чтобы у вас никогда не молкли звуки! Чтобы никогда не иссыхало то, что есть русло в сердце! И чтобы ни один, тот, на кого сердце ваше ляжет в любви, не смог избежать полотна жизни, на котором вы лишь. Мой порыв! – это вечная ваша защита. Задача педагога – дать уют в этом бесприютном голом бездушном пространстве. Моя задача – тепло! Тепло, что будет вас греть годами, десятилетьями. И да не будет с вами ничто плохого.
Живопись. То, что я пытался вам объяснить. Божественные мои! ПреСветлые мои! Ученицы мои! НеЗемные! мои! ПреСвятые мои! И да Благословит вас Господь БОГ. Живопись.
Мои молитвы – да пребудут с вами всегда. И восторги. И да не коснётся вас в жизни ничто плохое, чужое, недостойное, инородное вашей красоте, божественности, юности, чистоте, вдохновенности, святой избранности быть жёнами, матерями, художниками.            


2004 – 2009




56 Артём Киракосов

О ДРУГОМ И ДРУГИХ

семнадцать мгновений осени





01 \\ 17             ПОГРУЗКА
 О процессе, который, как правило, кроме ответственности за сломанные и разбитые вещи ничего под собой не имеет и не несёт


Только, испугавшись, что меня обвинят в реализации собственных интересов заместо `делания дела`, я демонстративно (сам перед собою) не взял ничего, что воспроизводит реальность (фото\видео), как меня и спросили\попросили: “А ты не взял с собой ничего? Так красиво!.. Скульптуры Лазаря!.. Вышли из Мастерской!. Надо бы снять!.. Ты не взял ничего с собою?.. Аппарата нет у тебя..?”
Я тоже так думаю!.. Так люблю!.. Чтобы скульптура жила! чтобы не была стеснена подиумами, стенами, залом, витринами, цветом выгородок, зрителями, этикетажом, экспликацией, направленным и точечным и рассеянным специальным светом, `чистотою` экспозиционной, чтобы не было – «их маэстро – экспозиционеров», чтобы экспозиция и соседство выстраивались спонтанно, жизнью, случаем – его величеством… Уж куда лучше экспозиционер, чем сам эпизод непредсказуемости? Руки чужие отнесут скульптуру к совершенно незнакомому соседу. И это не будет плохо!.. Это будет так, как и в жизни! Ровно – так!
Люблю ставить что-то в траву! В цветы! Под деревья… К стволам. Люблю – пейзаж, камни, воду! Они – лучший фон скульптуре. Жизнь – чего её латать да прятать?
Я сделал несколько щелчков своим телефоном. Он у меня ничего, но это были первые снимки, которые я произвёл им: а ну его, это (самое) “качество”, под самую баню! – Хоть что-то, да останется – от этого процесса: погрузки скульптур.
Приехала громадная, специализированная по перевозки произведений искусства, фура. С мастерами-рабочими. Они всё делали грамотно… Профессионально. А скульптуры Лазаря уже живут…
Живут..!


01.09.2008



02 \\ 17             ОСЕНЬ
 О «Зёрна из гробниц фараонов»


нет это не стихи
это волшебство какое-то
сплетённое тысячелетним опытом слов
из всех религий
всех ковров земли
это то что из чего состоит то что лежит в основе
нет это не плач который от обыденного
это дождь перед тем что будет
перед ясным безоблачным вечным
нет никаких понятий куда заместится это
счастье
какая условность
ей открыты все ключи соцветий
она изображает симфонии
кисти
ей не нужны
она говорит на том языке на котором растирались краски первых фресок
сок травы кровь животного
составляют цвета палитры
что из того
что мы не умеем читать
мы все слышим стук
это сердце к совести
или наоборот
осень
всего лишь миг
и она
эта девушка
полюбит весну
всякая осень к весне
в поэзии это бывает не сразу
цветы распускаются на пепле
надо сжечь себя
надо отдать то что невозможно
потому что
любовь то
что остаётся
остаётся с нами всегда
дина 

05.09.2008



03 \\ 17             ПАМЯТИ ДРУГА
 О Евгении Борисовиче Черняеве


Страшно писать эти слова: не стало Евгения Борисовича Черняева. Жени. Застрелился. Из какого-то ружья, что было (знали) в его кабинете. А вместо пули взял какой-то болт… пули-то не было… Заперся. Слышали выстрел. Не открывал. Побежали за женой…
Если и можно и придумать более несуразную кандидатуру для этого, более неудобную, так это – Женя: собранный, красивый, образованный, успешный, взвешенный, обаятельный, деятельный, талантливый, одолевающий всё!
Мы работали вместе совсем недолго – два лета и учебный год между ними. Я успел за этот год полюбить его. Сразу, как увидел… Ещё в телефоне – голос его звучит надёжно, интеллигентно, мягко! Ожидание встречи – радостно. Наше короткое сотрудничество дало свои плоды – и мои студенты полюбили его. Он обладал исключительной способностью разговаривать с людьми, с молодыми. Подкупал всем: компетентностью, обходительностью, оптимизмом, воспитанностью, рациональным мышлением реставратора, духовным здоровьем. Если и можно было предположить, что кто-то это сделает из нас, то он – никогда! Нет – он? – никогда!
С такими как Женя – легко! хорошо! надёжно! приятно! Как бы ни было трудно, – а там, где студенты, молодёжь, всегда трудно, – мы справлялись… справлялись, улаживая и созваниваясь… созваниваясь и улаживая всё то, что преподносили нам те, кого мы называем начальством и подчинёнными, подопечные и начальствующие. Планы наши велики! – Женя вёл колоссальную реставрационную работу! нуждался в «руках»! в людях! в учениках! Мои студенты ему приглянулись, понравились, прижились, причём, – как-то сразу! Почти все… Приезжали к нему и те, кого я направлял к Жене помимо их студенческих обязанностей. Женя был строг. Сухой производственник, обладающий незаурядными человеческими качествами. Выстроить работу – вообще! – очень трудно!.. Женя хотел сделать базу нашего Института в Ярославле, восстановлению которого себя посвятил. Монументальная живопись – это его призвание. Он чувствовал это. Я видел, как он касался стен взглядом – будто уже шёл процесс… реставрационный. Блестящий организатор! Не бравший себе диких долей за свой труд – работавший на равных! Для людей! Умевший дружить и друживший.
При всех тех сложностях, что устроили нам начальство и студенты и коллеги, – мы выпутались с ним, «склеили», «слепили». Мы всё уладили, обо всём договорились и нашли компромиссы. Впервые этим летом Женя был наш «оформленный» руководитель летней практики. Не успел получить деньги ещё… Наших студентов этим летом снимало телевидение, прошли репортажи на федеральных каналах («ТВЦ», «НТВ»), на местных… Профессия реставратора была заявлена, как самая востребованная и перспективная… а ведь всего лишь год прошёл, как канал «ТВЦ» делал совсем другой репортаж, с совсем другими выводами…
Год между двумя нашими летними практиками мы работали над расчисткой монументальной росписи в храме Иоанна Предтечи «под бором» (Москва, Замоскворечье, Пятницкая 4). Сделали много (и всё во внеучебное время: вечерами! по субботам – воскресеньям!) – 15 квадратных метров – это из-под сплошной белой стены, из-под слоёв грязи, толстенной водоэмульсионки, двух слоёв сплошной, совесткой! дикой! шпаклёвки! грубой штуатурки!..
Двадцать лет успешной работы… Множество наград, грамот, всего остального... Два высоких Церковных Ордена!
У нас были большие планы, Женя. Большие… И они все состояться, Женя. Я не верю ни в какие объяснения и ни в какие версии… Мы должны сделать то, что задумали. Ты дал импульс нашим детям, детям в реставрации. Ты научил их столь многому, что уже те храмы и монастыри, что ты начал, будут завершены непременно. И Ярославль! – этот славный! красивый! древний город! – встретит своё ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ с восстановленными фресками на стенах!
Спасибо, Женя, что был в моей жизни.       

06.09.2008  - 07.09.2008



04 \\ 17             ЛАЗАРЬ ГАДАЕВ. СКУЛЬПТУРА
 Об открытии выставки «ЛАЗАРЬ ГАДАЕВ. СКУЛЬПТУРА» в Государственной Третьяковской галереи 


Как бы тяжело мы ни шли к этой Выставке, она получилась – абсолютной! Абсолютной!.. Экспозиция, что делала Нина Глебовна с любовью к Лазарю и к его работам, получилась не просто хорошей, а безупречной! Идеальной! Так редко бывает!.. Но: “Искусство Лазаря входит ею в мировое художественное пространство так же естественно, как и сама Третьяковская галерея”, – так говорили... И дело не в том, что это – лучшие! самые красивые! самые достойные залы экспозиций «музейного уровня»! – а в том, что это – воздух мира, который мы все почувствовали! Воздух, которым дышишь. Воздух Искусства Лазаря. “Третьяковская галерея – делает честь любому художнику, но есть художники, которые делают честь и Третьяковской галерее…” – так говорили… говорили о Лазаре…
Всякая работа нашла своё неповторимое место, великая и малая, из бронзы и из шамота, из дерева расписанного и из дерева, тонированного монохромно. Отдельный зал – христианский цикл: «Рождество», «Бегство в Египет», «Воскрешение Лазаря», «Молящийся Христос», «Тайная Вечеря», «Косьма и Дамиан»… – “Храм как…” – сказал кто-то…
Смотреть было трудно. Трудно из-за того, что оттенок трагичности всё же присутствует… Сильно! Мощно! …Трудно из-за того, что было столько народу! что нельзя было отойти от скульптуры – можно было лишь видеть и слышать соседей. Люди пришли! Они пришли! Поклониться Лазарю! Ему самому! Его высокому Искусству! Цветы-люди! Люди – цветы…
Радость была! Праздник…
Лазарь! Спасибо Тебе большое! Ты держался как мог! Ты держишься как можешь! Спасибо тем, кто запустил вновь Твоё сердце, остановившееся при переезде из больницы в больницу. Мы бы не выдержали – это открытие без Тебя, и Выставку – с совсем другим «названием», ``чёрным``… Лазарь! Спасибо Тебе! – Ты держался как мог. И Ты держишься как можешь. Как мог… Как можешь… Как и должен – настоящий горец, настоящий человек, настоящий мужчина, настоящий художник.
И ты держишься – как можешь! Лазарь! “Спасибо, спасибо, дорогой, – сказал Ты мне, – спасибо, спасибо, родной, передай всем! всем! всем! – огромный привет! огромное спасибо! и огромный всем! всем! ПРИВЕТ! Огромное СПАСИБО!!! И я всем! всем! всем! очень искренне признателен… И – благодарен! Спасибо! СПАСИБО!!! Спасибо!..”
Спасибо, Лазарь, искусство, при всей трагичности жизни, – РАДОСТЬ!!! радость – это религия, Лазарь. Ты победил горе. Ты взошёл на ту Вершину, где лишь очень большие Таланты, настоящие Мастера и настоящие Люди! Настоящая Элита Человечества. Искусство, которому Ты Служил и Служишь, Твоё Искусство, – Вершина!! Вершина высокая! Высокая! И Выставка – тому Свидетельство, Лазарь! Твоя персональная Выставка, Лазарь! К семидесятилетия со Дня Рождения… В Государственной Третьяковской галерее: «ЛАЗАРЬ ГАДАЕВ. СКУЛЬПТУРА».

03.09.2008  - 08.09.2008



05 \\ 17             ФЕЛИКС БУХ. МЕЛКОМОДУЛЬНАЯ РИМСКАЯ МОЗАИКА
 О моём Друге Прекрасном Художнике Феликсе Бухе и о подготовке к Его Персональной Выставке «Феликс БУХ. Мелкомодульная `РИМСКАЯ МОЗАИКА`» в галерее «EXPO 88»


О Феликсе писать не трудно, о Феликсе трудно не писать. А ещё труднее – остановиться… Феликс – обвал – всего!!! И сваливается на тебя – жизнь!.. Жизнь – как лавина. Лавина – как жизнь.
Фонтанирует Феликс! – Однажды мама принесла младенца-Феликса в кабинет живописи Суриковского института и положила его, развернув, перед профессорами на кафедру. “Вот! – полюбуйтесь – его, такого! бросил отец, студент первого курса вашего Института Аарон Бух! ” Вот тут-то Феликс и дал такой фонтан – струёй! в потолок! – голый, – что ему и сейчас за это стыдно (– как говорит – врёт! как и обычно!)! Отец его ушёл из Института, остался после происшествия на всю жизнь без высшего образования.
Аарон Бух, отец Феликса, пять раз (только официально) был женат… Двадцать раз уходил из дома! Вспарывал себя – живот! – от несчастной! неразделённой любви! Ел, писал, любил, жил – необузданно!! жадно!! Без столовых приборов, кистей и инструментов – а так! – ладонями, горстями! Так и Феликс – захватывает жизнь – широко! необратимо! Ему всё интересно! Всё возбуждает! Всё будоражит! Всё заводит! Живопись, рисование, любовь, разговоры, семья, фрески, скульптура, металл, камень, краски, архитектура, интерьеры и экстерьеры, друзья, музыка, танцы, деньги, еда, питиё, друзья, бумага, витраж, бронза, стекло, миниатюра, литература, походы, путешествия, иллюстрации, дача, мастерские, творчество друзей, память учителей... Но главная любовь! – она! – «римская мозаика». «Мелкомодульная», как он её называет.
Это особый процесс: Феликс постится! не ест, меньше пьёт, пока работает… – сродни аскезе, безмолвной, тихой молитве делом. Мелкий модуль – `сажает глаза`. Именно поэтому Феликс дорожит некоторыми своими вещами, созданными ещё десятилетия назад, – так больше не сделаешь!
Это – `методически` – некий `импрессионизм`: камни кладутся спонтанно, импровизационно, вещь заканчивается в один сеанс, без передыха и перерыва – как полотно Ван Гога!
Феликс – явление!
И каждый, в какой-то момент жизни, решает, «что он?», «кто он?». Выставка в известной московской, давно хорошо себя зарекомендовавшей, галерее «EXPO 88» «Феликс БУХ. Мелкомодульная `РИМСКАЯ МОЗАИКА`» отвечает нам… Феликс – уникум! Глава школы, имеющий массу последователей (и подражателей). Феликс – мечтающий о первобытной гармонии, о доброте и красоте – в всеобщем достатке и при всеобщем равенстве! Романтический! Поэт! И земной! Какой!
Однажды, говорят, на него напал волк! Думайте, что стало с этим волком? Небольшого роста, но титанической силы, занимавшийся всеми видами спорта, какие только ему ни попадались, Феликс, задушил его! – в объятьях любви (вероятно?)! – остальные бежали (волки!)! Однажды на Феликса напали грабители… Как же молили они потом отпустить их, обещая никогда больше тем не заниматься, этими своими грабежами-безобразиями… Ну а мы гуляли на экспроприированное законным образом у них не одну неделю! Рассказы о Феликсе?.. Говорят, их напишет скоро сама знаменитая Улицкая? `Сашка Корноухов`, Александр Давыдович Корноухов (всемирно известный современный художник-мозаичист, автор мозаик в Папском Дворце Ватикана, сбитых со стен по решению `Высшего Совета Кардиналов`), пишет рассказы о Феликсе с своих девяти-десяти лет, о чём мне сам недавно поведал. Но Александр Давыдович пишет `в уме`, а я – блин! – на бумаге. – Такое задание дал мне Феликс к его открывающейся Выставке в галерее «EXPO 88» «Феликс БУХ. Мелкомодульная `РИМСКАЯ МОЗАИКА`». Я снял и фотоматериал и видео: как всегда очень доволен «актёрами» и «антуражем». Мастерская Феликса – его мир! Жилище!.. И показать это – мечталось мне давно.
Отравившись сигаретным дымом (как-то славно сочетается это у него, у Феликса и у его компаньонов, наряду с усиленным алкоголем – со здоровым физическим тонусом и нечеловеческими мускульными данными), я – слабак по жизни – приходил небыстро в себя, прежде чем писануть что-то о Феликсе. Радует то, что лишь издали меня завидев, ещё до первичного взаимного представления друг другу, Феликс делал и подавал мне дикой силы и мимики и жестикуляции знаки, признав за своего, за родного, за… – оказалось: он увидел во мне `брата-близнеца`. Неужели и я – такой же? – лысыватый? балаболистый? эдакий «ленин*владимир*илич»? суетливо декламирующий о собственной уникальности?
Моя любовь к Феликсу также не знает, не ведает пределов, как и у остальных. Можно ли дуться на него? Да никак! Однажды, я прождал его несколько часов на морозе… Под дверями мастерской, где была мне назначена им аудиенция. И чего? – так он сидел и тихо ел себе и тихо пил себе прекрасненько в ресторане ЦДРИ! На следующий день он проделал то же с Ниной Кибрик. Так что же, обижаться? Нет! – приятного аппетита, Феликс! Мы постоим, под дождём, подождём: не торопись: жуй! дыши! говори! – как и всегда! – горячо! страстно! самозабвенно! запальчиво! – ты – «царь зверей» среди нас, «бедных художников».
А вообще, Феликс, радостно, что есть ты, который никогда не обижаешься, добрый, `подкалывающий` сам крупных своих `подкольщиков`, деловой, сильный, одарённый, весёлый! вечно в каком-то влюблённом в тебя кругу! в кого-то вечно влюблённый сам! А может, ты и вправду, – брат мой?               
Брат-Феликс, к твоему шестидесятилетию! – это будет достойная экспозиция, пусть и не столь масштабная, как нам всем хотелось бы. Мы ценим тебя! любим тебя! безмерно! Живи долго! и так же безудержно, как и твой прославленный ныне уже отец, Аарон Бух, прозванный искусствоведами `современным Ван Гогом` за талант и экспрессию души и тела. И у тебя впереди – ещё много побед! И не только над женщинами-красавицами, но – творческих, человеческих, духовных. Прости меня, что не могу пить с тобою на равных! (А что могу..?) За тебя, Феликс! – продолжаем тосты жизни!!      

09.09.2008  - 13.09.2008



06 \\ 17             C НОВОЛЕТИЕМ!
 Об открытии сезона в московском клубе «ФАКЕЛ» 


Как идёшь ещё вдоль дома, где расположен этот легендарный клуб-отщепенец, где молодёжь не колется, не дансит, не пьют, не жмёт друг друга, не курит и не поносит окружающих и окружение и действительность, понимаешь: перед тобой что-то необычное, давно забытое.
Встречают объявления о занятиях в давно забытых в нашей стране, так называемых,  «кружках»: танцы, искусства различные, всяческие увлечения… Всегда – чай! диски… сборники: поэзия, журналы, картинки, музыка… Вежливо! По-доброму! Благородно, тихо, чисто. Улыбчивая обаятельная юная `хозяйка` – Аня. Строгий, волнующийся, метущийся – Дима, `хозяин`!
Хорошо, что есть такие места, где люди творят и творят добро. Христианская направленность клуба и желание вывести линии рока из попсятины и пошлости очевидны. «Фолк» и «бард» – заметны… Хотя, – это – творчество, самостоятельное, конечно… Традиции русского фольклора и русской бардовской песни слышны, ложатся на блюз, рок, кантри, фьюжн, что-то ещё!..
Можно радоваться, несмотря на то, что народу на концертах совсем не много, тому, что есть поиск, поиск образов и духа, созвучных человеческой душе и её порывам, созвучных всему тому, что мы называем «православной культурой» и культурой «рок». Клуб – это и хорошая площадка для встреч, общения, обмена информацией, дружбы в конце концов.
Сезон не будет скучным, неудачным…
И начало было сильным, захватывающим: романтический Федосов – почти русский Dylan на блюзовый лад эпохи юношеских скитаний по Америке с гитарой за спиной! бесшабашные «небословы» – будто ожившие легенды ранних хиповых Grateful Dead с коллективным методом шатаний-подшучиваний в жизни и над нею, строгие и ритмичные  «возвращенцы» – будто средневековые ожившие менестрели, вдохновлённые Gethro Tull.
Ну? – с Богом!

14.09.2008 – 15.09.2008         



07 \\ 17             ЛАЗАРЬ ГАДАЕВ 1938 – 2008 
 О том, что было / стало вчера


Неделю не дожил до дня окончания своей юбилейной Выставки к семидесятилетию. Выставка стала – и – `посмертной`.  Рождество Богородицы – 21-ое сентября. Отпевание совершит отец Николай, настоятель Никольского Храма Третьяковской галереи (среда, 24-ое сентября, 11:00), в которой ещё неделю можно будет видеть эту Чудную Экспозицию `руки` Нины Глебовны Дивовой…
Всё символично!
И Лазарь держался – до последнего! – давая нам всем рекомендации и пояснения и напутствия по телефону, пока мы готовили…
Поблагодарил!
А на следующий день – дела пошли – хуже.
Открыли Выставку… Чувствовалось.
И всё же? – какие художнику преграды? – да и не смерть же? Работы его входят туда, откуда их никто уже не… А душой – всегда с нами. Лазарь.
Скажу коротко. Потому что, ещё буду…
Как мужчина: “Лазарь, ты извлёк из своего организма всё, что мог. Ты извлёк из борьбы – все преимущества своих позиций. Ты извлёк всё – из возможного. (Да и из невозможного.) И – из близких, как настоящий мужчина и борец требуя и настаивая и идя на операцию, как ты и делал неоднократно. Требуя и от врачей – активного и деятельно лечения. Большего не смогли, Лазарь!”
Скажу как художник: “Однажды я наскакивал на тебя, критиковал как всегда / часто бывало (наверное – и справедливо?!). А Костя (сын), опустив голову ответил тихо: – ``А потом его назовут лучшим скульптором…`` – ``Верно! `` – тихо ответил я… ”
Скажу как кавказец: “Страсть – главное – в человеке. Она!”
Скажу как родственник: “На тебе покоилось многое: благополучие и счастье, достаток и гордость, величие и доброта, щедрость и мудрость тех отношений, той атмосферы, что были у нас в семье”.
Скажу как ученик: “Лазарь, у тебя не могло быть никаких учеников – так талантлив, – последователей – так широко сделанное по охвату и объёму, – подражателей – слишком уникально созданное”.
Ещё неделя.
И мы простимся достойно, надеюсь, и с Выставкой, завершив Её – «ВЕЧЕРОМ ПАМЯТИ» (пятница, 26-ое сентября, 18:00), Закрытием в Конференц-зале, где и открывали…
Ты – там, где уже нет наших жалких попыток помочь…
Светлая Память! Царство Небес!
   
21.09.2008 – 22.09.2008         



08 \\ 17             ВЕРНИСАЖ 
 Об открытии Выставки «Феликс БУХ. Мелкомодульная `РИМСКАЯ МОЗАИКА`» в галерее ``ЕХРО 88``


Не люблю вернисажи. Всё вспоминается песня одного мальчика-девочки Валерия Леонтьева: “Ах вернисаж! Ах вернисаж! Какой портрет! Какой пейзаж! А я смотрю, смотрю на вас!..” – что-то типа того!.. Наверное – это у меня уже старческая аллергия на людей своей профессии? –  Избегаю старательно.
Не люблю и бутерброды все эти «а-ля сразу в рот и запить чем-нибудь», да и водку тяжёлую, такую обязательную…
Да и ``художников`` – облезлых, полупьяных, затёртых, не вяжущих слова, ждущих: как поднесут?! …
Не люблю и ``реставраторов`` – в белых халатах своих рассуждающих об «аттестационных комиссиях», выдающих \ присваивающих так называемые «категории», без которых, – якобы, – никуда…
Не люблю и лоснящихся новомодной аппаратурой и снобизмом ``фотографов``, кисло похлопывающих по попкам ``своих`` ``моделей``.
Не люблю и ``писателей``,  и ``поэтов``, и ``искусствоведов``, и ``педагогов``, и всяческих ``директоров``, и…
Но, бывают исключения… Среди таких – и живу. Среди таких – и Феликс. Бух.
– Это только начало, – сказал Феликс, открывая… – Хочу знать, как люди отнесутся – к моему безумию? А мозаика, – мелкомодульная, «римская», – это моё безумие! Я так считаю, лично!..
На таких вернисажах нельзя не быть. Именно потому, что приходят «исключения» из этих «общих мест» в так называемых ``творческих союзах``. Настоящая элита, а не те, которых так называют купленные `массмедиа` и их `трудяги` – `рыцари` `без страха и упрёка`.
К Феликсу приходят избранные. К сожалению – файл, где на видео у меня записано открытие, сорвался; похвастаться не могу! Что ж? А вот на фото попали – три авторитетных художника старшего поколения: Александр Корноухов, Андрей Красулин и Дмитрий Шаховской… Это – троица современного монументализма в искусстве… Много было достойных, сказавших добрые, справедливые, умные слова о Феликсе-Брате, его искусстве, но вот эта троица – вместе! – поразила. Они – совесть! И – вкус! И – красивые – сами по себе… Честь любому – эти люди, освятившие приходом своим – вернисаж!
Феликс, – это только начало. Тебе – шестьдесят. Жизнь? – играйся! «Безумие»? – Ты – самый трезвый и взвешенный – при всём «безумии» твоём. А подумай-ка сам: кому ещё, – какому ``безумцу``, сумасшедшему, – покорится она – «мелкомодульная римская мозаика» – сплав разума! точности! выносливости! расчётливости! знания! вдохновения! чувства! опытности! силы! чистой порывистости!
Феликс, не ново, – тебя все обожают! Ново! – то, что на Земле есть ты. И это ново всегда! когда видишь тебя или слышишь – в трубке телефонной голос, или – заворожённый как – внимаешь очередной байке \ легенде о тебе – герое мифо-реалистических подвигов. Ново то, что мы встретились. И это ново – всегда, будто завет. Новый! И эта радость – от этого…      

16.09.2008 – 27.09.2008         



09 \\ 17             МУЗЫКА ЖИВА, ПОКА НИЧЕГО НЕ СТОИТ! 
 Об открытии нового ``2008 – 2009`` сезона в театрально-концертно-художественном клубе «АРТ`ЭРИА»


Велик человек, идущий путём искусства. Лишь он и может зваться человеком. В клубе «АРТ`ЭРИА» искусство стоит “во главе угла”. «АРТ`ЭРИА» – место, где не только общаются молодые: встречаются, влюбляются, женятся, расходятся… но великая творческая школа, где молодые люди, творчески `разговаривая` друг с другом языком своих творений, пролагают пути новому искусству, искусству своего поколения.
«Музыка жива, пока ничего не стоит! Небо и луна – ничего не стоят! Солнце и вода – ничего не стоят! Музыка жива – пока ничего не стоит!» Лёгкая фраза! Хорошая! Ставшая заставкой-девизом «АРТ`ЭРИА». Это одна из лучших песен, неизменно которой заканчиваются большие сводные концерты в Клубе. Бескорыстие и жертвенность – два ключа, отмыкающих жизнь. Хочется, чтобы молодые люди никогда не забывали их `дома`. Это самое верное определение всего в жизни! – бескорыстие! и жертвенность!
Откуда берётся свобода? Откуда она в людях? И не более ли жуткое время нынче, чем было? Не меньше ли стало `воздуха`? – свободы? любви? Не задыхаемся ли..? Да будет ли `весна`?
Человек ищет человека. Это открыл ещё в Древней Греции Сократ, ходивший среди бела дня по Афинам с фонарём. На вопрос, зачем ему фонарь, и, что он делает, Сократ (по легенде) отвечал: “Ищу человека…” Самое важное! – встретить `своих`! В «АРТ`ЭРИА» они есть – `свои`. Такие лица!.. Такие люди!.. Молодые, талантливые, добрые, ищущие!
И с Богом!! как говорится!..
 
22.10.2008 – 23.10.2008         



10 \\ 17           «LA CAMPANELLA»
После Концерта-Сессии в Клубе АРТ`ЭРИА


Могут ли музыку играть не юные? Есть ли что-то, что сильнее звуков? Рождалась ли Вселенная под звук? Девушки… юные создания… Не все ли прекрасны – в музыке, готовые к высшим проявлениям через неё? Не становится ли человек другим – а самим собою, в конце концов – беря в руки музыкальный инструмент? Музыка – тысячелетия назад – не родилась ли в руках богоподобных, юных, смелых, даровитых, голосистых? Не их ли это право и прерогатива – петь и играть как на душу ляжет? Не высшее ли это наслаждение: петь, играть, плясать, улыбаясь... почти смеясь? – подобно, как…
Мне показалось!.. и подумалось!.. что `взрослые`, так называемые `наученные` музыканты, никогда не смогут сыграть `аутентично`, как говорят, потому что музыка была в те года эпохи Средневековья уделом более лёгким, доступным, свободным, нежели сейчас. А эмоции и яркое их проявление – визитной карточкой. На это были способны люди незакомплексованные, незабитые, способные взять – и просто спеть, просто сыграть, просто станцевать.
На это способны лишь дети.
Ансамбль «La Campanella» старинной музыки открыл мне глаза: музыка – удел юных и свободных душою, могут ли `взрослые` быть такими сногсшибающе искренними, даровитыми, свежими, готовыми к звукам, к их произнесению, пению – как к жизни, что ещё впереди? Кто-нибудь слышал, видел ли, знал ли что-либо более захватывающее, эротическое, чем звуки, ноты – жизнь, что ещё только – впереди?! предстоит..! не спета… я!
Ансамбль «La Campanella» – старинной музыки…
Руководитель – Светлана Шевелёва.
И, как и всегда, – другие – молодые и юные и даровитые – рисовали и писали и фотографировали своих коллег по погружению в Искусство – легко, воздушно и мгновенно рождая не только рисовальные зарисовки в графических техниках, но живопись – акварельную, темперную, масляную, фотографируя, снимая видеофильмы – хорошая идея!! – такие совместные сессии-репетиции, которые иногда бывают щедрее по результатам самых грандиозных концертов, очень нужны – и самим музыкантам, и художникам, и фотографам, и видеомейкерам.
А главное – любовь и свобода!
И нам покорятся – страсти! звуки! слова! краски! ноты! бумага! холсты! кисти! графит! сердца!..    
   
28-ое – 29-ое октября 2008



11 \\ 17           ДЖАКОМЕТТИ В МОСКВЕ 
О  первой персональной выставке художника в Москве, проходящей в отделе `Личных коллекций` Государственного музея изобразительных искусств имени Александра Сергеевича ПУШКИНА


Есть ли более живописец из скульпторов? У кого лепная фактура светит цветом, а цвет на холстах набирается, как глина?
Чувство массы – природное почти. Чувство!
Джакометти – лучший – ХХ-го века! Это признали! Впервые в Москве. Мой любимый.
Впервые замечаю, открываю! – живопись сделана с полным технологическим циклом – от жидких нижних слоёв, на фонах, – до вылепленных, пастозных, – в головах. Монохромная. Редко встретишь такое понимание – цвета и плотности, послойности и фактуры. Такие соотношения – всех касаний. Вещи – предельно законченные и самостоятельные.
Трудно найти большего реформатора искусства скульптуры, пластики в XX-ом веке. Скульптор, открывший, как из плоского делать объём на одной светотени, как работать с эксперессией лепки, меняющейся также, как и цвет, под углами осмотра. Объём чувствующий – печёнками. Музыкальность. Музыка – аж во всех просветах! Невозможно не видеть и не воспринимать как весомую эту музыку. Бронза становится звуком. То, что остаётся вне лепки, – воздух, – работает…
Есть ли хоть касание – вне вдохновения и тяжкой проработки. Есть ли хоть микрон – без любви и пота? Скромность и величие – в одном. Авангард и прошлое. Знак и реальность. Иероглив и позитив действительного действующего жеста. Древние боги в узнаваемых силуэтах и нововведения из поэзии самых последних лет.
Джакометти – шокирует, будто ты никогда и никого больше не видел, – из великих. ХХ-ый век. Ни Майоля, ни Бурделя, ни Пикассо, ни Матисса, ни Матвеева, ни Гадаева…
`Застревает` Джакометти, как горы Италии и Швейцарии – божественные Альпы, что видишь в иллюминаторе даже при плохой погоде над всем необъятным пространством Европы, подлетая, отлетая…
Джакометти в Москве!
Впервые!
Так! и в таком количестве!
   
01-ое – 08-ое ноября 2008



12 \\ 17             ЭКСПРЕССИОНИСТЫ
 О выставке в Государственном музее изобразительных искусств имени Александра Сергеевича ПУШКИНА


Всегда смотрю: сохранено ли зерно холста? Всегда смотрю: так ли взят цвет? Всегда смотрю: есть ли поэзия в мазке? Всегда смотрю: душою ли писано? Всегда смотрю: выдержит ли мой взгляд фактура? Всегда смотрю: как на || при сильном приближении?
Первая же картина! – сшибает! Я стоял – `вкопанный` как: зачем я хожу? преподаю? `чужим`… Не `чужие` ли все, кто пишет не так, как Карл Шмидт-Ротлуф, Отто Нагель, Эрнст-Людвиг Кирхнер, Оскар Кокошка, Эмиль Нольде, Эрих Хеккель, Макс Пехштейн, Отто Мюллер? Замыленный `современными` тупыми и бездарными ``произваяниями`` живёшь, за искусство принимая всякую чушь и дурь пополам с ничтожеством безграмотных как бы `успехов`. Зачем я им? тем, кого учу? Зачем они мне? те, кого учу?
Смотрю на первую попавшуюся картину выставки…
Это – моё!
Как долго я мог жить, не видя настоящее… настоящее.
Живопись группы «БРЮККЕ», немецкой…
Бессмертное искусство!
Как и всё – искусство – вообще.
Краски – свежи! Хороши! Мощные конструкции композиций, выразительность – продолжение великих: Ван Гога, Гогена, Сезанна. Талант – вот единственная школа! Эмоция – вот одна правда – о человеке.
Живопись?
Разгорячённые холсты…
 
01-ое – 09-ое ноября 2008



13 \\ 17             ТЁРНЕР
 О выставке в Государственном музее изобразительных искусств имени Александра Сергеевича ПУШКИНА


Очередь в этом музее – не новость. Но – с утра? С самого? В будний день? Не кончающаяся, лишь нарастающая – к дню…
Это – Тёрнер. Уильям. Выставка прибывшая из Тэйт-галери.
В эпоху Матвеевых, Щедриных, Брюлловых, Ивановых, Айвазовских (о! – достойнейших! пре-… О!!)… писать так, как не писали и ста годами позже? и даже – ещё через пятьдесят –  после этих ста – с такими же суперсовременными приёмами живописи? Где сверхкинематографические эффекты чередуются с поэтическими аллюзиями..? И – гений Клод Моне – отступает перед импрессионистичностью..? И Оскар Кокошка – по болезненности и экспрессивности..? А Нольде – по взрывности..? Да что же это? И вдруг – прописанность и излессированность Клода Лоррена? Классичность Пуссена? Романтичность Рафаэля? и Больтраффио?
Абстрактность Бэна Николсона и нарочитая вычурность Френсиса Бэйкона? Некая скромность Гейнсборо и Констебла? – английское? Я бы даже сказал, – что музыка «QUEEN». Что-то – от Боголюбова, Рембрандта, Куинджи, Домье… – не ухватишь…
Путешественник, странник, оставлявший акварели и гуаши. Ни единой помарки, ни единой перегрузки – всё прозрачно! звонко! светло! звучно! Всё – безукоризненно! – на все времена: от этрусков – до Дали, Пикассо и нас, грешных, и – далее…
Да что же это? – Тёнрер, Уильям. Галерея «ТЕЭЙТ Брит».
Смотреть невозможно! – Просится слово! «ГЕНИЙ».
Ухожу!..
Надо передохнуть!
Глаза – в экскурсии по возможностям красок и лаков: плотно и легко!..
Особо! – где плотно и легко – легли звучные голубые, розовые, охристые – мастихином, касаньем волшебным, невидимым, тонко – кисти беличьей, колонковой, барсучьей.
Пушкинский музей а – наша вечная (почти единственная) – отрада – в этой стране. (Извиняюсь, в «“нашей” стране»!) Спасибо! – всем, кто нам это дарит! Спасибо! – особо: Ирине Александровне АНТОНОВОЙ, Главному Хранителю – обаятельнейшей, добрейшей – Татьяне Владимировне! ВСЕМ!!

19-ое – 20-ое ноября 2008



14 \\ 17            ЦОЙ СОН ОК, СОФЬЯ МИНЧЕРОВНА, ТЁТЯ СОНЯ И ХО УН ПЭ, ДЯДЯ ХО
 Светлой Памяти


И вот наконец – они соединились! Потрясающая пара! Любящие и красивые! Выдающиеся! И – добрые. И оба – гордость и счастье корейского народа. Сделавшие невероятно много для всех нас – не только корейцев. Чудаки и деятельные невероятно. Смешные и трогательные…
Мои дорогие друзья – их дети, муж и жена: талантливая и обаятельнейшая корейская художница и деятель Мира Хо Чун Хва и армянский талантливый и обаятельнейший художник и деятель Ашёт Кирокосян. Такой союз, о котором сняли уже несколько фильмов…
Быстро течёт время. И мы дружим с Ашётом и Мирой вот уже почти тридцать лет. И рядом стоят – двое их красавцев-сыновей. Рослых и неотразимых! Уже…
Быстро течёт время! И – ничего оно сделать не может! Лишь крепнет наша любовь и дружба!
И – светлая! светлая! светлая! – память.
Нашим дорогим! дорогим! дорогим! незабвенным предкам!
Мы – сиротеем! Медленно и верно. Важно, чтобы не уронить той высочайшей планки: доброты, любви, профессионализма, человеческой честности, искромётного обаяния, настойчивости и преданности делу и людям, – что были в них, в наших дорогих родителях!
…и мы опять смеёмся! Заливаемся! В конце поминального вечера. Вспоминая дорогих и смешных: дядюшку Хо, Хо Ун Пэ – главу корейской общины, поэта, учёного, каллиграфа, политика, педагога, деятеля… и тётю Соню, Сону-сан, Софью Минчеровну, Цой Сон Ок – известного врача-гинеколога, преданнейшую жену, мать, деятельную активнейшую корейскую патриотку, общением и мнением которой дорожили все президенты, премьер-министры, многие, многие – в Южной Корее, – любящих, преданных супругов! дорогих наших…
По первому снегу! мокрому слякотному снегу несётся автомобиль моего друга. Мы – набились толпой целой – внутрь. Вечер окончен. Поминальный. (!) Нас не видно – через – запотевшие стёкла. Шутим и беспрерывно смеёмся. (А что может нас сделать несчастными? невесёлыми? хмурыми? ``Кризис`` – у тех, кто торгует…) Им хорошо наконец. Они соединились – наши дорогие родители. Наши дорогие – Хо Ун Пэ и Цой Сон Ок, дядюшка Хо и тётюшка Сона-сан. Двенадцать лет прошло. Светлая! светлая память! – в любви. Соединились – в любви. И – теперь уже – НАВСЕГДА! Так – !
Да не ослабеет в нас всех дух! бессмертный дух, вдохнутый в тела и души – нашим великими и возлюбленнейшими родителями и Господом Богом Самим. Дух любви! созидания! целеустремления в одолении горестей и препятствий! Дух дружбы и доброты. Дух! Дышит, где Хочет. Так пишется в Писании.
Светлая! светлая и небесная память.

21-ое – 23-ое ноября 2008



15 \\ 17            ЕЛЕНА ЛЬВОВНА, МАЛАЧЕВСКАЯ
 С благодарностью!


Иногда не смолчишь. Иногда хорошее к тебе отношение – так пробирает!.. что.
Иногда – и не надо молчать!
И – вредно.
Елену Львовну я знаю давно.
(Именно так начинается большинство характеристик…)
В девяностые – я появился в реставрационном Центре Грабаря, в масляном отделе. Среди многих прекрасных людей и сотрудников – Елена Львовна. Заведующая отделом «реставрационных материалов» Гос ВНИИР-а, на полставки тут. Тихая. Компетентная. Как все – как я их называл тогда ласково – «мои бабушки» в белых халатах. (Реставраторы должны быть в белых…)
Неизменные чаи, реставрационные советы, разговоры, угощенья, обмен мнениями, высокопрофессиональное и высокочеловеческое общение. Я *отогрелся* тогда – в девяностых была #пальба# по нашим душам. И – телам: резня, война, землетрясение. Насилие и злоба, что возвращаются сейчас…
Тем моим «реставрационным бабушкам» – я остаюсь благодарен всегда! И они меня полюбили. Время, проведённое в их компании – бесценно! будет вечно мне «хлебом» в моей профессии реставратора. “Я всегда благодарю Бога за то, что у нас такая прекрасная профессия! – мы – реставраторы”, – моя любовь и учитель Наталья Андреевна МАРЕННИКОВА, рождённая САВАРИ.
Елена Львовна всегда поддерживала меня, понимала, приходила на все выставки, помогала столько лет с консультациями, реставрационными материалами, приезжала и вступалась за нас в «Абрамцево», когда гнобили и гноили музей. “Подпишу любые письма” – помню её слова. А вот сейчас – совершила ради меня и ещё одну жертву: пришла работать, преподавать, в наш Институт, где я руковожу мастерской реставрации живописи, несмотря на то, что отказала всем (другим институтам), несмотря на занятость, настроение, несмотря на то, что ушла отовсюду.
– Ради вас, Артём, только…
Я ценю.
И ещё: попросила-уговорила-пригласила прекрасного специалиста Кирееву Вилену Николаевну присоединиться к нам… `Дети` ждут… (Студенты.) В среду – первое занятие. «Спецхимия» для реставраторов.
– По моему, – это правильно! Делать что-то для друзей! Быть – с друзьями! Я бы тоже так поступила, – говорит мне Наталья Андреевна МАРЕННИКОВА, мой старый друг и учитель, `запертая` в квартире (болезнь ноги) и не могущая более работать, от чего страшно! дико! (работа для неё – всё! всё!! всё!!! всё!!!! всё!!!!!) страдает. – Дружба прежде всего!
– Какая прекрасная! удивительная женщина! – восклицает Наташа мне после лекции. Моя студентка. Это после – Елены Львовны.
Я провожаю Елену Львовну.
Мы – были и будем – вместе. И это – не только слова из песни.
– По крайней мере, ещё одной `дыркой` в вашей жизни будет меньше, Артём.
Мы прощаемся.
– Мне надо ещё… в два места…. Потом – в Зеленоград.
– Не близко, – говорю и думаю я. – Ого!
А жизнь и держится на жертвах. Жертвах друг за друга. 
 
26-ое – 27-ое ноября 2008



16 \\ 17            МАНДЕЛЬШТАМ МУНЦ, ШАХОВСКОГО И БРОДСКОГО
 Вчера открыт памятник. Долгожданный. В Москве


Если бы я снимал (для себя, – что невозможно?!), то только – бы – лицо Димы Шаховского. Благородное, изысканное, совершенное… Он – уже прадедушка. А ведь про таких и можно сказать: красивый человек. И Лену Мунц: она – как ребёнок… безыскусна, наивна, сердечна, и умна. Открыта. Это – самое сильное впечатление от дня. И ещё – Петя, Петя Старчик, поэт, композитор, бард, правозащитник. Мы с ним дружны (заочно) через нашу `богиню` Завадскую.
Памятник хвалят и будут хвалить. О себе: я говорю то, что думаю, поскольку не ангажирован даже самим собою. На фоне общего высокого положительного отзыва мои критические заметки не принесут никому никакого дискомфорта.
При всей моей глубокой симпатии к авторам, уважении к труду и дороге, проделанной Мандельштамовским обществом, возглавляемым деятельным Павлом Нерлером, хочу заметить, что мне теперь понятно только, почему, – рассказывали, – Лазарь (Гадаев, занявший второе место, и, чей памятник Осипу Мандельштаму открыт только… в Воронеже) ушёл с конкурса `чёрный весь`. Мне теперь ясно, как недосягаемо он высок на фоне других – прекрасных – скульпторов. Как глубоки его работы необыкновенно. Как мужественен труд, одолевающий расслабленность и случайность. Как возвышенно чисты помыслы, несмотря даже на некоторые промахи, которые не одолеть… Мой великий мастер и учитель…
С моей профессиональной точки зрения беда – в отсутствии решения архитектурного и пластического. Провалились все массы по отношению друг ко другу. Не найдены никакие пропорции: ни в шрифте, в шрифтах вообще, ни в отношениях постамента, его деталях. Главное – голова пересекается всё время рисунком крыши, на которую попадает, что мешает смотреть, режется полосой на стену и небо. Это – грубейшая ошибка, можно и нужно было бы изменить высоту памятника, общий масштаб и размер.
Пространство – на мой вкус – испорчено: дизайнерского решения нет. (Если это – `архитектура` и `дизайн`, то мне – оттуда!) Дикое нечто, что вроде бы – то ли кресло, то ли что? Нечто противоположное на другом конце площадки. Плитка (под ногами) не понятна. О `лавках` и `фонарях` я умолчу: чего это вообще?..
Мне печально это всё. Созерцать. Это не изменит нашей жизни. Печальнее, что это преподносится (многими, моими друзьями, прежде всего и в том числе), как событие общекультурного национального масштаба. Я тоже так думал. До того, как открыли.
Ведь имена – очень достойные.
Грустно.
Мне, во всяком случае.
Я нежно люблю творчество Лены Мунц, её саму, её речь, облик, её манеру. Видел совсем ``ничего``: каталог, репродукции, работу «Диссиденты», в мастерской Феликса Буха, которую он всё время показывает и которой гордится. Лепка искренняя.
Ещё: голова лепки Лены, – на мой вкус, – сухая, безжизненная, схематичная, лишена человечности в понимании объёма, массы, плотности.
Мне кажется, при потрясающих эскизах (я был сторонником проекта Лены и Димы), перевод в материал и масштаб оказался неудачным. Для меня.
Мои симпатии к участвовавшим велики, и, надеюсь, моё прохладное личное профессиональное отношение к этому событию, к этой работе, не изменит хороших отношений.
Я снял, расположу. И фото, и, – что важнее, – видео! И, – что очень важно, – поэтические чтения после открытия на «Старосадском». Читали многие известные: сам Бунимович, выступивший как ведущий открытия памятника и вечера, Чухонцев, Гандлевский, Битов, Кедров, другие многие… Думаю, это хороший документ эпохи.
В залах МОСХ, где проходило поэтическое чтение стихов и короткое обсуждение памятника, открыта выставка о Поэте и о том месте, в котором установлен памятник. Выставка сделана хорошо, и, вообще, это очень грамотный и комфортный `ход` (всё рядом, в минутах ходьбы, в старых помещениях выставочного зала МОСХ).
Банкет? Как всегда…
А вот завершился он – пением Старчика, который написал целый альбом на стихи Осипа Эмильевича. Не разделяя воинственность Пети, сохраняемую им на протяжении всей жизни, скажу – добрейшие глаза! Душа. И пение… голос! – с болью. “Петя – это ниже пояса, я не могу это обсуждать”, – сказала мне Евгения Владимировна, когда я высказывал ей свои недовольства по поводу концерта Пети, на который попал ещё двадцать лет назад: голос… игра – каша какая-то, думая я. Тогда. Сейчас – мне всё не важно: и голос, и игра, и, как получился памятник… Можно убрать, в конце концов, перепеть, переписать, переделать, перелепить! – Люди-то – хорошие!
 
28-ое – 30-ое ноября 2008



17 \\ 17            АЛЕКСЕЙ ОРЛОВСКИЙ. LES OREADES. БУМАГА, АКВАРЕЛЬ
 Выставка Дорогого Друга!


С возрастом – всё вреднее становишься: всё меньше нравятся молодые, всё горше утраты, всё дороже каждый – как эпоха. Не расстаёшься с идеалами, всё заоблачнее мечты, всё острее разоблачения, всё созерцательнее порывы. И всё слаще то, что ушло.
А я рад, что помираем мы под Beatles. А я не нахожу никого другого – только тех, кого уже нашёл. Что у нас сохранившиеся идеалы. Их не разрушили ни года #развитого# социализма, ни перестройки «липа», ни погромы «ускорения», ни `ельцинизма` цинизм, ни ``инновации`` путинизма-медведизма. Я рад – мы строим то, что строили. На бумаге. И это надёжнее всего! Это – в века – пропуск.
Лёша? Мой старый-старый друг. Друг, каких не много.
Лёша – жизнерадостный влюблённый в жизнь.
С Лёшой – жизнь ах как хороша! И сладка. Лёша – мастер аллюзий. У Лёши – цветёт. Лёша – дышит грудью полно. Влюблён. И тихо краснеет при встрече. Лёша – красоты не обойдёт. Лёшу – любят и женщины, и дети… их дети, женщин…
Краски, что он намешивает – солнечны, жизненны! Славны. Лёша поёт свою любовь! И она отвечает ему. Вот так.
Всегда артистичен! Всегда радостен! Всегда прозрачен! Всегда техничен! Всегда весёл! Великолепен! Всегда изысканный и по-детски возвышен в увлечении! Всегда в полноте тела и жизни! Налит соками желания и стремленья! Всегда – при красоте и успехе! Всегда при деньгах! О! Таких друзей мы любим, Лёша! Горжусь, мой друг! Пятнадцать лет, что связали нас – минули легко, не обременив нас лишними усилиями поздравлять друг друга с разными бесполезными глупостями типа `дня рождения` и `нового года` и справляться о разном типа: «пишешь? продаёшь?» – бесплодное!.. Я рад!.. бесконечно рад!.. Что то, что меня так редко радует, исходит от тех, кого могу считать близким – по пластике, цвету, уму, духу! Пусть не остывает праздник! пусть не сохнет акварель чувств! Пусть рядом, – как и всегда, – будут рядом: красавица – верная жена и влюбленные взгляды красавиц других! О, Лёш..!
Мы идём по жизни с честью, творя прекрасное, живое, весёлое, нужное людям радостное! ИСКУССТВО! Узнаю (ты не обидишься?) руку известного ныне покойного нашего славного друга Серёжи Алфёрова в твоих акварелях, безвременно ушедшего, забитого насмерть молодыми подонками, любимого мною Пауля Клее, его знаменитые акварели...
Лёш, чтоб так и идти по жизни – с радостью! Прекрасная, неожиданная выставка. Ты – показываешься – молодеющим, а не… А так и будет – при том настрое, что есть у нас: радость это религия! Мы – её апологеты и призывники. Твоё искусство, как и искусство нашего друга Серёжи Алфёрова, – радость! Радость! всепобеждающая. И я рад, что именно тобою я кончаю серию кратких своих репортажей за год: что видел, что слышал! Да! – пусть будет радость! РАДОСТЬ! – это религия, Лёш.       
Алексей Орловский. Бумага, акварель. Лучшая галерея страны: «Les Оreades» . Просто выставка. Декабрь, Москва, ЦДХ, антресольный этаж, «Новые Галереи».
Грядущее Рождество! Дарует Силы.
И Вечное Знание Вечного Воскресения –
Всех!
 
конец 1993 – 2008 конец




57 * Артём Киракосов

ИЗ СТОЛА          


сорок две кратко пересказанные мои мысли




1 | 42     *       УЖИН (вдвоём). Короткий рассказ

Володя сел на диван!.. И! – развалился! и – развалил!.. «А что ещё?! Кто ещё?!» Думал!.. «А – что ещё?! Кто ещё?» Нюра!.. Ей хорошо!.. С ней хорошо!.. Очень!.. да! Оче… И – что искать: «любит – не любит»!.. Вот тут пришёл! – зашёл! можно сказать: ведь близко же!.. Нюра!.. Ну а она такая же – без родных (вблизи). «По социальному статусу», как говорится. Такая же!.. Может и никче(ё)мная! Может и!.. Да и пусть! Она стелет чисто!.. Готовит!.. Не грузит… Да и вкусно!.. вкусно!.. по-настоящему!.. И – не шарахается! Он ведь – прихрапывает в ночи, той, что проводят они вместе! Хоть и одну! – что ж. Да и – вообще – терпит: может и пахнет где-то… Да и выглядит!.. Ведь простой! простой! просто! – работяга! работяга! обыкновенный! «ЭЛЕКТРОШОК» – такая фирма их… лажа полная… Хоть и «звучит гордо»! Как «человек». А – лажа! Лажа! И он! (Ну что он?!) – Обыкновенный… !(мат). «Менеджер». Так это называется в пример – сейчас, кажется! «По продажам». Или… ?(мат). Да кто! он? Да что! он? Д….. (ругательство) на палочке!.. «Никто». ! Так и в визитке! – записать надо (или записать?!). Установщик этих “Ariston”-ов, “Sanussi”-и. И – прочих! б!..... (ругательство! ругательство!). С какой ненавистью он всё это делает, сбегая от стихов, что стучатся, стучатся, стук-стук, стук-стук, в сердце его! о!-х! Наташа-шка о!..... допекла! Короче! До! с! т… А он! К – Ню!..
– Ты откинь сама!.. он же раскладывается!..
Уже обнаглел он, уставший!.. Бросив «с работы» этот ящик (с инструментами). Он ведь неплохой, как считают друзья его на работе в «ЭЛЕКТРОШОК»-е. (Ну, а они-то что-то понимают! по крайней мере! так кажется и считается «всеми».) Возможность лениться – вот! – вот! – эта версия любви. Вот! Вот! – это-то он и понял: расслабиться-вылениться!!! Вот!!! Вот!!! Когда!.. Он-то понял всё! Когда!.. Вот это и есть! – она! любовь. Он-то хорошо всё уяснил – себе! Ему-то больше и не надо. А остальное всё – проституция. Так: за что-то… За право пользоваться стиралкой, посудомойкой, за «железки», как женщины всё это… Не самая ли древняя это профессия… замужество?!. Не за услуги ли (в кавычках…)… А так и будешь колупаться сама… Без!.. Мужика. Как они говорят (между собой). Это древнее: выйти, родить ему… Готовить потом!.. Всю жизнь!.. Всю жизнь!.. Так – это счастье, они говорят. «Счастье». Их. Женское. Коротко: быть за мужем! обеспеченно!.. жить!.. отдыхать!.. на! «юга», море!.. море!..
– Ну ты что, не будешь?.. устал сегодня?.. «плохие» попались… дурные… заказчики? Да? Володь!.. очень? сильно! достали? Ну хочешь..? Не будем сегодня. Ложись. Ну. Что ж. Трудно.
У неё всё так же: нескладно-ск-ладно. С провинции… Бьётся глубоко. Сама. Одна. Христианка. Не жалуется. И подруг не много. Не треплется…
– Снимай… Хватит щёлкать… Ну хочешь, – щёлкай, но там заедает: каналы… Первый, третий, НТВ… Посмотреть, кстати… Когда?.. Посмотри… когда буде… Ла..? Пиво кста… Прине… Холо… Д… Ложись! Ложись! Володь!.. Да, щёлкай, сколько… хо… Да… Не будем… се… Да мне – всё – рав!.. н!.. Ты-то как? Главное!.. Завтра ведь не ра… Ка… «праздник», что называется… у них… Да – всё равно – снимай! Спи-щёлкай, пока не…
И она затворила дверь. Ушла на кухню.
«Спи» на прощанье сказала. Только. А это и надо только! Побыть с собой! Не – …всё же ему… Жить – это! – и – одному побыть где-то… Самому самому…
Вот так: с переключателем работающимполу… Это – просто – и есть… Хоть и… Побыть с телепрограммами… наедине… Свобода – переключать каналы. Болезнь эта, говорят… А ну и!.. – хочется если. А она умная: сообразила! Что его не надо трогать. Вот это – не трогать – и есть: любовь.
И он – понял, оценил. Это любовь – когда не трогают; когда – дают щёлкать… вот так лежать, а не работать поле работы на неё. «В семью». Он всё сделает. Пока. Полежит. Проверит. Собственно, кто она ему, Нюра? Ну, сбегает он на пол дня к ней, «по пути», что называется. Что? Это? «Из семьи»? Да не семья это, где… Он бросит… Всё бросит! Вот полежит! Отлежится только!
Через «молочное стекло», подбитое, треснутое снизу, через засаленную покраску видно было! и слышно было! как Нюра по-семейному ловко! громковато несколько, гремя поварёшками своими взялась за регулярную свою стряпню…
И он, прищёлкивая, прихрапнул!.. Кажется! Сколько глаз не закрывался! Не в каналах же дело! Это свобода! Это любовь!
А Нюра?! Нюра?! Да к он и!.. Не…
Потянуло уже! Потянуло уже! картошкой!.. Как он любит!.. Она знала! Знала! Нюра! Нюра!
…
Двери открылась при-…
– Вставай! Ужинать. Вставай. Выключи наконец! Это! раздражает!.. Не… смотришь ведь! Володь, ночью ведь кукарекать будешь; я-то снимаю, забыл?..
Ещё слаще ему стало! Он переключил-выключил! И – перевернулся… Диван-то её, у Нюры, поизносился весь!.. Ну ладно!.. Ну всё!
– Встаю! уже!.. Нюр!.. Се! й ча с – слаще только захрапел! усвистывая в такт, как «татарин – не русский». Это уже было слышно ей, знавшей и понимавшей уже не мало, к её – двадцати восьми… И пожившей и полюбившей уже! успевшей!..
– Ну! – строго добавила она. – Вставай! Ведь и «на работе» она была «на щиту», не из робких, нет! вовсе! Она-то знала, «как и что» в «мужиках». Она-то умела! У!-…
– Я кому?!. Ну?!. Давай!-Давай! Скоренько!! Скоренько!! Жду тебя!.. И картошечка (как ты любишь, Вов) готова!.. Жарится!.. Доходит уже!.. Выключила!.. Ну? И – вставай же?..
Он встал. Полудрёма. Тапки поволочил. Её. Старые. Как-то он полюбил их: непретенциозные…
На кухне тоже – телик… И они тоже включат! И будут смотреть! И «НЯНЮ» эту, Заворотнюк, и… новости какие…               

30-го апреля 2007-го года. Любовь! Любовь!


2 | 42      *       ПОГРОМ (громко). Рассказ-сказ весь короткий сам

Уже стучали. Снизу. Начали уже, наверное. Чьи-то крики душу раздирающие. Что, кожу срывают что ли? Или живьём засовывают… в… Ему всё равно: он – на четвёртом…
– Кушать будешь? Греть? Тебе? Ёжик мой, стоиросовый, – спросила жена, Анастасия.    
– Да нет. Не буду! Некогда! Теперь!..
Пока они доберутся (он-то на четвёртом – всё же), что-то успеет: подобрать колорит!.. Всё ищет!.. Кистью по!.. Успеет перебрать фото… к последней выставке!.. Ведь так быстро они не подымятся!.. По квартирам всё же… надо!.. Это в каждой!.. Кого-то то «шлёпнуть», то «грохнуть», то «трахнуть». Что-то взять себе… на память о светлых днях «борьбы» с жидами! С ними, кто рисует, то есть! Кто пишет стихи, то есть.  То есть: все жиды!.. Кроме вот этих вот – бритых, с заточками и ножами ублюдков! Кто поумнее чуть выглядит – тот и жид! Пархатый! Враг! Борьба бесполезна! Человечество (последовательно и серьёзно) выводит жидов из себя, очищаясь. (В кавычках!)
Ну как, вроде ничего легло? – спрашивал он себя… Сам. А кто ещё?.. И может понять эту «кашу» – что зовётся его живописью здесь.
Уже стучали… Это – второй! Кажется!..
– Кузенька, иди, дорогой, остынет.
Авось – не тронет – пронесёт – мимо… Думала Настя. Ну, мы же не евреи всё же…
Крики… Дикие!.. Такие! что всё же не заметить было уже нельзя… – Настя! – он улыбнулся…
– Садись! Дорогой! Всё налила! Помолимся!..
– Отче!.. – начал он, как всегда, про себя, за двоих!..
Настя отошла в комнаты… Посмотреть Андрея: не проснулся ли?.. Он хворал: обычный грипп питерский для этого времени. Сыну – четыре… Дочке – шесть… Вместе никак… Не ладят! Поврозь! Ну что ж, останется хоть дочь; родит… будет род… продолжен (Хорошо тоже!). «Ну ведь, мы – не таджики», – думала… «И живём давно! (Больше двадцати лет здесь, на Васильевском.) Ну ведь, – может не тронут! – не найдут! не придут! не дойдут! (Четвёртый всё же.) Или устанут? Или – что? Ну там, на втором – девчонка красивая!.. Пока с ней!.. На третьем – семья – состоятельная. Действительно, – евреи. Может, к ним?.. А, может, уже у них?.. У… ж… е…» Она улыбнулась; была спокойна, как никогда: всё же! всё же! – их последний! этаж! Не считая!..
Он видел, что она отошла!.. Встал! Отправился к… в мастерскую свою. (Часть комнаты соседней.) Всё же!.. Что-то успеет… Уже постучали! – тихо так – соседи! Громче!.. Он положил мазок! Точно!.. Это последний: розовый кармин разбелённый на изумрудку, с белилами тоже. Он любил это: розовый и зеленью, золото! «По-моему, это вечное противостояние вечное (в живописи, как и в жизни – вечное! всегдашнее! Не замечал?)». Такие мысли! И это – результат! Жизни! Противостояние – розовых! золотых! изумрудных! Стоило жить! Жить!.. И из-за этого… В том числе… Что?.. Да-Да!.. Он идёт!.. Стынет уже!.. Второе!.. И! – первое! Да нет! Никто не боится этих ублюдков!.. Да! где его наконец!?. И, он вернулся, – ну! ещё! ещё – мазок. Точка. Да. Хорошо. Получилось. А теперь…
– Стучали, слышал? Это на третьем! К нам…
– А ну их, .... (мат)… открой-ка дверь!.. Вот две гранаты! На! А и это ещё хватит на пару взводов таких вот ублюдков, как они – эти…  Всё хорошо было, Настя, спасибо! Ты – лучшая; не жалею, что женился. А дети… ? Не знаю?.. Я их учил… Дай-ка вот это им. Они справятся… Они – мои дети: четыре (уже!) и – шесть(уже!). Они – мои – справятся – поди объясни: как им?.. А я тут – пару штрихов на память, как говорится… хочется всё же… Картина!.. Довершить!
– Коль! Стучат!.. Нам! Уже!.. Давай!
– Да нет! Пока сломают – я попишу ещё. (Целует!) Всё хорошо было! Насть! Не порть под конец! Я попишу, ладно?! Дверь всё равно – металлическая! крепкая! Так просто! (быстро!) у них не получится!..
Целуются…
– Да, я успею!.. Отобьёмся!.. Эти .… (мат), ….  (мат). Держи точнее, как кисть!.. Рука должна быть твёрдой! как у Рембрандта! Леонардо! Рублёва!..
– Стучали!.. Не уходи!.. Страшно!.. Мне!.. Как!.. Ужас!.. Неужели?.. (Это конец? Такой?)         
– Нет! Начало только!.. Сейчас!.. Я сейчас!.. Розовым только!.. Я не успел!.. Знаешь, не «заводи», всё хорошо было!.. Под конец – не надо! Я – только!..
– Коль!..
– Насть!..
   Вот они! Вот!.. А-А-А-х-х-х ты! Мимо пошёл – такой заряд!!! Ну! …. (мат). Хватит! ….. (мат)! Не дали дописать!
– Уходят! Коль… Они! прочь…
– Мы били их в 12-ом, 17-ом, 45-ом, 91-ом, 93-ем… – мы били и будем бить их – всегда! всегда! всегда! и везде! везде! Насть, ……. (ругательство), дописать не дали! Из-за таких в…
– Они вернутся, Коль?..
– Обязательно! Своё ещё не получили! – нет. Вернутся! Обязательно! Обязательно! Насть! И я – допишу! допишу обязательно! Насть…

1 мая 2007-го года, утро, «ДЕНЬ ВЕСНЫ И ТРУДА»


3 | 42      *       «ЧЕРНЬ»

Иван Иваныч достал... Он считал… «Да, что?.. «Чернь», как они говорят!.. копейки!.. пятачки!.. десяточки!.. полтиннички!.. «Медь». «Знаете, вы уж простите, но мы такие “деньги” не берём. У меня шеф их, таких, не берёт, не принимает: “Что хочешь, делай”, – говорит», – сказала она мне. Та, за «прилавком», в киоске, через «окно», в проём. Да!..»
Руки дрожали у него!.. «А ведь когда-то он мог бы быть: “кем-то”». Дрожа складывал свои копеечки: «одну к одной – те, что подобрал-собирал под ногами их всех, тех, кто нормальный (как им кажется). “С……” (ругательство!)», – думал он сам про них.
Копеечки ложились – «одна к одной!». «Только кому они все нужны, если уж и рублики и «два» не поднимают. («Серебро»). С грязи – кому охота (из них, из – с……. |ругательство|)... Пальцев-то не было – обрезки/обрубки одни – и не посчитаешь как следует ими-то». Перебирал только!.. На «КОЛОКОЛЬЧИК» тянул!.. «Любимый! Литр! Газировки! Жёлтоватой! Сладкой! Больше не было: одиннадцать… со всеми… со… с… Он точно… по раза три!.. по три!.. по!.. п!..»
– Что Вам купить!  
«Какой-то молодой еврей?!. Перед ним!.. Что он собственно?? себе?? о чём??»
– Вот этот «КОЛОКОЛЬЧИК»? – указал, не переставая считать-перебирать!.. «Он – Иван Иваныч».
Считал, пока «тот, нерусский, благородных кровей (по голосу видно/слышно) брал».
– Это Вам! Держите?Держите!..
«И отдал… Да, ещё и – «палочки с кунжутом» (пакет)».
– Вы откуда, земляк, родом-то?..
– Отсюда!.. – отозвался Иваныч… «А, что ему, правду-то – лепить!.. хоть и! – интеллигенции!.. Может, художник?.. А?..»
А он уже шёл – далеко, «далеко, вертя во все стороны!.. как!.. будто!.. и! – впрямь – настоящий!.. Художник, что ли?» Думал Иваныч. «Что ж, бывают и среди них – нормальные!.. Тех среди, о которые думают так про сами себя… а? Вот и! – сказке конец», – захрустело у него кунжутом… – «во рту, наверное!.. наверное…»
– Спасибо! Спасибо! – трясущимися ещё сильнее руками провожал Иван Иваныч того, – «ЧЕЛОВЕКА! ЧЕЛОВЕКА! ЧЕЛОВЕКА! что поднёс ему – его любимый – «КОЛОКОЛЬЧИК»… «КОЛОКОЛЬЧИК»… «КОЛОКОЛЬЧИК»…»
«Божественный день!» – думал Иван Иваныч! «Божественный!..» – уминая кунжут тем, что осталось во рту, вместо зубов. «Божест!.. Храни его, Боже! Того, что поднёс мне сегодня «КОЛОКОЛЬЧИК»… «КОЛОКОЛЬЧИК» с кунжутом (вку-у-у-сно!). Вместо цветов. И жизни, что могла бы состояться. Вполне!.. Вполне!.. Вполне!.. Если бы, вот такие вот – …»  И он заплакал!.. Заплакал горько!.. «Если бы те, кто отнял у него всё… Те!..» И он заплакал!.. заплакал!.. Горько! Горько! Опять! Горче, чем тогда! Когда потерял всё и разом: маму, жену, ребёнка, квартиру... «ну и…»
 

4 | 42      *       «ПЕНСИЯ»

Фёдор Игнатьич вышел на балкон. «Покурить», – сказал он жене. «“Пенсия” – благое время», – думал. 
– Фёдор?! – окликнула Марья Степановна, жена. – Не простудись. Холодно!.. Ведь! (Весна была – май! – не ранняя, хоть и холодная!)
…Затянулся: «А, ну её! Степановна!..»
«С тех пор… как он… ну и что ж… всё – равно! – Он – работает… Всё равно!.. они – вместе, с… с… теми, кто…»
Он нагнулся; поправил верёвки, трусы на них (подсохли?); проверил её (Степановны); нагнулся; плюнул: «Ну его!..» «Вот оно – счастье-ничегонеделание». Он мечтал об этом всю жизнь; «с шестнадцати – ещё в советское… Оно выглядит, как телевизор. Вот всё – «счастье» – смотреть телик. Да! а ну его! К!..»
– Ты выключишь или нет? Пойди там – … всё равно ведь – куришь? «Вот оно счастье», – думала Степановна. «Как оно выглядит? Да – вот так – как эта телепрограмма: тупо и пусто! “Не радость – старость ”, как говорят! И – вправда. И, что ж она… оставила!.. Работа её! Друзья на ней… Подруги!.. «55» – «пенсия»! Всё! «На пенсию». Всё!.. Всё прошло! Прошло! Как? Они (ведь) так хотели с мужем… Так… И… За…»
– Я выключил, – сплёвывая. – Дальше-то что? Когда «НЯНЯ»-то твоя? «ПУШКАРЁВА»? Во сколько? Я посмотрел: подсохло… твои… Свои (своё) я снял. Знаешь? А когда?.. Знаешь?.. За… Был!.. Ну-ну. Сейчас! По-го-ди!
«Ну вот! и – старость счастливая», – не сказала Маша.
– Супку, может, скушаешь чего, Фёдор? («Как у Гоголя – в “Старосветских помещиках”», – вспомнилось ей. Ведь это повесть о любви! Так кажется писал – и говорил – о ней Лев, Лёва, Анненский, их, и её, личный, друг. Или она это слышала в радио, в теле..?»)
– Да, сейчас «НОВОСТИ» начнутся, потом…
– Ну, поспи пока, до обеда, приляжешь потом. И?
Он опять вышел на балкон. Напротив опять девчонка села за уроки. Он часто смотрел на это окно напротив. В это окно… Собственно, это – и телевизор. Сын – взрослый уже – «появлялся» по субботам (праздник). Хороший, ответственный, внимательный, – считается. Раз так регулярно. Вот и… «Приехали!»
– Андрюшка будет? как у него? Не знаешь? Звонил? Говорила?
– А куда?.. Ничего!.. Налаживается… Как-то… Буде-е-ет! Ку-у-уда?!
И она взялась гладить… «Опять она за уроки…» – про себя… даже с раздражением некоторым… «Да, сколько же можно?.. Задают они что ли так?..». Как и телевизор, окно напротив всегда было перед ней. И они (вечно) с Фёдором чередовались – курили на балконе. Даже зимой! И они стеснялись друг друга: подглядыванием этим. Будто бы! Поэтому вдвоём-то и не стояли – стыдно будто бы: подглядывают! «Девчонка!..» И она выдернула из розетки.
Постель раскладывали заранее. Ложились. Занавески не задёргивали. Тюль пропускал свет: и изнутри… «А, кто подсматривать будет? – Они старички-то уже!» Переодевались. В пижамы. И на балкон выходили в них. Не стеснялись. В общем-то, – пижамы-то – красивые… китайские. Нечего и стесняться и… 
Так и шли! Годы…
Финал!

вчера, 6-го мая, 2007-го года


5 | 42      *       СТИХИ

Саша. Его почему-то называли Альбертом. Все. Ещё. А мама – Аликом. Прикрыл дверь... Лена, Алёна, приезжала по четвергам: привозила-завозила пищу. Он «сидел», не «вылазел»: писал… Да, что? Сидел до глубоко утра в Интернете… Спал до ночи!.. Вот и – неделя. До четверга; от четверга. Приезжала Алёна (почти жена, гражданская). Сдурела от него; совсем. А ведь он-то и не написал ничего за… и – за… тоже! то же! Прикрыл дверь!..
«Да так они и пойдут, стихи! Ну?.. Жди! Старый!..»
И он ждал. Ждал. Честно. И пробовал. ........ (неприличное). От Алёнки и до Алёнки… Так развивалась жизнь его. Бегал вниз: пива она не привозила: тяжело. Сигареты?.. Да! Привозила!.. Но, он, всё равно, брал, ещё! ещё и… А стихи?.. Они ведь!.. Так казалось бы!.. И удобно всё!.. И он – видный артист уже! И деньги есть. И «время»: вот неделя – другая.      
«Попишу! Сяду! Вот: неделя – другая!.. По-пи-шу! С-ти-хи! Для себя, что ли?.. Как и раньше!.. В… Давно что-то… Давненько я… Пора… Что-то… Но… Вень… Кое… Для… Пора! Уже! Может позволить себе! Наконец! Наконец! и…» – думал…
Кроме прокуренной комнаты, бутылок пустых, звонков пустых (городской он не отключал), счетов за… мути в голове… «МАШЕК» по e-mail-у, – ничего! ничего!
Любви нет! Лет нет! бьётся не то что-то сердца вместо. А я, я, я – Артём Киракосов, тоже! то же! не пишу!.. сти!.. хи!..
Стихия это!.. Верно!... Стихи!..
Саша. Альберт. 
Стихи!.. Стихи!.. И я – Артём, Артём Киракосов, переключившийся на прозу…

7 мая 2007-го года, понедельник, - почему-то... Ну, что ещё?.. и понедельник – день! тоже...


6 | 42      *       «ДОМИКИ»
                эссе о себе и для себя

Шёл гулять по городу, по моему любимому городу, по великой Москве; некогда… До……… (мат) студенты, студенчество, за……… (мат). (В борьбе с молодёжью – побеждает всегда – молодёжь! Таков закон! Увы! Старичок! Сочувствую! Не ною! Кольт ищу!.. Свой!.. Сороказарядный!.. Где ты, дружище? – сессия скоро!.. У-у-у-х-х-х.) Город, бывший когда-то своим. Великим! И красивым! Та власть, советская, оказалась щадящей более. Чем эта – лужка и ресина, и их жён-акулок. Их колесо – валит всё. Того и гляди – и на твоё жилище – скромное накинут – «шаль»-зелёнку: под снос значит.
Расправить плечи, когда дождь! дождь по Москве!.. «Влюблённые» – по машинам, с…… (неприличное, некультурное, нелитературное) попрятались: чизбургеры жуют. Бигмаки свои. «Лукойл» мертвенный сожрал всю площадь. «Кировская». Пусть она так и остаётся такой; – для тебя. «Луковый» переулок. (Не в честь «Лукойл»-а, – он всегда здесь был – когда мне было и четырнадцать тоже: «Луковый», красиво, да? Вот это название, да? Кра…). Здесь ты учился, влюблялся, жал де… (неприличное). ЛДПР – неожиданно открывается… это бл…… (мат) «жёвто-блокитное» – апофеоз порнографии вкуса. Что моё? – А уже «занавесили»… Бл… (мат). Занавесили занавесками «под снос» – «реконструкция идёт… ведёт бл… (мат) №1 (или 2, или 3, или 33, или 853, или 856433869504333… да что им, там!) Идёт главное – и чулок – чтоб не дышал… «К батарее его, друзья! Менты-братки!» Евроокна ему – чтоб не глазел – в глазницы пустые! Жаренно-матовые! – затемнённые! о!
Стоп? А ты? – А я – руки в карманах (дождь) гробал все их «варежки» и ха…. (неприятное) на все их… Попрятавшиеся с…(мат). Вместо… удобное сиденье… раскладывающееся! Серебро твоего LANDROVER-а!.. Пошлее тебя! здесь никто не выглядит. Ослепительный алтарь у «СОВРЕМЕННИКА»: старьё «одне»… Ефремов молодой…На…
«ДОМИКИ» – моё… Умираю вместе с ними… Какой-то взгляд человеческий из-под выбитых… Домик-человек.  Нет, не «жалкое», скорее что-то – революционное…просыпается!.. У меня ведь дедушка «АРТЁМ», Артюша, революционер тот самый… Что-то есть… Эти домики – будто – угнетённые… Я – скорее – эстетический революционер. Алчность и варварство – приходят в состояние непереносимой (уже) скуки (от безнадёжности их побороть). «Содом и Гоморра». «Вавилон» будет разрушен! И я уж лучше – шаурму… Как «чурка» натуральный!.. Уж лучше!.. Демократичнее…
Что я вижу – это переулок «Последний». И вот – две-три «хрущёвки», уцелевшие в этой возне-войне за землю, женщину, мясо, автомобили, рабов, акции и плантации!
Хорошо!
Хорошо!
Я буду мягким! Спрячу руки в карманы; голову подниму к небу; всплакну – в другой, – как-то, – раз! Улыбнусь! Чурка – так чурка! Прочь с дороги! LANDROVER-ы… LANDСRUISER-ы…
Из этих блочных… выходят хоть похожие на людей люди! Какие-то человеческие лица на них. С какими-то человеческими собачками гуляют. Без этих бойцовских морд. Люди – последние, наверное, наверное… Последние в этом диком квартале, неизвестного стиля. Мороз по коже от их затемнённых стекол. В авто и таунхаусах. Шлагбаумы и охрана, видео. Везде запрещено!.. Пока ещё разрешено – где-то проехать… (на «Жигулях»?) пройти (быстро, не поднимая головы), не оглядываясь, не интересуясь, собственно, что там – как? кто? Жирдяи в чёрных пинджаках (мышцы выпирают/вываливаются из растрескающихся рукавов) – руки в брюки, тоже, – провожают тебя обречёнными взглядами: ты – «чурка»! «чурка»! – под снос! Содом и Гоморра! Башня Вавилонская! Моя участь – обслуживать ваши стены: антиквариат и дизайн! Мои профессии!.. О! Боже! Почему я не работаю в районной поликлинике – реставратором обычным!
Отнять у народа ВСЁ! Всё, что у него есть! Культурные ценности!.. Воздух! И землю! Всё! Всё! Здоровье! Пенсии! Право!.. Права!.. Всё! Всё! Духовные сокровища, сосредоточенные!.. Ясно, что «ЯЙЦАМИ ФАБЕРЖЕ» они не ограничатся. Эти фальшаки готовили где-то недалеко… В этих переулочках! Мои коллеги-земляки – «чурки» – реставраторы. Эти… Они хотят всего! Будут выскребать и последнее: землю, на которой ты стоишь!.. И воздух, где почище… Там вырастут заборы! Заборы высокие… Ты – «домик» мой: всех сортов – человеческий за то. Беспородный! Бесстильный! Обычные кварталы обычного города: ХIV-ый, XV-ый, XVI-ый, XVII-ый, XVIII-ый, XIX-ый, XX-ый…Москва моя… Всё кончено: «маскхалат» наброшен…  «Идёт строительство: КУЛЬТУРНО-РАЗВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР». «Под “офис”». «ДЕЛОВОЙ ЦЕНТР». Вот всё. Эта власть оказалась много алчнее и злее… Колесом «культурной (своей) (контр) революции» катится волна по стране. Руководитель Федерального агенства – впереди. Шоумен и ведущий! Ничего! так себе! Хоть морда не злющая!.. Это – лица – нынешнего “glamour”-а. Жаба. Виновен! Жаба! Будь ты!.. Жаба… Мнимая твоя интеллигентность! Тупизна!
Руки в карманы! Дождь! По стране! Бедствие: ползучее! невидное! невиданное! бедствие…
Эти разрезы!.. Мелькающие… И что-то мелькает – в них! Такое!.. Не из этой ЭРЫ! Может быть, хоть это-то тебя успокоит?.. Эх ты, чурка! Чуркой! был и остаёшься… Тебя тянет жить в эту прошлую жизнь: а ты ведь и реставратор. Ты победишь. Твои ценности – не «яйца “фаберже”», сделанные (неплохо, так сказать) в соседнем переулке… У – тебя – свои – пока ещё… чуркины!.. хоть и!.. 
 

7 | 42      *       9 МАЯ

Поярцков занял очередь.
                – Простите, вы занимали? А я вот отходила. Можно вместо меня сестра моя будет? Вот она!..
– А я вот за девушкой была. За женщиной… Не предупреждали…
– Да, хорошо-хорошо: проходите… конечно! – Поярцков отступил; улыбка; пропустил: Конечно, конечно! да-да! проходите пожалуйста. Я помню… Да, занимали, передавали.
Позже только он понял, – как прав! – ведь дело-то – в церкви; на исповедь. Так и вертелось в… : «Вас не видел, не предупреждал никто». Что-то (что?) удержало его – от этой фразы (банальной, расхожей). Кто. Хорошо, что он не сказал ничего, подобного. Хамство. Вечное. Вошедшее в обиход.
Высокая девушку наклонялась перед ним… так… Со спины… Исповедовалась долго… Слева (да и справа) – стояли старушки, одни старушки. Вот и приход весь: «Четыре “пожилухи”», – думал Поярцков. Он не сводил с неё глаз. Вернее – с облегающих её… джинсов, голубых. «О-О!!» – восклицал! про себя. Не сводя глаз… Вдруг – «картинка» – замерла! Их старый священник повернулся к алтарю, опустил голову на локоть, – заслушался. Остальные просто – ждали, когда (вероятно) просто это закончится.
Поярцков повернулся. По опыту, – а он в церкви уже лет шесть (с половиной; при его –  восемнадцати – с половиной), – читали Евангелие. Он догадался. Когда читают Евангелие – останавливается исповедь. Это-то он знал. Заметил. «Забавно, – заметил он, – что только отец Вячеслав-то и слушает. Ему-то только это и надо, и – понятно. Он только распознаёт в этой “вязи” старославянской. «А как же другие: он-то уже – шесть лет ходит?» Отец Вячеслав слушал вдумчиво, спокойно, закрыв глаза. Его уважали, любили. В их городке – небольшом совсем – он, пожалуй, – единственный. (С кем можно «говорить». Пожалуй.) Благородный, со взвешенными суждениями, расторопный в движениях. Нравился «женщинам». А приход-то – … Вот и… «Для кого Евангелие? звучит… Только для отца Вячеслава это и надо».
Она так и не повернулась – девушка в джинсах голубых. Не часто… Высокая, стройная… Он ловил её… хоть лицо… Редко такая молодуха заходит. Церковь в центре. На площади. Ленина. Ничего не переименовали: так и стоит. И никто его и не «осквернял» даже: не писал, не писал. Церковь – на площади, центральной. В городе – всего три, церкви. Отец Вячеслав – для интеллигенции считается. За ним стояла – его – Эсфирь Израилевна. И её муж – Александр Евгеньевич. По «музлу» (музыкальная литература – предмет в училище). Ссорился. А вот – нельзя – перед причастием надо мириться, какая бы она не была… Приход один… Батюшка… Один! Значит, все они – братья-сёстры выходило… Если бы – Москва!.. – можно было бы спрятаться – в другом духовнике. А так, в их – Посаде – нет! нет!
Она повернулась! Миловидная, не злая, простой, не алчный взгляд, – с такой можно бы!.. А где ещё и встре..? где ещё и позна..? А здесь можно – через приход, отца… Это какой-то уровень доверия, общности.
Пробрало его сегодня впервые… так! Как электрикой! Как!.. будто Сам, Господь, – там, из алтаря… Реальность – причастия: Крови и Плоти! Христовой… Да и служил – «второй священник». Отец Павел (Васильчиков). Зануда и тупица – редкая – до того, что слушать можно, как пытку только: любой троечник начальной школы их городка изъяснялся яснее. Что понимали слышащие? А они и ждали просто. А он долго всё это делал, бесконечно прямо-таки. Пытал будто… Или искренне..?
«Страх Господень». Так говорят, а вот испытал – впервые… Это – Господь, Сам, – наполняет кровь его, плоть его Своей: Плотью!.. Кровью!.. Причастие через!.. Почувствовал эту – сакральность. Самая страшная тайна. Что бы ни было, как бы ни было; кто бы ни служил, как бы ни служил – Эта Тайна!.. Велика Есть!..
Он очень хорошо чувствовал присутствие Его. Этот озноб по телу  и. Этот ток – неземной, происхождения не здешнего, – он очень хорошо это знал, чувствовал, понимал: Бог отвечает… При любом искреннем обращении: без слов, без поднятии глаз даже, без… без… без… При малейшем касании внутреннем…Бог отвечает. Плоть и Кровь – через минуты  та, что взбираться будет по его сосудам, жилам… наполнит организм – Жизнью Живой! – от сердца!.. от сердца!.. Взбирающаяся по самым отдалённым и самым ослабленным артериям!.. Жизнь!.. Жизнь Живая!.. И Плоть!.. Плоть! Что наполнит плоть, тело его, помертвелое… Тканью Свободы и Любви! Любви Настоящей!..
Поярцков заметил её лицо. Оно было открытым, открытым, беззащитным, простым, как говорят. Он оглядывал всех, кто причащался… Да и тут!.. используя!.. Ведь – лицом!.. Лицом!.. И! – самое сокровенное виделось!.. На лице!.. Сияние вот это – ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ!.. ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ!.. ПРЕОБРАЖЕНСКОЕ!.. Он любил… (Да не он один…) заглядывать… следить… Лица!.. После!.. Причастия!.. И – человек – как-то был «тут весь» – в том, в этом – как отходил он!.. Будто и не!.. А! – будто: в вечность САМУ! Будто! Страшно! Страшно! И сладко!.. Блаженно!.. как-то!.. Блаженство! Это-то – и на лицах. Неземное; неземного происхождения; божественное. Лицо ведь не спрячешь тут. И глаза закроешь – не взлетишь ведь, всё равно! Перед всеми – всё равно! всё равно! всё равно! Беззащитна женщина, в первую очередь. Ей многократно труднее... скрыть блаженство это!.. «Это как при!..» – думал… «Как при…» – думал! «И, действительно, – блаженство! блаженство! – ВЫСШЕЕ! ВЫСШЕЕ! ВЫСШЕЕ! – как при… как при… как при…» – Поярцков! Поярцков! Он! – думал. Не… ошибался, думаю, хотя ему и – за восемнадцать только. Да, какое это имеет…
Они не… пересеклись… даже… взглядами даже… «Всё равно! Всё равно! Она!.. Будет здесь ещё! ещё! Наверное! Наверное! На!..» – ему так хотелось!.. хотелось!..
За ограждение его не пустили: «Колонна идёт!.. Пока колонна не пройдёт, не…», – мент. «Мент», – поднималось с груди. По площади шли – его, кажется, Училище? Неся что-то размалёванно-красное!.. Что-то жутко безвкусное. Что-то чёрно-страшное… К его дому его не пустили: «чтобы он не подмешался к колонне». Ненависть! Ненави!.. «До двенадцати – ни машины… ни – “домой”», – мент, капитан, что жил, кажется, рядом, в соседнем подъезде с ним, что-ли? «Капитан?» – спросил, – не узнаёшь? Я – Серафим Ильиничны сын, Поярцков, Поярцков Коля, восемнадцати… рядом! не?.. не?..» «Ну, что непонятного?.. я сказал?.. Колонна – видишь? Потом – ты».         
 «А, будь они все! И эти!.. И это!.. И эта!.. Да! что это за победа: тридцать миллионов… двадцать «гражданских»… сорок – «в лагерях». Да и – немцы – девять – тоже люди! Тоже, хоть и немцы. Враги. Так сказать. Считалось. Ещё – «западный фронт», тамошние «гражданские»… Сколько?.. Сколько?» – на ум и не шло.
«День скорби. День поминовения усопших. День памяти и молитв. Благодарности. Павшим. Всем погибшим. Защищавшим и защитившим. Усопшим. Насильственно угнанным. В рабство. В плен. В неволю: войны или тяжких смертельных работ. Всем – память. Стрелявшим и не. Убийцам в неволе и их жертвам поневоле. Выжившим и не. Воевавшим со всех сторон. Нападавшим и защищавшим. Детям и взрослым. Гражданским и военным. Разведчикам и контрразведчикам. Тем, кто наступал и тем, кто отступал. Память. Наша. И – венки. И – цветы. Солдатам и генералам. Адмиралам и сержантам. Старшинам и рядовым. Памятник – нашей живой веры. Веры в воскресение. И прощение. День величайшей трагедии человечества. День величайшей скорби. По убитым и убивавшим. День отмщения: выжившим и не. За кровь! Кровь! Нет, это не победа! Победа, – когда все живы!» – думалось…

+  9 мая 2007  +


8 | 42      *        МЕТРО. МЕТРО. ВЕСНА. ВЕСНА

Он шёл по вагонам. Лица светились. Что это было? Весна!.. Что это было? Весна!.. Он шёл по вагонам. Бросив свой автомобиль. Марки жигули. Что это было? Весна!.. Весна!.. Весна!.. Они светились. Лица девчонок. Он прошёл весь поезд. До последней двери. Пытаясь заглянуть в лица. Что это? Весна. Весна. Весна. «Они раньше такими не были – в наши-то годы-то, помнишь? Аркаш?» – спрашивал его его лучший друг Димка; Димка Ныров – «Нырик», лучший друг его. С детства, юности. «Они раньше такими не были, девчонки-то, наши-то… Помнишь?..» – спрашивал его его лучший друг – Андрюха, Андрюха Савельев; «Савёлка».
«О! эти глаза! да разрезы! Эти!.. В них!.. В разрезах!..»
Вагон кончился…
«Почему он любит метро – в метро можно – “на законных основаниях” – разглядывать их, сидящих, стоящих. Им некуда деться!.. От него, Аркашки; Аркашки Воробьёва. Да не то, чтобы он чувствовал какие-то особенности своего организма, – малоприличные, – а то, что они действительно становились – обворожительными, привлекательными, манящими. Девчонки, девчонки вокруг. И что это они всё это не замечали? Эти?.. Вокруг… Мужчины?.. Или?.. Как их… Там… А они ведь старались… девчонки – это праздник. Праздник. Каждая из них – … Праздник! Живой! И!.. Взгляни только!.. Вз!..»
И он на “законных основаниях” водит по ним взглядами алчущими своими. Да нет, не похотливыми. А. Просто – любящими, любящими этот мир, эту жизнь. Любящими. А девчонки?.. Девчонки?.. Они – «лучшее, что сделал Господь, для него, него – Аркаши», – думал.
Конечно… Конечно… Они реагировали на него не адекватно. Многие отворачивались. Взглядами, вообще… Отворачивались. Он пустился в обратный путь… – по вагону, по вагонам. «Имеет право. Что ж», – думал. «И что ж, весна не пришла, не зашла сюда, в вагон, в метро, в цветы эти… подземки этой..?» – думал… «Жигули тут не нужны, – вредны очень. Я погляжу и так».   
 «Жду тебя, миленький!» «Чувствовала и она», – жена его, Оля, Оля Малофеева; прислала SMS. Готовила ужин. Ужин всегда бывал у неё вкусный – он заметил… «А почему? – он заметил. – Она готовить любит. Если женщина – сама – есть любит, покушать любит, она и готовить любит. И ждёт. Его. Его – “Аркашку”, “Аркашу”».    
А ещё. Эскалатор. Он любил его. За что? А за что? За то, что он (эскалатор), вёз его, Аркашку, вверх! Вверх! а они, они спускались вниз, как на просмотре, – девчонки… И можно было!.. Было можно!.. «Как в кино…» проезжали они! Дев!.. Чо!.. «Чокнутся можно от них, девчонок! Чокнутся! – думал. – Такие красивые!..  Такие красивые!.. Ну, такие красивые!.. Ну! просто…»
«Ну хоть бы стихи писал хоть какие… или – фото – умел бы. Хоть рисовать как-то бы… А то ведь не… Ничего! Ничего! Ну просто – ничего! ничего! Откуда он такой? Ведь мать-то – музыкант, и, говорят, – неплохой. А он, Аркашка, Аркаша, – никто! Ник… Ну хоть!.. что-то бы!.. “Художественное”».
Жена открыла сразу. Ждала его, его – Аркашу, Аркашку, «Аркадия Сергеевича», как она про него шутила часто, часто очень. «Кушать-то будешь?» Было уже половина двенадцатого, ночи. И – вот: «Буду. Я шашлык ел – вкусный». «Это шаурма как, я знаю…» «Нет, на палочке, новый, ты не знаешь, – у Новокузнецкой только!.. только открыли!.. Вкусно!.. Здорово! Накладывай!-давай!..» «Я уже разложила постель; укладываюсь; идёшь? я уже ложусь… поздно… Ждала тебя, миленький, ну?» И она закрыла за собой дверь ванны. Запела… Пела она хорошо. Всё-таки, – хоровая школа «ЗАЙЧИКИ»; потом ВУЗ – педагогический – какой-никакой, с “пением”. 
«Иду», – ответил. Он вспоминал тех, кого видел сегодня, вчера, всегда… И – представлял!.. Да!.. Их!.. – да! Тех! кого!.. Кого!.. и!..
Включил телевизор. Он всегда напихивал всё в рот (именно напихивал, напихивал, как говорила ему жена его) под телик. А без звуков он не мог – жевать. Кушать. Принимать пищу. Да и потом, когда она была в ванне, он опять щёлкал, щёлкал, надеясь кого-то увидеть, встретить – глазами (даже звук выключал – поздно! «что вы?!» – говорили. И по батарее стучали. «Что? громко?»; и он убавлял…). Его интересовала красота; как таковая, простого менеджера, простого магазина. Садового инвентаря. И там тоже… тоже были девчонки! девчонки! Которые нравились. И на которые можно было смотреть! И смотреть. Ох! Охать. И охать! Охать. И охать! И опять – охать! Охать. И охать! Охать. И охать!
«Ну, я жду! Давай, не затягивай, миленький; я жду». Выскочила она из ванны. «Мне рано вставать; на работу». «Ну, жду! Давай! Давай – ты тоже устал, миленький! Миленький, как люблю, выключай давай. Ну? Иди давай!..» – в повелительном наклонении звучало.
Он переключал… переключал… знаете, как делают сейчас?.. «Дураки одни, – подумал он о передаче “голые и смешные”, – и никакой сексуальности!.. сексуальности…»
«Сейчас! Сейчас! Иду! – переключил на первую… вторую… выключил: – Дураки. Сейчас иду!..» «Ну, ты где, Аркаш, а то я – засыпаю уже…»
Да! Весна. Весна была!

май, ночь 14-е, утро (раннее) 15-го 2007-го года
   

9 | 42     *        РЕСТАВРАТОР ИЛИ ХУДОЖНИК, ХУДОЖНИК ИЛИ РЕСТАВРАТОР

«Хорошо, что он не реставратор», – внезапно обнаружив перед собой работу, – свою. Исаак Ильич так, настолько привык халтурить. Что и радости особой не испытал. Что? А вот, поди ж, ты: попробуй – всё по автору, не залезая на автора, него самого! Да и в смесях только по нему – в классических сочетаниях: охры, сиены, умбры. «Без белил», «без белил» всё, как увещевал то коллега, то педагог (сначала). «Как обрыдло это всё чужое, знал бы кто. А?» Он и не испытал радости оттого, что они задавили! задавили! задавили! его самого Ильича Исаака – все эти, реставрируемые им: «Коры и Писарры, Ван-Дейкины и Судейкины, Фрагонары и Боннары, Джотты и Белотты, Машковы и “Лужковы”». Он не испытал радости…
«Да сколько их!.. Красивых – таких – разных таких! Святых – Рембрандтов и Рембрандтов. А, может, – и – без “д”-буквы вовсе… Да как он пишется? – в конце-то концов!?. Не разобраться ему… Хоть бы, человечество это всемирнолюбивое договорилось наконец: как это пишется… наконец… всё на свете… “ЭТИКЕТАЖ” этот весь...»
Рука шла механически. Любовь не прощает никогда. Этого он и не знал. Любовь, по существу, – битва! Битва – за себя. Станешь ли ты тем, кем ты должен был стать в этой жизни. Любовь! Любовь! Кисть его вживалась… понемногу… Кисть! Кисть! – была чужой ему. Стала… – чужой ему!  «Эти все мне Тышлеры и Уистлеры, Малевич и Конашевич, Крачковские и Айвазовские, Шишкины да Мышкины!..»
Не получалось!.. Он видел! Шестьдесят – возраст! – «два уже… – шестьдесят два уже…» – продолжал он в себе!.. Внутри… себе… вполне себе… так себе…
«Вот: Оля/Оля, Яна/Яна, Варя/Варя», – вертелось. А что ещё может вертеться в головах реставраторов. “Художник”? “Художник-реставратор”? “Реставратор”? “Живописец-реставратор”? “Реставратор живописи”? «Да сколько ещё они будут доканывать его? Чинуши, типа Колупаевой или Поповой? Алиференко или Матвиенко (Или Мотвиенко?)?»
Он портил работу. Видел. Это, но, и, – многое другое… Свет за окном, и… и… и… его – шестьдесят два! (“с копейками уже”) – нет, нет, не дадут ему ЖИТЬ! ЖИТЬ! спокойно! спокойно! – И – он – портил!.. портил!..
Понял, – «нет! нет! любовь! – не прощает!.. не прощает любовь! не прощает! любовь!..» Он испортил! Испортил: не туда легли и зелёные, и – голубые. Руки не слушались. Редко! «Редко рисовал! Теперь уже – “под гору”…» Бросил-отложил… : «Ну и что! Ну и?.. Что?» «Всё равно, “надо”… “буду”…»

ночь/утро: 16-ое, 17-ое. май. 2007            


10 | 42     *      СЧАСТЬЕ

Ольга Сергеевна ворчала: «“Вот в наше время”… Всегда так говорят про старух», – вертелось уже в голове… очнувшись будто!.. взглянула она на себя со стороны.
– Ты слышишь, Жень, – он её схватил прямо… за… ну?.. за…
– Ты знаешь, который… сейчас?.. Пол-… -две…
– Да. Я с вернисажа. Алёшка пригласил. Зоин. Вырос – … Там Пал Палыч был. Уже сидел просто. Стоять не может: семьдесят четыре… Помнишь?.. Председатель фондо-закупочной.
– Ты с мобильного.
– А, как он называется? “мобильный”… “мобильник”, да? Наверное… Холодно уж!
– Ты откуда, откуда ты? Откуда звонишь? Отку…
– С мобильника… говорю.
–  Ты сумасшедшая! Иди спать; тебе уже сколько – пятнадцать? восемнадцать? Иди…
– Я и иду… Представляешь, они Ахматову не знают: ублюдки, поколение next, “навеки выбравшие ПЕПСИ”. Иду к Новокузнецкой: всё загажено! заплёвано! – целуются!.. везде… Это счастье такое, Жень? Спишь? что ли.
– Не сплю… не сплю. Говори.
– Они Тарковского не читали. Они не ходят в театр, на выставки, музеи, не смотрят… Где Консерватория – не знают даже… Представляешь!
– Ну, что ты хочешь, Оль?.. А у тебя, Оль, прости… Ты сама платишь? Ну, за телефон? Этот… Тариф-то какой? МЕГАФОН у тебя? БИЛАЙН?
– Не знаю, правда, Виктор платит, правда.
– Вот ты и… Не знаешь сколько это стоит.
– Пригляделась сейчас, а в клумбе – галька пополам с окурками. Пьяные? Мёртвые? Не знаю – не понимаю… Лежат – валяются!? – Не… Раньше-то – вызвали бы милицию. Сейчас – …   
– Ладно… не…
– Жмутся, Жень, они серьёзно все, понимаешь, жмутся: так! по-настоящему, всерьёз. Целуются. На эскалаторе, едя… (да и, – едя). У колонн прямо… За… Он её… И… она его. Прямо… туда… и… прямо: лезет! лезет! ле… И в вагоне, Жень, – рядом сидим: ничего! ничего! ничего не смущает! ни… че… Я про них не говорю – парней – всегда такими были они… и – в наше… А эти-то: одной курит, бутылка (за горлышко) в другой, сама – лезет!.. лезет! коленом своим наглым! – прямо – прямо – ту… да… да! вот! Жень, ты-то ведь не так… “Мы”, как говорится, не такими… Нет, разве, Же..?
– Так. Спи. С…
– Нет ну… ты? Жень, представляешь, идёшь, а они… и не… стес… спука… садятся пря… на… она на него и… потом… И не стесняются тоже… прямо так, там; испорожн… испра… жн… яю… тся… ть… сссяяя. Пр..?
– Тебе, что? Надо что? Больно ты была праведная, что?
– Это что, весна такая, я тебя спрашиваю? Это что, свобода такая? Это что, любовь такая? Я себя спрашиваю… Об этом мечтали? Ждали? Боролись… Вот он её жмёт!.. и всё! точка. Сытые, с другой стороны. “Модильяни” выставка, с другой стороны. Ночью – цветы, рестораны, пробки, с другой стороны…  Улыбаются?! С другой стороны. Нет, я себя…
– С другой стороны: ты на своего-то, Витьку, посмотри – много он у тебя по театрам… я гляжу… и живут они с Иришой… давно?.. Расписались? Вот. – А весь мир объездил к двадцати пяти уже. Простой какой-то… Ну не буду… Что хочешь, что б, как у нас… у тебя..? у Тани..? Ты же помнишь? Не помнишь? – Так я скажу тебе, слушай: это любовь! молодость! да! это свобода! Они ничего не хотят, понимаешь: одеться, обуться, смеяться, пить, наслаждаться, – всё – быть красивыми – всё! Пойми! Пойми! Поняла? да? Другие… пойми. Пой… Иди…
В прозрачной (полу-) остановке, стеклянной загородке, кто-то шевелился ритмично. Она уже различила плавность движений. Их было четверо. Двигались. С… С наслаждением некоторым. Фонарь невдалеке выхватил… её и его руки…Они гладили руки друг друга… Потом она начала медленно спускаться… спускать…
Не было другого прохода. Как перед… Ольга Сергеевна шла: «Неужели..?» Ей показалось что-то знакомое в очерке линий вьющихся в тёплом ветре светло-русых волос. Молодой, но созревший стан. Линии голубых, с заплатами, джинсов. «О?» Она задела её, почти. Хотелось, наверное. Вот и задела. Улыбающееся интеллигентное лицо, приветливое, будто ничего… Это была её ученица… Одна из лучших, приветливая, интеллигентная… «Приятная…»
– Здравствуй, Марина, – улыбнулась в ответ. 
– Здравствуйте, Ольга Сергевна, – улыбнулась в ответ Марина. 
 Ольга Сергеевна улыбнулась. Не в ответ теперь – просто… так. Тихий вечер… луна вышла. Она обернулась: вторая девчонка – её ученица тоже… «Надя, кажется?» Надя («кажется?») улыбалась… через тьму, обволакивающую этот, этот божественный майский дух! и тишину – проглядывала улыбка, её сопровождающая, провожающая… Мальчиков она не знала, хотя… вряд ли, они были тут совсем сторонними…
Ей показалось воздушнее как-то вокруг. Как-то легче, да! да! Зажимали – да! Громили правозащитников, да! Сажали “за так”, да! “Союз журналистов”… газеты все… про ТВ и... «А им-то что, молодым? Они хотят – быть и любить и хотеть. Хотят хотеть и быть. И быть любимыми. И обнимать любимых. И жать! жать! (да! да! да!) – любимых, своих! Быть! На этой земле – весна приходит: с Путиным и без Ельцина – всё равно ей: она весна – у неё свои права – вечные! вечные! вечные!»
Любовью! Любовью! дышало всё вокруг! «Да эти буты… и пласти… ко… Да, – это свобода такая! И – цветы! цветы! – ночью! ночью! и пиво любое… всё открыто… летящие Мерседесы и BMV… “Рено” и “Тойоты”. (Хоть чуть-чуть она в этом разобралась: «Сын, всё-таки… помог… Он работает в… на… Не помню?.. На…») Это свобода такая», – разобралась… «Это любовь такая! Это весна, – да! Это – весна! да! да! Это – новое поколение – NEXT. И оно тоже будет… Путин или не Путин – Ельцин или не Ельцин. NEXT – значит следующие… Да такие же!.. Лучше даже!.. Вот эта Марина… например: такая послушная, исполнительная, добрая, вежливая, и улыбается всегда… Хотя, перед институтом она… они… нет, себе такого..? нет, не позво… ля… Хотя? Может быть?»
Они хотят любить, они хотят быть, они хотят хотеть. Они не могут – не быть, не хотеть, не жить. А любовь – это то, что она только что (и в таких количествах) наблюдала. Дошло наконец?
«Это-то и есть! Это-то и есть! Это-то и есть! – любовь! весна! молодость! любовь! весна! молодость! любовь! весна! молодость! – воздух этой тишины! Ведь первый вечер такой… зафиксировано… “рекорд температуры” `для мая`. Приятно как…» И она завернула за угол… Уже было видно окно: сын не спал… Они (с Иришой) ждали её… Весна! Весна! Весна! улыбка так и осталась на лице, на губах, когда она уже, с некоторой задержкой, – не опускала шторы: «Жалко: весна!.. луна!..», – ложась… засыпая… Улыбка: «Весна!.. Луна!.. Лю…»
Не спалось что-то. Плохо. Весна. Луна. Молодость. Любовь. Плохо спится и дома находиться в такие дни, месяцы, годы. «А, что с ними сделаешь, с годами-то: это весна! молодость! любовь! эта вечная весна! вечная молодость! вечная любовь! Молодость! Любовь! Весна! Весна! Молодость! Любовь! Любовь! Молодость! Весна! Весна! Молодость! Любовь!» – засыпала… так и…          
 
17-ое мая, 2007-го года. ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДА
 

11 | 42     *      СВОЁ. ТОЧКА. РАССКАЗ

Пал Палч. Яблоков-земской. Ждал. Надо было выходить. Позвонить. Жене. Люде. По… Он набрал… «Слушаю тебя, солнышко моё, выходишь? хлеб не забудь, “бородинский”, не забудь! Слышишь! Жду тебя, родненький! Через сколько?.. Ну я примерно, не сердись, хороший какой… К ужину… Будешь?.. Ну-ну… Не…»
«Да сколько же можно. Он! Сам! А всё – этим – “корректором” – (чужих душ что ли?) непонятного чужого. Как обрыдло!.. обрыдло!.. Как уборка!.. За всеми ними! Особенное это всё виляние: “религиозно-философских ” миниатюр. “Драч-драч…” эдакий. Да, сколько же?.. мо… ж… Это всё! Шестьдесят два. Ведь пенсия – мечта! – близкая такая! Ведь, помнится, ещё в шестнадцать – хотел-мечтал… “выйти”, как замуж почти… Усесться чтобы… За рассказы свои… За рассказики свои странные-странные!(?)»
– Нет, надо! Останьтесь! Я прошу Вас! Нужно!.. Ну, конечно же, Ангелина Завеновна не справилась… Не могла. И не смогла!.. Вы только, со своим опытом… вы только… Прошу, Павел… Павлович, Вас. Ну “горим” же, не чувствуете.
– Ну как же, Софья Великановна, я же вам говорил, у меня… там… приехали к… нам… Мы… я… обещал уже.
– Вы знаете, номер летит-то весь! Без тебя, без Вас, то есть…
– Ну что я могу?.. Уважаемая… Софья Великановна… мы же говорили с вами… неоднократно и…
– Я всё понимаю, Паша! Ну пойми ты! – горим! горим!
– Я понимаю всё; ну, что сделать могу-то… я, понимаете, Софья Великановна, обещал… и сыну, тоже… Ну?
Трава! Трава! Ему виделась она уже: трава! трава! все уж выехали! Нет никого! “На дачи… ” “Рыванули ” как! Пух один! от этих серебристых танкоподобных ягуаров и агрегатов, ломающих жизнь его, Паши! Паши… своими визгами тормозов и харканьем моднючих глушаков. Что ж?
– Пал Палч, Паша. – Я прошу тебя!.. Ну! “выйди” ты… завтра. Ну! я прошу тебя. Ну? Горим. Ведь. Н… А?
– Выйду.
Он отключил… Шёл какое-то время молча. (Сам с собой.)
«…..» (мат!). Так начал разговор с собой.  Упал на колени… Оба! Сразу! Слёзы! «А, что ещё? Жалко! Как легко!.. Кто, она (?!), эта – Софья (“Андрееевна” прямо [“Толстая”]) печатать его будет. “После смерти”, как говорят… Прямо – понимает хоть что-то? Эта – ..... (мат) старая… Кто из них, этих, редакторов, так называемых, вступится за его рассказы, за него, как за писателя. Вот он служил всю жизнь – их “номерам” (“номеркам” грёбанным), и – что? Не пора ли?...»
В темноте летнего позднего вечера блестели глаза! глаза! «“Влюблённых” ли? Это этих-то, кто… Это этих то!.. Кто так… А он-то Оле все эти семь лет и сказать-то толком ничего не мог, не смог. Оле. Существу дорогому. Самому дорогому. (Причём тут жена?) Так вот она свобода. Пенсия. Так выглядит “воля”». Он включил… Поднялся с эскалатора… «Может SMS-ка какая?»
– Так ты придёшь, Паш? Выйдешь? – раздался звонок…
– Ну я же уже… Конечно! Если надо!.. Так надо, – ответил. – А когда я отказывал? “Безотказный”, – смеётся. – “На меня можно положиться” – так ведь вы говорите всегда, так ведь? Софья Великановна?.. Так?
И он выключил: «..... (мат!), опять», – опять отключил телефон. И… не включал больше…
«Да и, что? можно-то… И вот она – свобода: пенсия… Сколько можно “писать” за других. А про этих, в институте… я и, вообще, не говорю: ..... (мат), …. (мат) (это студенты… так их!..). Это ещё то… Ещё те…» 
Он хотел… Он мог бы! Он обязан был бы… Писать. “Для себя”. Он. Это главное. Его мысли. Его радость. Его слова. Его любовь… Его мир… Планета… Наполнить мир – своим миром. Такова была задача. Он не сделал. Он не выполнил. Того, что должен был, что мог, к чему призван был и что хотел, к конце концов… В конце концов…
Он включил телефон: «Я не смогу, я – договорился уже. Простите меня. Меня не будет завтра. Я предупреждал. Извини… те… До свиданья, Софья… Великановна… Соня… Я – на “пенсию”».
«SMS – “дорога жизни” моя. “Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я не могу без тебя. Мне плохо. Когда нет тебя. В жизни моей”, – отправил. Ответа не последовало. “Доброе утро”, – заготовил он назавтра… “Доброе утро!” – заготовил он на послезавтра. “Что молчишь?.. Молчун…” “Заткнись”, – пришёл ответ… На латинице. Одни точки!.. В его телефоне. Он не читал. Она была моложе. И красивее… Он не имел никаких прав. Не имел… Нет имел! Имел. “Право любви”. Так сказал ему его друг однажды. Он (друг) был влюблён, ушёл от жены. Ждал…“чего-то”… Благосклонности, наверное, от возлюбленной… Право любви. Любовь не может молчать. Любовь должна говорить. Любовь должна себя выражать. Это не любовь иначе… Иначе. “Одни-то точки вместо чудных слов твоих, Оля. Сжалься… Молюсь о тебе… и близких тебе… Прощаюсь до завтра. С болью, как всегда, расстаюсь, Оля”. “Да пошёл ты! Затыкай! давай!” – уже на кириллице.
Как током. Какая-то дрожь, нервная, пошла. По спине. По… Он почувствовал себя – униженным. Разбитым. Сломанным. Никем. Это – враз. А, что будет дальше? Он выключил… Сел. На траву. Вместе со всеми. Слёзы. Слёзы. «За что? За что она меня так? Я же люблю! Ничего плохого! Не написал. Только то, что люблю. Ей. И она… Так унизила! Меня. За..?»
– Ты что-то застрял, кротик, мой драгоценный? Где ты, “манго-манго” моё… – звонила жена.
– Я сейчас. Я уже. Я иду. Хлеб ищу (как ты просила) “бородинский”.
– “Манго-манго”, не затягивай, слышишь? Жду тебя…
– Уже я, и, иду, у метро… Выхожу. Да, скоро… буду! Готовь, конечно, можешь греть.
– Так ты голодный? Бедный “манго-манго” мой! Купи себе хоть шаурмы этой. Хоть чего-нибудь.
– Да. Конечно. Нет. Я не… нет. Не голодный, нет. Иду!
– Жду, кротик, поторопись; хлеба не бери – если не свежий.
– Иду! Буду.
Чёрно-синее небо плакать перестало. Он нужен. Ещё. Кому-то. Вот этим вот. Кто звонил. Набирал “его”: цифры номера…
– Я буду! буду! буду! завтра… Обязательно! Мне удалось договориться, знаете, я позвонил… Мне пошли навстречу! Я могу! Прийти, если нужен. Конечно.
Он знал: и Ангелина Завеновна справилась бы… Только – неохота… ей. Лень – природная, восточная. Роскошная женщина. Чарующая. С улыбкой – как лукумом шакар…
– Я знаю, Софья… Сонь, она справится…
– Да пойми ты, как с ней? Ты что, не знаешь: поди попроси! “Трудности одни”. У неё вечно: родня ереванская… грусть эта вечная армянская… тусня питерская… компания друзей… детей друзей… друзей детей… детей детей  и друзей друзей! Пойми, трудно мне. Одна я. Паш… Пойми… ты, Па…
– Ну как обычно… Я сделаю всё. Не волнуйтесь.
Он всё-таки сел: хоть минут несколько-то у него есть? В этой жизни… Закурил… Он не курил. Вообще. А вообще-то: она сломала его, Оля. Он смотрел на смеющиеся, лапающие друг друга пары. Что тут происходит к вечеру в этих вот кустах. О, Боже! Зачем так задерживаться “с работы”. Больше не будет… Выплюнул сигарету. Ту, что подобрал дымящуюся… с асфальта. И затянулся. Бомж. Живой и настоящий. Это он. Почему. Потому, что… Потому… что…
Он не договорил. “Умная молитва”… Придумали умники. Ту, что без слов. Та, что слезами… слезами…   
   
22-ое и 23-ье мая 2007-го года


12 | 42    *       ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА. Я

Нет, всё! Не буду. Я! От первого лица. Всё. Хорошо, что все они думают, что он прозаик. Нет. Нет – он – это он. Лёха. Лёха, Колпак, Колпачок, Колпачков. Известный журналист, писатель, романист; ну, что ещё? Хватит! Наглотались. Романов этих. Он хочет сам… сам. Ну их! Всех этих – образов-образов. Не хочу никаких. Не хочу никаких. Чужих. Мои. Слова-образы. Образы-слова. Мои. Всё – моё: пространство… мир…
 – Лёха? Куда путь держишь? Летишь, дружище? Сам-то как? Хвост торчком – пистолетом?
– Бегу. Лечу. Антон. Да. Сам-то как? Антон, видел кого? Из наших, ну..?
– Лети ну… Помолодевший… Давай! Будь, дорогой.
Он шёл несколько убыстряя шаги. Какое-то время. Совершенно бесцельно. Одна девушка как-то сказала ему (он любил её, позже; – и сейчас любит): «Я всё понимаю: горе какое у человека – но зачем так быстро бежать».
Я. пора сказать себе. Пора. Хватит мне этих …… (ругательство, приличное…), …….. (ругательство, приличное…). Эссе. От себя. Я не хочу больше писать от: Сергея Яковлевича, Василия Афанасьевича, Варвары Викторовны и Ангелины Петровны. Родиона, Артёма, Сема, Пола, Джешуа, Роберта, Махалии, Боба, Лайзы, Кейта. Я – Колпачков, Алексей. Я – хочу, чтобы мир узнал, что делаю я. Что мыслю я. Что, чего хочу я. Я – Алексей Колпачков. Право же – решительно.
«Я». Так нажал он. Это был рассказ. Это был рассказ. От его лица. Первого. Впервые. Он удалил название. Неужели он не может писать от себя?
– Да? Алё? Слушаю.
(Определился Анин номер.)
– Слушай, Алёш, – можешь говорить, – я тут в Крите, звоню, – ты не знаешь, как звали героиню у Раскольникова, – ты же всё знаешь.
– Соня, что ли?
– Да.
– Мармеладова? что ли…
– Умница! Спасибо. Хорошо учился всё ж. Мы тут кроссворд нашли. На русском. Гадаем вот – коротаем  “долгие зимние вечера” в Николаусе, знаешь?
– Бывал: здорово, наверное… Ты с мобильного? Спасибо что звонишь. Целую, Ань. Держись, не заплывай далеко. Греки коварные. Не верь им: обманут. Верь мне. Хотя, я тоже – грек. Только – древний.
– Ну как ты там. Мобила – великая штука: вот так услышать твой голос… Тех, кого… Ну как ты там. Я спросила тебя, кажется. Уже. Или я совсем тут на пляже уже… (Смеётся.)
– Береги себя: ходи осторожно: сумка впереди… хотя это не Неаполь, но… всё ж. Целую. Ещё. (Улыбнулся.)      
  Так. Что-то перепуталось. У меня. От кого я?.. Пишу ли?.. Или – что? Так. Я – это я. А не кто-то ещё – другой, наносной. Я – Лёха. Алексей – Колпачков. И я что-то мыслю. (Даже, если – ничего – так и пусть. Пусть. Пусть. Так и будет. Всё равно: своё за то…)
«Он шёл…» – набрал он… «Что это я..?» – подумал… удалил. «Я. Рассказ. Точка.» – название… вдохнул, выдохнул. Главное сделал. Начало. Это было. Значит пойдёт уже. Выключил. Свой acer Aspire 5030.
– Мам, как ты. Как делишки.
(Уселся в широкое кресло. Он всегда звонил матери: был хорошим сыном… Не упускал возможности… Пусть и – формально… Услышать голос родителей. Как пауза была – так и нажимал: кнопка номер “1” – автонабор.)
– Папулька как. Молчит. Чувствует себя как. Ну, пока-пока… Перезвонимся. Целую. Вы у меня лучшие родители. Держитесь. Я? да пишу… себе. Что? Да рассказ. О чём? Да о себе, конечно… О чём же ещё? О ком же ещё. Ну! До…
Перелёг на широкую кровать. Двуспальную. Для кого это? Может… быть… Билось сердце: «Надо успокоится… Надо успокоится… Надо успокоится…» Он полез… себе… Помнил… Всех… Когда плохо – бери в дорогу (“дорогу дальнюю”) всех, всех, кого любишь. Всех, кого не забыл. И – не говори: любил... – любишь!.. любишь!.. любишь !.. любишь!.. Поплыли любимые лица… После этого он всегда засыпал. Господь – дал значит дал это. И это – единственный способ отойти. После сна (короткого, дневного) – он вставал; работал. Работал. Голова свежая. «Единственный отдых, который я знаю – сон», – говорил Бетховен. Это он у Рамена Роллана вычитал. В эссе о. Бетховене, кажется. Если не ошибается. Сколько назад это было. А?
– Что-то голос у тебя сонный, усталый. Ты, что, сына? Обидел кто? Кто? Знаешь, имей дело только с порядочными людьми. Вот – мой тебе наказ.
– Конечно, пап. Нет, не сплю… Встаю… Спасибо, что… держись! Болит? Что-то… Я встаю… Встаю! Да нет, – всё нормально… Отлично, как всегда. Держись. У нас с Олегом всё хорошо. Вот – вчера две пятёрки получил. По информатике и русской литературе. При таком-то папе… Ха! Немудрено! Ведь он – с детства – пишет… говорит… на языке… русском… качественном… хорошем… Ну а маму… Мы маму подберём ему… Что ж делать? Если… Всё, пап. Пока. Он – проснулся. Сейчас за уроки сядем. И я… то же. И – целую, целую, целую.
«Алексей Колпачков», – продолжил… он в третьем лице… «Да, что ж это я? Совсем, что ли? Уже, что ли?»
Я. Так нелегко – даётся это слово. Так нелегко. От первого лица. Есть ли оно у тебя, писатель? Достойно ли того, открывать чтобы? Или, может, лучше – повремени пока… с “лицом-то” этим…

День Рождения Моего Кумира – Боба Дилана! 24-ое мая 2007-го года.      
    

                13 | 42    *       ПРИТЧА О АНДРАТВАРДАХ ГОРДЫХ, ЦАРЯХ КУШАНВЫ НЕПРИСТУПНОЙ, СВОБОДНОЙ

                Андратвард потянул нежно так… меч, как… своё… сердце любимой – за… лезвие самое. Как… нежно прямо… Те, кто стояли на холме – да! – они выбрали верную позицию: драться с солнцем в глаза – невозможно, нет! невозможно. Они – нападали. Высота была за ними. Ну и что. Они всё просчитали. Их сколько было, Андратвард не видел, не мог: только силуэты пик… Сколько за ложбиной? А там была (ведь) – да! – ложбина. Наконец – он достал… Меч – его слово в этом мире. Нелюбви и стойкости. Мужчина. Мужчина должен драться. И – победить. И – побеждать. Всегда. Вставать. Вставать – и – биться. Насмерть. Насмерть. Нет. Не повод отступать – боль, ранение, смерть. Король должен драться, биться, победить, побеждать. Жить. И править. Управлять. Король – не воин только…
Кто они? эти ……. (ругань); зачем пришли? И разве, никто не сказал им, хоть бы и из соседнего Суэекусты, что страна Андратварда – неприступна – потому, что войны, однажды начавшись, не кончаются никогда. Даже смертью врага, даже победой Кушанвы, победой короля Андратварда. Придут дети – они смешают с землей – плоть новых поколений врага: нет, никогда не кончаются войны. Никогда.
Меч, – короткий, – лёг в ладонь, как грудь её. Он сжал любовно, до боли но. На левой – привязка щита… ещё меч – справа. На поясе – ножи ближнего боя и – для метания. Он – король Кушанвы – двинулся шагом, сближая дистанцию. Просто шагом – и – не торопясь. Просто глядя на всю эту ….. (ругательство… ругательство...). Просто зная, что он сделает с ними, теми, кто пришёл воевать на его землю, землю его Кушанвы. Он слышал – что кто-то говорил: «Возлюби врага твоего». Кто был он, этот Иисус, кто говорил, говорят это. Плащ, короткий, красный, чтобы вытирать кровь и пот свои, горел через солнце. Кровь не заметна на плаще этом. Он не торопился – он сближался: молча шёл. Да и не – бряцал оружием, – зачем? Зачем? – что останется от них, от тех, кто стоит перед ним, перед ними – его воинами, солдатами, командирами: пепел… пепел… пепел… И – пепел будет развеян… ничего!.. ничего!.. ничего не останется!.. ничего!.. ничего!.. «Камня на камне не оставлю… в стране этой».
«Кто такие?» Он не знал. «Царь Причвагры? Царь Лнасусы? Царь Джреттыры? Царь Мюзцектры? Царь Фйонатшка? Кто бы ни был – он выставил меч вперёд. Он направил его – в напралении стоящих чёрных шеренг. Рядом – коснулись его – опустившиеся древки копий. Короля защищали. Уступами шли. Он сам учил их – так. Шли. Он убыстрял шаг. На какое-то мгновение – он побежал… Так хотелось соединиться… С ними… Есть какая-то магия – в острие… меча… Меч – сердца врага жаждет пройти – сквозь!.. Будто меч сам – тянул его: он побежал вперёд!.. вперёд!.. вперёд!..  Меч – продолжение руки, глаза, сердца. Он вырвался вперёд; дико кричал (хотя – не слышал…). Он слышал, как рядом тяжело за ним (с копьями наперевес), дыша нелегко бежали его сподвижники: Веслурр и Наплаглл. Его плотно облегла гвардия – охрана: догнала… всё-таки… Острым многоступенчатым клином шли его войска! Только грохот от оружия и доспехов. «Я не знаю, кто может остановить это? Безумец, перешагнувший границы Кушанвы!..»
Впереди он различил – флаги и колесницы: Джреттыры… От стана короля Джреттыры отсоединилась самая крупная колесница – с клином острым и, набирая скорость, – в грудь его – клином острым направленная… Так плотно всё вокруг сошлось, что он и не смог бы уйти от этого боя. Клин в клин. Страшнее только закричал, скинул щит с левой! Выхватил меч в левую… Сколько осталось?.. Через… Два мира: Джреттыры и Кушанвы сходились!.. сходились!.. блеск этого острия он видел! Это его!.. Его!.. Его!..
  Его два острия пойдут их сердца – сквозь… Поднял чуть выше… Как жаждет острый меч – напиться кровью!.. врага… Он опрокинул первых!.. вторых… третий эшелон… четвёртый.   Поднятый меч – в сердце направленный – врага! Удар? – касание только – нежное. Ласки лучшей стали. И – смерть летящая ещё перед этим: в воздухе ещё окрашенном криком. Его – криком. Казалось – движений делать не надо: их сердца и головы в шлёмах, воинов Джреттыры – для острий их мечей – воинов Кушанвы. Ему и не давали сражаться – восемь ступеней уступов копий. Он только успевал иногда обгонять их, касаясь первым – ненавистной плоти острыми остриями. Но, потом, – они нагоняли… Скрывая опасность от него, короля Кушанвы. Он улыбался и понимал: это – друзья, братья, воины настоящие. Его – не просто гвардия – это щит. Страны. И, всё-таки, – он рванул – на колесницин шип – это его, его… Его грудь рвалась к этой “ведьме” неприятеля. Кто-то должен остановить это. Кто-то. Пусть будет это он – король Кушанвы Андратвард Гордый.  Андратвард остановился – колесница неслась навстречу. Он увидел, разглядел: в ней – Шортву – телохранителя короля Джреттыры Рхытвускара. Он знал его: это крепкий парень – раза в два шире, чем он. Он встал – коротко. И уйти было нельзя: копья его друзей – сжали его – любовно. Он бросил мечи. С двух рук пронзил Шортву – его мечи короткие, мечи-ножи легли точно в цель: Шортва упал с колесницы под колёса следующей. Он метнул ещё… ещё… ещё. Ещё три ряда – пали в колеснице… Но она неслась в… каких-либо… В… мгновение – он вспрыгнул – на… Остриё вспороло его… С сердца до… самого… И зашло глубоко – аж в ногу: в Джреттыре умели делать колесницы и оснащать их – клинками острий. Он, король! – а значит, – великий, сильный, лучший, главный. Он нашёл в себе силы – в эту долю мгновений – весом мёртвого (почти) тела вкопать (почти, на скорости… а, что…) эту колесницу… это остриё… в землю… в землю свою… Кушан землю великую… Небольшую, но свободную! Вольную! Славную! Шесть королевств соседствовали много столетий мирно, вступаясь ратно и по-всякому друг за друга. Вместе. Он знал, что такое – вместе…
Его солдаты опрокинули клин и то, что его окружало. Враг бежал, постыдно открыв спины незащищённые. Их убивали. И – убивали. Враг – хороший – мёртвый, не живой. Их гнали… На щите – несли его тело – воина и короля. Четыре сына его скрутили уже фланги… Их отряды были моложе, расторопнее в бою… «Уже и возраст», – подумал Андратвард. «А, где же смерть? Ведь он – думал-то… А, где же смерть?» – подумал…
Незакрытыми глазами со вспоротыми всеми частями тела – он рвался в логово… Мёртвый теперь, неживой. Заметил, как собрался и повернул: бежать! стан Рхытвускара, короля подонков и трусов! Не было привычки – быть милостивым. Им не нужно было чужого; они не отдают своего. Никогда. Война! Кровь и смерть ждёт захватчиков. Их земли ждёт пепел. Пепел – то, что остаётся от врага. И… рассеивается через… мгновение…
Давно пересекли границы… Отец вещал ему: «Смерти нет, сынок…» Он похохатывал, срубая мечом муху на лету… перед отцом старым уже… На красных щитах, увитый славой, дикими зелёными ветвями украшенный, с мечами в изголовье… он атаковал и атаковал… атаковал и атаковал… атаковал и атаковал… Лишь пепел… пепел… пепел… останется от той земли, от детей, стариков, женщин, мужчин Джреттыры, от построек этих странных… Кому нужны пленные рабы? рабы пленные? Он нуждался в свободных! величественных! талантливых! добрых! отважных! добросовестных! прилежных! образованных! разумных! выдержанных!
Пепел!.. Пепел!.. Пепел!..
Оставили они от страны врагов! Страны Джреттыры! А, ведь, когда-то – пели, сходились играя, на пирах соседских…               
Пепел!.. Пепел!.. Пепел!..
Пепел!.. Пепел!.. Пепел!..
Пепел!.. Пепел!.. Пепел!..
Кони спустив низко рыдающие головы тревожно и велико возвращали его тело… то или, что осталось… от него…
«Андратвард Гордый * Король Славный * Кушанвы Непобеждённой * Могучий и Справедливый * Водопад Мечей Прозванный Жизни При * Лежит * Усоп Здесь».
Молча… стояли много тысячелетий спустя его воины-потомки у его могилы непышной, у стелы с звонкой надписью этой, вдохновений ища… духа самого… Андратварда самого –  воина и борца… Собираясь в тяжелейшую, ужасающую дорогу: враг вторгся… опять… Это были смертоносные орды Джреттыры…
Молча садились в свои… Молча… Сосредоточенно… Медленно двинулись… Навстречу…
С таким же именем – вёл их – Король. Как и тысячелетия назад. Андратвард плакал от того, что ощутил сердце своё – сердцем Короля той далёкой страны, которую защищали многие и многие Андратварды, Короли Кушанвы. Гордые, так их прозывали. И – каждый получал – такое имя: Гордый. Клином шли их боевые машины: «Столкновенья не избежать». Он направил свою навстречу… Главная шла на него. Отделилась страшная волна – и пошла в него… Это заряд-смерть… Он должен поймать его… Он направил встречный, единственный – навстречу… Остался беззащитным… Пронзённый беззащитностью, вспыхнул от огней, горел!.. «Смерти нет! сынок. Это не сон, не бойся, вперёд!» – слышал отчётливо! Он узнал отчётливо голос… «Вперёд! Вперёд! Вперёд!» – это уже командовал он из умирающего тела своим братьям-гвардейцам!.. Алая кровь! Победы кровь! Совести кровь!
Им не нужны рабы. Рабы-пленники; пленники-рабы. Они не хотят чужого. Они не отдадут своего. Смерть. Смерть и пепел… пепел… пепел… ждут захватчиков, схватчиков, поработителей…

27-ое мая 2007-го года
 

14 | 42     *      ОЛЯ

«Нет! Не могу без неё. Без тебя, Оля. Оля. Оля. Мне плохо. Плохо без тебя. Без неё. Не хватает. Чего-то. Её. Оли. В жизни. Его». Павла Сергеевича Водяного. Человека средних лет; среднего возраста; вероятно, и ума среднего. «Может и так быть и – всё равно! – люблю! люблю! люблю! Её. А, –  она – грызёт меня поедом. Сносит с лица Земли: Оля… Проскурина. Из соседнего отдела… Что сделал он ей: ну прямо!.. Только сказал: любимая… люблю… один раз!.. С тех пор – она, Оля, сжирает его! Жарит его! Варит его!» В жилах его – Павла Сергеевича Водяного – кровь гордых тюрков. Он вспыхивает иногда, мысленно уничтожая её, её мир и близких, вступаясь за свой. Перед ней. Перед её оскорблениями. Он не может без неё. «….» (ругательство, мат). «Нет, не может. Она. В мыслях. И – ночью – в руках; его. Всякую ночь – она… она… Оля. Это кончается – другой женщиной только». К своему юбилею – пятидесяти пяти. Это – опыт его, его линия: одна женщина сменяла другую… А ведь он пьянел от каждой… и – умирал без каждой. Это был гимн каждой: «люблю!.. люблю!..
Нет! Не могу!..»
Он набрал… в сотовом… Смотрел на цифры… долго. Не послал вызов. Из дома… Так не определится… лучше. «Знаешь ты, какой ток это – её телефон, Олин?» Его протрясало как после удара Эссебио (любимого его футболиста) по воротам врага. Действительно, трясло… Руки!.. Ноги!.. Пальцы. Если он был за рулём… – эта была неминуемая, но – авария. Небольшая, хоть и, – авария. Причём – в “самых ровных местах”. Там, можно было просто ехать и ехать себе спокойненько. Он умудрялся стукаться в бордюры, наезжать в мусорные баки с разворота… (В такие минуты – он знал – главное – не совершить ничего страшного, тяжёлого. Какой-либо жуткой вещи: задавить… задавиться...)
«Я люблю её! Я люблю её! Я люблю её! И – ничего – с этим не поделаешь; – ничего! – ничего! – ничего! Мне дорога она – и это – вся песня. И я – хочу – её. И это – всё: моё внутри. Жить – значит видеть! слышать!» Было это понятно: видеть! слышать! – любить! Было видно: трясёт от того, что хочется… Это смысл – обладание!.. владение!.. владеть, обладать.
«А, что есть – “его”? в этом мире… что есть – “её”? в этом мире… Она – моя! Я – её! В этом мире. И – ничего… ничего… боле… Она!.. Она!» – только и всплывало в распалённом мозгу… Павла Сергеевича Водяного, его. «И, ведь, это же, – не первая… Не последняя же, значит…» – успокаивал себя Павел Сергеевич. «Значит пройдёт… пройдёт, “как с белых яблок дым”, и – не будет никогда больше: никакой боли, никакого этого… муки сна, муки без сна». Он не будет больше так тяжело, так бездумно думать об Оле. Будет ли в его жизни ещё одна – Оля? Быть может, не последняя… быть может, хотя… годы, годы, годы брали, брали, брали своё. «Ну, а теперь – к Оле… – потянулся Павел Сегреевич: – Спокойной ночи, доча, – пронапутствовал он дочку через закрытую дверь на ночь грядущую, как он и всегда это делал и – положив руку (сверху) на засыпающую уже, уставшую, разбитую, с работы, жену – повернулся на другой бок, захрапел».
«Ну-ка! Быстро перевернись!» – это была жена, зажав ему нос двумя пальцами… – Живее и!.. Ишь! ты! устроился! спать не даёшь! А мне вставать рано: на другой бок, давай!»
«А как было бы с Олей?» – успел мелькнуть в мозгу своём Павел, Павел Сергеевич, Водяный, вдыхая и заглатывая сладковатый воздух прохлады ночи поздней цветущей весны, поворачиваясь…

27-ое и 28-ое мая 2007-го года. Троица, Сошествие Святого Духа
      

15 | 42     *      ВНУТРЕННИЙ МИР СВОЙ

– Что ты всё о своём?
– А что ещё? писать… а как? про что? о чём?
– А я тебе, что, не говорил: сюжет! сюжет давай мне! подавай, интересно чтобы было! не про себя – надоел, прости… Никита. Что творишь-то, дорогой?
– Вовчик, ты что же, совсем “обформатился”? старичок… так нельзя… ну..! 
– Ну?! и…
– Да ты что, сам-то, Вовчик, – дурноты обчитался: Толстой, Устиновой, Дашковой? “Тиража” захотелось? Гляди, выйдешь “в тираж”!   
– Никита, пойми ты, – не интересно всё это: «она пошла… она села… она подумала…она умерла…». “Хемингуэи” не нужны: всё умерло; всё, пойми – живём мы: я и ты, пойми это. Не интересно никому… ни Гашек, ни Чапек… Да, Акунин, Пелевин, Сорокин, женское: Толстая, Улицкая, Дашкова. Фэнтези, если хочешь. Да, хоть умри ты: Мураками да Куэлья. Ты всё про себя… о своём… Внутренний мир свой… Суёшь всем… Обрыдло… Что, не видят? Не понимают: ты – везде, во всех твоих рассказах – ты, и – только ты. Что же это, – не понятно. Понятно. Да, пойми ты, твой внутренний мир – дело твоё, внутреннее. И – разбирайся с ним, как Пруст или Камю, что ты лезешь… куда? Людей надо занимать чем-то, развлекать чем-то… Пойми ты, прошла эта вознесенщина. Дай интригу, события, юмор, композицию, сюжет, сказку, миф, – да, что угодно, – притчу, остроту, драму, триллер, сагу, только, чтобы, двигалось что-то… происходило… Чтобы интересно, а, то – в каждом твоём герое – ты. Никит! – обрыдло… знай! А не то, что, как у тебя: «он сел… он встал… он думал… он рыдал внутренне…». Пойми, это: «сел, встал, внутренне», – уже вот (жест!) где сидит.
Он встал. Пошёл. Молча. А, что было говорить. Это его старый друг. И, если… Он даже… Он прав, Вован старый. Друг первый и единственный. Вот так – на все времена и связи; да ещё и – с детского сада прямо, через продлёнку, школу, техникум, институт, аспирантуру, газету, журнал, вот, – издательство, альманах, ещё один “толстый журнал”. Не понимает… Да понимает… Просто…
Он включил Neil-а Young-а. Он всегда его включал. Последнее время. Музыкант, работающий во многих стилях сразу. Не стесняясь ничего. Не комплексуя. Просто – выражая себя. Он прав, надо писать – и не себе только… хотя бы… Он включил ноутбук… Ноутбук работал уже… Он любил эти минуты… Щёлкал по своим старым файлам… Ходил-бродил по старым фотографиям, картинам понравившимся, лицам, пейзажам.
Он подошёл к компьютеру. Набрал маме. По телефону. Пусть это будет не обо мне, впервые.
– Привет, мамуль, как дела? – он часто тянул время перед тем, как нажать первую букву. Нет, это не трусость, – это захват воздуха как-то поглубже лёгкими, что пишут стихи, рассказы, эссе, что-то творческое ещё… – Я? как всегда – прекрасно… Пишу!.. Что? Да, повесть одну… вот, рассказ пробую, не о себе, наконец… А? как? получится? думаешь? Папулька как? Ну, прекрасно… Целую, пока.
Всё ж боялся. Чего-то… Положил голову на локти, а локти на подоконник. Два голубя предстали перед ним в любовном круженье… «“Мужчина” и “Женщина”, – мелькнуло…  так и записал: “Мужчина” и “Женщина”». «Начну», – думал.
«ДВОЕ» – так озаглавил. 
И начал. “”
«ДВОЕ». Он заметил её издалека… Это-та тема знакома ему с детства: “Мужчина” и “Женщина”. Он знал это, с детства, с юности. «ДВОЕ» – это было просто название. Только название. А тема-то – близкая… знакомая… с кровью-болью… Всегда это болело в нём; изнутри. Женщина – интересовало его всегда. Мучило его всегда. Он вился, вился вокруг неё. Он был видный. Заметный голубь. И многие голубки сами, заметь, сами подлетали к нему поближе. Ворковали. Некоторые даже сами прокручивались вокруг него. Он был благороден, красив, силён. Его любовь знали многие…
Откинулся: опять про себя? что ли… Ну не-е-е-ет. Не может… Что же он – это он, из рассказа его «ДВОЕ»? Да и пусть! Что он нашёл в ней. «“Стерьвь”, как “стерьвь”», – так говорили о ней его знакомые… Голуби тоже… «Что терзает? Что цепляет?» – думал он… «Каково же это…» И он опять взлетел… Она запутывала путь… Он нашёл её… Сел невдалеке, распустил… наполнил воздушной пылью оперение пышное… Поднялись сами перья… Это вдохновенье как… Он обернулся в танце, почуял музыку вовне… Он и не заметил, что её уже и нету… ни рядом, ни, вообще… «Где?..» – мелькнуло… Ринулся… «Где?.. Почему она?.. За что она?.. так его – мучает, травит, оскорбляет… За что это? Чем хуже он тех ублюдков? Вокруг кого она вьётся… Садится рядом… заглядывается она на этих… Особенно на тех, кто нахрапом, наглых… Что это с ней? Что в ней? Что это внутри у неё? Почему же? наконец, она не замечает его, выбирая этих вот!» Он взлетел. «Куда она? Где…»
Никита встал. Раскрыл Чехова, Платонова, Земляникина (его друга печатающегося; и моего друга – p.s. автора). Вдохновлялся. Прочитал «Любовь», заглянул в «Котлован», «Двое» (Земляникина – p.s. автора). Пожал плечами: «Странно? он вроде бы и не хуже… пишет-то… Странно… Да что тут особенного? Сюжет? Динамика? Ну? Диалоги? А он что – пустой? Ни о чём?»
Да что же она? Ведь он же любит её! Ведь она же, как не справедлива к нему! Он – лучше, чем многое… Он же видит… И это говорят… все… многие…
Он застал её… Она глядела заворожено! Как один из этих, тех ещё – мерзавцев, которые никогда не думали ни о… ни о… (Не то, что он… Он всегда думал… и о… и о…) воркуя громко! нагловато! привывая как-то даже вороном будто, устроился на одной из тех, невзрачных голубок… Отчего? наглость торжественно побеждает в… Что так собственно завлекает её в этих паскудных телодвижениях? Что так собственно тревожит её, магнитит её?
Он бросал и бросал, бросал и бросал, бросал и бросал, бросал и бросал к ногам её – жизнь свою! Просто уже надеясь на внимание. Но… В танце, что он совершал вокруг… забывался иногда… Вокруг голубки – замирали: действительно, красив ведь был он, молод, силен, статен. Что он нашёл в ней?
Он закрыл Чехова. Как? Почему? За что? Откуда это? Да и куда это? А зачем? «Любовь», рассказ, один из самых-самых… Ведь нет ответа… Нет, как и нету! Откуда это? Куда это? Зачем? Ради чего?
Так и летает – голубь – за голубкою своей. Не понимая… тщетности усилий. Старится придётся вместе: те к кому она летит, даже не смотрят на неё, охаживая своих, устроившиеся королями сверху – орлы прям! В этом круженьи – сила падающего в небытиё времени. Сила уходящего дня, зелени дня. Жизнь – спаянная неудачей. Жизнь – не нашедших себя.
«Никита?» Это он о себе, спросил он себя. «А что я? Так и люблю её? Так и… как мой герой? Всё прахом? Всё зря? Какое же несчастье это-то всё!» Так и летает!.. Так и летает!.. Так и!.. Так!..

30-ое мая, 2007-го года            



конец полосе коротких рассказов
пусть будут эссе
от себя и
для себя
о себе и про меня
от первого лица
и от последнего лица –
я!



16 | 42     *      СЛАВНЫЙ СОТНИК. ПОНОС

В “наступление” сыграли горн. Сигнал. Прихватило не на шутку. Он – “взводный” как бы, или ротный, что ли, сотник? «И надо же, захватило. Бывает». Он глянул: милая полоса из воинов неприятеля двинулась навстречу. «К кустику, хоть», – мысль… Рванул в бок, присел, спустив, отмотав… «Ну, надо же, занесло!» Уже побежали. Он видел… Он видел всё… И, как рота его смешалась с… «Главное – не терять…» Дрогнули, подались назад. Он хотел… Подняв, поднявшись… с земли. «Ведь подумают: трус! А он – ведь столько лет – сражается, и – ни одного отступления!
«Уроды», – почти заорал… вне себя… внутри себя. Бежали… уже! Это не разгром, это погром. «Один раз только… и присел. И то ведь – минутку простояли-продержались. Без него. «У! ублюдки», – вскипело! «Стой! Стой! Стой!» «Кто это?» Рядом метнулась, бросаю доспехи, фигура знакомая… Это – его лучший подчинённый… Только взгляд – на окрик… Равнодушный довольно, долесекундный… Бежали! Бежали! Не продержались и…
«Да, что я ел вчера? Что съел-то? Вроде – как все… Ничего… Так вот они – стоят… бегут, – то есть». Его опять схватило – спазмами жуткими. Поперёк живота всего, поперёк организма…
Чёрная тень громилы над ним – оказалась тоже знакомой. Неприятель в серо-коричневых доспехах. «Отдыхали вместе… Где-то… Или – у шлюшки какой виделись? Да? Знаю!» Опять его – да так скрутило!
Чёрный громила поднял было меч, но, зажмурился, от отвращения… Узнал, наверняка. Испражнений запах какой-то особый… «Да, что он ел-то на ночь? Я помню его, виделись… Хам! Перебил мне тогда “любовь-морковь”. …. (ругательство, мат). Убью!» Рука опустилась сама, да – мимо: смотреть не было силы в сторону удара. Плюнул, глотая жадно воздух, без этой вони! бежал! бежал! Лишь бы – подальше – от этой картинки. Смрадной…
Когда приступ сошёл, поздний вечер отогнал далеко и преследующих, и бегущих. Поднялся: да: жизнь даруется и так: поносом. Всеобщее отвержение. Отвращение. Среди трупов были и друзья (бывшие), знакомые (причём с двух сторон). «У-у-у-х-х – отпустило… наконец! “ура”. Что-то надо бы и в род скласть. Голодно что-то…», – пошёл в сторону, туда, где он знал, могли жить люди, и в селе небольшом его помнить могла молодуха одна с похода ещё позапрошлогоднего.   
Жизнь брала своё. До села – двадцать – двадцать пять. Он отстегнул фляжку у почти неживого… Глотнул: «О! Красное! Хорошее! Вино!» «Зачем ему теперь?» – и у своего, соседа, в спинной привязке обнаружил вяленные сырные нити…
Он чувствовал себя бодро! Силы сохранил. Один – среди этого кладбища бойни. Звук тяжёлых атак и лязг ломающихся черепов да хруст костей с воплями смертельно отходящих от жизни ушли далеко… далеко… Аж в чёрно-засыпающую линию горизонта.
Шаг становился бодрее. Прямее… Он разогнулся и почти бежал, так, как учил идти-бежать в атаку своих солдат…
«Помоги, сотный!..» – услышал он знакомого голоса…
Достал острый меч: «Спи, спи, дружище, я – догоню… Не дойдут они… Спи, всё передам. Всё скажу. Я помню, где твои живут. Спи, дружище…»
Вслед жуткой уползающей линии он бросил взгляд: «Уходят! В наши города! Нет! Не бывать! Понос есть понос. Ну а потом:… война есть война! А, это смерть, смерть тем, кто пришёл убивать и брать несвоё».   
 Бежал почти, только придерживая лишь прыгающий меч, щит, копьё (он подобрал уже). За ним уже бежали почти такие же, вероятно, наверное, отставшие… Сотня… К утру новые легионы уже стояли перед неприятелем. «Ни разу не бежал, не проиграл ни одного сражения, ни сдал ни одного укрепления – это говорит о чём-то!» Утро ещё и не думало начинаться. До рассвета было далеко слишком ещё. Мог ли он командовать легионом? Да, конечно. Армиями? Эта дурацкая допотопная армейская система: – брат-сват – не позволяла ему двинуться выше… «А вот, сейчас и увидим», – достал короткий меч – направив его в “лицо” полосе, расположившегося мирно вражьего стана, ждавшего света для новых жутких атак. «Откуда взялся легион за спиной? Пришли, говорят, с города ещё за ночь. Неужели, понос? Кто? Кто варил это всё накануне!?»
Знамёна уже расправили, опустили первые восемь рядов копий! И – побежали. Вперёд. Рядом он узнавал знакомые выкрики своих солдат, не проигравших и боя. «Я не первый десяток – “замужем”: мы опрокинем – не пройдёт и получаса – лагерь. Он знал и умел то, что делал. И изучал. По возрасту – пора. Кратко дал приказы. Блоки слушались его. Кольцо сжималось. Фланги перекрывали отступление. И – городское ополчение оставалось ещё в запасе: нечего класть жителей: пусть ремесленничают, торгуют…
Быстро, сквозь, пройдя лагерь, он двинулся дальше, дальше… в границы чужие глубоко врезая легионы новых армий своих.
«Да, вот и понос! Что творит с историей… А, скажи-ка кому, расскажи-ка… Вот, Артёмке-то и сказал только! Да, он – не трепло, если расскажет-запишет, так уж всё вправду как и было. Верно?»         

30-ое и 31-ое мая, 2007-го года


17 | 42     *      ЗАЦЕПИЛА
 
– Ты слышал Лу Рида?
– Кто? Колись.       
– Да, приятель мой!
– Туфту не гони! Кто? Гранж? “Гаражный”…
– Да, где-то… И нет, где-то… Панк некий! Зацепило! Понимаешь! Постдилан такой!
– Что зацепило?
– Я о той, с косыми глазами. Голубая кофточка. Розовых прибамбасов царевна.
                – Дура. Точно. Уродина.
– Хочу! Поделать что?
– Выродок!
– Где, в чём цепляет, не поймёшь и…
– Лу Ридами не увлекайся; слушай надёжных: наших – “Ленинград”, “Зверей”…
– Чучелы они все – “наши”, и – те, и – эти: “НАШИ” и ваши.
– А расцепиться не можешь.
– Нет. Ты что-то слышал о…
– О “Про любовь”? Такой рассказ Чехова в школе изучают.
– Дурак что ли?
– Я тебя сшибаю… Ты ещё и Дилана наслушайся, за каждой оборачиваться будешь.
– Дилан – любимый. Я хочу её. Просто и так. Как “на завтрак” и “на обед”. Это плохо?
– Хорошо. Плохо – если уже ничего не хочется. Хочется, значит – что-то ещё живо! Шевелится!      
– Набираю и – дрожу…
– Вечно ты пургу гонишь.
– А Лу Рид романтичный, и Дилан – гений. Я не могу даже говорить с ней: через два-три слова – вешает трубку. Ток меня долбает прямо. Прямо схватывает по-настоящему. По-крутому. Знаешь? Ведь это, реально, – электричество. Трясёт не шуточно… По полной! Это же – стресс. Я потерялся… Я – не свой. С ней – сопля! мямля! Раздавлен! За что?
– Ты вечно что-то плетёшь несуразное из того, что у тебя под рукой. Ты всмотрись в неё попристальней: волосы везде… линзы… а ноги… Ты что, никого?.. Поинтереснее… Это ж – уродина редкостная. Злюка и коряга. Редкостная. Цепляет, потому, что – стерьвь. Попал ты, парень!
– Знаю! Это, знаешь ли, надо проходить, как топи болотные – любовь!
– Ну-ну! Проходи! Желаю успехов! Вокруг тебя столько замечательных… ну как бы сказать… девушек, так скажем, а ты!?
– Я понимаю, зацепило… Понимаешь?!
– Как не понять, меня цепляло, и не раз самого. Я знаю: как это! Больно!
– Очень!
– Ток есть! Я знаю его силу; я знаю – это не жизнь, не свобода. Это – рабство, подполье. Это – зависимость. Любовь – тюрьма послушания. Рабство! Нет, это не воля! Это – трагедия настоящая. Освобождение – достойно усилий… Стремись!
– Не могу. Хочу. Не вижу выхода. А – не могу, не получается.
– Помолись. В конце концов, – за что это тебе, – ты же не человек совсем стал, не узнаю тебя?! Встряхни!.. Встряхнись сам! Хочешь?!.
– Нет! Нет! Помолчим лучше!
– … (пожимает плечами).

6-го июня 2007-го года
День Рождения Пушкина, Александра Сергеевича
и Акулины Павловны Шатиловой, Лениной бабушки (Лена – моя жена.)


18 | 42    *       МОЛИТВЫ ТВОИ

– О чём они. Не о том ли, чтобы простил Тебя Бог. Не о том ли, чтобы испросить (хоть как-то) прощения у тех, кто… Кого задел! зацепил! ты в своей жизни. Ты – варвар! наглец! грубяка!..
– Нет! Жалею: мало власти было мне. Было мало времени!.. Широко дышат враги ещё! мои!.. Разгулялись шипко!.. – волю взяли!.. без меня – широко дышат! – шагают!.. Вольготно!.. им! Я – малооружен! Я – не молод!.. Я – сражался на многих фронтах. Я – сражался: мне удалось не много…
– Не много удалось и врагу!..
– Да!
– А что могло бы быть?
– Не было бы их, … (ругательство) – мы бы выстроили корабли СЧАСТЬЯ! Мы уплыли бы далеко! дальше!.. Мы бы выстроили города! бы!..
– Ты жалеешь?!
– Я не положил к ногам братьев своих в вере и жизни – останки врагов их! Я сражался – я расширил границы… Я вёл войну – жарко! смело! отчаянно! грамотно! как всякий архитектор (я ведь, ты знаешь, – архитектор…). Я – защитил города свои (ты знаешь…). Я – не знаешь разве – не спас ГОРОДА ДРУЗЕЙ! Плачу!..
– Да.
– А что мне это всё?.. Что толку от моего покаяния Господу? Да что Ему это всё? Жарко – холодно?
– Считается так! Что…
– Брось! Что ему… Мой любимый Розанов написал: будь верен человеку, а уж Бог тебя не оставит. О чём жалею? Да сделал мало! И – мог лучше! Да и не сделал многого! А, – старался ведь. Но, – не получилось ведь. Значит: не дал… не дано было… жить – в стеснении…
– Брось – ты – “шустрик” – вон сколько успел…
– Вот об этом плач: дела для людей – они сделаны не все… Они – делаются не все…  Они делаются плохо… Медленно…
– Ясно…
– А я вот – не люблю врагов – люблю друзей. А за друга – близкого – голову снесу любому…
– Ну?! Ты… прямо так?

10 июня 2007-го года   
 

19 | 42     *      ПОЧЕМУ ТАК МНОГО ОГНЯ

– Почему так много огня?
– Огонь – смысл. Жизни.
– А, что это такое – жизнь?
– Тот отрезок, временной, – от… и… до…
– Ты точно знаешь?
– Нет. Но знаю, что ещё и “до” и после “после” что-то есть… (!) что-то было… (!).
– А, что “что-то”?
– “Что-то” – жизнь. Жизнь была “до”. Жизнь будет “после”.
– Ты это знаешь, чувствуешь?
– И это, и то.
– Так, что же главное…
– Война… Война… Кровь… Кровь…
Потому так много огня. Огонь сеет – новое… сжигая… всё то, что в тебе – ненужное… Война – лечение болезней (многих, не всех). “Лекарство против морщин”.
– Слышал я : война – самое страшное и бессмысленное дело на Земле.
– Война! Война! – всегда…
– Да жить как с этим?
– Огонь – питалец войны. Всегда… Огонь – то, что движет, живёт… Ты гляди, как…
И это всё – огонь!
Те – в ком нет его – мертвы, послушай… Человек –это огонь. И тот, что внутри, и тот, что он даёт людям сам. Человек – это его огонь. Огонь – любовь, любовь… Огонь – вечный… Огонь – сердце жизни! Корень её. И ток. Что даёт доли жизни. В ком нет огня – нет жизни в том. Дыхания нет. Слова нет. Огонь – ток! кровь! слово жизни самой! Кровь, огонь – то, что называется – пульсом. Огонь – в груди: слова!.. сердце!.. А война?.. Ну, что война?.. Помнишь, как у Цоя: война дело молодых?..
– Убивать?
– Бороться…
– Убивать??
– Жизнь – борьба. Бороться – значит и убивать.
– Убивать???
– “О траву вытирая мечи…”…   
– Жестокий ты: какой огонь? какие мечи? кого убивать? И за?..
– Огонь виден, когда встречаешь человека… глаза глядя в…
– А во мне?..
– Есть! е!
– И что?
– Не спи! Не спи – для начала…
– Что же делать надо?
– А что же делать надо?
– Делай всё!.. Что успеешь, на что запала хватит!.. Что сообразишь!.. Добра!.. я имею ввиду. Зло – жги добром! Я имею ввиду!.. Огонь – способность жить, я имею ввиду. Жить – это жить. Это не сказка. Жить – это гореть. Огонь – жизнь. Жизнь – это огонь. Жизнь – это отдавать жар, тепло. Жить – древняя легенда – светить сердцем… Знаешь?
– Проходил: Горький… Данко… выхватить сердце из груди… Жечь! Светить им дорогу другим!..   
– Вот! – хороший мальчик! Правильно! Огонь! Огонь! – это линия! Она – пылает… и в сердце – главный… Помни! Огонь кончается – жизнь “гаснет”. Такое выражение встречал, вот. Пора!
– Пойду и я.
– Гори! Гори! Помни меня! Наш разговор: огонь – даст тебе выход, даже, если выхода нет, помни: огонь даст тебе выход… Огонь рубит дорогу… И там, где и её и нет даже… Огонь! Помни! Христос – Огонь. “Пришёл низвести огонь на эту землю”. “Не мир, но меч”. То, что не горит… То, что останется после огня. Огонь проверяется огнём. Огонь не горит… Огонь не… Огонь…
– Где же Рай? Земля Обетованная? Прохлада Успокоения? Волшебство Взаимности? Тень Отдыха? Покой Сна?
– “Покой нам только снится”, слыхал? Верно, а? Сказано… как?
– Гляди, не сгори, стоять-то жарко… Прикоснёшься, – действительно, – горячий…
– Целую!!!
– Целую!!!   

9-ое, 10-ое, 11-ое июня 2007-го года   
   

20 | 42    *       СТОЯТЬ У КРЕСТА

– Стоять у Креста. С любовью и благоговением. Стоять. Молча. Не произнося и внутренне ни единого слова. Рыдая! И умоляя. А умолять “о чём”. И это вопрос. Просить о помиловании? О милости… милосердии… Имеешь ли право? Имеет ли смысл? Кто возьмёт на себя ответственность? За себя, хотя бы? За общность? За страну? За другие сообщества? Континенты? Что даст тебе это? От чего спасёт? Убережёшь ли себя, других?
– У любого креста. И без Креста. Везде Крест. Даже, если Его и не видно. На каждом метре – распят (и воскрес!) Христос. Везде лежат люди! Везде они! И – жертвы! Трагедия повсеместно. Есть ли метр – без смерти? Есть ли метр – без потерь?
– И то, что ты стоишь у Креста – где бы ты ни был – верно! правильно! единственное! И это единственное правильное, настоящее… И, что ты чувствуешь? И, что движет тобой? На что надеешься?
– Можно ли жить иначе? По-другому?
– Нет! Это разговоры всё.
– Как быть?
– У Креста стоять… На коленях… Где ни был ты бы… Когда бы это ни схватило тебя… Что бы ни делал ты… О чём бы ни просил… У Креста… В память Жертвы…
– ?
– Это единственное… Состояние… В жизни подлинное… Ты почувствуешь – подлинность его и… Верность его – во всякий момент жизни. Что бы ни делал ты… Как бы ни… Пред Крестом – стоишь! Молчаливый. Склонённый. Страдающий. За всё. За своих. За себя. И за планету. Всегда – в виду Креста. Пусть Воскрес! Пусть! Ты – помни – Этот Крест. Другого нет на Земле. Эта “радость”, которой нынче… не та, что раньше, с печалью… Крест Тот – и стоит над миром. И ты – перед Ним. Всегда.
– Так где же радость? Та, настоящая, о которой, – как ты думаешь, – говоришь ты. (?) Что за ней?
– Она – в знании Воскресения… Она – в знании: мир другой есть, он рядом, близко! Мы – братья! Мы – живём вечно! Это не отменяет Креста. Крест – был. Он ждёт. И сегодня…
– Ужас!..
– Вот. Именно!
– Крест?
– Знаешь, ты не видишь: а Он ведь всегда перед тобой. (Глаза закрывать не надо даже.) И ты – всегда перед Ним. В комнате, в работе, в сне, в общении, в уединении… Сень Креста…
– Что же горько так…
– Можешь и смеяться – всё равно, – в тени Его. Можешь и молить и смеяться… Можешь и не молить и не смеяться… Крест! Над миром! И это лучшее! Склониться! В тени Его…
– О чём просить?
– Не проси ни о чём: Он даст Сам… Знаешь, как с друзьями, – главное быть вместе… рядом.
– У Креста?
– Он распят. Нами и навсегда. Это трагедия. Наша и Его.
– Как быть? О чём говорить.
– Ни о чём. Просто побудь… Невдалеке… Как Иоанн-апостол!
– Просто?..
– Да. Только это – не просто… Так, как и быть невдалеке. Пробовал ли? Ты… Это трудно… Быть поблизости… У любимого… Не ссориться, готовым быть помочь и участвовать в жизни близкого. Любить, вообще, трудно…
– У Креста стоять…
– Да, как любовь! как любить! Без слов! Без!..
– И жизнь всю?
– И жизнь всю…
– И так и стоять?
– И так и стоять…

11-го  июня 2007-го года


21 | 42    *        ДИАЛОГИ С САМИМ СОБОЙ

– Что ты пишешь?
– Разное… Стихи, проза, критика, эссе, разное…
– Почему не показываешь, не публикуешь, не общаешься, не популяризируешь.
– Да, знаешь ли… Хочу, во первых… Во вторых, делаю что-то… Что-то публикую, что-то в Интернете, что-то в буклетах, что-то у кого-то… Вот, если коротко… А, так, – неспециально я… Именно так и складывается жизнь. Не нарочно… Так, вроде бы, и не нужно иное…
– Не в том ли дело, чтобы показывать…
– В том… Для людей всё… Общаться – главное. Рассказывать – важно. Показывать – нужно. Но, писать – первичное. Писать – необходимое. Не писать – нельзя. Писать – то, что должно быть. Если не писать – умрёшь, кончишься. Не будешь жить. Это трагедия безмолвного опустошения. Вырождение. Полное. Писать – дышать, именно, так.
– Ты?
– Пишу, в первую очередь. 
– Остальное?
– Как уж получается…
– Так что это? “Диалоги с собой”? Жанр?
– Вероятно, такой… Хотя это не так… Хотя, может быть, и – правда. Герои – всегда детище автора. Автор говорит от всех. Все – это его воля. Частично и он сам. Это и актёрство, но и воплощение… Образы реальнее людей. Диалоги важнее происшедшего. Написанное – реальнее. Реальность отступает…
–Ты не зациклен ли на себе… Писательство ли это…
– Да, но, главное, – писать. Просто – писать!
 
11-ое июня 2007-го года


22 | 42     *      УЧЕНИК. (“ПУПКИ”. серьёзно и грустно.)

«Настоящий ученик – подарок, который не всегда и встретишь при жизни». Старый “профессоришка” семенит к остановке. «Ведь и не выгонишь: кокетничают. А ученик? – он попадает не часто… профессору. Это, как наследник к наследству… редкость… и роскошь.
Так это и бывает: ждёшь – ждёшь – ждёшь, а его всё и нет; некому передать… оставить…Настоящий подарок – настоящий ученик. Это бывает так же редко, как и талант педагога. Это – дар, такой же, как дар слова (или числа). Ждать этого надо, если педагог (ты!), настоящий педагог. Тебе даруется это, это – орден настоящий. Это – пропуск. Не в Рай, конечно, но в будущее профессии твоей. Ученик, я жду тебя… Кому на “вход”, кому “на выход” – пропуск! Учитель и ученик – больше, чем родня. Это встреча эпох, времён, народов (часто)».
Виген Никифорович шёл (если можно так сказать) медленно, вдыхая будничный воздух весны. Вдыхая (и, больше, воспоминая – вс…) сладость, что исходила от пупков его учениц. (Он, ведь, даже глаз не мог поднять: эти задранные “топики” [так правильно?], с приспущенными джинсятами [так правильно?], обнажающими то, что много ниже пупка [!!]. «И это ведь – мода, наверное, а иначе, – что это, тогда? И, ведь, – нет других девчонок, учениц».) И какая воля молодости и желания исходит от. Но, не они, “верные” и “благородные”, будоражат профессорские мозги. Нет, не так прост (в простом смысле) Виген Никифорыч. Не наивен так, нет. Наследник и талант – ожидаем им. И – это – существенное!.. И – это эротическое, если хотите…
Эротическое – это талант! Талант эротичен! всегда. Талант – привязка этой жизни, первая, мощнейшая… более, чем первая… последняя…любовь даже!
«Талант, единственный магнит!!! этой жизни!!!» По крайней мере, так кажется ему, профессору-математику, в его “под …десят”. Талант – единственное, чему кланялся в свои… Виген Никифорович; единственное, что обожествлял, во что верил, поклонялся чему. Он ждал… Тихо ждал, и – нудно, да! – читал свои… «Нет, да, нет! Не – пупки их… Не так примитивен… он…» – думал и  шёл (если можно так выразиться) тяжело. «Есть ещё время, где ты, дорогой, приди, я жду. Не Бога, нет, ученика жду, взывая к нему: приди! приди! Пора мне! Пора!» – и каждый раз… от Института («Или “Университета”, как теперь..?») к остановке, всё тяжелее отмеряя вялеющей походкой остатки асфальта до знакомого входа и спасительного эскалатора. «А уж в вагоне ему и женщины теперь уступают (и не молодые вовсе тоже). Неужели так плохо выглядит? Неужели совсем..? Он?.. Я ещё должен, должен…» – почти засыпал он, опускаясь в знакомые дерматиновые “кресла” вагонов метро мо… с… ко… вс… ко… Кольцевая… Он так и ездил, обессилев вокруг того, что должен был: по Кольцевой! по Кольцевой! по Кольцевой! За весь свой профессорский день наглотавшись этих “пупков”.
Да, я и сам, приятель, признаюсь тебе, наглатываюсь-наглядываюсь их вдоволь. Как захочешь зачёт поставить, поднимешь глаза: пупки одни, пупки одни, – приятель, я тебе скажу! Глаза свои (мои) бесстыжие девать некуда, приятель, я тебе скажу. И я жду! Мне – за тридцать …ять только-только! Время есть, но, вправду, – “пупков”-то – больше всё!.. А, мальчики (?), – “киллерами” – “дилерами” всё… Ничего, “пупки”, вытянем: и математику и демографию и страну! Россия – страна женского рода. Но, поднять глаза, и, вправду, – невозможно. Смилуйтесь, ну, пожалуйста. Не всем же за …десят глубоко… Не все ещё – “профессурой” ковыляют по… к… Эх, “пупки”, “пупки” вы мои, не эротические вовсе! Соблазнительно? Нисколько! Грустно! Вам же ещё рожать, “пупки”! Эрос – это скрытое, девчонки вы мои глупые. И нет ничего эротичнее УМА, поверьте! Ум – порождение данных внутренних. Внутреннее – ум – нутряное – секс. И эрос – ум/душа. Душа! девчонки вы мои… Душа – внедрилище секса. Cекс – это ум, девчонки! Говорю вам: секс – начинается внутри, способностью соображать! меняться! что-то менять вокруг! жить с умными глазами! о. И – в глазах ты увидишь душу. Ум – это эрос проявляющий себя ярко!.. Потому вы и от этого… Вигена (как его?) Никифорыча балдеете… так. От его лекций, так называемых. Он горит, “старпёр” весь: мыслью – математикой – эротикой. Потому… родные, “пупки” мои… и вы – не спите часто его наглотавшись, как тенора какого-либо… Паваротти типа… О-О-О х-х-х. Мысль – эротичнее всего, – это знали и древние, слагая клинопись ещё и… Мысль в глазах – подарите мне, “старшему преподавателю”, и профессору старому математики Вигену Никифоровичу Кючершмирному, так и… по кольцу… в ожидании её, мысли!.. ездит! он… му!..      
Эх, “пупки” – “пупки” вы… мои “пупки” – “пупки”! Да, что же поделать? с вами, – красота-то какая: ни вздохнуть, ни выдохнуть, как говорится! Да и в метро, признаться то же, да и за… – то же. И в телике – вы – то же! Мысль моя, эрос, – где ты? Они, “пупки” – “пупки” везде… Одни!.. они!
Что-то отеческое?.. Заметил в себе?.. Педагог?.. Хочется укрыть?.. Направить?.. Помочь?.. Оградить?.. “Над пропастью во ржи” эдакий..! Это – хорошее, педагог! Пиши! Пиши свои зачёты! им. Не останавливайся… ни на чём. Помни: им (даже лучшим) нужны зачёты. От тебя. (И не больше, не обольщайся, что им с тобой – интереснее, чем с собой или с их каким-нибудь… У-У-У х-х-х !!! Мне это всё! как…) А, лучше бы им, вообще, – дипломы бы сразу бы… раздать и – прочь! – с дороги… хлам! Я, знаешь ли, писатель ещё..! – Подмечаю всё! В жизни этой и той (я надеюсь).
Пиши, педагог, не поднимая глаз, “зачёты” свои, а не то, вдохнёшь по полной и весны этой вечной и кое-чего ещё… Из-под..!
Эротическое – мысль, где ты? Молчит, не отвечает Русь: вместо идолов древних (ленинско-сталинско-брежневских эпох) – “пупки” теперь. Как выставка. “Постоянная экспозиция” со сменными экспонатами. (Не густо отличающимися друг от друга: скорее цветом, маркой и фасоном “стрингов”.) Это – соц.реализм, я заявляю, господа! Нет! хватит! всем одеться (срочно! поднять штаны, я заявляю срочно! срочно!), я заявляю! Это оргазм бессмыслия, безмыслия, я заявляю! Это импотенция, я заявляю, полная, господа. Ну же! Господа! Эротическое – то, что за. За тем, что… Да и в глазах. Где эрос (?) – в глазах! Взгляд! – жжёт как! встречал, дорогой? – Такого меньше всё (в нашей жизни). Это импотенция власти и педагогики, я заявляю. Я заявляю, – ответственно, да! – вчитайся в прозу (пейзажную, мой друг, пейзажную) Пушкина, Чехова, Гоголя, я заявляю, – это слова и дыхание Эроса. А зачёты? Вы хотите меня иметь как хотите, “пупки”? Два раза в году? По сессиям, так сказать? Как наклониться? Парочку раз. (? или… больше; нет: зимняя…весенняя… сессии – не больше! нет!) Так я объяснюсь: пожалуйте: как?.. лечь? встать? сесть? Где ваша зачётка? Как? где? Расписаться? Так я ваш! Мне это – и не интересно, и не эротично. Мысль в глазах – будоражит меня! более всего на свете этом. Жду и я, Артём, кто написал это всё. (Вместе с… профессором этим, Никифорычем Вигеном.)  Нас не обманешь: преданность, верность, страстность – признак ученичества истинного, что и возбуждает безмерно.

12-го июня 2007-го года. «День “независимости”», кажется?.. От чего? От кого? Pardon!


23 | 43     *      РЕЯ!

– Рея! Рея! Я люблю тебя! Я люблю. Я. Баранов. Коля. Я – слышишь! – громко! громко! говорил сам себе Баранов! Коля!..
– Слышишь, слышишь! Рея, я люблю. Тебя. Я – Коля Баранов. Я, слышишь. Ты нужна мне, – ломая ветки, шёл, пробирался.
«Пусть простой “менеджер”. Пусть. Пусть. Пусть ну и. Что решает это. Что даёт. Что меняет. Ты… – пусть! – да! Что меняет это? Красивая!.. Первая!.. Что? Пусть! Да – “служебный роман”. Пусть – “только увидел, сразу и…” Пусть – ты – “выше”… Да, – всё равно… Верно: люблю!..»
– Рея! Рея! Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя! Как бы ни было! Что бы ни было! Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя! – Рея! Рея! – почти нёсся он… проламывая себе путь почти… – Да Бог с тобой: гони! топчи! гноби! режь! – я – люблю!.. – я люблю!.. – я люблю!.. – Рея! – Рея! – Рея! – звезда моя! белоснежная! Люблю! Люблю! Люблю! – внутри где-то… пело/стонало у него!
– Рея! Рея! – звал он, не переставая, – о, Рея! Рея! – только ломала молодые майские побеги рука сама, о.
Как раненый зверь всякий из нас мчится навстречу не понятно с чем. Эти раны кажутся смертельными. Даже, если ты и жить будешь – в душе/теле понесёшь эти жалы/копья. Не одна ещё девица сразит тебя своей холодностью и отстранённостью. Не одна ещё боль будет смертельной.
Ты, поклонник Lou Reed-а и The velvet underground-а, ты, не сломавшийся на их боли, красоте, гомо… и прочем (то “кокаин”, то “героин”), ты – падёшь не раз ещё… от девчачьих этих идеалов: “Ленинград”, “Король и Шут”, “Мумий Тролль”, “Звери”, “Ногу свело”, “Г.О.” и их приколов и за… (мат) этих… Поколение, “навеки выбравшие пепси” и Диму Билана. Вместо Боба Дилана, Неила Янга и Лу Рида. (Тоже, – Америка, кстати!)
Так нёсся через и вагоны (электрички, метро затем) Коля и, Баранов. Мой… Эти раны, что зовутся в народы “сердечными”… – Ну, откуда у неё, столько жала? (Яда  в них, в жалах.) Ведь и не сделал ничего? И не сказал? Ведь.
Это не слёзы, нет. Мужчина в шестьдесят вряд ли умеет плакать от двадцатилетней. Горе. Горе отвержения. А от горя не плачут. А, – отвержение – адова боль (если ты жил – на Земле… конечно!..) Только спасти её. Спасти от жизни этой. И той. Только встать над ней “над пропастью во ржи”. И – беречь, сберечь. И – укрыть, покрыть. Нет, не молитвы это, – любовь. Любовь – лучшая молитва. Любовь – сама молитва. Любовь! Любовь – планета боли! И страдания безмерного. И кто-либо предполагает ли услышать и ощутить такое в жизни при/от появления (и проявления) объекта (любви – ?) –?
Только звал (болью своей всей): – Рея! Рея! Рея! Рея! Где..? За что..? – тело валившееся само на прохожих-ветви стонало, – Рея! Рея! Рея! Рея! Рея! И, кто может выдержать это, когда, после прожитой уже жизни (внуки уже за партами колледжей, и любимая жена, и работа – любимая! – и друзья, и – “круг”, и – “всё” – к тому, – состоялось и сложилось…) появляется в жизни твоей “Рея”, двадцатилетнее существо и её Linkin Park? Кто, вообще, любовь может выдержать? Если это человек, если это любовь. Если у тебя Сердце, а не… Если ты Живёшь, а не… Если ты на Земле, а не… Если это Рея, а не…
Любовь рвёт сердце! И – ты – знаешь это, поэт! В сердце менеджмента может лежать поэзии крупица. Любовь выдержать нельзя! Тебе если и восемьдесят, и – сто, и – сто восемьдесят, и – двести, и – сто по сто, и – двести на двести – восемьдесят! Любовь гнетёт и гнёт и убивает. Она – убивец. Обыкновенных дней. Касанием – взглядом даже – сжигает Планету! (Земля!) всю!   
С разодранным сердцем (то ли Том Petti, то ли Neil Young, – поющие… [любимые его]) несётся Баранов!.. менеджер одной крупной компании… (топ!) по своей Рее (топ!), всего лишь новой “помощнице аналитика” очередной конторы, где и трудится герой наш нынче.
– Рея? Рея? Рея? Рея? Рея?

13-ое, 14-ое июня 2007-го года. 3:51 – 5:31


24 | 43    *       ВЕРА И СЛУХИ

Совсем не то. Не о том. Вера это я, Вера, – Вера Афанасьевна Шишмарёва. Мне восемнадцать. Было осенью. Этой. Я жить хочу. Здесь и сейчас. (Как говорят.) Меня напрягает всё это “учение” о добре и зле. Я хорошо знаю, что это такое. Я хорошо знаю людей, хотя, так показаться и не может. Где мои ощущения? С кем? Кем хочу быть? Люблю писать: словами и нотами, красками и движеньями. (Только, не надо путать с автором слов этих, ненастоящим, – автором рассказа этого, художником и писателем, – Артёмом Киракосовым. Он – совсем другое дело, чем я. Я – Вера; не в Бога – Шишмарёва.) Люблю физику, химию, и географию. Историю, вероятно, тоже. И тело люблю. Танцевать. Люблю тусоваться. Блоги и чаты. Всё. И музыку, конечно. Старую тоже.
Да. А я не о том. В чём суть? смысл… Вот ищут всё! А я вот легла, как-то после экзаменов придя домой, на кровать, на родительскую, двуспальную. И знаешь?! (Ты кто? читатель.) что было?.. Звуки! З… В… У… К… И… с… л… у… х… и…
Прислушайся! Ложись! Это окно, окно открытое! В мир! Это сам – мир! Шагает внутрь тебя. Через окно это. Ты слышал, как у Ростроповича часто настраивают инструменты в оркестре? Перед выступлением, я имею ввиду. Слышал? (Ты кто? И Ростроповича не слышал? На концерты (-то) ходишь (-то)? Откуда ты? Сам? -то… Москвич? Питерский? От..?) Так, это то! Что в музыке! Не какофония, нет. – Жизнь! Это жизнь! жизнь – за окном. Так, как она есть. За окном. Не серая, нет; яркая, да; в смысле разности! и разнообразия! В смысле любви! я имею ввиду. (Ты мальчик большой, я думаю, ты понял, что я имею ввиду. Вправду? Уже знаешь как? Так мне восемнадцать… уже!) Запомни: это не какофония, – это любовь! любовь! как она есть! (Кстати-и-и, а, – ты-ы-ы… Когда-нибудь!? Как говорят..?) Ты смотрел Иоселиани (последнего)? Как это? Не знаю..? Так это там – такой звук – от жизни, наверное, самой. (Слушал? Смотрел? Помнишь? Начало… всегда… Как всегда! У него! Как и всё – начало…) Ну, всё, ложись, слушай: (дорогой мой!) …
<…> с… л… у… х… и…
Мобилки звонят! Слышишь? Орут где-то пьяные… истошными голосами… Режут кого-то? Болельщики? Чего скандируют? “Динамо” (?) – я живу здесь! У стадиона. Машины… Этот заводится долго: “Газель”… Это за стеной: тра… (Не обращай внимания! Это – неприличное – так стонать [в голос]. Это, для меня она так [cтарается], Оксанка.) (А, ведь ты уже мальчик большой, – послушай тогда! не вредно: заведёшься хоть… Чуть!-Чуть! [жю-жуть, как поётся-… /мат, рифма/]).
Я не о том, слушай ты, противный! Мальчика! Это галки… (Кстати, мой виртуальный друг, так, сколько же тебе, наконец? – Общаться-то надо… ведь? а? как думаешь, родной…) Вороны… Их больше… стрижи… голуби… больше, конечно. Но, и они вносят своё, вороны, я говорил, только что, помнишь?
Нет, это не какофония: это жизнь: вот я, ложись… слухи! слухи! слухи! послушай! послушай! Это искусство – слушать! и жить! Это!.. Неподражаемый комплект! Вслушайся!.. Входит всё в эту мимику звука: ребёнок, телевизор, плеер, соседи, улица, твоё дыхание, сердцебиение, воробьи, галки, синицы, голуби, домашние звуки кухонного комбайна, радио, компьютер, телефон… Ты лежишь: пробуй слушать! Слухи! Это жизнь! Высшая эмоция! Высшее искусство – воспринимать всё в связи, во взаимосвязи. Жизнь – это взаимосвязь, связь. И тут, я, как никогда, чувствую это. Когда слушаю: музыка…музыка… И это лучшая!.. По-моему… Я никогда и нигде так не чувствую!.. жизнь! жизнь! жизнь! знаешь… Знаешь, жизнь. Это, что входит в… через это… И сердце. И душа. Закрываю!.. Слушаю!.. Понимаю!.. Входит!.. Это разнообразие и разнообразие. И, это не то, что у Киракосова. Это – шире. Он – абстракционист. (Или я ошибаюсь! Ты, кстати, не специалист в этом? в живописи что ли? или том, чем он, собственно, занимается?) Я не против его искусства, я просто, наверное, не всё понимаю. Поступать хочу на искусствоведа, собственно, в МГАХИ, где, кажется, он и преподаёт. В реставрации. Или – “технику живописи”. Не знаю, что-то типа того. О! А ты, кстати, не знаешь? что это – “техника живописи”.
Да, кстати, это и – несущественное: главное – я чувствую жизнь – когда ложусь так. Поперёк всего. На двуспальной кровати. Родительской, когда их нет. Конечно. Большего – я не получаю ни от чего. Это самое проникновенное моё чувство. Самое глубокое знание и представление о ней, о жизни! А знаешь, ложись со мной, вслушайся! Вот! вслушайся. И, гляди, – всё начинается заново. Кончаются твои (“дела”) (или мои, не обижайся, – пусть!) бредни! О! жизнь! – безмерна! Необъятна. Всесовершенна. Это необъяснимое полотно. Это неизъяснимое полотно. Даже гений-Киракосов на такое не способен. Я видела его шедевры. Пойми – эта жизнь… это жизнь… Явление необъятного, непознаваемого, неоспоримого, неопределимого, неизъяснимого, неизобразимого, не… Пойми! Меня! Вс!.. Это – Жизнь! Эта – жизнь!.. Не мимо… В – тебя!.. И – ты – лежишь – локатором её. Что ты можешь? Не зная этого ощущения, что, жизнь – это то, что не только “ты”, “в тебе”, “за окном”. Выйди – из себя. Выйди! Вон! Иди пройдись: руки в карманы…
Руки в карманы: люди хотят жить… Здесь и сейчас. А, когда ещё? Завтра? Завтра их не будет уже… Им интересно: “здесь и сейчас”.  Не только “твоё” – твоё… Жизнь входит…не зацикливайся, не закрывайся, перекури! (Знаешь, как? Большой? Куришь… уже?)   
Если тебя… (неприличное) жизнь. И ты не знаешь, как быть, – ложись, наблюдай, глаза закрыв. Точка.
Взросление – умение слушать других. Я где-то прочитала. Не помню. И…
Всё, что я узнала о жизни… Это, как настройка оркестра… перед… только, это серьёзнее… глубже… величественнее… чем всякая музыка! Даже!.. (Ну что? К примеру? Скажи…) Это краски – которые таят… Из, смотришь на которые (которых), – всё! всё! происходит. Которые – таят в себе – всё! Художник, не чувствующий палитру (как она есть) – нетронутой! (нет) нетронутой! – не напишет ничего никогда. Человек, не любящий пьяность звуков, не сделает песни.
Слушай, слушай…
Вслушайся, вслушайся…
Ты услышишь, как течёт кровь внутри жил твоих. Как стучит в мозгу мысль, и поёт сердце… Как полотно жизни рисуется этими красками: из тебя… и в тебя. Услышишь. И, наконец, поймёшь, читать лучшую книгу – жизнь – надо в тишине, закрыв глаза! Не спеша никуда… А стук сердца – колокол. Внутри, бьёт обратный отсчёт… времени! часов! минут! секунд!  Ты воспримешь время, бегущее от… и к… Ощутить себя! ощутить ток дня! ощутить мир! вокруг… 
Это хотела тебе сказать! рассказать! Что бы ни приключилось! С тобой! Найди время, вслушайся, услышь себя, происходящее рядом, вокруг.
Всмотрись сердцем своим!.. Распахни руки, вслушайся, закрой глаза. Уйми свою боль, своё недоумение (от этой жизни). Пойми! за границею тела (твоего) – река течёт. Это песня! что проходит и через тебя. Это звук – в котором и ты – нелишняя нота. И ты – родина этих эмоций. Без тебя – неполна  картина. Той радости (не страдания, нет!), что зовётся жизнью и миром. Ты (и не знаю до сих пор – кто ты) – не комплексуй – и ты – не лишний – в этом вареве. Что зовётся… И ты – природы – творение, часть немалая её. Ты – как организм (мыслящий и действующий) – часть цветущая! Ты! Ты!
Вот ты и закруглился! С – себя, и – на себя. И – это – верно. Это – рождение. Это – прозрение. Это – откровение… Ты ждал. Ты не знал, как. Ты – знаешь теперь (мой опыт: я – Вера, Вера Афанасьевна Шишмарёва. Мне – восемнадцать. Так не бывает?): слушай! Это – за окном! и в сердце! Сердце мира – оно и в тебе. Ты – и в сердце мира. Только, найди силы, желание, время – остановить… то, что зовут… течением… Сердце – настройка оркестра… Из красок этих – слепишь… потом свою любовь! свой мир! свою сагу! Об этой жизни. А, зачем, – художник приходит? Сказать! И – упасть на колени! Перед – миром. И возложить сердце своё – к человечества ногам.
И; так…

<…> листва… это ветер… облака… ты слышишь… ты говоришь… это внутри… это где-то… это люди… “ пробки”… в центре… “скорая”…девид боуи… его голос… это армяне… погром… (?)… свастику несут… уже… вертолёты спасения? (…) это господь? что уже? это когда же? пора одеваться? что, можно не спешить? все спасутся? действительно все? можно не покупать “билета”? лежать и лежать себе? вот так? раскинув руки? как христос? что? уже взлетели? взлетаем? а зачем стучит так сердце? оно и в этом (новом нам) мире нужно? зачем и за что – так хорошо вдруг? если это то же, что было и? так? что же и? весна? кончается летом… а? это лето – лето господне. а мы – все дети его – ожидаем… 
<…>

Так; и…
Вслушайся! Это за окном. Это в тебе. Это внутри. Это изнутри. Это ты. Это Господь.

13-ое, 14-ое, 15-ое, 16-ое, 17-ое  июня 2007-го года


25 | 42    *       ИЮНЬСКИЙ ДОЖДЬ. (автобиографическое)

Так я хотел. Написать что-то автобиографическое. Что-то новое, другое. И я чувствую, что в жизни моей будет большой период – может быть – воспоминаний, может быть, –автобиографической прозы. Но, что-то должно быть. Что-то хочется написать. И я напишу.
Прожил уже долгую жизнь графика. (Лет пятнадцать: с пятнадцати до тридцати – примерно.) Прожил долгую жизнь писаний свободного стиха. (Лет двадцать: с тридцати до пятидесяти – примерно.) Прожил долгую жизнь реставратора. И живу её ещё, наверное. (Это те же двадцать лет: с тридцати до пятидесяти.) Прожил долгую жизнь эксперта, консультанта, составителя коллекций, дилера – это старая живопись. (С тридцати пяти до сорока пяти – примерно.) Дизайн (теперь это называется так. Раньше – художественно-оформительское искусство.) со мной всегда – с большими паузами, но, это – вся (периодически) моя жизнь. Жизнь актёра? В юности? Студенческий театр; лет с пятнадцати. Но, вероятно, я играл запоминающе, и меня пригласили в “Абрамцево” (там восстанавливали Мамонтовскую пьесу) как актёра. Чтобы играл в музейном театре. Так я стал реставратором. За спиной были уже художественное училище и художественный институт, причём – лучшие. Я сходу стал реставрировать рамы, укреплять в них картины, реставрировать и делать паспарту. Эта была грань – между художественным оформлением и музейным делом. И у меня позади за плечами остались годы практики в методическом кабинете живописи института, где я научился резать стёкла, окантовывать работы, распаковывать, упаковывать, перетаскивать, переносить произведения, делать экспозиции, быстро вешать работы (а их было очень много), снимать, складировать. Этот опыт оказался важным и определяющим на всю жизнь. (Хотя, всякий опыт – такой.)  Я справился в музее, в том числе, и благодаря приобретённому опыту до поступления в институт, и через год я уже был в “Грабарях”, реставрировал Репина, Коровина, Квоста (импрессионист, купленный Мамонтовым в своё время во Франции. В музее нашем – его три работы.) – готовил их (картины) к выставке в Третьяковке. Всё получилось… Через год уже… Началась жизнь реставратора… Масляной живописи. Были и иконы, была и мебель, Было много чего ещё: стекло, металл, керамика, дерево, графика… Жизнь педагога я начал только… Жизнь руководителя тоже… Это начало самое…
Была и остаётся живопись. Всегда и надолго. Через многие годы и существенные паузы. Это остаётся моей родиной – живопись. Навсегда и всерьёз. Остальное? Живопись – моя эротика. Моя семья. И – моя могила. Наверное. Хотя, настоящей любовью остаётся музыка – рок. Фолк. Американская, английская. Король и королева: Дилан и Баэз, любовники и соратники – дуэт моей жизни. Однажды проснулся от того, что дирижирую симфоническим оркестром. Это была прекрасная музыка. Прекрасная. Бетховен. Или Моцарт. Симфонии. Мечта: документальное кино и танцы, музыка – это из почти недоступного. Хотя видео я снимаю много… И – фото… Моя фотожизнь десять лет бьёт ключом: я активно выставляюсь…
Чего хотелось бы? Я думаю о скульптуре. Камне и бронзе.
А. Педагогика, тем не менее забирает всё!
А писать? словами… Так я завершаю десятилетнюю эпопею СЧАСТЬЕ ЖИТЬ. Были: свободный стих, критика, публицистика, эссе, проза… Хочется автобиографического… В прямом смысле, от себя. Чтобы говорил я; своими мыслями; без образов и образов. Вот что впереди. Нет, это не мемуары, это – разговор. Ведь я – не печатаюсь, не показываю, не делюсь – никто не знает… Я просто говорю… Может и с собой! Читатель, отклик и цензура мне не нужны. Я знаю смыслы жизни и творчества. И мне достаточно. Этого. Хватает. Надолго, если не – навсегда.
Я напишу что-то от себя. Я знаю, меня будут читать. Будут смотреть. За картинами будут охотиться. И я видел реакцию. Нескольких. И этого достаточно. Я видел. Я слышал. И пишу я – прозой – с пятнадцати… Мне где-то – сорок восемь, что ли? А, почему я вспомнил? “Июньский дождь” – так назывался мой рассказ, присланный мной из армии, в июне 78-го. В письме. Вместо письма. Как письмо, как жанр. И я вспомнил. И… Хочется написать что-то философское. Меня вчера, – случайно, может быть, – назвали философом…
Я решил попробовать. Время ведь пришло: мне пятьдесят скоро…  или..?
Июньский дождь – по-прежнему… тот же, что и – тридцать лет назад. В семьдесят седьмом. Я – перевесился туловищем (мощным) через широкий подоконник: лета глотнуть… из казармы нашей третьей роты. Сменить обаяние кирзухи на ароматы зелени свежей! Июнь – дня наступление летнего. Нового дыхание дождя. Омытость с весны. Лето. А лето – это апология рая. И – апогея взлёта. Мы, забегавшись за день, приумолкли после окончившихся струй. Струи с неба – всегда откровение. Всегда что-то искреннее…
Тогда, я послал свой рассказ-письмо. У меня не было другого способа сказать: как я люблю мир. Не было слов, кроме коротких: дождь, пробуждение, чистота, нега, лето, начало, небо. После адской жары две тысячи  седьмого в середине июня хлынул ливень… Смыл этот озноб от пыли и духоты. Смыл то, что не домыл тот, тридцать лет назад.
Я послал письмо Кожушнякам: Зинаиде Львовне и Александру Ильичу. Родителям моего погибшего в восемнадцать лет друга. Дошло ли оно? Сохранилось? Понравилось? Я, как мог, старался утешить их. И позже, мы каждый месяц 29-го числа (число, когда его не стало) ходили к ним до самой Перестройки. Пока не началась резня армян. В Сумгаите, Кировабаде, Баку. Уже лилась кровь – по периферии. (Нашей страны – “СССР” – тогда.) Тогда мы расстались – я поехал в Карабах, они – в Испанию. (Зина была известным специалистом по методикам, технике перевода с испанского, крупным, квалифицированным учёным, общительным, прекрасным педагогом.) Я – не мог перешагнуть себя – позволил себе выразиться искренне: я презирал жизнь, жизнь мне казалась жалким компромиссом, и я презирал всех (и себя) за участие в этой малодостойной эпопее. Заслужить моё уважение было почти невозможно. Да, я и сейчас, – воинственный максималист, несмиренец и идеалист, ищущий реальных подтверждений прелестям мира и человека. Олег остаётся моим другом. Что с того, что его нет. Люди продолжают общаться, будто и не было нечего. Будто и не случалось ничего – смерти, по крайней мере.
Итак.
Июньский дождь. Я повторяю. Вспоминаю. И пытаюсь вновь. Хотя, именно те же ощущения вернул мне дождь. Сегодня случившийся.
Свежесть. Свежесть. Дождь смывает всё. Омывает всё. Возвращает. К жизни и дыханию. Землю и человека. Землю и человека. Цвет становится настоящим. Настоящим художникам это видно, это ясно. Ясно. Становится ясно. И не только в дали. – В душе. И в перспективе. И не только в дали. – В жизни – твоей! да! Цвет, – как лаком притёртая живопись, – расскажет душе твоей, художник, о существе явления. Лето – начало жизни! Первый дождь – начало года! Я почувствовал это. Стереть всё – и написать заново. Стереть всё – и написать заново. Стереть всё – и написать заново. Так мыслит рука. Художник, твой взгляд – пишет сам… И ты – ласкаешь облака ушедшие вслед ветру…
Прозрачность и тишина! Лишь падающие капли! Каждая из которых! – Слеза счастья! Омывшая от предыдущего. Года и боли поражения. Каждая из которых! – чистоты плач! Тишина. Прозрачность. Чистота.
Это – заново пишущаяся жизнь! Это – надежда! Бог есть! Он Дарит тебе ещё одну страницу! Он – здесь! Он рядом! Он Пришёл уже! Это Его Слова! – Слёзы эти Любви!.. По миру, стонущему по обновлению! по красоте! по чистоте! по порыву! по ветру этому! ушедшему вслед струям любви! и чистоты!
Это – чистый лист! Господь дарит его тебе. Господь возвращает тебе жизнь. Люби! Пиши, артём! Это твоё! Вот! – возвращается холст белоснежный твой! Нетронутый прошлым! Обидой и нелюбовью. Покаяния не нужно. Дождь смывает ненужное. Лишнее. Свобода – это – холст, ненаписанный ещё… Это твоё дыхание, непрерванное!.. Это – воздух! Которым можно дышать! И – жить! вдыхая лето!.. Начало года – дождь!.. Смывающий произошедшее! Раньше!..
Ты – любящий и влюблённый! Ты – сказочный и верный! Ты – обновлённый и готовый! Ты – жаждущий и насытившийся! Ты – юный и зрелый! Ты – новый и знакомый! Ты – бегущий и замерший! Ты – летящий и..! Ты!..
Господи – я люблю Тебя! Я не знаю – ничего другого! Я – не вижу – ничего другого! Я – не хочу ничего другого! Я – не верю ничему другому, Господи! Я – люблю Тебя! Я – не хочу ничего больше! Я не хочу другого, Господи! Это молитва моя: я люблю Тебя! Я повторяю это! Я люблю Тебя! Господи! Это молитва моя! Это – больше, чем молитва! Это жизнь! Жизнь, где, каждое дыхание моё – источает: люблю! люблю! люблю! Тебе! Тебе! Я пою славу и клянусь! Люблю!.. Люблю!.. Люблю!..
Июньский дождь смыл жару, что измучила наш город (с мая). Я заглянул в раскрытое окно и улыбнулся. Свежесть и бодрость! Пар поднимался! Задышала Земля! Задышали Люди! И я улыбнулся! И сел за стол! Писать! – И – написал! – Вот это! – … Читайте!.. Читайте!.. Читайте!..

17-ое, 18-ое, 19-ое, 20-ое, 21-ое, 22-ое  июня 2007-го года





26 | 42     *      ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ: Я НЕ МОГУ БЕЗ ТЕБЯ

Ты знаешь: я не могу, я не могу без тебя. Думай что хочешь себе, пожалуйста. Пожалуй. Это примитивное и банальное: хочу видеть! слышать. Хочу!.. Это – простое и древнее “как мычание”: хочу! Что хочешь думай: всё равно: желание страшнее мне тебя. Это древнее, зовущее: “хочу”. Это безотлагательное – хочу! Это бескомпромиссное – не могу. Эта точка в конце – решающее. Идти, идти. К. Туда, где высмеют, оттолкнут. Туда…
Что хочешь: это сильнее… и того, что делает человека смешным, никудышным, чучелом для оплевания. Ты – в памяти художника стоишь бессмертно. Ты – лучшая картина, что не написана ещё. Что мне те, что я уже написал! Ты – икона стоящая изнутри. Ты – солнце, что взошло – во мне, в. Это ад – совершившийся своей невозможностью. Ты – невозможность моя. Не просто быть вместе, нет, ты – просто недостижимое моё. Ты – скала, что я вижу в себе, при полном отсутствии всяких данных приблизиться к ней. Ты – как обличение, которое не могу исторгнуть из себя, отмести, отвергнуть, ниспровергнуть. Ты – нет, не могу без тебя, нет, не могу – что хочешь: режь! бей! отталкивай! высмеивай! трави! Нет, не могу отделаться, – люблю! люблю! люблю! Не могу ничего, понимаешь? – Это трагедия. Я прошёл и это в своей жизни: полное отталкивание, “вытирание” из жизни. Где нет встречи даже и в будущем. Слово “никогда” – это моё. Мне принадлежит лишь это – полное изгнание. Чувствовал ли это кто-то из вас, дорогие? Об этом стоит писать. Изгнание из Земли как бы, при жизни как бы. О, это – отрицание! отрицание! – самого существа твоего, рождения твоего, законности жизни твоей как таковой. Это – лагеря, лагеря смерти – тебе лишь отстроенные. Для тебя строящиеся – печи газовые. 
Знаешь? будто и не живёшь… Она – растёрла тебя с планеты этой. Вычеркнув из всех возможных комбинаций появления твоего. Все ходы перекрыты. Ты – сброшен (трупом) в безжизненные тьмы. “Тьмы и тьмы и тьмы”. Ты – тебя не было… Это сталинизм, фашизм, национализм, где ты – цыган, еврей, русский, поляк, славянин. Это тебе – приготовлено небытиё. Это тебя не было на Земле. Это её ошибка – улыбка тебе.
А знаешь? Ведь и так можно жить… Можно… и. Так. Ты… Тебя как бы и не есть для неё. А… Знаешь, можно жить – так. Я ведь не меньше её люблю. Говорят, если любовь себя не проявляет, значит, это не любовь. Согласен. Есть – разные стадии жизни.. Есть то, о чём говорю я. Это – что-то НОВОЕ. Это что-то за гранью… Это – после // после // жизни. Это – что-то иное. Можно… Можно любить. И – так. Даже без и молитвы. Это – какое-то беззвучное предстояние. Это какое-то безмолвие, в котором только художник и может пребывать: памятью, памятью своей… Образ твой – в сердцевине души.. Образ твой – в сердце не испепелится. Любовь. Любовь. Любовь настоящая. Это вот это безмолвие, как после написанных холстов. Ты, бросив кисть тяжело: уже не властен над реалиями, ни теми, что исписал, ни теми, с чего пел это всё. Жизнь, плывущая мимо. Жизнь – не твоя. Вот – правда. Твоя любовь, твоя любовь – не твоя. Ответ на вопрос.
Просто шло мимо. Ты – стоящий на берегу. Хотелось коснуться? Это для простых людей.. Тебе – её образы; лишь. Издалека – она: чья-то мать, дочь, жена, любовница, внучка, возлюбленная. Ты – лишний, “никакой”. Ты – художник. Художник, значит инок. Всё, что хотел ты, даже самое обычное, – невозможно, нет, о! То, что можно другим – тебе лишь – открытые язвы сердца. (И, как оно стучит ещё? – ходит…)
Артём. Артём? Артём! Артём…   
 
20-ое, 21-ое июля 2007-го года


27 | 42    *       ЕЁ СЛЕЗАМИ, ЕЁ СЛЕДАМИ,  ГОСПОДИ

Пройду. Господи. Где мне найти её. След её, взгляд её, тень её. Ты видишь, Господи, иду, ищу, Господи! Господи! Иду! Ищу! Господи! Господи! Господи! Дышу воздухом, где она была. Пою песни (слова её), что в губах её держались. Ты же видишь: не могу без неё: следами иду, словами ищу. Рисую, кисти бросив прочь, далеко, её образ выхваченный у снов времени. Ушедшее – ливни, унесшие с собою сладость. Сладость и радость близости, досигаемости. Ты – безумец, простившийся с тем, что в руках, ради того, что было и не вернётся уже никогда, никогда, никогда. Нет – это не твоё, что же идёшь ты следом её голубым следам. Повторяя, повторяя её имя, как святой своей новой. О! Её имя, выписанное твоими холстами. Твоя душа – источник, откуда эта музыка и родится. О! Вдохновение, – ты тратишь его, – попусту. Тебе не догнать этот лес, встающий быстро, тебе не выучить эти обороты. Тебе и не приснятся даже эти склоны. Она – за далью, и за странами целыми. Она – даже не миф. Она – просто ушедшее, просто прошедшее. Она – то, что было, было, прошло.
Ты был – даже не эпизодом, ты был – на дороге – веткой случайной. Она улыбнулась тебе. Ты был интересен – полвзгляда. Ты был – витрина её нежности. Ты… Зато… ты стал жертвой её голубого огня. Почему ты? Почему – жертва? Опять ты… Ты – художник: ты видишь то, когда другие молчат. Твоё сердце, не как их, из камня, стали, резины. Оно – огонь, оно – живое. Ты поёшь то, что в губах её хотелось нести. Ты – сладостный разбойник, несущий крест на голгофу недосягаемости, о. Ты… Песня твоя… Это следование как таковое… Ты хочешь петь. Ты поёшь – её… её… мучаешься этим значащим, как реликвия религиозная, голубым её платьем. Платье голубое – икона новой любви твоей. Любви, потерявшей боль. Боль и боязнь потерять. Это новое что-то в тебе. Это – взлёт в… к… туда, где ты – просто идущий и алчущий. Её… Её… Её… Потерявший свои слова, потерявший способности их произносить, мыслить. Ты – художник, какой-то новой формации – без холстов и наследия вовсе. Ты – странник, Артём. Я узнал тебя, нет? Или, кто? Ты – без отдыха – след в след ставишь: идущий! поющий! любящий! Артём. Артём? Артём! Артём…

 22-ое  июля 2007-го года


28 | 42     *      НОВАЯ ЖИЗНЬ

Ты ведёшь кисть. Это – новое, вечно новое в тебе. И во вне. Это религия. Это больше. И, чем ты даже. Это – новая жизнь. И – не только твоя даже. Миллионы лет миллионы людей вслед тебе кистью твоей вздохнут, полёт ощутив. Это – только начало… Кисти твоей движенье… Останется в их жизни скрестиях. В их тела движеньях. В их строгих вдумчивых взглядах, в их несмелых словах о тебе, о лесе, о красоте. Они – запомнят все проникающие движения твоих цветов. Они ощутят эти сказочные касания тонов в светах и тенях. Они заметят и то, как бережноосторожен ты в складках, в материях. И как поёшь все поверхности тел, и, как неостановимо сладострастен в живописи глубоких, глубоко-чёрных. Они поймут. Эти миллионы из миллионов. Они всё поймут. И придут поклониться (внутренне) твоим движеньям кисти. Они ощутят сакральность всех касаний, касаний любви. Потерпевший крах в всех своих начинаниях. Почивший только в своих мазках. Ты. Сам, как полотно. Ты – остаток “сухой”, от того, чем горело сердце. Не добившийся ничего, ничего, кроме этого счастья, счастья – петь этими красками, красками. О!! Краски – не кровь твоя новая разве? Не жизнь твоя новая разве? Не душа твоя новая разве? “Живопись” – религия будущих поколений. От слова – “жизнь” и “жена”. Ты – победитель, наконец, и этой жизни. Ты – живописи чистое слово. Ты сам – зерно слов этих, что красками говорится, о! о! о!

22-ое  июля 2007-го года


29 | 42    *       Я ВЕДЬ ЛЮБЛЮ ЕЁ. И ВСЁ ЭТО

И этот день был тебе посвящён. И эта ночь твоей была. И это утро – твоё. И это солнце всходящее опять – о тебе, опять – ты. Ты. Полотно художника, что пишется изо дня в день. Сердцем, раскрашенным любовью. “Было” – “не было”: пусть гадают себе. Ты – в моих холстах ещё до того, как не было тебя, меня, этого мира. Ты – то, что было всегда. Ты – ослепительный свет, непередаваемое. Ты – нет, не в снах, нет не наяву. Нет, – ты – я. Я, живущий. И не ощущающий пелены веков, лет, расстояний. Ты – я, живущий. Ты – то, что останется после, на холстах. Не уцелевших. Ты – то, что уцелеет после дождя, дождя веков, после потопа. Ты – то, что остаётся. Ты – образ. Ты – живёшь во мне, вместо меня. Ты – то, что моё, настоящее. Кто знал тебя, кто видел. “Было” – “не было”: гадают… Было… И это утро… И этот день… И эта ночь… Твои… Оля…   

23-ое  июля 2007-го года  // 07:00


30 | 42    *       ТО, ЧТО ТВОЁ

Оля. Имя Твоё. Где границы? Кто установил права? Кем даны эти линии? Откуда такие мысли? Ты – вне правил и положений. Ты – необозначенное на Планете. Ты – забытое небо это. Ты – земля, по которой никто не ходил. Ты – неочерченные храмы. Ты – ненарисованные пейзажи. Ты – несказанная сказка. Слова, что ещё не придуманы. Ты – будущее, что ещё будет во мне. Ты – прошлое, что ещё будет во мне. Ты – обрадованная моя часть. Что Твоё? Что не Твоё? Ты – необозримое. Ты – за существом всех обозрений. Ты – всшедшее на просторах. Ты – боль, что неотъемлема. Боль, что, как я сам. Потому и не чувствую. Ты – планета. Планета. Которая рядом. Не сойти с орбиты бы. С своей. От близости. Ты – рядом. Что Твоё? Что не Твоё? Летишь? Мимо? Рядом. Орбиты? Не сходятся… Не пересекаются…Я слежу Тебя где-то из других расстояний, где-то совсем от другой жизни. Что есть критерии близости. Что есть базы родственности. Что есть параметры идентичности. Что есть “Ты”, кто есть “Я”. Зачем рассуждения. Что перевязывает… В жизни этой… В жизни той… Ноты?.. Музыка?.. Слова?.. Всё в целом… Всё по отдельности… Всё, что было… Всего, чего не было… Что будет? Что было? Ответы? Вопросы? Связи? То, что отталкивает? Что-то ещё? Что-то третье? Иное?? Пятое… Двадцать восьмое... И?
Оля. Такое Имя, ставшее Вселенной. Вселенной, что живёшь “в”.

 23-ое  июля 2007-го года  // 10:00
 

31 | 42     *      ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ТЫ ВСЁ ЗНАЕШЬ, КАК?

И совсем не только то, что люблю. И, совсем не только то, что – Вселенная. И совсем не только то, “возлюбленная” “во Вселенной”. И совсем не то, что “не моя дорога”. И совсем не то, что “шествует рядом”, не догоняя, не пересекаясь. И – совсем не то, что, “совсем не то”. А, ТО, ЧТО. Что – то, что. Чем заканчиваю жест. Чем начинаю утро. Тем, что впереди СЛОВА любого. И мысли любой. О!! Великая Любовь! шествует всегда позади. Слова из песни… Ноты из нот… Струны из струн… Голос из голоса…
Я начинаю тем, чем и заканчиваю… Тобою! Тобою! Любовь моя! Любовь моя!
Я завершаю тем, с чего и начал: Тобою! Тобою! Любовь моя! Любовь моя!       
И: будь что будет! будь что будет! Я пел: что должен! что должен!
Любовь моя! Любовь моя!
И я не знал, не хотел, не желал ничего, никого, кроме Тебя, жажда моя! Огниво моё! И я пылал Тобой, Тобою, воздух! воздух мой! Королева королей моих, Ты… Склоняю все знамёна, что воевали… Склоняю… Склоняюсь… завершая года полёт этого… Все бастионы, все батальоны… Все, кто сражался… Все, кто ждал… 

23-ое и 24-ое  июля 2007-го года  // 10:00 – 7:00


32 | 42     *      РАК

Одного за другим, одного за другим – уносит эта болезнь. Прочь. Из жизни. Расплодилась и разгулялась в вволю. Ох! Никто не управа ей. Облегчить участь умирающему – всё, что можем. Одного за одним, одного за другим. Одного за одним, одного за другим. Никого не щадит болезнь: сильных и слабых, молодых и пожилых, здоровых и не. И никто ей не указ. “Рак” – приговор. Смерть означающий однозначную. Смерть неотвратимую, неминуемую. Смерть пришла – и за тобой. Собираться пора. Ну, поехали, что ли?

24 июля 2007-го года  //  07:00 


33 | 42    *       О, ОЛЯ

Зато, я могу тебе приносить цветы, о, Оля, совсем тебе не мешающие, о, Оля, о, Оля. Зато, я, я, Артём Киракосов, зато, о, Оля, не видим, не видим стал тебе. Совсем, Оля, о. Вот, я такой, как хотела ты, о, Оля – никакой. Несу цветы слов тебе, о, Оля, беззвучно, Оля. Оля. Ты. Как ты и хотела всё, Оля. Без меня как бы и жизнь. Зато, я звоню тебе, Оля, не переставая как бы… Слов-восхищений не жалея как бы… Впервые это полуинтеллигентское  “как бы” по назначению употребив, как бы… люблю… И, оказывается, можно – и – так…
Цветы-слова ложатся легко и звучно, потому, что… ты не слышишь их, Оля; они не мешают тебе жить, или то, что этим называется, о, Оля. Оля. Вот и сказки конец. И это – какая-то другая вечность, другая вечность, другая вечность. Где слова – мои корабли… И я запускаю их плыть… плыть… нет, не к тебе… просто… другим… Тем, кто слышит… слышит… любит… любит… Из солидарности с любящими. Из солидарности с…
Солидарность – нет, не политическое слово, нет, Оля. Солидарность с любящими – это – человеческое… Солидарности протянутые руки – так жить. (!) Что бы там ни было. К – другим. К тем – кто, как и я поражён… К тем… Ведь не у всех есть эта краска слов… спасающая.
О, Оля, вот всё, чем поделиться хотелось утром этим.

24 июля 2007-го года  //  09:00 


34 | 42    *       МЕТРО

И я, знаешь, бегу, бегу, как мальчишка четырнадцатилетний: вниз, вверх по эскалаторам, по вагонам, прохожу насквозь станции: ищу… ищу… А, знаешь, это ведь единственное место, где могу теперь тебя встретить. Ты не виновата, что люблю. Я – сумасшедший и несчастный. Почему? – Без тебя. Бегу… Ты не поймёшь… Не мучайся даже… Как и все твои предшественницы думай: “идиот”… “пусть себе”… Не понимаешь. Боишься. Презираешь. Обходишь стороной. Я знаю: метро… это единственное… моё спасение… Лица… Лица… Твоё? Чужое? Я иду… иду… бегу… лечу… Что же мне – четырнадцать? А я ведь всё лечу, бегу, ищу. Мне – полвека (говорят, без пары лет?). Я – что же это со мной? – ищу, лечу, гляжу. Глаза ищущие, глаза любящие. Ты? Не ты? Ты? Не ты? Знаешь, если приглядеться, сколько лиц знакомых увидишь? Сколько улыбок встретишь… Ты – уплывающая комета… Сколько прошло? Тридцать? Двадцать? Десять? Я бегу, я лечу, я ищу тебя, тебя, моя… Мне уже  – полвека (говорят, без пары лет?). Знаешь, а я ведь бегу очень быстро. Пробегая за вагоном вагон твоего направления. Знаешь, я даже не знаю, где ты? Где? По-настоящему… Я видел всех в метро; все видели меня. Где ты? Где? Я ищу… бегу… лечу… Смешной художник. Чудной художник. Безумный художник. Бедный художник. Сумасшедший художник. Влюблённый художник. Я нашёл эту форму рисования: я – бегу… я – лечу… я – живу… тобой… тобой… тобой… Затерялся взгляд в годах этих, в словах этих, в лабиринтах этих. И – следующие – пятьдесят – я бежать буду… Я ищу тебя, я хочу тебя, я не могу без тебя. Эти фразы безумия раздавленного несу как флаг за собой, тащу на себе, над собой – эти полвека. Что будет? Я знаю: я ищу тебя, я хочу тебя, я не могу без тебя. Это безумие. И это – так. Так и есть. Так живёт художник. Так он ощущает себя. Не для кого-то, а для себя, для себя, понимаешь? Я – ищу… бегу… зову… я – бегущий… я – зовущий… я – ищущий… Я зовущий, ищущий, бегущий, любящий, рисующий… Весна! Весна! Весна! Что не прошла… Что не прошла… Что не прошла… Я бегу за тобой… вниз! вверх! по вагонам, через поезда, по платформам, через переходы. Я бегу к тебе: я не могу без тебя. Эта фраза из пошлой песни. Она моя. Я услышал её. Где-то и бегу… бегу… бегу… за тобой… за тобой… за тобой… Моя! Моя! Всё равно! Всё равно! – моя!! моя!! моя!! моя!! Любовь. Любовь.

 24 июля 2007-го года  //  09:00  – 21:00   


35 | 42    *       КЛЁШ

Ну вот, всё и вернулось. Я опять понимаю в женщинах (в их красоте), как и тридцать лет назад, когда мне было пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать. Всё вернулось “на круги своя”. И я узнаю тех девушек, которых любил. Широкие пояса, яркие пояса. Распущенные волосы на прямой пробор. Led Zeppelin и Deep Purple. “Мы победили. Ура”. (Боря, Гребенщиков, БГ, почти БОГ.) Опять слушают: Beatles и Rolling Stones. Песня Дилана “Like a Rolling Stones ” признана песней века. Королевой рока остаётся (нет не Мадонна, эта… /мат/) Джанис. Королевой фолка (нет, не Арефьева /упаси Боже!/) – Баэз. До сих пор поющая. Дилан даёт по два концерта в три дня. Маккартни пишет лучшие свои вещи (последний диск). Соединяются Саймон и Гарфункель, чтобы петь, как и в юности, для своих, для тех, кто ещё их любит и ждёт. Всё состоялось в жизни: мы победили, ура! Наши идеалы: make love – not war. Девушки… Я узнаю в них тех, кого любил и люблю до сих пор. И – клёш. Клёш. И – на бёдрах брюки. Правда, почему-то, это ушло из мужской моды. И Ян Гилан и Джимми Пейдж нынче, как образы, больше не встречаются. И мне жена запрещает покупать клёш; и я, почему-то, не могу… Это стало женским только… почему-то… Почему?-то… Мы победили, ура! И я узнаю тот тип красоты, который шёл со мной через все эти: диско… панк… рэп… регги…поп… Я вижу и понимаю… тот тип красоты: мой. Длинные распущенные волосы, клёш, широкие пояса яркие, нити, вплетённые в волосы, изрисованные джинсы, расписанные сумки, открытые бёдра… Мы победили. Ура. Мы жили не зря. Let It Be. Hey Jude. Yesterday. As Tears Go By. Angie. Век кончился. Это победа. Мир и любовь. Вот идеалы. Мир и любовь. Peace & Love. Мы победили: ура! Peace & Love. Наши дети учат Гребня, поют “Машину” (самую раннюю, исключительно), слушают Майка, Высоцкого, Окуджаву, Башлачёва, ДДТ. Peace & Love. Ну, что ещё? Значит, всё хорошо. Дочки моих друзей так соблазнительно похожи на мои юношеские идеалы. То же поют, говорят, хвалят, ругают, думают. Я понимаю их, они понимают меня. У меня нет ощущения ушедшей четверти века. У меня есть ощущение, что ГЛАВНОЕ мы успели передать, сказать им. И, даже, это КСП как-то держится. Читают и Селинджера, и Хемингуэя, и Элюара, и Такубоку, и Хайама, и Пришвина, и Розанова, и Фета, и Баратынского, и Джойса, и Моэма, и Короленко, и Гаршина, и Анненского, и Блока, и Платонова, и Набокова, и Уолта Уитмена… Легче жить как-то: когда вижу на футболках молодых лица Джона, Ринго, Джорджа, Пола. Читают Меня, Сурожского, Шмемана, Чистякого, Борисова. Девушки. Наверное, это главное. Девушки. Освещающие бытиё. Девушки, как свежий глоток. Девушки, как признание твоего права жить. Клод Моне – признан лучшем. Джексон Поллок – самым дорогим. Миро, Пикассо, Клее, Кандинский, Матисс – в любом книжном. Три месяца в Пушкинском – Модильяни. Мы победили. Победили не только мы. Но и… и это временно… временно… временно… Время вытрет их имена…    
Девушки, я узнаю их… я живу! Хочется жить! Хочется жить! Хочется жить!

24 июля 2007-го года  //  21:00  – 24:00   


36 | 42     *      ЖЕСТОКО, ДА (но, – била и ты, милая…).
 
Не спорю, то, что осталось в тебе – выжженное. Ты – полоса препятствий, что проходили многие, милая, но… но… била и ты, милая, милая. Ты не оставалась безответной, как, скажем, Лена или Оля: била и ты, милая. И эти морщины, что я заметил на твоём лице… да, била и ты. Ты не промахиваешься, дорогая. Ты всегда делаешь больно, больно, милая, дорогая. Ты же, – специалист, дорогая (не хочу называть твою профессию, но она о том, чтобы делать больно людям, простым, таким, как я, дорогая). Больно! Ты, даже не представляешь, как тебе это удаётся, дорогая, ох. Что я? Так и тащу след кровавый слов твоих по листве своей жизни. Я ведь художник. Умею только рисовать. Умею только петь и падать к ногам. К твоим. И к других ногам. Таких, как ты. Дорогая. И не умею ставить руки, когда вы закалываете насмерть. Насмерть. Своей красотой и необыкновенностью. Ты – если бы не была такой – какова бы цена была тебе. Если бы ты не убивала? какова бы была цена отваги? моей? Подставляться тебе – дело нешуточное: ты не щадишь, да, нет, ты не щадишь. Ведь ты – бьёшь, бьёшь, бьёшь, дорогая. Ты – с размаху кладёшь удары эти. Рассчитываешь? Нет? Я понял: просто, – били тебя. Какие-то ублюдки. Я понял. Я понял. Что это? Кто это? Да так, что оставил столько морщин на твоём профессиональном лице. Ты ведь PR менеджер/журналист/директор. Ты стираешь тех, кого тебе прикажут, ты хвалишь тех, кого говорят, ласкаешь тех, кто платит. Это проституция, дорогая. Хотя – законный брак – тоже. Каждый продаёт себя, как может. Это так. Пусть и в семью. Замужество: самая редкостная и продажная профессия. Жить в семье, научившись лгать всю жизнь? Это ли удел любящих, дорогая. Кто так тебя, хочется спросить? Не муж ли, дорогая. Так, не оставив ни одного нетронутого угла в душе. Уродина, он изуродовал тебя всю. Преуспевающий деятель интеллектуалшоу. Знаешь? Я, ведь хулиган? И бил, не спрашивая, кто передо мной. Так учил меня отец. Сначала бить, а потом спрашивать. Да, могу и я, дорогая… Только… Только… Только… колени склоняю… перед шрамами всеми твоей души. Перед всеми морщинами твоими, что получила ты годами этими. И, знай, дала бы ты мне хоть малейшую надежду, – терпел бы. Я терпел всё. Я не смог – только одного. Только одного: не быть с тобой. Била и ты. Били и тебя. Боже. Что это? Откуда? Что они делали с тобой, все те, кого ты любила? Все те, кто любили тебя? Что же мы делаем друг с другом – любовью своей? Только я и помню, какая была ты десять лет назад. Я остаюсь верен тем образам, что открыл в тебе. Остаюсь верен тебе, дорогая. Тебе, той, какую открыл тебя: солнечной, глубокой, открытой, синеокой, в золотистом платье – весна! весна! Я не знал (и не предполагал тогда), что лёгкое знакомство обернётся тяжёлыми ударами. Одно знаю: бить нельзя! бить нельзя! Я, кажется, дорогая, так ни разу и не сделал этого. Это привилегия женщин, дорогая. Я – склоняю колени… И понимаю: это были ублюдки, те, что превратили чистое пространство души в то, что я вижу перед собой. А, ты била… била… дорогая. Милая. Забудем. Будем жить, будто не было ничего, будто не было, будто не… Я научился терпеть и это: то, что тебя нет, то, что меня нет. Тебя нет у меня, меня нет у тебя, милая. Славный вышел бокс, милая, не правда ли, дорогая? Милая? Ты любишь Пейджа и Планта? А по раздельности? Они даже лучше. По раздельности. Как и те, сладкозвучные: Леннон *** Маккартни. Похожи и мы с тобой. Только не надо больше других, детка, я умоляю тебя: тебе не идёт это. Не подходит, дорогая.  За сим и кланяюсь, люблю! Если тебе это ещё интересно, дорогая, милая. Не хмурься. Так виднее морщины, что засадил в тебя этот недоносок, что называется до сих пор твоим мужем. Зачем человек пишет это всё? Он не проститутка, нет, дорогуша, он – дилетант: учит слова, их сочетания, знаки препинания, их сочетания. Для себя. Представь себе. Нет, он не PR, и не директор, и у него отсутствуют какие-либо другие критерии, кроме искренности. И, представь, – главная мотивация: искренность, самовыражение. Я так хочу. Я так вижу. Я плевал на всё, детка. И на то, что в вашей филфаковой (прилично ли, вчитайся?) тусовке такая ненависть к графоманам. Как и на то, что никто не откроет то, на что я кладу жизнь. Дорогая, энергия жизни много мощнее… Она заставляет касаться многого. Дорогая, не обижайся, я просто люблю тебя. Просто люблю. По-детски, по своему как-то унижаешь меня. Ничего. Я научился. Я научился жить – этими словами, свободы произносить которые, пока не в силах отобрать никто… никто… дорогая… Таких PRшефов я не знаю. Искусство – даёт нам право жить и дышать. Даже и в том унижении, куда загоняла нас ваша дружная семейка, оккупировавшая литературу и всё поперечно-склочное вокруг. Я умею защищаться, дорогая. И, тоже, умею бить, дорогая. Единственное, что защищает тебя, твой круг, твои бастионы, мужей твоих и любовников – твой образ, который берегу я в себе. Я знаю тебя – ты – чистая. Хорошая, нежная, славная, ранимая и золотая. Ты – весна! Ты – весна! А я… вынесу и без тебя… весь этот груз потерь своих… от тебя… без тебя… Вот рана, дорогая, что, если и лечится, то – сложнее… сложнее… много… много… Ты, дорогая, – чудо, без которого мне сложнее… сложнее… сложнее… много… много… много…

 25 июля 2007-го года  //  04:00  – 08:00   
          

37 | 42    *       КАК Я ЦЕЛУЮ ТЕБЯ, КАК МОЛИТВА, ЖЕНА?

Как я целую Тебя? Как молитва, правда? все касания мои… Они дают жизнь. Понимаешь? Ты… не можешь уже… Без этих касаний моих… Без этих слов молитвы. Без этих  в з д о х о в   рук. Руки. Вступают тогда, когда нет больше слов. Они продолжают те слова, что устали в… ещё не вырвавшись… Я – только эти касания Тебя. Я – только эти вздохи рук. Ты – икона моя, что пишу я, отдыха не зная. Словами изнывая от сладости этих лет, проведённых с тобой, жена. Жена. Такое слово святое. Самое. Как Бог. Нет, выше ещё. Глубже как-то, сокровеннее. Нет, это уже не я – это Ты. Ты – Бог. И – есть. Это молитва, живущая в моих руках, руках, Тебя ласкающих изо дня в день вот уже четверть века. Руки – сладкое самое орудие лепки. Я – знающий сладость формы. Я – понимающий радость создания. Я – поющий НОВОЕ. Я – раскрывающий неизведанное… Ты – молитва и холст мои. Если я и не смог ничего для Тебя все эти двадцать пять лет, то – руки мои – гладили Тебя непрестанно, непрестанно, непрестанно, не переставая, не… Мои руки могут больше, чем небо над нами. Я доверяю им больше, чем словам в себе, из себя. Ты?.. Больше, чем молитва… Ты, то, что осталось после меня. Ты – то, что сложил я жизнью своей этой любовью, что длилась двадцать пять лет, и начинается только для меня… Каждое утро – с этих рук молитвы… Больше, чем молитвы… Больше, чем жизнь… Больше, дольше… Чем все века эти – ушедшие… Руки, руки скульптора могут всё! Они словно вылепили СЧАСТЬЕ. Счастье – было быть рядом. Счастье – это то… , это где… , это там… , это что… , то, … То, что в руках. То, что под руками. Я не знаю лучше кистей, нежнее кистей, чем слова рук своих. Я не могу лучше. Я могу только молчать. Молчать. В этой молитве – я прожил день за днём, вымаливая Тебя у Господа! Вымаливая! И выплакивая. Только эти плачи рук и могли сказать, как я… как я… не живу без Тебя, жена моя. Ты чувствовала… Ты почувствовала… Лучшее! Лучшее! Что во мне есть! – это касания… эти касания… это касания…Это – высшее! высшее! высшее! во мне! И я не могу сказать лучше! глубже! искреннее! И я не могу быть другим. Я – как ПЕРВЫЙ, первобытный мастер, лепящий возлюбленную… Образ Твой прекраснее, чем в словах, – под руками… В руках! В руках моих! Я, если хочешь, продляю жизнь, выглаживаю дни и болезни, что несут боль и разочарование. Я – страж на границе Твоей, счастья Твоего, жена. Я – не лучший, нет, жена, прости, прости. Какой есть. Лучшее во мне – Ты, Ты; и – Господь Бог мой – Творец, о! Я люблю вас – бесконечно и глубоко. И Господь мой знает, как я за женщину любимую бился с Ним. И Он знает, что здесь нет компромиссов. Что, я бился с Ним всякий раз. За девчонок вступаясь любимых. Как, я не щадил Его; и, как, Он не щадил меня. Мы покрывали друг друга ударами. Все знают, кто знает меня: я ни разу не отступил. Он не раздавил. Оставляя – шаг, чтобы встать. И – вышибал всегда оружие. Оружие из рук. “Вставай!” “Вставай!” – говорил я себе всякий раз, погибая (почти) за длиннокудрое созданье, пленившее разум живописца. “Концерт окончен, возвращайся…” – слышал я Голос Победителя… Его. Я – поверженный и немощный, разбитый и разъятый – шёл… возвращался к себе в… к… в… к… в…
Молитвы рук – получались всегда, жена. Здесь не соврёшь. Женщину не обманешь. Эти молитвы она знает лучше, чем все слова, что ты учил наизусть для неё и для других. Молитва – это вымоленные её минуты счастья, минуты жизни, за которые она отдаёт тебе Себя, это – бессмертие – в твоих руках, в словах твоих рук. О. Знай. В словах твоих рук – бессмертие!.. бессмертие!.. В руках твоих Она – входит в славу. Теряет земное… Она – в руках твоих… Отдаётся  н е б е с н о м у… Ты – думал о себе… как? А, ведь, и в тебе есть… живёт… это небо. Бесконечное небо любви. Это бесконечное касание горизонта… И – уходящее за… Ты – был просто ПЕВЕЦ. Ты, как мог, как дано тебе было, – пел!.. пел!.. Ты – обыкновенный… художник! Ты, верящий в руки больше, чем в слова. Ты – был бесстрашен больше, чем в порыве слов. Ты – как мог, как дано тебе было – пел!.. пел!..
Ты вырвал жизнь! Из пасти несчастий и непогод! Артём. Ты был смел в главном: ты не боялся любить, ты не жалел себя, и не боялся боли, ты был честен в этом. Артём. Господь Любит таких. Он любит смелых и решительных. Ты не был безрассуден. Ты был осторожен. И – ты смог принести плод любви тем, кого любил и любишь всё сильнее на этой земле. И Господь Видит это, неужели ты не видишь это. И – ты успевал остановиться перед бездной, перед тем, где Его уже нет… нет… И Он оценил это – даровав тебе многочисленные твои дарования. И – среди них – это – главное, ты почувствовал его… Многим женщинам славу спев руками восхищений, руками, лепившими вечность из минут нынешнего. Эти имена вписаны в холсты, ставшие иконами. Женщины, ставшие любимыми. А, значит, узнавшие силу жизни вне умирания. Бессмертие! – это любовь! Ты дарил её! Ты дарил её! Ты был щедр! и БЫЛ не превзойдён! Ты был талантлив! Ты родил много холстов, много стихов. Но, главное, – это бессмертие касаний, что ты подарил женщинам. И первая – жена твоя. Жена моя. Первая. Как, Первенец из мёртвых – Христос. Так и Она…
Господи… как я целую Её, нежно, как молитва… Христу! Господи! Господи! Как я целую Её! Как я целую! Будто молитва! Христу самому… нежно…



// Будто Воскресения День Настаёт Господи // Господи //
// Будто Нет Больше Смерти Господи // Господи //
// Будто Молитвы Все Совершились Уже // Господи // Господи //
// И Любовь Верная Вечная Уже Вне Времён Всех Коснулась Нас // Господи // Господи //
// И Не Будет Больше Боли И Расставаний И Связь Любящих Всей Земли Восстановлена // Господи // Господи //
// Твоя Власть На Земле // Так Я Целую Её Нежно Нежно Господи //
// Так Я Целую Её // Тебя Будто Господи // Господи //
// Это Конец Это Начало // Это Свет // Я Искал Его // Я Нашёл Его // Господи // Господи // Господи // Свет // Свет // Из Души //
// Так Я Целую Её Нежно Как Молитва Господи // Господи // Жена Моя // Жена Моя //
// Так Я Целую Её Нежно Как Молитва Моя Господи // Господи //
// Господи // Господи // Я Молился Тебе // Я Целовал Её // Это Всё Что Я Умел В Этой Жизни // Всё Господи Прости // Я Пел Как Мог // Как Ты Даровал Мне Сам Господи Сам Господи //
// Господи //
// Господи //

         

26 июля 2007-го года  //  08:00  – 24:00

   
38 | 42    *       Я ТАКОЙ ЖЕ, ОЛЯ ВСЁ

Я такой же всё. Как и был. И, если ты (вдруг!) решишь, что я тебе (хоть в какой-то мере) приятен или необходим, прошу, – я буду рад исключительно видеть и слышать тебя, Оля. Оля. Я – всё так же… такой же. Я хочу тебя, по-прежнему, видеть и слышать. В жизни своей. И. Как бы там ни было, что бы там ни было, я люблю тебя, Оля, по-прежнему. Оля. По-прежнему. Сладостно веря в возможность саму носить это чувство в себе. Вызывая ненависть, ненависть и не что-то иное ещё к себе. Но, знаешь, если что-то… так – я – всё так же: хочу и буду… Некая наивность всегда была свойственна моей живописи. Меня называют примитивом. Это так. Я немного смешной. Наивный. И по изложению темы тоже. Я люблю тебя, знаешь: ничего не изменилось во мне. Со времён “Бонапарта”, так сказать. К чёрту иллюзии: я не могу без тебя. К чёрту литературу: лучшая литература – ты! Я не заблуждаюсь: в моей жизни нет тебя. Я не заблуждаюсь: мне плохо: мне не хватает тебя. Хватит врать! Если хоть какая-то возможность есть: я хочу быть, быть в твоей жизни, в любом качестве, в любом количестве. Какая разница кем я тебе, кто я тебе. Закрывай – не закрывай глаза: ты со мной; ты передо мной. Такой конец всего сборника: ты. Ты. Точка и. Что бы там ни было, как бы там ни было: я и лицо своё сохранять не хочу. Я люблю тебя, я не могу без тебя. Ни дышать, ни думать. О тебе всё. О тебе. О тебе всё во мне. И есть счёт этим годам? Благословляю все мгновения, что с тобой были. Все! Всё! Вот и итог: Ты. Такой конец. Простой и ясный. И без излишеств. Наркотик мой, зависимость. И я не могу без этого: тебя. К чёрту всё: ты! Одна песня внутри! Что хочешь думай: ублюдок! сумасшедший! недоразвитый! надоел! придурок! приставала! Что мог, я сделал для тебя, Оля: я исчез с пути твоего, Оля; я исчез, Оля. Не мешаю, теперь уже никому, Оля. Ты – старая песня поётся. “Примитив” – так назвал мою живопись мой приятель один. Я – наив. И в любви такой же. И с тобой тоже. Не повезло тоже. Чистый лист. То, что нужно художнику. Оля. Ты – просто то, что должно быть на нём, Оля, Оля. Изображение во всю страницу. К чёрту всё: дело идёт о сокровенном. Главное – почти детское. Главное – в нём человек и не признается. Главное в нём – то, что он – ребёнок почти – таит сокровенное в себе: поделиться с любимым. Главное он разделит с любимым. Отсюда эти позы девственные влюблённых. Отсюда этот примитив: все эти: “хочу! люблю! не могу! ты!” Настоящая любовь примитивна, Оля! Оля! Настоящие чувства нелепы! Нелепы, как звёзды и деревья. Допотопны, как камни и водопады. Ничего не меняется. В этом: (вечном! вечном! вечном! вечном!) хочу! не могу без! ты! одна во мне! болен! тобою! Ты думаешь, кто-то отличается здесь оригинальностью? Есть, ты думаешь, здесь оригиналы? Всё просто. Примитивно. И – наивным принадлежит настоящее. В моей наивности – честность. Искренность. Я люблю тебя. Не могу без тебя. Хочу быть с тобой. Здесь нет разницы: шофёр ты или художник: ты любишь, ты не можешь, ты хочешь. Это, как есть, это, как спать, это, как дышать. Это – проще ещё… Это – больше, чем воздух, чем слова при общении. Это – земля, по которой (может быть; может и не быть) ходишь ты, хожу и я. Это – общее, то, что, может быть, может и не быть у нас с тобою. Я – никто тебе. Я – ничто тебе. Оля. И – мне всё равно, поверь. Примитивизм мой строится на древности всех воздыханий о любви. Поверь, я много любил в своей жизни. Я знаю все изыски всех стилей. Прежде, чем открыть свой, я начитался вполне. Сполна вкусив эротику наслаждений. Примитив – это верное, надёжное, настоящее, поверь. Я люблю. Это не требует доказательств. Это не требует ничего. Это независимо и от меня самого. Это живёт и будет. Мой стиль? Его будут изучать, Оля, поверь. Ещё в школе. Я не наивен. Я знаю историю искусств. Я знаю, как растёт жизнь. Я знаю, что важно, теперь, а, что – нет. Знаю, что вера происходит от верности. Знаю, что нет ничего, что ценнее того примитива, что я описал. Знаю, что не ценить любовь – нельзя! Знаю! что не отвечать – бессовестно! Знаю: благодарность – это лучшее, что есть в природе! Знаю, что любовь – это бессмертие! Да. Любовь – лучшее, что можно встретить здесь. Знаю, ты, может быть, – обычная самая. Может быть, для кого-то, кто не видит тебя, Оля, Оля, Оля! Почувствовать особенность, увидеть, это и есть… Почувствовать человека это и есть… Это и есть дыхание это… весны этой! Что в душе каждого. Художник? Можно ли удивляться чему-либо? Во мне?.. В ком-либо ещё?..
Так что же? Ну так что же?
Оля…

27 июля 2007-го года  //  08:00  – 20:00


39 | 42     *      ЛЕЖИШЬ, КАК СЕЛЁДКА СЛОВНО В БОЧКЕ, ВЫСУШЕННАЯ, ВЫСОХ-ШАЯ, ЗАСУШЕННАЯ, НЕНУЖНАЯ, НЕСЪЕДОБНАЯ УЖЕ

Или помидор раздолбанный. Об стену. Кровь ниспадает со стен, как краска полуживая. Невысохший сок твоих эмоций. Ты? Объедки с чужих пиров. Ты? Рассказы, принесшие беду окружающим. Ты? Нужен кому-то? Кто-то спрашивал? О тебе? И это правда? Ты живой? Ты можешь что-то? Кому-то обещал? Да кто-то этот поверил? Такой? Не противно? Ты сам себя-то видел в зеркале?
Высохший кролик. На вертеле. Политый соусом. Просроченный в датах. За тот год, прошедший. Эх ты! Великолепие отвращения – к самому себе. К – лучшему, что в тебе есть. Эх ты! Изобретение недоразумения.
Приходят на ум всё фрукты смешные, потерявшие цвет, вид, вкус. Так это я. Так я о себе, нынешнем. Так вот оно какое – истощение. Из правил. Я иссохся к концу этого дня. Я высказался: проза, стихи, критика, эссе, мемуары, живопись, фотография, реставрация, педагогика, дизайн, организация, графика… Чепуха! В общем…   

27, 28 июля  2007-го года  //  23:00  – 24:00; 09:00 – 10:00 


40 | 42     *      НАПИСАТЬ В КОНЦЕ

Надо что-то решить, на что-то решиться. Всякое завершение – конец. Хоть и временный. Надо что-то говорить, в конце-то концов. Что-то важное, основное, главное. Оно осталось сказанным где-то между главами. Оно осталось позади где-то, выполненным уже. Главное – всё, что было. Главное: не вычеркнуло неглавное. Главное – мы все, мы все. Живые. И те, кто ушёл раньше. Все те, кто дороги. Всё то, что было. И то, чего не было. И те, кто были не близки. Тоже. И – я не могу очертить жизнь и не жизнь. Выделить что-то, кого-то. “Дивногорье” – такое название (отнюдь не географическое) я бы дал всему, что произошло со мной. Я – певец. И просто пел. Я просто шёл. Я просто видел. Я просто писал. Я любил. И я ненавидел. И я делал это искренне. Я сражался. Словом и делом. А что главное? Что остаётся?
И, всё-таки, – чистый лист…
                чистый лист…    

28 июля  2007-го года  //  10:00 – 11:00

 
41 | 42    *       КОНЕЦ

Мне скажут. «Что это?» – отвечу. «Ну и что: конец?» А, что мне? Я пел и шёл. И вот всё, пожалуй.
Мне назовут цифры и даты. А я отвечу: «Ну и что: я пел и шёл, пел и шёл, ну и что?» «Как так?» – возмутятся… «Вот так!.. Вот так!.. А мне … … (мат): я шёл и пел; я пел и шёл, пел и шёл, пел и… шёл… пел… пел… шёл… Мне по… … (мат)».
Мне скажут: “это конец”. «Это же – конец: покажи! наконец! кто ты? что ты?» «Да пошли вы!.. А пошли вы!» – отвечу… «Да, кто вы, собственно…» – будут ответ… «Мы, собственно… от Г.Б. (Господа Бога? – прим. авт.; или от БГ? – Борис Гребенщиков) «Да… пошли вы!!!» – я буду однозначен!!!
«Ты был плохим сыном, отцом, мужем, возлюбленным, внуком, любовником, братом, другом, партнёром, работником… – завопят чёрные ангелы. – Ты плохим художником, литератором, фотографом, реставратором, педагогом, организатором…» «Да», – соглашусь. И это будет правдой. «Только… Только… Только… Только… Как и автор любой, не отдам и строчки своей, и буквы своей, и штриха своего за всю литературу мира, за всю живопись мира, за все фотографии мира – а иначе, я не назывался бы художником, литератором, фотографом, реставратором. Авторство подразумевает подпись. Я – автор – мне … … (мат). Имею право… И обязан… даже…» – я суров. Я очень суров.
– А, что серьёзно? – спросила меня Завадская (доктор наук, искусствовед, культуролог, востоковед, профессор, педагог), – всё не серьёзно! – улыбнулась она, в надежде на то, что ответа нет, и сбросила пепел с сигареты в импровизированную пепельницу.
Я, со свойственной мне наглостью ответил: «ИСКУССТВО».
– О, да, – закатила глаза она, согласилась и улыбнулась.
 Отвечаю, со свойственной моему возрасту наглостью: «ИСКУССТВО». Отвечаю, со свойственной мне безаппеляционностью: «ИСКУССТВО». «ИСКУССТВО» – повторяю безаппеляционно. Искусство. Искусство. Искусство. Ты моё дыхание. Да: я пел никудышно. Да: я рисовал плохо. Да: я шёл вяло. Господь, Ты не сможешь отобрать то, что моё. Я шёл против Тебя сколько хватало сил. Я не готов к Суду. Тем более, к Страшному. Вот: “конец”… Придут и скажут… А, пошли вы!? А?! Да, пошли вы… Мне будет жаль: я не увижу струящийся СВЕТ. Я буду страдать: не смогу надавить краски… Нажать компьютера клавиш…  Разложить написанные холсты… чтобы заснуть в объятиях живописи, сделанной руками своими… И – прочитать изысканные вирши свои… Я не увижу и не обниму больше красавиц стана… И, что, – это удивительно, – то, что я люблю и ценю то, что люблю и ценю? Художник? Он – пьян!.. Да он пьян! Просто!.. Женщина? Та соблазнительница, что на его холстах? Да, это – она… Это за неё… О, да! О, … (мат? или? может быть?)
Ты не уступал никому. В этом суть. Ты не обязан никому. Господь Бог? Всё Его? В этом мире? и – в том… (?) Что ж: это ничего не меняет!! Ох!! АВТОР ОБЯЗАН ПИСАТЬ!!!! плох он или хорош. Вот и конец: я должен был – и шёл… как мог…
Вот и конец: нет не стыдно: дайте бумаги: я буду писать ещё. Дайте годы  – я нарисую другое. Я сделаю иначе. Жажда творить – основополагающая во мне. В – любом творце. Нечего прятаться: если ты пишешь – ты автор. Творец. Руки прочь! Пошли вон! Дорогу! Дорогу!! Дорогу!!! И – не каркать! Кто судьи? Кто читатели? Кто писатели? Кто Бог Здесь? – шаг вперёд!       
Со свойственной мне лёгкостью шагну: я пел и любил… я любил и пел…
Я шёл!! И мне не стыдно!! Пошли все!!
Я, как мог, слагал: песни… стихи… картины… как мог, так и пел, шёл, любил… Да! пошли все! И! <…> (О! Боже!) в том числе… В этом и суть! – а и нечего было и браться, если… не так ты… не такой ты… “Энергия заблуждения писать”. (Толстой? Лев Николаевич…)   

 
 29-ое июля  2007-го года  //  06:00 – 24:00
 30-ое июля  2007-го года  //  03:00 – 06:00


42 | 42     *      ТАТЬЯНА АЛЕКСАНДРОВНА

Сегодня похороны. А я уезжаю: Скандинавия. Вся: Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания. Но, хочется рассказать, сказать. Этот тип русской женщины, который, мне кажется, вытащил всю жизнь нашу послевоенную в стране.
Без деталей. Мы посмотрели все фотографии с Леной и Владимиром Александровичем (дочка и муж; “вдовец” – ?). Скромная – вот главная черта. Удивительно рациональная, построившая всю свою жизнь на семью. Сначала муж – Владимир Александрович, потом дети – Лена и Саша, потом внучки и внук – Катя, Маня, Коля. На хорошем счету – всю жизнь – работа. ИТР. Лет сорок на закрытом предприятии. Инженер, летом – дача, участок (“классика” – 6 соток). Государственное предприятие дало пятиэтажку – три комнаты (“блочный”). Первая модель ЖИГУЛЕЙ. Державшаяся до самых последних времён, лет тридцать – сорок, что ли. Это всё, что можно было иметь, чего можно было добиться. Образование детям. Всё трудно, особенно, заработки. До последнего – работала на предприятии. Вот это – склеивать и склевать. Склеивать и склеивать эту жизнь, которая всё расклеивается и расклеивается, расклеивается и расклеивается. И ум. Немногословие, но всё очень точно. Всё по местам. Все вещи, все праздники, все даты, все люди, все дела. Организация – главное в семье. Великое хозяйство, которое кто-то должен вести, пока кто-то другой, кто-то ещё будет говорить о политике, о искусстве, о высоком. Кто-то ещё… Кто-то другой… Не дай нам Бог умереть после хозяек. Как мигом расклеивается жизнь. Таким трудом склеиваемая ими десятилетиями… десятилетиями… десятилетиями…
Страна, спасённая такими Татьянами Александровнами. Жизнь, устроенная по-человечески. Питание, проживание, общение, здоровье… – да! всё! Семья… Наша устроенная жизнь, жизнь наших близких, друзей, родни, детей, внуков… внуков внуков…
К кому я теперь зайду на обед? В моём любимом Хотьково. Кто подумает, что до Москвы мне ещё ехать и ехать несколько часов по пробкам. Обед – это символ ЛЮБВИ. Вспомните старосветских помещиков Гоголя. Она о любви, о великой любви. Так почувствовал Анненский, Лев Анненский, литературный критик, и написавший чудесный очерк о этом. Я, как армянин, чувствую еду, что в ней! Какая любовь и какое единение! Трапеза, принятая из рук женщины, вырастившей и приготовившей всё это, и служащей тебе – как слуга и МАМА. Вот слово ключевое. Мы потеряли МАМУ. Маму большой семьи. Где не было деления на своих и чужих. И не клались своим – лучшие и жирнейшие куски за столом из передаваемого по кругу блюда. Ум, сдержанность, строительная смекалка и невыраженная любовь, которая воплотилась в…
<…> Да что там!
– Я спокоен за неё. Она хорошо поисповедалась и хорошо причастилась. У неё легко на душе. Спокойно. Она всё понимает. И не лечилась даже. Сама только. Народными… Она предстанет перед Ним спокойно. Я уверен в ней, я доволен, я спокоен… Всем бы так уходить! – мой друг, отец Виктор (Григоренко).
Рак. Сгорела в месяц. Без всяких обид на Господа. Без истерик и нервов. И не мучила никого: лежала только неделю. Предприятие и помогло: автобусы, скидки в кафе, люди… Так и должно было быть. Скромно и тихо и складно. По-нашенски. Бедная страна! Вырастут ли наши жёны такими? Которые вот-вот сами станут бабушками? Пункт остановки – Татьяна Александровна… Это очень надёжно, вкусно, сытно, человечески, родственно, скромно и разумно по-хозяйски.
Господи! Упокой её с миром! Господи! она служила нам и отдала все свои силы нам, нашим детям, нашим друзьям. Она не делила входящего на пороге дома своего – на своих и не своих, близких и не близких. Она была открыта нам всем, всем. И – сегодня – много людей будут плакать по ней: соседи, сослуживцы, друзья, знакомые, дальние, не дальние… И придут проститься.
А я уезжаю – Скандинавия…
Мы купили с Ленкой красивую рамку. Для самой красивой, единственной постановочной, фотографии Татьяны Александровны. Сепия. 13х18. Шикарная рамочка, современная: “made in China”. Глубокая, задумчивая, красивая, нежная…
Господи! Упокой душу её с миром, Господи!..
Господи!    

30-ое июля  2007-го года  // 10:00 – 13:00





58 Артём Киракосов

ПЯТЬДЕСЯТ СКЕТЧЕЙ БУДУЩЕГО ЮБИЛЕЯ

                                                               

1 // 50

**** Ветвь На Ветрах! ****


Как Та Ветвь На Всех Ветрах!
Хотелось Бы Жить!

Я лежал. Сражённый известием. Что всё провалилось. Мой план “жить”. Положив деньги в банк, я думал спокойно себе созерцать “красоту этой жизни”. Всё не так. Оборвалось. Всё не так. Как хотелось бы. Всем. И мне. Жизнь оказалась “сражением”. Как это ни банально. “Как закалялась сталь” – перечитать бы. Лежал. И почти не шевелился. За окном рвалась ветвь! Ветка – на ветру! Она теряла! Листья! Листву! То, что… Было!

Уходило лето. Прочь. Это были дни `рваного` и `дикого` ветра. Переходящего в ураган. Срывающего последнее. Что это было? Переход в знаки осени. Ветвь гнулась! Но – держалась. Дер…

Так должен жить человек – я подумал. Так! – будто ветвь – на рвущем всё ветру! Будто знаки осени – близкой! – одолевая! Будто – со смертью самой сражаясь. 

Что будет? Весна опять… Лето… Цветение!.. Май. Все ветра – грохнутся! О Земь. Мы – для того (и) пришли на эту землю – слепить всё оставшееся тут (разрозненное, увы, увядшее) СЧАСТЬЕ. Счастье…
 


**** Слушая песню `For You` с альбома `Rockin` All Over The World` (1977) группы ~ Status Quo ~
**** Ночь с 12-го на 13-ое декабря 2007-го года



2 // 50

****  “десятка”  ****


Ежедневно, идя на работу и с работы, я прохожу мимо таджички с детьми. Иногда она спит, прямо на снегу, забыв убрать руку протянутую (за милостыней). На снегу засыпают и дети её. Видны только глаза. Остальное, как и у всякой мусульманки, спрятано. Должно быть спрятано. Глаза красивые, молодые, гордые. Какими и должны быть – глаза мусульманки.

Я отличаю таджиков. Я проехал тысячи километров (и пролетел над) по этой стране. Таджики – мои братья. Я знаю их – хорошо. Я много работал с ними. Меня приглашали и оформлять их юбилейный год (когда-то, в советские времена) на тамошнем душанбинском «ВДНХ» (аналог нашему московскому). Я отличаю специально поставленных `детишек` («цыганят» – условно), выспрашивающих (а потом – бросающих нам вслед) – нашу мелочь («неденьги»! – по их), от изгнанных горем по-настоящему. Замерзая стоит в снегу – пиала, с чёрным чаем. Что такое чай – для Востока – я знаю: это почти, как обнажение… девушки… предложить тебе… (Себя!) (Не отказывайся. Никогда! Даже, если и не любишь – “зелёный”. Это – откровение – чай! Высшее! Пить вдвоём! – акт соития! Не… Ни…) Зелёного чая чайник – с кусковым сахаром… Беседа. На коврах! Почти лёжа! Почти сидя… Никогда не отказывайся…

Их убивают. Ногами – в тяжёлых “кованых” шнурованных ботинках, арматурой (и заточенной), ножами, металлическими цепями, стреляют, сжигают (облив бензином), вешают! – снимая всё это на видео (с удовольствием). И не только их. Попадаются и многие другие “народности” (представители). Но, я – о поэзии… Никто не отменял её! И – не отменит. И – я всегда буду любоваться этими глазами, что видны… Когда сестра моя – поднимет их, сестра моя!.. Таджичка… Киргизка… Еврейка… Белоруска… Осетинка… Арабка… Нигерийка… Вьетнамка… Украинка… Армянка… Американка… Грузинка… Эфиопка… Эстонка… Русская…

Слушая как-то нашу самую прогрессивную демократическую радиостанцию (как бы, из тех, что остались, – да, – что там могло..?), я ужаснулся дикости результатов телефонного голосования \ опроса (анонимного): «кто для вас `скинхеды` – герои России или преступники?» – 70%  ответили, что герои… «очищающие наши улицы от…»

Сестра! Брат! Какого бы цвета кожи ты ни был бы – изгнанный ``с берегов родных`` жестокостью (меж)усобиц, резнёй, голодом, преследованиями, пожарами, злыми языками (сплетнями), войной (гражданской или другой), насильем и дикостью всех мастей, решивший, решившая (справедливо, наверное), что бензин, ножи, арматура (и заточенная), виселицы, ботинки, пули нынешних скинхедов, фашистов менее страшны тебе, чем то, что произошло на твоей неизвестной нам и далёкой родине, – я с тобой! я такой же! как ты! – могу стать беженцем… таким же! гонимым, преследуемым, презираемым, мусором, травой `вчерашней`, что жгут за ненадобностью…

И ты вправе рассчитывать не только на мою «десятку», так бережно теребимую мною в кармане (для тебя), когда я, каждый день, иду с работы и на работу мимо тебя, дорогая, дорогой, – сестра!.. брат!..

По статистике – наши “бомжи”, бездомные, на 80% лишились своего жилья (в Москве и по стране) в результате обмана, махинаций, насилия. Взгляни: по помойкам, зимой – на тёплых трубах ночующие, в переходах под землёй, укрывшись картонными коробками, тряпками выброшенными, лежат они – люди с добрыми и интеллигентными глазами, люди, так и не сумевшие доказать (или не захотевшие) кому-то (в милиции, или – ещё), что они – люди! Были когда-то… Кем-то…

Я о поэзии, друг! подруга! Загляни в эти глаза! Заговори!.. И ты услышишь интеллигентную речь, умные взвешенные речи образованных людей, добрые благодарные понимающие улыбки – и искреннюю отзывчивость – на твою, пусть и небольшую, жертву, руку протянутую, бутерброд, сок, булочку, мелочь, – что бросают презрительно тебе вслед эти `дети` и `калеки` (работающие такими), – на твою «десятку», самую мелкую купюру нынешней России, которая ещё как-то принимается в оборот в ларьках, где сидят поудачливее несколько такие же, как и эти – бездомные – таджики, русские, грузины, украинцы, абхазы, осетины, арабы, да все! изгнанные! бежавшие!

Я не о том, а я о поэзии. Легко жертвовать, когда – много. Ещё легче – когда мелочи скопилось столько, что в доме от неё `воют` все домочадцы, отказавшиеся ей рассчитываться в московских магазинах и носить её в кошельках, карманах, сумках. «Десятки» ещё хоть как-то `в ходу`. И я по себе знаю – те пошлые и отвратительные мысли – которые рождает в сердце дьявол, теребящий во мне, самом, эту ходячую (пока ещё! временно, конечно: `статус` её рухнет непременно – она перестанет считаться ``деньгой`` вслед ``меди``: копейки, пятачку, десяти копейкам, пятидесяти, рублю, двум, пяти) «десятку».
      


**** Слушая песню `Too Close To The Ground` с альбома `Back To Back` (1983) группы ~ Status Quo ~
**** Ночь с 14-го на 15-ое декабря 2007-го года



3 // 50

**** Звезда Рождества! ****
      

Она уже сияет. Как две тысячи лет – назад – Звезда! Что Ярче! Других!
Вифлеем сплетается ``яслями`` – в сердце каждого. Приходит Христос… Как Младенец. Что будет с Ним?..  Это знают теперь ВСЕ. И Его Мать – Мать всех людей Земли, ``Заступница``, как называют Её в традиции. Таких глаз, грустных, нет, не грустных, печальных, нет ни у одной матери Мира. Это мы видим на всех Иконах Земли. Тех, что были написаны две тысячи лет назад. Тех, что были закончены и покрыты олифой ещё вчера – «к ПРАЗДНИКУ!» Это Праздник беззащитности. Это ПРАЗДНИК БЕЗДОМНОСТИ. В хлеву Рождается Спаситель Мира, бездомным Приходит в мир, бездомным Уходит…
Защищённый, лишь любовью нескольких, ничего не могущих в этой жизни в этом мире людей!.. Грудь Матери… Руки Отца… Тепло домашних животных… Это дома ПРАЗДНИК. Праздник Тишины. В молчании Приходит… В молчании Уходит…
Что можем мы?
Народ метёт ёлки, товары, продукты… Заказаны все места во всех приличных ресторанах (с приемлемыми ценами), парижский (знаменитый) МУЛЕН РУЖ ``скуплен «русскими» “к Рождеству”``…
По пятам Святого Семейства пойдут скоро злые ятаганы… Тысячи младенцев будут умерщвлены диким способом. Чему мы уже свидетели – на бесчисленных Картинах и Иконах, отображающих эти сюжеты. Смерть идёт по пятам… И Мать, только Родившая – уже – у Креста! Под Ним.
И всё же! – через всё! – через всё, что произойдёт, и должно произойти с Ним, через все наши дикости, варварства, жестокости – Христос Рождается, славите!..
И в Твоё сердце Приходит Христос – Спаситель! Мира! Славьте!
И двери Твоего дома – могут стать Пристанищем Ему.
Ищущему нас, нашего сердца, тепла наших домов, уюта и защиты наших стен, крыш, ласки и заботы наших рук, духа, – любви.
Каждый младенец – Христос.
Всякая мать – Мария.
От этого чувства не могу отделаться, встречая глаза рожениц молодых. Матерей, младенцев. И тех, кому лишь предстоит это. Глядя на всех матерей Земли с младенцами. Всякая мать – может повторить Участь Марии. А человек – пройти Дорогой Христа. Венец Которой всегда один – Голгофский…
И всё-таки…
Он Приходит.
Как и две тысячи лет назад.
Христос Рождается, славите!!!
Звезда Вифлеема! – Она взошла! Над Миром. То, что было, то, что будет – бессильно!
Смерть отступает…
И Свет во тьме Светит. И тьма не объяла Его.
Это Свет Рождества. Рождеством Начинается Спасение…
Воскресением Завершающееся…
Отвори двери Твои, отвори сердце Твоё: это Рождество! Бог Приходит в Мир.
Это Звезда!
Звезда Вифлеема: Свет Рождества!
    


**** Слушая песню `` Пoднявший Меч На Наш Союз`` Булата Шавловича Окуджавы в исполнении Джоан Баэз с альбома `Live In Europe` (1983) ~ на русском языке ~
**** Ночь с 23-го на 24-ое декабря 2007-го года



4 // 50

**** знаки любви ****


У нас есть традиция – с женой – махать друг другу с // из окна, когда мы провожаем друг друга. С работы // на работу. Иногда человек очень занят и не может подойти к окну – проводить – так кажется. И второй – идёт понуро, зная, что никто ему не машет вслед, не провожает любовно, любовью. Но, всё же, – оборачивается – так! на всякий случай! Раз.
И, как изменяется его походка, когда он – чувствуя взгляд – уверенней ступает по земле… Вслед ему – молитвы: взгляды, слова…
Должен же кто-то жить для кого-то? на Земле этой. Встречать. Провожать. На работу. С работы. В этом смысл. И любовь.
Которая в вовремя разогретом ужине, наивкуснейшем. Для чего существует сотовый телефон? Чтобы в те секунды, что Она скрылась за углом соседнего дома, спросить: «Как Ты Себя Чувствуешь, Любовь моя?»
И, когда ты уже подходишь к дому, по наитию поднимая глаза к окну, к окну твоей квартиры, увидеть Ищущие Глаза Любимой!.. Счастливые! Что Видят Любимого! – тебя, никчемного, загнанного, усталого, уродливого, пошлого, бездарного, но, всё ж, – любимого!
Иногда и соседи, передразнивая, иногда и домочадцы, передразнивая, – машут тебе, с тобой – из окон своих. – Господи, может ли на СВЕТЕ Белом Этом кто-либо пересмеять меня? Думаешь, меня что-либо смутит? смущает? – знал ли хоть кто-либо из этих начинающих юмористов, что вместо крови у меня – шуток смола! Я улыбаюсь – машу ещё сильнее!.. Лена!..
– А мусор я вынесу сам, отдай.
Она уступает. Не потому, что не может. А потому, что понимает, – это ЗНАК ЛЮБВИ. Любви, многообразно и многообразно `поданной` в нашей жизни. Любви, слова которой – ложатся в землю, стелющуюся под ноги Любимых!
Слава! Я пою СЛАВУ каждодневности! Мало – жить вдвоём эту жизнь! Господи! Сделай нас ОДНИМ: чтоб нам не разлучаться – ни мигом одним. Чтоб ВИДАТЬ & ДЕРЖАТЬ друг друга в объятьях ВЕЧНОСТИ этой и той.
– Ты подходишь? Кузя? Ты где? Я не вижу тебя, родненький…
А для чего ещё, я вас спрашиваю, существует ~сотовый~?
   


**** Слушая песню `` Simple Twistе Of Fаte`` Боба Дилана в исполнении Джоан Баэз с Её альбома `Diamonds & Rust` (1975)
**** Ночь с 24-го на 25-ое декабря 2007-го года



5 // 50

**** человек с холстом ****


Метро. “Час пик”. Сидит безучастно человек. С холстом. Рулонным. Узнаю, грунтованный. Грунт наш: желатин (3 слоя), водоэмульсионка (2 слоя). – Сам на таких пишу. Узнаю. И всё в этом человеке: художник: мятый вытянутый свитер, выкатанные, вываленные в чём-то вытарчивающиеся растянутые рукава, свитер, связанный любовницей, тоже бездомной – «~королевой~ мастерских!». Узнаю нечищеные годами ботинки – «художник»! – что возьмёшь? Вытертые мятые неглаженные никем никогда брюки. – Брюки? это… или нет? Борода? – не окладистая. Тоже вываленная как-то в… Холст высокий – в потолок поезда. Еле умещается. А взгляд!.. – Главное… такая потеха! Такое созерцание! Такое спокойствие! Такой пофигизм! Такая живопись! Если бы не Лена, Мама, Бабуля – то попеременно, то все вместе, то попарно делающие из меня «ЧЕЛОВЕКА», я бы тоже мало чем отличался от этого экспоната. Он так и сидел созерцательно и безмятежно, не шелохнувшись ни единым мускулом – лица заросшего рыжиной бородёнки. А шляпа?! – С надписью «Che Guevara»? Команданте «ЧЕ». А ведь меня тоже так называли… Говорили, такой же… Похож!
Это ехал мой портрет. Тот, кем я мог бы быть, если бы не Лена, ежедневно устраивающая мне «ОТК» «на выходе» из квартире. Ей хочется, чтобы мной восхищались. И восхищаются. Спрашивают, какой фирмы рубашка. Спрашивают про брюки, ремень, туфли, причёску, куртку, остальное. Говорят, что я выгляжу «очень хорошо». Это «ПОБЕДА»? Чего?
А я отвечу – как Высоцкий, Володя. «Все говорят: “Ну это же просто совсем другой человек”. А я тот же самый». Я чувствуя себя – человеком с холстом. Грунтованным эмульсионкой. Едущим безучастно в метро. И разглядывающим окружающих.
Кто я? Что?
Лишь рулон ткани, загрунтованный грубо. Лишь белый кусок льна – знак незарисованного ничем будущего. Что я представляю собой? – перспективу записи белого пространства маслом (краской), темперой, гуашью, акрилом, акварелью. Что я представляю собой – только возможность вот так вот ехать и смотреть на всех – безучастно. Как – со стороны. Без улыбок, эмоций. Я – лицо – без определённых занятий. Художник – тот, кто рисует. Едет вот так себе, а потом – рисует.
Человек с холстом. Это я.
Произошла ошибка какая-то. Это я – помятый, несытый, маломытый, нейтральный, с невозмутимым взглядом – еду в «час пик» с льна рулоном за… Этим человеком должен был быть я. Что-то произошло. Кого же сделали из меня – Лена, Лиля, Мака (Елена, Лилита, Макруи) – жена, мама, бабуля? «Доцент, заслуженный работник культуры, член союза художников». Какой (же) позор!
Человек с холстом – это я.
Это я – человек с холстом.



**** Слушая песню `` Sad Eyed Lady Of The Lowlаnds `` Боба Дилана в исполнении Джоан Баэз с Её альбома `The Joan Baez Lovesong Album` (1976)
**** Ночь с 25-го на 26-ое декабря 2007-го года



6 // 50

**** Король с Королевой || Joan Baez & Bob Dylan ****


Написано для Алёнки Лобановой
 

– У Дилана есть такая песня: «Я и Я» // «I and I».
– А… Дилан?.. Может быть, – Билан?..
– Что за страна такая? – вместо Боба Дилана – Дима Билан.
– Россия… Начало ХХI-го века.

                Из разговора               


Дилан и Баэз – их называют: **** «Король» **** «Королева» ****.
Музыки `фолк`.
Дилан и Баэз.
Король.
Королева.
Мои. Для меня. Они остаются такими. И для меня. И для миллионов других. В нашей стране о них или не знают совсем ничего или знают очень мало. Дилан и Баэз. Боб и Джоан. Они познакомились в юности. “Их `роман` хорошо задокументирован” – так пишут газеты, `специалисты`. Они не смогли пройти мимо – Друг Друга. Это – Король и Королева. Голоса и гитары, поэзии и протеста, страсти и лирики, простоты и мистики – `фолка`.
Джоан Баэз & Боб Дилан.
Прошли времена, когда что-то про кого-то оставалось не известным. Нажмёшь кнопочку – и выползает всё!  – Нажми – и узнаешь всё! – о Джоан и Бобе. (Интернет! – это нынче всё!  «Всемирная Паутина», куда попали мы все, каждый человек. И Джоан, и Боб тоже, конечно, давно, и в уже диких количествах там существуют.) Это люди всемирной известности, мировой славой. У нас в стране – не так. Много лет назад, во времена советские было не так. Песни Дилана пели многие: Майк Науменко («ЗООПАРК»), Боря Гребенщиков («Аквариум»), даже какие-то `советские` ансамбли (не помню точно название ансамбля, но помню точно – что: «На Крыльях Ветра» // «Blowin` In The Wind», песня исполняющаяся очень часто до сих пор множеством артистов с громадным удовольствием и вдохновением, перевернувшая мир, изменившая его, первая песня «протеста»).
Песни Дилана и Баэз – РЕВОЛЮЦИЯ!
В СССР поддерживали то, что в Америке называлось `фолк`, от которых позже произошли песни «протеста». Джоан издавали в СССР. У меня была большая пластинка Её, виниловая. Я ходил на открытые лекции по американской музыке, где мог слушать Поля Робсона, Джона Ли Хукера, Би Би Кинга, Мади Уотерса, Хоулина Вулфа, Вуди Гатри, Ледбелли, Одетту, Пита Сигера, Боба Дилана, Джоан Баэз, Фрэнка Синатру, Элвиса Пресли,  других. Были лекции и о многом другом. Слушал я и Битлз и о Битлз. Издавали и Дилана. У меня были его маленькие гибкие синие пластиночки-вставки к молодёжным журналам. Кажется, к «РОВЕСНИКУ», к «СМЕНЕ»; чего-то ещё?.. В своих интервью Дилан говорил о России, о Революции, о Её Искусстве, о Маяковском, Эйзенштейне. Боб приезжал в СССР. Поклониться могиле Толстого в `Ясной Поляне`. Джоан приезжала тоже. Должна была выступать в Ленинграде с другими `рок`звёздами. Концерт отменили, запретили. Боб вообще больше не появился в нашей стране. Насколько я знаю. Насколько я знаю, и не собирается. С тех, советских, пор. Да и приглашений нет.  Помнит ли их кто-то тут? А хочет ли видеть, слышать? Я зарегистрировался // был сто семьдесят пятым фанатом Дилана нашей страны в Интернете. Про фанов Джоан не говорится ничего. Может быть их и нету у нас  в стране вообще? Джоан пела и в защиту Натальи Горбаневской, правозащитницы, выступившей против ввода (наших) советских войск в Чехословакию в 1968-ом. Они – были `красные`, или `левые`, даже не знаю (похоже, никто не знает), как это правильно определять. Боб очень живо и всегда интересовался революцией, русской, социалистической, как СВОБОДОЙ. Похоже, иллюзий больше нет. Ни у кого. В современной России они также не нужны. Как и многое-многое другое, многие-многие другие. Это не ``поп``, не кассовое, не коммерческое, слушается не `~гладко~`. 
Боб переписывается с Бобом, нашим, Гребенщиковым. Это я знаю. Джоан поёт Окуджаву, на русском языке. В Америке `фолк` – это не то, что у нас – `народное`, массовое, безавторское, неизвестного происхождения. Такое `народное творчество` там: скорее `блюз`, тот, что пели работяги и ковбои. Зачастую не всегда оставлявшие свои подписи под творениями. Когда `фолк` соединился с тем творчеством, что рождали молодые авторы: Дилан, Баэз, Боб Сигер, Ричард и Мими Форинья, Донован, другие участники сходок в Ньюпорте – родилась песня «протеста».   
Мечтаю сделать ``Tribute`` («Посвящение») им, Джоан и Бобу. Обоим – вместе, и отдельно – каждому. Такой жанр очень популярен в мире. Но, не у нас. А потом и всем другим американцам, так сильно `задевшим` меня: Рою Орбисону, Джону Леннону, Тому Петти, Полу Саймону и Арту Гарфанкелу, Джанис Джоплин, Джимми Хендриксу, Питу и Бобу Сигерам, Вилли Нельсону, Вуди Гатри, Неилу Янгу, Лу Риду, Роджеру МакГуину, Джонни Кэшу, Крисси Хайн, другим прекрасным авторам и исполнителям.
Наверное, на бёдрах у меня должны (были?) висеть «кольты» – лучшие револьверы мира. Подо мной должен (был?) быть быстрый конь (а не скрипучие итальяно-советские «Жигули» или даже ещё *кто-то кое-кто* из `подороже`). Открывая ногой двери `салуна` и пролагая себе дорогу к барной стойке беспрерывной пальбой от бёдер (без прицела) с двух рук по недругам дожёвывающим неразжёванное, я выпивал бы (свой) джин (с тоником или без – всё рано!) и с улыбкой, равной солнцу, ехал бы к другим, заждавшимся меня (и моих пуль, стрел, копий, томагавков и ножей) негодяям. С гвардией конечно. В которой были бы апачи, ирокезы, делавары, дакоты, семинолы, прочие армяне ирландского происхождения. Почему я родился здесь? В Москве? И хожу на работу (со всеми вместе, ковыляя по метрополитену имени Ленина), как идиот. Почти ежедневно. И не висят «кольты» у меня – на бёдрах – лучшие револьверы мира – по каждой штанине в коже натуральной бизоньей? А не в прериях я, вольный! – в коридорах душных подземки нашей глупой действительности? (А они бы мне и здесь пригодились, револьверы, когда я вхожу в кабинеты, к начальству, к кому-нибудь эдакому, а то и просто, “на дорогах”, – что говорится – при переходе на другую сторону по законной «зебре».)
Джоан и Боб. Я поклонник их любви. Их взаимной связи. Которая течёт через жизнь. Как Пение… Как Голоса… Оба поют, выступают. Их любовь вылилась в стихи, в фото, в песни, в альбомы, в фильмы, в интервью, в книги, во многое... Встретившись ещё в юности, которая была замешана для них на любви к «ВУДИ», Вуди Гатри, основателю и родоначальнику стиля `фолк`, они пронесли эту любовь по жизни, через годы – и непростые, очень! – через десятилетия. Я люблю всё, что связано с ними, с их творчеством.
– Джоан Баэз. Она – великая, – сказал Боб, представляя Джоан в их совместном чудесном концерте «Тяжёлый Дождь» // «Hard Rain» – позже, в 76-ом – и приглашая // выводя её на сцену. Он не шутил. Я это видел по его лицу (на `видео`). 
Когда они поют в один микрофон – почти целуя друг друга, касаясь губами – что-то понимаешь… Эта жизнь, которая, всё равно, не делится порознь надвое. Врозь по // на разные половинки. А петь?.. Это – жизнь. Как и жизнь: время, современниками которого мы и они стали. Эти два человека испробовали всё, все стили. Боб родил ``рок``. Так говорят. Хендрикс протянул электропровода гитар на многие тысячи километров (я слышал, что где-то на 16) – и открыл современное электрическое звучание этого главного инструмента ``рока``. Боб соединил слова протеста (серьёзные темы и авторскую ритмику, стихосложение) со звуком электрики. Вывел на фолксцену шумный электрический ансамбль. За что подвергся остракизму среди ``фолкеров``. Его травили в фолковских газетах, освистали в Ньюпорте, назвав “предателем”. Но он не расстался с электрогитарой. И с шумными многозвучными коллективами – ансамблями.
Он свободен. Ото всего, что не задевает его душу, его сердце, его ум.
И – до сих пор – так.
– Играйте громче, … вашу мать, – выпалил он музыкантом своей группы, обернувшись, в ответ на выкрик из зала: «Иуда» – перед исполнением легендарной «Like a Rolling Stone», песни, признанной «Песней Века», по прошествии всего ХХ-го столетия. Встречался с Beatles и Rolling Stones во время своего знаменитого, изменившего, как писала пресса, навсегда лицо музыки, всемирного турне 1966-го – 1967-го. В Англии тогда пели банально про любовь. Хотя, тоже – гениально, трогательно, проникновенно. Это был «бит». Но, – от этого сплава родился // произошёл ``рок``. Позже Deep Purple заиграли эти песни Beatles ``тяжело``. Родился ``hard ``.
Песня Джоан об их любви – ставшая гимном этих отношений – «Diamonds & Rust» («Алмазы и Ржавчина»)  – поётся, воплощаясь всё новыми и новыми клипами, версиями. – Любовь, Союз, Творчество. Я люблю их. Их внешность, фотографии, записи, видео, интервью, в кино. Я поклонник их Вечности на Земле. Они – моя Королева и мой Король. Люблю, особенно, когда они вместе. Это бывает и сейчас. И люблю долгожительство! Вот такое, совместное, творческое, протянувшееся на десятилетия. «Алмазы и Ржавчина». Ржавчина не `берёт` Алмазы. Таков вердикт – смысл. Названия. И песни. Любовь – бессмертна. Это бессмертие. Уже на Земле. При жизни живущих её. Жизни Вечной при Жизни Земной. Смотрю все новые клипы с этой песней. В них – Джоан и Боб – их история, история их песен, их творческого пути, их жизни, их отношений, их любви.
Я нашёл себя. Я нашёл их. Своих Короля и Королеву. Ржавчина не берёт Алмазы. Вот так. Дай, Господи, долгих лет – живущим долго.
Божественная улыбка Баэз.
Божественная улыбка Дилана.
Самое эротическое для меня? Среди всего, что я видел – на Земле? – за долгую свою жизнь? – Как Джон (Леннон) целует Йоко (Оно)! На берегу океана. И как смывает волна имена влюблённых, любящих, любовников, мужа и жены. Единомышленников. Накатившая…
Или в парке они, туманным утром…
И он целует её.
И она целует его.
Не оставляя нетронутым никакой участок возлюбленного тела.
Из их видео…
И домашнего…
Зря они ``написали`` это – в душе своей.
И в видеоклипе. Зря. Выстрелы были. И пули вошли в тело; не миновало это. Стороной не прошло горе. Беда. Трагедия. То, что тоже меняет мир. Нет, и это – существует.
Горе.
Смерть.
Одиночество.
Взгляните в глаза Йоко!
Что ж.
Любовь. Жизнь. Творчество.
И расставание… Смерть… Одиночество… Конец… Земному… Всему…
Пусть никогда не касается нас смерть.
Уже отсидел бесконечные годы своего наказания убийца Джона. И – не выходит из тюрьмы из страха. Да и писем протеста много: такие должны быть отделены от остальных – людей. Удалены навсегда. Срок таких не кончается… И не должен кончаться – никогда! И в – вечности!..
Я нашёл тех, кого люблю. В жизни.
Я слушаю, почти всегда, одну и ту же музыку.
Это американцы…
(Они похожи на нас – великие и свободные – тоже, несмотря ни на что. Дети больших и мощных, могучих, могущественных, богатых стран // государств, населённых десятками миллионов, многочисленными всякими разными народами и народностями – мы: ~``американцы``~ и ~``русские``~. Великие! – несмотря ни на что.)
Я слушаю Джоан.
Я слушаю Боба.
Я слушаю Баэз.
Я слушаю Дилана.
Песни! –
Те же! –
Смотрю в одни и те же глаза, бесконечно голубые и бесконечно глубокие. Своей Жены – Лены. Два Неба Жизни моих на земле! И слушаю «Diamonds & Rust» («Алмазы и Ржавчина»). И думаю: “Любовь не возьмёт ржавчина! Нет! Не быть этому! Нет, не быть”.
Звучат электрогитары… Их голоса… 
!!!!
Пусть долго, очень долго живут: мой Король, моя Королева – Дилан! Баэз!
Я люблю долгожительство! Я – кавказский человек. Я люблю, когда человек побеждает в себе многое, люблю, когда он не прячется, люблю, когда он говорит открыто. Когда схватывается с стихиями. Люблю смелых, героев, бесстрашных. Именно так определяю бесстрашие – перед человеческой массовой тупостью, грязью, помрачением, озверелостью – через открытые социальные проявления – !!!!ТВОРЧЕСТВО!!!! Может быть, я тоже храню в себе зёрна протеста? Эти двое, Дилан и Баэз – сделали мою жизнь иной. Ещё звучат их гитары. Звучат горячо. И голоса. Голоса протеста и любви. Выходят их книги. Книги о них. Нигде в мире не нужно уточнять и рассказывать, кто это – Дилан и Баэз. И, что они сделали для века и человечества – в прошедшем. И, что делают сейчас.
Это мои – **** Король **** Королева ****.
Дилан и Баэз.
С Новым Годом!
Дорогие!
Долгих лет жизни! Многих Плодов Её! Ещё! Когда года – точат уже не молодое тело – страсти не становится меньше. И любви. И хочется говорить всё яснее, прозрачнее, ярче. Не потому ли, концертов всё больше? Всё напряжённее их график, ритм. Вечно меняясь, эти двое олицетворяют собою саму музыку, поэзию, любовь, само понятие МУЗЫКИ, ПОЭЗИИ, ТВОРЧЕСТВА. И ЛЮБВИ! На фоне полного неприличия происходящего на Земле они ведут себя изысканно, честно, смело, активно, благородно, человечно. «Быть Человеком» – тот урок, что завещал им их учитель, основатель стиля `фолк`, Вуди Гатри, и, который они усвоили похоже отлично, твёрдо, теперь слушаем мы. Оставаться человеком – вот урок, вот итог. Болеть за всё, что горько и тяжело. И не мириться с этой бесконечной пропастью насилия и лжи. Это и есть `фолк` – народное. И ставить под этим свою авторскую подпись. Быть не ``безымянным``, но автором – это тоже урок. Тот, что мы слышали у Галича, Окуджавы, Высоцкого, Башлачёва, Гребенщикова, Шевчука, Цоя.
Годы бессмысленны, если они не ведут к вершине: человеческой и творческой. Годы бессмысленны, если ты вянешь в них. Годы не бессмысленны, если ты становишься мудрее, красивее, талантливее, глубже, разностороннее, шире, добрее. Жизнь бесцельна на Земле, если не улучшается. Жить ни к чему, если ты думаешь, что изменить нельзя ничего. “Я простой парень, который взял в руки гитару и стал петь под неё”, – говорит о себе Пол, Пол Макартни. Отчасти, при всём его таланте, это и так. Это простые ребята. Они взяли в руки гитары и пошли менять мир. Им казалось, что это возможно. Они пели. И мир изменился. Они останавливали войны. Они боролись – против насилия. И в своей стране и в других. Они взяли на себя ответственность за мир во всём мире. Как наша коммунистическая партия когда-то писала в своих бумагах и документов. Голод, междоусобные войны, военная агрессия, геноцид, преследования по любым каким-либо признакам вызывало протест. И песни. Их. И остальное: дружба, семья, творчество, родина, любовь – вот их темы. Разве можно спокойно слушать, как Пол пел свои тихие акустические посвящения дорогим ушедшим своим друзьям – Джону и Джорджу, своей любимой жене, другу, помощнику, сподвижнику, возлюбленной Линде?
Они уходят. Поют, но уходят. Собираясь по всем важным, ``ключевым`` темам мира. Поют. И мир меняется вместе с аккордами их гитар, их голосами. Дают большие сборные (“соборные”) концерты – посвящения. Как когда-то Джордж открыл эту традицию в 71-ом – Концертом в помощь умирающих от голода в Бангладеш. Потом `провожали` Джона… Потом – и самого Джорджа… Роя Орбисона… Многих, многих ещё… Неизменно участвуют и великие – друзья – Эрик Клэптон, Марк Кнопфлер. Идеалы остаются прежними – это поколение – «ДЕТИ ЦВЕТОВ» // «ЛЮБОВЬ, А НЕ ВОЙНА!» //  «ЦВЕТЫ – В ЖЕРНОВА ПУШЕК». Трудно представить, что было бы с миром, если бы не было их песен, их страстности, их сердечности, ранимости болью других, болезнями  всего человечества, если бы не было их самих. Да, по-прежнему огонь по // на Земле жжёт, уничтожая. И вместо войны Вьетнама – Ирак. Да, и многое, многое, многое к ужасу! – другое… испепеляющее и само наше существование на земле. Да и – может быть – ещё хуже, страшнее стало – и жить на Земле, и умирать…
И они, по-прежнему, поют…
А я люблю их. И их любят миллионы таких, как я. А, может быть, не миллионы – больше гораздо? – людей.
«Быть человеком».             
   


**** Слушая песню ``Diamonds & Rust`` Джоан Баэз с Её одноимённого альбома  (1975)
**** Ночи с 28-го декабря  по 3-ое января 2007 – 2008-го годов



7 // 50

**** бой ****


Всякий Мужчина – Воин

Острие Меча Моего – Впереди Меня Летящее –
Ищет Крови Врага
Сердца Его

Нет Не Кисти –
Алчут Руки Мои –
Горла Врага Моего

Нет Не Холста Чистого –
Щита Его
Врага Моего – Разбить ! В Осколки !

Всякая Война – Грязь ! –
Это Усвоил Я
С Пелёнок Ещё

Пришла Война Другая
Если Ты Мужчина
А Всякий Мужчина Воин

 « ДАТЬ ЖИТЬ / ЖИЗНЬ – ` ВСЕМ ** ПРОЕКТАМ ** ЖИЗНИ ТВОЕЙ ` »

Враги ? – Те Это Кто Жмут Руки Тебе Вручают Медали Навешивают Ордена Похвалы Рассыпая Улыбаются В Лицо В Глаза
А Стоит Тебе Чуть Отвлечься – Сбрасывают В Пропасть – # лёгким движением #

Те Кто Затаптывает Насмерть – Отодвигая Чуть
Вычёркивают Из Списков Живущих
Как # конкурентов #

Зачем Мужчине Нужна / Дана Голова ?
Выиграть Все Войны На Свете ! –
Дать Жизнь Всему На Земле
Зачем Родился Он

Идите , Я Выпускаю Вас Как Змей Среди Волков –
Сказал Нам Спаситель

Те Кто Жмут Тебе Руки Те Кто Кричит Тебе « УРА ! »
Вонзают Тебе Ножи
В Тело
Зубы
И Вырывая Кусок
Изо Рта Твоего
Птенцов Твоих
Жгут Селения Твои
Дом За Домом
Очаг За Очагом
Разоряя
В Рабство Обращая
Близких Твоих
Жену Детей

Старая Песня :
« война ! война “ за кусок”  ` хлеба ` / тепла »
Конкуренция

И Я Научился
И Этому Искусству
Добычи
Еды И « злата »
Обходить И На Прямых И В Поворотах
Своих Недругов

Чтобы Не Применять Никогда То
Что Усвоил
Чему Научила Меня Боль И
Осмотрительность

Всякая Война ! – Боль ! – Грязь ! –
Даже Самая Справедливая / Благородная !
– Грязь Боль Страдание
– Ничего Боле

За Тобой – Люди
И Это Другие Войны
Социальные
Не Проиграть Ничего Из Того Что Дано Тебе Господом Богом Самим

Те Вырывающие Кусок Изо Рта Детей Твоих –
Должны Остаться Ни с Чем –
Для Того У Тебя Есть Голова

И Этому Искусству Ты Научить Должен Ещё Детей
Своих
– Обходить ! Эту  # челядь # и # шваль #
На Поворотах Жизни ! –
И – На Прямых ! О ! –
Ты Должен !
Вот !
Научить Их
Защищаться
Чувствовать Опасность
Вести Войска Свои Туда Где Будет Их Ждать Победа – Не Позор – Нет !

Научить Защищать Себя !
Ценности Свои !
Семьи ! Свои !
Близких !
ЦЕНЫ ! – увы !! – НАУКА ИЗ НАУК
На Все Времена –

Все Войны На СВЕТЕ – несправедливые
И Вот Ты Начинаешь – ДРУГУЮ !
– ВОЙНУ ПРОТИВ ВОЙНЫ !!!!
!!!! МИР !!!! – То Что Ты Должен Научиться Строить / Добывать

Мир – Оказался Скопищем Интриганов
А Жизнь – Уличным Сношением / Дракой В Подворотне

Нет Не Стать Таким Как Они / Как Все
Ты Пришёл Предложить ~ ~ ~ ~ другое

Мир
Который Ещё Ты Должен Добыть
Научиться Защищать

Ты Ещё Должен Это Всё Защитить
Чтобы Оно Могло Взрасти
Твои Дети
Окрепнуть
Вступить В Жизнь
И Не Жить
По Законам Подонков
Как Живут Все
Тут

Мои Кисти – Нет Не Холста Ищут – врага ! горла !
Ты Не Можешь Оступиться / Ошибиться – Те Кто Рядом
Ждут – Забросать Тебя Грязью / Землёй –
Могилу Свежую
Те Кто Рядом
« коллеги » « друзья » « близкие »

Нет Не Кисти – горла ! горла врага !
Ищешь ! Ты !
– добрый * талантливый * живой*   
 


**** Слушая песню `` Oh my Lord `` Ника Кейва с альбома `No More Shall We Part` (2001) – в Честь! Алисы! Вин!
**** Ночи с 3-го по 13 января 2008-го года



8 // 50

**** Мои Дети ****


Когда готовишь работы к показу, вправляя их в паспарту, в рамы – прощаешься, будто с людьми, с детьми. Я – настоящий художник – вечно влюблённый в себя, в то, что делаю, в детей своих, в работы: в живопись, в графику, в фото.

Как всякий родитель – оплакиваю их, зная, что жизнь картин – трудна! Нелегка. Что будет с вами, мои холсты? листы?

Жизнь картин – дольше, дольше намного, чем наша – человеческая. Сколько боли, страха, непонимания, травм предстоит на пути… пути в лечебницу, к реставратору. Чтобы жить и жить, жить и жить ещё! ещё и ещё! После выздоровления, рождения своего – второго… третьего…   

В чьих руках – заботливых? неряшливых? разборчивых? равнодушных? трепетных? посредственных? – будет течь ваша жизнь? окажетесь? Из поколение в поколение переходя… Каких событий – Истории Великой, истории частной – вы станете свидетели?

Как всякий родитель – я люблю вас! Бережно прощаюсь: упаковываю перед отправкой. И вы – прощаетесь со мной. Мои работы – вы храните тепло и горечь сердца. Рук мастерство, дыхания подъёмы и сбои.

Вот: всё готово! Последние звонки! Машина! Развеска! Новая экспозиция – выставка открывается!.. Люди! их взгляды, эмоции… Их боль и радость… И это – уже принадлежит ИМ, тем, кто смотрит, видит, чувствует.

Не многие из работ возвращаются. И это – к лучшему. Это – счастье. Значит – устроилась их жизнь! Как родитель – знаю – уходят – ЛУЧШИЕ!! Остаются сложные… К тебе возвращаются – сложные, проблемные. Как дети. С тобой остаются – `сложные`,`проблемные`. А мы молимся о всех. Я уже знаю, те, кто придут на мою выставку, – отыщут себе работы по душе, по вкусу. И – нельзя отказать… Встреча состоялась.

Последний взгляд. Счастливо!



**** Слушая песню `` Into My Arms `` Ника Кейва & || & «The Bad Seeds» с альбома `The Boatman`s Call` (1997) – в Честь! Алисы! Вин!
**** Ночь с 13-го по 14 января 2008-го года



9 // 50

**** с благоговением стою ****


С замиранием сердца – встаю иногда! – прямо посреди движения!!!!

Мимо меня несутся люди, машины, поезда, самолёты…

Слушаю.

Эту музыку.

Они не замечают меня. Обходят. Объезжают. Стою. Облетают.

Несутся… Не замечая… Мимо…

С благоговением!!!! в глазах!

Чудо – жизнь.

Выражение глаз – их не видит никто – никто не видит: я облако.

Провожаю И Встречаю Всех Кого Вижу В Такие Мгновения

Как БОГ

СВЫСОКА как бы.

Благословляя всё, что вижу, всё, всех, кого касается знание зрения и сердца.

Жизнь – чудо.

Благоговением улыбки встречая и провожая!



**** Слушая песню `` As I Sat Sadly By Her Side `` Ника Кейва с альбома `No More Shall We Part` (2001) – в Честь! Алисы! Вин!
**** Ночь с 13-го по 14 января 2008-го года



10 // 50

**** чёрная  дорога ****


Люблю дорогу. Я – путник. В этой жизни – путник. Жизнь – дорога, путь – старая аллегория жизни. Старая алхимия.

Я вышел из пункта «А» – в пункт «В». И не пришёл ещё… Не дошёл.

Ночная дорога. Кто не гнал по ней…

По странному звонку срываюсь… Уходят в темноту любимые кварталы старого города, спальных районов, новостроек. Я был везде, жил везде. Хорошо знаю дома, кварталы, районы, город. Исполнял тысячи разных поручений, просьб: «Кому нужен художник? Так пусть лучше съездит за… передаст на… Встретит… Всё равно же сидит – вдохновения ждёт, не рисует. А когда оно придёт, его вдохновение? Порожний простаивает. И на работу не ходит. Так пусть уж, пока ждёт-то… Да какая у него работа-то? Да где она у него, работа-то его? Где он, этот мечтатель? В окно глядит опять. Там что, снег? – Так пусть и едет. А людям завтра на работу. Не такую, как у него, – настоящую (на)  (работу). А ему – хочешь пошёл, хочешь нет. Неча!.. Пусть едет! Съездит! – не умрёт. Приедет – и нарисует. Вот и вдохновение придёт (за одно) – проветрится за одно (и). Откуда ему взяться-то, вдохновению: сидит дома. Надо ж (и) выходить иногда, хоть за хлебом. Да где он, этот  художник от слова “….”?..»

Всё, что я делал, было не правильно. Было не правильным. Было не моим. Все `пункты`, где я бывал, были не мои – чужие. Все слова и дела – дурацкими. Я думал, что помогал людям. А на самом деле просто боялся быть «не нужным никому» – трус, обыкновенный. Обыкновенный трус. «НУЖНИК», – так я себя называю. Трус. Обыкновенный. Боялся отказать. Трус. Настоящий. Трус. Боялся. Так и не сказал «нет» за жизнь!..

– Всё равно ведь поедешь, лучше сразу согласись, – говорит мне Жена.
– Нет, в этот раз – не могу точно, не могу, совсем не могу! точно! – откажусь, – отвечаю.
– Как миленький поедешь. Я тебя знаю, Кузя, Кузя мой.
– А вот и узнаешь.
– Господи! Да почему опять ты? Что, больше нету никого посвободнее? Согласись. Я знаю: когда надо ехать-то? Куда хоть? Знаю, выучила тебя уж… Да ты им что, грузчик что ли? Нашли!.. Тоже мне.
– Нету больше никого… Я только. Могу. Больше никто. К кому ему ещё обратиться? Я только! Это друг! Надо! Это и есть – цена дружбы: кого-то встретить, что-то передать, разгрузить, погрузить, помочь… А, через что её проявлять? Дружбу-то…
– Кто звонил-то?
– Да…

Час проходит. Час приходит. Звоню, и выезжаю!

Да что моё? Моим-то было в этой жизни?

Вот этот отрезок пути.

Когда я смотрел в окно.

И падал чёрный снег.

Всё было дурацкое и всё было не моим… 



**** Слушая Варвару Панину и Лялю Чёрную, хор ресторана «Стрельна» начала ХХ-го века, других цыган…
**** Ночи с 14-го по 19 января 2008-го года



11 // 50

**** Одинокие Сердца ****


Когда Ты переполнен Радостью. Когда Тебя захватывает чувство неодиночества, чувство разделённости этой Радости с Миром. Когда Ты не можешь дышать от сладости того, что происходит с Тобою, вокруг. Когда Тебе кажется, что Мир у ног Твоих. Когда Тебе кажется, что Ты – любим и любишь, что пылаешь от… И Мир пылает Тебе в ответ…

Вспомни… Нет, не о тех, кто под забором, голоден, нищ, наг, но не одинок так, нет, как могло бы показаться Тебе, окружающим. Нет: вспомни “сухость” тех нескольких разговоров тех, кому не дано это было… Испытать и испытывать то, что – Ты.

Радость – разделённая, да! – это лишь Радость! Радость – это религия. Радость – это Источник. Радость – это Дух. Это – Свобода. Это – воля жить! Радость – это Бог! Радость – двигатель наших сердец.

Когда Ты будешь страдать от того, что Радость не даёт Тебе покоя, превращая жизнь в Вечное Блаженство – здесь, на Земле, вспомни – о тех, чьи сердца были глухи.

И помолись…

Открой Их Сердца, Господи!

Лишенные Радости!.. люди!.. Люди – живущие в аду! Аду – самих себя, самости своей, круга своего. Замкнутого. Со всех сторон. Это ад. Разомкни его – молитвою уст Своих – Ты призван: Ты – Источник, Ты – Бог. И, когда Ты увидишь Страдающего Бога, тоже Лишённого Радости, – ждущего! – ЧЕЛОВЕКА! человека! – возможно, Тебя – протяни руку; возьми Его за Руку: Бог так же Одинок, как Ты, заблудившийся, инок, иной от Любви.

Отбрось все иллюзии: одному не прорваться, одному не пройти. Один – это смерть, что была изначально. Тебя ждёт лишь то, что Ты сделаешь Другим. И помни – «все или никто». Молись… Молись… Молись…

Открой Их Сердца, Господь!

Открой Их Сердца!

Открой!               



**** Слушая В.B.King-а «Hummingbird» c диска  ~ The Best Of B.B.King ~ (1973)
**** Ночи с 19 января по 2 февраля 2008-го года



12 // 50

**** Цветы и Подарки ****


Цветы, что вы принесли, и Подарки, что вы принесли, не вмещались в автомобиль. Даже – `под самую крышу`. Их было многократно больше, чем четверть века назад на нашей свадьбе с Леной. Мы разбогатели вами за эти четверть века. Цветы и Подарки были роскошные, душевные, искренние, светились радостью, радостью нашей близости все эти мелькнувшие только что двадцать пять лет счастливых лет.
«Любовь – это, когда двое смотрят в одну сторону, а не друг на друга» – известная мысль, фраза. Мы смотрели на вас, дорогие наши близкие, друзья, родственники, знакомые. Вы – наша семья. Мы живём для вас, дорогие наши. Мы – служим вам, дорогие наши. Мы – богатеем в вас. С вами – и только. Нет жизни – в себя, в себе. Жизнь – это люди, общение. Коммуникативность. Жизнь – это прирост друзей, прирост людей.
И вот – «Серебро» – 25! прожитых счастливо лет! В вашем кругу, наши дорогие, наши родные. Только так и можно идти по жизни – вместе, взявшись за руки.
Господи! Цветы – это символы счастья, любви. Не одна машина, гружёная `под крышу` – в Цветах ваших и Подарках. Свидетели СЧАСТЬЯ!! СЧАСТЬЯ!! СЧАСТЬЯ!!
Я разложил Подарки и Цветы ваши: их так много, что никакой объектив не берёт. В комнате, перед камерой, – лишь часть!.. Но, это зрелище абсолютной зависимости друг от друга. Зрелище наших плодотворных лет. Зрелище нашей любви. Плохо, если СЧАСТЬЕ – в себя! в себе! Для себя. Под!!! – СЕБЯ, как! – … И – счастье, если оно – разделённое с всеми, счастье!
Мы прожили счастливые годы. И ещё более счастливые у нас впереди. И впереди – ещё Вечность! Вечность! Вечность, запечатлённая в плёнках и их распечатках: фотографиях – теперь уже на всех мониторах Мира – Интернет. Вечность, куда каждый из вас впечатан нашими молитвами: словами, губами. Вечность – где уже не будет больше – насилия, разорения, подлости, лжи, глупости.   
Вечность – это ваши Цветы Живые! Подарки, открытки, надписи, сказанные слова, улыбки. Где нет формальностей. А за сдержанной формою кроется беспредельная Любовь. И пусть цветы вянут (с днями текущими), пусть подарки, расставляясь куда-то, теряют свою заметность (с годами текущими), – значимость их Любви – лишь яснее.
Это была лучшая моя выставка. За годы. И понятно: первая ретроспекция, лучшие работы… Я повесил так, чтобы не было, известного всем, “по годам”, как бы, – «роста»! Нет, я всё `смешал` (я люблю и работаю в ``смешанной технике``; работать в ``смешанной технике`` в экспозиции – вещь тоже интересная и продуктивная), показывая единство, коренящееся в личности. Как бы ни работал человек: `предметно`, `беспредметно` – корень его один, един – сердце, бьющееся, то же. Эта экспозиция стала удачей – `круглая`, как зал, дышащая `воздухом`. Светлая, просторная.
Выставка – всегда труд многих людей. Труд коллективный. При всём том, что было, хочу сказать огромное спасибо своим родителям, которые работали `на износ` под моим руководством, выполняя безропотно все просьбы \ поручения в диком ритме – мы ведь всегда `не успеваем`, еле вписываемся в поставленные сроки. Так было и в этот раз.
Но, мы успели. Как и всегда. Как и везде. Лиля и Виля – мои надёжные друзья, мои соратники, мои родители, мои дорогие мама и папа, мои зрители, ценители, почитатели, помощники, мои соавторы, с кем проговариваем мы всё! Они никогда так не трудились – и темп был высокий и объём не простой.
Прекрасный Концерт, который неизменно готовят и дают друзья, коллеги и ученики Лены. И в этот раз – он был лучшим, несмотря на многое неудобства. Самым запоминающимся, эффектным, разнообразным, виртуозным. Музыка всегда рядом. Мы состоим из звуков. Мы с Леной всегда используем это сочетание двух искусств: Музыки и Живописи. Спасибо всем музыкантам и тем, кто с ними был. – Музыка, как и Живопись, несмотря на авторство и исполнение, нуждается в многих помощниках.
Никогда не было и столько народу. И такого угощенья. И таких Подарков. И таких Цветов. Мы жили не зря. Мы жили правильно. Эти двадцать пять лет.
Было так хорошо, что мы будем жить ещё – двадцать пять – следующие! Чтобы увидеть вас всех! опять. И нас будет больше, много больше, чем на нашей ``Серебряной Свадьбе``. Она на то и ``Золотая``. И мы пригласили всех. Уже… На… Через двадцать пять лет.
Как мы берегли ваши открытки и поздравления – на свадьбу, двадцать пять лет назад, так мы сбережём и эти ваши Дары – на следующие двадцать пять.
Цветы…
Подарки…
Остаются в наших с Леной сердцах… На долгие годы вперёд…
И на кадрах – фотоплёнки – для тех, кто был и будет вдали.



**** Слушая Брюса Спрингстина «Valentine`s Day» c диска  ~ Tonnel Of Love ~ (1987)
**** Ночи с 3 февраля по 24 февраля 2008-го года



13 // 50

**** Мамочка Моя … Мамочке Моей !!! ****


Лишь избранным мира сего дано так уйти из мира
В цветах улыбках
Окружении любящих
На высоте
Здоровья и духа
Исполнив всё
Сказав всё
Дарить радость людям
Занятие не из лёгких
Смерть знает кого выбирать –
Лучших из лучших !
Вслед за …
Она пришла и за Мамочкой
Моей … Мамочкой !!!
Серые людишки шепчут слова приговора
Мамочка начинает свой путь в Вечность
Где нет больше боли и скорби
Ненависти лжи насилия подлости бескультурья чванства
Сам  Господь – не только ангелы Его –
Заждался уж
Вот потому-то – безошибочно увы ! –
Косит смерть лучших ! лучших из нас …
Мама – простая , скромная , одарённая , добрая , весёлая , ироническая , лиричная , глубокая ...
Она – будет украшением Небес Господних
Торопился Он …
Понимаю …
В землю навсегда ложится бренное
В небо взлетает нетленное
Её жизнь – была нашим праздником тут , на земле
Атеистка
За неё легко молиться
Ни разу в жизни не солгавшая
В цветах , силе , славе родных , она , оставаясь всегда в тени , была цементом любви
Наших отношений
Мамочка – я пел тебе много сладких слов при жизни
Я спою ещё
Ты заслужила больше
Любовь людей – вот награда великая , единственная –
Достойная жизни тут
На земле
Мамочка
Мама
Я скажу тебе серьёзно – без глупостей и пустот , слушай !
– ты достигла высот духа здесь, на земле: ты выстроила так этот храм жизни
Твоей
Храм наших отношений
Таким
Что в нём нет чванства , глупости , двуличия .
Ты – живой укор лицемерию верующих ,
Их мнимой озабоченности высшим ,
Ты – являла доброту и красоту : красоту в доброте и доброту в красоте ! мамочка !
Ты уходишь любимая и оплаканная , не задев никого  в этой жизни обидным словом .
А кто из святых хвалёной церкви так уходил ?
Мамочка , ты избежала всех сетей – ты была честна и пряма – и с людьми и с властями , мамочка .
Ни член партии , куда тебя тащили начальники ….
Ни член церкви , куда позже тебя тащили мы , недоумки …
Думаю , Господь Оценит твою твёрдость в вере , что Его нет .
Из нас всех – Он выбрал Себе тебя , лучшую , лучшую .
Мамочка , лучшее – это уйти так – в любви людей !
В благодарных слезах любящих .
Мамочка – венки слов сплели тебе люди , тебя знавшие .
Мамочка , я спокоен за тебя , – ты праведно жила , никого не задев ни словом , праведно ушла – мигом , не обременив никого .      
Никогда легко так не провожал я человека в высь !.. в высь !..
Ты – всё делала просто , звучно , легко – и я вижу : как небеса счастливы такому обретению
Смерть – случайная злодейка – приходит всегда вовремя , сволочь !
Её добыча в эти несколько последних часов – ты , ты , ты , драгоценная .
Смерть , ты не научишь нас бояться тебя , нет .
Нет .
Тебе не дано это .
Читать книгу небес я научился , благодаря всегда Спасителя :
Лучшая из лучших – теперь с Ним
Мамочка , знавшая лишь язык Гармонии , Гармонии Небес , была сочетанием мудрости , ясности , чувственности , нежности , домашности , эмоциональности , открытости , тактичности , благоразумия , милосердности
Сейчас – в объятиях лучших из лучших
Смерть – великая тайна
Грань
За которой
Мир другой
Из воплощённой радости вечной жизни
Мамочка моя уже звонит мне :
Не суетиться , не нервничать , принять всё как есть , всё как есть .
И с этим жить . И с этим жить дальше . Дальше , как и раньше .
Она , улыбающаяся , счастливая , в цветах , улыбках , окружённая любимыми внучками , сыновьями , сёстрами , братьями , супругом , многочисленными подругами и знакомыми войдёт к нам в память – на закрытии моей выставки , транспортировку , экспозицию и повеску которой мы осуществили вместе, все вместе. И она была очень горда этим и  счастлива.
Нет . Радость должна входить в наши дома .
Смерть не заставит нас жить убого и закрыто , замкнуто .
Нет, счастье – не сытость . А разделённость .
В эти минуты мамочка моя ложится  в землю .
Навсегда . Навсегда . Как принято считать .
Я тоже помню и вижу её улыбающейся и живой , такой живой , что всё , вся эта процедура с «ритуалом» кажется фарсом .
Мамочка – украшает Небеса. Мамочка – в окружении близких и родных, дорогих сердцу, покинувших уже Землю эту . Мамочка – лучшая женщина Земли . Мамочка – я напишу тебе много новых полотен , посвящу их тебе , преподнесу их тебе , мамочка , дорогая .
Ты будешь , как всегда украшать ими жизнь вокруг себя .
Кто понимал и любил меня , моё искусство лучше и больше тебя , мам ?
Радость опять войдёт в наш дом . Радость остановить невозможно . Радость – это религия . Религия смелых и избранных . Такой была ты , моя дорогая .
Ты прямо смеялась над всеми глупостями и условностями и научила меня жить здравым смыслом , честностью , прямотой , порядочностью , не зная никаких других соображений и религий , кроме человечности , доброты , красоты , гармоничности  .
Мамочка . Ты начинаешь сегодня свою новую жизнь , жизнь в высоте Бога .
Мамочка . Я знаю , и Он будет ошарашен , познакомившись (теперь) с тобою поближе – Счастливый ! Как мы все завидуем Ему ! – Не удержался !.. Не терпелось Ему !..
Мамочка . Я научился ничего не просить у Бога . Пусть всё будет так , как Хочет Он , я не против , может , это и к лучшему . Наверное …
Во всяком случае , я уже ощущаю , что там , у них , в верхах , сегодня праздник – они принимают тебя сегодня в свои объятия .
Не будет слёз эгоизма – будет лишь напутствие радости .
Радость – это религия , мам .
И мы прожили эту жизнь достойно .
Наши отношения я назову лучшими .
Всё , что было , – остаётся , останется нам , мам .
Всё , что было , мам – занесено в вечные скрижали .
Всё , что было – было абсолютным счастьем , мам .
Спасибо тебе . Спасибо , мам . Ты – чудо . Я всегда говорил это тебе – прилюдно и не .
Ты стеснялась . Хохотала . Но поверила – счастье ! счастье ! – жить ! жить !
Всё , что я делал , я делал для тебя , мам , для тебя .
Ты была мне в жизни всем : собеседником , зрителем , заказчиком , помощником , поклонницей , советчиком , другом – мамой .
Я благодарен тебе . За всё , что было в нашей с тобой жизни . За всех наших близких , которых мы так и не научились делить по степеням родства .
Мамочка , за всё спасибо тебе .
За выставки и любовь .
За музыку и любовь .
За друзей и любовь .
За отца и любовь .
За нас за всех и любовь .
За жену мою Лену и любовь .
За жизнь и любовь .
За искусство моё и любовь .
За искусство твоё и любовь .
За живопись и за любовь , мам .
За любовь , мам , спасибо .
Спасибо .
Мам , а ведь живопись – это наша с тобой любовь , мам ? не так ?
Я состою из тебя , из тебя и из отца , мам .
Что могу ?
Придёт час – и ты увидишь новые полотна – к тебе поднесённые , к тебе поднесённые , мам .
Я – только художник , только художник .
Я не умею ничего , мам .
Лишь молчать и белое превращать в цветное .
Мам , этот мир смерти скоро превратится в новые цветы , новые цветы , мам .
Мам , или я не художник , мам .
Я – артист , мам . Мой долг – рисовать , выставлять .
Я возьму краски чище , ярче , мам .
Я буду злее в порыве , мам , мам , да . Мам , что ж ?
Размер тоже имеет значение – ты достойна «двенадцати» двенадцать на двенадцать .
Идеальные квадраты и идеальные Апостольские Числа .
Из небытия делать жизнь – моя работа – работа моя , мам , я ведь только художник .
Это будет гимн ! гимн радости !
Я пою гимны радости !
Я сопротивляюсь горю !
Я несу этот праздник людям ! – и в этом я вижу смысл .
Моя молитва – холсты , что вырастут тебе во славу , мам . Мам . Я люблю тебя , мам .
Мам , смерть не отменяет это – любовь !
Смерть – не препятствие любви , мам ! Нет ! – не препятствие …
Любовь – сильнее ! мощнее – толщи смерти падут !.. – Любовь горячее! мам ! Горячее ! этой лжи , что тебя нет .
Смерть – малое расстояние для горя – наша радость лишь начинает старты в вышине , мам .
Что мне были все учителя мира , что мне были все книги , написанные человечеством о любви , если бы я не видел , не имел перед глазами вас , мои дорогие , мои родители , когда б я не видел перед собой такие примеры ? как ты и отец .
И вот …
Конец .
Как говорят …
Говорится …
Нет , не страшно , не горько , нет .   
Я спокоен за тебя . Я рад за Господа . – Он вернул Себе (по праву , не спорю ! ) – лучшую ! лучшую из лучших ! – тебя , мам .
Господи , слава Твоя !
Я рад за Тебя , честно , поздравляю , поздравляю и завидую , Господи , если честно .
Пусть будет так .
Всегда по-Твоему , я научился благодарить Тебя за всё на этом свете .
Спасибо Тебе и за это . И за то .
Счастливо !
Слава Твоя , Господи !
И ныне и присно и во веки веков !
Аминь !
Не торопись за следующим …
Прошу об одном …
Из наших …
Людей …            



**** Слушая Брюса Спрингстина-а «One  Step Up» c диска  ~ Tonnel Of Love ~ (1987)
**** Ночи с 18 февраля по 22 февраля 2008-го года



14 // 50

**** Снег ****


Смотреть, как ветер колышет листья ветви, смотреть, как воды ручья огибают камень, смотреть, как от девственной походки вздрагивает девичья причёска, учили древние китайцы в своих трактатах тех, кто обращался в них, ища способ не стареть.
Подобравшись к середине жизни, открыл для себя то, почему я никак не старею: не будучи посвящённым в эту мудрость, эти три занятия сделал основами своей деятельности на земле ещё со времён юности, – проще, – из естественного своего состояния в пребывании влюблённости в жизнь, жизнь, как движение.
Снег…
Видели ли китайцы снег?
Снег идущий из ниоткуда. Снег идущий в никуда.
Откуда берётся он? Где его направленье? Где законы – его паденья? Его взлётов?
Это великое кинетическое искусство. Не бездарны ли все те, кто имитировал эту спонтанность? Не лгуны ли те, кто продавал поддельные инсталляции. Как убого человеческое скудоумие, претендующее и замахивающееся на творчество. От всех подражаний – лишь озноб и рвота отрицания.
Я поднимаю глаза в небо. В небо, откуда сыпет Господь на нас это серебро без счёта, укрывая изверившийся, израненный, оболганный наш мир чистотою. Хоть временно, но – тишиной. Тишиной этого белого сна.
Может быть, это чисто российское занятие – ловить ртом и взглядом хлопья снежинок?
Сколько часов жизни, дней, лет я провёл в этой бесполезной для зрелых лет мужа позе, занятии?
Бесконечное очарование движения. Бесконечное разнообразие казалось бы одинакового. Бесконечная жизнь. И траектории, никогда не предсказуемые.
Мысль. Круженье снега – аналог жизни, что непредсказуемо, непреднамеренно тянется к земле, к финалу, к концу.
Снег – символ мне чрезвычайно близкий. Символ чистоты, святости, изначальности, прозрачности, осветлённости, символ присутствия высшего.
Снег – всегда вовремя. Когда осень становится лишь непереносимой грязью. Снег – всегда лёгок и радостен, всегда – первый. Так и говорят: «первый снег». Как «первая любовь».
Снег “падает”, всегда “укрывает”. Снег – вовремя всегда.
Для художника снег – особое поле бытия. Я сутками наблюдал, как рисунки следов на снегу сплетают созвездья. Для художника снег – великий помощник – убрать лишнее в пейзаже. А для графика открывает ему возможности тех материалов, что содержат лишь чёрное и белое.
При всей моей любви к цвету – я график. Я годы прожил рисуя лишь чёрным по белому, реже – белым по чёрному. Эта молчаливая пора года – моя излюбленная. Я знаю, что лишь художник славит снежные бури, вихри, создающие изумительные белые картины. Я рисовал кистями, перьями, акварелью, карандашами, углём, ретушью, соусом, сангиной, сепией, темперой разнообразной (восковой, казеиновой, пва), маслом, акрилом, гелями, пастелью, гуашью, лаками, восковыми мелками… – всем. Рисовал снег – чёрно-белую жизнь. Изгнав из палитры цвета. Я сказал многое – лишь оттенками серого, чёрного, белого. Для художника полоса снега и света – недосягаемая высота. Я художник, я не выдерживаю зрелища этой красоты.
Снег – я смотрю в тебя. Я смотрюсь в тебя, как в себя, пытаясь разгадать, что же происходит всё-таки на планете? Я забираюсь взглядом всё выше и выше. Где же Бог? И откуда это всё Он нам сыпет? И чего это всё символ? Правильно ли я всё чувствую? – чистоты ли? А?
И, когда – сколько раз замечал я в жизни своей – обступают меня горести и невзгоды, поднимая глаза в небо, ища ответа у этого серого безмолвия, получал я навстречу моим просьбам хлопья щедрого воздушного вещества – Господь отвечал мне всегда, укрывая, покрывая, очищая, упрощая, высветляя, очерчивая резче.
Художнику понятны эти знаки…
Вот и теперь, когда совсем туго стало после смерти матери, я поднял в небо глаза и увидел лишь снег, снег, кружащий медленно, безмолвно, спускающийся на нас на всех. Символ белизны, чистоты, наития и безгрешности, безмятежности, символ божественного присутствия в нашей жизни, символ присутствия многих неразгаданных смыслов в нашей жизни, символ неисчерпаемости смыслов неба и символ бездонной любви и бездонности самой любви, символ несоразмерности наших потерь и любви к нам. Снег – смысл присутствия смысла в нашей жизни, смысла, даже, если порой нам кажется, что его там нету.
Снег – то, чем дарит Бог всегда меня, как ответом…
Снег…
 


**** Слушая Брюса Спрингстина «Streets Of Philadelphia» (Single 1992)
**** Ночи с 20 февраля по 24 февраля 2008-го года



15 // 50

**** Весна! ****


Весна неизбежна! Это знают все! Весна! Начало года – это весна! Весна! Если ты был у той черты, за которой кончается жизнь, ты знаешь, ты должен знать: весна это жизнь! жизнь это весна! И, если ты стоял у порога, порога, где начинается не жизнь, ты должен знать, ты знаешь, ты должен был знать: весна это жизнь! жизнь это весна! Руки любви тянутся к тебе!.. Из весны!
Весна – сама жизнь. Само начало её. Весна – рождение и оживление. Весна – пробуждение ото сна. Весна, даже если ты “мёртв” неверием в себя, будет! придёт. Весна – власть твоя неизбежна. Весна, ты схватываешь по самое горло счастьем своим. Весна, что бы ни было, как бы ни было, ты придёшь! ты придёшь! Войдёшь в каждое сердце, каждый дом. Ты – неостановимые лучи, неостановимые потоки. Тепло и свет. Свет и тепло. Счастье! Новая жизнь! Год начинается новый весною. Жить! Жить!
Невозможно встать на пути этих лучей и вод, что унесут печаль! Печаль, улетай прочь! Тебе не место в жизни людей! Радость должна взойти. Весна! Это весна! теперь. Теперь, и уже навсегда! Весна – это наше состояние счастья! Наше состояние духа – весна! Мы будем жить так, будто – уже весна! Весна!
И, если не посчастливилось тебе знать ту черту, за которой не жизнь, ты должен был знать, ты должен знать: твой долг – карабкаться вверх! из этой ямы не жизни! Жить, чтобы жить. Жить для других. И жить для себя, чтобы жить для других. Ты должен бороться. Ты должен жить. Жить – СЧАСТЬЕ! Счастье – ЖИТЬ!
Весна – это жизнь. Если тебе горько и одиноко, даже, если тебе непереносимо, знай! – весна – единственное чудо. Чудо, что зовётся жизнью, самой жизнью! И ты должен двигаться, поворачивать прочь от любых обид, бед, невзгод, болезней, горестей – прочь! прочь! туда, где весна! Туда, где весна.
Весна!
«Весна неизбежна, как крах мирового империализма!» – так шутили не очень рьяные комсомольцы типа меня из рядового и сержантского состава Советской нашей славной армии в эпоху “развитого социализма”. Весна неизбежна – что правда, то – правда, друзья!
Весна грядёт!
Весна! Само сердце в груди твоей, набирающее обороты после тяжёлой болезни, последних утрат – знак, луч, воды надежды, потоки весны. Весна – в каждый дом, в каждое сердце – весна! Прочь – холод, одиночество, растерянность. Сколько ещё..? А сколько бы ни было! – живи так, будто она пришла уже, твоя весна. Весна – вера! Весна – торжество! Весна – продолжение начала. Весна – начало после гибели… Весна – первый вздох. Весна – касание вдохновения. Весна – луч улыбки. Весна – руки любящих. Весна – впаянность в происходящее. Весна – новые жизни. Весна – одухотворённость движением. Она уже здесь. Она пришла.      



**** Слушая Брюса Спрингстина «Davils & Dust» с диска `` Davils & Dust `` (2005)
**** Ночи с 24  по 29 февраля  2008-го года



16 // 50

**** Память Плода ****


Надо быть открытым всякой мысли. Я думаю, писатель, как никто другой, способен и должен проникать в смыслы, разгадывать их, пытаться читать, прочитать, комментировать.
Любые состояние, события, происшествия – лишь опыт, толчок – к написанию текста. Ты – полотно, на котором обязан написать сам – людям, читателям. Врач – не первый ли подопытный сам себе? Писатель – не первый ли, кто формулирует мысль? даже бредовую?
Предмет моих сегодняшних размышлений – жизнь моя, жизнь плода, до рождения. Думается мне, чтобы разгадать тайну грани ~ жизни после смерти ~ необходимо узнать получше ту грань, что отделяет плод от рождения. Может быть, плод – от рождения эмбриона. Может быть, рождение эмбриона – от существования личности в проекции божественного замысла.
Сколько граней и градаций предшествуют рождению. Насколько они – уже преддверие личности? А когда задумана личность (сама)? Когда она – в силах? Не в проекции ли – ещё задолго до создания живой Вселенной? По смутным отзвукам внутри – прапамять говорит тебе – в тебе вечность, ты – в вечность рождён, у тебя – многократный заряд ЖИТЬ! Интуиция говорит о заложенных смыслах в каждой частице всякого мгновенья твоего действия. И – одновременно – невозможно ``склеить``, “склонировать” то, что изначально уже – не живёт. Интуиция и творческое мышление лишь способны предположить, что человек – воплощение состоявшегося плана.
Многократно я въяве замечал, что точно знаю, что будет, что ясно видел уже (до мелочей знакомые) сцены, происходящие со мной, слышал разговоры, видел людей. И – не удивляюсь больше этим знаниям и ощущениям. Лишь отчётливо встречаю виденные и знакомые уже обстоятельства. И выполняю то, что знаю, что и как выполню.
Есть ли память личности до… до клеточного… до эмбрионального состояния… плода? до появления на свет? Да и не делится ли жизнь на то, что запомнить нельзя? Не условно ли время? Не условен ли и возраст? А не условны ли и сами состояния личности? – до воплощения? клеточные? эмбриональные? плода? да и степени “роста”: детство? юность? зрелость? старость? Смерть? – возможно, лишь следующий этап жизни? Возможно, и – не последний? Не в финале ли – замысел, завершив движенье по стадиям, возвращается к изначалу своему: таким, как был задуман до всех воплощений. Вероятно, Творцом? Богом?
Жизнь завершает круг – остаётся сказать, что Замысел – встаёт, как Полотно, Свиток из Времени Апокалипсиса, в своём изначальном, очищенном, изведанным земным, варианте – лучшем, очищенном, божественном.
После долгих многолетних бесед с медиками, биологами, теми, кто научно и практически близок и думает над тем, что волнует меня, я услышал ответ о существовании Бога, и – бессилии учёных внедриться в то, что называется ТАЙНОЙ, Его тайной, Его замыслом, ЗАМЫСЛОМ. Где, на самом глубинном смысле науки находится понятие \ представление: БОГ!       



**** Слушая Карлоса Сантану «As The Years Go By» (Santana) с диска ``SANTANA GOLD``(1993)
**** Ночи с 24 февраля по 29 февраля 2008-го года



17 // 50

**** женщина ****


Тысячами нитей связана она с жизнью. Она и есть – жизнь. Ключи всего живого – у сердца её хранятся. Нет, не «хранительница очага» – банальное! Нет, не «родина-мать». Нет, не «символ плодородия». – Весна! Эта. И все, что были, что будут. – Женщина. Эти нити – наши связи между собой, людские. Без женщин рвутся отношения – семейные, дружеские, рабочие, приятельские.
– А что мы будем сегодня делать, Артём? – спрашивает меня отец, потерявший жену, мою мать.
– А что я должен надеть? А кто мне вчера звонил? А какое сегодня число? Год? Ты не знаешь, Артёмчик? Ты не видел – не встречал – а где лежат мои “орденские книжки”? А кто к нам сегодня придёт? Неужели, никто не придёт? А куда мы пойдём? Какие у нас дела сегодня? Что мы должны? Что по ``программе`` сегодня? Будем смотреть телевизор? Что говорят по радио? Как вкусно готовит твоя мать, это ведь мы её суп едим? А это варенье её? я – помню?.. У меня были срочные дела – не помнишь какие? – Лилинька бы мне обязательно подсказала… – моя жёнушка – бедная! – как я упустил её!.. Артём, я не знаю, как мне жить – без неё, я не знаю, что мне делать? Подскажи сынок? – Я не хочу… жить… больше… Я хочу – с ней, за ней! За твоей прекрасной мамой, моей потрясающей женой! Это была лучшая женщина среди всех! всех, Артём! которых я знал, Артём. И какой талантливый человек: блестящий конструктор, музыкант, педагог, друг; душеная!..
– Тебе плохо?
– Мне не плохо, мне больно! понимаешь? Мне больно! Понимаешь, Артём! Что я потерял её! Потерял… Её… Для кого я – ? – теперь, после этого? Кто я – после этого? Кому я – после этого? Зачем?.. Зачем я – ? – теперь! кому – ?.. я..? Кто я? – без неё, сынок! Я не хочу больше!.. Я – хочу, чтобы сразу! – за ней! сынок, следом, следом, сынок…   
И он опускает голову на грудь. И плачет.
– И мы отдали её Богу, Богу… Без боя. Отдали.
И он опускает голову на грудь. И плачет.
– Храни её Бог! (“Пусть земля ей будет пухом! ” – про себя |произносит|…) Светлая память! Как мне жить? Артём? Я не знаю – совсем – ? что мне делать? а? Артём?..
И он опускает голову на грудь. И плачет.
Рушатся дела, теряются телефонные книжки, документы, вещи, уходят в небытиё – важные даты, которых, – казалось, – не забыть, исчезают из жизни (из твоей жизни) люди, с которыми был близок, которые звонили, которым звонил, которые были (в твоей жизни), и не такими уж и близкими становятся и, так называемые, “родственные связи”, отступают события, предметы, люди. В квартире всё больше неухоженного, неуютного, чужого. Смерть пришла. В наш дом. И в наш дом.
Зависимость от живого!
Человек не может, не может, не может – один! один! один!
Хоть собаку, кошку, канарейку, хомячка, рыбок, паучка, рыжего домашнего муравья, что торопится (куда-то?) по своим делам…
Хоть листья зелёные чего-то…
Травинка!..
Чего-то – живое! Живое.
Микроб хоть.
Человек не может без живого! – нет! не может! – совсем!.. совсем!.. совсем!.. Нет! не может! Нет! не может! – сходит с ума. Человек сходит с ума – в одиночной камере. Жизнь – без людей – путь к сумасшествию. Ты не знал?
Зависимость от живого! Зависимость от живого! Зависимость от живого! –
И папа по ночам ищет маму. Теряет ощущения времени, пространства…
Он ищет маму, зовёт!
Жена, женщина, жизнь.
Его жена, его женщина, его жизнь – Лиля, его Лиля, Лилитушка, как он её звал, зовёт – всё равно! – хоть и нет её уже! – всё равно!! всё равно!! всё равно!! всё равно!!
Она – его жизнь, его жена, его женщина – Лиля. Лилитушка. Моя. Его. Мать. Жена. “Ушедшая”. `Умершая`. `Которой нет`.   
Что держит жизнь, как жизнь? – ЖЕНЩИНА!!! – Её сердце – любящее,  способное удержать все эти тысячи и тысячи мелочей, которые и составляют основу нашего пребывания тут, они и названы `жизнью`, все эти мелочи: праздники, даты, дела, обязательства, ничего не значащие звонки и разговоры – жизнь! жизнь! Куда уходит она? И как мы зависимы друг от друга? И как мы не можем друг без друга – жить – совсем! совсем! совсем! совсем! Мы – ``источники питания ``, “батареи”. Мы –энергетически зависимые… Мы – питаемся и пьём – душу `брата` и `сестры`! Мы – живём! и СПАСАЕМСЯ друг другом!! – друг в друге.
Мы – БИОзависимы! друг от друга, от тех, кого любим, от тех, кто любит нас.
Мы – БИОзависимы! от живого!
Мы зависимы – друг в друге.
Мы – спасение друг друга, источник батареи\жизни.
Мы – жизнь друг друга.
И – смерть. Смерть. Мы зависимы…
И от ЖЕНЩИНЫ – источника жизни.
И от ЖЕНЩИНЫ – как от источника жизни.
Женщина – источник ПИТАНИЯ! БАТАРЕЯ!
Женщина – ИСТОЧНИК!
Жизнь САМА – женщина!
Женщина – когда `уходит` – катастрофа назревает быстрее!.. быстрей!
Ещё и не прошло `сорок дней`… а… лишь `девять`…
Женщина – все связи жизни – в твоих божественных руках. Ключи жизни – сердце твоё. Ты отпираешь и запираешь эти двери. Ты выбираешь, кому подарить, а кому – отвергнуть – любовь! Любовь! – это твоё главное оружие! Убивать! или родить! Рожать… Рождать…
Из этих тёплых нитей – сплетаются узы семейного счастья, нашего счастья, мирового счастья, общего счастья, жить – счастье, счастья – жить.
И не прошло ещё и символических “сорока дней”, что я мучительно болею после смерти мамы, символически болею! – с такою же температурой, как и у неё (при которой она и умерла: 40^ и за 40^), но я всё же выбираюсь, чтобы поздравить своих девчонок с праздником 8-го марта – символическим (конечно) днём! (`Половые дни` – святые /почему-то?/ в нашей чудесной стране. 23-е февраля – «день защитников отечества», праздник тех всех, кто мужчина, всех мужчин, и 8-ое марта – «международный женский день», праздник тех всех, кто женщина, всех женщин.)
И для меня это святое тоже! Святые дни! И я с удовольствием принимаю подарки и поздравления – на 23-е февраля – «день защитников отечества», и даже веду `учёт` своеобразный: а кто же позвонил? кто добрался и поздравил? и строго выговариваю всем девчонкам своим через две недели (на 8-ое): куда, мол, смотрели, где были, почему не дозвонились, не подъехали, не поздравили – «бяки!»?
Вот спешу опять поделиться к своим коллегам, ученицам, студенткам, знакомым, подругам открывшимся мне вдруг смыслом о новом (в моём сознании) предназначении и значении женщины. 
– Дорогие мои девчонки, друзья, подруги, коллеги, студентики и студентикши мои дорогие, наши дорогие, – открываем мы шампанское, разливаем, угощаем, подносим дорогие роскошные конфеты, – мы пьём за вас сегодня, дорогие наши, дорогие наши… обожаемые нами – женщины! В руках каждой из вас – ключи спасения мира, ключи жизни и смерти этого мира и каждого человека, ключи, отмыкающие рай и ад, вы – дарите любовь и – забираете её, вы – кружите и плетёте тот немыслимо сложный узор, ковёр – миллионами своих, вам одним видимых, мелочей, вы – храните жизнь! нашу жизнь! и – нашу жизнь! Мы – для вас! Мы – ваши, в вашей власти. Мы – зависимы: ключи жизни – в ваших руках, сердце… – голос мой нездоровый срывается, я кашляю. – Мы пьём за вас, наши драгоценные, поверьте, мы вас очень любим, стараемся, и будем стараться не огорчать по возможности, по нашей возможности, вас, СЧАСТЬЯ ВАМ! счастья вам! счастья вам! – долгих счастливых! благословенных Богом лет – в любящей семье с любимыми людьми! Пусть всё сложится хорошо, нет, прекрасно! ПРЕКРАСНО! да! – прекрасно! прекрасно! прекрасно! – в вашей будущей (и настоящий) жизни! С праздником! Женщина – то, та, для чего всё и делается на земле.
И реставрация – это женщина, женщина, женщины... Почти все реставраторы – женщины. Хранительницы, исследователи, учёные, искусствоведы, лаборанты, руководители, писатели, корректоры, редакторы... – все женщины! всё – женщины. Женщины! Ключи нашей профессии – вам, дорогие женщины. Мы любим вас!
Мы выпиваем.
И я еду домой, к папе, чтоб слушать его бесконечные разговоры о маме, умершей маме, разговоры-воспоминанья (вспоминанья!), разговоры-рассужденья (сужденья!).
О том, что жена его (моя мама) была лучшая! лучшая! лучшая! <…>
– Может мне поехать и убить их всех? найти этого врача, который… который её угробил?.. угробил!.. Как так можно было? Дали её, наверное, практикантке какой-нибудь, практиканту… и – всё! Она ведь была абсолютно, совершенно здоровым человеком (прошла только что – полностью! полностью! – обследование…). Мне поехать, сынок? У нас нет больше мамы с тобой! сынок, твоей мамы, Артём! я потерял Лилиньку, жену! жёнушку мою любимую, твою маму, Артём, твою!.. Вот, было бы здорово – правда? – если она сейчас войдёт к нам, сынок, если бы – вошла, да, сынок? и всё это окажется неправдой! Артём! – что её нет, что её больше нет? А? А её больше нет? Что ты говоришь? А?
И он зовёт её всё громче и громче: “Лиля, Лилинька?”
Не получая ответа, спрашивает: “А кому мне позвонить, чтобы узнать о ней? Почему она так задерживается? Почему не едет? Не возвращается? Где она? У кого? – ты не знаешь? сынок…  Ты не видел её? Мы поедем в больницу? За ней? К ней? Заберём? Когда забирать? Можно уже? Мы разве её  похоронили уже? А, кто знает об этом? Кто был? Кто ответ мне? – где этот человек, который за всё ответит?..”
И он опускает голову на грудь. И плачет.
– Я во всём виноват! Я! как я мог! Как я отпустил её! (Она ведь так не хотела в больницу!..) Как я разрешил! Зачем! Что я наделал! Это всё я! Это моя жена – Лилинька! Лилинька! Лилинька! Лилинька! Лилинька! – и он зовёт! продолжает звать её бесконечно! бесконечно! бесконечно! бесконечно! бесконечно! – Где любовь моя? Где любовь моя? – Лилинька! – Лилинька!
– Я во всём виноват! Я! Я! – это моя жена: – Лилинька! Лилинька! Лилинька!.. – зовёт! плачет!
Что могу сделать я?
– Женщина, ключи жизни и смерти – в сердце твоём! в руках твоих! – произношу я уже риторически для всех своих знакомых женщин, которые не слышат меня, не со мной в этот миг, но, которым я хочу поведать то, что открылось мне в эти трагические и тяжелейшие для меня и всей нашей семьи, большой и дружной семьи, дни.
– Женщина, ты не имеешь права!.. Ты не должна!.. Ты обязана – держать! держать! держать! на плечах своих – эту жизнь, нашу жизнь! – продолжаю я. – Смерть стучится – во многие сердца, когда `уходят`, такие… лучшие! лучшие! – как моя мама, Лиля, ``Лилинька!``, “Лилитушка”, как называл её отец.
Горе.
И, не знаю, как выдержал бы и я, эти безумные крики отца, её зовущие, если бы не мой многолетний опыт общения с детьми-сиротами, (детьми – ) без родителей, когда они рассказывали мне (взахлёб!) о своих мамах (/папах), а потом спрашивали, нет ли у меня телефона, “телефончика”, по которому можно было бы позвонить их маме (/папе), бабушке, сестре, кому угодно, чтобы те приехали и поздравили их с завтрашним днём рождения (придуманным, конечно же, на ходу) и забрали бы их отсюда, и, – если бы не было во мне стойкой способности отстранённо мыслить, созерцать, наблюдать, жить, писать, записывать всё то, что происходит со мною, занося всё, что происходит со мной, – как (-будто бы) не со мной, – будто бы, не со мной! будто бы – не со мною всё! не со мной! это всё! то, что происходит со мною! – что спасает!.. спасает!.. И это спасает!.. спасает!.. спасает!.. спасает!.. спасает!..
(Будто бы!)
– Лиля, Лилинька! Лилитушка! Ты здесь? Отзовись! – кричит. Кричит!    
          


**** Слушая Саймона и Гарфанкела «Song For The Asking» с диска ``Simon & Garfuncel * WORLD BALLAD COLLECTION* (1999)
**** Ночи с 6-го по  8-ое марта  2008-го года



18 // 50

**** посвящение ****


Ни одной слезинки не проронить – по мне – не смей!
Пусть обнимет Тебя! поцелует!.. обнимает!.. целует!
Другой.
Ни единой слезинки! – не сметь!! не смей!
Всё, что было – остаётся  – Твоим, навсегда!
И любил! И люблю! Плакать – не смей! не сметь!
Все обязательства передо мной – снимаю, не держи!.. `Выходи`!..
Пусть другой! в колени Твои – бросает (теперь) свою жизнь!
Я, как и мечтал, мечтаю – лишь прахом своим соединиться с Тобою.
Что жизнь? – и разве этого много? достаточно? – нет! –
((Коротка! `с-собака`!! <…>))
Лишь Вечность способна утолить этот голод! Голод Друг в Друге!
Вечность, что не бывает короткой (краткой), преходящей (проходящей), и уходящей (исчезающей). Вечность…
Съединённые Друг в Друге мы будем лежать, как на ложе любовном (брачном – этом), в земле, тем, что останется от нас, моя Вселенная, моя Дорогая, моя …. || Имя ||. Лишь ложе брачное может стать ~ пропуском ~  в Рай. Одно целое любви. Единое – целое: тела и души и жизни.
Скучаю, когда держу Тебя, обнимаю. Скучаю, когда мы вместе – одно, единым целым, единым телом, друг с другом, друг в друге, слитно и неразлучно, навсегда! – всё равно – скучаю! скучаю! скучаю! Скучаю всегда! Всегда! В землю! – прахом – соединившись – и прорастая из неё – из земли – телами – травою зелёной! Говорят, из деревьев произошла Жизнь на Земле, из наших тел будет происходить новая жизнь. Новая Вечная Любовь! …. (Имя).
Как и всегда – соединившись тем, съединившись тем, что есть (:), телами, душами, жизнями.
Дорогая…
Знаю, не стою и следа стопы Твоей. Знаю, не стою и звука сладчайшего случайного шелеста одеяния Твоего. Знаю, не стою ничего! ничего! из Того, что есть Ты, Твоё… ничего! ничего!
Пусть достойный займёт место, по праву свободное.
То, что было – было возвышенно, было, как Рай! – мне другого не надо – Рая.
Ты! – Земля моя! Вселенной моей… земля. 
Ты – Небо Вселенной моей, …. || Имя ||, небо.
Как говорит мой отец, жена – что тело твоё (своё): (и) есть – ты не чувствуешь, попробуй поранить легко… увидишь! – как болит оно!.. Сложно, больно, страшно лишиться и крохи его. Жена – что тело, болит, болит, как душа.
Могильный холм – пусть примет меня.
Ты свободна. Ты любима. Ты желанна.
Моя любовь – с Тобой пребудет всегда, с кем бы Ты ни была.
Благословляю – лишь ЖИЗНЬ! жизнь! ЖИЗНЬ! жизнь!
Ни единой слезинки – не пророни – по мне. (– Не сметь! Не смей!) Живи! будто я всегда рядом, защищаю Тебя, Священная моя, …. || Имя || моя.
Живи, будто, я живой, вечно благословляю Тебя на то, что с Тобой, на Того, Кто с Тобой.
Любовь – дар. Бесценный, но – дар! Прими! – Это Тебе, …. || Имя || Родная!
Любовь – дар! Бесценный! Без – ценный!! Так – прими!! прими!! прими!! ж.
Это – Тебе! – моя Святая Жизнь!!
Тебе, …. || Имя ||.
Если есть после этой Вечности какая-то другая (Вечность!.. – ||?|| Вселенная!.. ||?|| ), то я выбираю Тебя! Тебя, …. || Имя || моя, Тебя! В земле (из земли, истлевший)  – благословляю – лишь ЖИЗНЬ! жизнь! ЖИЗНЬ! жизнь! ЖИЗНЬ! жизнь! Не смей плакать! Не смей плакать! Плакать не смей! Плакать не смей!
Люблю – и запомню!! – лишь смех Твой, Любимая! Любовь моя! Из всей этой жизни – счастливый смех Твой, Любовь моя! Жизнь! моя! Люблю! Люблю! …. || Имя || …. || Имя ||.
Тебе так идёт, когда Ты улыбаешься, я так люблю, когда Ты смеёшься, отвечая на мои шутки. (Бесконечные!  беспечные! – шутки!! Шутки любви.)
Мне не страшно оставлять Тебя в этой Вселенной. Ты достойна лучшего! лучшего! – чем я! чем то, что мог и дал Тебе я! – лучшего! лучшего! лучшего! лучшего!
Пусть же придёт оно! – лучшее!! лучшее!!
Пусть придёт он – лучше! лучше! лучший!! лучший!!   
Любовь остаётся…
Остаётся любовь…
Всё, что было…
Всё, что есть…
Всё, что будет…
– любовь!
– любовь!
– любовь!
Остаётся ЛЮБОВЬ! ЛЮБОВЬ!
Лишь любовь побеждает.
И остаётся.
С нами навсегда! навсегда! – С нами навсегда!! навсегда!! навсегда!!
То, что остаётся от меня – любовь!
То, что остаётся от Тебя – любовь!
То, что остаётся от нас – любовь! любовь! любовь! любовь!
С собой в могилу забираю – её, любовь! любовь! любовь! любовь! – из всего этого “пройденного” “пути”: лишь… любовь…
Любовь правит миром.
Миром правит любовь.
Оставляю Тебя…
И любовь свою…
– прощание!
– завещание!
– посвящение!
Скучаю, когда держу Тебя, обнимаю. Скучаю, когда мы вместе – одно, единым целым, единым телом, слитно и неразлучно, навсегда! – всё равно – скучаю! скучаю! скучаю! Скучаю всегда! Всегда! В землю! – прахом – !!съединившись!! соединившись – и прорастая из неё – из земли – телами – травою зелёной! Говорят, из деревьев произошла Жизнь на Земле, из наших тел будет происходить новая жизнь. Новая Вечная Любовь! …. (Имя).
Говорят, из земли прорастает трава, трава любви, новой любви – весной – каждой.
Каждой весною ЗЕМНОЙ!! – БУДЕТ ТРАВА – СЧАСТЬЯ и СВЕТА новых любящих – во Вселенной.
– Новая!! – Вечная!! – Любовь!!
Я бы хотел…
Где-нибудь, в одинокой долине… Страны чужой и безвестной… Прорасти так… Из земли… Что называют в народе `сырою`… Бесконечно ветвистым и пышным деревом…
И укрывать им: кроной, ветвями – весною горячей, летом холодным, зимою беспечной, осенью праздной – влюблённых случайных. – Ах! – это мечта ведь! – поэта!!
(В той безвестной стране, где меня будут знать, |только| лишь по названию `дерева` ``породы``!..)
«Я поля влюблённым постелю…» – Владимир Семёнович Высоцкий… 
Говорят, – и я писал об этом, – люди, как деревья, их портреты. И ещё ничего-то и не сказано об этой связи (глубокой и бесконечной, будто любовь! весна! зима! осень! и лето)  – земной и небесной – людей и дерев – в искусстве – человеческом. Люди и деревья… Их связь неразрывна… Оттого-то и так много деревьев… Как и людей… Живых… И… Умерших…
Ни единой слезинки не пророни! – слышишь – я запрещаю Тебе! – по мне!!
Пусть ЛЮБОВЬ ЗАЩИЩАЕТ ЛЮБОВЬ.
Лежать нам с Тобой, …. || Имя ||, как на этом ложе брачном, в земле сырой, смешавшись… перемешавшись…
Жена, <…> || Имя ||.
Ни единой слезинки – не пророни! – не сметь! не смей!(!)
Только счастья слёзы видеть хочу – на Твоих Голубых Как Небо Глазах.
Только счастье!
    <…> счастье!

СЧАСТЬЕ!
СЧАСТЬЕ!!
СЧАСТЬЕ!!!

Вот моё Тебе –

– прощание!
– завещание!
– посвящение!

Жена
…. (Имя).
   



**** Слушая Deep Purple «Anthem» с диска ``The Book Of Taliesyn`` (1969)
**** Ночи с 17-го по 20-ое марта  2008-го года



18 \\ 50

**** Холодные Сердца ****


Иногда, – пожар души – чужой – заставляет пылать и тебя.

Иногда, – когда ты чувствуешь этот вакуум – перед горящим вулканом, – что-то заставляет тебя сокращать расстояние. – Дело почти бесполезное. – Эти люди – как не люди – этот пожар не для тебя – этот пожар для других. Для тебя – холод огней издали. Для тебя – сказки о вечных льдах. Молчание – твоё. – То, что услышишь в ответ. Ты – будничность их отвержений; ты…

Можешь продолжать, сколько сможешь. Можешь – резать себе всё: вены, душу – ты не  нужен. Можешь бросать всё! всё!! всё!!! в ноги их – ты никчемен! ты – дрянь!! ты – пустое!!! Ты – выброшен: обочина...

Крепость, что ты брал, как командир, солдат, поднимает другие флаги. Ты – нелюбим, нежеланен, отвержен. Ты – мира другого. Ты – сказание о Солнце; – здесь! – тьма ухода… Ты – спасал. Ты – не спас… Ты – летел… Ты…

Боль! Боль! Боль!

Холодное сердце…

Разбился о скалы, прибрежные… – и летел…

Твои войска бились зря – холод… холод…

Холод сердца.

Многие годы ушли – утолить эту жажду вулкана.

Многие ископаемые души – прочь!

Многие…

Истлело многое, это могло бы дать рост! плод! (такой! Погибли многие.)

Ты отвержен, опустошён. Не ты один. Вулкан погибает – и его срок ограничен жизни; кратер…

Уходит то, что пылало, тлело, затухло, остыло, истлело. Странное изобретение – человеческая душа: где найти переводчика – с человеческого на человеческий?

Сколько сил! Сколько лет! Сколько слов! Сколько красок языка человечности – всё бесполезно… Всё бесполезно: чёрствость! замкнутость! закрытость!

И вот – вершина далёкая – пылающая – опять! Войдёшь ли в то, что в снегах. Поскачешь ли туда, где пожар и лёд – ждут тебя одновременно. Будешь ли самоотвержен настолько, чтобы быть бесполезным в их отлаженных на самих себя и свои исключительные смазки механизмах устройства? Ответ? – будет отрицательным, но я знаю – ты будешь ТАМ! Поскачешь! Будешь! Войдёшь…

Не останешься равнодушным…

Не останешься вдали.

Не будешь синим, как сталь, сталь никчёмного сердца… Я благословляю тебя – иди! пытайся. Но сердцу твоему суждено страдать. И остаться одному. И остаться разбитым, истоптанным, выжатым, искромсанным, избитым, огоревшим, израненным…

Не станешь же отрицать ты – тебе хотелось знать ответа: «За что?», «Почему?», «Можно ли было что-то сделать?», «В чём виновен ты?», «Где же причины?», «А отчего всё?», «И что надо?»… Попав сразу в конец жизни, углядеть (для себя) истоки бед, что давили и раздавили тебя?

Ты поднимаешься… Ты станешь другим… Но таким же… Как был и… Раньше… До… На огонь идущим… Ветер встречный с пеплом – не охладит. Война, что началась, не…

Ты создан был идти туда, где «больно и страшно» (выражение священника Георгия Чистякова), где горько, холодно, одиноко.

Ты узнаешь ответ потом: потом…

Господь не Успеет Улизнуть от тебя – ты летишь… Ты – требовательный. А зачем ещё попадать на тот свет, чтоб не услышать ПРАВДЫ? Той правды, что была? Той правды, что Его? Той правды, что ПРАВДА? Настоящая?

Время собираться…

Время – в дорогу…

Время – в пути…

Ты – воин…

Добра…

Иди!




**** Слушая John Lennon «Woman» с диска ``Double Fantasy`` (1980)
**** Ночи с 23-го марта  по 16-ое апреля  2008-го года



19 \\ 50

**** ЛЕНА ****


В Глаза Твои Смотреть
В Глаза Твои Смотреть
Бесконечно Нежные
Нежные Бесконечно
Бесконечно Голубые
Голубые Бесконечно
Прекрасные Бесконечно
Бесконечно Прекрасные
Глубокие Бесконечно
Бесконечно Глубокие
Любовь Моя Лена
Любовь Моя Лена
Лена
Лена
Как Это Небо
Над Нами
Голубое Бесконечно
Бесконечно
Глубокое
Бесконечно
Прекрасное
Бесконечно
Прах Свой
С Твоим Смешать
Смешивая
Бесконечно
Так И Лежать
В Земле Этой Сырой Гнилой
Сырой
Гнилой
Гнилой
Сырой
Бывшей Нам «Матерью» На Земле
Руку Твою Держать
Держа
Высоко
Как И При Жизни
Близко
Близко
У Сердца
Самого
Самого
Вечность Всю
Бесконечно
Бесконечно
Проживая
Так
Как На Ложе
Брачном Этом Святом Бесконечном
Когда Же Этот Миг
Наступит
Освобождая
Нашу Любовь От Суеты Повседневности
Когда
Жизнь С Тобою
Вместе
Бесконечная Моя
Наступает С Прощанием Расставанием С Этой Земной Радостью
Как И На Ложе Брачном
В Земле Сырой
Мы Перед Господом
Вечно
Любовь Моя
Жена Моя
Лена
Возлежим
Предстоим
Вечно Вечно Вечно Вечно Вечно
Жена Моя Любовь Моя
Лена Моя
Лена
Моя
Лена
Моя
Жить С Тобою
Жизнь С Тобою
Быть С Тобою
Счастье Счастье
И В Этой Грязи
Земле Сырой Сырой Земле
Счастье Счастье
Вечно Вечно Вечно Вечно
Любовь Моя Жена Моя
Лена Моя
Лена
Моя
О
Распахнутся Ворота Запертого Дьяволом Ада
Ты Войдёшь Туда
Знаю
Зная
Что Где
Томлюсь Я
В Ожидании Света
Ты Чистый Свет Ты Чистый Свет Ты Чистый Свет
Лена Лена Лена
Спасение Моё
Лена
Жена Моя
Любовь Моя
Лена Моя
Жена
Любовь
Лена
Моя
О





**** Слушая Sinead  O`Connor  «Drink Before The War» с диска ``The Lion And Cobra`` (1987)
**** Ночи с 18-го  по 23-ое апреля  2008-го года



20 \\ 50

****  КАЧАНОВУ ПЯТЬДЕСЯТ! ****


Серёжа? <…> Тебе «ПЯТЬДЕСЯТ»!?
Вот она и пришла – полоса «знатных» юбилеев!
Мой Первый Друг!
Мой Друг Бесценный!
Ты собираешь лучших своих пятьдесят друзей в лучшем месте Москвы, оформленном лучшими художниками, архитекторами, дизайнерами, скульпторами, живописцами. Серёжа! по-прежнему рядом с тобою – лучшие: художники, архитекторы, скульпторы, живописцы, дизайнеры. Серёжа, по-прежнему рядом с тобою самые красивые, самые статные, самые обворожительные, самые горячие, самые высокие, самые верные женщины. Ты не ускользаешь от их взглядов, ни от одной из них, этих богоподобных красавиц. Серёжа! ты был всегда флагом нашей дружбы, нашей надеждой на единство, на жизнь – в конце концов! – надежды! – дружбы, в которую включены десятки, сотни наших близких, талантливых и прекрасных людей, с их настоящими, достойными восхищения семьями. Круг наш – широк! Плотен! Велик! Нет, не страшны людям никакие испытания, когда они есть друг у друга. Ты пил «ЗА НАШИХ». Как велик ты, мой первый друг, мой друг бесценный, отдавая нам себя, теперь уже собирая нас нашими дружными большими и радостными благополучными семьями. Человеческая близость! – Что больше?
“<…> И мне не стыдно за то, что при всей пошлости окружающего, мы строим. Мне не стыдно за нас. Мы те, кто строит талантливо. Наш круг – крепкий. И никто не уехал. И все успешно работают. Трудятся. И он лишь прирастает, ширится! Наш круг! За наших! <…>”, – говорил… А, как же иначе?
Жизнь проживается `не вчерне` – что говорится.
Говорили и о Ходорковском, Мише, с которым вы начинали… долго и хорошо! долго и хорошо! говорили! И не ты один!.. Нет, не ты один. Не ты один. Нет! Ничего! Ничего! выйдет и Миша. На свободу! И президенты у нас не железные. А мы… мы… мы – железные! Оковы тяжкие падут!.. И свобода!..
И ни разу за эти столько лет, десятков лет, пять десятков лет почти! – не было между нами ни тени разора, вражды, непонимания, обид – ни женщина, ни деньги, ни предательство, ни ссора – не омрачили нашего общения, не легли между нами `разделительной полосою` чёрной. С детства мы боролись вместе против обидчиков своих: учителей, родителей, родни, близких, дворовых, классных, уличных хулиганов, с врагами, с тяготами походов, поездок, работ, с трудностями жизни, потом – уже – за наших учителей, родителей, близких, друзей, семьи, детей, за наши общие ценности! в любви! в дружбе! в человеческом общении! в искусстве! Ни горы, ни волны, ни ножи – не пугали. Серёжа! я люблю тебя, мой первый друг, мой друг бесценный!
Пусть всегда нам хватает женщин и радости! песен и вина! голоса и струн! денег и столов! гор и волн! голубизны неба и зелени чащ! просторов полей и глубины пропастей! Пусть никогда! никогда! никогда, слышишь, слышишь! не будет тени на днях наших. «<…> мы прожили ночь, так посмотрим, как выглядит день <…>». Борис Гребенщиков. Боря Гребенщиков.
Я смотрю на тебя сегодня, и на происходящее с тобою, с нами со всеми, через видоискатель камеры, Серёжа, я могу только шептать ему (мне не дадут сказать тебе в микрофон, не дадут сказать тост, не дадут – я вынужден снимать), и я шепчу ему, я шепчу ему, как дорогому, другу самому дорогому, бесценному, любимому, верному, прекрасному! “Я люблю тебя! Я люблю тебя, Серёжа! Мой друг дорогой! Мой друг бесценный! ЖИВИ! ЖИВИ! ТОЛЬКО ЖИВИ! Серёжа, я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя, Серёжа! ЖИВИ! ЖИВИ! пожалуйста так долго! как сможешь только, дорогой! И, чтоб я не слышал больше никогда от тебя! – слышишь! никогда! никогда! никогда! никогда, слышишь, слышишь? – слова (больше! больше! больше!): «реанимация», «скорая», хорошо?”         





**** Слушая Bob Dylan «Knocking on Heaven`s Door» с ``Rolling Hunder Revue`` (1975)
**** Ночи с 14-го мая  по 19-ое июня  2008-го года



21 // 50

**** ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА! ****


Оглядываясь назад, скажешь себе: не оглядывайся.
Скажешь себе: ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!! Прекрасна!..
Что было в ней важного, главного, ответственного, решающего? того, что запомнилось? – а ничего! Всё было важно! Всё, что запомнилось: безответственное, неважное, нерешающее, – те, кто любил! любил тебя! те, кто любил тебя (и был рядом, близко, те...)… Те… То… Главное! Главные!

В чистоте нетронутой девственности плывут блаженно наши безоблачные мысли ни о чём. Ни о ком. Радость. Радость – просто жить! Радость – ты религия! Радость – ты воскресение души. Радость – ты праздник, не знающий пределов, ты – весна! что пребывает только, не имея заката…

Радость! я пою тебе гимн. Гимн сладости твоей! Гимн радости твоей! Будь, будь, как этот Свет! И свет в окне.

Ты подходишь в окну. Ты видишь Свет. Свет это Жизнь! Жизнь! Жизнь – это свет, Свет! Свет! – Жизнь!

Законы “волка”: “убей”!! больше не пугают тебя – в стане людей ты не свой. Люди – в образах гадких больше не пугают тебя. Они – немощны перед самой мелочью счастья. Счастье – сила! Сила – счастье! что налито в тебе, в тебе – вместо мрази, что копится годами, десятилетиями, столетиями, тысячелетиями, миллионами лет – в людях, типу, к которому принадлежишь и ты.

Счастье. Вера. Радость. Свет.

Пафос силы уходит вглубь… Встают простые сценки беззаботности детства, юности, зрелости; встают друзья, события, шалости, похожие на этот луч, что видишь ты, мелькнувший с окна (только что).

Окно – взгляд в прошлое, которого нет. Есть – этот Свет, свет; есть это свет, Свет. Свет – жизнь, радость.

Встают мелочи, встаёт лежание ни о чём, мечтание о без – делии! Беспечность и расхлябанность. Улыбка – как флаг. И – как ответ всем зверствам так называемых “настоящих мужиков” и так называемых “настоящих баб”. Со всей их похабной беспристрастностью и одновременной приверженностью рабству пошлости, варварства, свинства и злобы, не имеющих предела, гадливости, хамоватой садистской уверенности в величии грубости надругательств над слабым, тонким, беззащитным, немым. Встаёт то, что не сменишь ни на какие наряды – лёгкость! как скипетр! Лёгкость, как смычок. Как ключ, открывающий душу для бессмертия. Не страшны…

Кто такие? Мразь, исковеркавшая Лик!.. земли.

Радость!! Ты – отворяешь ларчик бессмертия! Что было важного, главного, ответственного, решающего? что было – ответственным, решающим, бесповоротным, запомнившемся? – а вот ветер (по окну), что шёл мимо…

Сладость, что досталась даром! Жизнь, что шла, как летела! Пепел, что жив и поныне сказочностью призраков.

Возьми за руки дружбу, что была; возьми за руки людей, что ушли; слови те секунды, что встали; закрой глаза – перед тобою бездна.

Пусть уйдёт всё, что решало! Пусть останется всё то, что незаметно.

В этой жизни – я протягиваю руки – к огню вечности, к огню того, чего нет, к огню не от мира и не из мира, к огню, не сжигающему.

Пусть умрёт ненависть.

Пусть живёт любовь.    





**** Слушая Bob Dilan  «Licence To Kill» с диска ``INFIDELS`` (1983)
**** Ночи с 4-го по 6-ое мая  2008-го года



22 \\ 50

**** идти хочу ****


когда умрёт этот ветер
и спокойно
спокойно
войду
в твои волны
река времён
что неизбывна и непрерывна
чтобы плыть плыть плыть без устали и без остатка туда откуда не следует возврата
и господь встретит меня чистым светом раем глаз божественных
это был ты мне скажет
а это был я скажу
мы обнимем друг друга как давно заждавшиеся друзья
не видевшие друг друга сто лет
сто лет
не срок
для дружбы
на том берегу
берегу жизни
я оставлю то что не дорого
всё
всё
всё что было
и тело своё
исцелованное вдоль и поперёк
лучшими дочерьми его
он знает какими
душа
душа останется в чистом виде
какой и была
до того
как произвели меня на свет
свет его
божий
родители и
его воля
воля его святая
душа
сгусток
жизнь
то
что
было
и есть
и будет
со мною
всегда
легко и забористо я уплыву от всех и всего
как в небо взмывает птица и снег поднятый бурей
и он развернёт передо мной свиток жизни
жизни моей свиток
времени нить развяжет
и я скажу ему
всё было хорошо
всё было складно господь
я прощаю тебя
и ты прости меня
скажет он мне
я прощаю тебя
и ты меня прости
хочешь ли ты изменить что-либо
спросит
нет отвечу не хочу
пусть будет так
как было
ты устроил всё так как надо
на
и
лучшим образом
закроем прошлое
всё что важным было
не важно сейчас
я жив как и раньше
тобою
душою
что была до
и будет после
завернём иоаннов свиток святой
я доверяю тебе
хоть и боролся
за своё человечье
чего тебе никогда не понять господь
ты
не знающий греха и не творивший
не всё понимаешь в людях
сотворённых тобою
неплохо нет
не плохо вовсе
не плохо
но
закончим на этом
что было то было и
прошло
сошло
вот тебе рая глоток скажет
мне не нужно отвечу
я здесь с тобой как с собой
вот это и главное
мне хорошо с тобой господь
скажу
это
главное
мне хорошо с тобой артём
скажу
это
главное
всё
всё
всё
всё
что я делал
имеет имело ли смысл
если есть этот мир до и после
зачем мы так надрывались там сражались за что
жизнь артём
не ограничивается ни тем что было до ни тем что будет после
жизнь поток
нить
свиток
бесконечный
радость меняющая горе
и
горе
меняющее радость
смейся с смеющимися и плачь с плачущими
вот то что я писал говорил тебе другим
ты был с людьми
которым ты был нужен
и я посылал к тебе людей
которые нужны были тебе
вот свиток мой гляди
ты жил по нему
ты живёшь по нему
всё было хожено уже и до тебя
мною
и я прощаю тебя
ты боролся смело
против меня
против воли
отца
и я прощаю тебя отец
ты шёл против любви любви человечьей
обнимемся
ну где твой эликсир
выпьем
это конец
или начало чего-то ещё
это конец
и начало
чего-то
ещё
артём
ты был верен
ты будешь рядом
вместе
будем смотреть на голубую эту родину
родину нашу с тобою артём
родину нашу господь
голубую
планету
земля
с небес
и плакать
и смеяться
с плачущими
с смеющимися
ты выполнил то
что хотел
я
и я выполню то
что хочешь ты
ты всё знаешь сам господи
ничего не прошу у тебя
те кого люблю
пусть идут дорогой своей любви
моя любовь
что от бога
что от тебя
как я сейчас понял
понимаю
им укрытьем и кислородом
с ними не будет ничего
ни до ни там ни после
мы сильны
как люди
и выпьем
это привал хоть
чтобы идти дальше дальше дальше
это был ты артём
это был я господь
мне хорошо с тобой
и
мне хорошо с тобой
и
мне хорошо с тобой
будто с самим собою
господь
и
мне хорошо с тобой
будто с самим собою
артём
господь
артём
господь
артём
это рай
да
это
привал
временный
рая нет артём
рая нет господь
есть этот свиток где жизнь как борьба разворачивается и сворачивается
бойцы нужны
бойцы
и ты показал себя
героем
героем
борьбы
борьбы
борьбы
за
любовь
за
любовь
за
любовь
ты нужен мне
и здесь
артём
и ты нужен мне
здесь
господь
вставай
вот и конец
привала
нам пора
поговорили
и будет
заждались нас на воле
враги
враг
артём
господи
с тобой
идти
хочу 





**** Слушая «НебоСлов» « ~ http://video.mail.ru/mail/artemkirakosov58/artrock/3898.html ~ » (2007)
**** Ночь с 12-го на 13-ое июня  2008-го года



23 \\ 50

****  каникулы ****


Когда наступит это лето, лето, что без зимы, что без потерь, что без предупреждений и иллюзий, что без крови и без оценок, что без гула орудийных залпов по всем направленьям жизни, когда будет он, – и придёт наконец, – этот закат всех войн статусов и ведомостей, всех зачётов и экзаменов освобождение от, когда реки встанут от того, что всё совершилось и свершилось, – произошло, – когда кончится ночь всех страданий и состраданий, когда наступит лето, лето Господне, лето любви, любви это лето, лето отдыха от трудов, от боязни (и боязней), от бедствий и неопределённости, когда настанет (пусть и внезапно! этот!) светлый путь к небу и в небо, где будут только воздух и счастье, счастье и воздух, счастье и воздух, воздух и счастье, и будет, настанет, станет – новая жизнь! эта новая жизнь – и будет новая жизнь! новое небо и новая земля, и мы – новые... другие, мы будем, станем, новыми, другими, летними, господними. Будет лето, лето Господнее… Лето Любви! Лето в Любви! Лето от Господа! 
Эти упражнения, упражнения в любви…
Лето, лето Господне! на дворе. Каникулы! – лишь слабый отзвук его. Мы – дети, ожидающие лета, света, света и лета от Господа! Лето – это, когда тепло, светло! Это, когда не холодно. Это – когда укрывают тебя – от всего! от всего того, что палит, жжёт, уничтожает, унижает. СПАСЕНИЕ! Это, когда навсегда! Без прилива и отлива. Солнце, что не зайдёт – лето, лето Господне. Прилив, что не кончится (как и обычно) отливом. Вода и весна, что будут лишь прибывать, прибывать, прибывать. Радость, радость, радость, что без пределов и границ.
Чины и лычки сорваны. Лампасы и отчёты и зачёты где? – сданы куда надо и кому надо – всё кончено! Всё кончилось! – весна! как `конец` «связи»!! Экзамены – сданы навсегда – в утиль! в мусорное ведро… Что может экзамен?.. К чему? О чём? Зачем? `По` “чём”? Он говорил тебе о чём-то? Что-либо? Кому-то? Зачем он? Что-то значил? И для кого? Ведомости отправлены в небытиё заслуг. И мы – как на пляже нудистском – обнажены перед солнцем, солнышком, – все в одеждах (наилегчайших) из собственных тел, счастливы светом и жаром его. Лето – обнажение того, что копилось в тебе, в душе – днями, годами, десятилетиями. Кончилось время (и бремя!!) “бумаг”. “Бумаги” – кончились; их время (и бремя!!) и власть!!! закончились – лето, лето Господне на дворе! Прорастает травою бессмертия!!
Каникулы? – это то, чего ждёт человечество задолбанное за столько веков! Тысячелетий… Миллионов… Летий…
Братья!! Сёстра!! – кончай работу! Закрыты зачётные и отчётные ведомости, иллюзии, шоры, писульки; пора! Закрыты классы; и призраки того, что кого-то чему-то можно научить, чего-то что-то кому-то объяснить, тем паче (уж) – доказать. (Кто научился, знал сиё от рожденья. Кто знал, разве то тот не умел – ещё до рожденья?) Закрыты заводы, производящие мусор, из которого получается потом мусор, лишь мусор, новый – но мусор. Мусор – вот то, что внутри у нас. Мы – мусор, его скопище и хранилище; производители и потребители! – мусорные! Мы учимся, а потом учим – потреблять, а следом и затем производить мусор, лишь мусор. Мусор – наша цена во Вселенной! Мы – мусор! лишь! Кончай работу! – Ведь. – Открыли это небо и эту безграничную синь, синь… Синь! Небо! Что над нами и в нас. Открыли это небо и эту безграничную синь. Что над нами и в нас. Открыли то, что не затворить! – финал. Финал – это то, где не будет уже оценок, списков, должностей, чинов, отличий, лычек, звёзд и лампасов, пиджаков и петлиц, длинных мраморных лестниц и министерств «ничего и всего». Любовь. Любовь. Любовь!!! Любовь!!!
… …
Любовь! Любовь!
Границы сорваны. Содраны ненавистные погоны.
Все армии отступают.
Рухнули монстры – империй и значений.
Река времени встала.
Лето, лето Господне.
Каникулы.
Лишь то, что не имело цифровых категорий – на щиту – мы и любовь, любовь и мы.
Мы – в любви, и – любовь в нас.
Вот и лето, лето Господне.
Каникулы – БОЖЕСТВЕННЫЕ!!
Люди-Братья и Братья-Люди.
Наступит освобождение ото всего, что держало, хватало, драло, скрежетало, палило. Никто уж не спросит тебя: «Ты откуда? Ты кто? Ты зачем? Ты от кого? Ты к кому? Ты по делу какому?» – больше не будет дел потому что. Больше не будет неравных, больше не будет несправедливости, обид, оскорблений, болезни, смертей. Будет КОНЕЦ! – ВРЕМЕНИ КОНЕЦ! КАНИКУЛЫ! День без гнева! День радости! День, когда мы будем вместе! Все вместе! Любимые и не! Кончится эта делёжка на правых и не правых, левых, зелёных, голубых, коричневых, чёрных, белых, розовых, красных, жёлтых. Богатых и не, верующих и не. Будет мир. Мир. Мир. Не будет войны. Будет лето, лето Господне. Каникулы. Каникулы ото всего, что жало, ныло, рвало, жгло, надрывало. Будет лето! Лето. Господне. Каникулы.
Аминь.
Закончится чернота этих дней, когда принимали экзамены, зачёты, строили клети, клетки, для тех, кто “не”.
Не все пройти смогли…
Ни умом, ни красотой, ни успеваемостью, ни цветом кожи и глаз цветом, ни расторопностью и поворотливостью, ни возрастом и уменьем, ни вкусом и навыками, ни социальной принадлежностью и происхождением неважным, ни ростом, ни чем иным ещё не вышел…
Лето, лето Господне – всех уравняет: правых – неправых, чёрных – белых, успевающих – неуспевающих, бедных – богатых, знаменитых – безвестных, красавцев – уродцев, отличников – колышников… спасёт, укроет, примет в объятья теплом.
И вот – финал! Финал!
Новая Жизнь!





**** Слушая Grateful Dead «Throwing Stones» с диска ``Terrapin Station Live`` (1990) (Limited Edition)
**** Ночь с 13-го на 15-ое июня  2008-го года



24 \\ 50

****  ноша твоя легка  ****


ноша твоя легка господи
не страшны ни смерть ни болезни ни язва ни боль ни потери
выдержим перенесём выстоим
то
что ты делаешь с нами
много хуже того
что мы делали с тобой господи
ноша твоя легка господи
выдержим
перенеcём
выстоим
ведь ты не знаешь
что значит и
как терять
швыряя в ноги любимых
никчемную
беспутную
жизнь свою
ни к чему которая
без цены что
потому что
конечная
и бесцельная
быть отвергнутым
не нравится никому
но
мы выдержали и испытали то
что не вынесет и не выдержит ни один бог
и отвоевали у тебя
право на жизнь
и на самостоятельные решения
и на свои мозги господи
ценою жутких непереносимых чудовищных страшнейших катастроф господи
ценою твоей жестокости к нам
не слушающим тебя
любящий отец
создаст ли ад
для вечных страданий
тех
кого мыслил и мастерил и смастерил совсем для другого
и любил как детей
о чём мы читаем
в боговдухновенных книгах
скорбь выше любви
и мы так и не поняли многого
зачем такой нечеловеческой пытки дорогой ведёшь ты тех
кого налепил как игрушки 
много тяжёлых вопросов к тебе
и много тяжёлых ответов
что даём мы себе
вместо тебя
всесовершенного
никто из нас
не согласится быть богом
ибо вкусил
сладость
тобою рождённого бытия господи
ноша твоя легка господи
ибо мы люди
самое совершенное творение твоё
что выходило из-под пера
совершенного
твоего
господи
ты не мог ошибаться так господи
ты не мог ошибиться так господи
мы люди
самое совершенное твоё творение
выходившее из-под
совершенного пера твоего господи
мы одно
ты и мы
мы и ты
по образу и подобию сотворены
сотворённые любовью и вдохновенно
любовно и вдухновенно
мы в тебе
и
ты в нас
ведь мы одно
мы ведь одно
так господи
по образу и по подобию сотворены
любящей рукою и любящим сердцем
так за что же скажи
это всё нам
и грешным
и не грешным
разным таким
равным таким
святым и не святым
пылающим всем в огне
равно
и любви и ненависти
твоей
твоей
твоей
твоей
господи
господи
и
не отпирайся господи
мы не дети чтобы отступать от тебя без ответа
не получив своего
распятие проходил не один ты
теряя детей близких родину жизнь
кровью потом муками наполняя лишнее сердце
годами десятилетиями столетиями тысячелетиями миллионами летий этих
не перенося непереносимое
невозможное делая возможным
волей и трудом
вставая из пепла
твоих разгневанных жестов и слов
вот с воскресением дело было иначе
воскрес ты первый
тут ты пока почти что единственный
а
друг за друга встававшие на тебя за себя наши братья и сёстра
едины в том
чтобы выкарабкаться отсюда
хоть кому-то
живыми
живым
до конца
этих лет забора господи
мы не просили тебя о жизни
да и ни о чём
другом
господи
господи
ты сам
нас создал
создавал
в усладу
зачем-то
себе
тебе
господи
господи
слава твоя
но мы не опустим мечи
как ты свои импровизации потопов
что стирают слой за слоем
наши культурные и биологические напластования
война господи
не будет завершена господи
пока всё не вернётся в пыль
как и было
до
того
как
так
бог в принципе не может знать
как это быть человеком
он никогда не был таким
таковым
как мы
ничтожеством
пылью
грязью
малым
окружённый сияньем
от вифлеема до иерусалима
от юга и от востока
к северу и к западу
всех полушарий планеты земли
планеты
земля
вечно
от первого и до последнего
вдоха и вздоха
земная жизнь его
не наша
пыль и грязь
грязь и пыль
мусор
блевотина
которая
прощай
и
прощай
я говорю тебе без сожалений
навсегда
ада войны горящий
адом войны
горящий
говорящий
навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда
со сдираемой кожей
неверия
я остаюсь с теми кто вышел вон
не вынеся этого всего
человеком
по имени и фамилии
которую дали мне по при рождении моём
мои родители
мои славные и некрещёные
лиля и виля
артём
киракосов
человек
простой человек
сгоревший в огне
этого лучшего
и всего земного
из всего того
что было сотворено тобою
господь
это я господи
артём
киракосов
и я говорю тебе
ноша твоя легка господи
вынесем выдержим выстоим перенесём сможем
и можем
прощай
и
прощай
прощай
и
это война
господи
за право
грешить
и
жить
людьми
не
богами
людьми
твоими
господи
господи
господи
господи
господи
господи
господи
господи
это я
артём
господи
артём киракосов господи
и ноша твоя легка
ноша твоя легка
легка господи
господи
это я
я 

 



**** Слушая Grateful Dead «Throwing Stones» с диска ``Terrapin Station Live`` (1990) (Limited Edition)
**** Ночи с 13-го на 18-ое июня  2008-го года



25 \\ 50

**** сердце вождя ****


он говорил сердце вождя флаг
ни единой слезинки
не проронить
по нему
пусть
придут за ним
его батальоны
сердце вождя флаг
что в врага земле пылает
жжёт
он слышал о любви к врагам
он не знал
что это такое
он не знал не понимал какие в войне для тех кто пришёл грабить убивать и насиловать бывают правила
правила бывают у жизни лишь
в войне было лишь одно
пепел
пепел
пепел
вот то
что должно остаться
от врага
а потом
и этого
остаться не должно
сердце вождя на вражьей земле залогом тому оставленное
вчера войной батальоны его страны двинулись
их флагом
было сердце
сердце его бессмертное
сердце вождя
бьётся
бьётся
бьётся
бьётся
всегда
всегда
всегда
до победы
и после
это флаг
и он запретил нам говорить о нём
как о убитом
флаг
впереди
всегда
своих
батальонов
вождя звали .....

 



**** Слушая John Lennon «Imagine»
**** Ночи с 18-го на 20-ое июня  2008-го года



26 \\ 50

**** единственная ****


и каждая
была
единственная
была
и
осталась
была
и
осталась
и по каждой рвалось сердце
как в последний раз
будто оно одно у тебя сердце
и руки каждой дом тебе
руки ставшие крышей укрытьем крыльями
и для каждой ты был маленьким
ребёнком
её
и каждая ласкала
как сына
как бы ни была
молода и хороша
что мог бросить им
любовь
и несколько строк
исцелованное святыней твоё тело было их алтарём
что мог ты дать им
и каждая была последней верной единственной святой святыней женой
навсегда
любовь
и несколько строк…

 



**** Слушая Led Zeppelin «All Of My Love»
**** Ночи с 1-го по 5-ое июля  2008-го года



27 \\ 50

****  сердце что не вырвать что не встанет никогда как часы не взведённые ****


я
люблю
её
больше
жизни
самой
больше
истины
самой
всей
больше
правды
всей
самой
больше
бога
самого
больше
искусства
всего
что
на
земле
этой
и
той
тут
и
там
родилось
написалось
создано
больше
правды
и
истины
всей
небесной
и
земной
вкупе
больше
себя
самого
больше
чем
всё
о
чём
знаю
слышал
догадываюсь
больше
всего
что
было
есть
будет
и
я
я люблю
я люблю её
и я люблю её и
и
я
я люблю
я люблю её
и я люблю её и
и
я
я люблю
я люблю её
и я люблю её и
и
всякая женщина
укрытье
от дождя
гроз
ненастья
невзгод и
несчастий
от будней черноты
от поражений язв
от времени осколков
от горя смерти
от пламени болезней
от поля забвений
от бестолковости дня
от пустоты ночи
руки её
всякой женщины
ковёр
в который ложишься
ты
блаженно
оборачиваясь в орнаменты руки
её
ласк сказки
блаженство дар
её
тебе
ничтожному никчемному чужому потерянному страшному случайному поражённому бездарному пустому желчному жестокосердному чёрствому
и
и я
я люблю
и я люблю её
и
больше жизни самой
больше искусства
больше смысла
больше правды
больше истины
больше бога
больше себя
и
больше всего того что знаю о чём слышал догадываюсь желаю
и
зачем мне правда истина смысл искусство жизнь бог рай
я люблю её
и
я люблю её
я люблю её
и
я люблю её
я люблю её
и
я люблю её
я люблю её
и
я люблю её
всякий мужчина путник воин солдат художник певец
всякая женщина мать хозяйка певунья мастер
всякий мужчина хватается кладёт на рукоять меча кисть десницу глядя в закат багровеющий полем
ненавидит ненавидит ненавидит ненавидит ненавидит ненавидит врага деспота насильника вора захватчика противника завистника злодея
всякая женщина укрывает и кладёт с собою
запирая ворота прячет ключ
думает о завтрашнем
о заправке для супа
лекарствах
будущих возможно детях
кладёт оружье твоё далеко прячет доспехи боевые и снаряженье в чулан под кастрюли
в груди каждого война смерть испуг страсть к другой болезнь вопль безнадёжность ненависть к соседу
всякая
ревнивица
и спрячет меч и щит и копьё подальше
чтоб ты оставался с ней подольше побольше
был её больше ничей больше только её
всякая женщина мать тебе
даже самая юная и зреющая лишь к тому
всякая видит в тебя дитя ребёнка своего малого беззащитного слабого славного лучшего единственного любимого бога
твое тело алтарь её
она ходит к
приходит к
ты бог её
она богиня твоя
и алтарь
её тело тебе
сад что разбили вы друг для друга друг в друге друг на друге
всякая женщина дом крыша уют крепость укрытье рай сад
всякая страсть гонит
гонит прочь
из себя самого и из постели и из под крыши и от рук с которыми счастлив с кем счастлив
где счастлив
рай
что был
полыхает
ты воин путник художник
она любовь
что ждёт
что жжёт
ты отвязываешь коня
как бы не было хорошо
от ласк
путник любит дорогу
художник пространство чистого поля холста
воин смерть
мужчину не удержать
он
любит путь кисть меч
чтобы написать в пути на холсте мечом
картину из
смерти врага
на полотне полыхающего ветром закатного неба
а
я люблю тебя и
я люблю тебя
я люблю
я
больше смысла больше истины больше правды больше воли больше себя жизни больше бога больше всего что знаю о чём слышал больше искусства что сделали руки чужие руки мои больше всего того что мне приходилось встречать в этой жизни и больше той жизни которая лишь предстоит будет ещё только больше всего того что было есть будет ещё только больше всего больше
и
я люблю тебя и
я люблю тебя
я люблю
я
и
я люблю тебя и
я люблю тебя
я люблю
и
я я люблю тебя и
я люблю тебя
я люблю
и
я
то
что
она
есть
всё
у меня
всё у меня то что она есть
это всё то что у меня есть она господи
дорожу чем люблю живу чем
господи
счастлив счастлив счастлив
господи
её
ею
ей
сердце прижимая к сердцу думаю
как же живут люди без этого
без этого
без любви
такой
таковой
мы сердце одно единое единственное что не остановить не вырвать не взвести ключами
мы смысл сами этой жизни
мы сами ключи этой жизни
мы сами жизнь эта
мы сами бог и вечность и рай и сад и
себе
ты есть я есть
у тебя у меня
у нас
рай ад
не всё ли равно
в этой жизни
если есть ты
если есть я
если есть мы
бог дьявол
не страшны
всё равно
если есть ты
если есть я
если есть мы
сердце взведённое любовью
что не встанет никогда
как часы
любовь
я пою тебе гимн
ты есть
я есть
мы есть
что ещё
кто ещё
всё что во мне она
всё что в ней я
мы вместе
старимся живём дышим
мы одно
целое
неразлучное
хотя нас и двое
пока
пока мы не стали одной могильной плитой
с единой одной надписью
единым одним шрифтом текстом единым одним из букв одинаковых тех же
под одной фамилией
почти одно
в прахе оставшись
пере
мешавшись
землёю
корнями
всем что есть внутри
у этой матушки земли старушки
ни смерть ни жизнь
не страшны
любви
любовь то
что созидает
то что разрушает плен тлен несчастье горе беду
любовь созидатель бессмертия
любовь что была есть не прейдёт
любовь огонь что не делает пеплом живое
огонь который для всех
огонь вечный
по всем кто жил и пал в любви
река забвения в бессилии отступит от нас
мы и под камнем могильным соединённые одними словами имён и фамилии
живём в любви
став перегноем
под почвой
на которой трава деревья люди дома
любовь то
что будет всегда
то
то что
то что мы
то что в нас
то что из нас
то что мы несли друг другу
другим
из нас
в нас
любовь
я пою тебе гимн
любовь
ты выбрала меня в певцы
любовь
я выбрал тебя
как тему
жизни и пути
всякая женщина
на пути твоём
воин
поэт
художник
мечтает
родить
тебе
сына
дочь
и быть твоею
навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда навсегда
и лежать с тобою
вечно
в объятиях тлена нетленных
под единой плитой
с именами сплетёнными
одной вязью шрифта фамильного
сердца соединив
жизнью
ушедшей
дымом
как
каждая
помни
каждая
помни
помни
каждая
помни
каждая
мечтает желает любит
любовь
любовь слагающая новые
любовь поющая чистое
любовь видящая невидимое
любовь открывающая неизгладимое
любовь творящая несотворимое
любовь перечёркивающее больное
любовь затворяющее тленное
любовь рождающая рождающих
любовь
кто может помешать
любить
запреты что строят бог и дьявол
стены
что строили бог
или дьявол
одолены
рухнули
я есть у тебя
как и
ты есть у меня
одно сердце одна душа одна мысль одна жизнь
одна стрела
пронзившая двоих
я прижимаю
сердце к сердцу
в любую минуту слышу твоё
как своё
а своё как твоё
сердце
одно
в нас двоих
на нас двоих
одно сердце
любовь любовь любовь любовь
я ты мы
ты я мы
мы я ты
мы ты я
любовь
любовь
любовь
любовь
мы одно единое
тело дух душа мысль сердце
взведённое что не остановить будто часы
я
ты
ты
я
мы
мы
ты
я
я
ты
мы
мы
любовь
любовь
любовь
любовь
и
это
я ты мы
мы ты я
ты я мы
и
это
любовь
любовь
любовь
любовь
и
запомни
хорошо
и
это
любовь
любовь
любовь
любовь





**** Слушая Led Zeppelin «Since I`ve Been Loving You»
**** Ночи с 4-го по 7-ое июля  2008-го года



28 \\ 50

**** 50 ****


в этот день
яркий солнечный лучший в году
середину самую лета господня
цветы
свечи
и
свечи
цветы
цветы и свечи
и
свечи и цветы
на могилы тех
кто так любил меня
и любит
надеюсь
тех кто не со мной сейчас
чью любовь я пил как жизни этой ток
жизни это
сок
с пелёнок
обласканный и зацелованный
руками сердцами их
в этот день
молитвы радости и благодарности им
тем
кому я обязан
жизнью
что несу я им как итог
лишь любовь свою
и ничего боле
к
это их праздник
их
немые свечи любви
я жгу
я зажгу на каждой могиле
кладбища
где
родина
свечи мои
слёзы мои
молитвы мои
что исторгаю сердцем
благодарностью
благодаря
немо
как
как слёзы
слёзы радости
что они есть у меня
мои ушедшие далёкие
прадедушки прабабушки
бабушки дедушки
тёти дяди
родные двоюродные троюродные
и все родные
друзья
все те кого я лишился
за эти пятьдесят лет
что прожил
и мамочка мамочка
не дожившая нескольких месяцев
до
человек становится сиротою
без мамы
он ни к чему
без мамы
какие праздники
без мамы
кому мы нужны
без мамы
пустые коробки недостигнутого
волоку я им
как отчёт
о проделанном
о проделанной никчемности
я никчемность
и не стою
и
ничего
и в этой жизни и в той
что будет только
ещё
всё что было мне даровано по рожденью
несу слезами им
прощальными
горькими
цветами
свечами
невысказанных молитв
благодарных
все те
кто так хотели меня
живым
живым
видеть и знать
в этой жизни
примите слёзы как дар
высший
сердца пустого
жизни пустой
с чем родился
с чем живу
с чем ухожу
с тем родился
с тем живу
с тем ухожу
всё что было
ваша любовь
всё что есть
ваша любовь
всё что будет
ваша любовь
из чего состою
ваша любовь
и что несу
в себе и другим
ваша любовь
вашу любовь
ваша любовь
вашу любовь
ваша любовь
вашу любовь
жизнь состоит из потерь
тех кого любишь
и тех кто любит тебя
но всё что было
останется
остаётся
ведь любовь жива
ведь
любовь
жива
ведь
любовь
жива
любовь
жива
любовь
жива
любовь
любовь
знамя мёртвым и живым
знамя мертвым и живым
знамя мёртвых и живых
знамя мёртвых и живых
людей
тех
кто не верит смерти
кто не верит в смерть
тех кто не слушается приговора и не верит в его приговор приговор смерти
любовь то
что остаётся
любовь то
что останется
от меня от неё от нас
любовь сильнее смерти
и вы все
сейчас
передо мной как
и в жизни были
стоите
любите меня
а я пришёл к вам
с цветами
молитвами
свечами
день своего пятидесятилетия начиная
на ваши
могилы
я не верю смерти
я верю жизни
а иначе я не стоял бы сейчас перед вами живыми
как
сам
мёртвый от бездушия и чёрствости своего гадкого я
как перед самым прекрасным алтарём
что знал знаю буду знать я в жизни
мои дорогие
прабабушки прадедушки
бабушки дедушки
тёти дяди
родные двоюродные троюродные
родные
все
друзья
кого я потерял
за эти прожитые
лет пятьдесят
мои свечи
мои слова
моя любовь
вам
этот день
ваш праздник
вы так хотели
чтоб я был достоин вас
моё единственное достоинство
я дожил
и груз тяжкий
грехов и проблем
со мною
за мной
за мною
со мной
я не был достоин ничего никого
из вас
из вашего
ни буквы единой
ни из имени ни из фамилии
что на мне
лишь украшением вашим
от вас
ожерелье
драгоценно даровано
драгоценное дарованное
под крестами
сурб арутюн
церкви воскресения святого христова
стою
вам лишь слёзы и свечи оплавленные прожитым
принёс
там
где каждая могила родная
на московском армянском кладбище
под крестами сурб арутюн воскресения святого христова церкви
начну я свой спуск к долине
в обратный путь
к вам
кому-то в гору
мне
с горы
встречи достойный
ничего боле и не заслужил
в этой жизни
ничего боле и не захвачу с собой
из неё
вашу любовь
вашу любовь
вашу любовь
вашу любовь
навстречу ей
спешу
с горы
кому время в гору
в добрый путь
мне
с горы
с горы
в добрый путь
в добрый путь
путь любви
соединяющий сердца тех
кому не была оковами смерть
кто не верил ей
кто не верил в неё
кто любил
и любит
несмотря ни на что
дорогие мои
я с вами
я начинаю этот день
с вами
на могилах ваших
словами вечной любви зажигая свечи
свечи моей глубокой любви и признательности
пусть горят
хоть и не слышно слов
хоть я и не стою ничего
ничего в этом мире
пустой
пустой
как и был
кем и был
прежде
стою перед вами
с
оголённой душою
заголённой душой
ребёнком
заласканным
заласканный
затисканным
затисканный
залюбленным
залюбленный
зацелованным
зацелованный
как и раньше
как и был и
кем и был
и плачу
плачу
50





**** Слушая Elvis Presley «My Way»
**** Ночи с 13-го по 15-ое июля  2008-го года



29 \\ 50

****  живопись ****


какова бы ни была любовь
у меня
для меня
сегодня
что
кого
бы
ни
держал
в
руках
в сердце
живопись
ты
первая
любовь
навсегда
что связала
руки слова душу
воедино
в красках и холстах
высказать тобою весь цвет мира
все цветы всех людей
всю горечь всю радость всю боль всю восторженность
чаю
ты путь
слаще и глубже
всех медитаций всех религий всех континентов всех планет
тобою открываю глаза
в мир
тобою их запираю
на мир
жизнь и смерть
в тебе
моя живопись
как всякий любящий
изменник
бегал тебя от
как всякий блудный и блудник
возвращался
и
возвращаюсь
опять
опьянённый
влюблённый
любящий
как заново
как в пятнадцать
четырнадцать
восемнадцать
двадцать два
тридцать три
сорок четыре
пятьдесят
ты вселенная моих слов сказанных о любви
ты перевод слов на язык без слов
ты трава у изголовья
ты ветер что внутри и
песня поющая меня самого
я
раб и влюблённый
неверный но полонённый тобою
навек
живопись
я твой
слушатель и певец
слова
лишние тут
там
где руки сами
лаская древко
древних орудий
кисти и мастихина
лелеют сами
сами
изысканных очертаний пируэты
всё бессильно
лучшее из искусств
живопись
живопись моя родина
и отечество
и материк
дом
и любовь
первая
и
последняя
ты
моя
живопись
а я твой
артём киракосов
написал это
в память всех тех
кто верил и верит в него и в его холсты и краски и руки
 




**** Слушая Людвиг Ван Бетховен «Лунная Соната»
**** Ночи с 15-ого июля 1958-го года по 15-ое  июля  2008-го года



30 \\ 50

****  ты  ****


что бы ни было с тобой со мной со всеми нами с этим миром всем
я люблю тебя
я люблю тебя
… имя
… имя
моя любовь переживёт всё всех
нас столетия тысячелетия
стихи
что пишутся сердцем
пронзают
вечность
навсегда
четверть века
вместе
единым существом и телом и духом
не много
для вселенной
но что за сроки
для любящих
вечность
мала для них
для тех
кто вместе
уже на земле
и не отрываясь
друг от друга
цветы несёт
слов и ласк своих
живым
в объятьях
своих
ни одного грубого взгляда
ни одного ненежного слова
за столетья
что мы вместе
это стоит того
чтобы сказать
люблю
тоскую и когда
ты во мне
я в тебе
объятья не расплетя
ты сделала мою жизнь
по-человечески
счастливой
ты мой рай
на земле
и другого
не надо
и на небе
голубые глаза
что небо как
встречают меня
мои чёрные
улыбкой
нет не люблю
слово обожаю мало
мало и других
что могут слова
когда мало лет
и благословения
бога и вечности
любовь разрушает всю горечь мира
на что способна она
эта вся бездна нечисти и нездоровья
когда есть ты
когда есть я
когда есть мы
когда есть любовь
когда есть то что мы написали телами
жизни своей
за эти четверть века
в душах тех
кто рядом
боготворю тебя как всё что имею
ты всё что моё
тут
на земле
и на небе
ты моя земля
и
моё небо
вселенная
и жизнь вечная
и другой не будет
после
и другой не надо
после
ты
… имя
ты
всё что моё
ты
всё что я
ты
всё из чего состою
ты
всё что из
ты
всё что в
ты
всё то что вне
ты
всё что во вне
ты
я
я
ты
мы
мы
так закончится день
и начнётся новый
чтобы закончится опять
твоим глазами
отражающимися в моих
голубое и чёрное
золото локонов в серебре моих
не расплести узора
в назидание потомкам оставляем лишь
любовь
что не описать
из истории оставляем
слова объятий
из слов оставляем
живопись огня
и неба свет
прохладу друг друга душ
ставших спасением
ты такое простое стихотворение
я написал
оторвавшись в ночи
с объятий
твоих
незаметно
ты
спи
… имя
солнце
дня моего
должно отдыхать
и светить
золотом на голубом
мои чёрные бархатные глубины
… имя
счастье
что ты подарила мне
всем своим существом
счастье
чем ты сделала каждый миг
что мы вместе
подвиг
обыкновенный подвиг
подвиг
к которому я несу слёз благодарных розы услад
ни единого облачка мелькнувшего
за столько тысячелетий
небо
нашего общения
как и всегда
чисто
награда моя
уже нашла меня
ночь что во мне
всегда растворится утром улыбки
святой
солнце
что взойдёт
обязательно
как солнце
день
что будет всегда
после утра безоблачного
нитью дней мы вяжем сон нашей иконы
на двоих
любовь
что лишь начинает цвесть и плыть
в бессмертие
любовь
что лишь начинает бег
любовь
что стала нашим словом
и ответом
на все безобразия и нестроения
мира
любовь
что мы отвечаем чем
всем тем
кто гадит жизнь вокруг
любовь
что светит
не только нам
но и всем
вокруг
любовь
что побеждает всё
всю боль
все болезни
всю горечь
расставаний и смертей
любовь
ты религия
наша
ты
моя вера
я твоя надежда
на воскресение
ты
моя церковь и бог
я вошёл
и остался
храм из тел
пусть стоит вечно
душа души моей
… имя
ты
такое простое название моей веры моей жизни моего воскресения
я в тебе
а
ты во мне
мы вместе
уже столько лет
что четверть века лишь миг незаметно выскользнувший из бытий
ты
я
я
ты
мы
мы
так кончается день
так начинается день
тобой
тобою
любовь
любовь моя
… имя
… имя
… имя
… имя
лучшая на земле
единственная
святая моя
светлая
любовь моя
… имя
богиня
моя
ты
такое простое стихотворение я записал
ночь разгоняя из бед
что навалились на нас
на нас с тобою
любовь моя
дитя моё
мы одолеем всё
вдвоём
рука об руку
разгоняя тьму несчастья и удавку смертей
мы сильны как никогда
этой верой
друг другу
и друг в друга
как никогда раньше
мы будем принадлежать друг другу эти несколько дней
какое счастье и передышка
от горечи разлук с
теми
с кем расстаёмся
в объятьях друг друга засыпать и просыпаться
утренним прибоем лучшего и теплейшего из земных морей
и путать неба цвет с цветом глаз
и солнечными лучами считать твои
что ложатся на грудь
кудри локоны
мир
ты бессилен
лишить людей счастья
как бы не старались вокруг те кто хочет черноты
свет
ты бьёшься
бьёшься через всё
свет
ты то
что в нас
чем живы
любовь
ты свет
в нас
и на нас
и из нас
свет
приходи и скрепи наши силы
такие нужные нам
стоять
в этом мире
насилия злобы и лжи
стоять и нести
свои факелы надежды
людям
что ещё во власти
сетях
непогоды
свет
лейся
на нас
в нас
из нас
свет
я пою тебе гимн
и имя тебе
… имя
мои чёрные глаза и алые губы
пели лишь тебя
свет
… имя
свет
чистый
чистый
свет
… имя
… имя
… имя
… имя
я вышел на свет
на чистый свет
я шёл пятьдесят лет
и нашёл его
он в тебе
он во мне
и зовут его
… имя
ты
 




**** Слушая Willie Nelson «You Were Always On My Mind»
**** Ночи с 4-ого по 8-ое августа  2008-го года



31 \\ 50

****  лена лена моя  ****


на древней земле иллирийцев
греков и римлян древних
византийцев утончённых
венецианцев мореходцев храбрых
на склонах
самых южных славян из
ты взметнулась
звёздочка моя !
свечечка моя !
над горами
CRNA GORA
среди таких же как я и
смуглых и чернокудрых
вросших корнями кривыми в
скалистые неприступные склоны
волосатыми оливами мышц
лесистыми головами холмов непроходимых чащ
как кипарисы высокие пою тебя я
высоко ! высоко ! высоко ! высоко ! высоко ! высоко !
взметнут ! кипарисы рук ! – надежды слов своих ! к тебе ! о тебе ! за тебя ! солнечная ! богоносная!
твой луч ! – я !
кто знает что я слежу тебя восхищённо
вот уж четверть века как
белая свечечка на всех побережьях земли
укрыть всеми лепестками всё тело твоё
постелить молитвами все те камешки
на которые божественно и чувственно ступает так туфелька твоя
поднести все ценности и подарки о которых мечтает без исключения всякая женщина и ты –
безусловно ! –
тоже ! …
укрыть ! словами счастья весь этот небосвод и отвести все беды
я бросил карандаш в бессилии
лишь губы рисуют
а песни пишут
ты моя лучшая картина
ты моё лучшее стихотворение
сердце к сердцу прижав
слышу ! и слушаю тебя ! …
я не стою ничего
ничего
–
лишь белый лист
в котором нарисована ты
ты
такое простое стихотворение я написал
ты
моё бесконечное полотно
кино
о тебе
во сне и не
я и не касаюсь тебя
ты рядом
ты просто богиня
живущая на земле
бирюзовая волна
что объемлет тебя
счастливее всех других
остальных
живущих на земле
я
избранный
напевать тебя
годами
жизни
своей
единственная цель
быть стеною от бед
быть крышей от дождей от непогоды от осени лет и болезней что угрожают
свечечка
ты
и ADRIA радуется тебе
как ЕЛЕНЕ своей
когда-то
ПРЕКРАСНОЙ
о
тепло моря
и тепло дня
уже в нас
уже напитало изнутри
силой огня
раскалённый песок
обрамление берега
скалы
лепная рама моря
самая ласковая
тела
лишь волна касаться достойна
и взгляд влюблённого
лепящего в веках
восхищения
сонеты
о
такая же была
и ЕЛЕНА
ПРЕКРАСНАЯ
входившая
тысячелетия назад
в волны эти
ADRIA
MIDETERANA
сколько поцелуев укроет тело
сколько восторга вместит сердце
сколько молитв лягут под стопы
сколько строк вылепят портрет
сколько роз будет в памятнике
сколько слов в касании
ты
вершина Творения Творившего
я
скромный оруженосец счастья
быть рядом
быть вместе
быть здесь
где ты
солнце этого дня
ADRIA отражает твои глаза божественная
голубые лена как бухта эта
куда привёз нас катер
MIDETERANA скроет твоё гибкое стройное тело от палящих зноя лучей
я
лишь оруженосец счастья лена
быть …
быть при тебе лена
лена моя
цвета золота разлиты по древней земле иллирийцев
древние храмы Неразделённой Церкви улыбаются тебе с высоких холмов
строгие фрески их раскрываются тебе навстречу лена
радостным приятием !
лена
эти густые поросшие оливами тысячелетий горы !
как руки мои
как блюдце
бережно
прохладу священную хранят
тебя
твои движенья и
дыханья
тишина
наступает
лишь хочется тебе отдохнуть
ты думаешь боги не слышат твоих возжеланий
ты думаешь на земле или на небе не знают
чего тебе хочется больше в этот миг
всего
а ночью луна и звёзды и падающие кометы
создают ковёр
для снов дневной красы
чтобы петь эту негу и мелодию
всех твоих ракурсов в стремительных ласках пены
о
каждый достоин быть спетым на этой земле
о
каждый достоин быть любимым на этой земле
о
и ты первая
первая среди равных
лена
лена
моя
ЕЛЕНА
ПРЕКРАСНАЯ
что несётся в волнах зелёной как сапфир MIDETERANA
ADRIA
на спине могучего громадного укравшего её быка
буйвола
зевса
я
через песни !
через годы
через страны !
через века
через слова !
через тысячелетия
через полотна !
несу весть о тебе
людям всем !
о !
моя !
…
Мы
Ставшие
Счастием
Земли

   



**** Слушая Neil Young «Here We Are» с диска ``NY`` (1968)
**** Ночи с 9-го по 27-ое августа  2008-го года



32 \\ 50

****  ****  ****


розы в твоих ногах ****
розы !
белые как снег !
в каждый и каждый вздох ! – молитвы жизни ! молитвы жизни ! молитвы жизни !
есть то что не исчисляется никаким словами !
есть лишь белые цветы белизны ! чистоты ! славы небес ! что достойна ты ! богослиянная  ****
я ? – подножный бродяга ставший лишь с тобою таким как не стыдно
я ? – надорванный опус « номер ноль »
никто
благословляю жалким своим вдохновением каждый миг и шаг
что даришь ты планете
и нам
и мне
я – незаслуженная твоя ошибка
я – шедший на спуск
я – несшийся под гору
я – зацепившийся на край
ты – спасение – реальное и сладкое
ты – рай и песня
ты дала мне то что принято на языке людей называть « дом »
семья – вот то единственное что держит и удерживает
одиночество – не схватит и не сдавит спешащего в тепло на уютный свет с дождя и снега
свет кухонь таких банально простых где ждут с работы уставших
– излечение от всех болезней
простые слова
простые поступки
простые вещи
семья – родина и бога
« мать отец муж жена сын дочь брат сестра » – слова нужные и для самых глубоких объяснений веры
с окна слежу и бросаю слова ненужные вслед –
тебя бережёт сам создатель что я ?
что слова мои ? что всё что есть я ?
– можно было бы ? – выстелил бы пути твои все во все дни – белыми цветами –
чистоты и веры
ты послана – мне держаться
а я послан тебе …
держаться …    
   



**** Слушая Beatles «Here Comes The Sun» с диска ``Abbey Road`` (1969)
**** Ночи с 28-го октября по 5-ое ноября 2008-го года



33 \\ 50

**** единственное право – жить !! ****


единственное право – победить
не умереть
нет
единственная задача
победить
те кто затевают войны знают
должны знать
у них есть только одно право
и одна версия развития событий
жизни :
умереть
а те кто берётся защищать
ся
умеет лишь
бить !
быть живым
и
побеждать
оставаясь живым
зачем нужна победа
если некому
будет
жить
?
единственная обязанность воина
бить !
и оставаться живым !
живым !!
живым !!
живым !!
живым !!
живым !!
не спрашивая пощады
врагу
у
врага
её ещё надо заслужить
эту пощаду
бить – единственное право солдат
убивать врага – долг
которого не избежишь
при всём гуманизме
убивать врага – необходимость
у солдата одна обязанность – победа
и остаться живым !
живым !
он нужен живым !
тем
кто ждёт
его
и остальных
а всякий мужчина – солдат
и те дела
куда поставил нас господь
– это война !
война !
за право жить !! и быть !! – человеком !!!!

 




**** Слушая Jimi Hendrix «Hey Joe» с диска ``Live At Woodstock`` (1969)
**** Ночи с 01-го октября по 15-ое ноября 2008-го года



34 \\ 50

**** институт ****


господи
избавь меня
не хочу
как
брюллов
шилов
андрияка
тропинин
кипренский
иванов
левитан
суриков
репин
церетели
саврасов
кулик
не хочу !
не буду !
не могу !
тошнит
хочу
как любимые
мусатов
уткин
кузнецов
сарьян
бажбеук
боннар
моне
дени
арп
джакометти
моранди
ван эйк
рогир ван дер вейден
вермеер
клуэ
лука лейденский
эль греко
рембрандт
леонардо
дионисий
рублёв
ботичелли
кривелли
роден
энгр
джотто
отворачиваюсь от всех своих учителей
хочу – сам !
плевать !..
плевать ! хотел! на …
не …
господи отвороти пути мои прочь ! прочь ! от ( всех ) тех с кем тружусь ! на кого тружусь !
господи .
дай мне начать всё с чистого нового листа
жизнь как любовь
и
любовь как жизнь
господи
ты же видишь
я – в сетях !
порви их ! вырви меня ! – из лап :
брюллова
шилова
кипренского
глазунова
иванова
грицая
васнецова
нестерова
прочих
…
хочу –
как :
деспио
майоль
коро
жорж де латур
терборх
де хох
магрит
дельво
клее
миро
нольде
…
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
всё !..
… отрекаюсь ! каюсь ! сдаюсь ! бегу ! – спаси ! – гибну !
я – ненавижу тех , с кем работаю , у кого в рабах ,
в лапах !
я – сам – по себе ! хочу ! быть !
сам ! сам !! сам !!!
– никого больше ! – никого больше ! – никого больше ! – никого больше !
сам сам сам
только
сам сам сам
только
сам сам сам
только
я – не « суриковец »
я – не « строгановец »
я – не « академик »
…
ничей !
свой !
сам !
… прости ! институт ! « суриковский »
который я закончил
и в котором я преподаю
страна рабов
страна господ
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
прощай !!!!
я – начинаю – обратный отсчёт !
господь!
мой !
избавь меня
от этой проказы дней !
я – другой …
мои сказанья – другие будут …
мои вернисажи – не о том …
мои слова – цвета другого …
моя заря – других плотен замес
мои реки ! – пойдут вспять !
мои дороги ! – вернулись к началу !
я не вижу среди молодых – никого ! никого ! никого !
никого !
а прочь ! прочь ! прочь ! – мои дороги – прочь !!! – прочь !!!
я врублю дилана ! дилана и баэз – им не известных
и двинусь прочь ! прочь ! прочь !
дальше . дальше . дальше .
назад …
назад – к – началу !!
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
ненавижу !
я забуду и репина и шишкина и левитана и сурикова
я похерю лучшие образцы
я отказываюсь
я больше не верю
в третьяковке растёт сор !
взгляните – чем это всё закончилось ?
( не буду перечислять имена коллег … мы работаем вместе … у многих я учился … дети многих – учатся у меня … чему ??? )
… простите меня !!!
друзья-коллеги
………………..
………………..
был
никем
и
стал
им
же
пусть глаза мои теперь лечат лишь ван-гога мазки
модильяни любовницы с полотен
соблазн
я не одолел его
моя любовь
сезанн
дерен
вламинк
сёра
матисс
дюфи
утрилло
писарро
сислей
ренуар
дега
ив кляйн
фонтана
сомов
ларионов
шагал
гончарова
кустодиев
петров-водкин
матвеев
грис ...
...
обратный отсчёт начался …

 




**** Слушая Bob Dylan «You`re A Big Girl Now» с диска ``Hard Rain`` (1976)
**** Ночи с 01-го октября по 15-ое ноября 2008-го года



35 \\ 50

**** отпустила и приняла ****


ты отпустила меня
просто
сказав
иди
я полюбил
другую
я сказал
чего ты хочешь
спросила
уйти
я ответил
иди
сказала
когда вернёшься
спросила с надеждой
глазами
слезами почти
не знаю
я ответил вместо никогда
и ты дождалась
теперь
всякий раз
когда тебя обнимаю
благодарю бога
за то
что он не проиграл
ни единой битвы
что я вёл долго последовательно и упорно
всеми своими силами
против него
и против того
что мне
предлагал
против воли его
только так
легко и свободно
можно было
отпустив
вернуть меня
спасибо
бог
и
****
****

 




**** Слушая Bob Dylan «Just Like A Women» (with Tom Petty) с DVD ``"True Confession" Tour 1986 Sydney Australia with Tom Petty & The Heartbreakers`` (1986)
**** Ночи с 17-го 1988-го года ноября по 17-ое ноября 2008-го года



36 \\ 50
 
**** не радует что-то… ****


не радует что-то то
что вокруг
всё меньше
воздуха
для вздоха
всё гуще смрад
смог чернее
в нас и над страною
и рядом
всё меньше мест где душа
без судорог
затраханные служащие едут домой с скорбными лицами
таков портрет всякого вечера
жизнь поделилась на `` до `` и `` после ``
наше право
умереть
лишь сойти с рельс
кто сколько вытянет в этой бойне без прав
где прав лишь тот кто хочет
и имеет право купить
купленное кровавыми деньгами
есть одно лишь право
быть закланным
что-то не радует
нет
совсем
что-то
не
…


лишь есть право идти туда куда хотят тебя послать те кто этого хочет
есть лишь право хотеть чтобы тебя хотели
купить продать иметь терзать насиловать
если ты возбуждаешь
вкус
к еде
себя самого
приятного аппетита
добрым дядям
( да и их `` тётям `` в # клетках # )
ради игры всё тянущим с командой # фас #
есть лишь право молчать и делать то
что скажут они
тосторожие ( !! )
#### ( цивилизованное ругательство !!!! )
есть лишь право поворачиваться тем боком к ним где им удобнее
удобнее тебя иметь
ничего не изменилось с тех пор как распяли бога
он больше здесь не появляется
( ++ и не появился , правильно!  а появился – было бы – то же – распяли бы ++)
( ++ мир изменился – да ! – не в лучшую сторону – да ! – кто сейчас помнит о Распятом ? ++)
мы крутимся здесь без него
казнь заменили пожизненным
мы все заключённые
ключи у бога
он далеко
что-то не нравится всё
мне
здесь
всё меньше
…


убитых всё больше
то педагоги то журналисты то ректоры то бизнесмены то спортсмены то президенты то врачи то юристы то следователи то опять журналисты
убивать стали и за слова сказанные не так
и за улыбки ставшие обличением
» формат «
коронное словечко
поработившее мир
поделённый на камеры ячеек
//// » тройки « //// » четвёрки « //// » восьмёрки « //// » десятки « //// » двадцатки « //// …
да сколько их !
делящих …

кислород проповеди закончился
жертвы бессмысленны
машина катит уже по костям
народ вымирает тихо сам
собою
всё бессмысленно
всё равно сделают так » » » » как надо « « « «
кому-то
им
будет
так
как они сказали
скольких и кого надо положить
а кто считал их ??
кому-то жалко ??
пуль ??
ножей ??
накинуть ??
цена вопроса ??
несколько тысяч …
и это все знают .
контрреволюция произошла бескровно и гладко
демон – – || ЗОЛОТОГО ТЕЛЬЦА || – – воцарился
кто-то копит
*$*банки*$* и на *€*банки*€*
кто-то – в таблетках – исчисляет – отпущенное …
я – слабонервный
я  больше не могу !
я хочу жить
так
чтоб
жили и другие …


милосердие – флаг надежды
взойди !?!?
я не могу больше так
страдание – исказило лик
страдание – то что я вижу – на всех ! без исключения ! – ликах! лицах .
руки надежды – последнее …
нет , они – не к господу , они – к праву ! праву жить ! что отняли …
жить !!
дайте
дайте
жить !!

искусство – единственное мерило свободы
я ищу его
среди своих
всё меньше тех
кто живёт им
другие » линейки « в ходу
в обиход вошла » стоимость «
» цена вопроса «
измеряется ( да и всегда измерялась ) не человеческими жизнями
…


я брожу одинок среди людей-друзей
с улыбкою на борту
что-то не радует
нет
не радует …
меня это всё !
нет !
не радует !
нет
…
 
 




**** Слушая Bob Dylan «It`s Alright, Ma (I`m Only Bleeding)» с диска “``Before The Flood`` BOB DYLAN / THE BAND **Recorded Live In Concert**”  (1974)
**** Ночи с 16-го  по 18-ое ноября 2008-го года



37 \\ 50
 
**** пора ****


пора
да
пора
в обратный путь
путь-дорогу
и сказать
всё что было
было
ты
ты
мир мой
и сласть моя
я оставляю людям себя
свой труд
остаюсь с тобой
лишь
с каждым шагом твоим
что я слежу
со всех концов земли
что я пою
на всех краях небес
я понимаю
всё отчётливей
я сам ложусь
будто вселенная
вся
под ноги
в ноги
твои
лена
пора
да
пора
сказать тебе это
моя
лена
 
 




**** Слушая Elvis Presley  «My Way»  ** студийная запись**  (начала семидесятых)
**** Ночи с 19-го ноября  1980-го года по 19-ое ноября 2008-го года



38 \\ 50
 
**** художник ****


если ты никуда не идёшь
если тебе нечего делать
нечем заняться
если ты чужд
чужой
всему
что за окном
в телефоне
в компьютере
среди людей
в телевизоре на экране
транспорте
биржах
предприятиях
залах музеев
и кино-
ты художник
если тебя не трогает то что вокруг
и то даже что и в тебе
не трогает
и не волнует
если твой покой – лист бумаги
лишь белый
и снег
на которым не написано
ничего !
и никем !
– ты родился художником !
 
 




  **** Слушая Led Zeppelin «All Of My Love» (Classic Orchestra) с диска **Classic and Acoustic - Tribute to Rock and Roll Legends - vol.2**
**** Ночи с 18-го ноября по 20-ое ноября 2008-го года



39 \\ 50
 
**** каюсь ****


я был никудышным
никудышным
любовником
ей
ей
да и другим
другим
кому был
я был неважным
живописцем графиком скульптором
я был безрадостным и бездарным и безотрадным
я был скучным и нетерпеливым
ненаходчивым неумелым
нервным и неумным
озабоченным и озадаченным
я был несвободным и подражательным и несамостоятельным и вторичным
как рынок жилья
просроченным – как лежалый никому не нужный товар
каюсь :
я был абсолютно никудышным :
женихом другом мужем братом дядей отцом приятелем знакомым собеседником –
да всем ! всем – кем я был я в этой жизни !
каюсь :
– педагогом …
моим студентам я не дал ничего ничего ничего из того что мог что должен был что знал что обязан был дать
лишь кокетство – !всем! – вместо знаний и упорства для них
я был непоследовательным и неверным
капризным алчным до похвал
самолюбивым обидчивым завистливым мелочным жалким
каюсь ! каюсь !
… жалким .
я был отвратительным :
коллегой партнёром соавтором спутником жизни
молодым … –
я не стал
я не был – тем кем мог бы …
стать им – тем – с кем был …
моим людям !
тем с кем шёл
шёл по жизни
для тех
кого любил
горячо
любил
не так
каюсь !
каюсь !
каюсь !
каюсь !
каюсь !
каюсь !
не был …
не стал …
кем мог
кем должен был
я был отвратительным отвратительным отвратительным отвратительным
фото- и видео- “мастером”
реставратором
я не дал картинам моим
тем что делал
новой жизни
я погубил и себя
каюсь
трус
самое подходящее слово для всех моих похождений
да и покаяние моё
было ли ( оно ) настоящим
слёзы
были ли ( они ) горячи
желание измениться
жгло ли
или одна показуха ?
я составлял слова – как последний …
мня себя – то поэтом то …
я изрыхлил километры и килограммы бумаги – зря ! всё зря !
заря хоть каких-то данных в искусстве – любом – не взошла !
мне – рыть яму могил
мне – хоронить – себя – как душу
мне – в путь обратный – ни с чем – абсолютно !..
пустым ! пустым и порожним ! как бечёвка от удачного самоубийства
что поделать?
неспетая песня …
нетронутый душою графита лист
струна – оставшаяся глухой
смычок – пролежавший
голос – молчавший всегда
каюсь .
каюсь .
каюсь .
каюсь .
ничего и никому
так и не …
никак и нигде и не …
проваливший всё и вся возложенное …
сдавший без боя всех кого и …
ни листа в свой жизни не создавший – достойного
ни поцелуя – не отдавший запомнившегося
ни строки – стоящей
ни холста – выкрашенного эмоцией сердца
ни звука – искреннего
ни кадра – за || тронувшего кого-то
ни …
каюсь каюсь каюсь каюсь каюсь каюсь каюсь каюсь
всё что было моим
сжигаю
– – сгорает !! само !! – || – само !! сгорает !! – –
пусть растёт другой
пусть пробует тот
кто другой
моложе
у кого есть запас
непрожитых лет
неистраченных слов
тот кто не листал словари красавиц
тот кто не трогал их запасники
не путался в музеях их душ
кто не мял свинцовые тюбики красок сжигая любовь и ненависть в мазках
кто не клялся и не предавал
любовь – ты то что должно остаться
то что не сгорает
то что было
было
и останется
моим
остаётся
и побеждает
любовь
одна
она
была
и остаётся
настоящей
моей
со мной
и
каюсь
а в остальном …
любовь !
любовь !
любовь !
любовь !
была
тем
что и
сожгла
жгла
каюсь
каюсь
она
она
любовь
весна
ты
и теперь
напоследок
дня уходящего
я спрошу себя
что оставляю я им
тем
кому падал в ноги
от восторга немого
крепка была ли моя кисть
ярко ли легли слоги
выдержит ли грунт все слои нанесённы
не переборщил ли с покрытием лаком
светла ли достаточно палитра
вытянет ли связующее
пигменты не раскрошатся ли пылью
не сжелтеет ли общий колорит
не потемнеют ли замесы в светах
не выцветут ли зеленью тени
не закраснятся ли лишним полутона
нет
моё покаяние – искреннее
как то
что я делал
падая в ноги возлюбленных
не щадя палитры красок и слов
и плёнки :
-кино -фото -видео
я надеюсь :
мои холсты переживут столетья
мои слова будут заучивать наизусть
по моим кадрам восстановят историю ушедшего
женщины навсегда останутся любимыми и молодыми
дети – радостными ! и – детьми !
видео – составят картины живые !
я сам ! – душою – не покину никогда ! никогда ! никогда ! никогда !
ни то что делал и сделал
ни тех кого любил
и люблю
и мне плевать на то
что я думаю сам
о себе самом
любовь побеждает и то что против неё
во мне самом
господь
зуд любить
сильнее и этого
покаяния
каюсь
творчество – ты жизнь без иллюзий
ты – религия моя – искусство
тобою – спасаюсь
любя !
 
 




  **** Слушая Led Zeppelin «Stairway To Heaven» 
  **** Ночи с 19-го ноября по 20-ое ноября 2008-го года



40 \\ 50
 
**** близко ****


они уже тихо крадутся за спинами твоих людей
дыша неслышно в затылок
занося
заточки арматуры топоры
ножи и пули
здесь принято молчать
и делать то
что скажут
здесь принято быть скотом
который ведут на убой
ты – такой ?

 




**** Слушая Bob Dylan «Masters Of War» (with Tom Petty) с DVD ``"True Confession" Tour 1986 Sydney Australia with Tom Petty & The Heartbreakers`` (1986)
**** Ночи с 19-го  ноября по 23-ое ноября 2008-го года



41 \\ 50
 
**** научиться пропускать ****


научится пропускать удары
надо
чтобы бить
должен каждый тяжеловес
человек
чтобы бить верно
без промахов точно
иногда это надо
иногда
чтобы было понятно
и что и у них есть право попадать
и чтобы им казалось
что они что-то могут
ещё
в этой жизни
экономь силы
здесь нет раундов и секундантов
это жизнь
игра
борьба
схватка
за жизнь
за право
дышать
и
быть
это не ринг с канатами границ
это вышибают насквозь
чтоб не было
вообще
в профессии
словно в живых
конкурентов топят
наотмашь
по сердцу
ты должен научиться стоять
и пропускать
чтобы достоять – и это: во первых!
и успеть доделать то что начал – и это: во вторых!
научись пропускать !
удары !
чтобы держать !
чтобы бить !
чтобы быть !
живым !
дышащим !
и в профессии !
да не кланяйся ты всякой сволочи в ноги !
просто держи !
и отвечай !
сколько можешь !
как сможешь !
а – вот и правило !
здесь тебе не груша висит
или мишень :
ты должен бить
не выжить чтоб
а жить
а это уже твоё дело
как поступить с ними
с теми
о которых не стоит марать и язык твоих слов !
подонки !
 
 




**** Слушая Bob Dylan @ Tom Petty «Something In The Air»
**** Ночи с 19-го  ноября по 28-ое ноября 2008-го года



42 \\ 50
 
**** розы в ногах ****


я когда прикасаюсь к тебе
будто к богу
целую
тебя
как его
лик его – на тебе – твой ! ****
и когда ты ловишь смущённо мой взгляд
ты понимаешь
я люблю
больше жизни
а что жизнь ?
– мелькнувшее …
в ноги твои – розы
белые с алым !
– цвета любви !
цветы любви : начало … и конец …
и – в ногах – твоих : розы …
алый и белый !
лик господа – ты , твой , на тебе , ****
любовь земная – лишь предисловие …
мы обнимемся с тобою навечно
**** моя
прахом земным
навечно !
навсегда !
чтобы растопить этой земли и горечи : хлад и морось и скорбь !
мы – живые вестники весны грядущей !
мы – несущие тепло !
то что не отменить законом лжи
в ногах твоих – мои слёзы счастья
моя …
твой …
так начинается всякий день ! – слёзы счастья – от бытия
вдвоём !!
ты – моя
я – твой
и путь земной – лишь в основание !.. Неба
Неба !
в основании Неба – Любовь
любовь !
основание !
всего !
в нас – она
тем
что мы есть –
любовь !
прах свой смешав
мы станем цветами
розами :
алыми … белыми …
теми
что высадят на наших могилах
дети
наши прекрасные
те цветы
что не вянут
будут украшать жизнь
поколений
грядущего
: наша любовь
моя ****
твой *****
звуки любви источённые сердцем
не умирают
розы :
алые …
белые …
в твоих ногах , ****
 




**** Слушая Led Zeppelin «All Of My Love» (полная версия записи: студия  ~POLAR~ , Стокгольм, Швеция. 1978, ноябрь.)
**** Ночи с 28-го  ноября 1978-го года  по 28-ое ноября 2008-го года



43 \\ 50
 
**** напишу ! ****


в касании каком-то – Ты ! Мой Лик Спасителя !
в касании каком-то – Ты ! Моё Божество ! ****
я всех `мадонн` Земли
самых прекрасных
писанных с матерей жён сестёр дочерей соседок любовниц знакомых
видел
и перелистнул
в альбомах с толстенными зычными корешками
а что могут художники ?
если они не знали не видели жили не … до Тебя ?
если они не жили Тобою ?
Божество Моё ! ****
все картины мира ? о чём они ? если на них нет Тебя
все иконы мира ? зачем они ? если они не о Тебе
все молитвы мира ? все хваления ? все просьбы ? все возношения ? – о чём ? к чему ? к кому ? если не к Тебе
слова ? написанные … сказанные … не о Тебе ? так зачем же ?..
Ты лежишь – в касании дня …
и первые лучи солнца не скоро откроют миру Твою Божественную Улыбку на Которой Мир и в Которой Мир
впереди – ночь
долгая и усталая
Ты , Моя Божественная ****
переживёшь и её
я – Твой Портрет Живой !
– неотлучный стражник – я – оруженосец СЧАТЬЯ ЖИТЬ
пишу спонтанно
улыбкою своей
губами
нежно
слов картины
вдохновенно
и
нестираемо
неотразимо и
все краски ( мира ) уйдут
как ночь день утро вечер
пребывать будет любовь
лишь любовь , Дорогая Моя ! я – оруженосец СЧАСТЬЯ ЖИТЬ !
так зачем мне краски ? стихи ? слова ? ноты ?
я – вечный огнь ! что зажжён и не погаснет ни …
я – реставратор , отставивший прочь прошлое !.. пусть !
… из слов …
… из строк …
… из красок …
что нетленны – из взгляда ! я и пишу ! то что – предназначено ( и способно ) пережить нас :
ИСТОРИЮ СЕРДЦА .
напишу !
    




**** Слушая Led Zeppelin «All Of My Love» (концертная версия записи: Франкфурт, Германиия. 1980, 30-ое июня.)
**** Ночи с 30-го июня 1980-го года  по 30-ое ноября 2008-го года



44 \\ 50
 
**** дождь ****


в сердце – стеной !
неодолимой ! непроходимой ! – дождь !
горе !
всё чаще заглядывая в глаза голубые бесконечные не нахожу ответа ни в них ни в каких !
поселилась на сердце измена !
и не смыть !
ни дождями ни чем иным !
по жизни иду перепутав слёзы с весною !
дождь – в сердце !
стеною !
и не жить !
дождь – нескончаем этот !
вымывает всего меня из меня !
у мужчины нет слёз – этот дождь замена им !
( за окном ! )
до последнего « аха-вздоха » доходя – этот дождь !
стеною !
слёз !






**** Слушая Queen «Say It's Not True»
**** Ночи с 01-го ноября по 04-ое ноября 2008-го года



45 \\ 50
 
****  И всё ! ****


Ты даже не знаешь что сказал жизни « да » я только с Тобой
Это я читал у Элюара и Рембо у Сандрара и Верлена
Я сказал жизни « да » только с Тобой ****
Ты Бог для меня ****
И я не признаю другого ****
Наш Брак – Корабль
Ты – драгоценность Лета Господня
Ты – Сад что слаще Рая
Ты – то что Даровано Свыше
Ты  награда что мне не пришлось завоёвывать
Ты – то всё что есть я что есть у меня
Я – ничто никто пустое
Лишь звук никчемный
Что была бы жизнь
Без Тебя
?
Кусок дикого леса
Забавы языческие
Озлобленность зверюги
Человеческого не много …
Всякий раз – как вижу окошко нашего дома – теплею …
Растопим вокруг нас накипь недоверия жизни ****
Я сказал жизни  « да » только с Тобою **** 
****
Любовь лишь то что будет расти
Дерево врастающее в Небеса
Лет победные кличи прожитые в единстве
Неразличимых рук сплетенье
Ветви страсти
Главное – мы не строили стен – а дарили себя другим
Главное – не рыть рвы не заливать горящей смолою тех кто без дома дома любви
Тех у кого нет того что есть у нас
Любовь – избранничество
Она выбрала нас нас с Тобою ****
Ты во мне
Я в Тебе
Господь наш
Любит нас
Мы любим Его
Всё просто
Отдать Друг за Друга жизни
Остаются люди
Что дороги нам
Остаётся мы
Наша любовь что светила всем всем кто знал знал нас нас с Тобою ****
Ты – уносишь меня туда где больше нету того что омрачает мир
Ты – сама плоть того что зовётся цветом радости
Ты сама – что отмыкаешь замки
Кажется что люди могут всё
У любимых своих я прочитал
Они тоже любили так что можно было основывать новые планеты
У них были свои
Такие же как и Ты ****
Если в жизни нет такой как Ты
Я не скажу ей « да »
Я не ведаю другого счастья
Как видеть окошко дома нашего
Подходя к дому
У всех влюблённых есть свои заветные словечки
Типа : « кузя » и « котя »
Все любящие смешны и трогательны
И беззащитны
И наивны до беспредельщины
И в детскости своей бесстрашны
Сказал жизни « да »
Я только с Тобой
**** моя
Глаза Бога
– не красивее Твоих !
Душа Бога – не совершеннее !
Спасённый Твоим Избранничеством
Не чувствую якоря и цепи грехов :
Ты любишь
Ты не можешь любить ничтожество
Недостойное жить
Съединив тел реки
Выйдем вместе туда
Где начинается
Бесконечность
Океана
Там
Где начинается то
Что никогда не
Кончается
Любовь !
Наша !
**** !
Моя !
Твоя !
****
И всё
!






**** Слушая Bob Dylan «Not Dark Yet» с диска ~~ `` Not Dark Yet `` ~~ 1997   
**** Ночи : 1980 // 2008



46 \\ 50
 
****  и всё-таки это была любовь !.. ****


и всё-таки это была любовь
и её узнаёшь
мгновенно
по первой боли
и всё-таки откликаешься
уже зная
что это
только боль
видеть слышать жаждать иметь
и терять
и всё-таки
это была любовь
любовь
что разрывает то
что есть
плоть
и
не
плоть
твоего
и всё-таки это была любовь
и всё-таки
ты шёл
идёшь
званый
и избранный
ею
любовь
она
была и есть
вершина и смысл
всего и всему
и какая разница
как зацепит тебя
в тот ли
этот ли
следующий
раз
важно
ты
пойдёшь
вслед её
лёгким стопам
ведущим
лишь к боли
боли
иметь
и
потерять






**** Слушая Black Sabbath «It's Alright» 
**** Ночи:  декабрь, 2008



47 \\ 50
 
****  разлука ****


и когда закончится этот путь немого блужданья в объятьях земли
и суетливости её
дай господи
нам возлежать
вечно
пред тобою
совместно
как на постели брачной
в недрах
мира
тобою
созданного
так безгранично совершенно и
безоговорочно
богато
прах смешав свой
взойдя цветами и стихами
мы наполним аромат дня
благоуханием
любви
что ты вродил в нас
словом и делом
оберегая от мрази и тьмы
слава твоя будет нами пета
мы твои
господи
до последней доли ткани
и навечно
!







**** Слушая The Beatles «Real Love» (live – 1994)
**** Ночи: 1980 || 2008



48 \\ 50
 
**** лишь любовь ****


лишь любовь
растит
делает человека человеком
только она
лечит и остаётся
остальное и
остальные
горят ! –
(( СГОРАЮТ ))
лишь любовь – производит чудо
лишь она
остаётся и родит
вновь
любовь
испытание горним пройдут – лишь любящие
любовь не сгорает а разгорается – в веках
проверяя господа на прочность
сей её
её пожнёшь
раны её не смертельны – целебны
лишь влюблённый достоин назваться
– !! ЖИВЫМ !! –
лишь *** влюблённым *** хочется жить и быть
как и какими словами скажешь о ней ?
сколько красок положишь ?
сколько истерзаешь нот ?
строк ? струн ?
всё остаётся !
любовь остаётся
и побеждает
всегда
и навсегда
знай !
и верь
так будет
так есть
и так было
всегда
всегда и останется
то что в сердце родилось – оно навсегда ! – вечности глоток
то что не исчислимо и не выразимо – то и есть
то что ты не смог
то на чём
и где сшёл с рельс – то и было !
то где заблудился где не мог не смог не знал но хотел и рвал , рвался !..
вот там , то ! и тут – где … и
там и взойдут нетленны плОды
что не увянут
не вянут и
ни огнем ` ада ` ни благословением ` рая `
что « ад » « рай » любящим ?
– они мяли и ели свои плОды при жизни –
расти любовь
лишь она
любовь
переживёт всё
и тебя
и тех кого …
и всех
уже не будет
ни « рай » ни « ад »
господь прояснит свои отношения с дьволом
конец времён будет рядом
и пройдёт
благополучно
как и всё
в конце концов
задуманное
нашим
господом богом
а вот что в сердце твоём –
ещё будет звучать !! !! !! !!
… так и будет звучать !! !!
и так и будет :
ни господь-вседержитель
ни дьявол-проказник
не в праве
не в силах
совладать
с сердцем
что внутри
у тебя
твоё !!! – тебе !!!
и любовь твоя – другим !
я пою тебе гимн
не подчиняясь никому !
не желая ничего и никого ! –
кроме того что желаю тем кого – … !
любовь побеждает !
и остаётся!
и остаётся навсегда !
с нами , теми , кого мы любим , с нами , теми , кто любит :
вершительница и законодательница !
– лишь ЛЮБОВЬ !!!! 







**** Слушая Roy Orbison «UNCHAINED MELODIES»
**** Ночи: 1958 || 2008



49 \\ 50
 
**** тишина ****


тишина
в тишине слышней то
что не заглушить
сердце
оно внутри
тебя
и другого
мотор
что взведён господом самим
навечно
ибо велика есть
тайна сердца
пожившего на земле
тишина
в ней только и слышно то
что внутри
тебя
и
меня
нас
молитва
рождается тишиною
сердца
и вокруг
в тишине
совершается
чудо
и
слышно
лучше
бога
в тишине
тишиною жив всякий
умеющий слышать
слушать
и видеть
во тьме лет
спасение своё
и мира
слушай
тишину
тишина …
сердца !
твоего !
и его …
бога







**** Слушая Simon & Garfunkel «The Sounds Of Silens» с диска «Sounds of Silens» (1968)
**** Ночи: 1958 || 2008



50 \\ 50
 
**** ты моя родина ****


ты моя родина
у меня не будет другой
растоптанный другими
тобой собранный из небытия
подобранный из тлена
руками лепленный из глин праха
и осколков вынесенных прочь
твой
и ничей
поверну от любого проулка жизненного
к тебе
и спасением назову
и другой не надо родины
мне
эти два неба
голубей голубого самого
и золото волос
солнца теплее
родина
там
где основался корабль
плывший мимо
ты родина
моя
мне не надо другой
другая мне не нужна
я не нужен другой
солнце лет на закате
всё жарче и надёжней
корни глубже
след заметней
союз прочней
родина
твоё сердце
и других не будет
ты
заменила мне мать
как это бывает со взрослыми потерянными людьми
родина
мать
теперь это ты
****
и я называю тебя своей
****
и ты называешь меня своим
****
родина это ты для меня
****
родина это я для тебя
****
твой
****
моя
****
                и это конец
и это будет началом
жизни другой
жизни в любви
и другой не будет
и другой не надо
ты
моя
****
я
твой
****
родина это ты
родина это ты
родина это ты
родина это ты
****
****
****
****
вот мне и пятьдесят
и вот я и написал
пятьдесят стихов
об этом
ты
моя
родина
****
****
****
****
родина
моя
ты
и мне пятьдесят
и вот пятьдесят стихов об этом
и это только начало
начало
другого пути
к другим
пятидесяти рифам жизненного пути
что предстоит пройти
и дойти
дописав полностью
все по
следующие пятьдесят стихов
тебе
родина моя
****
****
родина моя
ты родина моя
ты родина моя
родина моя ты
родина моя ты
и





**** Слушая Bob Dylan «Girl Of The North Country» (B. Dylan) с диска ~~ `` Bob Dylan & Jonny Cash `` ~~ NASHVILLE 1969   
**** Ночи : 1958 // 2008




59 * Артём Киракосов

ПРО СЕБЯ

                                                               
сто и одна ночь с самим собой




001 \\ 101

**** Спирт ****


Вдыхаешь его глубоко. Я стою на лесах. На лесах в Церкви. Храм во имя Иоанна Крестителя, Пророка и Предтечи Господа нашего Иисуса Христа. Черниговский, дом 4. (Москва, около Кремля, Замоскворечье, сразу после мостов.) (Точный адрес ``по бумагам``: ул. Пятницкая, д. 4/2, стр. 8.) Ребята, мои студенты, переносят спирт легко, с воздухом аппетитно вдыхая его пары, пары. Я – тяжелее. (Им бы закуски побольше!.. Яблок!.. Печенья!.. Чая!.. Горячего!.. `Первого`, `второго`, `третьего`, `четвёртого`… десятого… двадцатого…)

Жизнь всегда нам преподносит некоторые сюрпризы. Я всегда жду их. Всегда готов к ним. Я понял, я думаю, что это не последняя моя специальность – стенопись. Занесло. Что-то будет новое и интересное, о чём можно будет писать, что можно будет рассказывать, что фотографировать. (Помимо специальной, во многом, технической, фото- и видео- съёмки.)

Я взялся помогать организовать процесс для своего коллеги из Ярославля, Чёрняева Евгения Борисовича. Женя – прекрасный реставратор, работающий, думающий, напряжённый, интенсивный, организующий жизнь и молодёжь вокруг себя. Летом мы посылали своих студентов к нему в Толгу, Свято – Введенский Толгский женский монастырь. Люди нужны. – Везде. А – в реставрации – особенно!  Смотрел тут одну передачу («ТВЦ» – телекомпания), случайно (!), так там сказали, что самая вымирающая профессия – реставратор. Приводились данные, что, если один-два человека и идут работать в реставрацию, то это считается большим успехом многочисленных учебных заведений, которых становится всё больше… У нас, после года обучения – работали все! С успехом. Зарабатывали деньги; уже. Студентам тоже надо что-то складывать себе в рот. Одеваться. Ходить на вернисажи и макияжи восполнять на личиках. Студенты – такие же люди, просто чуть младше тебя. (Хотя у меня есть те, кто `в возрасте`, и тот, кто всего на пять лет младше меня; не скажу, что я воспринимаю его поведение, как – думающего существа, скорее, наоборот… Собственно, – “работа”, – это, скорее, общение с вредителями, тупицами, лицами, для определения которых существует мало приличных слов, – а я не ругаюсь, – вообще! даже «литературно»! – законными безвинными вполне словечками, которые не произношу, не люблю, употреблять, всё равно, не соберусь. Хватает и приличных, так сказать, слов, – выразить и сказать, – что тебе не понравилось – в этой жизни.)

Женя будет руководить нашей работой. Редко (раз в неделю, примерно) наезжая. А летом – мы опять пошлём ребят к нему. Женя – человек жёсткий. Он работает за деньги. (Это я тут для того, чтоб на мне, как на надувном матрасе, прыгала вся эта братия от шестнадцати до сорока шести… – платное обучение нынче сняло ограничение в возрасте при поступлении, так что, можете пробовать, все, кто…) Я – здесь для того, чтоб им, студенчеству, было легче `вплавляться` в эту жизнь. У них получится многое. Я этого пока не чувствую. Я пока – в ужасе от них! Я не могу спать, есть: я думаю, что будет со страною, когда они повзрослеют (окончательно) и займут все те места, на которых трудятся сейчас вполне достойные и адекватные люди? Думаю, – а вдруг? – будет ещё лучше? И это обычное брюзжание стареющего мэтра (можно и кавычки поставить). Думаю – так и будет. Люди неплохие, хорошие – молодые… Сложится и у них… Придут и к ним, такие же, какие они сейчас – ``сейчасные``…

Реставрация – противостояние распаду. И личности тоже. Мы работаем вместе с Господом. Время и человеческая подлость, и глупость (!), бессильны!! – пока жив хоть один реставратор. Мы восстановим всё: радость и жизнь. Созидание – было всегда основным призванием человека и человечества. Воскресение – это же – реставрация! Мы – с Господом – грядём! – во всех разрушенных Храмах Земли. Чтобы засияли краски опять этим неземным светом. Этим воздухом старины и благости. Это так поэтично! Это – лечит! Реставраторы живут долго. Долго – и в любви. Этому я должен научить ещё…

А пока – я выезжаю за спиртом – говорят у Брынцалова – хороший, в канистрах пятилитровых (надо брать). Спирт – в компрессах – снимает всё! что наделали неучи- и вредители- предшественники. Я научусь дышать глубоко, чтобы, работая по многу часов, не дуреть от этой смеси!

И это же не последняя моя специальность? Бог поставит меня туда, где я буду нужен, где необходим. Туда, где не будет никого. Туда, где не сможет больше никто. Что это будет? Я мечтаю о многом ещё! И мне ещё и не так много лет.

14 декабря 2007, утро   

   

002 \\ 101

**** что и как я ем @&@ что и как я пью ****


Да всё! Подряд. Без разбора, без диет. Что я люблю? Да всё! Всё люблю! “Горячее”, “холодное”, “сладкое”, “холодное”, “солёное”, “кислое”, “копчёное”, “маринованное”, “тушёное”, “варёное”, “запечённое”, “вяленое”, “сушёное”, “полусладкое”, “кислое”, “десертное”, “красное”, “белое”, “розовое”, “сухое”, “тёмное”, “светлое”,“жареное”, “пареное”, “первое”, “второе”, “третье”…

Кто я? Авангардист? Арьергардист? Классик? Модернист? Импрессионист? Постмодернист? Постимпрессионист? Апологет Барокко? Рококо? Певец «начала»? «расцвета»? «упадка»? Чистоты стиля? Их смешения? Эклектики? Академик? Революционер? Романтик? Реалист критический? Геометр? Любитель плавностей? Предметник? Абстракционист? Символист? Дотошный? Кто я? Лирик? Циник? Романист? Миниатюрист? Древний грек? Византиец? Израильтянин? Палестинец? Католик? Православный? Атеист? Неверующий? Суфий пустынь? Ортодокс? Отшельник? Я художник…

Ты ведёшь свою кисть…
Твоя кисть ведёт тебя…
Кто есть кто?
Кто за кем?
Что с начала?
Кто в конце?

Всё, что было – моё…
Всё, что будет – моим… станет…

Есть ли правила у СТИХА? А есть ли правила у жизни? А важно ли, как Ты назывался при жизни? А имеет ли значение, куда Тебя припишут после… Что Ты пел – вот то ГЛАВНОЕ!

Была ли ЛЮБОВЬ в Тебе, когда Ты касался холста? Когда Ты касался ЧЕЛОВЕКА?

Знал ли Ты – ВЕСНУ? а – ЛЕТО? ОСЕНЬ? ЗИМУ? Прошёл ли Ты через всё то, через что должен пройти, проходить, проходит ЧЕЛОВЕК, попав сюда? (На Землю.) Знал ли и ~ горькое ~ и ~ сладкое ~? Был ли «холоден», а и «горяч»? Пьянел ли от счастья? Трезвел ли от боли? Ты жил ли, человеком, Артём?

Всё, что входило в Тебя, дало ли плоды свои? Все слова, что сказали Тебе, родили ли ОТВЕТ? Как распорядился Ты тем, что попало в Тебя? Рождало ли только добро, всё, что делали и сделали Тебе люди? Те – которых Ты любил и знал?

Прошёл ли Ты – все свои «двенадцать месяцев года»? Жил ли, как и положено все «семь дней недели»? А все ли «двадцать четыре часа»? По «шестьдесят минут» в каждом? И «шестьдесят секунд»? «Триста шестьдесят пять» раз по многу // многу раз?

А расквитался ли Ты в этой Жизни с Врагами? (Ведь, Ты знаешь, их не мало всегда. Их – достаточно  бывает.) Поклонился Тем, Кому должен был, Любимым! (?) Спел ли ПЕСНИ Им, Достойнейшим? А хороши ли были звуки? Сладки ли были припевы? Сердце ли дышало ли Твоё? Что делал ты ЗДЕСЬ? Художник?

И вот – весна!..

Другая. Весна! – что вечная. Седина! Это боль прожитых лет. И радость. От того, что было. И от того, что это было. И радость – от каждого, встреченного в Пути, Который уж не кажется ни коротким, ни длинным.

Ты в пути…

Ты пробовал всё!

Всё (почти уже) кажется встречалось Тебе на Пути, таком не прямом, извилистом. Нелёгком.

Но – это ещё не конец: и, кто сказал, что это – «половина» (лишь?)? 

И это ещё не конец. И это лишь НАЧАЛО!

Что любишь? Кто? С кем? Какой? Откуда? И куда? Зачем?

– Лишь белый чистый холст…

– Те, кого встречу – пусть будут мне друзьями: братьями!.. сестрами!.. В этой долгой дороге без передыха, что зовётся ПОТЕРЕЙ времени, – жизнью! Пусть Любовь Защищает Любовь // Пусть Весна Защищает Весну: Господи в защиту Твою не дай ни Голос поднять, ни Руку! Пусть Весна Защищает Весну! Пусть не будет затмений нашей жизни, в нашей жизни. Солнце и Луна! Луна и Солнце! Это уже Осень Твоя – что зовётся Весною! И Весна – что Осенью назовётся. Жизнь проходит. Как всё. И – Твоя. 

Пробовал ли Ты и тёрпкого и пресного? И «золотого» и «серебряного»? Видел ли цену и «хлебу» и «вину»? «Скуке»? и «Зрелищам»? Был ли ровен и к роскоши и к нужде? Кем обзовут Тебя? При жизни? А после? А имеет ли это всё такое значение? Сейчас? А позже?

Твои холсты – вот памятник Тебе – при Жизни и После. Могила Живая! Художник оживает холстами. Цветенье которых не остановить. Это ВЕСНА! Священна! Пусть слёзы катятся Твои. Что ж? Сколько прошло!.. И сколько ушло!.. Пусть каждый миг бытия Твоего – превратится в Картину Твою, в то, что будет людям бессмертием ИХ. Ты пришёл сказать что-то? Так не молчи! Ты ли был это? – Артём. 

Ты – художник. Ты рисовал всю жизнь напролёт. И какая разница – как это будет называться. Очень скоро все поймут, что то, что Ты создал относится только к Тебе. У Тебя нет никаких критериев, кроме своих. Твой мир – только – он Твой, художник. Как Ты ни пытался что-то объяснить – получалось плохо! «Я» – такое странное слово?! И, как долго человек идёт к тому, чтобы его писать с немаленькой буквы. Последняя буква алфавита. Что ж. Я прожил немало – и я пишу её… Я.

26 декабря 2007, утро

   

003 \\ 101

****  Новогодний Молебен ****


Есть разные традиции встречи Нового Года. Мы все это знаем. И по знаменитым фильмам и так, по себе, по своим близким, друзьям. Праздник этот называют “семейным”, держат в семье молодёжь, мечтающую сбежать побыстрее. Так было и со мной. И со многими ещё другими. Каждый раз я придумываю себе смысл в новой форме его встречи. То, бывало, сидели только с родителями, то большими компаниями праздновали так шумно, что останавливались лишь после «майских» дней. То, сердце просило тишины, и я оставался вдвоём с… То, ехал к… А то, садились на машину и объезжали за два дня всех знакомых – просто увидеть… То уезжали, то оставались… Ходили на концерты. Ходили в театр. Меняли друзей, общество, стиль, компании, смыслы и «традиции». Я думаю, это будет и дальше происходить с нами. Как жизнь. Главное, чтобы формы наливались смыслом. И не выхолащивалось то, что наполняет форму. Новый год – новый отсчёт времени… Хотя, конечно…

Многие последние годы остаются неизменными в двух пунктах. Мы идём вечером в Церковь – на «Новогодний молебен»: благодарим о прошедшем. И утром идём на Литургию – встречать Новый год – ПРИЧАСТИЕМ. Это правильно. Не хочу ничего менять. 31-го собираются близкие, те, кто понимает, Кому мы обязаны жизнью, Кого будем благодарить и просить о будущем нашем общем. 1-го народу меньше. Только те, для кого год не может начаться иначе. Не Литургией. Причастием Даров Тела и Крови Господних. Это не связано ни с чем. Ни с церковным, ни с светским. Это – порыв. Тот, что не может тебя не привести в Храм.

Я не помню, как много лет уже проходят так. Завёл это в нашем Храме отец Георгий. Чистяков. Это были его дни. Он не пропустил ни одной службы ни одного года. Он так считал и так чувствовал: год должен начинаться с Христа. С молитв благодарения и с  просьб о временах будущих. Для нас для всех – людей. Мы впитали это, как и многое, что дал нам отец. Мы – его духовные дети. Эти встречи особенно тёплые. Первый год – его нет с нами – мы слышим его голос, видим его внутренними глазами. Мы – впитали всё настолько, что уже не можем не жить так, как будто Он рядом, с нами, – Христос, Георгий.   

Дарим подарки, обнимаемся, идём в открывающиеся только после буйной ночи кафе. Москва тихая в утра 1-го все годы. Снег… Солнце… Как правило. И разговоры… Наши… О нас… О наших детях, делах…

– Вы нужны Господу. Вы – воины Христа. Идите – и служите Ему, Церкви, людям. Вы призваны к этому. Вы – воины добра. И да благословит вас на ваши добрые дела в этом году  Господь и Бог наш Иисус Христос.

– Какой приятный старичок, – говорит женщина рядом: она пришла впервые и не знает, что перед ней настоятель – отец Александр Борисов. Человек, возглавляющий огромный, бескрайний приход в центре Москвы. На Праздники у нас бывает по несколько тысяч человек на каждой из трёх Литургий. После смерти отца Георгия некому нас окормлять. Мы – беспризорные. А настоятель выдерживает дикие нагрузки (перегрузки). Я часто смотрю на него. Это человек – апостольского замеса, служения. Мы – люди – разрываем его на… Как разорвали отца Александра Меня, митрополита Сурожского Антония, отца Георгия Чистякова…

– Останемся, помолимся о наших детях, о них, им сейчас очень трудно, они – ищут себя только, а мы… мы – ничего не можем для… них. – Помочь. Им.

– Да, Марина, – отвечаю я. – Помолимся.

Мы у Ног Спасителя. Розы. Белые. Распятый – навсегда. И мы – под Ним. Рыдающие и молящиеся. Вымаливающие себе и близким будущий год, как возможность жить. Жить.

Истекающие Кровью Ноги. Руки. Белые розы. Нашей любви. Те, что приносят каждый день новые – женщины, что в Церкви трудятся. Плач матерей по детям своим – ты видел ли горе? Испрашивание, равного которому нету на земле. Что они могут? – этим заблудшим душам? И, кто слышит их? Господь? С Креста?

“– Не о Мне, о детях ваших рыдайте”, – говорит им Господь, матерям Израиля – вспоминаешь из Евангелия.

Господи! Дай им, нашим детям, не знающим Тебя, дороги к Храму, не чувствующим, не слышащим нас, нашей боли о них, нашего стона о них, нашего вопля о них. Господи! Да!

Розы. Белые. Как снег.

Чистота матери, просящей о ребёнке. Сколько бы не было ему лет. И что бы ни происходило с ним, глядящей на тебя с надеждой, кто бы ты ни был, даже никчемный самый – забулдыга.

Вот Новый год – и всякий человек надеется – Господь Сделает жизнь его, его близких не такой, как была, – лучшей, лучше. Господь, если и не Сможет, сможет тот, кто рядом.

– Помолимся? Да? Артём?

– Помолимся, да, Марина!

Мы у Креста. У Ног. Розы.

– Наши дети, Господь!..

   Наши дети…

   Это Новый год.

   Приведи их – к Себе.

   Им трудно. Им невыносимо. Они не знают Тебя. Они не ищут Тебя. Они не хотят. Господи. Ты Сам, Господи… Ты Сам… Ты…

Кровь, что никогда не тускнеет на росписи…

Кровь Христа.

Мы под Ним. И под Ней. Слёзы Богородицы. С соседней Иконы.

Мы Причастились Его Тайнам – Плоти и Крови.

Господи, это – Новый год, 2008. Господи, Дай нам, нам всем. И детям нашим – Дай! Дай! Господи! Господи! Господи!

– Ну что, в «Макдоналдс», Марин? Мы помолились…

И мы идём.

Новый год…

Начался…      
 

4 января 2008, утроРеалиРРРРРРР

   

004 \\ 101

**** халтура ****


Рассматривая всякий раз перед Причастием Тела и Крови Господних грехи свои – много лет подряд – халтуре – отвожу первое место! От неё страдают люди. Люди, которым ты должен – своим трудом, работой, общением, любовью, люди, от которых ты просто отделался, в лучшем случае. Люди – мимо которых ты прошёл. Люди, которым ты не сказал того, что должен был. Люди, ждавшие от тебя… И – не дождавшиеся. Самое великое преступление – халтура.

– А легко ли любить Женщину? – говорит мне уже тогда бывший хорошим художником Коля Коротков. Прошло больше, чем четверть века… И я запомнил этот разговор. Он только женился тогда. Мне было двадцать два. (Или около того?..)

– Любить Женщину – это же трудно! Всегда легче заниматься… – говорит мне Брандт, Володя – гитарный композитор, педагог, артист.

– То, что я делал, – делал для себя. Это и останется моим, – отвечает мне отец на усмешки мои.

Всё, что я не успел для людей – встаёт мне – ГРЕХАМИ. «СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО» (Доктор Гааз).  Эту фразу почти ежедневно повторяют нам, своим духовным детям, чадам, наши батюшки. Спеши! Ибо лукавы дни! Обернёшься! – и седина (сплошь почти) покрыла ещё вчера бывшую чёрными дремучими зарослями твою голову цыганского барона. Оглянешься – и нет уж никого – ты один. Твои друзья, с кем вышел ты в поле, в поле жизни, – молчат, больны, немощны, мертвы.

Старайся успеть всё! При жизни.

– А я знаю, что это такое, когда есть муки от несделанного. От нереализованного. Человек, чем бы он не занимался – должен ``высказаться``. А иначе его настигают такие  муки… – говорит мне Лазарь, Лазарь Гадаев, великий скульптор, мой учитель, чья юбилейная выставка к его семидесятилетию откроется в октябре в Инженерном корпусе Государственной Третьяковской Галереи – центральной и самой почётной выставочной площади нашей страны.

Раздать «долги», чтобы «уйти» спокойно. – Такова мечта. Одарённость – долг. Долг перед всеми. Теми, кто ждёт от тебя чего-то. Рядом люди: мы живём не в безвоздушном пространстве. Надо организовывать жизнь. Надо жить семьёй. Надо жить искусством. Надо жить дружбой. Надо жить родственниками, роднёй. Надо жить друзьями. Надо жить коллегами. Надо жить… Надо… Надо жить всеми, кто встретился тебе в пути. Встречи не бывают случайными. Все отрезки пути надо идти до конца. Всё испытать. Занять то место в душе каждого, которое ждало тебя – ещё до твоего появления на свет, рождения. Нужно успеть всё, для чего твой Господь Явил тебя на Свет, Свет Божий.

– А зачем ты, вообще, топчешь, тогда эту землю? – продолжает Лазарь мне…

Мне стыдно. Мне очень стыдно. Я часто ``гнал`` в жизни халтуру . Часто, этого не замечал никто. Я старался всё успеть, торопился. Я научился. Сейчас учу этому других: НАДО УСПЕТЬ ВСЁ! ВСЁ!! ВСЁ!!! В ЭТОЙ ЖИЗНИ!!!!

А потом уже будем решать, с какой оценкой…

Надо гнать! Чтобы успеть. «Как» – вопрос второй.

«Я должен…» «Ты должен…» Так говорит мне отец часто…

Моих занятий становится всё больше. Жизнь не снимает с меня ничего – только добавляет. Нет, не гнуться должен каждый из нас, а работать, просто работать. Не для денег. – Нет. Для людей.
Известна притча о Соборе Парижской Богоматери. О Шартрском – такая же. Её часто рассказывала нам на занятиях \\ лекциях по истории искусств Евгения Владимировна Завадская.

«Спрашивают каменщика: “Что делаешь ты?”
– Камень качу… – отвечает.
Другого спрашивают: “Что делаешь ты?”
– Зарабатываю себе и семье на жизнь, – был ответ.
Спрашивают и ещё: “Что делаешь ты?”
– Строю Собор «NOTRE-DAME-DE-PARIS».

Так жить.

– Надо всё делать на пределе своих возможностей, – говорит мне Коля.

«Если я не играю один день, то замечаю сам. Если я не играю два дня, то замечают мои друзья. Если я не играю три дня, замечает публика» – знаем мы из Рахманинова.

– Надо быть фанатиком, а иначе не получится ничего. Только фанатично преданный делу человек может достигнуть чего-то, – Лазарь – мне – отвечает на моё что-то…

– Искусство – да! – серьёзно! – поднимает брови вверх Евгения Владимировна на мою дерзость.

– Я бы выгнал всех, – говорю я своим студентам на зачёте, – оставил бы четырёх: Аню Поликарпову, Петю Любаева, Люду Кулакову, Настю Моргачёву – эти работают только… В Институте нашем, остальные, я не знаю, чем занимаются. И ещё – любовь моя – Тоня, Тоня Сотникова, которой я поставил пятёрку за глаза красивые, томные, и которая уже и сейчас работает неплохо, поэтично, тонко, томно. Её называют «Молодой Карпаччо» педагоги и борются за честь первооткрывателя таланта. А я поставил просто, заглянув в глаза. До всяких работ. Как увидел их, работы. За глаза. «Пятёрку». Как просила Она, вместо четвёрки, подняв их, глаза. На меня. Я понимаю всё. А уж в женщинах тем более. А уж в красавицах… Её глаза были – глазами поэтессы. – При чём тут живопись? – А через несколько лет появились и картины… Лучшие (студенческие) в нашем Институте. Она – поэтесса! И я горжусь той пятёркой – за глаза Её, Тонины. Томные. Тонкие. Как и живопись Её, и стан Её – тонкий, томный. Да. Я поэт. А потом уже – всё остальное…

– Надо быть ещё и поэтом! – Чтобы стать художником! – говорит мне Андрей, Басанец, мой лучший друг с юности самой, кому я обязан почти всем, известный архитектор, дизайнер, декоратор, прекрасный художник.

Я понимаю. А это уже – ДАР. Дар сердца и души. Это уже – иное! Здесь Выбирал не я – Господь! Дарил! Одаривал! И Выбирал Господь. Мне кажется, никто не станет из них художником, из тех, кого выбрал я, из тех, кто учится у меня сейчас. Мало быть фанатиком, преданным делу. Мало строить NOTRE-DAME-DE-PARIS. Нужно быть ИЗБРАННЫМ. Самим Господом. Нужен талант. Призвание. Рвение и страсть. И Крыло Бога! – как покровительство. Этот воздух вдохновения! Чувствовал ли ты?

Твоё дело – отдавать. Отдавать то, что знаешь, умеешь, можешь, то, что получается у тебя неплохо. До тех пор, пока не подойдёт смена – или замена. Иногда, часто, тебя \\ меня  просто некому заменить – и ты – там, там, где должен быть не ты, другой. Просто, там, где должен быть кто-то другой – ты. Ты. Потому, что не было никого. А вот, ты думаешь, что можно двинуться дальше. И решаешь заняться чем-то ещё… Другим. А – всё валится… Проваливается. И приходится возвращаться. Назад. А те, на кого ты думал положиться, – не выдержали… Да и не думали, может быть…

У меня нет иллюзий – я одинок. Как всякий художник. Не оставить «долгов» миру. – Вот задача. Успеть. Сделать всё! Хоть как-то. Пусть на неотличную оценку, но, успеть. «Залатать»  «дыры». Так скромно. Так просто. И «уйти».

Халтура – некогда слово было святым. Мы работали на многих работах. Ночами, всё равно, подрабатывали где-то ещё. Позже оказалось, что халтура – давала не только деньги, но и умение работать, успевать в срок, навык работать быстро, качественно, «за деньги», учитывая заказчика (мнения, вкус, пожелания, задачи). «Халтура» и оказалась ШКОЛОЙ! – По большому-то счёту! Позже оказалось, что то, что сделано, как халтура – наиболее творческое, талантливое, свободное, необычное. Оказалось, что на халтуре мы и выучились чему-то, и общались интересно, и получили навык товарищества, человечности. Тот, кто не проверялся в халтурах, не мог быть другом, соратником. Кроме того, присутствовал фактор денег. Проверялась дружба. Нужно было хорошо работать и делиться. Там, куда вмешивались деньги, становилось нелегко. Многое рассыпалось из-за этих тварей. Наша дружба крепла. И крепнет. Мы – давно – просто любим друг друга. Надо научиться переступать через ``своё``. Не быть эгоистом – надо научиться этой нелёгкой процедуре.

Степан Сергеевич Чураков – выдающийся советский реставратор – говорил: “Чтобы научиться по-настоящему работать, надо брать работу на дом – халтурить! Быть постоянно в тонусе”.

“Только делая `халтуру` и можно по-настоящему овладеть профессией”, – говорит \\  подтверждает мне мои мысли прекрасный известный реставратор, педагог, мой коллега Козьмин Александр Александрович.

“Мы постоянно `халтурили`, – рассказывает мне мой педагог, друг, руководитель – Наталья Андреевна Маренникова. – Только так и входишь в профессию”.

А потом выяснилось, что, вообще, нету деления на `основную работу` и `халтуру`. Потому что – есть твоя авторская подпись. Это делал ты. И никому не объяснишь, что это была халтура.

И сейчас так. Я на лесах. Со мною мою ученики. Я смешу их. Это студент должен быть серьёзным. А меня, слава Богу, не контролируют. Они покатываются со смеху. Я умею веселить народ. Я не умею держать дистанцию. Я её сокращаю. Я больше никому не говорю «ВЫ». Я живо  просто общаюсь – просто. Я учу их. Я выпускаю их в жизнь. У нас «мастерская», «кооператив», как шутим мы. Девочки, мальчики. Нет. Я не заблуждаюсь: я одинок, как всякий художник, автор. Я не нужен никому – не нужны иллюзии, нет. Никому не нужно то, что я пишу, рисую. Меня забудут. Уже забыли. Да и не помнили. Мои ученики? Им нужен «ЗАЧЁТ» – прочь истерия возвышенного. Или деньги, что я выколочу с заказчика. – Вот и преемственность. Вот.

Я трезвый и рассудительный. Как Сарьян. Дождавшийся Минаса. Он пришёл к нему, в сгоревшую, после пожара мастерскую, к уже не юному художнику подарить свои краски, кисти.

– Где ты был так долго, Минас. Я ждал тебя. Почему ты пришёл так поздно. Я ждал тебя давно. Вот тебе мои краски, кисти. Ты не имеешь право молчать. Ты – талантлив. Я верю в твои хорошие руки. Ты сделаешь ещё много прекрасного. Дерзай! – сказал великий мастер \\ художник своему молодому брату по творчеству.

Наверное, это и  есть – СЧАСТЬЕ – так передать своё!.. 

Господи, Дай и мне – пройти по жизни. И завершить её – отдав ключи достойным.

Теперь, провожая в дорогу, из которой нету возвращенья, я понимаю, насколько уникален каждый. И, как пустеет Земля без него. Ведь и кто-то же должен `взять` всё то, что он делал тут, на Земле. Понимаю, как уникален КАЖДЫЙ, сплетающий ТУТ, на земле, венок своей жизни. Место каждого остаётся пустующим. Это место – его. Навсегда. Могила? – Нет – то, что он сделал в жизни ЭТОЙ! Место это – его добрые дела. То, что успел он. И как остаётся зиять пустотою то место, что было при жизни его. Невосполнима никакая потеря. Даже самого никчемного человека.

Те, кто `уходят` раньше – бросают нас. Я обижаюсь иногда на них. А, кто `ушёл` `вовремя`? Даже моя столетняя бабушка… У которой отказало почти всё в организме, и боровшаяся до последних мгновений, и надеявшаяся. И принимавшая нас всех гостями – до самого своего трагического падения – всей семьёй, столами – человек по двадцать.

А Гриша, показывавший мне фокусы? А Тигран, ремонтировавший нам автомобили? А Олег, рассказавший мне о Хемингуэе, Ремарке, приведший меня в изостудию Дворца пионеров на Ленинских горах? А Юрий Георгиевич, учивший нас на рисунках Пикассо и Матисса, а Матильда Михайловна, поившая нас вкусным чаем с влюблёнными глазами, опустившая книгу репродукций Фра Беато Анджелико, Сезанна? Кто из людей `уходит` вовремя? И по ком не рыдают те, кто `остаются` – люди?

Я на лесах. Моя старая мечта. И я опять дурю головы девчонкам. И они хохочут. Это первокурсницы. Со всей нашей страны, страны, которую мы любим, и из которой пока не собираемся, как бы тут ни было…

Халтура – такое ёмкое слово.

Многозначное.

Наконец начинает шутить и Вадик – мой студент из Северной Осетии. Научился… Девчонки обхохатываются… (А, чему, pardon, можно научиться у меня?)

– У нас «кооператив», – уже поддерживает Настя, красавица, высокая стройная брюнетка с Юга России.

– Артель, – добавляю я… И задумываюсь: “Господи, может и вправду, удастся мне ``выползти``, и воспитать молодёжь? Может и сможем и мы ездить – так вот – ``халтурить``, ``шабашить`` – не кооперативом, артелью, а ``мастерской`` – так, как это бывало всегда, во все века – с художниками, и их учениками. Всегда!  Всегда в истории, в истории искусств?”

Я разгоняюсь сильно, обгоняя дорогие хорошие автомобили (Настю ж везу! Да и Таню! Вадика… – ладно! – потерпит!). Подвожу ребят к общежитию. Вечер завершён. Сколько лет, десятилетий у нас ещё впереди? Господи, всех, кого Ты послал мне в Пути, – Храни! Береги! А я уж постараюсь, Тебя не подвести, Родной. Нет, я не умру быстро, скоропостижно: я знаю, как будет зиять это место – моё – в жизни! – По `уходу` других – знаю. Надо – до мгновений последних, как моя столетняя бабушка. И всё успеть. И не гнать халтуру. Быть с теми, кто с тобой. И делать то, что делаешь. Это Россия, Артём. Уже – 2008. Начало ХХI-го века, третьего тысячелетия. Ты не имеешь права – нет, не имеешь –``уйти``, уехать, бросить, завалить. Это невесёлая страна. Но, может, и призван ты тут рассеять немного мрак, который скопился тут, накопился… Чтоб дышалось вольнее? Слёзы… По всем, ``ушедшим`` не вовремя… Теперь – я! Моя очередь.

Ночь медленно отступает…

Утро.

День.

– Привет, Вадик. Привет, Настюш. Привет, Тань. Подай-ка скальпель, Настюш, начнём. Что сделано, показывайте. Спирт? – Внутрь не принимать (лукаво оглядываю их – не улыбаются).
Мы на лесах. Нас четверо уже. Присоединяться ещё. Из Ярославля будет появляться Женя, Евгений Борисович, руководитель и асс, из Астрахани – Альберт, из Йошкар-Олы – Саша, из Иванова – Катя, Надя из Краснодара… Нас будет больше. Больше. Это Россия. Хотя и умирают больше, чем рождаются. Всё равно: уже можно дышать. Жить! Что бы там ни было за окном, кто бы там ни был царём. Леса – это наша зона действий и ответственности.

– Артём, выпьем за тебя. Я всё больше приглядываюсь к тебе, и ты мне всё больше нравишься. Лишь бы ты не устал. Я знаю, что значит, организовывать что-то в нашей стране. Лишь бы тебе это не надоело. Выпьем: это Новый Год!..

– А ведь ребятам надо платить, Артём? Ну как же так? – улыбается Женя, Евгений Борисович, асс реставрации, организации и руководства.

Я в окружении достойнейших коллег. И – нельзя оставить ничего из взятого `на себя`. Первые дни года: и мы не прерываем работу ни на день. А, наоборот, будем работать всё лучше, активнее, результативнее, быстрее, удаляя всё то, что нанесло время своим бездарными `руками`.

Каково бы не было моё занятие, куда бы ни ставил меня Господь, – это не моё! Я – лишь то, что сделаю сам: словами, красками, фотографиями, видеокадрами, пером... Творчество, Искусство – а чем же живёт ещё художник, писатель, поэт? И всё то, что я ``делаю для людей``, отнято у него, у моего Искусства и Творчества. И теперь я понял, что так нужно Господу. И я понял, что – всё равно! – сделаю много! немало! во всём, за что брался!

``Халтура``! – её всё меньше… Всё больше понимаешь, что жизнь, процесс жизни не делится на «основную работу» и то, что делаешь вне её. Ничего в жизни не делится. Если ты живёшь…

Год от года я замечаю, как Господь, не быстро, но Даёт мне всё то, что я прошу у Него. Да, иногда приходится отступать, – `халтуру` Господь не Принимает у меня. Таков вердикт. И – надо за всё браться вновь! Господь – Сплетая здесь, на Земле, наши жизни, Готовит нам БЕССМЕРТИЕ. Небо на Земле. Я понимаю это отчётливо, хорошо. Всё, что совершаешь, совершай, как перед Ним, всерьёз, на полную катушку. ``Стой`` перед Ним, будто не разлучаешься… Твоё БЕССМЕРТИЕ, на Земле, здесь, в руках твоих, художник. И – за чем-то Господь Лишает прав и возможностей сидеть за бумагой, холстом, компьютером – и гонит – в `степи` другие. Зачем? Я больше не обижаюсь. Я больше не сражаюсь. С Ним. С другими. Я научился. Жить и улыбаться всякому происходящему. Я знаю – ИСКУССТВО – во мне. И я успею. Успею всё. Всё, что дано. И назначено. Было Им. Ещё. До рождения моего. Так пусть же будет хоть кто-то счастлив на Земле Этой, Господи? Так пусть им буду я? – Слуга и раб Твой верный – Артёмка, плут?

Много-много лет я, приступая к Таинствам Господним, Тела и Крови – Причастию, я замечаю, что самое больное – халтура. Халтура. И прошу! – прощения – всем моим преступлениям разнообразным, которые можно было бы назвать так – одним словом: халтура.

Новый день встречает меня. Господь Даёт жизнь. И дела. И людей. Силы.

– Слава Твоя! – не устаю я…         

   
5 января 2007, утро
~ ~ ~ ~ **** Рождество Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа **** ~ ~ ~ ~

   

005 \\ 101
 
**** жестокость ****


Кровь матерей – дети. Та боль, что не лечится ничем. Жестокость – отключённый телефон. Выключённое сердце. Что может сделать ребёнок с тобой? Котлету – из живого мяса. Он это и делает. Если что-то не по нему. Жестокость. Выросла в наших детях, как грибы. После дождя – дождя любви. Ну что ещё из «доброго, хорошего, вечного» не преподносили, не внушали, не показывали на примере, на своём, на чужом, на соседском?

Месть – каждой морщиной по нашим любимым женщинам – матерям наших детей. И это не смывается волной полноводного отдыха. Это – яда стрелы, что вонзают дети, дети наши. В сердца матерей своих. Это – приближение гибели, старости, немощи, боли, смерти.

Ты видел ли – сердце более жестокое, чем сердце «сына»?

Оно безжалостно.

Отключённый телефон. Новая девица. Закрученная ночь. Вновь. (! – восклицательный знак.)

С отцами попроще. А давно ли ты сам стал другим. А стал ли? Другим? А мало ли боли ты принёс своей суженой? Ты – вонзавший когти своего бессердечия? И не всякая ли женщина ждёт «у окна» – своего мужчину: отца, брата, возлюбленного, мужа, сына. И не мы ли (все!) – отключаем свои сотовые – когда нам особенно ХОРОШО!! Чтобы «она» не искала нас. И у кого научился этому твой сын, сынок, сынуля. Это пренебрежение к нежности и ласке – не из твоего ли сердца растёт, предатель. Не ты ли ``закручивал`` ночи ``любви``? Будто искал ++вдохновенья++ – чем? оправдывая себя? Не эти ли твои поношенья \\ преступленья перенял наследник. (? – это вопрос, да!)

И вот – рыдающее сердце матери…

Бессонные истерики. Пока твой воспитанник извлекает сладости звуки из красавицы. Как ему кажется. На сегодняшний день. Её черёд забывать всё. И совесть. И то, что у мальчика есть мама и папа, которые ждут его (ещё, круглосуточно) к его немой пустой постели. Что ж? Вкусишь ты и горечь прорезания морщин по молодой коже ещё не старой матери. Боль – такая штука – пронзает… Ищи лекарств… Оно – не в капсулах, таблетках, каплях.

Жестокость. И ты – мечешься, успокаивая жену. Мужское сердце – жестокое. Лишить довольствия, крова, достатка, фамилии, всего – ты видишь один путь лишь. Ты – жесток ещё более… Это сын твой – плод жестокости.

Наши дети. Откуда они? С какой планеты? Кто дал им эти навыки унижать, презирать? Кто научил их так тонко торговать любовью, нежностью? Так изощрённо истязать? Любящих. – Материнское сердце… Им ещё и теплится жизнь на Земле. Мы – мужчины – пепел вулкана. Нет живого в нас. Унижать и изощрённо рвать. Вот – суть. Ненависть.

И ты не можешь ничего сделать. Так и Господь. Даровавший нам свободу – жизнь! Что  он мог? А после Распятия?

Хохот!!!! – юная кровь!!!!

Жестокость! – орудие сыновства, наше.

Как дышится тебе, ..? (Имя!)

В объятиях сладких – её, той, что избрал ты – на ночь сегодня. Материнское сердце. А кто думал о нём? Кто щадил? И давно ли ты стал другим, Артём? Ты – повзрослел? РАЗВЕ!

Что выдерживают эти Иконы, выслушивая мам. И меня. И жену мою – лучшую маму планеты. Власть детей – изводить жизнь в родителях. Власть – обернётся гибелью. И солнце – не взойдёт. Солнце – не для всех. Оно – будет сегодня поразборчивее.

Несколько часов до рассвета. Меч молитв я достаю, жестокий. За жену! Это мой долг. Никому не дам прав унижать создание любви моей. Обязан сделать счастливой! Отсекая блудное…

Пусть каждый идёт дорогой своей. Лишу всего: достатка, крова, фамилии…

Блудный сын… Древнее сказание…

И я был таким, вкусив в полной мере несчастие неродного дома.

У порога дома своего буду ждать возвращения. Вот тебе посох, котомка, еда – прочь! пошёл! Моя жестокость страшнее… Я сильнее. И моё право – решать – кому пытать жену! Женщину, что мне принадлежит. По праву.

Жестокость!            
 
   
6 января 2007, утро

   

006 \\ 101
 
**** Рождество ****


Оно Приходит. Что бы там ни было. Как бы там ни было. И для всех. Оно Приходит – постился ты или нет, подонок ты или святой, убийца или апостол, пророк или блудник, вор или паломник, аферист или отшельник. Верующий или нет, христианин или даос – Оно Приходит – для всех! Для всех нас! – людей! Кто были, и, кто есть. И, кто будет – Они Придёт.

Семхоз. Сергиев Посад. Место, где был убит Александр Мень. Сугробы там – и этой бесснежной зимой. Мороз. Свечи. На ветру. Колокол. Кровь. На стволах – красные всполохи. На них теперь всегда – эта кровь, кровь праведника, что пролилась.

Мы в Храме, что построен на крови. Росписи архимандрита Зенона, преподнесённые – в дар – отцу Александру, его служению в Церкви и людям. Росписи – теперь уже – и сейчас – признанные уникальными. Им и спроектирована алтарная преграда, выполненная из псковского камня. Интерьер – наверное – один из лучших в современной Русской Православной Церкви, если не лучший.

Отец Виктор (Григоренко) – племянник отца Александра, реставратор, резчик, иконописец, педагог. Мой друг. Мы связаны многолетней дружбой, общим делом, многочисленными делами (и очень разнообразными).

Служба. Я снимаю. И фото и видео. И замечаю, как впервые – отец Виктор начинает походить на отца Александра – Меня. Внешне, по манере говорить, по интонациям, мыслями. Это вдохновенное Служение. Господу. Людям.

После Службы, уже за столом, он, как всегда, предоставляет мне слово, зная, что я люблю говорить, и, что мне есть что сказать.

Я говорю, что Рождество – не случайно совпадает с Новым годом. Это обновление – для каждого человека. Жизнь – написанная заново, с чистого листа, страница жизни – белая, что начинаем мы каждый год. И каждый год Господь даёт нам шанс, шанс жить иначе, по-другому, чище, светлее. Не случайно, Рождество называют СВЕТЛЫМ. Первый день календаря – с Младенцем Христом…

Я беру слово ещё и ещё. Гул. Ну что? – Едят! Как всегда! галдят!.. как и всегда!..

Я говорю, что отец Виктор – вступил на путь отца, отца Александра Меня. Я смотрел много видеозаписей отца Александра, его служб, проповедей, лекций, интервью, фильмов о нём. Я говорю, что отец Виктор (становится) похож на отца Александра – всё больше и больше! Хотя он и не прямой родственник, а племянник со стороны жены, матушки отца Александра, Натальи Фёдоровны Мень (Григоренко). Я говорю, что СЛУЖЕНИЕ – ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ. И я, знающий всех ``семейных`` отца Виктора: матушку Ирину, двух красавиц-умниц дочерей: Машу и Дашу, маму – Лилю Викторовну, – пью за их союз, за их взаимоотношения любви и союза, за то общее дело – Служение Христу, Церкви, людям – которое они все вместе осуществляют. Семья – я пью за семью. Семья – колыбель человека, каким бы он ни был. Я пью за Семью – Семья Святая – «Святое Семейство ». Вспомните картины… Счастливых – Марию, Иосифа. Как бы там ни было дальше, что бы там ни было дальше (а мы все знаем, что было дальше, как было дальше) – всё равно счастливых! Родителей – Ребёнка. Семья – колыбель человека, кем бы он ни был, каким бы он ни стал впоследствии. СЕМЬЯ! – колыбель! СЕМЬЯ! – СЧАСТЬЕ! Я пью за семью. За наши семьи. Где все делают ОДНО ДЕЛО: служат Христу, Его Церкви, служат людям, «смотрят в одну сторону», как говорит наш настоятель, отец Александр Борисов. Потому они счастливые! Наши семьи – СЧАСТЛИВЫЕ! Мы – одна семья – Тела и Крови – Господних: братья, сёстры…    

Сугробы и этой бесснежной зимой…
 
 Мы возвращаемся ночными дорогами, развозя гостей.

 – Спасибо! Мне нравится твой нос, Артём, ни у кого из нас тут нет такого, – говорит мне маленькая Саша, высаживаясь из машины, – ты настоящий Дед Мороз!   


7 января 2008, утро
~ ~ ~ ~ **** Светлое Рождество Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа **** ~ ~ ~ ~



007 \\ 101
 
**** в «Единую Россию»? ****


Всё съедено. Всё выпито. Всё куплено. Скуплено. Пустые полки магазинов. Совсем ненадолго. Просто ещё не подвезли нового. Лучшее время? – утро 1-го – января. Народ ещё не проснулся. После ночных канонад. ^^^^Пальба^^^^ шла всю ночь и раннее утро. Пикарды. Целые батареи. Будто война началась. Отечественная. Великая. 41-го года. Собаки очень пугались, кошки, птицы. Взревали сигнализации автомобильные. «Вопшем» – (как говорят осетины)…

Перед Новым Годом Москва ~встала~ – в ``пробках``. Все улицы. В автомобилях, гружёных скупленным: товары с массовых распродаж, еда-питьё на “праздники”. Что потом? – «Есть идея? Есть ``IKEA``».

Выезд за город. Вечное скопление желающих это сделать на своих колёсах. «Шопинг» – такое ласкающее всем слух слово. Муж, не способный его обеспечить жене, – раз в неделю – по крайней мере, для `релакса`, вряд ли удержится долго. Зачем он нужен? В семье.

Замечательно сидеть с уже набитыми тележками. В ресторане ``IKEA``, – и наблюдать, как пытаются въехать и пытаются выехать страждущие. И тут пробки. Очереди. На въезд, выезд, вход, выход. Вот оно – «СЧАСТЬЕ»! Достаток. <…> (!)

– Я так счастлива! – говорит мне Лена.

– (А) здесь других нет, – отвечаю я. – Здесь только те, кто может…

Таких всё больше. В нашей стране. Очередь – на всё. И на разгрузку / погрузку тоже. Тележек нет. Ни грузовых, ни обычных. Очередь в кассы, за тележками, которые ещё только подвезут – собирают их (уже послали) по стоянке. (Вот оно – счастливое «ОБЩЕСТВО ПОТРЕБЛЕНИЯ»! – А, что в этом такого? плохого? – ну едят! ну пьют! – ну и что? что? что? – нет!? – я спрашиваю просто?) Очередь за пустыми подносами в «Ресторан», «Кафетерий». Очередь за `тачками` – это на что эти подносы грузить… Очереди в широкие, европеизированные туалеты…

Не об этом ли мечталось ли?

Здесь лишь те, кто могут. Лишь те, кто «вьют гнездо». Не это ли стало “школой” перевернувшей сознание обывателя? Дизайн – философия, умение жить. Формирование среды. Её устройство. Дизайн – мышление и смысл жизни, которые ты предлагаешь другим. Это и религия и вера. И любовь, не только к Богу, но и к Человеку. Революция пришла тихо. Развернули супермаркеты, открыли кафе, рестораны, клубы, галереи, бутики, дансинги.

``IKEA`` произвела революцию. Это ДИЗАЙН – ВЫСШЕГО ПОРЯДКА! Красота, понимание основ материала, их сочетания, функциональности, не функциональности, традиции, универсальности, единичности, серийности и остального всего-всего… ``IKEA`` – новый взгляд!.. И возможность нашим всем юным созданиям (девушкам из телевизора), которые тоже называют себя дизайнерами, компилировать разными предметами из ``IKEA``, называя это… Кто у нас сейчас дизайнер?.. Да, собственно, те же, кто и… Девушки… Из телевизора… В районе двадцати…

Зачем уезжать из страны, если есть ``IKEA``? Революция? Зачем уезжать из страны, если привезли Модильяни? Если «Сотби» и «Кристи» работают в обратную от Великобритании сторону – на Россию? Победа?

Когда сидишь и смотришь на звёзды, – огромные, – почти ~*~*~*~ рождественские ~*~*~*~ , – уже налопавшийся в ресторане, среди таких же, как ты, – формирующегося «среднего класса» – людей `среднего возраста` и `среднего достатка` с детьми / без, хорошо одетых, – свои тележки с купленным товаром расположив рядом, ожидающим погрузки / загрузки в автомобиль (пока ещё российского производства), на то, как мучительно дымят автомобили, ожидающие свободного ``местечка парковочки``, и на то, как недовольно глядят оттуда, из-под тонированных стёкол, лица их владельцев-водителей с одним только вопросом-предложением: «Ну, когда ж ты, скотина, напьёшься, наешься? Видишь? Не видишь, люди ждут?» – возникает вопрос: кого благодарить за это всё: Горбачёва? Ельцина? Путина? Медведева (который будет)?

Спасибо, Господи! Спасибо Тебе за всё! Хорошее и плохое. Хорошее или плохое. Или за то, что мы называем таким, таковым, – в нашей `убогой внутренней` жизни.

Спасибо! – и вам! – Горбачёв! Ельцин! Путин! Медведев (который будет)! за то, что… Ну, «вопшем», как говорят осетины…

Вот сидишь вот и думаешь, разжёвывая, дожёвывая, попивая, допивая: “Ну как тут не вступить в «Единую Россию»? (Так ведь не зовут же!..*собаки* – Ещё не всех, говорят, и зовут ещё они в… как в ``Коммунистическую…`` когда-то.)”

В «Единую Россию»?

Как когда-то в…   
РеалиРРРР
Р   
8 – 11 января 2008, утро

   

008 \\ 101

****  Tемпература Плода ****


Если ты репортёр: живописец, график, фотограф, писатель, оператор, поэт, музыкант – твой долг писать, просто писать, вести репортаж. Ты должен дать отзвук. Твоего сердца. Твоё сердце – истинный инструмент, камертон. Ты должен…
Я всегда наблюдаю за собой. Я писал “за собой” чуть не двадцать лет ежедневно. И не наскучило. Лучший автопортрет – мои стихи. Написанные за годы эти. Они слагаются в мелодию, мелодию жизни. Жизнь, как пульс мысли. Меня всегда интересовал я сам, что со мной, как со мной. И взгляд (беспристрастный, безжалостный иногда) изнутри на самого себя, на потаённые движения даже души меня всегда ворожил, как бесконечное меняющееся действо, имя всему этому – жизнь. Живёшь! – и пишешь!
У меня температура. Сорок. Держится второй день. Я падаю в обморок. Вижу перед собой лицо Жены. Красивое и молодое. Она возвращает меня к Жизни. Спасибо! Ей.
Я понимаю, почему со мной так: эту пуповину не перережешь, не перерезать, не перервать, не перервёшь. Я – мамочкин плод, кровно её, кровный её, связан. Пуповиной жизни живой! Я – за ней! – ... В ту жизнь, откуда ещё никто не возвращался. Я понимаю, почему плод – я, так мучаюсь, первые дни без мамы, без умершей мамы. Связь эта – не прерывается. Я это чувствую остро, как боль. Но и радость. Единая плоть – матери и дитя. Понятно, почему так вопиют к Господу о своих детях матери: всё болит у них – пуповина жива, её не перерубить.
Всё пространство вокруг ощущаю, как материнскую плоть \ заботу о сыне. Какая разница, что ты сам уже отец, а её уже нет (в живых!).
На распалённом лбу ощущаю прохладную руку Жены. Ладонь, чувствующая температуру и так, без измерительных приборов. Ладонь, в нежности касания которой я узнаю, наконец, материнскую. Не всякая жена идёт этот путь любви – к тебе – чтобы ты мог вспомнить её, маму. И в вечных сравнениях, потеряв родительницу, передал доверие за свою жизнь возлюбленной. Надо много прожить вместе, чтобы понять значение этой прохладной ладони, переворачивающейся на внешнюю сторону, когда стала слишком влажной и раскалённой от температуры измеряемого ласкаемого лба.
Женщина – ответственна за жизнь. Это остаётся с нею всю жизнь. Жаль, что такую простую мысль не провозгласило человечество, как ЛОЗУНГ СУЩЕСТВОВАНИЯ. И каждая должна знать – она держит ключи жизни и смерти – в ладонях своих. Всегда. И перед Богом. Боже, почему никто не написал это? Почему никто не додумался? Скорее, я просто не читал… ЖЕНЩИНА – как символ нерушимого и вечного – жизни! Жизни! И – твоя Женщина. Ты спасён. Ты подобран Ею. И ещё не понимающая, Она, что ты уже всё слышишь, воспринимаешь, Она рыдает над тобою, не стесняясь, думая, что ты ещё где-то вдали. Именно это – возвращает в жизнь. Именно это – любовь женщины. Не любимый никем… ? Я не знаю, как он выживает…выживет ли? Заряда мужской строптивости (по хорошему) хватает лишь лет до тридцати… тридцати пяти. Что потом?
Мамочка… Я чувствую связь с тобой неразрывно, неразрывную! Ещё сильнее, чем всегда. Чувствую себя  ~ внутриутробно ~ в окружении материнской заботы и ласки. Нет, это связь – неразрывная – пуповина: мать и дитя – неразрывно – неразрывны – всегда! навсегда!! Мать и дитя – плоть едина в вечности вечно.
Но – пора ЖИТЬ! Вставать в новый день! И в новой этой жизни, жизни без мамы, довериться рукам другой женщины, жены. Я чувствую этот момент очень остро. Жена плачет у меня на плече. Наверное, обо мне, ожившем. Она любит меня. И – в касании тех ладоней – узнал материнские. Не могущие обмануться. «Живой! Приходит в себя». Скорая уезжает. Дают рекомендации. «Абсолютно здоров: давление, сердце, лёгкие, все органы – в норме...» Сшибли температуру.
Вспоминаю бесконечные свои детские болезни. Мамино лечение, мамину заботу. Теперь я в руках другой, своей Жены. Я ей нужен. Она доказала это. Слезами, что пролились надо мной – не умершем, нет, просто потерявшем сознание.
Такие моменты нужны в жизни. «Этапы большого пути» – подошёл бы заголовок из старосоветской партийной риторики – ко мне и моим опусам. Но, что делать, «авторское право».
Я прихожу в себя… Включаю компьютер, нажимаю первые буквы… Я – репортёр… Моя ПРАВДА – писать! писать! писать! Что бы ни было, как бы ни было – писать! Просто писать. Если ты художник, если ты писатель, если ты сочинитель, если – поэт… – твоё дело – писать! писать! писать!
Пиши!
Я вспоминаю рассказы о поздних годах Рембрандта, когда в нём проснулся и репортёр: он рисовал всё! ехал туда, где что-то происходило: казни, свадьбы, драки, влюблённые, торжества, брошенные селения, безлюдные дали, сражения, коронации, революции, остановившиеся знаменитые мельницы, море, корабли, дремучие леса, людные центры… Конечно, это лишь рассказы, но дух открытости и авторепортёрства был у него. Это один из любимых моих авторов. Тут я не оригинален. Кто не любит этого гения гениев? Какой художник избежит погружённости в любовь к нему. Рембрандт – самый яркий, самый живой мастер автопортрета. Рембрандт – мой кумир на всю жизнь. Я пишу…
Это автопортреты всё! Все! Мои! Я – в них. Какой есть. И – разный самый. Наблюдая за собой, я делюсь этим с другими. Не знаю, будет ли это кому-то интересно? Ведь я не Рембрандт.
Но – пишу…
Что-то зовёт…
Заставляет…
Не пропускать в себе ничего! ничего! ничего!
И вот – новое утро. Без мамы.
Таким женщинам не нужно ничего – они святые. Они – украшение нашей жизни. Они – те древние, от которых родились мы все, всё человечество.
Мамочка моя.
С вечным древним прекрасным именем богини – ``Лилит``!
Я горжусь, что выбран быть твоим сыном.
Вечная, светлая память тебе, Лилитушка.
Температура плода, моя, падает…
Медленно…
Жизнь продолжается…
Теперь уже без мамы, без дорогой моей. Мамочки. Мамы.
Говорят, к этому можно привыкнуть, нужно привыкнуть.
Говорят.
– Представляешь, сынок, когда закапывали твою бабушку, мою маму, я упал в обморок, – говорит мне отец. – Ты представляешь? Что это значит – мама?
Я отхожу от обморока.
Я знаю – это была пуповина. Пытались разорвать. Перерубить! Кто-то!.. Не получилось. Я буду жить так, будто мама моя всегда со мной. Мама – живая. Нечего привыкать. Это сорт женщин – святые! Они, их любовь, как ладони прохлады, ложащиеся – всегда! всегда! всегда! – на твой раскалённый температурой лоб.
СПАСИТЕЛЬНЫЕ ЛАДОНИ ВЕЧНОЙ ЛЮБВИ – МАТЕРИ, материнской!
Мама.
Мамочка.
Температура плода твоего, мамуленька, моя температура, падает, падает…
Я в надёжных руках других женщин, мамочка, они любят меня. Они слетелись, закудахтали. Звонят из других городов, стран, отовсюду, признаются в любви, плачут. Я выживу, мам. Это было прощание с тобой, мам. Это была болезнь-посвящение. Тебе, мам. Не мог же я жить так, как обычно. Когда тебя уже нет, Золотая. Это было прощание-посвящение – температура плода, твоего плода, мам, моя температура, мам. 40 – такая же, при которой ты и умерла, мам. Пора поправляться, я знаю, оживать, – ведь дела-то не ждут, – и нет времени даже на эти почести тебе: несколько дней тишины.
Господи, спасибо Тебе!
За эти несколько дней тишины.
И температуру – 40.
Температура плода, моя температура, сбитая женщинами, крутящимися вокруг меня, падает… падает…          

16 – 20 февраля  2008, утро

   

009 \\ 101

****  Смерть ****


Каждый раз, соприкасаясь с нею, узнаёшь: она опять обманула тебя. Ты (да и остальные) ничего не понял из предыдущего. Тебя ничему не научила жизнь. А уж тем более смерть. И никого на земле ничему не научила жизнь. Никто не извлекает ни из чего никаких уроков. Ни люди, ни страны, ни народы.  Всё понятнее Сократ, в конце жизни утверждавший: «Я знаю лишь то, что ничего не знаю».
Какими-то всё ж таки соображениями становится понятно, что смерть забирает – лучших, тех на которых `висят` остальные. Выкашивает `столбы`, как бы. Самых надёжных, преданных, благородных, тех, на которых держится жизнь окружающих. «Возвращаются все, кроме тех, кто нужней» (В.Высоцкий). И сразу рушится весь храм жизни. На каждом из таких людей держится целый микромир. Мироздание целое. Зачем это Богу? Зачем Ему так обращаться с нами? Он что, не Понимает? Понимает… И Делает… (?)
После каждой смерти гадаешь о смысле её? Утешая себя собственной разгадкой. Но, всё ``липа``, иллюзии знания. В какой-то момент понятно: нет никакого знания. Нет никакого `взгляда`. Мы никуда не продвинулись и ни к чему не придвинулись. Мы такие же, там же, те же.
И, когда опять, вырвет смерть клыками своими из сердца твоего самого ценного и дорогого, необходимого тебе человека, лишь подтвердишь ты Сократа слова: «Я знаю лишь то, что ничего не знаю».
Смерть, разгадать тебя пытались все. Смерть – ты внезапная всегда. Ты входишь, шокируя, даже ожидаемая. Ты – шок для самых крепких. Лишь к тебе невозможно привыкнуть. Ты отбрасываешь к нулю самых мудрых. Ты уравниваешь всех относительно себя. Ты – единственная неизбежность. Ты – то, над чем человечество ломает себя изначально. Смерть – самый острый и единственный, главный, вопрос. Тебя не объедешь, не перешагнёшь. Не спрячешься. Не рассмеёшься в ответ.
Жив человек единственной иллюзией – за ним не `придут` (чёрные ангелы). Никто не готов прощаться. Вечное отодвигание вечных вопросов. Никто не будет смотреть ей в глаза (смерти). Мы отводим взгляды в стороны. Мы ищем смысл в другом. Мы боимся. Страх, который не победить. Кто не боится? А за других? Не это ли черта? Не это ли – рубеж, за которым?..
Нет! Не дано узнать. Нет, за пределами – смыслы нам не доступные. Нет, ни один не ответил верно. Кроме Сократа. Знает ли ответы Бог? Всё ли в Руках Его? Всё больше вопросов, всё больше сомнений… Всё никчемней ответы. Всё больше открытий совершает наука, запутываясь в простом. Разлагая сложное на составное. Нет. Что-то случилось в Мире, очень давно! очень давно! – И появилась смерть. Похоже, смерть – главный камень преткновения. Главный враг, главный объект, главный феномен. Смерть – предмет мысли, как только начинаешь думать. Смерть – избавление или горе. (?) И почему, мы так и не нашли ключи к этому. (?) Ведь искали все вместе, все философии земли, всех времён и народов. Бессилен человек – найти ответ, утешение. Жизнь его не стала иной. И вся эволюция не решила ни одной степени этой тайны.
И всякий раз, думая, что ты повзрослевший, соприкасаясь с этой величайшей загадкой жизни, отмечаешь – как беззащитен я (и всякий из нас) перед её появленьем внезапным. Смерть. Страх схватывает перед самым страшным, тем, что уже нельзя отменить – перед смертью. Бесстрашные? – люди мало думавшие, может быть, – бессердечные… Но всякий человек, который, хоть на сколько-то человек, ощущает касания этого мира другого и других. Мира, безусловно, который есть, я знаю, понимаю, чувствую. Знаю точно, общаться с миром умерших нужно крайне осторожно – он есть, он живёт, и он расширяет свои границы и владения.
Дыхание смерти всегда рядом. И грань эта – между живым и живым по ту сторону – в Руках Всевышнего! Что зависит от нас? Неужели ничего? Нет. Зависит, и очень много. И я замечаю, мог бы составить «краткий план» на лучшую часть земли. Но – надо стараться помогать тем, кто здесь среди нас – лучший, надёжный, дорогой – разгрузить немного их жизнь, как подвиг любви к нам, обыкновенным. Вот и весь план. Надо сбить как-то эту дурную традицию – жертвовать смерти лучших членов земли. А ведь это уже, действительно, традицией стало.
Вот, кажется, опять я обзавёлся иллюзией, что что-то понял, осознал, изменю после визита очередного этой непрошенной гостьи. А ведь так хочется подарить людям ключи от этой пещеры. Зачем она существует? И есть ли выход оттуда? Куда ведут эти огни? И почему, всё же, не даёт нам Господь знания о той стороне жизни?
Стою, всегда в оцепенении от соприкосновении с этим, самым загадочным вопросом жизни: зачем смерть? есть ли она? и что за ней?
Нет. Никто. Никто ещё не вернулся оттуда. Воскресшие? Зачем вообще Господу понадобилось это изобретение – смерть? И за что мы – так уязвимы?
Хочу сказать и ещё одно – и даже в мыслях моих, пожалуй, чисто мистически, подведу черту. Почему? – Слишком остро ощущаю сейчас эти вопросы не просто живыми, а чем-то живым. Думаю, что грань эта: между нашим миром и миром иным – зыбкая. И – так ощущаю – приближаться к ней – опасно. Скорее, надо остановиться на этом. Чем на чём-либо ещё. И признать: да! мы во власти внезапности. И никто из нас не знает, что будет мгновенье спустя.
Всё-таки, я буду учиться не бояться тебя, смерть. Всё-таки я буду стараться встречать тебя. Всё-таки, я буду стараться бороться с твоими чёрными ангелами. Всё же, мы должны держаться друг друга теплее и цепче здесь. И всё-таки, всё-таки, человечество найдёт ключи, победит эту страшную силу, под названием смерть. И отопрёт те ворота, что удерживают наших ушедших, усопших. Всё-таки, ведь кто-то видел воскресших. Спасителя. Значит, возможно и это. Значит, – не напрасны усилия, и рано или поздно, смерть отступит ото всех, ото всех нас. Ещё очень, очень далеко до этого, но о Первенце из мёртвых, Христе, Апостол возгласил: «Смерть побеждена! Где твоё жало, смерть? Смерть, где твоё жало? Ад, где твоя победа?».
Думая над тем, где же действенное оружие? прихожу к выводу – молитва – сила переворачивающая действа. Молитва – прямое и мощное обращение! Молитва – рычаг, что перевернёт мир! Молитва – школа наша и работа наша. Молитва – надежда и ключ. Молитва – вот то, чем открываются врата. Молитва – универсальный способ что-то изменить. Молитва – похоже единственное, главное – чего ждёт от нас Всевышний. Молитва – это общение через всё! обращение через всё! Молитва – это сила сил. Молитва – то, что отмыкает ад. Сила её – дана любому. Обратись!
Пусть я опять впал в иллюзии некоторых знаний. Я не могу так безропотно сносить все те удары, что готовит нам она, эта загадка-смерть. И наш долг сражаться, сколько есть сил, чтобы не вырвала она из наших рядов ни одного. Эта борьба, хоть и обречена на поражение, похоже, что уступать всё же мы не должны, не имеем права. Ведь она, смерть, выберет лучших себе из нашей среды, оставив добарахтываться остальным.          

19 – 25 февраля  2008, утро



010 \\ 101

**** Кто тут нормальный? – бессмыслица ****


Переключая каналы обыкновенно перед едой и во время её, всё чаще замечаю, что смотреть могу лишь безликую EuroNews – передачи ни о ком и ни о чём. Это единственное – со спокойным, человеческим дизайном, единственное – не раздражающее слух, зрение, не наносящее травмы сознанию.
Не буду передавать все ужасы садизма, скрещённого с сексом, транслируемые по всем каналам в так называемые часы `прайм-тайма`. Вдобавок ко всему – ежеминутный стресс по Интернету – рассылка `спец. предложений`, где я заметил потуги к наслаждению, выливающиеся просто в труд по насаждению плановых развлечений.
То ли я спятил, то ли человечество – «тово». И мне кажется, что всё же я – последний образец `нормы`. Если я переключаю, когда убивают, то это правильно. А какая должна быть реакция, когда до смерти зверски избивают, забивают, убивают? Едят, открывая консервы, а потом зарезают (в улыбках все светлейших) этими консервными банками того, кто перед ними, наевшись. Это норма? Это нормальные люди, на которых мы должны смотреть? А нормальные ли те, кто смотрит, и жуёт, жуёт, и смотрит? и жуёт… жуёт… – Реакция? – Не смотреть, если это телеэкран. Замечательны комментарии «специалистов», «психологов» – «всё в норме, просто всё за деньги стало». Да! – Психологи, нуждающиеся в срочной психологической помощи. С такими лицами, как у этих психологов могут быть лишь глубоко больные…
Я – последний ``здоровый`` на Земле. Я хочу видеть лишь красивое. Я воспринимаю лишь тонкое. Я страдаю от безвкусицы. Я не хочу грубостей. Я не спорю ни с кем. Я согласен почти со всеми. Я протестую гибели, уродству, насилию, надругательству и унижениям. – Я псих? Мне нужна `психологическая помощь`? Я живу искусством и добротою. Я дышу красотою и не хочу, и не могу знать ничего другого. – Я псих? Мне нужна помощь? Может быть, она нужна человечеству изверившемуся, исстрадавшемуся? Эти люди, политики, вам напоминают кого-то? Да. – Они тоже когда были людьми. До того, как придумали, что посылать на смерть – это лучший выход для страны.
Я – последний. И я не боюсь. Человечество – дало крен. И, нет, нет, – корабль не выпрямит ход. Корабль тонет. Им управляют спятившие. На всех континентах Земли – руководители – «слепые – вожди слепых». Это моя любимая картина. Моего любимого художника. Первый уже падает… Впереди – яма. Но, последующие, дружно взявшись за руки идут вслед, следом… Господи!
Мы, взявшись за руки, те, кто не может смотреть больше, как горят люди, падают бомбы, взлетает нефть в ценах и, как главный меценат войны отдаёт команду: «фас!».
Те, кто не поймут ни за что, чем таким уж важным управляют в человеке деньги, что он теряет свой облик – человека.
Да, я падаю в обморок. Да, я не понимаю, не принимаю. Да, мне страшно. Да, у меня – тошнота, озноб, сердцебиение, воздух в лёгких заканчивается в минуту. Да, я теряю сознание. Но, это правильная реакция на детские забавы, что придумывают себе подростки, чтобы «прикольно фиолетово поколбаситься» забивая, зарубая, сжигая человека – молотками, ножами, арматурой, топорами – иногда сверстника, иногда друга, просто так; да, представьте себе: просто так! Или из расовой мнимой принадлежности к #элите#. – Но, всё равно, – просто так: почему? – им всё равно! по большому счёты – вот почему, они больны; все больны; человечество больно. Неужели кто-то серьёзно в начале ХХI-го века возьмётся `очищать` мир от таджиков, азербайджанцев, африканцев, киргизов, арабов, корейцев, армян, курдов, иных… других… – с помощью молотков, заточек, ножей? – Нет. – Это – коррозия психики на уровне всего населения Земли. И это происходит везде, везде, не у нас только. Везде. Везде. Везде. И в самых благополучных странах, и в самых – неблагополучных. В Африке и Европе, Северной Америке и Австралии, Азии и Южной Америке. Антарктида?.. Арктика?.. – там просто нет (или очень мало) тех особей, что мы называем #людьми#.
Нет, я не трус, но я жил для другого. Скучно. Просто скучно. Мы родились для другого, нежели объяснять, что кровь у всех – человеческая, одна, красная. И боль, что испытывают люди разной наружности – одинаковая, одинаковая! Одинаковая! За что `бороться`? что `объяснять`? – что все люди – люди? что те, кто посмуглее, такие же, как те, кто посветлее? «Если надо что-то объяснять, значит, ничего объяснять», – говорила моя любимая поэтесса Зинаида Гиппиус.
Кажется, и сама трансляция доставляет удовольствие… Жующие… Пьющие… Переваривающие вкусносъеденное… Люди, в экранах видящие зверства под вкусный завтрак, ланч, обед, вечерний чай, ужин, ночные закуски.      
Эти видео любительские, чтобы показывать друзьям, или получать деньги за них? А какая разница, если я всё равно не могу слышать ни о чём. Лишь о высоте, где нету этого паденья. Лишь о людях, таких, как я. Сколько осталось нас? Я, жена… Кажется всё! Мы прыгаем с подножки этого поезда. Он идёт под откос. У меня нет больше ни сил, ни нервов. Я не могу больше слышать ни об одной потере, ни об одном обиженном или больном. Мы рождены были другими и для другого. Все формы убийства – лишь короткое шоу, клип на закуску, между “первым” и “вторым”. (Между морсом и пирожным. Между холодными и горячими закусками.) И это уже не веселит, не занимает. `Интерактивность`, в прямом эфире, в Интернете – это веселее. Безумие, расцвеченное скукой. Безысходность потребления. Всеядность, дошедшая сама до себя. «Просто так» – «от нечего делать» – вот точка отсчёта. Человечество, не рождающее даже злодейства. Человечество, выродившееся даже из идей самых никчемных. «Всё фиолетово» – показатель! «Не тормози, сникерсни!» «Поколбассься со всеми». Никто не одержим ничем – просто развлекались: нечем было заняться. Вот ответ и результат. Рухнули даже ~ великие `бреды` ~ : коммунизм и фашизм! Осталось это: «колбассься! – всё ``фиолетово``».
Я спрыгнул с подножки… И иду прочь! прочь! Жена моя впереди! Мы тащим сумки продуктов! Будем двигаться в обратную от всех сторону, туда, где растут Шопен и Бетховен, Мусатов, Сомов, Апухтин с Сапфо, Параджанов с Феллини. Нам прочь!
Где норма? Если она у того “психолога”, вышедшего будто только что из пыточных камер после хорошо проделанных следственных экспериментов, что комментировал «обыкновенную нормальность» массовых убийств и жесточайших драк по центральному телевидению, снятых подростками-малолетками на свои видео, то у нас не всё в порядке с этим порядком.
Пока, ребята!
Мы прыгаем с Леной!
Мы будем смотреть лишь друг в друга, лишь друг на друга, пока мир этот не поглотит и нас. И это правильный код `защиты`. Все спятили. Человечество тронулось. Земля приближается – к иллюминаторам нашего корабля – стремительно, слишком стремительно! крен слишком сильный. Не жалко? Нет – мы сохраним память о `норме`, что когда-то была на Земле… Мы держим крепко в объятьях друг друга: мы хотим лишь любви, мы хотели лишь жить! Жить на Земле! Земля – Планета СЧАСТЬЯ!! Мы сохраним о Тебе легенды! 
      
20 – 29 февраля 2008, утро

   

011 \\ 101

****  сорок дней ****


– Мне показалось – Мама (наша) здесь? – входит ночью отец – ко мне в комнату.
Мне тоже кажется так.
– Она где-то здесь…
Ищет…

Так живут и умирают лишь святые.
Тихо и безмолвно. Почти незаметно. Как и жили.
Сплотив нас – любовью – живущих.

В память о Мамочке Господь подарил мне сорокадневную непонятную неопределённую неостановимую сорокоградусную – с перепадами в тридцать пять, как у Неё – болезнь. Спасибо: а что я мог ещё делать? – в эти дни? – ходить, как и все, на работу.

Молодая врачиха, будто всё поняв сразу (где их учат этому), всё продляла и продляла мой бюллетень, открыв `второй`, затем `третий`… Не мои красивые чёрные глаза явились причиной такого – нет – в этот раз…
– Зайдите повторно: сделаем `всё` `ещё`! Зайдите!
Всё-таки врач должен обладать (хоть некоторой) душевностью.
Душевность лечит.
Скорее, – только она, душевность, участие, участие к твоей болезни, к самому тебе, к твоей жизни, которая должна, должна! должна и будет продолжаться! будет!..

Гуляем… Обедаем… Ужинаем… Завтракаем… – Вместе… – Мы… – Отец и сын… Больные… Одним и тем же…
   
Когда проходит время, становится понятно – это любовь! любовь! она.
– Это любовь! Это была любовь. Какая была любовь! Как мне жить, Артём, я не знаю… Я не хочу жить без Неё!
– Как жить? – есть, спать, гулять вот… Ходить к врачу, в гости…
– Разве это жизнь?..

Невольно сравниваешь свои отношения с их… И вольно тоже – сравниваешь…
Всё не в свою пользу…
Как мелко…
Как ничтожно мелко, как низко всё! Как жалко и безОбразно всё в моей жизни!
Так ли я люблю жену, как этот великий любящий, мой отец, шедший за Ней всю жизнь. (?) Не разлучавшийся с Ней полвека?.. Единственное, о чём мечтаю, касаться к вечеру жены, касаться утром холста. Почти несбыточное… Сейчас – сижу в транспорте. Жду лифта. Еду на эскалаторе. Не ношу и не поднимаю грузов. Не болтаю по телефону. Не пишу картин. Не касаюсь (жены!.. холста!..)… Разве это жизнь? можно воскликнуть вслед за отцом.

«Слабость» – так просто определяют, то, что со мной! После болезни… После болезни… – обычное! говорят! Слабость! Слабость! Слабость! – это то, что со мною.

Ещё бы! – со страху (что умрёшь!) наглотаться антибиотиков! Не то, что – Мамочка, абсолютно здоровый, не употреблявший лекарства человек. Её внутренне спокойствие и благородство явились базой, фундаментом покоя и любви всей нашей семьи. Такие люди живут, как земля, и небо – их будто и нету, о как зашатается… загремит… !! 

Он помнит (с трудом, конечно, да), что / как зовут его: «Виля» – мне он отвечает, с улыбкой. Как зовут нас – с братом: «Артём», «Завен»; а потом добавляет, спрашивая: «Ты – Артём?» Человек, лишившийся… Рассудка, памяти, жены, жизни, всего!!

Весну, нагрянувшую, меняют лютые морозы. Нам не отогреться, казалось, никогда. Знаменательные даты, которые придумало человечество себе – в утешение – на третий день хоронят, поминают: седьмой… девятый… сороковой… год… Говорят, дальше – легче… будет. Сорок дней душа пребывает с нами, затем, отлетает. Символично. Год – полное прощание. Даже я – жду этого срока: так дальше нельзя, так невозможно: надо или жить, или не… Пора!!

– Кто убил Ёё? Как он смел? Наверное, какой-нибудь аспирант… Дали Её, мою Лилитушку какому-то практиканту, он и убил Её!.. Как смел он! Мою жену! Такую женщину! Если бы он знал! Артём, ты не помнишь, ты был, там, как это произошло, почему, где был я, как, кто ответит, где этот человек, кто знает?????????? Ответов не получает. Собирается. В дорогу. Одевает галстук, пиджак, ордена…
– Куда?
– Пойду выяснять…
– Куда?
– А ты не знаешь, где можно спросить о Ней, где Она, что с Ней… Интересно, что делает сейчас наша Мама, наша Лилита. Так что, Её уже нет? Говорят, Она умерла. Это правда, сынок?.. Какая несправедливость. Что я ещё жив… Как ты можешь жить… Артём, я не могу без Неё! Без Твоей Мамы, Артём! Понимаешь? – Мне не плохо, мне больно! – Пойми! Пойми меня наконец, сынок!
Как же ты меня не можешь понять?? Я думал, ты меня понимаешь?? Как ты можешь так говорить??

У меня всё болит! У меня отняли всё! Разом! У меня сгорело тело! Душа! Всё! Почему ты ещё живой, почему твой брат ещё живой, почему я живой, когда, говорят, Её нет? Говорят, Её нет? Это правда? Ты ничего не слышал об этом? Ты не знаешь? Где… Кто… Где были мы… Ты не видел… Ты был… Я был… Как это произошло… Кто допустил…

Почему мы живы, когда Её уже нет?

И он не может больше говорить ни о чём, лишь о Ней. Переживая каждую минуту, забывая, опять спрашивая и опять забывая, что Её больше нет, с ним – нет. Шок от этого известия – пронзает его ежеминутно, но он всё же спрашивает, и спрашивает настойчиво: «Где Она, скажи мне, сыночек, Артёмчик, ты же знаешь, кому звонить?.. ну скажи!» Получая удар – в сердце, молчит минуту, потом – спрашивает опять, и опять: «Так скажи мне, это правда?..» Кружится голова, он почти не может стоять, шатаясь, но – идёт, идёт к телефону, одевается: «Я пошёл за Ней! К Ней! Мы должны Её забрать! Оттуда! Из больницы! Мне срочно звонили! Я еду! Я Еду к Ней! Я еду за Ней!»

Велика любовь человеческая. И Богу здесь делать нечего.

Сегодня – сорок дней. Душа Её отлетает, как считается. Не смешно ли?    

18 – 25 марта 2008, утро



012 \\ 101

**** серёга умер ****         
 

– У нас несчастье: Серёга умер. Не могли бы вы побыть ``свидетелем``, – соседка зашла в слезах.
– Как?
– Да вот, кашлял-кашлял, воду пил, поперхнулся, и сердце остановилось. Прямо не знаю: вот-вот сидели, говорили… Скорая 15 минут ехала…

Несколько часов назад Серёга зашёл. Пьяный, как всегда. Отдал долг. Отдавал годами, но отдавал, помнил, переспрашивал: СКОЛЬКО? – отдавал. Брал на выпивку. Пил.

Познакомились как? – Сосед! (Соседняя дверь.) Когда я поставил (первый раз: мы только переехали) свою машину у подъезда, он зашёл, стал угрожать. Что-то объяснять, стал приводить в пример, рассказывать, говорил, что это место его. Наверное, с времён крещения Руси. Я переставил. Всё просто – я окинул Серёгу взглядом. «Люблю понятливых людей», – удовлетворённо добавил он, убедившись в своей победе, улыбаясь при встрече, зайдя ещё. Заходил – брать, занимать, на выпивку. Я давал. Когда не отдавал несколько раз – больше не давал. Это и было причиной отказа. Брал по малу – только выпить. Был вежливый. Рассуждал здраво, по-доброму, кидался к моему автомобилю, если вдруг тот не заводился раза с пятого. 

Когда мы вернулись из Испании, еле унеся ноги из этой чудной страны (после нескольких нападений и ограблений), то обнаружили открытую настежь дверь, разграбленную квартиру (уже как три недели). Серёга приютил нас, пока… Ведь даже и в туалет в Москве не… некуда, не сходишь. И вещи не оставишь. Мы поставили чемоданы. Мы пожили у него. Полдня. Мы – соседи, живём (жили) бок о бок, соседняя дверь.

Несколькими часами ранее. – Пьяный Серёга, счастливый, вытащим `бумажки` денег: «Мусор! Деньги – это мусор! Напомните, сколько я должен?» Я напомнил. «И на “вы”! – что за церемонии, идём смотреть клип, который я снял, а Константину Эрнсту – не нужен» – гарцевал Серёга! Кажется, он был на подъёме. В ударе. Ногой упёрся во входную дверь нашей квартиры так, чтобы я не смог закрыть её. Зазывал упруго, упрямо, как всегда. Когда выпьет. А трезвыми глаза были его не всегда. Редковато. Я отнекивался. Мне некогда. Я не одет. В `трениках`, на босу ногу, стою, жду, когда уйдёт. Мне одеваться, выходить к больному отцу, лежащему в беспомощии, после смерти матери. Серёга ставит ногу глубже, силой удерживая, закрываемую мною дверь от подобных и повторных и регулярных таких попыток. Вступается жена: «Серёжа, у нас несчастье: у Артёма мама умерла». Он убирает ногу, я закрываю дверь.

Через десять минут звонок: «У меня есть десять тысяч, могу дать». «Спасибо, Серёжа». «На похороны», – добавляет…

Через несколько часов – я сижу у него, – уже неживого, – `свидетелем`. Подписываем протокол, что его нет, нету – в живых. Участковый – совсем молоденький милиционер. Почти ночь. Я должен сидеть с больным отцом, он остался один после смерти матери, он не может один – считаю минуты, чтобы выйти от них, со стиранными для отца вещами, с едой для отца – сижу, жду, когда молоденький участковый мент заполнит наконец протокол. Мент забыл бланк, идёт в отделение. Ещё время… Пишет что-то не торопясь… Галя мотает головой: «Не понимаю ничего…» Ловкий `агент` похоронной гильдии уже здесь. Отвратительный, почти весёлый. Вертится. «Марусь? Ты? Я перезвоню, сейчас работаю, ладно?» (по сотовому – своей подружке), называет цены. «Надо подтвердить родство: гроб на гроб будем ложить а то». «Документы?» «Да. `Свидетельство о браке`». Галя кивает. «Прямо не верится…» – качает…

Интересно, мог бы я ей предложить «десять тысяч»? На похороны. Серёге. Серёга умер. Дети их – бестолковые совершенно. Виталик – с вечно спущенными штанами, по подъездам – стоят, плюются, курят, грызут семечки, гадят, чего-то пишут в лифте, на стенах. После их “школьной” бригады\\компании – никакая уборщица не спасает. Всё – заплёвано, загажено, подожжено. И это прямо перед нашими (их и нашей) дверями квартир. Серёга и сам – плевался, бросал окурки под себя, оставлял бутылки, сорил. Теперь – у него достойная смена – сын. Собираются ежедневно, возвращаясь после уроков со школы. Наверное, обсуждают, что задано? Дочь… дочь – школьница старших классов… То с одним, то с другим… Её подвозят на дорогих машинах. Каждый день – разные… Явно, не школьного возраста. Или, сейчас так выглядят те, кто учатся в старших классах? Уходит утром – в школьной форме (а она идёт почти всем, школьная форма), а вечером – дама, после которой ещё сутки лифт пахнет – наверное – духами. Симпатичная. Однажды я встретил её на выставке современного искусства – с молодым человеком (очередным, конечно). Повернувшись, она открыла со спины мне надпись на майке: FUCK ME.

Мог бы я зайти и предложить Гале «десять тысяч», как Серёга мне? Ведь, когда заполняли анкету, при вопросе о работе, она смутилась. Участковый поднял голову и сказал толково, делово `агенту`: «Пиши: “в.н.р.” – временно не работает».

– Держитесь! – сказал я Гале, выходя.

– Ладно! Ага! – сказала, ответила, кивнув, захлопывая за мной двери.

А я зайду, вернусь, как Серёга? Ко мне – несколькими часами `до`, `ранее`..? Предложив «десять тысяч» на похороны?

Чьи – похороны?

На чьи похороны?

Мистика.

На свои похороны?

Серёга умер.

`Ушёл`, рассчитавшись со мною! – полностью!

Несколькими часами ранее!!

Я ещё дал ему лишнее…

Случайно.

Серёга умер.

14 – 16 апреля 2008-го года



013 \\ 101

****  Холодные Сердца ****


Иногда, – пожар души – чужой – заставляет пылать и тебя.

Иногда, – когда ты чувствуешь этот вакуум – перед горящим вулканом, – что-то заставляет тебя сокращать расстояние. – Дело почти бесполезное. – Эти люди – как не люди – этот пожар не для тебя – этот пожар для других. Для тебя – холод огней издали. Для тебя – сказки о вечных льдах. Молчание – твоё. – То, что услышишь в ответ. Ты – будничность их отвержений; ты…

Можешь продолжать, сколько сможешь. Можешь – резать себе всё: вены, душу – ты не  нужен. Можешь бросать всё! всё!! всё!!! в ноги их – ты никчемен! ты – дрянь!! ты – пустое!!! Ты – выброшен: обочина...

Крепость, что ты брал, как командир, солдат, поднимает другие флаги. Ты – нелюбим, нежеланен, отвержен. Ты – мира другого. Ты – сказание о Солнце; – здесь! – тьма ухода… Ты – спасал. Ты – не спас… Ты – летел… Ты…

Боль! Боль! Боль!

Холодное сердце…

Разбился о скалы, прибрежные… – и летел…

Твои войска бились зря – холод… холод…

Холод сердца.

Многие годы ушли – утолить эту жажду вулкана.

Многие ископаемые души – прочь!

Многие…

Истлело многое, это могло бы дать рост! плод! (такой! Погибли многие.)

Ты отвержен, опустошён. Не ты один. Вулкан погибает – и его срок ограничен жизни; кратер…

Уходит то, что пылало, тлело, затухло, остыло, истлело. Странное изобретение – человеческая душа: где найти переводчика – с человеческого на человеческий?

Сколько сил! Сколько лет! Сколько слов! Сколько красок языка человечности – всё бесполезно… Всё бесполезно: чёрствость! замкнутость! закрытость!

И вот – вершина далёкая – пылающая – опять! Войдёшь ли в то, что в снегах. Поскачешь ли туда, где пожар и лёд – ждут тебя одновременно. Будешь ли самоотвержен настолько, чтобы быть бесполезным в их отлаженных на самих себя и свои исключительные смазки механизмах устройства? Ответ? – будет отрицательным, но я знаю – ты будешь ТАМ! Поскачешь! Будешь! Войдёшь…

Не останешься равнодушным…

Не останешься вдали.

Не будешь синим, как сталь, сталь никчёмного сердца… Я благословляю тебя – иди! пытайся. Но сердцу твоему суждено страдать. И остаться одному. И остаться разбитым, истоптанным, выжатым, искромсанным, избитым, огоревшим, израненным…

Не станешь же отрицать ты – тебе хотелось знать ответа: «За что?», «Почему?», «Можно ли было что-то сделать?», «В чём виновен ты?», «Где же причины?», «А отчего всё?», «И что надо?»… Попав сразу в конец жизни, углядеть (для себя) истоки бед, что давили и раздавили тебя?

Ты поднимаешься… Ты станешь другим… Но таким же… Как был и… Раньше… До… На огонь идущим… Ветер встречный с пеплом – не охладит. Война, что началась, не…

Ты создан был идти туда, где «больно и страшно» (выражение священника Георгия Чистякова), где горько, холодно, одиноко.

Ты узнаешь ответ потом: потом…

Господь не Успеет Улизнуть от тебя – ты летишь… Ты – требовательный. А зачем ещё попадать на тот свет, чтоб не услышать ПРАВДЫ? Той правды, что была? Той правды, что Его? Той правды, что ПРАВДА? Настоящая?

Время собираться…

Время – в дорогу…

Время – в пути…

Ты – воин…

Добра…

Иди!


23 марта – 16 апреля 2008, 05:00 – 07:00, утро   
 


014 \\ 101

****  ВЯТКА: туда ****


I. // 20:23 // 17.04.2008 //
«мама»

<…> только трогается поезд – и ты вместе с ним
и – нет ! – о – не покоя и сна и неги – чувства складываются в душе . нет
не то …
отчаяние и одиночество нарастающие …
оплывают
вокруг
сон
лишь то
что уходит уходит уходит прочь
в жилах и словах – наливается семя страсти –
увидеть ближних
нет не тех , кто по родству
а тех , кто по душе
духовно кто – твои
капель неостановимая слёз прощания
будто навсегда этот стук колёс
и самое дорогое что всплывает –
мама


II. // 20:45 // 17.04.2008 //
«нежность»

“РНЕ” // “МЫ – ПРАВОСЛАВНЫЕ” // “ГИТЛЕР ЖИВ!” // “БЕЛАЯ СИЛА” // “БАРКАШОВ” // “ПОРА” – вот едешь и всплывает лишь нежность .

Нежность – то что обволакивает и заставляет рыдать , глядя на – нависшие вдоль рельсов леса – кто их ?

Нежность ! – то , что так неуязвимо стоит между нами .

Нежность – неслышная , никому .

Нежность – страсть безумца плакать по всем , кто один . И один – в поле воин . Только это – нежность – нужна душе . Только ласка , ласка – любимым .

Я наливаю воду , ту , что принесла проводница и пью : за человечество ! за людей ! Пусть сложится  в с ё  у … .

Каждый – особь , растратившая запас …

И снег , что стоит , провожая вскользь твои огни по пути движения – замер в благословении .

Наверное , почаще надо быть одному , чтобы затеплилось в тебе – чувство доброе .

Слова ? – забудь все .

Оставь одно – драгоценное . Им живёшь . Им произрастают дети .

Нежность .


III. // 21:05 // 17.04.2008 //
«близость?»

Близость ? – людская , человеческая , профессиональная , любая …

лучше её ощутишь вдали от тех , кого любишь . Наказываешь себя ? Расстоянием ? Ведь это и было самое драгоценное – любить .

И ты наполняешься сладким ароматом только отступающего прошлого . Потому что , НАСТОЯЩЕГО НЕТ . И ты кажешься себе сам – героем доброй сказки , что была сказана и врагам .

Доброе хоть что-то ? было ? в тебе ? Сеял ли ты его – умно , щедро , для людей . Был ли ты дорог кому-то ? протягивал руки помощи – звавшим ? Откликался на зов , крик , плач ? Что двигало тобою ? – алчность , зависть , тщеславие ?

Или – всё-таки –  н е ж н о с т ь …

Что оставляешь ты ? квартиру , машину , дачу ? любимых ?

Ночные колёса поезда – это rolling stones твоей неспелой душе – пытают тебя ; пылает жар несмелого желания близости .

Одиночество отступает , лишь ты только его растопишь словами участия . Люби . Слова – бесцельны . Жертвенность – венец . И ты пойдёшь на заклание , как Агнец . Таков и ты .

Поезд рассказал тебе , что колёса // минуты текут // стучат попусту , напрасно . Не уедешь . Куда бы ты ни ехал . Если ты – внутри себя – прижимаешь кого-то , значит – живёшь .

Я не был в этой жизни , – да и в других , – ни добрым , ни ласковым , ни любящим – я был поэтом . Это что-то  ещё , другое , третье .

Близость …

 
IV. // 22:25 // 17.04.2008 //
«хочешь побед»

Чёрный ветер и чёрные огни .
Сияющая ночь .
Растление всех твоих фраз .
И на конце – весна .
Афоризмами безмолвных лун .
 
Что представляли из себя те , кто хотел бы знать – какой ты ?

Ты мог бы сам ответить на этот вопрос , если бы не было их ? Зачем тебе всё это знать , если , всё равно , – ты – какая-то недоступная заоблачность ? для остальных ?

Всё? происходит по высчитанным траекториям , где ты – лучшие надежды у тех , кто всё потерял , так и не зная , что был наг и беззащитен более тебя своею алчностью .

Хочешь побед ? – так скоро фирменный поезд отбивает такт ( после Владимира и Коврова ) .


V. // 04:47 // 17.04.2008 //
«ответ»

ночь подскажет тебе ответ
ты будешь не один
твои слова лягут в бумагу
как солдаты в бою
как пепел в ветер
как солнце в небо
как острова в океане
как уплывающее облако
в темноту
чтобы стать другим стать лучше
вкуси ночи
не спящей молитвой
о тех …
с кем расстаёшься
люди – вот твои краски
палитра бедна
но достаточна для того
кто умеет ценить и понимать то чем владеет
слова – что люди
всегда наготове
у тебя ,
если ты человек ,
и писатель
вкуси эту ночь
несущийся по черноте поезд
…


VI. // 04:53 // 17.04.2008 //
«они»

всегда есть те
кто мочится мимо
орёт по ночам матом
заливает проходы пивом дурацким
курит так , чтоб никто не видел , но весь вагон задыхается от смрада
кто не несёт мусор туда , где ему место
и ставит “подножки” , задевая женщин девушек и девочек прямо у туалетной двери .

они обретают иногда свою местную родину в вагоне-ресторане
эти люди , сбиваясь в дружные крикливые драчливые коллективы .

а потом носятся по поезду , ломясь во все двери по всем вагонам , смутно пытаясь понять по убогим цифрам , где же жилище // пристанище .


VII. // 05:03 // 17.04.2008 //
«наша страна»

замусоренная за окном страна –
это не только физическая реальность ,
но и духовная ...

жизнь – состоит из грязи
и тех похабных надписей , что
сопровождают тебя весь путь
«ВЯТКА» : Москва – Киров – Москва

На север – ещё лежит снег
И ранний рассвет
Освещает бесконечно леса
Когда-то ( можно себе представить )
Эта ( наша ) страна
Была красивой
Как девушка .

Что с ней сейчас …


VIII. // 05:11 // 17.04.2008 //
«леса – люди»

Провожают тебя леса
Как люди
Стоящие вдоль твоего жизненного пути
Не узнаёшь ? –
Вроде похожи все –
Как деревья .
Ведь – люди это! Люди , что шли с тобою – жизнью твоею тропами !?
Молчаливо стоящие
Вдоль …
Ты … Ты … Ты … – лишь взгляд успеваешь остановить
Им – в прощальное последнее : « прости , прощай »

“ Люди и Деревья … Пожалуй ничего-то и не сказано в искусстве человеческом об этой связи ” – так я писал и говорил ещё когда-то … молодым …


IX. // 07:50 // 17.04.2008 //
«а потом – смерть»

А потом будет смерть …
Солнце .
“ Разборки ” ? –
Мне не до них .
И надо жить всё быстрее и быстрей .
Чтобы хоть что-то успеть …
В этой жизни .
А потом ?
А потом будет смерть .
Просто и естественно ,
Как звонок
Телефона
С той стороны
От близкого друга ,
Заждавшегося тебя
И скучающего .
Покой .
Наконец .


17 апреля – 10 июля 2008, утро   

   

015 \\ 101
 
**** ВЯТКА: обратно ****


X. // 20:18 // 17.04.2008 //
«город грязный»

Вятка – город грязный. Неопрятный. За исключением особняков нового строительства, надо сказать, действительно, очень симпатичных – архитекторы вятские – хорошие. Даже придумали свой некий нововятский стиль.
Деревянный город медленно и постепенно сжигается, “доходит” сам. Постепенно заменяясь на вылизанные богатые коттеджи. Таков метод.
Самое красивое, высокое, место Вятки – набережная Александра Грина – сильно загажено. Это роскошные виды на Вятку-реку и открывающиеся с высоких вятских холмов – дали с разливами, болотами, плотинами, деревнями, дорогами, лесами, мостами, лугами, гаванями, лодочными станциями, пристанями, грузовыми причалами – красота! красота! красота!
Красивая каменная, кирпичная архитектура, разрушается быстро, заметно. Основная масса построек – середины XIX-го –  начала XX-го века. Заметны и великолепные – некогда! некогда! – особняки русского модерна. Некогда хорошо спроектированный (что видно по ``грамотно`` проходящим улицам – ведь город спроектирован `сетчато` – от реки) Киров (Вятка) сейчас только-только оживает: денежные шевеленья заметны по встречающимся дорогим автомобилям и офисам. Может быть, и изменится всё?
Среди обилия фашистских надписей (особливый наплыв их наблюдается в нашей стране к 9-ому мая, ко дню Великой Победы над фашизмом, германским, в 45-ом) встречаются и «МЫ ЛЮБИМ НАШ ГОРОД», «МЫ – ЗА ЧИСТЫЙ ГОРОД», «ДОЛОЙ КАПИТАЛИЗМ», «ЧИНОВНИК – ВРАГ НАРОДУ», «ДОЛОЙ ЧАСТНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ», «ХРИСТОС ГРЯДЁТ!», «РЕВОЛЮЦИЯ НЕИЗБЕЖНА», «``СТС`` – АНАЛ», «ДОЛОЙ МАССОВУЮ КУЛЬТУРУ», «ВСЕ РАЗНЫЕ, ВСЕ РАВНЫЕ»… видно здесь живут неплохие люди, молодёжь…
Музей имени братьев Васнецовых, Аполинария и Виктора, наверное, лучшее, уникальное место в городе. Это единственное здание в стране (кстати, огромное), построенное в годы Перестройки специально, как ``музейное``. (Надо сказать, что чаще под музеи передают что-то уже готовое,  – ~исторически~ , – чем строят для музея что-то заново.)
Главный хранитель музея – Сазанова Евгения Геннадиевна, очень симпатичная, хрупкая женщина поймала меня в свои объятья невдалеке от входа в Музей – узнала ведь! – я намеревался ещё немного погулять и пощёлкать `фото` до (09:00) открытия и её появления. Видно, я так хорошо себя описал, и такой ~экземпляр~ впервые появился на улицах Вятки, что она заприметила меня издалека.
Мы решили все деловые вопросы (организации практики наших студентов-реставраторов), и она показала мне музей с редчайшими вещами Матвеева, Щедрина, Айвазовского, Шишкина, Васнецовых, Серова, Коровина, Петрова-Водкина, Левитана, Крымова, Сарьяна, Кустодиева…
Показала и фонды, где я видел и Родченко, и Редько, и Пименова, и Феликса Валлотона, и Рафаэли, и коллекцию икон… и реставрационные мастерские… и все экспозиции: постоянные, временные…
Когда ещё дорастёт вятский зритель до всего этого богатства? Для кого это всё? У Евгении Геннадиевны нет ни одного помощника, ни одного заместителя, ни одного подчинённого: она «ГЛАВНЫЙ» и единственный хранитель музея: живопись, графика, скульптура, фото, иконы, декоративно-прикладное искусство – порядка двадцати тысяч `единиц хранения`.
Дверь её кабинета не закрывается… (Не могут врезать замок; никак. – Впечатлило!) Но – `никто ничего`, как говорится..!   
Справится. Справятся. Справится. Это заметно. Она пришла в музей уборщицей, стала смотрителем, научным сотрудником, искусствоведом, хранителем, главным хранителем.
Она ещё очень молода (красива и деятельна!) и создаст то, к чему призвана – хороший, настоящий, современный, стоящий музей, ведь должность «ГЛАВНОГО ХРАНИТЕЛЯ» – `ключевая` в нашем деле.
Что ж? Счастливо!    

 
17 апреля – 10 июля 2008, утро   



016 \\ 101

**** Плащаница ****


Вдыхаешь весенний апрель!..
(Конец!..)
Мне кажется, важно, что в самый пепел \ разгар “пробочной” жизни, в минуты, когда водители оглашают светлый пятничный вечер Великой Пятницы рёвом тысяч вставших ^^авто^^, рвущихся #вон# из Мегаполиса на ``волю`` (как им кажется), на дачу, в особняки, к ``природе`` (как им кажется), выносится Плащаница, – Святая, – и несётся крестным ходом – через весь этот многомиллионный Мегаполис, Москву: через весь этот милицейский кордон, ``спец``.машины ``омон``, security в штатском, ухмылки пьющих пиво, через \ мимо – зажимающих рот, давящихся от смеха и мата (не благого), через весь этот парад выползших *мини*, переходящих плавно к вечеру в **бикини**, через всех этих ``влюблённых``, лапающих и трахающих друг друга как попало за несколькими бульварными, уцелевшими после лужковских ``#чисток#``, старыми деревьями или на паре дальних, полусломанных, скамейках в редких ``трёх`` (символических) кустах, через калек и бомжей с табличками «Ради Христа..! Пожалуйста..! Помогите..! Подайте..! На..!» (то да сё), через парад окурков, их бывших пустых сигаретных пачек и разнообразных отходов человеческой жизнедеятельности, через ослепительные поездоглистоподобные лимузины бракосочетающихся в этот день юных богатеев, нынешних и будущих «!»владельцев«!» жизни (как им кажется), #всего#! через и их &неслабые& эскорты в праздничных нарядах из отвратительных кукол и лент, неживых, искусственных и ядовитых цветов, через €полуголых€ $женщин$ из их сопровождения, между псевдонищими и (нищими) настоящими, средь богатства и нищеты, радости и горя настоящих и искусственных – в самом центре Москвы – плывёт высоко – Плащаница. Святая!.. В Великую Пятницу! Эту! Поднятая высоко – на руках!.. Руках людей!
Символ Скорби!!
Её несут священники храма. Хоругви, свечи. Лица другие, других людей. (У них нет дачи?.. Они не пьют пиво?.. Они не влюблены?..) Людей! Для которых важнее сейчас – идти за Гробом. Пусть Символическим. Люди, которые поют, которые плачут. От скорби.
Великая Пятница заканчивается – погребением. Оплакиванием. У Гроба, у Камня. Заваленный (Камнем) Лежит в Могиле Христос – Символический.
Почему не расходятся люди? Не в силах оторваться поцелуями от Тела \ Гроба?
Почему прощание с Телом, Символическим, так болезненно?
Белые цветы! Чёрные облачения священников…
    

25 – 26 апреля 2008, утро   
 


017 \\ 101

****  ПАСХА!! КРАСНАЯ!! ПАСХА СВЯТАЯ!! ****


Разрывая все оковы ада, врывается Христос в нашу жизнь! Пасха!.. Пасха Святая!.. Пасха Красная!.. Свободы Торжество!! ПРАЗДНИКОВ ПРАЗДНИК. Рухнули – темницы и застенки: душа, освобождённая, поёт! пасхальная, красная, праздничная, победная! Ворота тьмы – рухнули! больше не существуют. Выйдут на Свет Божий тысячи, миллионы, миллиарды – запертых, замкнутых, плененных, мёртвых. Смерть – последний бастион дьявола – побеждена, побеждён.
Грядущая Слава – в Этих Днях Бесконечного Празднования, По ~ // ~ Празднования, Отдания… Не устаёт радоваться душа – Свободе! Свободе – от лжи! Смерть – Побеждена! Ад, где твоя сила? Смерть, где твоя победа?
Залог грядущего бессмертия – Этот Праздник! ПРАЗДНИКОВ ПРАЗДНИК!
«Христос Воскресе!» – возглашает священник, батюшка…
«Воистину Воскресе!» – отвечает люд, народ…
Целование… Целования…
Христос Воскрес. И это ПРАВДА. И – залог будущего и нашего с вами – СЧАСТЬЯ!! СЧАСТЬЯ!! разлитого по всему, что живёт! живёт! живёт! живёт! живёт! живёт!
Воскресение – новая жизнь с Господом, Новый Завет, Написанный и Подписанный Его Кровью, Кровью Бога, Святой Кровью.
Красный Крови – Воплощается в Кровь Победы Духа, Жизни, в Кровь – ПРАЗДНИКА, в Кровь РАДОСТИ, в Кровь ВОСКРЕСЕНИЯ, в Кровь ЛЮБВИ!
Христос Воскресе! –
Воистину Воскресе! –
встаёт и отвечает ему возглас сам – в душе твоей! 
Христос Воскресе! –
Воистину Воскресе! –
и уже бессильно то, что терзало тебя – часы назад…
Христос Воскресе! –
Воистину Воскресе! –
и это то, что остаётся с тобою и с каждым в эту ночь…
и всегда!
Христос Воскресе! –
Воистину Воскресе! –
Распятый на Кресте – как Крыльями Взлетает с Креста!
Всем, стоящим под Крестом – кажутся – Взметёнными Пробитые Руки.
Крест! – становится Символом не ``позорной смерти «раба»``, но Победы, Победы, Оборотившей века вспять. Начинается Эра Нового Завета со Спасителем-Богом, новое летоисчисление…
Победа, что Произошла так невидимо, так тихо, так скромно, теперь, сейчас – РАДОСТЕЙ РАДОСТЬ, ПРАЗДНИКОВ ПРАЗДНИК, ТОРЖЕСТВО ТОРЖЕСТВ, ЖИЗНЬ ЖИЗНЕЙ, ПЕСНЕЙ ПЕСНЬ, ОГНЕЙ ОГОНЬ, СВЕТ СВЕТА, ЛЮБОВЬ ЛЮБВИ, СЧАСТЛИВЫХ СЧАСТЬЕ !
Чёрные дни придут, горе – не минуемо, но – Это ~ Остаётся с тобою Всегда: Торжество ~ Этих Дней. Их ~ Бескомпромиссный Свет. Все дни чёрные, глухие, пропащие – Он Будет Светить Тебе, Будет – с тобою, в душе – Огонь Веры, и Знания, ~ Зажжён! Зажёгся  ~ Неугасимо:
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
… многократное эхо – и мир ликует!.. Весь!..
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
… душа шепчет – себе сама! И отвечает –
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
… и люди целуют друг друга, не стесняясь, знакомые и не…
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
… и это последний Суд! Этому миру:
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
… встанут мёртвые из гробов!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
… смерть побеждена! Её больше нет! Нет! Не бойся, вставай, выходи!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
… это любовь, это любовь, это любовь.
Конец времён, безвременью конец. Связь Восстановлена. Нить – Связана, Спаяна, Сплетена. Жизнь – Торжествует! Торжествует – Жизнь!
Жизнь! Жизнь! Жизнь! Жизнь! –
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!

ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ! ЗАВЕТ ЗАВЕТОВ! ТОРЖЕСТВО ТОРЖЕСТВ! ЗНАНИЯ ЗНАНИЙ! ЛЮБОВЬ ЛЮБВИ! РАДОСТЕЙ РАДОСТЬ! ПРАЗДНИКОВ ПРАЗДНИК! СВЕТА СВЕТ! ЖИЗНИ ЖИЗНЬ! –

– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
– Христос Воскресе!!! – Воистину Воскресе!!!
 

**** ПАСХА!! КРАСНАЯ!! ПАСХА СВЯТАЯ!! ****



26 – 27  апреля 2008, утро
   


018 \\ 101

**** Молодец ****


Жил-был Молодец, Молодец-Артёмка, известный бард и проказник, и паяц.
И увидел он однажды Алиску, Алиску ВИН, с Прозы, с ~ `проза.ру` ~ .
И влюбился – в шляпу! да! – в неё! И в Алиску, конечно.
И написал, мол, Алиска, мол, – хочу!!
– И Тебя и Шляпу!
– Бери, мол, сам – и меня и шляпу, мол, – отвечала та самая Алиска ВИН, с Прозы, с ~ `проза.ру` ~
«Хочу!.. Хочу!.. Хочу!..» – а вы знаете, что такое «хотеть»?
А однажды, когда он, наш Артёмка, любовался на фотку Еёйную в шляпке той, Она написала, мол, слушаю Ника, Ника Кейва, его, Артёмкина, любимого… (А какого ещё «НИКА» – как ни «КЕЙВА» – слушать?.. слушал наш герой – бард, проказник, паяц – Артёмкин-плут? – А.К.) Тут-то он – и задрожал весь, почуяв...
А Она ему: – Хочешь? – шляпу вышлю? А у меня тут – Эрик (Эрик, Эрик Клэптон, а какой ещё «Эрик»? кого слушать можно? кого будет наш герой, герой-любовник, Артёмкин, так ласкать слухом своим? –  А.К.) блюзует, пока ты тут в…
«Пропал! Пропал!» – думал \\ стучало в сердце… Артёмкином…
«Ах!! – Эта Шляпа!! Алиськина!! Ах!! – Этот Кейв!! Ник!! Ах!! – Этот Клэптон!! Эрик!!»
А через месяц, из Столицы (соседнего, ## братского ## , как тогда // когда-то // писали // казалось всем… // государства), пришла ему посылочка: вкусности!.. всякого!.. А там была и шляпа! Шляпа! – ребята!! Шляпа! – ребята!! Шляпа! – ребята!! ~ ~ ~ ~ Алиска выслала!!. ВИН!! ~ ~ ~ ~ Вот так фамилия???? – думал наш бард, герой, любовник и проказник!! – «И шо цэ такэ?» – пытался он думать на языке, языке **Оригинала** , Алискином, Алисином, ВИНином.
«Носи, Артюшик, не промокай под ней! (Она – непромокаемая! – ковбойская!! настоящая!!) Слушай! Ника! Кейва! И – Эрика! Эрика! Клэптона... Люблю!.. Обнимаю!» – писала это славное создание небес из своей глубинки – в Москву, ему, Артёмке, Киракосу, плутливому и шаловливому!! Барду и ловеласу!! –
… Артёка примерил её… Шляпу!
… Алису!
С НОВЫМ ГОДОМ, друзья!
Ах да! – ``ПАСХА`` сегодня (у нас во “дворе”).
– Привет всем!
А “первомай” («красный!! красный!!» – как поётся… складается…) уже поджимал и ``ПАСХУ``, ``ПАСХУ`` ``красную-красную``!!
СЧАСТЬЯ!!!!
СЧАСТЬЯ!!!!
ВСЕМ!!
ВСЕМ!!
– да всё равно с чем – с Первомаем! с Пасхой! – писал поэт! плут! влюблённый! проказник! Артём, Артём Киракосов.
Уж его-то я знаю, поверьте! поверьте, друзья…


30 апреля – 1 мая 2008, утро
   


019 \\ 101

**** Имя ****


Где мне пройти Её следами ? Укажите ?..
Как звучит молния октября ? Кто видел весну на Теле Её ? танцевал ? А что спело потом лето ? лето , после того , после того , как отцвели все складки внутри ?
Никто не вышел ? Никто не выходил ? Кто-то сошёл ? с рельс ? Он был «кто» ? он был «кем» ?
А я бежал за Ней <…> . А я – видел – как тихо Она умирала , как … Птицы . Умирают . Без безмолвия Неба .
А они все смеялись …
А я глядел и бежал – след в след – уходящими стоками вдаль глубины пропасти Её отчаяния .
А я звал – Весну ! Весну !
Было морозно . Морозно , от того , что эфир побеждал землю ; и становилось тепло – от пожара , что спалил всего меня , того , что я был – у себя и у других .
Где пройти Её словами , Её следами , я – пал …
И слёзы – мои дороги ! в земле ! что изойду я всю – звав ! …. ( Имя , Имя ) .


31 мая 2008, утро
   


020 \\ 101

**** ответ ****


дайте
дайте
дайте
стреле лететь
стреле лететь
стреле лететь
коню скакать
сазу стонать
сазу стонать
ашугу петь
ашугу петь
артёму любить
артёму любить
артёму любить
артёму любить
артёму любить
а слёзам течь…
   слёзам течь…
               течь…


31 мая 2008, вечер



021 \\ 101

**** листик (правды!) ****


не всегда видишь себя свечою
молящейся
за весь
мир
всё чаще –
обыкновенным преступником
вымаливающем себе
день хоть
миг
хоть
прощения
чтобы не быть сожжённым
с миром
всем
достойным
апокалипсиса


8 мая 2008, ночь



022 \\ 101

**** Синие Письма О …. // Имя // ****


…. // имя //
у меня никогда не было такой как ты
солнце ночное
вечерняя заря
непроходимость открытой дороги
распахнутые двери запертого
расцветшие цветы увядшего навсегда
я вправил
свои слова
в твои
я вошёл
губами к
губам
в
то что  синее и серебро
камней драгоценных и полу- и ниспадающих браслетов
целуя поимённо имена твоих
у меня никогда не было такой как ты
пальцы смыкая в пальцы
кольцом замыкая кольцо
слов губ рук лет
сплетая кольцо в кольцо
кудрей романы
спаяв то что было чужим в своё
два силуэта превращаются в горизонт что жжёт обоих
горизонт вертикали дня вечности
чёрные кольца страсти
чёрные буквы азбуки движений
разомкнутые кнуты созвучий
я не знал
что ночь
яснее дня
ты вплетаешь
свои кудри чёрных колец
в мои чёрные когда-то
седые
серебро
не мешает любить
гасится лишь сигарета
дышится лишь в
тебе
две линии
по прямой
сливаясь образуют одну заката
мы
были вместе столько сколько шёл этот звук упавшей звезды
мы колесо
мы вращаем то что должны
у меня никогда не было такой как ты
такой как ты не было вообще никогда
никогда
вообще
на свете
такого как я
не было вообще
никогда
у меня ты
я у тебя
колесо разлук закрутится сразу же
после
нас
мы любящие
а я узнаю и узнаю любую кто любит
по схвату в голосе её
по опыту сердца своего
любящего
любившего
всекратно
замечу эту дрожь
самого ровного взгляда
свои слова вставляю в твои
как два идеальных силуэта
они входят друг в друга
как две половинки
одного и того же
мы просто
были вдали друг от друга
какое-то это время
кольцо входит в кольцо золотом 
золотом
серебром становясь полетно
каждым мигом превращая нас в миг после
в траву за окном лета
в сердце океана которое на двоих одно
лето что
без берега
лето что
греет всегда
в тёплые струи дождя где не один
ты
и
я
в звезду всплывающую вверх из земного ада
у меня никогда не было такой как ты
не было
тебя
не было значит
себя
и
ночь моя
проходи
синие письма любви
я напишу тебе
не словами
собою
что
в
…. // имя //
твои кольца чёрные
входят вплетаясь в мои чёрные когда-то
теперь серебряные кудри
руки сплетаясь рождают узоры что не расплести
никогда после
рисуя на снегу бездн фигуры счастья
скульптуры
что не даны ваяющим
знающим анатомии по учебникам мёртвых
крона над нами
это венчание царствия тел
мы неразлучные ветви
одного и того же
древа
дорога что не была мной пройдена
лист что не выписан
был
холст
что не натянут
что не взятые ноты голосом
что не исчерчены
слова и сочетания их
синие письма сердца пишутся его биением внутри
меня тебя нас
ночь всякая кончается утром
утро всякое кончается ночью
кольцо лет
не разомкнуть
не расплести роман складок одежд
что сброшены о земь
навзничь
серебро пройденных дорог не мешает любить так
как в двадцать тридцать сорок пятьдесят любят
ты моложе вдвое втрое
может быть
может быть
связь волн не прерывается
волна входит в волну
как
и
я
в
тебя
как
и
ты
в
меня
череда поглощений одна
глотая жадными лёгкими
друг друга холмы
друг в друге
холмы
волны
накрывая укрывая преобразуя вселяясь живя спаляя силой силы страсти
что станется с нами
и что было
да будет что
единый лик встаёт над освещённым полем
луна будто солнце жарит по обнажённым нам двоим
смыкая годы мы и сами становимся древом
древом жизни
дающим плод
через
годы десятилетия столетия
наши дети внуки правнуки праправнуки сплетают руки
мысли звуки слова
любовь
мы победили
в этой войне за
жизнь
в любви
ночь
кончается утром
этим утром кончается ночь
у меня никогда не было такой
как ты
и у тебя
у тебя
да
у тебя
у тебя
никогда не было такого
как я
никогда
потому что
такого как я нет
такой как ты нет
ни у меня ни у тебя
ни вообще
ни
ветер что нёсся мимо унёс эти синие письма
письма любви
любви к тебе
письма к тебе
моя любовь
любовь моя
…. // имя //
синее письмо синей девушке я пишу синими ночами синего сна синего этого лета
синего этого года
синими чернилами вывожу
синие синие
синие буквы
любви
любви
я люблю тебя
я люблю тебя
синими буквами вывожу на
синем шёлке
подоконника своих черновиков
я люблю тебя
я люблю тебя
и что больше
и как больше
и что могу ещё
и
…. // имя //
синие сны этого синего лета
я пишу самой синей девушке
на свете на планете
на самом синем
свете
на самой синей планете
самой синей
самые синие слова на свете
синие слова
синей синей своей любви
синее лето
синей синее
самого синего синего облака
самого синего синего синего синего неба
самого синего дня
самого синего синего года
самой синей синей синей
любви
…. // имя //
серебро лет тает в синеве её объятий
…. // имя //
я узнаю
по голосу
всех любящих
…. // имя //
имя твоё
из букв четырёх
на мне укладывается
новым рисунком ласк кистями
…. // имя //
я люблю тебя
и
ты любишь меня
…. // имя //
любовь
начало
мира
любовь
его
конец
из чего вырастает
проросток
нового дня
дня
что не кончится как предыдущие
закатом
нет
я
ты
мы
я ты мы
…. // имя //
что это было
с кем это было
были это мы
ли
это был двадцать первый век
или что
кто главный тут
а как
и
за что шла борьба
эта
и та
спаслись хоть кто-то
из-под
всей этой пошлости
эмоций
идей
флагов
гробов
мавзолеев
манифестаций
боёв
мы были вместе все эти годы века тысячелетия
мы не заметили ничего
мы стояли
единой душой
этого неба
над всем
что было
мы
вот что остаётся после нас
мы знак любви
…. // имя //
условности жизни пошли прахом
одно сердце океана на двоих нас
…. // имя //
сплетя
в кольца брачные
кудри
слова
объятья
губы признаний из мышц
мы смыкаем круг
мы расторгаем отношенья с безверой
мы сладости упившиеся строчки
мы радости выдохнувшие растворённые стволы
листья поющие свежесть дня света радости
мы дошедшие к берегу
мы не знавшие расстояний
мы безоблачные книги
мы танцы из которых происходят дети
мы колесо истории где дышат поколенья счастливых имён
имён жизни
не гибели
нет
…. // имя //
если кто-то думает что бывают тут финалы
ошибается
он летит
как и
…. // имя //
стрелки часов взведены вновь
заново рождая
воскресенье
потоков
колец
брак
что на в небесах
двери что были захлопнуты отворены настежь руками чутких
а жизнь
что была в зашпиленных окнах подозрений
сказала да
…. // имя //
и
…. // имя //
имена наши вправив в оправы из беспечной лиры
и будут петь долго
эти наши слагаемые
из которых не вычтешь ни и взгляда
гласные и не согласные
имён
что даны были нам по рожденью
теперь вместе
это новая история
которую напишу я
завтра
прервавшись в поцелуе
…. // имя // 
 
 
7 - 10 июня 2008, ночи



023 \\ 101

**** стрижка ****


– Как будем стричь?
– А как хочется вам?
– Я не знаю, вы же стрижётесь…
– На уши пусть слегка заходит, сзади оставьте хвостик, знаете какой?
– Ну.
– А в остальном мне нравится то, что у вас получится.
– Так вы не видели.
– Себя?
– А откуда вы знаете, что вам понравится, как я стригу?
– И как же я могу сам себе не понравится?
– Бодулая знаете?
– Он и есть я.
– А вы откуда?
– Да отсюда.
– А он венгр.
– И я венгр.
– А он не здесь живёт.
– И я не здесь живу. Узнаёте? Я – он и есть, Бодулай. Вы фильм любите? Вам нравится он, Бодулай-цыган? Это я!! Я – он и есть, Бодулай!!
– Под него и постригу…
– Зачем? Короче надо!! Короче… по… Тогда и стричь не надо – он же, Бодулай, не стриженный (был).
– А я слегка… Подсушу… Потом… Опять… Сниму… Ведь того, что удалишь, не пришьёшь? Верно?
“Вырастут”, – думаю я себе, – улыбчивый «Бодулай», – как она меня назвала… Эта скромняга-казашка-мини-парикмахерша.
– Тогда давайте, а я вас хвалить буду, ладно?
– Какой волос покладистый…
– Как характер…
– И вы хотите сказать, что у вас покладистый характер?
– Куда ляжешь, то есть, положишь, туда и лежит; или сядешь…
Смеётся… : “<…> а волос хороший <…>”. …Вытягивает она рукою!!! Я терплю!!! С наслаждением! А можно разве доверить свою ``голову`` мужчине, мужским рукам? Я понимаю, я чувствую эти женские руки, любящие…
Их ласки – знакомы мне, волосам моим. Доверится мужчине?.. Доверять..?
– А почему не пошли к мужчине, он освободился?
– А вы не «мужской мастер»?
– «мужской».
– Ну вот.
– А вы всё время так болтаете? всегда?
“Вот коза казахская, думает, что писатель может быть не болтлив”, – это я опять в себе…
– А что, покладистые у вас всё время молчат?
– У меня да. Сидят и молчат. Пока я их стригу. Не то, что…
– А я не научился… А я же вас ещё и не только хвалю, да и развлекаю ещё, чтоб вам не скучно было. А вам нравится Бодулай? Кино смотрели? Любите? Значит и я нравлюсь?
– Волос хороший, покладистый! – гладит. Хитро улыбается… И разве можно доверять голову свою, жизнь свою, причёску свою, весь облик свой (драгоценнейший!! ) – мужчине – этим грубым сердцам и рукам. (Изуродуют, уууу!!! бббб… сссс…) О! – нет!! И нет!!! – тысячекратное!!!! …
– Да. Это специально для вас: куда ляжешь, там и лежит… “И не только волос”, – уже умолкаю я.
– Да я не о том.
– А я о волосе.
– Да. Ну вот: готово.
– Так быстро?
– Нравится? Ну вот, – качает головой удовлетворённо, поглаживая мою… – в разные стороны.
– Даже, если бы и очень плохо, я хвалил бы вас – очень! Всё равно! Чем хуже – тем сильнее бы хвалил!
– Да с чего это?
– А я педагог: у меня такой принцип. Сколько с меня?..
Она называет, вглядывается, прибавляет ещё, ещё… и ещё. Потом – и ещё. Ещё!
Я плачу!
Щурит свои почти нераскрываемые узкие казахские глазки – глазки.
– Это стоит дороже. Значительно…
– Я знаю.
Она-то не знает, что моя стрижка посвящена одной знаменитой казашке, что на десять сантиметров выше меня, слыхать обо мне не слыховала (что) и видеть (что) меня не хочет вовсе.
– Заходите ещё! – улыбчивая. Я сам – маленький, 165 (или 166?), а она мне – по плечо.
– Пренепременно.
– А что так смеётесь?
– Рост цен приятно удивил. Посекундный!
– Помолодели… Похорошели… Ну вот! – можно и – … “Чего же ещё (вам)?” – в глазах её.
– Да я и не жаловался. Ни на то, ни на другое. Вот, пожалуйста, деньги!
– Да, у меня просто сдачи не было. Десяток. Пятьдесят.
– Какая  тут сдача? да…
– Да вы проверьте, Бодулай, какие цены везде, в других местах.
– Каких таких `местах`, «других» – каких? когда есть вы, ваше место, ваши места.
– Следующий! Кто? там…
   
 
11 июня 2008, ночь



024 \\ 101

**** безответственность – как высшая форма ответственности ****


Высшая форма ответственности – не отвечать ни за кого, ни за что – оставляя белый лист таким, каким он и был – белым! белым! белым! чистым! чистым! чистым! Незаписанным… Незапятнанным… Чистым! Белым! ** & **  Белым! Чистым!
Что ты можешь изменить? Ты что-то должен? Кому? – те, кто хотел твоей ``краски`` – её уже получили. Художник? – заросший и запустивший всё на свете! – и остаётся таковым и в XXI-ом веке, как и в XXXI-ом – до нашей эры! Гладко выбритый клерк? – это про обитателей “модных” галерей… это про тех, кто делает из белизны – купюры. Художник – взгляд бесцеремонный вслед уходящим дням-колготкам. Красавицы! и красавцы-дни. Солнечное и пасмурное, яркое и безликое, тварное и бесценное, летящее голубое и адское машинное, эпохальное и мимолётное, сладкое и горькое, боль и наркотик – живы в сердце…
Художник? – не вынимай рук праздных! Лишь улыбкой отвечая на всю мерзость запустения офисного строительства ## городов будущего ## , будущего, которого нет! нет. Ухмылка! – вот праздник моей победы над победой власти власти. Рожа – вот воскресение. Царство `консалтинга`, `тренинга` как выколотить побольше из человека и человечества… – Я бреду прочь! Я, нажимая на @ГАЗ@ , я давлю на @СТОП@ . «СТОП», ребята! Стоп. Руки в карманах – и до свидания. Обучайте сами безруких балбесов, как рисовать деньги из денег на фоне денег, чтобы получить ещё больше таких же (как и они сами – с усами) денег. Художник? – то, что не было куплено!! Потому что, – да! да! да! да! – просто не продавалось! Не продавалось, так как изначально не закладывалась цена, pardon, «на дециметр квадратный записанного холста» (форма современной оценки любой живописи). Песня, что пелась сгоряча! Без подготовкиart. Купюры, что не жали штаны изнутри. (Жало что-то другое…) Свобода!! – ты воздух, которым не отчаяться, ты…
Всё это `навешивание` и `нагромождение` – ни к чему: лёгкий цвет, как лёгкая жизнь. Звук, не томивший пустотою. Облако, которое все видели, но никто не поймал. (Да и не ловили! – : @А СТОИЛО ЛИ ОНО ЧЕГО-ТО? @) Облако, лети!..
Проданы «имены» и «бренды», лучшие из лучших в кавычках – на щитах истории в кавычках. Господа, история, как, впрочем, и история искусств, переписываются регулярно, и вы не раз насладитесь этой завлекательной процедурой, господа, для тех, кто не умеет читать и не умеет летать, господа.
Чему можно научить? Да вот – возьми, вложи руки свои в карманы свои – оба – обе – да и бреди! бреди себе прочь! прочь! – ОТ этой канализации…
Чистый лист! Твоя непроданная и некупленная (но, прожитая) жизнь. Белизна! Чистота! Всё – было, как и есть – твоё! твоим. Взмывает облако! Ввысь. Растворяясь. Ввысь! Где и есть и место – этой сказочной первозданности и… цветности прожитого дней.
Эх!..
И @JUST A LITTLE LIGHT@ `Grateful Dead` в наушниках плеера.   
   
 
15 июня 2008, ночь



025 \\ 101

**** РАВНОДУШИЕ ****


Равнодушие. К тому, что было, есть, будет. Равнодушие. Равнодушие к тому – какой я? кто? чего добился? чем? зачем? к чему? Равнодушие. Равнодушие к времени, к месту, что `за окном`. «Какая разница, был ли ты ``Битлом`` или простым человеком» (Джордж).
Красота пронзает! Раз и навсегда! Запомнилось! Запомнилось касание – тел! душ! духа!
Запомнилось – пронзение близостью, что была, состоялась. Пронзают люди – любовью своей, Бог – когда рядом, близко, стоит за тобою, с тобою. Держит за руку… Обнимает за плечо… Пронзает – разделённость (как соединённость): человеческая, любая иная. Жить – СЧАСТЬЕ! Просто счастье!
Я – просто иду по земле! дышу!
Свободен! Счастлив: изначально и окончательно. Ни Бог, ни люди не властны…
СЧАСТЬЕ – ты кров и пища! Ты – слово и даль! Ты – холст, что чист, и роман, что не излит.
Так! – что там у нас за окном? Дождь? Революция? Двадцать первый? Двадцать восьмой? Нашей эры? До нашей? Ты жил – при коммунизме, капитализме, социализме? Феодализме... Тебя отвергали? Много раз? Красивые женщины и мужчины? Не самые умные и не самые красивые? Так что же ты..?
Укрыт. Не голоден. Выспался. Что ещё?..
Каких `сообществ` `член`? Что думают о тебе остальные? Чего добился? Чем отмечен? Что впереди? Что позади? Сожгли ли всё то, что принадлежало тебе? Ты распят? Повешен? Расстрелян? Осуждён на `пожизненное`...? Есть ли в списках..? Живущих..? Вообще..? А стоило ли это всё затевать..? (Это я уже Господу Богу!)
Я бреду. Дорогой. Счастлив окончательно и безнадёжно. Ни Бог, ни люди не властны мне запретить это. Те, кого я встретил и люблю – счастливы этим. Ни Бог, ни люди не властны отнять этого. Их любовь – вместо креста и кольца обручального – мне. Дорога – праздник жизни, что подарен случайно. Остальное – тлен!! Тлен.
Я прощаюсь…
Счастье, я пил тебя, как воду живую! Я знал тебя! Я жил тобою. Ты – те, кого любил, люблю! Какая разница, кто говорил мне «нет» из них. Это не важно – вовсе! Любовь! Это `праздник, что всегда с тобой`! Разве ты не понял ещё?..
Кто отнимет то, что было, есть, будет?
Всевластный Бог не властен.
Те, кто сказали «нет», они просто не поняли того, что сказав «да», они бы ничего не приобрели, и не потеряли бы, сказав «нет». Всё равно, по большому счёту! Равнодушие к ранам души. Я не помню ни одной. Всё прорастает розами! Розами! Алыми и любящими!
Нет и не было на свете боли, что не стала бы песней в руках любящего!
Поэзия! Это СЧАСТЬЕ, что само по себе.
Сердце, бьющееся внутри!
Из – нутри!!
Тебя!
Тебя!!!
Пусть сгорит то, что не нужно.
Пусть растёт ВЕЧНОЕ!!
ЛЮБОВЬ!! ЛЮБОВЬ!!
Не властны над Которой, ни Бог, ни Люди, и ни Я.
Равнодушие!..
Выказывая к всему иному!..
Другому!..      

 
23-ье и 24-ое июня 2008, ночь



026 \\ 101

**** помешательство тихое = психоз ****


Вчера передвижение по Москве без флага выдавало тебя, как не очень…
Ведь к победам надо тоже привыкать.
И быть достойными их.
И иметь силы переживать их правильно! достойно.
Победы даются достойным.
Способным их одолеть – пережить.
У нас – всё впереди.
Не всё в этой жизни – футбол.
Передвижение – без флага – возможно(!): и пешком и на авто. Хотя и продают\вручают везде\всем по флагу (на всех выходах и всех входах всюду и отовсюду). (Интересно, как быстро и лихо подсуетились?!)
Почему ты без флага? Ты что же это?? а?? – не кричишь со всеми, скандируя на эскалаторе: «РОССИЯ! РОССИЯ! – вперёд! МЫ ЛУЧШИЕ!» (И не выпил даже накануне ``за наших``? Так ты и вовсе, может быть, не за..?)
«Аршавин – второй Пеле». «Маленький царь». «Лучшие ноги…» Заголовки!..
У метро продают майки: «In Guss the TRUTH». (Гусс Хиддинг, голландского происхождения, – наш нынешний тренер сборной! – это, если, кто не знает!)
Гусь Хрустальный (наш старинный город) переименовывают: убирают мягкий знак, добавляют вторую «с», слово «Хрустальный» – ставится под вопрос?
Родились несколько мальчиков. Их назвали «Гусс»-ами.
Уже готов памятник (слепили, в гипсе уже?). Ясно кому. Похож? А это не важно уже! Будут/готовятся устанавливать…
Гуссу предлагают гражданство… наше.
“Поборемся, поборемся…” – сказал ехидный и тупой комментатор, имея в виду: “побыстрей бы началось!”, так отреагировав на последние («поборемся») слова, зачитанные капитанами команд перед началом матча и обращённые к миру и людям, любящим футбол, как призыв и посвящение этого матча (и чемпионата «EURO 2008») актуальнейшей теме современности: борьбе с расизмом.
(В этот день `бритые` громили общежитие с `чёрными`.)
Почему у нас должно быть также, как и везде?
Ужасает количество денег, брошенных на передвижение болельщиков по Европе; такое количество чартеров из России Вена не видела ещё…
Можно лишь радоваться за наш народ.
Только, – чем дальше, – тем тягостнее становилось. «Выродок!» – думал и думаю я про себя и о себе. Мне бы (по)быстрее проскочить домой, пока не заметили, и не назначили меня `испанцем`. (Похож!) Отлично! (Как правило, кого ловят, того и назначают ~ ответственным представителем народа  ~ .) (Я тут, у русских, отвечаю за всех, кроме них – в улично-милицейских разборках.)
– А я буду болеть за испанцев. Мне что-то очень не нравится это всё… Очень нравятся испанцы. Красивые они! И играют хорошо. И тренер их мне больше кажется что…
Говорит мне учитель и педагог, мой восьмидесятилетний собеседник и друг, – в телефон, – Наталья Андреевна Маренникова, лучший и старейший наш реставратор, человек идеального чутья на правду и ложь. Неожиданно. За полчаса до начала матча – звоню ей. Мы часто `согласовываем` *позиции*.
Наши проиграли. Всегда (последнее время) – раздражают комментаторы: их стиль, язык, мысли, слова (речью не назовёшь), и этот – почти мат (или мат?) в эфире: `ёп` и другое, и эти все: «Костя», «Слава», «Анрюша, ну! давай же! Ты же можешь! Ты же должен был быть… (там да сям! – А.К.). Ну так дай же налево, если сам не можешь!! ёпп!!.».
Вчера тихо было. Хоть выспались. Звук фанфар и автосигналов с победными шествиями по ночам отменили. Фейерверков не было. Салютов тоже! Притихли! Что-то… Проиграли! Выспались. Это Был Кто-то Свыше. Согласен. Он Всегда Делает Всё Правильно. Будут ещё победы. Футбол – для того, чтобы объединять и бороться с тем, с чем заявлено. В официальных призывах и лозунгах и рекламах чемпионата.
Победы надо быть достойным.
Даже футбольной!
И морально – в том числе – духовно!! так сказать…
Будут и победы!
Ничего!! будут. Конечно! Конечно…
И памятник будет. И – тренеры – с мировым классом – и с гражданством РОССИИ.
Подрастут только (вот) маленькие Гуссы!..
А Гусь Хрустальный?.. Да нет… Пусть уж так и останется «Гусём Хрустальным». (Хоть в память о поражении этих славных лет России.)
 

26-ье – 28-ое июня 2008, ночь



027 \\ 101

**** страховщик ****


В нашем доме не живут даже тараканы.
Паучку пищи нет.
Он высох сам собою.
На паутине своей пустой! От еды.
Мухи, бившиеся в стекло – через закрытое окно – безжизненны чёрным мусором.
«Живность» ушла:… Лишь остатки какие-то… Даже рыжие муравьи (домашние). Повсюду валяются трупики маленьких жучков – коричневые – они едят мебель и что-то ещё! – паркет, кажется…
Звонок в дверь. Я открываю.
– Застраховать не хотите?
– Что?
– Имущество?
– У меня нет ничего?
– Машина?
– Нет.
– Мебель?
– Ну вы же видите…
– Дети?
– Нет.
– Близкие?
– …
– Дачу?
– Нету!?
– Что-то ещё??
– А у меня нет ничего.
– А квартира?
– Квартира не моя.
– Ну жизнь ваша?
– А жизнь моя мне не нужна.
Я опускаюсь на пол. Обнимаю колени. На пол – в пустой квартире. Он уходит сам…
“А жизнь мне моя не нужна”, – я часто вспоминаю этот разговор.
Прошло многим более двадцати лет.
А жизнь мне моя не нужна.
А жизнь моя мне не нужна.
А жизнь мне моя не нужна.
А жизнь мне моя не нужна.


2-ое – 4-ое июля 2008, ночь



028 \\ 101

**** друг ****


Я думал, он мне друг. А он звонил только, когда нужно было выяснить день зарплаты.
Я думал, я могу положиться на него, а он говорил: «Посмотрим!» – когда нужно было уже что-то делать, действовать, осуществлять то, о чём договаривались, чего ждали от нас другие!
Я думал, я могу рассчитывать на него, а он говорил: «Мне пора!» – собирал вещи и уходил, шёл домой.
Я думал – мы друзья…
Мы любили одну девушку, но он даже не произнёс этого слова. А ведь прошло тридцать пять лет. Он сказал только: «Да. И она мне нравилась». Однажды…
Я ждал слов защиты, одобрения, когда не сомневался в них, а получил слова сомнения в свой адрес. И это в самый ответственный момент. На важном очень для меня «Совете»…
Я надеялся – а он решил, что переработать – не стоит.
Мы работаем вместе.
И я всё ещё надеюсь.
Я считаю, я верю, я думаю – он мне друг.
Люди, внимательнее выбирайте себе друзей.
“Вот как бывает”.
Так пелось в одной песне, песне моей юности, когда мы только начинали – нашу дружбу…
Вот как бывает…
Скажу я вам! И я верю!.. И я знаю. И я надеюсь! – он друг! мне…
Он – друг.
Бывает и такое с друзьями. – Главное – не зачёркивать. Прошлое. Настоящее. Будущее. Не зачёркивать дружбу. Друга не зачёркивать. Надеяться! Верить! Знать!
 

4-ое – 6-ое июля 2008, ночь



029 \\ 101

**** по холсту ****


Главное – как начать.
И – не видеть, не слышать ничего, что за (ним).
Холст – чистый – жизнь!
За ним, всё, что за ним – смерть, смерть, смерть.
Как ты ведёшь кисть – главное. Остальное – «пшик»! 
Ничего не значит – ничего! ничего! ничего! ничего!
Только: кисть по холсту – ведёшь.
Только кисть – жизнь. Только кисть – ведёт тебя – сама… Только кисть. Только кисть. Только кисть. Твоё. Твоё. Твоё. Твоё – твоя кисть – в этом мире. И: пустое пространство холста, что ещё не записано тобою…
Как белое, бесцветное, становится не белым, цветным; ты пришёл в мир созерцать, создавать – цветное – из бесцветного, невзрачного, никакого, белёсого, слюнявого, серого, плетёного.
Ты расплетаешь эти хитроумности дней – кладя клеи, грунты, импрематуры, подкладки. Узлы холста – держат, держат мироздание. Твоё. Да: твоё.
А всё остальное, – что не холст, что не твой, что не твоё, что не на нём, – «пшик»! пустое.
То, что рождается – имеет какое-то значение!
Пусть для тебя, лишь.
То, что было – стало чужим. Чужие дяди и тёти отнесут это на помойки, когда благополучно сдохнут те, для кого ты это всё писал – твои друзья, твои близкие, твоя любовь.
Равнодушие. Равнодушие. Равнодушие обладает великой силой, – целительной, – испепеляющей. Равнодушие – ко всему, что происходит потом, за холстом, в мире, с миром, с холстом, с тобою. Пусть!
Как ты ведёшь кисть!
Как белое становится цветным!
Как слова складываются в стихи, жизнь – в поэму!
Да пошли они все!
Все те, кто из нас делает «членов».
Союзы могут быть лишь любовные.
Художники, поэты, композиторы, фотографы… сбившиеся в кучки (могучие!.. могучие!..) – кучки чего-то ещё…
…… (цензурное ругательство).
Чтобы ЖРАТЬ!! ЖРАТЬ!! таких, как они, тех, кто ещё не стал этими пресловутыми «членами», тех, кто слабее.
Как ты ведёшь кисть…
То и остаётся от тебя, Артём…   


6-ое – 8-ое июля 2008, ночь



030 \\ 101

**** его любовь. её любовь ****


Они спросила меня: “Ты любишь меня? ”. Я ответил, не задумываясь: “Да”.
– Не лги! Не лги! Сволочь, мне!.. – вспыхнула и нанесла мне несколько ударов сумочкой в голову. Не остановилась, продолжала… Несколько – больных, бляшкой толстого замка – попало… Кровь показалась.
– Нет, не люблю, – закрываясь, шутя, ответил я, стремясь сгладить… замять.
– Так я и знала, гадёныш! – она била уже серьёзно, кровь текла, я закрывался как мог от ударов, но – в `ударные` были добавлены и руки и ноги – с силой и всей злостью её, `нелюбимой`, как казалось ей.
Я пытался отшутиться: … – она наносила их, удары, уже целенаправленно, сшибая меня с ног.
И… Кровь… Теперь… Текла… Почти… Из… Всех…
– Молчишь? – рявкнула добивая.
   

13-ое – 14-ое июля 2008, ночь



031 \\ 101

**** Cтарое Кладбище ****


Посреди ревущих «машиноместами» адских скоплений людской активности должны оставаться эти островки счастья и укрытья от «жизни». «Жизнь»! – я всегда презирал Тебя! «Смерть»! – я всегда презирал Тебя! Старые могилы…
Лишь белый лист знания неизгладимого. Лишь Любовь. Движет и поёт. На холсте и внутри. И в словах. Кисть, да будешь благословенна Ты. Творчество – то, что способно справиться со всем – из этих всех маразмов: «жизнь//смерть».  “Когда я умру, уберите моё тело быстрее, как ненужную вещь”. – Вот – холм – могила Гения! Зелёный и непривлекательный. И идут сюда люди, едут со всего мира… Потому что – его слова жгли!
«Ритуал»? – от самого первого вздоха – и до последнего – буду смеяться над Тобой! Прочь! – И бренное тело!! И то – что осталось… Люди не расстаются НИКОГДА, раз встретившись глазами, ДУШАМИ. Я – за то ВЕНЧАНИЕ, что происходит ЛЮБОВЬЮ! Да спасёмся ЕЮ!
Тлен, умножающий Тлен. «Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов».
Живой! И кисть ищет свои пути, отображая мой… По холсту – и в жизни.
Мёртвые – тенью дерев – укрывают и дают передышку: этот вечер. Забытые, брошенные и богатые, обласканные. Герои и никчемные, знаменитые и безвестные, ухоженные и заросшие, великие и обыкновенные, любимые и одинокие, почитаемые и презираемые, писатели и дворники, лётчики и строители, алкоголики и здоровяки, шутники и зануды, маршалы и рядовые, шахматисты и трактористы, вожди и священники, рыцари и проходимцы… – дети, старики, мужчины, женщины, девушки, юноши – только тень дерев, только передых! мне – и не случайно оказавшейся тут, у самой стены парка старого кладбища, проститутке, молодой симпатичной азиатке. Она тут явно устроила ``сход``: прихорашивается, моется, наводит макияж. Хорошее местечко! (Ничего и не сказать: поди догадайся? – чего тут? )
Я успеваю её `щёлкнуть` – от меня не скроешься. Меня только жена останавливает, когда мы бываем вместе, взывая к совести. А что взывать? – Художник – бессовестное существо, наносящее на бумагу то, что должен. Бесстыдство? – нет, это – обязанность. Воля! И – воля – ещё раз! Раз и навсегда отворённые ворота! Рая и Небес! Чистый лист живущего!
Без сентиментальности и ужаса перед «духом усопшим» снимаю… снимаю… Всю эту картину «жизни и смерти» после жизни и смерти. И первый раз – за прожитые эти мною пятьдесят лет – получил приют и приглашение и кров и отдых в тени и тишине – моих мёртвых, моих друзей, моих родных, моих близких. Здесь десятки тех, кого я знал живыми. В глубине ревущих мегаполисов должны быть – оставаться! оставаться! оставаться! – островки этой благодати, благодати близости вечного и далёкого – наших умерших, наших близких, наших усопших, наших родных, наших друзей, наших дорогих, наших бесценных.
Чтобы добраться до их могил ты должен ещё одолеть скопища безобразников – так или иначе – вымогающих у тебя то, что ты должен, но не хочешь им никак отдать этим вечером – ведь этот их место, наезженное, заезженное, `рабочее`. А ты? – гость жалкий! – похоронивший на их, ими меченной, территории – своих. Жалкий гость! – плати!! – А фигу!!
«Такса» есть всегда! – на меченые территории! Плата за вход туда, куда вход открыт. Забулдыги и бомжи, богатые попрошайки профессиональные сироты и профессиональные музыканты, выжимающие из тебя слезу известными всему миру нотами на национальных инструментах, сторожа всех мастей, охрана из женщин и детей, прочая… – таков подступ к «РИТУАЛУ»! Не зря же, я ненавижу с детства это всё! – Плата поплакать за деньги! Те, кто дороги, – никогда не «уходили» никуда, всегда со мной! разделяют плач и смех. Я – смеющийся по жизни человек: иду смеясь, ветром звенящим по полю, застроенному зоосадом предрассудков. Прочь! С дороги! Вон! – я иду!!!   
Я не верю смерти. Я не верю жизни. И то и то – обман. Душа моя – океан, что не запахнётся никогда. Художник – профессия, что существовала до Бога. Художник – живущий зрением и молчанием – переживает века, тысячелетия, катастрофы, гибели цивилизаций. Вы можете себе представить: меня не было? меня нет? меня не будет? – Я живой! Я был всегда! Я буду им всегда! Я буду всегда! Кто? – Бог ли, дьявол, время ли, пространство – обладатели того, что во мне? Слова стоят как камни, как памятники – нам и нашим экзерсисам. Я жил всегда! Я был всегда! Я буду всегда! – такая мысль! Я жалею лишь о том, что не легло в бумагу! – мыслью слов! красками дня живущего! биением сердца нетленного!
«Ритуал»? «Жизнь»? «Смерь»? – а не смешно ли?
«Старое кладбище» – лишь серия моих фотографий. Название…
Я и проститутка молодая из Азии, симпатичная, – свидетели моих вдохновенных шагов по прошлому: ушедшие лица…
В тишине мегаполисов, ревущих своими истязаниями людей, мрачно мечущихся по ним в поисках славы, наслаждений, утех, денег, `своего места в жизни`, `своей роли в обществе`, в поисках своей `половинки`, в поисках `счастья`, `удачи`, да Бог знает чего ещё? – должны, должны быть – всё таки! – эти встречи с тишиной! На старых московских улицах.
Старое кладбище! – не только – «серия…» …
Старое кладбище – общение… отдохновение… встреча… отдых… передых! для тех, кто `в погоне`! (А все мы `в погоне`!)
 

15-ое – 17-ое июля 2008, ночь



032 \\ 101

**** Вятка: после ****


Можно ли семь часов ехать сто километров? – Можно, если ты едешь по вятской, кировской, области. (Из-за ям на дорогах.) Каков возраст самого молодого работника в колхозах-деревнях этой области? – Что-то около 45-и. А есть ли будущее у тех, кому зарплату выдают двумя бутылками водки? Пьянство, драки жестокие, убийство, фашизм, набирающий обороты в среде подростков, наркотики, грязь, разборки с убийствами в бизнесе, продажность властей, деградация и эмиграция способной молодёжи – с горечью, отчаянием, рассказывали мне об этом уже в поезде те, кто знает область хорошо и уверенно стоит в ней `на ногах` – люди серьёзные, солидные, на должностях, в возрасте. Это было уже в поезде на обратном пути…
По вагонам носились пьяные ``здоровяки`` в трусах. (Дорогих, правда, модных, трусах.) Это было всю ночь. Ломились в двери. В основном – к проводницам. Никто не открыл. Естественно. Это были мощные, наглые, налитые мускулами тренированные тела людей-мужчин средних лет. Их могучие организмы украшали глубокие `колото-резаные` раны. Со всех сторон. Они вывалились глубокой ночью – из ``вагона-ресторана``. Утром было шампанское – на завтрак – из горлышка. Потом – недолгий сон – и всем подъём! Всё сначала!!! Опять! – По всем купе. По всем вагонам.
Я стоял в коридоре. То же было в моём купе. Если бы на моём месте была девушка, интересно? – вот Лена, к примеру! – вступился бы кто-то за неё? Был ли где-то тут, недалеко-рядом, наряд милиции? сладил бы он со ``здоровяками``? Да и захотел ли бы? Что было бы с девушкой, окажись она один на один с… такими. Понять не сложно. Ладно я – отговорился. Меня не возьмёшь ничем – опыт ``проходимца`` по жизни – незаменимей, чем любые формы защиты, включая холодное, горячее и всякое иное оружие и ``наряды`` из всех министерств самых ``внутренних дел``. Да и в окно смотреть полезней, чем спать.
То, что я видел, то, что слышал, то, что я думаю про это про всё – я не напишу! Риск велик! Меня легко отыскать, а дела, которые творятся, творились, и о которых шла речь – если отсечь  мат (процентов 80 речевого «веса») – не «сухие». И о них лучше молчать. И делать это лучше всем, всем вместе.
Евгения Геннадиевна (Главный хранитель музея) просила меня подобрать ей студента/студентку, будущего реставратора, из Вятки. В вятском музее нет ни одного. На двадцать тысяч `единиц хранения`. (Это лучшее музейное собрание, на мой взгляд, по провинциальной России.) Из нескольких моих студентов, которые родом оттуда, никто даже не выказал (для приличия, хотя бы) сомнения в том, что задержится в Москве, а вернётся на родину, назад, в Вятку.
Имея в голове это задание от Евгении Геннадиевны мы приняли хорошую девочку на первый курс. (Она действительно была лучшей!) Учиться. Гарантий нет никаких. Что вернётся и она. Это ведь – через шесть лет. За которые всё изменится, сменится…
Неизменным должно остаться лишь одно: двигаться в том направлении, в котором мы двигались, в которым ДОЛЖНЫ.
Мы что-то должны! И мы это сделаем! Чего бы нам это не стоило!
И, если ты упал – на этом пути! – вставай!! вставай!! – быстрее! быстрее!
Мы что-то должны – и мы сделаем это – Вятка получит своего реставратора в музей.
Рано ли – поздно!
Поздно ли – рано!
Можно ли ехать семь часов – сто километров? – Можно! Можно! если мы в вятской области! А может ли быть самый молодой работник – под пятьдесят? – Может! Может! если он с вятской – области/земли! А может ли зарплата состоять из пары бутылок водки? – Может!.. Может!.. Если мы – жители Вятки, вятской области!
А, есть ли будущее у такой страны? У такой области? У таких людей? С такими руководителями?
Есть! Есть! А, даже, если и нет, мы, всё равно, должны делать то – всё! всё! всё! всё! – чтобы! чтобы! чтобы! чтобы! всё это было не так!
Вставать и идти!!
Вставать и идти!!
Вставать и идти!!
Вставать и идти!!
Какие ``здоровяки``?? – могут встать на пути?? нашего ``про``движения??
Мы сделаем то, что должны.
Рано ли – поздно!
Поздно ли – рано!
   

17 апреля – 22 июля 2008, ночь



033 \\ 101

**** Гимны Радости ****


Десять лет назад, как грянул дефолт, всех `опустили`, народ повалил в очередной раз за `кордон`, а я задумал и начал то, что должно было стать ``землёю под ногами`` – искусство! Цикл живописи, фотографий, текстов «СЧАСТЬЕ ЖИТЬ», рассчитанный на десять лет.
Быстро течёт время. То, что казалось невозможным и далёким, встречает тебя теперь уже `под ногами`, у твоего дома, `твёрдой землёй`, рядом, с тобою. Цикл окончен, как бы это ни казалось смешным в начале – десять лет прошли…
Я хочу петь Жизни Гимн. Я хочу назвать новый цикл своих работ: тексты, графика, скульптура, видео, живопись, фотографии, – «ГИМНЫ РАДОСТИ». Радость, – я пою тебе гимн! Я – твой!! Что бы ни было! Как бы ни было! – ЖИТЬ – СЧАСТЬЕ!! СЧАСТЬЕ – ЖИТЬ!!
При любых потерях, при любых обстоятельствах – СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ. Счастье…
Я пою тебе гимн, жизнь!
Я – Артём Киракосов.
И – других не знаю слов.
Мотивов.
Песен.
Я пою Радости Гимны!! Гимны Радости!! Радости Гимны!! Гимны Радости!!
Я ничего не видел в жизни, кроме радости, радости жить! Счастье! Счастье жить! – цикл завершён. Начинается новый…
Гимны радости должны взорвать! взорвать! взорвать! взорвать! взорвать! взорвать! боль, отчаяние, растерянность, опущенность, опустошённость. Я пою лишь радость! Радость – это РЕЛИГИЯ! РАДОСТЬ! –  с т р е л а . Стрела, пронзающая. Стрела –  л е т я щ а я . Радость – то, что  и с п о в е д у ю  я. Радостно!! жить и умереть. Счастье жить – не только то, что было в названии. От сердца ток крови – он радостный. И дыхание! и дыхание! – оттого – вольное. Как в небе летящий  л у ч . Что может остановить СВЕТ? стены какой тюрьмы?
ГИМНЫ РАДОСТИ. То, что я начинаю…
В руке камера… «видео/фото», слова…
Я не вижу мир застывшим, я вижу его в движении, движениях любви, мир рождает алчность, алчность жить, жить по любви.
Я хочу вернуться к графике, в графику, туда, где меня ждут двадцать лет, надеясь…
Я хочу коснуться скульптуры, объёма, того, что пленяет – жизнь, как она есть – завораживающее чувство.       
Я хочу спеть ГИМН. Гимн Радости. Радости. И Жизни.
Мне пятьдесят. И я «жених», «мальчик, наконец, большой», как шутят.
Пора.
Я хочу спеть то, что на сердце: гимн, гимн радости. Гимн радости. Радости жить! Жить в радости! Жить радостно! Радуясь жить! Сердце! – не дающее сбоев. В Радости. Следующие десять лет. Стрела, стрела, летящая в цель, точно в цель.
@: «видео//фото @: графика//скульптура @: живопись//тексты – «ГИМН РАДОСТИ» должен звучать, должен зазвучать…
Следующее десятилетие я посвящаю этому.
Я напишу это, как бы ни было трудно, как бы ни было тяжело. Жить – счастье! И других рецептов НЕТ! ЖИТЬ. Что бы ни было на Земле, как бы ни было – я – всё равно! всё равно! всё равно! – напишу ИХ, ГИМНЫ РАДОСТИ! ГИМНЫ СЧАСТЬЮ! ГИМНЫ ЖИЗНИ! ГИМНЫ ЛЮБВИ! ГИМНЫ РАДОСТИ ЖИТЬ!
Что бы ни было…
Всё – равно!
Как бы ни было…
Всё – равно!
Жить – счастье! счастье!
Других нет! рецептов! Взглядов!
Этим ранним утром…
Когда в многомиллионном городе спят ещё…
Я начну.
И начинаю.
Гимны радости.
Радости гимны.
«ГИМНЫ РАДОСТИ».
Что бы ни было, как бы ни было… На Земле… Со мною… Я напишу вас! Напишу!
Солнце! я чувствую Твой восход! Всход.
Руки мнут глину, наносят штрихи – пером стремительным, камера берёт первые лучи, люди дарят свои улыбки широкоугольному объективу, слова ложатся сами – в бумагу и клавиатуру – из сердца! Из глубины его – ТОЛЬКО РАДОСТЬ! Радость! Радость – МОЯ РЕЛИГИЯ ЛЮБВИ. И другой пусть не знает сердце; душа! – не ведай боли! страха! немощи! победы страдания! Вера – есть знание: бессмертие начинается сегодня.
БЕССМЕРТИЕ НАЧИНАЕТСЯ СЕГОДНЯ!!!
ЭТО ГИМН!!!
ГИМНЫ РАДОСТИ!!!
Я ПОЮ!!!
ВОСХОД!!!
ВСХОД!!!
СОЛНЦЕ!!!
****
«ГИМНЫ РАДОСТИ»
– радости гимны!
«ГИМНЫ РАДОСТИ»
– радости гимны!
«ГИМНЫ РАДОСТИ»
– радости гимны!


15 июля 1998 – 15 июля 2008, ночь



034 \\ 101

**** метки ****


они
они поставили белые метки тем
тем кто по их мнению должен жить
должен пройти
ненавижу
ненавижу
ненавижу
честные экзамены
на право жить
и называться
живым
они
они поставили эти метки
метки
чёрные
тем
кто
по их мнению
жить не должен
не своим
к утру расстрелять
детей
и взрослых
всё тихо
знать не должен был
никто
это ведь
честные экзамены
на право
носить
биение сердце
вглубине
организма
честный
и никто никто никто
не должен был знать
никто повторяю
никто никто
никто
о том
как они
они
мы
ставили метки
метки на право
быть завтра у руля
этой жизни
они поставили метки
красные метки тем
у кого есть деньги
у кого есть шанс
откупиться
и стать за деньги
белым
белым
как они
как мы
и я тоже участвовал
участвовал
и ставил
метки
метки
тем
кто должен пройти
эти честные экзамены
эти честные экзамены на право иметь
красную кровь
при белой считающейся кости
я разрядил
все обоймы
что были у меня
я содрал с себя
все знаки боевых отличий
я человек
из
тех
для которых нет своих и чужих
я не их и ни чей
ни свой и не чужой
я человек
у меня
для меня
одна правда
для всех
она человечья
подоспевшие на выстрелы охранники их
наши
растерзали
разрезали
меня
в клочья
в куски
в мясо
в что-то ещё
и сдохший
из всех осколков своих
я продолжал стрелять ещё
по тем
кто были наши
кто были свои
по своим друзьям
по своим коллегам
по своей родне
вчерашним
и не вчерашним
близким
мне близкие
все люди
и я за честные экзамены
на право носить
вращающиеся глаза
и острый взгляд
в поднебесье
они
охранники
забросали мои кусочки гранатами
потом долго жгли бензином
всё равно
прибейте меня к кресту
гвоздями
чтоб не сбежал
бешенство
бешенство то что в крови
экзамены на право носить рубашку из кожи
должны
должны
должны
и будут
честными
как тот ботичелли
лучший
и нежнейший
художник
эпохи
возрождения
всего
жизни
на
земле
мой любимейший
бросив кисть
и сражаясь все последние десть лет жизни
в рядах отрядов
савонаролы
я
сойду с креста огнём
неистребимым
и если бы
были у меня ещё
пару рожков
я спустил бы их
экзамены
должны быть честными господа
   

15 июля – 22 июля 2008, ночь



035 \\ 101

**** кривые ножи ****


и они вонзили тебе свои кривые ножи
с вожделенной страстью испускающего сперму
без стеснения и срама
дыша перегаром
своих дряблых изложений
и вялых сопель
того
там
где должны были бы быть мышцы
у нормального
они не знали
за моей спиною
спина к спине
братья
те кто спасёт
и прикроет
я пощадил
на сей раз
эту мразь
из вони и костей
под названием … … имя и отчество
… … должность и звание
и запомнил
его
его вонь
и слова лжи
мы сойдёмся
ещё
ему не жить
… ругательство


25 июля – 26 июля 2008, ночь



036 \\ 101

**** мусор ****


я вымел всё
после тебя
чисто
для себя
вот всё что и
осталось
после тебя
для меня
мусор
в душе
чисто
всё
теперь
такие горькие стихи
я не писал никогда
любовь моя
...
имя
 

25 июля – 27 июля 2008, ночь



037 \\ 101

**** что остаётся ****


Элегическое…
Часто остаюсь один – стараюсь, чтобы так было: человек должен быть один, по крайней мере мне так кажется. Какое-то время…
Чтобы вспоминать…
То, что было.
То, что прошло.
Тех, кто были.
Тех, кто прошли.
Что остаётся… От нас, от нашего общения на Земле… От каждого… От нас – всех вместе…
Пустота! – после каждого, кто `ушёл`, после каждого – пустотою! – его место в душе – остаётся – не занятым – никем, никогда. Оно остаётся – тем, кем он был нам, – при жизни. В душе – пустота – после каждого. Это место остаётся его навсегда. Остаётся им – навсегда! навсегда!
Что такое душа? Её не увидишь, не схватишь, а – чувствуешь, если болит! Болит – от зияющей пустоты.
Пытаясь вычленить главное в людском общении, задумываюсь, вспоминаю, анализирую, `собираю`, `расточаю`…  Нет, не остаётся НИЧЕГО! НИЧЕГО! кроме места, того места, которое занимал человек в моей душе. Которое его – по праву нашего с ним общения. Вот оно и болит – не заполненное, пустое, пустующее… Им оставленное. Не навсегда, надеюсь.
И я понимаю, со временем – этого пространства – будет всё больше. Дорогие, `ушедшие`, будут дожидаться меня там, `наверху`. И я – не задержусь, не изменю, буду стараться. Отдам все долги, чистым – войду в эту реку, реку любви, под названием `ушедшее`, чтоб развернуть колесо его вспять, обратив пустоту – в встречу! Бороться так бороться; и мы победим смерть – этот последний оплот несчастья на земле. Пространство, что было ПУСТЫРЁМ при годах жизни без друзей, станет САДОМ, садом… И это будет ПРЕКРАСНО! прекрасно!!! – наша встреча.
А сейчас – часы и дни – мои – я посвящаю вам, `ушедшим`, `усопшие`, приуготовляя… приуготовляясь сам…
Встречи – надо быть достойным. Встреча будет – свой час придёт, не торопи, не торопись. Не минет никого этот час – великий. Что это – смерть? И – что остаётся – всё же – от нас..?


27 июля – 28 июля 2008, ночь



038 \\ 101

**** я с проигравшими  ****


Я – с проигравшими. Эту жизнь. Это – неизменно во мне! Я – с проигравшими. Всё! снимаю – отверженных, поющих по улицам, валяющихся по земле, роющихся в еде выброшенной, сгнившей. Я – такой же. Я – с выброшенными.
На одной из научных конференций, куда я был зван, выступал важный заместитель какого-то из министров какого-то из министерств и заметил, что – создание элитарных зон – приоритеты в политике. И пояснил: элитарность – возможность иметь хорошее медицинское обслуживание, проживание в хорошем доме, в экологически чистом районе, возможность получения качественного образования и, – как следствие, – хорошая работа… Так – далее...
Не стыдно?
Выступать так перед почти нищими? – работниками гуманитарной и социальной сфер?
И этот год, и этот сезон – я с проигравшими – его. Неизменно во мне то, что называется противостоянием – «блатным», тем, кто «свои». Ненавижу все `междусобойчики` своего роду, расползшиеся в страну. Лучшие – отвергнуты. И у не всех есть такой запал, как у меня, и столько силы и злости противостоять и сопротивляться. И, задыхаясь, всё же прорываться через плотно стоящие кордоны `блатных` и `своих`. Ненависть – двигатель. Плотнее всё… их ряды сплочённых бездырей – беднее всё наша страна – Россия. Перекрывают всё, что можно взять. Все каналы воздуха и движений. Эти `свои`, а, может быть, «наши»? везде, где есть `возможность` как таковая.
`Манал` я эту жизнь. И ту. `Манал` тоже. Выражение моего друга. Стародавнее. Перекрываются и те каналы, что были ещё вчера. Нет – ни жильё, ни здоровье, ни образование, ни работу – не заслужить уже ничем… Черта – ужирняется: между ``элитой`` и нами – людьми.
Пусть! Пусть – так будет. Все равны! Все люди! – Моя стародавняя мечта. Белый фашизм. Фашизм денег. Фашизм здоровья. Фашизм образования. Фашизм престижа. Остальные – за чертой. Древняя сила – подымающая презирать: всё, что дороже бедности. Я – с проигравшими. Эту жизнь, и всё остальное…
Фашизм не остановить – он в каждом. Том, кто думает, что лучше, чем сосед. Лучше кушать, лучше жить, лучше одеваться, лучше себя чувствовать – чем другие… Фашизм. Я – с проигравшими. Жизнь. И всё остальное.
Как смогу я ответить глазам, смотревшим на меня с надеждой? Сказать им, что их жалкие гроши, скопленные на необходимое, – `пшик`? ничто? не нужны? Справедливости нет? Нет ничего, кроме рубля? доллара? евро? Спаянные элитарные круги – замкнулись – в себе – сами… всё. Революции кончились `Рублёвками`. Мы – грязная, подножная обслуга – все. От – и до. `Статус` и `бренд`. Колючая проволока – достатка. И что я скажу тем, кто смотрел на меня с надеждой? Что шансов больше нет? Что последние лазейки – закрыты? Что надо гнить и пить? Колоться и умирать? Прозябать и бороться за `minimum`? Что победили те, которые никогда и не проигрывали? Что конкурса в жизни нет? Что нет никакой конкуренции. Что тот, кто родился `своим` – будет жить, а другой – на `мясо`? ему. Что теперь уже никто даже не делает и вид… И, что это было ПРАВИТЕЛЬСТВО, кто придумал всё это. И, что я своими ушами слышал заместителя министра? Чего? – да всё равно чего, какого министерства – они все об одном – сделать так, чтобы были и жили они = #элита#, а самые талантливые из нас – им охраной, дизайнерами, нянями, управляющими, реставраторами, pr, прочими служивыми людьми. У нас есть шанс – лишь быть ефрейторами и сержантами – среди своего народа-мученика, быть надсмотрщиками ему, младшими погонялами, может быть и добрыми, но погонщиками. Свободное время? – удел тех, у кого должности и власть, деньги и рычаги. Свободное время – роскошь, в которой купаются. Свободное время – #элита# забрала это себе. Лишь бомжи – соперники им. `Заниматься собою` – удел `достойных`, `знатных`. Тебе – бежать, бежать – за возможностью жить за `minimum`.
Не у всех есть такая злость и такая дикая уверенность в себе, как у меня. Не у всех. Я – с проигравшими. И не у всех есть такая дикая устойчивость к болезням, ударам. Стоять, стоять, чтобы жить. Жить, чтобы дать шанс хоть одному – выйти за `флажки`… одному хоть…
Земля, мы идём по тебе, – равные среди равных. И я отказываю себе в праве быть на шаг впереди, быть на ступеньку выше. Я – с проигравшими. Со всеми. Не выиграл никто. «Элита» – знак никчемной бездарности – в жилье, образовании, воспитании, работе, круге общения, медицинском обслуживании, образе жить и мыслить. Понос. Знак тупости и беспробудной невоспитанности, патологического отсутствия вкуса и человеческих всяких любых других качеств. Понос. Это. Из всего того, что они насобирали себе ` на память`, отобрав у других, у нас, у вас.
Вырывать хоть клок – удел мой. Вырывать и давать своим, тем, у которых нет ничего, никого. За кем – никто. За кого – никто. За таких – я. За кем – никто, никого. С такими – я. Я – с проигравшими. Как волк – должен! должен! должен! схватить этот кусок, и принести своим. Свои – те, кто все. Это долг. Долг каждого, чтобы не сгинула нация, страна. Чтобы жили люди – хоть как-то…
Не у всех есть эта злость – победить за другого! А у меня есть. И я не выпущу! Не выпущу из лап то, что выпало от #элиты#. Чтобы поставить на ноги парочку тех, таких, типа меня, с огнём в сердце вместо веры. Чтобы не сгинул народ наш. Не исчезли люди. Ты должен делать всё сразу, всё успеть, быть первым – таковы законы. И не быть первым нельзя. У тебя нет права на это. Пусть ты лишён всего, но всё перекрыть невозможно: должны же быть пути , должны быть лазейки, лазы, дыры, бреши. И мы пройдём. Должны.         


27 июля –5 июля 2008, ночь



039 \\ 101

**** СЛОВО К УЧИТЕЛЮ ****


Вот так и приходит беда. – Ранним солнечным утром! И – звонком – на сотовый. Страшный диагноз! Приговор! Сколько осталось? – ``решится завтра``…
Надо тянуть, Лазарь, надо тянуть! Надо!
Уж если открыли счёт потерям – не счесть их!
Надо держаться. Надо.
И беда – врывается – будто случайно: диагнозом смертельным!
Ничего! надо просто держаться! держаться.
И – завтра – сделать правильный выбор: операция или нет. Трудный выбор, ответственный. Мы уже промахивались, не раз, с таким вот диагнозом. Вот в этой же самой больнице. Надо тянуть, выиграть время. Время. Время…
Итоговая выставка – за семьдесят лет – не должна стать «итогом». Третьяковская галерея – не последняя – для талантов! А ты талант, Лазарь!
– Я его знаю, он – человек – рисковый, радикальный – пойдёт на операцию… – говорит мне Алла. – Всё решится завтра, – добавляет… – Завтра!
– Понимаешь, если делать операцию – шанс есть! если не делать – его нет: доживать? Я бы делала. Говорит мне Лена, жена.
– Операция убыстряет процесс…
– …ускоряет… И – процесс – мучений.
Новый солнечный день? – Он ведь не для всех настаёт. А для мужественных – всегда! И есть ли беда – что мы бы не обратили в ПОБЕДУ? И есть ли радость, радость, что не сможет сладить с горем? с болезнью? с расставанием… с смертью? Нет. Радость – это РЕЛИГИЯ! Религия радости!
И художник – певец радости. «Носитель», как говорят филологи про тех, кто говорит на редких, исчезающих языках, тех языках, что нужно спасать! хранить! Художник – тот, кто соревнуясь, борясь с Богом, формирует Новые Горы, Новые Грады, Новые Воды, Новые Силы! НОВОЕ НЕБО.
Всему в этой жизни приходит конец. Всему. И – всем. Конец – ещё не конец, лишь начало… Для художника, для таланта. Талант – то, что спорит с устройством мироздания, талант – то, что лишь распускается – в веках! Талант – пропуск в бессмертие. Талант – билет в будущее. Талант – «птица редкая» (так говорит один мой пожилой коллега). Талант – избранность. Талант – тот, кто ``парень рисковый``, тот, кто всегда, при всех обстоятельствах – `ВЫБЕРЕТ ОПЕРАЦИЮ`!
Операцию!
Операция.
Держись, Лазарь, мой…
Наш!             


27 июля – 28 июля 2008, ночь



040 \\ 101

**** твои руки ****


ты дала мне укрытье
во время грозы
временное
а что в жизни
вечное
скажи
… имя
ты положила меня с собою
потому что больше не было места
для сна
в твоём бедном жилище
и руки свои дала
в утешенье
беды
которую чувствовала
сердцем
богатым
любовно
нежность
мир сказанных касаний утрат
вероятность падений тишиною
огонь
ласковый
и вечных
отливов приливов
беда
и кто сказал
что страсть это не миг
разлука и горе
забыты
власть твоя
женщина
в нашем горьком селе
и горном ауле
ты
не спрося никого
дала мне
то
что дают лишь самому дорогому
любовь
разгадав
в первом тебе встречном
художника
ты меня и не знала
лишь годы спустя
годы как солнцем освятили
наши встречи
… имя
и укрытьем от горя и боли беды
были и есть
руки твои
… имя
нежнейшей травы
из
поляна без боли
и цветы без жала
руки твои
о … имя
река несущая в полёт над устрашением одиночеством
ты не думала
что скажут тебе
о тебе
те
кто жил рядом с тобою
соседи
друзья
близкие
на работе коллеги
ты отворила мне дом
и дала просто ключи
от рая дверей
бедного жилища своего
и сердца
нежнейшего сердца
о … имя
имя твоё
я берегу
и храню стихами
и песнями
молитв кистями
по раскалённым осколками бездн холстам
имя твоё
в веках спасённых
жизней моих я пел
всеми мышцами сил
о … имя
святое произношение слов
о бога облака
что лягут в обрамление духа
о руки
что дают жизнь
поляна
поляна из того что делает человека живым
из того что радостью наполняет
и водою веры
в себя
вставай и иди
живи
ты сказала
артём
… имя
о … имя
и я запомнил
твои слова
и берегу
каждый день
поднимая глаза
в небо это
в облака летящие
со мною ты
и поляна та
из отдыха в слов траве
укрытье что дала ты
убежище от невзгод и погоды разлада души
мне в отступленье от
боя надежд
у меня есть
со мною
как и любовь твоя
какая разница
что скажут
тебе о тебе
и
мне обо мне
другие
чужие
и не
любовь единственное
что рядом
что питает
когда больно
и страшно
любовь единственное
что переживёт нас
и холсты и стихи и могилы
любовь укрытье от смерти и страха её
могила бесстыдства любовь
любовь то во что перерастает смысл сказанный когда-то
некогда
любовь
то
что написал я
любовь
то
что раскрыла мне ты
как книгу
любовь
то
что я читал в тебе
единственный лес в котором заблужусь
сон без права на пробужденье от тебя
… имя
храню все буквы твоего алфавита
прекрасная
и не засыпаю
без них
моё спасение
через край
бьющее солнце
… имя
языки злые
люди завистливы
о
что они могут
союза против
любящих
сплав
тел
и рук ветвей
кружат
в песне
как и прежде
… имя
а я улыбкою озаряю день
этот и тот
прошедший
я как никогда
силён и властен
над тем
что в руках
у всякого мужчины в зените лет
имя твоё
ляжет со мною
кто бы ни был с тобою
кто бы ни был со мною
любовь случилась
однажды
как луч
освятив нас
спящих
случайно
и больше не покидала
десятилетия спустя
мы как и прежде
дети её … имя
моя
я твой
как и тогда
любовь миг
… имя
любовь случай
… имя
любовь мелькнёт
… имя
любовь останется
… имя
я люблю тебя
… имя
кто бы ни был с тобой
… имя
кто бы ни был со мной
… имя
люблю
… имя
это рассвет
это похоже на конец
… имя
конец что не будет связан теми кто против
мы ушли далеко от тех
кто шёл с удавкой
были и есть и будем
свободны
от этих резерваций
мнений и предрассудков
разорвав границы
предубеждений и подозрений
вырываемся к чистому ясному яркому свету
за которым
лишь руки друга
лишь бога глаза
спасение
ты состоялось
постель
тела
мне дала ты
своего
и укрыла
сердцем
любящим
… имя
артём
написал тебе
ты не умрёшь больше
никогда
весна
она
настаёт
так
она пришла
и легла на нас
весом
нескончаемости
о
… имя
в годину войн и лишений и разлук
ты была мне
поляной
и лугом
в облаках веры из рук
руки твои
моё одеяло
моя надежда
и я живу
и буду жить
теперь вечно
я знаю
что это такое
паденье и возрожденье
распятие и воскресенье
воскресенье
это руки твои
вытащившие меня
из отчаяния зла
о
я помню
и запомню
всё что ты мне сказала
ими
… имя
воскресение это ты
… имя
я проснулся
чтобы жить
однажды
и рядом была ты
как утренний снег
… имя
бессильна вся лавина
обрушивающихся бездн на нас
нежности глоток
спасает
навсегда
я в руках твоих
… имя
ты в руках моих
… имя
конец иллюзий
мир сотканный из потерь
лоскутный кусок
окрылённый
нами
часы взбираются стрелками по годам
ближе к концу
а всё быстрее ток
что зовётся напряженьем
бегущего
ввысь
сердце
оно твоё
любовь
она со мной
ты
была и есть и будешь
во мне
обещаю
и этим утром
открывая глаза
и ночь
разгоняя
улыбкой
спасённого
руки твои
мои одеяла
из ласк
на двоих
твоё тело
что дала
мне пища
и небо
я спасён
и воскресение
ты
и воскрешением
я обязан тебе
… имя
любовь
единственное
что остаётся
что останется
любовь
от нас
после
нас
переживёт
и будет после


2 августа – 4 августа 2008, ночь



041 \\ 101

**** и опять ****


И опять! Эти удары! Смерти! За что? И опять? Кто-то дал `команду`? Кто? Зачем? Выдержать? Теперь уже знаю – выдержу всё! Что `сломает`? – Ничто. Кто? – Никто! Всё, что отпущено – вынесем. И всё, что надо – сделаем, успеем, скажем, запишем, нарисует, снимем, воспроизведём… Лишь крепче человек – когда его `бьёт` – пулемётом бед. Лишь твёрже – на ногах, не вправе и на безвольное колебание. Жизнь, ты нам дана – выйти на Свет, Чистый Свет. Белый Свет. Чем дальше – тем яснее… Это противостояние… Как: чёрное и белое. Чем дальше – тем ярче! Тем страстнее, жутче – схватка!
«Кризис среднего возраста, чего же ты хочешь? – говорит мне мой старый друг, – Родители уходят!.. Мы теряем их! – это старшее поколение – одного за другим, одного за другим, одного за другим; а детей `колбасит`, `трясёт` – они начинают жить сами». «Ничего не хочу», – отвечаю, зная, что справлюсь уже со всем. А внутри себя уже заявляю: ``Я презираю тебя, смерть, я презираю тебя, жизнь, со всеми вашими `прибамбасами` и `оборотами`. Я – …… тебя – `и в хвост и в гриву`. (Это культурное ругательство.) Это – вызов. Который принимают. И – чем больнее, страшнее – тем громче, звонче – РАДОСТИ СЛОВА! Радости движенья! Сила – вздымающая жить!! жить!!
А когда уж – неотступно – подступит и к тебе этот `конь железный` (с бронёю из непроходимых болезней), так буднично, так легко, так свежо, так обыденно, будто ничего и не происходит, на самом-то деле, улыбнись, улыбнись легко, будто дверь приоткрываешь – новую – и закрываешь старую и выйди – прочь, в жизнь иную. Это – так, подобно тому: просто: одну прикрой, другую – приотвори только. Буднично, будто звонок случайный, заставший врасплох.
Говорят (не знаю, где прочитать-проверить), когда умер Валентин Александрович Серов – талантливый и обаятельный мастер, очень обязательный и исполнительный, ответственный художник – его сын позвонил Заказчику Портрета, который ждал Сергея Александровича в этот день на очередной сеанс позирования и сказал: “Папа очень извиняется, что не может прийти”. “А что же случилось?” “Он умер”, – был ответ. – Не это ли идеал? Сергей Александрович был настолько ответственным и обязательным человеком, что никто не смог вспомнить ни одного случая, когда бы он опоздал или не пришёл на сеанс к Портретируемому, кроме этого.
Запереть ключом – одну дверь, отворив другим – другую: жизнь! смерть! – прощай! здравствуй! И это всё. Никаких эмоций. Всё лишнее, всё некстати, мимо. Ни слёз, ни горя – опыт. Болезнь? – лишь тяжкая работа для тех, кто должен с ней сладить. Болезнь – если неотступная – то биться до конца, уступив достойному – молча. По праву сильного, неминуемого.
Зачем беды – в круг шею хватают – давят? А чтоб стоял ты, как материк. Чем твёрже встал, тем отчаяннее – смерть наскакивает, бесясь. Не торопись, дорогая, нетерпеливая, возьмёшь своё, своих – у нас, из нас: никто не задержится здесь, не избежит этого, не станет исключением. Хоть и надеется, верит…
Ну а мне? Лишь ветер в спину. Значит – поддержка. Значит – справлюсь. И с этим. Да что это за год такой? Как начался, так и идёт – «ЮБИЛЕЙНЫЙ»! В пятьдесят мужчина проверяется на зрелость во всём, во всём, по всем… И вот я и чувствую – пришла она, ПРОВЕРКА `на зрелость`. Просто `работа`, простая работа – жизнь, болезнь, смерть. Просто – иметь силы – её выполнить. Вот так смотрю я – на всё это – буднично! очень буднично!
Смерть, где твоё жало?
Ад, где твоя победа?         

 
9 февраля – 4 августа 2008, ночь



042 \\ 101

**** папочпа папуля папулик папуленька папа ****


В четыре утра мы с ним дерёмся. Он промахивается – по мне: ещё бы! – почти не видит! – а я стою далеко, за пределами ручной досягаемости. Было бы иначе – не сносить головы. Мне… Удары профессионалов точны! опасны. Без промаха. А кто тогда поможет мне, чтобы я помог папе. Сиделка и брат ошиблись: нельзя было давать двойные – тройные дозы успокоительного \ снотворного – вот папа и разбушевался к четырём. У него не получилось упаковать зубную щётку в очёчник, а зубы в футляр от очков; не видит.
Он ищет зубы – они на нём. Верхние. Спать не хочет, одевает парадный костюм, чёрный, почти атласный, весь в орденах, спрашивает меня: “Как? Ничего?” “Ничего, – отвечаю. – А куда ты, собственно, собрался? – четыре утра?..”
При прогулке: “Артёмчик, а какие дома вырастили люди! Ты посмотри! Ведь вчера только не было их? Как быстро растёт город… Молодец – Юрий Михайлович; он ко мне – очень тепло относился…Сколько машин! И какие красивые все! Богатые… ” Он разговаривает с листом крапивы, задирая голову в небо, восхищается тем цветом, что в литературе описан как «синева», стоит у деревьев, будто говорит… Смеётся младенцам. Каждого человека на улице приветствует добрым жестом и улыбкой и словами: «Доброго утра!» Вспоминая каждого, каждую – ушедших и живых! говорит о всех! всех! – добро! хорошо! Живых уж нету почти! Он пережил почти всех! всех `своих`. “А как же так? Неужели и того нет? И этого? Шоцикас? Королёв? Щербаков? Андро Навасардов? – все чемпионы. Чемпионом был и я. Что ты говоришь?!”
“Лилинька! Лилинька!” – зовёт он с балкона умершую жену, мою маму. На всю улицу.  “Лиля? Лиля?” – орёт-зовёт!! в замочную скважину (я запираю его) так, что я слышу его через весь подъезд на улице, подходя к дому с продуктами для него. “Что ты орёшь? – она умерла,” – не выдерживаю, открывая… “Как умерла? – не выдерживает он. – Ты меня убил! сынок… Лучше бы и мне… Скорее бы…Не может быть! Как такой человек мог умереть?” Берёт все записные книжки и проходится по ним, дозваниваясь до каждого. С единственным вопросом. “Где мама? Где твоя мама, я тебя спрашиваю? ”
“Как ты можешь так говорить про мать? Про живую маму? Как можно про живого человека говорить, что он умер? Какой она человек была! Святая! Культурная! Красивая! Молодая! И – музыкант! Какая!.. И никогда ничем не болела! Как она могла умереть? А ты видел её мёртвой! Кто хоронил? Я не хоронил! Ты был? Где похоронили? Я сейчас позвоню!.. Лучше в милицию! Они убили её! Ты знаешь, кто это сделал? Ты видел того врача? Что он наделал? Знал он, кого убивает? Я пойду убью его, дай!.. От воспаления лёгких не умирают на третий день. Я её только видел, она была тут только… Ты не видел её? Где она? Как можно так задерживаться. (!) Я говорил с ней только что. А ты… – как тебе не стыдно только: мать умерла! – а он весело так мне заявляет!.. Почему ты жив ещё? Ты и твой брат?.. Тоже мне!.. Я пойду за ней! Ты не видел? Она не звонила? И ничего не передавала? Где она? У кого? Разве можно так задерживаться? Неужели не понимает, что я волнуюсь?.. Что за женщина? Ну нельзя же так… ”
Я выливаю на него кипяток. Случайно, естественно. Он терпит. Почти. Стерпел. Героически. Разливаю чай. Свой. Ну – бывает. С кем не бывает? Да. Кто из нас слепой? – иногда спрашиваю себя.
Одевается тяжело, долго. Ничего! Ничего! не видит, не понимает. Путает времена года, часы, погоды, свет и ночь, холод и жару, всех людей, места жительства, города, страны, нас с братом, наших жён, детей, имена, фамилии... Спрашивает, как его зовут: “А меня зовут Виля?” Вилкой пытается съесть суп. Надевает шапку на шапку. На плащ куртку, на куртку три майки, сверху рубашка, потом… Халат. Пытается выйти – в тапочках. Не хочет раздеваться, переодеваться – хочет идти «по делу», «делать дело».
Я не могу перепихать его. Он бьёт меня зонтиком. (Шёл прямо в лужу, не хотел отклоняться…) “Ты мне больше не сын! На отца?.. Руку поднимаешь?..” Почти падает. Шатается. Идёт сам. Внутри него – стержень железный, негнущийся. «Сталинец», «Ленинец», «Бериевец» – обзываюсь я. (Я – что? думаете, подарок?) “Нас никто не сломит, сынок, Берия пытался, ты знаешь, как убили-пытали твоего дедушку-Артюшу, сынок? – так он ничего им не сказал, сынок, никого не выдал и не признал себя виновным. Это знали все – в маленьком Тбилиси – про то, как он себя вёл на допросе. Не то, что эти все! сынок! Твой дед был настоящим коммунистом, революционером, Артём. Расстреляли. Меня посадили! представляешь? – в двенадцать лет! ребёнком… Аню били тяжело – твоя бабушка. Привозили несколько раз домой её и клали – отпускали… Почти мёртвой… Мы с сестрой, твоей тётей, Артём, Эммой, выхаживали её – дети совсем тогда… Зачем мне все эти реабилитации, сынок! Да пошли они все! Сами прислали – вон лежит. Я не сдал партбилет, когда все швыряли его! И не сдам! Ты не видел его, сынок? Где он… лежит..? И я – давно…” Отец идёт, шатается, не видит, не твёрдо, но – сам! Сам!! (–) Он – боксёр, профессиональный боец. Уличный. Перед кем склонялись `блатата` и `жульё` и `ворьё` `в законе`. Испытатель, выстроивший целый ряд гражданских и боевых «машин» туполевского ОКБ (от первой! – и до последней! модели!) и не загубивший ни одной `машины` и ни одной жизни, жизни – ценнейшей! – лётчиков-испытателей всех этих моделей от первого реактивного Ту – 104 до последнего Ту – 144 и экспериментального Ту – 155, на водороде, Ту – 204 и стратегического бомбардировщика Ту – 116 (я могу быть не точен тут, в этом ряду – я ж не специалист!). Кажется, он как-то говорил, что это – 335 лётчиков-испытателей, среди которых – герои Советского Союза, орденоносцы… «достойные все ребята» (его выражение)!
– Наших никого не видел? Где все? Как ребята там? Привет передай!
– Кому, папуля, привет? Все же умерли…
– Неужели..? Так что же? – я – последний?
– Да, папуль, последний. Ты…
– Да! Сынок!.. Попал я!..
Я легко обманываю его. И делаю это постоянно. В голове идёт ещё работа: его принимают Юрий Михайлович Лужков, Евгений Максимович (его друг, – тоже ``тбилисский``, `наш`) Примаков, Рэм Иванович (Вяхирев)… Ельцин в Кремле вручает ему заслуженный орден, – нет, не первый, – очередной. А он говорит ему, Ельцину! – “Когда вы прекратите мучить мой народ?” – чем гордится до сих пор.
В ванне замечаю – отличная фигура: тренированный, подтянутый, сухопарый! Руку его – не разогнёшь. Отжимается, подтягивается, делает упражнения для пресса (лёжа!) прежде, чем встать с постели, для шеи…
– Закрой дверь! Вот будет он меня ещё проверять, как я ногти стригу! Я – что? – маленький? – говорит он мне возмущённо, на повышенных тонах…
Отпускает шутки по поводу `девочек`. Когда мы ходим с ним (в `боевом` темпе!) мимо… «Лихой ты парень был, пап!» – думаю про себя! «Да и сейчас!..» В шутках я чувствую его знание `предмета`! А, когда он снимает штаны, стоя навытяжку для принятия укола в процедурном кабинете, разражается таким каскадом весёлых шуток, что я наконец понимаю, чей я сын. Я молчу. Действительно потому, что не могу вставить и словечко смешное в этот каскад эмоций и остроумия. Папа – больной?
А медсестра? – видели бы вы, как `тают` женщины…
Мне никогда не видать такого!
Я – далёк – от виртуозности отца. «Щенок!» (так говорит часто!).
Он тянет меня на ту сторону улицы – ему кажется: там мама! Он подходит к каждому щиту на улице – рекламному! – ему кажется, что на нём! – она! – его Лилинька!! – молодая! улыбающаяся, здоровая, живая, какой он её и…
Все люди ему кажется прекрасными – знакомые: он улыбается им, заговаривает…
Животным: кошкам, собакам – урчит по их `наречию`. Птицам – завидует…
Я закрываю его. Снаружи, чтоб не вырвался, не выбрался, не вышел, не потерялся – у меня своя жизнь и свои дела, и я не могу, чтобы завалить их, не могу – и всё! тут! ну! не мо…
Снимаю и прячу газовый ключ, все жизненно важные предметы, опасные…
Ухожу!
Отец иногда кричит – вслед. Иногда – с балкона, иногда – в раскрытую форточку, иногда – через дверь. Часто он просто говорит: “Не уходи. Возвращайся быстрее. У тебя же здесь твой дом? А где? Мне плохо без тебя… ” Но, у меня своя жизнь, и свои – дела. Каковы бы они не были – они мои. И здесь – «точка». Я знаю, я – единственный человек, кто ему поможет, включая всех врачей, каких только можно себе представить. Я сделал простое и ясное открытие – чтобы вылечить человека – надо быть с ним. Чем дольше я нахожусь с папой рядом, тем ему лучше: я чувствую это буквально каждый час – по часам. Каждая минута – посвящённая ему – прибавляет жизни. Вот и рецепт. – Наше внимание и забота.
Мы гуляем. Я тащу его за собой – в любую погоду. А вы не задумывались, почему молодые мамы так утомляются от ежедневных (вроде бы таких тихих) прогулок с малыми детьми? А вы не знаете, что собаки ежедневно `просятся`… по часам! прям! – устаёшь! И – сильно! Но я не дам спуску! Со мной не забалуешь: дождь – не дождь, можешь – не можешь, хочешь – не хочешь… Надо!!! «Движение – жизнь»! Так говорит мой папа! В голове у него всё идут и идут испытания. И всё идут и идут бои! – где он проиграл, и, где он выиграл! “Ничего себе, чемпион Союза?” – удивляется он сам себе, спотыкаясь… И он рвётся в какие-то дома, и ему кажется, что это его там ждут…
Я даю ему телефон – он не успокаивается. Отключаю. Смеюсь. На весь лес кричит он: “Алло! Алло! Алло! Авиация беспокоит… OКБ Туполева… Что-то не отвечают? Возьми, сынок... ”
Что делать? – и я не сахар. Остановить отца – невозможно. Даже охранники опасливо глядят на нас. Отец добивается того, что охранник ему вдумчиво и серьёзно отвечает, что это – стадион, «ЛОКОМОТИВ», что нет, и не проводятся тут никакие испытания, а тем более, авиационные, что сегодня вообще – воскресенье, и никого! никого! кроме охраны – нету!..
Мы перепихиваемся с папой: я толкаю его к выходу! Прочь. А он тащит меня – в стекло (не видит его!), не видит! Понимает, что войти нельзя – это такое застёклённое пространство.
– Умереть бы! Вслед за Лилитой. Я остался совсем один, значит.
– Ну почему? У тебя два сына, невестки, внучки, внук, сестра, племянницы, друзья, полно родственников…
– А Лилиньки нет!.. Надо в Консерваторию сходить…
(Мама всё время таскала его туда.)
– Я пойду её искать, а ты? сынок? пойдёшь? со мной… Ты куда, на работу? Ну иди, только возвращайся скорее… Я – скучаю – без тебя. Мне плохо, голова что-то болит, сынок.
Я запираю. У меня не забалуешь. Мне надо дело делать. Не до слёз, не до. С папой никто не справился. Все бросили, все бежали. А кто, как не сын и обязан..? Эта какая-то странная, новая полоса моей жизни. Я должен пройти это. Господь даёт сил пройти тем, кто идёт. Это – долг – не отвага, не подвиг. Жаль, что я – один в этой борьбе, бежали все… И я выдержу, как бы не было трудно – сегодня и всегда! Выдержу! Обязан. Слава Богу! – у меня есть опыт общения с больными детьми. Я занимался этим \ ими – с 95-го. И они, дети эти, натренировали меня так, что я выдерживаю всё теперь. Да и студенчество добавляет. Да и подчинённые. И – начальство. Папа – не самое сложное в моей жизни. Есть такие (люди!), что…
Я иду вверх по эскалатору: единственное призвание человека – подниматься! Вверх! Вверх! И мы должны. Должны. Теперь – с папой, папочкой, папуленькой. Вдвоём. Это – наше, наш долг: жить долго, жить счастливо. Как можно дольше, как можно счастливее… Должны. Пусть это слово станет «ключевым», как модно теперь выражаться в искусствоведческой среде. Пусть за счёт искусства, пусть за счёт всего – но выдержать НАДО!
Надо!..
               

9 февраля 2008 – 23 сентября 2008



043 \\ 101

**** моя ****


слежу тебя
ты ловишь мой взгляд
смущаешься
ты знаешь
я говорил это тебе
я говорю тебе это всегда
ты чувствуешь
это даёт тебе силы жить
это даёт право жить
это ложится под каждый шаг
под каждый вздох
я люблю тебя

 
27 сентября 2008, ночь



044 \\ 101

**** даром давай! ****


Ненавижу галеристов. Не выставляюсь ни в одной галерее. Мусор. И не хожу. И не буду. Помои – на их головы. Они – одинаковы. Они понимают в том, что делают, так же, как Президент Буш в том, что происходит в Ираке. Им всё равно, чем торговать. Выставляют то, что покупают. Вот единственный признак “качества”. На все времена. Так было и будет всегда. Торгуют “именами”, “именами”, которые скоро сгинут, и “именами”, которые “надувают” сами, корчась от скупости и зависти и тщеславия. Жадные, тупые, бесчувственные, неживые! – мёртвые торговцы мёртвым товаром. Мертвецы – хороните ваших мертвецов сами. “Лучший художник – мёртвый ”, – их “торжественная” поговорка. “Не вопят по крайней мере”, – так считают (о художнике). “Художника надо спрятать”, – это уже другие “искусствоведьмы”.
Легко и весело – идя по жизни – клал я на всё `с прибором`. На всё это “сложное” “мироустройство” и “мироздание”, основанное на ``круговороте денег в природе``. Не `член` ничего! никакого так называемого “творческого союза”, никого не раб! Да и хорошее ли это слово `член`? Похвалой высшей для меня служат одобрения друзей, тех, кто понимает, знает, чувствует. Презрительно и нагло отвергаю все возможные знаки и признаки и лычки, да всё, на чём держится система так называемых современных “ценностей”, “достижений”, “оценок”, “отличий” и “различий”. Что значат все эти..?
Ни разу меня никто не предал, никто не унизил, не оскорбил, не разочаровал, не подвёл – из тех, кого люблю. Ни разу – не испытал я горечь и боль – от того, что зачеркнул человека при жизни. Не вымарываю свою телефонную книгу. Лишь чувствую, что глубоко не достоин тех, с кем общаюсь, кого люблю.
Моё искусство – не объект спекуляций. Я – зная хорошо дилерское дело – решаю так. Творчество – дар. И – даром давай!..      

 
27 – 28 сентября 2008, ночь



045 \\ 101

**** и на этот раз – с серёжей ****


Я позвонил ей, когда нужно было идти поминать, вспоминать!..
– Серёжа умер, – тихо, плача сказала она.
– Какой Серёжа? – я только что говорил с ним.
– Мой муж. Сел в кресло и не проснулся. Сердце.
– Прими… Сочувствую…
– Написал письмо. Со словами покаяния. «Вскрыть после моей смерти». Я шутила: “Чего ждать? Давай вскроем сейчас?”
Плачет!..
– Что-то нелёгкий год получается…
– И он ещё не закончился… Ещё…
– Там в нём он просил его простить. Писал, что виноват. А я смеялась всегда, когда… А теперь вот…
– Я тоже на похороны. Лазарь…
– Что?
– Звоню тебе, пригласить на «Вечер Памяти».
– Уже?! Только вот… Я – сама… Час назад: сел и не проснулся. Сердце. Какой тяжёлый год.
“И он ещё не кончился. И его ещё надо дожить”, – не сказал я, сказав себе.
– Что?
– Будем держаться, Люба.
– Будем, Артём.
– Целую.
– И я вас.

 
09 февраля 2008 – 27 ноября 2008, ночь



046 \\ 101

**** якобы #художники#  ****


Тосты за самих себя #самых достойных#. Тосты в обнимку. Тосты о себе #самих лучших и талантливых и профессиональных#. Мерзавцы.

 
28 сентября  2008, ночь



047 \\ 101

**** “профессионалы” ****





Где душа?
С удовольствием останавливаюсь, и смотрю картинки в переходе. Там – что-то… Душа?.. Такого понятия вроде бы и вообще не существует в изобразительном искусстве. “Профессиональном”. Критерий? За деньги? Это и есть..?
Не похоже ли на проституцию.
Тоже – уважаемая профессия.
Тоже…
Но… Вы смотрели когда-нибудь “порно”? А много ли “профессионалов” получают удовольствие, занимаясь этим? Корчась и издавая нарочитые звуки и взгляды…
Я – “честная давалка” – Артём Киракосов, кончу свою жизнь в переходе.   

 
3 октября 2008, ночь



048 \\ 101

**** о любви ****


Моя мечта? – ложиться и просыпаться с тобой.

 
11 октября 2008, ночь



049 \\ 101

**** дом мой ****


Я спешу домой. Это так банально. С миллионами других москвичей, что возвращаются с работы ежедневно тем же маршрутом, что и был у них запрограммирован утром ещё. Ну и что? А я ощущаю тебя – как дом, **** , в который возвращаюсь ежедневно! Дом для меня – ты, **** . И спешу, заглядывая в окошко: где горит свет, в какой из комнат, на кухне?
Из этого всего – я пойму – где ты? И – как – ждёшь ли меня к чаю? К ужину?
Если можно и было бы придумать человека без недостатков, то я предложил бы списать его с тебя! (Ну не с меня же?)
Дом – это там, где тебя примут – любого! Дом – отдых! Аналог, замена Раю. Счастлив тот, кого ждут. Если тебя никто не ждёт к вечеру домой, значит – зря живёшь. Зря…
Зря.
И не оправдывай себя ничем. Ты – одинок, потому что не можешь, не хочешь, не трудишься – принадлежать кому-то. Отбираешь права у кого-то на тебя. И не хочешь отвечать ни за кого. Не прячься ни за что, ни за кого – ты эгоист. Неисправимый. Ты не желаешь отдавать. Никому и ничто. А самое главное – уж точно! – это своё драгоценное время.
Оно работает против тебя.
А я спешу – домой!
Домой!
 
 
1 ноября 2008, ночь



050 \\ 101

**** Родитель ****


Пока жив твой Родитель, ты – маленький. Ты в укрытии. Ты спасён – Его Крылом! Крепость от жизни! – Родители. Пока Один из Них жив! – очередь не твоя! Чёрные ангелы пришли не за тобою… Счастливый, имеющий – хоть Кого-то, Кто старше – из Родных. Значит: очередь, та самая, ещё не подошла! Очередь – не твоя. “Главное, – говорила мне моя чудная и прекрасная Матушка, когда была ещё жива, – это очередь! Соблюдать очередь!” Мамуля была – великая моя шутница и озорница! (В кого пошёл!?) Да и Папуля – прыгающий в свои почти 82 – с третьего нашего этажа – на второй, следом – на землю – тоже – без грустинки! Ему всё кажется чего-то… Старая кокетка… Неостановимо его кокетство и благородство! Он – гроза! И услуга всем женщинам: открывает и держит двери, помогает поднять тяжести, улыбается, говорит бесконечные комплименты… – все женщины – без ума от него! О! мой Папа! – великолепен! Быстрый ходок! Неутомимый подтягиватель и отжиматель! – всё на турниках! Отличная физическая форма. И при том, что даже: Он полез чего-то к соседке на балкон (старался вырваться, бедняга, из запертой квартиры) и переломал ей там полбалкона хрусталя! (А кто, блин, может у нас заложить полбалкона хрусталём? что за люди?) Папуля неподражаем! И даже – в своём ослабленном возрастными отклонениями умственном состоянии – он – великолепен и велик! О – великие! – мои Папочка и Мамочка! Я люблю их безмерно! Да не потому, что они мои, а потому, что это – честные, порядочные, весёлые, талантливые, добрые и надёжные люди. Я не встречал ЛУЧШЕ!! них! Мои славные: Лиля + Виля.
Все веры и все религии (мира) сходятся в одном – Родители Святы!! Священны!! Почитай отца и мать. Таковы… Установки… Из Прошлого…
А я говорю тебе – ты счастливый, пока хоть кто-то жив! Береги каждую минуту, прожитую рядом с Ними, твоими Родителями, Кому обязан ты – явлением своим на Свет Божий! и Вечностью, что вымолят (не сомневайся!) Они у Бога для тебя!
Мои дорогие и любимые…
Дороги и любимы – живые ли, нет!
Спрячься, как за стеною, за Родителей, даже за больных, немощных, лежащих в ослаблении, Родитель – тебе всегда стена – против того, что против тебя. Родитель – Заступник, Молитвенник Божий – за тебя. И, пока цел хоть Кто-то – из Них, живи благодарно – за эту долю – в любви!
И, когда уже, в самом финале жизни, Они не Могут Сами: ни одеть, ни есть, ни умыться, ни… – воспринимай заботу о Них, как счастье! как радость! как благо! как дар! Это не обязанность, нет, это – счастье! радость! благо! дар! Это не долг! нет! не обуза… нет! – это Праздник того, что ты есть на Земле! Праздник того, что ты любим! Ими. Чаще слаще и глубже, чем Богом. Вот Они за тебя и Встают – пред Ним!      
 
 
1 ноября – 2 ноября 2008, ночь



051 \\ 101

**** мой дорогой… ****


Папа.
Через самую жуткую болезнь – голова, помешательство, выброс памяти, приступы нездоровой активности – светит Красота: Человека! Подобно тому – как – из АвтоПортретов Великого гения-Рембрандта (позднего – предсмертного – периода) – выходит к нам Христос Сам!
Глаза! – то, что никогда не лжёт! Не умеет! Сколько боли и отчаяния вижу я – уже после того, как…
Через закрытую дверь Папа бьётся навстречу – отпереть кричащую из лифта женщину, застрявшую во временной своей тюрьме… Не может, не понимает… Бросается к пожилым – помочь – поднести, поддержать, открыть… Держит и ждёт любую женщину с открытой для неё дверью, никогда не пройдёт вперёд неё в дверь. Улыбается и приветствует всех! кого видит – доброй открытой улыбкой! пожеланиями добра! весны! счастья! лета! любви! – приподнятой шляпой! Звонит знакомым, передаёт приветы давно умершим, справляется и беспокоится о тех, кого давно нет… с нами, тут! “А ты ел?” – делится последним, что осталось ему: таблетки. “Возьми! Пусть будет всё – пополам, сынок!” Интересуется, как мои дела, брата… И – самое главное! – всё о Маме: каждый миг! – о Ней! – будто Она… Даже из психбольницы: “Артём, поддержи Маму! Ей сейчас очень трудно, понимаешь?” Заходит в соседнюю комнату, спрашивая: “Лиля?” Тот же вопрос – первым – всегда! – звонит ли телефон, открываю ли я ключом двери квартиры. Он так и не принял, не понял, что Её больше нет. Умерла. “Как умерла? Что ты такое говоришь? Как тебе не стыдно? О живом человеке – так? О – маме? Ты меня убил!!” Валится с ног, шатаясь, схватываясь за сердце! Но потом вновь! “Лиля?.. Лилинька. Пойди позови маму, Артём, пусть с нами поест; Она была в той комнате, я только что – сам – говорил с Ней!  я сейчас пойду сам за Нею…” Идёт!.. шаркая тапочками!.. “Её там нет?! А ты не видел?.. Где же Она! Ну разве так можно – со мной! с нами? ” Он так и не принял. Так и не…
Боль и страдание.
Лишь спустя срок – через фото, свои – я вижу то, что исчезает при обыденном общении, заслонённым болезнью, неизлечимой. Тяжёлой.
Могут ли лгать фотографу его снимки? Увидеть красоту – в болезни?   

 
2 ноября – 8 ноября 2008, ночь



052 \\ 101

**** о… ****


Какое счастье! – покой …
 
 
3 ноября – 4 ноября 2008, ночь



053 \\ 101

**** значение ****


Болезнь? Смерть? – а имеет ли это какое-то значение для любящего…

 
4 ноября – 5 ноября 2008, ночь



054 \\ 101

**** а жаль! ****


Что ты умеешь защищаться. И не распахнёшь руки. Как Христос! Знак Которого украшает и твоё тело, твою грудь. Ты не умеешь так. Ты – странный и неудачный – христианин, раз – не умеешь так.
…а назавтра они потащат тебя в суды, те, кому ты делал добро, заломив собственные руки. Те, в общем-то, можно сказать, кого и – любил. Те… Именно! Ради кого и `тратился`: словами, силами… – духовно!
И скажут: …
Да всё равно!
Они найдут, что сказать. Они придумают…
Такие замечательные…
Только – верёвок и гвоздей им не достало! – для полного порнопортрета.
А жаль, что я – не безмолвная проекция моего Бога! И не буду – стоять, когда сии произваяния биологии будут накидывать свои пакостные сети!
Старые песни, старые истины – за добро тебя и распнут! И – поведут…      
 
 
6 ноября – 8 ноября 2008, ночь



055 \\ 101

**** жить так чтоб ****


краски пусть будут чистыми
слова – не осенними
лик радостным !
пусть никогда не касается тебя коррозия
душа бессмертна
жить так чтоб
не было страшно шагнуть за …
чтоб ты ждал мига где
тебя ждут те
кто ждут
и когда
это придёт
с покоем героев шагни навстречу им
жить так чтоб не обагрить ни одну душу раной слов
жить так чтоб ни одну модель не пропустить без восторга своих кистей
жить так чтоб не было страшно от самых горьких шагов
жить так чтоб не пугаться
ни безумия ни подлости ни немощи
жизнь – победа
сама по себе
жизнь
то что
не стоит возводить в культ
жизнь то за что не стоит держаться « обеими руками »
жить так чтоб не пропустить никого из тех кто достоин
а тем кто не достоин не показать это
пусть думают что хотят
будь добр
и к добрым и к злым
солнце и дождь
нисходящие
равно
к всем –
пусть станут твоими учителями
ветер жаждавший всех
пусть станет твоим путеводителем
жизнь не кончается
смертью
и на ней
жизнь – это идти дальше …
любовь – замыленное слово
в твоих устах – пусть станет тем что откроет для себя каждый
наново ! как бы ! …
ты был светом для многих
будь им – всегда
не стесняйся
никого
ничего
самые простые слова – глубоки безмерно
не жалей – всё что хотел сказать людям – они слышали слышали ! !
а что жалеть ?
кого ?
о чём ?
всё получилось
как нельзя лучше
тем кто был тебе в пути окном – цветы
тем кого ты полюбил – окна
тем кто отвергал тебя – счастья ! счастья !
тем кто гнал тебя ! – покой !
в тебе столько сил что дай им бог устоять тем кто был против
а имело ли что-то какое-то значение
какой-то смысл
всё сгорает
время не лекарь
время – могила
выживет лишь душа
били тебя или хвалили – было одним
благодарен – всем
это конец
который лишь начало
смерти нет
открывать трудно
не плачь
будет светлее
будет так как и должно
будет лето
лето господне
а по-другому и не могло … бы
вот он
миг счастья и откровенья и любви
: прекрати прощаться – расставаний нет !
воздух что вдыхаешь ты глубоко – целебен
нет это не рай
это просто то что ты принял боль как праздник
это то что ты принял чужие ошибки как свои
это так – будто то что все считали твоими заслугами – стало – всем ! всем ! общим
ты отдал то за что боролись многие – время
ты не менял минуты на деньги
ты знал цену всему
ты не ставил цену ни на что
ты знал цену себе
и был и есть = доступен !
а вот это уже = хорошо
ты не был ни жмотом ни тряпкой
ни жестоким ни высокомерным
считая доброту единственным благом
солидарность – единственным словом
любовь ? это несправедливость дней земных …
ты справился и с этим …
да какая разница …
и кто смог отказать и запретить тебе любить ?
и не жалки ли были те кто так хранил себя – от тебя ?
да что сберегли они ?
ты был им угрозой ?
ты не берёгся и …
сердце твоё – не держало удары плакало !
а ты всё падал в ноги сражённый !
ты всё не мог не …
сердце !
– вот так и надо было жить так и надо !
 
 
8 ноября – 9 ноября 2008, ночь



056 \\ 101

**** руки в карманах ****


глубоко заложив руки в карманы
ты пройдёшь по ней
легко
по жизни
озаряя то что
вокруг
и тех кто рядом
светом
неподдельной своей улыбки
мир радостен !
жить ! – счастье !

 
09 ноября – 12 ноября 2008, ночь



057 \\ 101

**** человек и бог ****


ты хотел поймать в сети ветер ?
ты пытался проложить пути словам ?
ты хотел отыскать сердцу тела ?
тюрьму – для героя ?
дороги – влюблённым ?
искусству – стили ?
заслугам – дипломы ?
ты жаждал открыть то что уже всё переложили и ощупали другие ?
строить дамбы стихам ?
получать ответы на вопросы ?
управлять тем что не рождал ?
строить то что растёт ?
схватить чью-то волю ?
сделать клетки для настроения ?
улыбки направить в русло ?
воду спрятать в кран ?
по трубам пустить вдохновенье ?
заставить любить ?
попросить ненавидеть ?
регулировать энергию света солнца ?
лишь бог мог быть так наивен
чтоб мечтать
управлять
человеком
лишь человек мог быть так наивен
чтоб мечтать
управлять
богом
 
 
12 ноября – 13 ноября 2008, ночь



058 \\ 101

**** если ты ****


скучать по тому с кем живёшь ?
обнимать того о ком мечтаешь ?
грезить тем что в руках твоих ?
недоступным считать то с чем неразлучен ?
жить будто жизнь лишь предстоит ?
идти и видеть и хотеть обладая ?
искать слов которые способны выразить исписывая их книгами ?
бросать всё к ногам тем от которых не отходишь ночуя ?
земное смешать с небесным ?
забыть все правила живя по ним ?
хотеть того что происходит ?
пить то что уже в тебе ?
разделять то где ты уже давно не отделим ?
делится ли время жизни ?
не всё ли убого в глазах одинокого ?
не рождён ли человек изначально половинкой ?
можно ли считать жизнь состоявшийся без любви ?
кто откроет этот химический сплав любовь ?
кто утолит то что всегда с тобой ?
голод слиться не самый ли жуткий ?
кто нашёл лекарство от тоски ?
не самое ли чудное человек ?
что имеет значение кроме встречи ?
почему так не страшит смерть того кто нашёл ?
откуда берётся покой за любящих ?
можно ли научить дару ?
как оценить и ценить ?
благодарность не лучшее ли что красит человека ?
верность не главный ли признак настоящего ?
разлука имеет ли силу определяющую ?
что может помешать тем кто хочет ?
какие цепи удержат ?
время не самое ли условное понятие ?
расстояние от тебя до меня измеряется в каких единицах ?
открывший друга не обладает ли самых большим кладом ?
не человек ли ответ на все вопросы ?
не воля ли является тем неодолимым что движет вселенной ?
не состоялся ли тот кто влюблён ?
не все ли вопросы праздные ?
 
 
13 ноября – 14 ноября 2008, ночь



059 \\ 101

**** будут дни ****


ты вздохнёшь свободно
спокойно
ты вынесешь сор из избы
не из своей
грязь
всегда
грязь
будь чист
необходимость быть
чистота
ты отмоешься от них от тех и тех прочих других
ты найдёшь тех кто твои свои
ты пойдёшь к другим
ты отыщешь тех кому действительно необходим
ты будешь говорить те слова которые мыслишь
душа не будет в заточеньи
ты обретёшь здоровый сон
ты будешь враг лжи
ты хоть как-то станешь походить не человека
которым ты всё же являешься
где-то на глубине
души
которая всё где-то в тебе ещё есть
если не ошибаюсь
ты улыбнёшься без страха быть неправильно понятым
разогнись
впереди ещё не мало
позади уже не мало
как бы не было тяжко
какие бы подонки и суки не правили тем чем правят
ты должен
ты обязан
ты будешь
и ты сможешь
 
 
13 ноября – 14 ноября 2008, ночь



060 \\ 101

**** сгнило ****


тут всё
пахнет так
дурно
тут всё яды
тут не жить
тут всё не для
а против
не выживешь тут
тут расстреляли всё
что есть человек
и человечно
почти невозможно то
что делаешь ты
жить вопреки
здесь
нужно питать силами свою волю
нужно бензина дышать глубоко
нужно мышц держать
нужно людей не сдать позиций
нужно извилин разговаривать с низами
теми кто наверху
ни один нормальный не выдержит
психика не для того чтобы ломали
тем кто не ушёл
а держал то
что должен был
мои слова цветов
мои цветы слов тем
кто остался
похерив душу
ради ближних
их несерьёзного благополучия
о как даётся нелегко каждый час каждый миг
само нахождение тут героизм
зачем-то мы тут
зачем-то нужен я здесь
кому-то я хорош
они или мы
мы или они
даже если и они
мы
всё равно
соль
земли
что делает небо небом
а  землю землёю
что делает солёной соль
облако летящим
волну плывущей
а кто обещал что будет легко
а кто говорил что должно быть по-твоему
и что ты выживешь
и что то выдержишь
жертвенность подразумевает жертву
какое лекарство спасает спасало от боли
кто шёл не в ров
христианин без голгофы
христос без креста
распяться за людей
для людей
каждый
на ком
крест на груди
деревянный или золотой
серебряный или пластмассовый
всё равно
костёр ждёт
любовь побеждает всё
зачем-то тебе дано всё что дано
зачем
любовь побеждает всё
помни
и иди
на костёр
в костёр
любовь
побеждает
и победит
всё
костёр ждёт
на костёр
в костёр
любовь победит
и побеждает
всё
любовь побеждает
и победит
всё
иди
и пой
любовь
побеждает
и победит
всё

 
13 ноября – 14 ноября 2008, ночь



061 \\ 101

**** и ты ещё должен … ****


… научить молодых жить так …
по-человечески !
и ты – ещё должен !
жить так !
чтоб !
не было !
– как говорится …
и до распятия – ты должен увидеть побег ! – плод ! – хоть один !

 
13 ноября – 14 ноября 2008, ночь



062 \\ 101

**** зачем мастерская художнику ****


А колёса держать – где?
У меня есть дружок – Денис. Денис Гордеев. Официально признанный лучший книжный иллюстратор страны. Денис – титан. Работает ежедневно. В моей мастерской. А я – держу там колёса. Зачем? Ну так у Дениса машины нет, а меня – какая-никакая (хоть и ``жигулёвая``) – есть! Есть. Ещё «семья» на меня `нажала` в своё время: надо, мол, туда-сюда, с дачи-на-дачу, ``грузы`` возить. И купили! Вернее, тестю `выделили` вслед за медалями, грамотами, орденами трудовой громкой славы. Разрешили купить. Выделил завод. Он был – лучший. (Тесть.) (И – завод.) И – правда… Но, когда он сел за тренажёр в автошколе, ему уже было прилично. И он путал – `лево` с `право`.
Пришлось мне…
“Художника хотят посадить в экипаж! Художник должен ходить пешком!” – это один из моих любимых – Дега! – в письме! Кому-то – не помню, не вспомню.
Зачем художнику колёса? Зимние – чтобы менять на летние. И наоборот. Два раза в год. Не чаще. А зачем? зачем ещё художнику мастерская? Держать! Колёса! Живыми и невредимыми! Летние от зимних и зимние от летних – во время… И так – пока не сдохнешь. Или (обещают) – Москва не встанет в одной-единственной `пробке`, заторе. (Доживу? Ли?)
После того, как у меня многократно всё пропадало: в училище, в институте, с выставок, со стен друзей, родни, из других мест (крали – иногда (и) – лучшие работы), – я бросил! рисовать! писать! На мастерскую нападали четыре раза, ломая даже самые металлические двери. (Ясно: искали не мои работы – что-то дороже! Набирали и забирали весь инструмент, кисти, краски, что-то ещё… Но прихватывали и работы, – так, – вскользь! Но мне хватило! – я бросил! Я – `пас`.) После землетрясения в Армении – когда я увидел всё своими глазами: ушедшие под землю, распластавшиеся на траве, некогда высокие, фигурные, крыши – целые деревни – вмиг! под Спитаком, Ленинаканом, Кироваканом, – я начал заново! – Составлять жизнь из знаков препинания, отдельных, затем слов… Вот уж двадцать лет – я пишу!.. Только. Почти. И маслом, конечно, и – темперой, и – остальным, но, – СЛОВАМИ. Слова – то, что не сожжёшь! не скрадёшь! Рукописи не горят! Слова!.. ми.
Два раза в год – я вижу то, что рисует Денис. Денис Гордеев. Лучший (и одарённый) иллюстратор России. (В моей мастерской.) `Переодеваюсь`, – ``переобуваюсь``, – в `зимнее` («резину»), зимнюю – и еду! Еду себе!
Мне кажется, что мы будто с Денисом всё чаще видимся? Но я точно знаю: зимнюю резину меняю на летнюю я два раза в год. (А сколько – раз: меняется лето на зиму в год?) То ли время потекло почаще, то ли – что..?
Кстати! А сегодня-то: пора!! Обещали снегу! На выходных. А сегодня разве не выходные?
Будто вчера расстались с этим Денисом. Так опять! – эта зима, эти шины – шипованные, эта грязюка! эти перемены – не к лучшему! Не к теплу.
Так зачем художнику мастерская? – я вас спрашиваю?
Я хотел бы – петь (да можно и без слов: зачем художнику слова?), чтобы сделать то великое искусство, которое всегда с человеком, даже, когда он – едет, спит, ест, работает, рисует… – смеётся… плачет! – да всегда! всегда пусть с ним – будет голос! голос мой. Я хочу! Я хочу! очень сделать то, что неотлучно с человеком (музыка!  музыка! музыка!). Музыка.
Я ем, сплю, рисую, преподаю, реставрирую…
Я много чего делаю.
И моя душа – поёт.
Под музыку.
Зачем художнику мастерская? Если всё в этом мире горит, хиреет, портится, выходит из строя! Сгнивает, устаревает, отрабатывая свой срок службы? годности…
Лишь душа моя – краше и слаще – с каждым вздохом к концу!
Эй!?
Да не городите!?
Пусть взмывает то, что взмывает.
И – бессмертно лишь то, что жило – ВСЕГДА!!
…ДУША…
…ПОЁТ…
не спросясь! никого!
Поёт.
Пой!
Зачем ``художнику`` ``мастерская``?
Если душа его – неумолима…
В – пении! торжестве! сласти! силе! вере! гордости!
Зачем художнику – `дачи`, `колёса`, `мастерская`..?
Душа – единственное.  То, что – и `дача` и `бензин` и `мастерская`.
Летит!!
Поёт!!
Живёт!!
О!!
   

14 ноября – 16 ноября 2008, ночь



063 \\ 101

**** о чём ****


Из нереализованного? – лежать в могиле одной с женой. Прахом!
   

23 ноября – 24 ноября 2008, ночь



064 \\ 101

**** ненависть – во мне ****


ненависть
ненависть к ненависти
живёт во мне
насилие поселилось постоянно
на окнах наших дворов
насилие
стало формой разговора общения решения вопросов
насилие стало обыденным и невыборочным
теперь – это просто
очень просто
вперемешку с сериалами и кукурузой из пакетика
и никто не остановится
не заметит
( спешат мимо )
некогда
все опустят глаза
« а что ? »
никто не поднимет головы
никто не задаст вопроса
молча
всё происходит в молчании полном
« народ безмолвствует »
так сказал великий поэт о своём народе
( давно и надолго )
насилие – гуляет по жилам
страх умер
безразличие стало – норматив
вот это « до лампочки » – торжествующе …
кто смотрит и обращает внимание на те зверства с которыми это всё происходит …
легче – просто выйти на ~порно~
где то же – насилие
тоже – .
это раньше убивали выборочно теперь – кто попадётся …
кто защищён ?
« президенты » ?
« папы римские » ?
« мадонны » ?
« принцы » ?
« простые смертные » ?
« мы » ?
« они » ?
кто ?
« белые » ?
« чёрные » ?
« зелёные » ?
« коричневые » ?
« красные » ?
« голубые » ?
« розовые » ?
кто ?
те кто с оружием ?
те кто о нём не знает ?
кто ?
верующие ?
неверующие ?
кто ?
молодые ?
старые ?
дети ?
кто ? –
взрослые ?
кто ? –
женщины ?
девушки ?
мужчины ?
юноши ?
кто из нас ?
кто из вас ?
кто из них ?
беспринципность стала принципом
норма – насилие
лучше не думать не говорить не слышать
нет это уже не страшно
это уже как :
`` завтрак обед ужин ``
кто следующий ?
почему не ты ?
ты что ж ? лучше ? хуже ? ты купил себе билет от бандюг ? от государства ? от тинэйджеров ? соседа ? от # профессионалов  # ? от # любителей # ?
это раньше убивали – « убийцами » кого называли
теперь – все мы – « таковы »
ты не знаешь что делают с теми кто встаёт поперёк ?
насилие стало формой мысли
насилие стало твоим
твоим и моим
и ты не заметишь
как и сам
станешь …
угрозой
угрожать
знать
зараза поселилась и в тебе
знать – зёрна дали всходы
ненавижу
ненависть
найдут – но не тех
посадят – но не этих
ненависть найдёт невинных
# справедливая кара # – тех кто не смог защититься – беззащитных
оружие убийства ? – да всё чаще – незамысловатое , незамысловатые :
руки , ноги , топоры , прутья , взрывчатка никудышная , простроченная …
уходят в далёкое прошлое – ` спецсредства `
# работа #
это просто работа
# Заказ # 
` заказали ` и ` замочили `
( а сколько шуток и анекдотов про это ? )
ты мог не писать протестных статей как …
быть лихим * правозащитником * как …
` горячие точки ` ты мог и смог пережить
` причины ` ? – а их могло и не быть ! ты не заметил ??
причины – ты шёл мимо … болел за другую команду … не было сигареты … зажигалки … взгляд не подошёл …
ненависть
ненависть к ненависти
вы не заметили как мы изъясняемся держа как аргумент – нет не последний первый – угрозу ?
вздохни
и
выдохни
глубоко
Бог
Творит
Чудеса
ты боишься ?
ненависть – во мне
ненавижу – ненависть
ты не боишься ?
Бог Творит Чудеса !
Бог
Творит
Чудеса
ненавижу ненависть
ненависть и безразличие
в себе
и в
других
ненависть поселилась во мне ?
ты не боишься ?
Бог
Творит
Чудеса
!
Бог
Творит
Чудеса
?
ты не боишься
ненавижу ненависть
в себе
и
в
других
и безразличие
в себе
и в
других
– Бог Творит Чудеса ?
– Бог Творит Чудеса !
– Да .
– Да !
и ты не боишься
ты уже не боишься
и ты не один
и ты не один уже
в ненависти
к ненависти
      

23 ноября – 25 ноября 2008, ночь



065 \\ 101

**** они. и ты ****


А что в них такое всё засаленное? не то? не твоё? не творческое? Замурованное… Безликое… Безрадостное… Всё такое в них – обмученное. Неживое. Бесстрастное. Вот такие они – мои *** . (Нет, не буду ничего ни о ком говорить – тошнит! Тошнит и противно. Противно! пусть…)
А между тем, ведь надо как-то (и) жить! Жить. А как? Интерес. Должен быть. К чему-то, к кому-то. Если тебе всё обрыдло тут и там, так зачем же ты ходишь туда? сюда? беги, беги… Тебе – отсюда. И – оттуда. Сюда! туда, где – «твои», «свои», «ваши».
А главное – что – глаза – стухшие. Протухшие и скисшие. Они не художники. Они – делатели заказов. Их учат, натаскивают, как собак – на то, чтобы они работали, как их предшественники, учителя. Чтобы делали, делали, делали, делали…  то, за что платят. Чтобы были… (не буду говорить кем).
Тебе – в другую сторону!
Тебе – вон! отсюда! Туда!
Тебе – к своим!
 

25 ноября 2004 – 25 ноября 2008, ночь



066 \\ 101

**** не пропускай ****


– Вот ты не выпиваешь, Артём, – а надо выпивать, Артём, – вот тебе и тяжело.
– Ты будь хитрее, с ними надо осторожнее. Они же все: ``маститые``, ``заслуженные``, ``народные``, ``академики``.
– Не пропускай только это через сердце, не надо, я прошу тебя, Артём.
– А надо ли?
– А возможно ли?
– А получится ли что-то иначе?


2004 – 2008, ночь



067 \\ 101

**** в банде ****


– ну как тебе в шайке ?
– нелегко быть в сваре ?
– а `главный` – он очень противный ? примитивны ? отвратительный ?
– а что остальным ?
– а что остальным ?
– в могилу только ?
– ну что остальным ?
– в могилу ?
– а что делать ? – порядочным там и место ! – в …
– а где же ещё по-твоему разместиться порядочному ?..
– человеку ?
– ну да ! – человеку !
– а ведь не легко быть в сваре ?
– в банде ?
– а где легко ?
– сейчас ?
– ну а раньше ?
– так в банде труднее ? всё ж ?
– а ты думал ..?
– и можно сбежать оттуда ?
– так просто ?
– а ты пробовал ?
– а как ты туда попал ?
– а есть пути в обход ?
– а они когда-нибудь были ?
– в какие-такие времена было иначе ?
– а если у тебя нет врагов был ли ты порядочным ?
– нам позволено лишь быть гладкими мальчиками для изнасилований ?
– так как же быть ?
– налить вина ?
– общаться меньше ?
– в сердце не брать ?
– в шайке или в академии не всё ли равно ?
– воля ли банда не одно и тоже ль ?
– жизнь или не ?
– есть разница ?
– а как ?
– не всё ли равно ?
– так налей ?
– и будешь осторожнее ?
– и что же делать ?
– а как же быть ?
– и не брать в сердце ?
– думаешь что-то изменишь ?
– плетью обуха не перешибёшь ?
– ты улыбаешься уже ?
– а ты разве нет ?
– так выйдем отсюда ?
– какие `` банды `` между друзей ?
– а на свободных была управа ? когда – хоть – нибудь ?
– свобода не то ли что с чем ты рождён ?
– а не то ли что не покупается и не продаётся ?
– и не завоёвывается ?
– дарится ?
– кем ?
– кому ?
– каждому ?
– избранным ?
– если она в сердце кто ж способен отнять то что в ..?
– если она в душе ?..
– если ты родился с ней ?
– значит так и умирать с ней ?
– свобода ?
– сладкое вино ?
– ветер что в лицо улыбками ?
– девушек ?
– ты помнишь о них ? с чего мы начали ?
– а не с того ли что надо налить ?
– что мы – друзья ?
– и что союз любви – нерушимая весть !


2004 – 2008, ночь



068 \\ 101

**** ты нужен им ****


Ты нужен им. Ты нужен им. Как пастырь, посох, поводырь. Идти рядом. Нет, не высоко над, и не впереди где-то – а рядом! рядом. Как пёс. Ты и родился в год «собаки». Ты – пёс! Сторожевой. Твоя задача – идти рядом. Ты не сможешь научить их ничему, если не сможешь сберечь то, что у них нежно – внутри. Живопись – путь духовного восхождения. Но каждый и каждая – имеют право – из них – на твоё Крыло! Поделись тем, что Возвышенного в тебе? Сыпь немерено! Скупись лишь на свою скупись. Да не сетуй! – всходы будут! Поколение взойдёт! Твоё дело – сеять! – «доброе, хорошее, вечное».
Ты моложе, бодрее, талантливей многих. Ты – одарён щедро. В тебе – созвучия многого. Ты – призван дарить. И не спрашивать “сдачу”. Тем, кому дано многое – жить слаще! Будь рядом с теми, кому нужен. Не сетуй. Они станут `родителями` – сами. И поймут то, что ты им излагал про проклейки и слои имприматуры. Жизнь – не лист бумаги – измаранный. Жизнь – книга…
Ты – яростнее! Моложе! Страстнее! Ты – жар и совесть! Тебе – легче, чем…
Пусть, тебе кажется только – тебе не нужно это, ты можешь лететь без них. Ты – Комета, оторвавшаяся с Земли. Взлёт! Ты не думай: путь Звезды – не твой. Твой – с людьми, за них – вставая стеной. Ты – то, что им нужно. Ты – не мысли себя в отрыве… Люди сильны – друг другом. Младшие – ? Бросай зёрна щедро! Будут всходы! Смотри – они хлопают тебе после лекций и улыбаются, встречая в городе. Ты отвечаешь им. Ты смеёшься. Ты моложе самых молодых из них. У тебя – затянувшийся рассвет.
Ты нужен им. Это твои студенты. Коллеги. Подчинённые. Начальники. Люди.
Ты нужен им. 


2004 – 2008, ночь



069 \\ 101

**** жизнь – компромисс ****


Жизнь – компромисс. По-другому не бывает. Иначе – все перестреляют друг друга. Жизнь – компромисс. – Старая `песня`, известная истина. (На этом строится вся дипломатия. Говорят. Отчего же так много стреляют? Где вся эта ``дипломатия``? компромисс – там, где он должен быть.) Жизнь – компромисс. – Это знают все (теперь). Жизнь – компромисс. Так и есть. А иначе…
– Это – разврат. Здоров? А как одарён! Щедро… Какой график… А живописец? – законченный эстет! Проснулся утром – не болит ничего? Так чего тебе ещё? Начальство ругать? – Разврат. Разврат, я считаю… Начальство нельзя ругать… А чего с ним ссориться? Его надо слушаться. И всё. Я считаю. Думать об искусстве. Я считаю… Думать о Высоком, я считаю. Их, этих… вообще не должно быть в твоей голове, Артём. Это – неправильно! – думать о них! кто они? такие? Ты должен… Ты должен… Ты должен…
“Ты должен!.. Ты должен!.. Ты должен!.. – вертелось в голове! – Ты же умный? Чёрт возьми! Чёрт… Думай! Думай, голова… Ты не можешь… Один – против всех. Ты – должен опереться… на… тех, кто…Ты должен. Ты должен. Ты должен. Ты – сможешь. Думай…”
Я лежал под сводами старой кладки. Высокой! Места, где творили сотни талантов – до меня. Я лежал. На самом видном месте Москвы. Почти на полу. Как на витрине. За стеклом. Шли люди, заглядывая: что делает этот `урод`? Играл дудук Гаспаряна. О Великой Грусти Жить! Жизнь – компромисс. Жизнь – для тех, кто не хищник – участь жертвы. Выиграть время! Время жизни! Успеть что-то! Хоть что-то! Что-то!
Жизнь – компромисс. Старая сказка! Однако. Жизнь – компромисс. Лишь до некоторых пор. До некоторой степень (лишь). А потом – участь жертвы! Участь жертвы! – для всех тех. Кто – кто не хищник.
Я выпоился. Чаем с мятой. Деревенским. Сколько я пролежал? Я – проснулся! Улыбчивым и миролюбивым. Ешьте меня, я – ваш! Я возьму своё – не мытьём, так катаньем. Компромисс – время, выигранное нами, чтобы…
Мои дорогие друзья! – Вы всегда приходите вовремя!
О своды! Высокие! Мысли! Высокие! И искусство! искусство, что лечит! Что плачет!.. Искусство плакать сердцем о том, что жизнь – компромисс.
Под дудуком древним – и заплачешь! В центре, под Кремлёвскими стенами прямо. Москвы.
Жизнь – компромисс. До того, как пришла пора! Пора – не пришла, Артём. И ты вылежись… вылежись. И отпейся. Чая и вина. Сладких. Ещё рядом – дорогие! Дорогие! Близкие, друзья. Вот: поево! варево! – ценнейшее! Поево \\ Варево – слова друзей. Сердца – друзей. Кто знает тебя – дольше тебя самого. Глубже тебя самого. Лучше тебя самого. Древнее тебя самого. Любит тебя – сильнее – тебя самого. Кто верен тебе – боле, чем ты. Обходи опасности. Как змей волков. Как Говорил тебе Господь=Спаситель твой, Артём! Голгофу – надо ещё заслужить! Артём. Иди! Вставай и иди: жизнь – компромисс – лишь для тех, кто не знает иного. Жизнь – компромисс – для тех, кто идёт к цели, лишь выигрывая часы расплаты. Часы перед Расплатой. Расплата – то, где компромисс кончается. Его нет. Компромисс… Жизнь… Там, где она кончается – его нет. Нет. И это точно. Как точно, что ты – Артём. Киракосов. А?
Жизнь – компромисс.
?   
Жизнь – компромисс?
.


1-ое декабря – 2-ое  декабря 2008, ночь



070 \\ 101

**** что ищешь ****


ты идёшь
заглядывая
всякой девушке
в глаза
ищешь
улыбку
даришь
свою
ты видел ли глубже глаза голубее небесней чем **** ?
твои чёрные и их
разные
пересекаясь
встречаются
взгляды
рушаться
о
земь
я знаю
а я знаю
что ты ищешь ?
– то
за что можно было бы ухватиться в жизни !
– то
в чём можно было бы утонуть !
а я знаю –
твоя улыбка – спасение многих – путь !
ты ищешь то чего нет – зацепку
ты спасён уже :
нет голубее глаз
нет глубже слов
нет ярче сердца
нет слаще ласк
нет возвышенней искр
твоя любовь
земная
и
небесная
с тобой
всегда
при тебе
всегда
в тебе
всегда
ты – не один
где бы ни был
ты …
твоя ****
с тобою всюду
где бы ни был ты
нося в себе её поцелуи
того
что
есть
ты
из
плоти
и
крови
тела
духа
души
иди
заглядывай
в глаза девушек
отвечай на их улыбки
пусть они отвечают тебе :
всё равно :
я знаю :
ты пленник :
ты любим !!
и – любишь …


1-ое декабря – 2-ое  декабря 2008, ночь



071 \\ 101

**** я получил письмо ****


Я всегда узнаю этот почерк. (Я знаю женщин, их любовь.) Я всегда эти… И то, что между ними – между словами – сказано!  И не сказано. Я всегда узнаю эти взгляды, будто ветви, – что цепляются друг за друга, – деревьев. Стоящих рядом… О!
«Любовь». То, что…
Затасканное и банальное…
И знаю – прожить и жить… жить и прожить… и пережить… и дожить…
Ты – моя, а я – Твой. Весь сказ.
Жизнь кончается быстро. Не успев начаться.
Ты не успеешь больше полюбить. У тебя больше нету сил=пороху=патронов. Кончился бензин и аккумуляторы сели: окончательно. Ты – жалкая немощь прошлого. Ты не ответишь больше, потому что: не можешь. Душа – импотента. Хотя тело…
Так – сотри глазами письмо! что прислано с надеждой! Ты не научил разве свою душу! – отвечать на любовь? Что с тобой? Возраст? Да нет, я вижу – ты резвее многих, самых резвых молодых. Не играй. С женщиной. Не знаешь? – всякая надеется, раскрывая строки…
Слова – выжигают поле. Этот напалм. Будь честен. Если “занят”. Попридержи язык между зубов. Дай дорогу – свободным. Ну и что, что нравишься. Старайся не…
И всё же! Дай каждой цветы надежды. Найди слова. Ответь на взгляды. Найди!.. где хочешь! Найди мне – нежность – для каждой. Каждая ведь может и не встретить никогда! никогда! никогда! никогда! А каждая достойна – близости: духовной, душевной. Батарея – ты. Работая, сколько имеешь, не скупясь. Грей и вези. Тяни и утешай. Будь и стань. Ты – для каждой – будто школа. Твои слова и руки – забота. Пусть им будет уютно в них. Укрой, как и сколько найдётся сил! Живи! будто – всех их любишь. Ты и любишь. Ты – и любишь. Они – все! избраны для любви. И кто виноват, что в жизни они `наглотались` другого? И за что им, этим безднам красот и совершенств, – то, что выпало им? Будь им – сводом молитв. Будь им тем, чем должны были быть другие. Да не считайся ты. Будь, просто будь. Дари. Дари. Дари. И не спрашивай право на то. Право – ты сам. Право – при рождении…


1-ое декабря – 3-ое  декабря 2008, ночь



072 \\ 101

**** погибающим и заблудшим ****


всем погибающим – твои руки 
всем задыхающимся – в нечистотах
собственных и общественных –
слова омовения
чистоты – заблудшим
гниющим заживо – любовь
заплутавшим – пути твоих взглядов
раненым – излечение надеждой
упавшим , павшим – помощь
тем кто не может – глоток того что поддержит , держит
пленённым – свободы !
и связанным грехом – освобождение ! освобождение
ты – волен отпустить порабощённых
ты в праве – распустить войска завоевателя
ты сказал « хватит » этой войне
всех против всех
я беру тебя за руку
я увожу тебя прочь прочь
ото всего
что держит
`` о земь ``
твои грехи ?..
взлёт ! – и это надежда !
держись меня
и иди спокойно
глядя лишь вверх !
в высоту и
и
на глаза
в глаза того
кто спасает
несмотря ни на что
оторвись
ото всего
что держит
оземь
тем кто в темнице греха – своего и чужого – руки любви ! руки любви
руки любви руки любви
ты узнаешь их
ты узнаёшь их
они пришли за тобой
вставай
подымайся
как горько бы не пал
вставай
я пришёл
сказать « нет »
тому что держит
# оземь #
держись меня ! –
я вывожу из заточения
держись меня
я « сталкер »
я воин
вывожу на свет
такой
который не убить
свет
чистый свет
где все спасены
я – воин добра
и – не стесняюсь
я – выхожу на поле … битва !!
где тьма и смрад
и нет ни у кого права
уйти
отвернуться
или мы
или они
мы
или
они
они
или
мы
если и они – временно
мы – навсегда
тут
и всегда
и везде
мы !
я пришёл за тобою !
собирайся , пора !
как бы ни пал !
что бы ни произошло !
– я пришёл за тобою !
ты не один
ты не одна
я с тобой
я с тобою
ты не одна
ты не один
дай руку !
и
      

2-ое декабря – 3-ое  декабря 2008, ночь



073 \\ 101

**** от того прочь ****


и что я пойму
в тебе
в твоей живописи
в том
что ты говоришь
я – человек из другого теста
мои художники давно умерли
я люблю изыски :
Боннара и Дени
Джакометти и Бранкуси
мой вкус изолирован от того
что я могу говорить вам
молодым
вы не ходите на выставки
вы не ходите на концерты
вы не читаете и слушаете то что я
да я и не знаю
за что и почему вы слушаете меня
я не знаю
почему
я стою перед вами
а вы – передо мною
мне – всегда ! – прочь ! и я не стесняюсь уже … того ! и этого !
мне – прочь !
туда где я увижу тех
кто будет говорить и мыслить и читать как я
молодых
у которых в сердцах тот же
Боннар и Дени
Джакометти и Бранкуси
      

2-ое декабря – 3-ое  декабря 2008, ночь



074 \\ 101

**** смею думать ****


смею думать
ты не смыслишь во мне
( ничего ! ничего ! ничего ! )
я старше
но не потому
я – другой
вовсе не тот
каким знаешь
мои песни –
не те ( вовсе ) что слушаешь ты
ты – из сфер других
я – не из тех
я – случайность
выпавшая из рук
ты – законное владение  « № школ № »
я – радость того что « просто так »
я – из « оперы » посторонней
моё искусство ?
кто-то спрашивал о нём ?
я был кому-то * значим * ?
мои друзья – мои друзья
они любят меня
знают
понимают
а ты ?
ты моложе –
и тебе – всё другое
дай сдохнуть – от Маранди и Дельво
моё пусть остаётся моим
как сказал мой избрАнный Дерен
Андре Дерен : “ Я рвусь – вон ! из своего времени ! ”
@
:
выйти однажды
и не вернуться
:
@
мне – к своим
я тоскую
без них
и с вами
мне – к своим
тем
кто любит понимает знает
меня и то
что я хочу
творю
сам
и словами
красками
внутри
и на холстах
ты разлюбишь меня
и так и надо
найдёшь кого-то себе
поближе
и поаккуратнее
послаще и повеселее
дай мне умереть
под
Led Zeppelin : 
@ All Of My Love @


2-ое декабря – 3-ое  декабря 2008, ночь



075 \\ 101

**** ты так ****


ты так молода
так голубы глаза
так по-весеннему
свежа
что я и не решаюсь открыть тебе ни одной своей строчки
ты
смею верить
найдёшь себе парня
более сходного по увлечениям и возрасту
узнавая меня по интернету и статьям
что мыслишь ты в проблемах души
неужели ты думаешь
что смогу загрузить хоть одну
в эти безумно верящие глаза
иди с миром
у тебя будет ещё мальчик
и не один
дай бог
и родишь
и выйдешь
и совьёшь гнездо
как все
от меня унеся
лишь одно
то
что я и оставляю другим
открыто
по интуиции чувствуя во мне ангела-утешителя льнёшь
я найду силы и слова сладить с тем
что доверишь мне
поверь
я не твой
ты не моя
лёгкие крыла приклеив в судьбе
отпущу 


1-ое декабря – 6-ое  декабря 2008, ночь



076 \\ 101

**** не я ****


пусть
не я
нет
не я
точно
уведу-поведу тебя туда где деревья густы
подходят к самой воде
и река благозвучно текущая омывает тихо не только берега
но и плоть
вожделенствующих
в ней
и друг с другом
двоих
чтобы лишить тебя того
чего лишаются обычно девушки
в твои леты
в таком твоём нынешнем транссостоянии
становясь
чуть взрослее
как им кажется
нет не я отвечу
на плач
и одиночество
не вымышленные
как правило в твоём возрасте
пусть другой
восхитится тем
что дано тебе
в силу лет
и уйдёт
скоро
с ними вместе
безвозвратно
подниму глаза к небу
и воспою
мужскую силу
держаться
от подобного
пусть
я останусь
в твоих слезах
чёрствым
грубым
холодным
не ответившим
взаимно
у тебя будет всё
всё что должно быть
у девушки
у женщины
все попадавшие в орбиту моего взгляда
становились счастливы
и это высший дар
тебе
через годы
я награждаю тем
что делает человека
полётом
с тобою больше ничего не случиться
плохого
ты будешь хранима
словами своего признания
которое
не бойся
я не раскрою
начиная жить
становясь только взрослой
по-настоящему
ты достойна
самого серьёзного отношения
нет не я
тот
кто упьётся
лаской этой ночи юга
и вкусит плодов
что сладки
но
яд
для тебя
и меня
ты заслужила всё
в этой жизни
она будет к тебе не жестока
я умею понимать девичье сердце
: лети птицей !


5-ое декабря – 7-ое  декабря 2008, ночь



077 \\ 101

**** я буду рисовать только абстрактные картины ****


Я буду рисовать только абстрактные картины.
Сначала врачи укокошили мою маму. За несколько часов. Совершенно здорового, жизнерадостного, весёлого, полного сил, энергии, любви, обаяния, молодости и ума человека. На следующий день сошёл с ума мой отец. От этого, наверное. Он так и не пришёл в себя. “А для меня она не умерла”, – сопротивляется… он.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
На меня наезжает (задним ходом) джип, когда я пакую работы со своей выставки. Почти весь день почти перед самым Кремлём ждём милиционера-гаишника. Появляется идиот. Тёще звонят, требуют выкуп за меня, объясняют тем, что я совершил преступление.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
На похоронах матери я заболеваю. Тяжело. Почти наверное той же болезнью, что успела поболеть моя мама (денька два – до врачей). С температурой 40’. Падаю в обморок. Болею два месяца. Я не болел никогда. Уже забыл, когда это было последний раз. Также заболевает вся моя семья: жена, ребёнок. Лена падает в обморок. Все остаются жить. Живы! Болеет семья брата. Также тяжело. Он успевает получить урну с прахом матери, захоронить. На этом всём меня уже не было… Я был где-то далеко.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Отец сходит с рельс. Теряет всё, прячет ключи, документы, пытается вырваться из квартиры, где мы его держим закрытым. Перелезает через балкон к соседям. Зависая над землёй, кричит по ночам, зовя жену, бьёт по батарее, в банку, ломает все двери (двойные, железные; он – талантливый инженер, выдающийся спортсмен) пытаясь выйти на поиски-спасение жены. Соседи не выдерживают.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
В том, чем я занимаюсь, я не нахожу ничего для себя полезного (на работе). Откровенная ложь и вредительство – начальство. Ссоры и зависть – коллеги. Откровенное недоброжелательство. Теряю сон. Норму. И желание что-либо делать, продолжать. Есть и устанавливается лишь одно правило: как решили `дяди`, так и будет. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Те, ради которых я, якобы, стараюсь, меня расстраивают боле всего: не вижу ни одного духовно близкого… Чувство полного одиночества, оторванности от того, что держало раньше. Крах.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Глубокое разочарование и работа, превратившаяся в интриги, склоку, зависть, недоброжелательство и подставу, в откровенную и скрытую ругань, выводит из равновесия, перекрывая всё остальное и так не гладкое. Никто не выдерживает с отцом. Только я. Только я. Только я. Бегут сиделки, врачи. Я провожу с ним каждый день, истощаясь. Отвечая ежесекундно на один и тот же вопрос. Мне говорят, что я теряю память, соображение, заболеваю умственным отставанием, я начинаю забывать самые простые вещи, превращаюсь в подобие отца. Тосковать по умершей, «убитой» матери не только некогда, но и в голову не идёт: занят отцом. Разногласия с братом, его семьёй. И это – мягко сказано. Не понимая, что происходит с папой, родственники своими вопросами, советами, рекомендациями доводят до раздражения.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Тяжелейшее, почти травматическое впечатление от того, что я узнаю многое из того, как `вертится` сегодня всё! с изнанки. Мне кажется – это тупик СТРАНЫ. Так нельзя. Так не было никогда. Страна не вытянет так. Это – конец нации. Надо менять и меняться. Что-то можно сделать, но в  целом – нет! Нет! Сил нет!
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Двухнедельный отпуск сопровождается звонками о кризисе с отцом. Никто не выдержал. Его. Его возвращают. Домой. Куда он рвётся. Там ложится. Я застаю его – разучившимся ходить, говорить, думать, голодным, с диким, бешеным, сумасшедшим взглядом. Я поднимаю его. С постели. Налаживается, но идёт под откос. Ряд событий на работе заставляют меня думать и говорить и дать слово об уходе. После разговора с партнёрами, решаю выполнить свои обязательства по заключённому контракту полностью. Узнаю, что мой друг, занимавшийся моими студентами под Ярославлем, преследуемый мафией, за две недели съезжает с нормы, теряя покой, сон, работоспособность, завершает жизнь самоубийством, вставляя в найденное охотничье ружьё болт вместо патрона (за неимением). Монастырь, который он реставрировал десять лет, получая церковные награды, ордена отказывается его отпевать. Не спасло и то, что семья постаралась вывести его со всех важных постов и освободить от всех обязательств. Он был здравомыслящий, порядочный, взвешенный, пунктуальный, деликатный, тактичный, суперобязательный, уравновешенный. Ни у кого в голове не укладывается совершённое им. Только одна мысль приходит – доведён. Почему она приходит лишь мне? А наша церковная братва?
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Отмечаем торжественно и хорошо семидесятилетие Лазаря, моего учителя. Лето. Его укладывают в больницу. Рак. Или это как-то по-другому называется. Начинается борьба… Врачи отказываются оперировать – сердце… останавливается. При перевозе в другую больницу. Там – поддерживают. Как-то. Назревает его итоговая выставка в ГТГ, планировавшаяся давно, приуроченная к семидесятилетию. Он собирается с силами, берёт себя в руки: проявляет к ней какой-то интерес, даёт рекомендации. Я активно участвую в организации. Открываем – торжественно-трагично. Это становится культурным событием времени. Запомнившимся современникам. Потрясающие выступления в Конференц-зале. Лазарь не доживает недели. Выставка, открывавшаяся, как «ЮБИЛЕЙНАЯ», оказывается-превращается в «ПОСМЕРТНУЮ». Мы потрясены. Отпевание – перед Иконой Владимирской Божией Матери, величайшей святыней. В Церкви Государственной Третьяковской галереи. Успели установить памятник Осипу Эмильевичу Мандельштаму в Воронеже работы Лазаря. Дожил хоть до того, а конкурс в Москве – проиграл Мунц и Шаховскому, архитектор – Бродский. Лазарь – страстный! Хотел операции. Не выжил, когда отказали врачи, в очередной больнице – умер после отказа. «Или-или…» – надеялся. Похороны торжественны. Отзывы – высшие. «Вечер памяти».
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Мой сосед заходит ко мне, Серёга. Отдаёт деньги, что не мог вернуть несколько лет. Он пьёт. Копил несколько лет. И – не мог. Получил. Через несколько минут (10 – ?) ко мне бросается его жена: “Серёга умер. Глотнул воды, поперхнулся. Задохнулся”. Я звоню Любе, приглашаю на отпевание. Она плачет: “Серёга умер”. “Какой Серёга, – спрашиваю, – я только говорил с ним?” “Мой муж. Сел в кресло и не проснулся. Сердце – не выдержало ”.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Я больше не могу рисовать. Вообще. Почти не снимаю фото. Только видео – там мало обработки. И это поддерживает меня. Снимаю концерты. Это – нейтрально. Всё время провожу с отцом. Почти всё. Не могу заниматься и графикой, к которой надеялся вернуться. Пишу. Тексты. Каждый день. Всё время – пишу, думаю. Через небольшие примеры того, что #творится# вокруг, понимаю, ситуация в стране – обречена: людям жить не дадут. А нам – творить, перекрывая всё, весь ``кислород`` жизни. Занимаю активную анти`профессиональную` и анти`коммерческую` позицию. Моё дело – бороться. И – побеждать. Во всём. За что берусь. Окончательное отвращение к официозу, как к лжи. И полной бесперспективности всего. Это – не `назад`, а в гроб. Ярость. Нарастает. Я один – среди тех, кто «в чинах». Они делают то, что хотят, и это – единственное ПРАВИЛО. Других нет. И будет так, как хотят #дяди#. Сделать больше нельзя ничего. Ничего. Альтернатива будет смята и уничтожена. Страна – без альтернатив. Только – #майнстрим# придурков: Коли Баскова, Няни всенародной, Максима – по всем каналам\аналам ТВ. Туда же вляпывается и другой Коля, Цискаридзе, пошлея и глупея быстрее, чем утро сменяется днём, а день вечером. Целый каскад шоу типа Ксюши и Ренаты.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Звонок моего друга: умирает его тёща, всеми любимая активистка корейской общины, с которой советовались президенты, премьер-министры Кореи. Не могут похоронить – какой-то ужас с `агентом`. Папа выпрыгивает с третьего этажа. Я застаю – лишь открытое окно – дома. Перелезает как-то на второй. Со второго – на крышу магазина. По трубам. Газовым. С крыши магазина прыгает. Доходит до центра Москвы. Пешком. Я бегаю ищу его. Никто не видел. Случайно, к вечеру, через знакомых – я застаю его с нарядом милиции, который его уже уводит. Прочь! На следующий день – он, переломав всё добро соседки, – рвётся вон – из квартиры, где нет его жены. И из жизни – где её нет. Психиатрическая клиника. Срочно. Я хоть высыпаюсь. Месяц. Какой-то хоть – но сон. Что-то хоть… За год – крохотная, абстрактная картинка. Одна. Еле-еле. Ничего не идёт. Не могу. И это. Для художника – потеря работоспособности – смерть. Смерть. В глазах моих молодых – не вижу ничего. Ничего. Ничего. Сердце – холодно. А значит – всё бесполезно. Глупо. И бездарно. Мечтаю вырваться «к своим», как папа. К своим… Меня поддерживают. Глоток взаимности. Надо жить. Надо. Жить.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Уходят, выбывают – `из строя` мои наставники, учителя, коллеги – `старшие`. Опытные, мудрые, великодушные, великие… Последняя, державшаяся с войны, ещё той! – больше не может… Наталья Андреевна больше не ходит на работу, на которую ходила с четырнадцати с тех ещё лет, боевых. Ходила, как на ПРАЗДНИК. И это – удар по всей системе. Система – в профессии и этике – держалась и держится на таких. Жизнь! – держится на таких. Мой друг! Мой большой друг и учитель! Друг и учитель – нескольких поколений музейных высококлассных реставраторов. Знакомством и общением с которой дорожили и хвалились. А что теперь?
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Умирает Патриарх. Не выдерживает сердце. Какой бы я ни был «не простой» – а это действует. И мне, как всем нам – тяжко. Самый тяжёлый – непереносимо – год моей жизни. Кризис. Он – дано. Так было нельзя. Давно – нельзя. Этот год – он ещё не закончился. И его я ещё должен пройти, пережить, дойти. Говорят – год – это срок – необходимый… Мама умерла, – вернее, – её убили врачи, –  9-го февраля. Год будет –  9-го февраля. И я ещё должен это пройти, это пережить, дожить. Год будет – лишь –  9-го февраля. Много произошло и того, о чём я не пишу. Слишком много. Слишком. Мои картины? Они – всегда будут О ЛЮБВИ! О Счастье! Я не пишу о другом! Я не хочу! И не буду! Мои картины – всегда полны будут ЖИЗНЬЮ: светом и цветом! Яростью СЧАСТЬЯ ЖИТЬ! Никогда! Никогда – я не пишу других! – только яростно ПРАЗДНИЧНЫЕ! Славящие Бога и Человека! И ЛЮБОВЬ – крепящую МИР МЕЖДУ ВСЕМИ! Люблю! И любим! ЖИТЬ – СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ – ЖИТЬ! РАДОСТЬ – это РЕЛИГИЯ! Моя вера – СЧАСТЬЕ! Ты – Бог и Пища! СЧАСТЬЕ ЖИТЬ!
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Двадцать лет назад, – ровно, – я был в Спитаке. И уехал оттуда. На такси. Не выдержал. Тысячи-тысячи-тысячи-тысячи трупов: землетрясение, Армения, 1988. Запах горелого мяса (человек, люди), отравленная вода! Город – оказавшийся под землёй. Остатки – пожар! Мародёрство. Трупным ядом отравлено всё везде! вокруг. Добавилось – резня армян в Сумгаите, Кировабаде, Баку. Война. Сначала – в Карабахе, следом – по Кавказу, везде… Нацизм. Фаши. Бессмысленный садизм. Мои первые строчки – я пытался словами задержать Ход Истории. Слова – Молитвы, что исторгает из себя Писатель. Слова – Ключи. И Ими – Отомкнуть беду. И – опять – отворотить беду. Я тогда бросил писать – картины. Я напишу. Ещё. Я – сильный. Я не знаю, – включая Господа Бога, – кто может встать между нами: я – и моя религия. Моя религия – счастье! счастье! Жить! Жизнь – счастье! что бы ни было, как бы ни было! – это счастье – жить. Жить! И петь. Радость – ты религия. Ты – кров и пища, радость. Радость. Гимн радости – то, что пою. В любви. Я напишу. Я ещё напишу. Моя религия – жить – несмотря ни на что. И быть – счастливым. И – давать счастье другим, тем, у кого его нету или мало. Я сделаю всё! Всё, что успею. А, что не успею, доделают другие. Я оставлю учеников. Вера моя сильна, её не сломать: жить – это радость. Радость – это жить. Мы созданы для счастья, счастья жить. И не встань никто – поперёк. Я напишу радость, только радость. Радость. Радость – моя религия, религия – жить! Картины обретут – реальность! Реальные очертания! Жизни! Они – всегда полны у меня жизни и жизни! света и света! цвета и цвета! Нет таких сил, что способны остановить людей, их тяги жить, их желания счастья! их веры – в себя! в друг друга! в любовь! Любовь. Полнится тобою мир. Ты – всепобеждающа и в жилах, как кровь! Кровь! Жизни – ты, любовь! ты – религия и вера. И я не знаю другой. Мои картины обретут форму и конкретику. Я умею всё. И учу этому детей. Самых лучших, самых способных. Жизнь! – я пою тебе гимн. Бессмертие – оно в любви: здесь и сейчас.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Аминь.
 

9-ое  февраля 2008 – 9-ое  декабря 2008, ночь



078 \\ 101

**** эрос правит миром ****


я войду как гость долгожданный
к тебе
в покои
эрос правит
миром
и всем
и всегда
в том
и тем
что
в нас
и
внутри
и в том
и тем
что вокруг
как луч вожделенный
в тебя
как стрела
пущенная
рукой
умелой и властной
ты раскроешься
вся
будто
закат
оборотившийся вспять
вина нальешь
красного
как сон
и не выпустишь
уже до рассвета до самого
упившись твоей бесконечностью
к утру
выбегу к солнцу
чёрные волосы как жизнь
светлые вздохи как надежда
испью тела
за бокалом бокал
тебя
твоего
и паду
не трезвый никогда от тебя
в ноги
покорённый
         

09-ое  февраля 2008 – 10-ое  декабря 2008, ночь



079 \\ 101

**** лучший больной ****


– Ну что вы, он не доставил нам никакого беспокойства! Это лучший наш больной! Побольше бы таких! Приводите ещё таких?
– С удовольствием! Но, у меня один такой…
– Это ваш папа?
– Да.
– Сразу чувствуется. Похож. Такой благородный папа у вас. Такой вежливый. Всегда держит дверь. Никогда не грубит, отвечает вежливо, выдержан! Тихо ведёт себя. Смешной! – всегда забывает в какой он палате; вечно!.. всё забывает!.. Ищет дорогу – в коридоре. Ну а шрам? Знаете, у нас здесь разные…
– Понимаю. Спасибо вам.
– Вы о чём? Удар? – ну… Шрам.
– Это со спины кто-то. В затылок. Рана глубокая, рваная. Чем?.. Папа не помнит, в спящем состоянии… Не поздоровилось бы тому, кто..! Ну! хорошо…
– Приходите ещё. Привозите. Поможем.
– Обязательно.
– Папа ваш производит очень хорошее впечатление. Воспитанный. Мудрый. Тихий. Ну пока привык, немного побеспокоился, а потом освоился и вёл себя тихо: обыграл всю палату в шахматы. Чемпион отделения. Обставил тут всех. И по нардам…
– Психов? Хотя тут у вас и молодые лежат… От армии?.. Наверное…
– Ну, не говорите так.!.. Он ведь выдающийся боксёр? У вас…
– Да.
– Человек достойный, образованный – чувствуется.
– У него ордена, медали… Он – один из любимчиков гения конструктора Туполева, Андрея Николаевича, один из создателей всего ряда реактивных пассажирских самолётов «Ту» от «Ту – 104» до… до самого конца, тяжёлых бомбардировщиков... Автор систем спасения: ремни, катапульты. И ни один лётчик не погиб – и это за все годы испытаний! Есть от чего потерять нервы.
– Да…
– Да…
– Ни одного грубого слова…
– От папы?
– Другие рот раскроют: один мат!
– ? не… это не про папу. (Смеюсь!..)
– Ходит сам. Под себя `не делает`, без памперсов, проблем с ним никаких! Послушный: скажешь – идёт… делает… Чего ещё вам? Мы довольны им. Ну голова?.. Голова!.. Это уж, извините… Сколько-то лет папе?
– Восемьдесят один… или… нет! не помню…
– Ну вот видите. А сколько у нас – `средний возраст`..?
– …не знаю…
– Ну вот видите… Дай Бог каждому – дожить. Папа ваш – молодец!
– Молодец, я знаю. А мы? Не молодцы?
– И вы! Таких сыновей иметь… Это ведь ваш брат приходит? к нам…
– Мой. Брат.
– Младший?
– Чувствуется?
– Он посуровей, чем вы.
– Вот так.
– Ну..?
– Если что, можно опять к вам?
– Да он здоров. Это – случайность.
– Так до свиданья?
– Я надеюсь: прощайте! Это не наш клиент! Прощайте. Я надеюсь… Прощайте.
         

10-ое  февраля 2008 – 11-ое  декабря 2008, ночь



080 \\ 101

**** стрела летящая точно в цель ****


я
стрела
летящая
точно
точно в цель
пущенная
яростно
и дико
рукою властной
всевышнего
я стрела летящая
пущенная точно в цель
не уклониться
ни мне
ни ей
будут
пробиты
идеи
слова
мечи
щиты
сердца
насквозь
навзничь
напрочь
насмерть
неотвратимо
в самое сердце
в самые слова
в самые идеи
поражу
я
стрела
летящая
точно
в цель
не уклониться
никому
ни мне
ни им
– насмерть !
я
стрела
пущенная
господом
богом
яростно и дико !
точно ! точно в цель !
не уклониться !
ни мне ни им
поражение не минуемо …
будут пробиты
насквозь
напрочь
навзничь
навылет
насмерть
слова
идеи
сердца
вражьи
я
сам
стрела
пущенная
точно
точно
в
цель
господом
богом
самим
неотвратимо
насмерть
пробить
сердце
лишить
жизни
славы
всего
того
кто
встал
на
пути
господнем
артём
киракосов
         

10-ое  февраля 2008 – 12-ое  декабря 2008, ночь



081 \\ 101

**** отнесите прах мой ****


и смешайте с голубоглазой красавицы прахом
золотокудрой
как жили мы
с ней
ложе деля брачное
пир и горе
всё пополам
поровну и на двоих
так и предстоит нам
коротать остаток лета веков
до наступления
радости
всеобщего
и полного
воскресения
тогда обнимемся мы вновь
надеждою
воплощённые
отнесите туда меня
где прах мой
с голубоглазой нежной небесной красоты дивой смешается прахом
там
и с кем
буду я счастлив
доколе не решит нас
господь
наш
воскресить
в стоянии радости вечной !
пред ним
самим
аминь
         

10-ое  февраля 2008 – 13-ое  декабря 2008, ночь



082 \\ 101

**** работай! ****


Что бы ни было! Помни: ты одинок. Изначально и окончательно. Понимание? Близость? Благодарность? Заслуженное? Ты не для этого тут. Ты – для другого. И, даже, если Сам Господь Бог Отвернётся от тебя – рисуй! Рисуй – всё равно! Ты – художник. А ведь это ГЛАВНОЕ. Главное…
Я – говорю тебе это! Я говорю это себе, друг! Друг! – не самое ли высшее слово на Земле. Господь называл Апостолов Друзьями. Друг – тот, кто не сдаст, не предаст, не продаст. Друг, я доверяю тебе – главное: ты должен идти, несмотря ни на что, не смотря ни на кого. Здесь тебе никто не указ – Сам Господь даже!
Единственное – моё завещание – работай! Работай! Вот единственное! – что `держит`!
Что бы ни было с тобой! – работай! работай! Работай!
Каковы бы ни были оценки твоего труда – тобой, самим, другими: понимающими, не… – я говорю тебе лишь одно: ты должен! ты обязан! ты будешь! и ты сможешь! Работай! Работай! Работай! Работай! Работай! Работай! Работай!
Каков бы ни был результат – ты должен, говорю я тебе…
Ты обязан, говорю…
Ты будешь…
Ты – можешь!
Работай! Работай! Работай! Работай!
Вышло ли нет, так ли легла краска? Так ли шёл мазок? – да разница есть ли? – ``просто шёл! просто мимо!`` – так и получаются шедевры. Но – надо ``идти``, надо работать! …работать! Идти – значит трудиться. Вставать, если трудно: упал, тяжело! И – подыматься!! Идти дальше!.. Идти! Жить – значит идти, работать.
Работай! Работай! Работай! Работай!
Работай! Работай! Работай!
Работай! Работай!
Работай!
!
Вот, что я скажу тебе.

 
06 ноября – 14 декабря 2008, ночь



083 \\ 101

**** вот я стою перед вами… ****


И вы чужие мне. И вы и я – на разных языках. Нам нужно друг от друга – #форма#. Учитель – ученик – совсем не то же, что – педагог – студент. Надеюсь, я – ошибаюсь, как все пожившие. …И ни одного близкого лица… То, что я умею и кокетничаю, как с девушками..? Так это – другое. Я умею. И этому вы учитесь (и отвечаете мне) мгновенно. Это то, чему я хотел научить? Это то, что я хотел оставить? Это то, что воспримете от меня? И всё? Что остаётся…
На разных языках… Невозможно объясниться… А ведь я (как ни стараюсь) не могу увлечься – ни одной из вас. И где это было видано, чтобы никто Артёму Киракосову не заглянул в сердце? И ни одна не тронула?.. Да ещё в таком – самом – возрасте. И я остаюсь верен девушкам эпохи песен Beatles. Клёш, распушенные волосы, прямые, как речь и взгляды и улыбки без намёков, широкие расписные ремни – а что придумали вы? Песен Beatles девушки…
Я очень надеюсь, как все пожившие, что ошибаюсь. Что и в вашем поколении… И – что и среди вас будут замечательные… И…
Что вам нужно? «Зачёт»? Оценка – ? Любая… Речь не о том. Речь о том, что тут я – чужой. И мне – собирать `монатки`. И – восвояси!

 
10 ноября – 14 декабря 2008, ночь



084 \\ 101

**** а я говорю тебе… ****


Ты должен научиться. Научиться держать удар. Научиться не отвечать. Чтобы идти. Идти к цели. Не близко и не далеко. Но надо научиться. Идти. И не отвечать. Ни на что. И ни как. Держать и держаться. Держаться и держать. И улыбаться, улыбаться. Улыбаться. В ответ – на боль.
Если ты – полководец, твои отряды должны пройти туда, куда должно им: пройти… дойти. Ты – отвечаешь и ответишь за это. Поражение – лишь путь к победе. Психология победителя – свойственна тебе. Как, впрочем, и – каждому порядочному – мужчине. Ты не терпишь поражений. Жизнь ты обязан выиграть. Вот и весь сказ. Тебе дано неисчислимо много. Неимоверно много. Так принеси это на алтарь долга. Ты – должен отдать то, что дано. Долг – святое! для мужа.
Ты должен идти. Двигаться. Движение – жизнь. Двигаться дальше. Дальше… Дольше… Терпение и смирение. Воля! И мужество. Из юноши делают мужчину. Ты должен научиться терпеть: боль душевную и боль физическую. Ты должен! Ты должен запомнить это: «ты должен». Жить, а не выжить. Ты должен жить, а не выжить. Ты должен.
И где-то на рубеже… На самой границе… На самой черте… У края… Сняв доспехи, что надело на тебя время само. Улыбнись. Бесстрашием пройденного. Мужчина должен умирать не в постели с памперсом и сиделками – по хосписам слоняясь в поисках рецептов от того, что неотвратимо преследует каждого – смерть! Мужчина должен быть – у той черты, что зовётся финалом, концом, победой, финишём. Без тени – усталости и жалобы. Без скуления и озноба. Выдержать всё! Быть! Первым. Не вторым. Дух соперничества – превыше! Не уступить никому!
И у него будет!.. Будет ещё время!.. Сложить два-три стиха – о жизни! о любви! о вечном! о ушедшем и о ушедших! о взлётах и паденьях оземь! о власти вожделения и цепях воздержания! о выдержке безумного и о безумстве выдержанного!
Одно – служение… Достойно мужчины. Служение и победа.    

 
12 ноября – 14 декабря 2008, ночь



085 \\ 101

**** руки утешавшие отчаяние ****


я помню
она сказала
что лучший запах
её тело
я не стал спорить
позже я узнал
как тонет отчаяние в руках ласк
нежности при \\
\\ косновений
без слов
я узнал
как бывает
когда ты
будто теряешь то
что под ногами
почву
твердь
веру
друзей
родину
способность творить
и я узнал как вживляют жизнь
телу истерзанному разномыслием
лишить речи поэта
лишить красок художника
лишить слуха певца
чёрное становится днём
день становится прозябанием
жизнь превращается в непереносимое
ад до скончанья лет
её руки медленно
верно
вытаскивают тебя из бездны
куда заблудившись зашёл ты
петляя путями земли
маленький мальчик
перед ней
взрослой женщиной
всякая женщина тебе
мать
какова бы ни была польза в счёте лет в твою пользу
всякая утешительница и провидица и волхва
что будет вылизывать тебя из гроба
пока ты не угодил туда оправданно окончательно
я помню
как медленно
от сердца
отлегала смерть
скукожившая преждевременно мою жизнь
мужчина не знавший утешительных ласк любящей
вряд ли поймёт вообще
как лечится отчаяние сердца
целебны руки
что любят
и тащат тебя
из бездны
молитв немых \\ касанием
при \\
 
 
12 ноября – 14 декабря 2008, ночь



086 \\ 101

**** суечение ****


Да что мы всё? – суетимся как дети. Будто без этого и не жить. Всё ходим куда-то, за чем то. Носим анкеты, посылаем «резюме» о себе? будто никто и не знает… Ни нас, ни какие мы, ни на что мы способны. Взгляните лишь на эти безоблачные «личные данные». `Пролезть`. `Зацепиться`, `Войти`. `Попасть`. А куда? Во что? Зачем? С кем? Жизнь – «резюме». Трусливо. Ни почвы, ни уверенности, ни силы, одна ``сила`` и ``надежда`` – выигранный конкурс документов. Писанина. Бумага вместо действий. Разве писатель спрашивает разрешения писать? Разве есть ``конкурс`` того, что у тебя в душе. Разве не ``липа`` вся эта ``липа``? Куда бежишь? Кому шлёшь? Что хочешь выиграть? Что значит эта ``награда``? А не «лауреатом» ты не выживешь? Станешь хуже? Не тот? Скиснет продукция: холсты? стихи? песни?
Отчего форма стала содержанием? Отчего содержание превратилось в форму? Говорит  о тебе что-то то, чего ты ``член``? Приличное ли это слово? Как же трудно тебе быть самим собою? «Крышевать» всё надо? Твои Имя и Фамилия ничего не значат без приставок и дополнений? Ты зря жил! Ты зря живёшь. Дорожи лишь честным именем. Честью смолоду. (Как писал Поэт.) И не позорь фамилию. Что досталась тебе из веков и будет жить ещё в поколениях твоих потомков. Может быть…    

 
12 декабря – 13 декабря 2008, ночь



087 \\ 101

**** интимность ****


Впервые стал думать о том, что искусство существует не для того, чтобы его показывать. Искусство! – акт интимный. Акт. Интимный. То есть, не доступный никому. Случайность творящего. И Вечный Взор Творца, Рождшего Мир. И всё. Что на Земле и в Небе. Отца всего – написанного и не написанного. Того, что было, есть, будет.
Наши потуги? Достойны ли чего? И как назвать то, что получается? Как ничтожны все характеристики для определения. Как смешны слова, определяющие наши заслуги. Конкурс, устроенный из жизни, даёт ли право зачеркнуть остальных, не попавших в ``шорт-лист`` ?
Впервые не хочу нигде быть. Быть нигде. Зачем нам кураторы, издатели, галерейщики, редакторы? – рассказать нам, как это надо? рассказать, зачем это всё? рассказать, как будет лучше? Какими нас лучше будут `кушать`, покупать? – О правилах #хорошего тона# , что приняты в обществе, сгнившем от денег? Кризис пришёл от несвободы. Свобода – исключена из мышления – вообще!! ``Регистрация`` – дело привычное. Консолидация – тоже. Бездарность к бездарности. Раб к рабу. И даже умные – в рядах послушных. И все хором – под указку одного дирижёра. Табу.
Интимность – искромсать лист так, как хочу. И, у кого есть право советовать? Я делегировал кому-то полномочия? Я был взрослым, когда ещё только издал первый крик о помощи. Почему так и не даём ни прав, ни свобод АВТОРУ? Какие-такие нормы существуют для жизни в искусстве? Имеет ли право Сам Господь Вмешаться в то, что родилось в душе и воплощено как-то…
Не показывай. Не читай. Храни. И от себя. Не смотри. Закрыв глаза – иди – и твори! Ты и сам – невольник. (Любовный!) Акт любви! И то, что сделаешь, и то, что получается. Забудь оценки, советы, привязанности. Если ты когда-то хоть знал, как рождается чувство, храни бережно то, что вышло. Святость – то, открыто, но не запятнано. Любовь свята. Её разливы – в твоих словах, стихах. Везде. Будь целомудрен. Во всём. Но прежде всего, в любви к словам. К чистоте холста. Недаром, начинается всё с белого грунта. Научись вглядываться в белое: небо, лист, краску. Белое – венец – вечный. Всему! И чистота, которая пребывает в конце. Времён и земель. Жизни.
Чистота бывает лишь тогда, когда ты хранишь себя. И от отзывов, и от взглядов. Стоит ли делать то, что есть дело твоё – и листа бумаги – публично? Вспоминай меня, когда делаешь это. Не доверяй никому. Интимность – правильно пойми – дело двоих. Иногда и – одного. И себе не доверяй. Только поверяй. Листу то, что в тебе. Пусть льётся и течёт то, что было твоим. Влюблённый дарит то, что в нём. Здесь нету различий. Это почти – акт. Интимный и неизбежный. Никто не в силах противиться притяжению. Любовь проявляется не всегда так, как видится со стороны – приличным. Любовь – на запечатаешь и не обналичишь. Она – птица. И стихи и картины – такие же, также. Храни – от чужих касаний: рук, взглядов, слов.
И свобода – во всём!
Господь с тобою. Вот Высший Суд. Неотлучно и незримо. Вот и Куратор. Тебе… НАВСЕГДА!   
 
 
14 декабря 2008 – 15 декабря 2008, ночь



088 \\ 101

**** я не избежал  ****


Презрение – худшее из качеств. Ненависть – ей фоном. Я не избежал – ни того, ни другого, щедро одаривая врагов. Перемешивая одно с другим. И, Слава Богу, Поставившему меня – в мирные русла общения. Но и здесь хватает тех, с кем не стоит церемониться. Жестокость?
Мужчина должен умирать не в памперсах по горло, а с оружием. Штурмуя врага. Кладя ряд за рядом их – не живыми… К цели своей очищая путь. Не в подушках, на пропахшей постели. А в первом ряду. Стоя.
Жить – не имея на то силы – великое мужество. Тем, рождённым и жившим воинами, но в старости – сгнивающим заживо, мои сочувствия! С лицом цезаря, с повадками генерала-полководца, легионера римского, укрывшего штандартами империи полмира, вижу отца, восьмидесяти лет, – да диване, перед телевизором, смотрящим какое-то глупое шоу с девчонками полуголыми. Этого ли достоин поживший в боях и победах: спортивных, боевых, трудовых, любовных, семейных?
Не так должен умирать мужчина – не в памперсах по самое горло и грудь великана-бойца.
Пусть твёрдо усвоит рука насильника и его гнилое сердце: на пепелище его детей, жён, домов будут стоять наши штандарты. Древние народы пережили и переживут все следующие и последующие империи. Со сладостью.      

 
14 декабря 2008 – 16 декабря 2008, ночь



089 \\ 101

**** ну и денёк  ****


Новая причёска? И я попал! -ся? И вдобавок ко всему – сгорели все денежки. В банке. Не железной. А – бумажные, русские, что завещала мне бабуля. Я – голый. «Король»? Ты – свела меня опять с привычных мною рельс. И – подружка твоя. И ты. Тоже. И другие. И вы все. Слать дяде SMS-ки? Юные сэксуалки! чего затеяли. Нервы? Бесплодное…
А я скажу всем девчонкам, влюблённым в меня: шансов нет! Я давно и надолго – её! Её. Раб и пленник. Сердце к сердцу прижму. И чувствую – как бьётся: моё, её. Дышу – ею. И ею жив. Пока ещё. И не буду и не смогу – без. Без неё – `бомж`. Она доказала право на меня. Она схватила меня крепко, так, что ни одна девчонка боле не вырвет. Зря кроишь глазки, зря строишь причесон, зря плодишь за SMS SMS. Что могут ноги модели? супротив велений души? Что значит молодость? – Безмозглость? Признания? Без знания? Всякий мужчина – путник, странник, бездомный. Он ищет… Огня, как очага. Где его кров, и ждут и пригреют и обласкают и заласкают и захвалят. Без меры и без справедливых укоров. За так. За лень и никчемность и за то, что промахнулся на ``последней охоте``. И за то, что не смог устоять перед ^^^другой^^^, и за то, что уступил соседу. Простят, так как любят. И это – древнее…
Продана душа. Ей. И она – владелица её – по праву сильного. Мужчина – был и остаётся тряпкой. И я – с ними. Безвольная дрянь. Бессмысленное похотливое полуголодное полусущество, алчущее пищи, тепла, ласк. Как зверь, набредший на нору, где можно хлебнуть. А кто из нас, из ‘бойцовых’, не так? Напускная жестокость, чтобы срубить +кость+, и лечь сытым – под руки её. Хозяйкины руки.
Насытившийся волк – пал к ногам. Старый матёрый. Уставший за жизнь: улёг. Чуя близкое… Болезнь и разлуку. Это я. И другие. Иду и гляжу: отвечать на взгляды призыва? Не глядеть на них? Верность? Элементарное чувство благодарности? Опасность потерять? Потеря осторожности? Беда графомана? Секс? (Я написал тебя правильно?) Я мог бы быть **счастлив** с каждой из них? И каждая из них думает обо мне также? И каждая поймёт, что твои руки – руки маэстро? И лечь под них всё равно, что быть клавишами? И каждая взглянет на игру с отдачей любви? Ведь ты хотел именно страсти? Без которой тебе не жить?
Молодые тела… Молодые глаза… Молодые слова…
Ночь. Утро. День. Вечер. Твой день – это ожидание. Ожидание того, что сердце твоё – ляжет в её ладони скорби. Скорбь – это – временное. То, что мучит неумерших. То, что отпускает тех, кого отпускают. Взлетающих восвояси. Смерть? Ты придумана для избранных? Твои крыла я знаю.
Танец…      
 
 
19 декабря 2008 – 21 декабря 2008, ночь



090 \\ 101

**** он повесил путина (на стену) ****


О нём говорили (почти с детства), что он ТАЛАНТ!
Всё так!
Так и шло…
Но однажды.
Как-то так случилось, что – возраст что ли..? – но он больше полюбил управлять, чем делать. (Возраст?) И повесил Путина. (Над головою: у него уже был свой кабинет…) Потом Медведева, Потом Путина. Потом… Опять… Они чередовались. Не скоро – но было.
Как-то одна знакомая обмолвилась ему, что это – свойство мужчин ВООБЩЕ! – начальствовать. Что это – свойственно… Потом добавился ещё и портрет Патриарха. Портрет с Патриархом. Потом – ‘Лужка’. С Лужковым – он – рядом. И… можно было уже сидеть спокойно, не таясь, под таким `крылом`.
Меньше и меньше всё рука его тянулась к прежнему – творчество. Мало так всё волновало его. Некая усталость. «ЖИЗНИ». Как говорили друзья. Это приходит, говорили… Вот он и ощутил. Сам. И залысина увеличивается, и животик. Всё больше – посидеть. Не только в транспорте, но и на заседаниях. Получил, как и все, как и положено, – в сроки свои, – и `заслуженного` и `народного`. Молодых наставлял. Девчонок молоденьких брали (только теперь он понял – зачем? – а чтоб… на них). Уже не имея сил – самим, самому. (И так – все? вокруг!)
По его творчеству появились статьи. Их стало много. Он стал всё лучше и лучше говорить. Всё чаще – что-то «открывал», всё чаще что-то «закрывал». Приглашали – сами уже. Всё чаще… Всё реже – работал сам, брался за…
И потом перестал (и) вовсе.
На могильном камне высекали «Народный… Лауреат… Депутат… ». И на венках было…
Молодой огонь остался в его работах. Ранних. Этого не отнять. Никому. Каким бы подонком он не стал – в последующем…   
   
 
21 декабря 2008 – 27 декабря 2008, ночь



091 \\ 101

**** покой ****


И вот приходит он – покой!
И: всё важно. И: всё не важно. – Одновременно. Вместе. Приходит понимание процесса… Как говорят. Покой и воля. И: покой – важнее становится. Покой – высшее. Пушкинские: «покой и воля», Левитановские… И – вот понимаешь: что бы ни было, как бы ни было! – жить! жить! жить! жить! «Оставаться в покое». Великая фраза совершенномудрых. Это труднее, когда ведут убивать родных. (А, что ты можешь сделать?) И – насиловать – родных… Страна и мир – победившей революции – криминальной. Преступность, давно ставшая государственной политикой. Государственная политика – (массовое насилие) – давно ставшая распространённым (и самым шаблонным) способом выяснения отношений между ‘субъектами’, как говорится. Ложь и насилие – вот две кроящие карты. А как хочется, ‘туда и вышло’. Вот и весь закон. Право отобрать и сожрать. Убить. Насиловать. Унижать. Пользовать, сколько хочешь. Что изменилось со времён ‘первых обезьян’? Произошёл ли из них ‘человек’? Одному ‘Дарвину’ известно!..
Покой. Покой. Покой.
Однажды мы с Леной рулили целую ночь по неосвещённым крутым перевалам Македонии, одолевая тяжёлый путь к монастырям Метеоры. И заночевали, почти случайно, в кромешной темноте. Наутро обнаружились скалы Метеоры. Мы ночевали, – оказалось, – под ними. Под великими монастырями и кельями. Среди величественных скал. Каждый, кому довелось бывать там, – видел почти всё! в жизни! почти! всё!
…и рассказали нам, что – в ‘пещеры’, так называемые, поднимали пищу монахам на верёвках, а когда опускали верёвки и оказывалось, что пища не тронута, значит, – умер… И это было – годами, десятилетьями, столетьями… И вот так и жить? Или стрелы Робин Гуда? Савонаролы отряды? Дубровского? Пугачёва? Буденного? Жукова? Чегевары? ‘Белого дома’?.. Борьба за правду кончается насилием над нею. Начинается хорошо, а происходит обычное: воцаряется ДЕСПОТ. Кто ‘скушает’, и будет долго-долго терзать и себя и людей. Да и напротив одного «Белого Дома» стоит другой (другая сторона Земли, земного шара).
Покой. Покой. Покой.
И вот так и жить?
Пока не перестанут получать те, ‘кто внизу’, корзину с едой нетронутой тобою, обратно. Ты умер. Умер – в покое. Молясь за мир. Мир во всём мире. И в это же время – пали… и ели – людей…
‘Пахан’ – царит-парит!..
‘Пахан’ – царит-парит!..
Криминальная революция завершилась!
Все – ‘урки’ и ‘чурки’, рабы!
А важно ли было то, любили ли тебя? ответили ли? или и это – фигня?
Фигня. Да какая разница, любили ли тебя, главное – что любил ты!
Всякая любовь – настоящая! стоящая! Всякая – сильна как смерть! «Сильна как смерть любовь».
Потому что, всякая любовь – серьёзна. Что – в тебе: изнутри и снутри.
Ну а то, другое, – да пусть оно будет снаружи!
Да и чёрт с ним.
(Ответили или нет – пусть будет тебе – всё равно! Всё равно. Всё – равно…)
Всё равно: любили –  не любили…
Покой. Покой. Покой.
Оставайся – в нём: любили –  не любили…
Пусть будет! так. Как пел Пол. И Джон. И Ринго. И Джордж.
Джон и Джордж – покойники, покойные…
Покой.
Оставайся в нём. И не поднимай – ни голоса ни рук: бесполезное. Всё равно: придут ‘они’ и всё отнимут: детей, родину, дом, сад, собаку, нажитое, жену, любовь, наследство, жизнь! А ты – оставайся в покое. Покой – лишь сниться нам. Как в песне пелось – одной. Покой! Покой. Покой…
Да пошли вы! Легче – с оружием, чем так. Пусть ‘совершенномудруй’ пребывает в нём. Покой – есть ложь. Молитва – с оружием в руках! Пусть воцарится тиран, а терпеть – труднее! Невозможно. Криминальная революция должна быть завершена – падением революционеров зла. Покой – покойникам. А нам – жить! жизнь! жить! жизнь! В правде и любви. И это стоит того, чтобы сложить голову за это. Пусть грянет!.. 
Покой!
Покой?
Покой…
Не будет!..
Да не будет!..
Вставай! Вставайте! Криминальная революция ждёт тех, кто способен её побороть.
И это – по всему миру!
“КРИЗИС”? – придумано для – «дурить людей»! Тащат и тащат! Тащат и тащат! Тащат и тащат! Тащат и тащат! – вот и кризис. Мало кому-то! Тащат ещё!.. Грабить! И грабят!
Вставай! Заждались тебя уж на воле злодеи-враги! И – пусть! будет, что будет! Вставай… Кровь: твоя или их – … Твоя или их?
…ляжет в асфальт дорог…
К оружию! – самый древний зов! – в крови!   
            
 
25 декабря 2008 – 30 декабря 2008, ночь



092 \\ 101

**** железка внутри ****


и она вонзала и вонзала вонзала и вонзала жала своих слов
в меня
а можно ли убить любовь ?
( и )
я становился всё сильнее её ударами
с каждым из них
я понимал –
внутри у неё ! – тьма тьма // тьма тьма // тьма тьма // тьма тьма  // тьма тьма  // тьма тьма
выжженное пространство …
кто-то постарался ?
( муж ?.. прежний ?.. ещё до?.. )
до меня !
да так !
что там не осталось живого !
она – свои ножи – несла мне в сердце ! ядом отторжения
и молчания и презрения и небрежения
( стараясь придушить то что росло нежно но ввысь как всё живое поднимается к родителю-солнцу )
( а ? )
но разве можно потопить корабль с полными света парусами ?
разве можно утолить то что алчет неба ?
то что больше тебя ?
самого …
любовь
? ..
а разве может скрыть женщина то что внутри ?
боль
видел я в ней
и лишь сострадание
( – во мне ! из меня ! – )
её грубости и железу голоса
металлу чем она окатывала меня в ответ на дикую заботу по ней и почти родительское ПРА | со | переживание её всю как явление весны
в конце концов
я поверил
что она – ` бессердечная ` и
` бесчувственная `
напалмом она жгла меня изнутри
и дожгла
и сожгла
я поверил :
бесполезное …
она до | вы | жгла меня –
до пепла !
до ничего !
до ни …
ни чего
…
ничего !
что хотела она ?
сказать ?
себе ?
мне ?
другим ?
с каждым таким ` убийством ` всё меньше в ней человека
( и
я знал
не со мной одним
она обращалась так )
и
то что она оставила себе ?
и этим можно жить ?
( разве ? )
те кто вытравил из неё трепет и веру
они знали что совершали
?
( все те `` подонки  `` кого она как говорит `` любила `` ? )
трудно обмануть любящего и видящего
тем более художника
тем более меня
знающего всё насквозь и наперёд
за шипами росли розы
в глазах цвета морского льна
и я жил тем садом
что прятала она от людей
и от себя
я не мог ошибиться
я никогда не ошибаюсь
мне так казалось
:
за высокими стенами бастиона была и жила весны нега из ароматов несбывшегося
что `выиграла` она ?
вытравляя и паля и срезая меня ` всмерть ` ?
что она хотела доказать ?
себе ?
мне ?
после каждой такой войны – я становлюсь ` инвалидом `
( а любовь ! – война ! простите !..
всякая! пусть и настоящая и безобидная – война ! война ! война ! – любовь ! любовь ! она  )
сердца и души
но потом ` встаю ` ! ` встаю ` !
жить-то надо !
добрые глаза и руки – рядом
я – не одинок
может быть меня и тянуло это несчастье
её
помочь
это как тяга к …
чему-то больному
нуждающемуся во мне
унижение – пройти через это нужно
и я прошёл
и
что
?
( всякий мужчина должен
чтобы стать
им )
и что ?
любил ещё сильнее …
это жгло страшнее ! ещё !..
кончается всё всегда просто :
понимаешь что бесполезно …
холод
всегда
в крови
и не обманет тебя
пусть выполощет меня смерчь
изнутри !
любовь ! – раскрытые раны
сердца
не знающего другого
вскрытые вены слов
тот кто хоть раз познал эту сладость
вытерпит и эту боль
любовь выбирает себе паломников сама
складывая их ( в ) бесстрашные отряды
любовь ?
я – один из стражников твоих !
и ! – пусть ! пусть ! пусть ! – внутри у меня – пустыня после её слов напалма .
всходы будут
и другие руки
подымут меня
с земли
и я смогу доверить свои очи – их
в ласке отзвука поймать жизнь
сердце к сердцу прижав
что сделала она со мною ?
что сделала она с собою ?
             
 
29 декабря 2008 – 01 января 2009, ночь



093 \\ 101

**** cпрут ****


Как только родился `социум`, то есть подчинение одной особи другой, родился и он – `спрут`. И живёт в каждом – из нас, грешных – незыблемым, неповторимым рифом. Периодически выстраиваемая до Небес башня человеческого `вавилона` сносится, и история возобновляется, повторяется…
По простой причине ревности, – даже не зависти, нет, – убит Бог. Распят. Христианству и христианам – две тысячи лет – а изменилось ли что-то? Хоть в них самих… Самая многочисленная религия мира.
Редко рождается избранный – вестник! И посланник. Он и ведёт – за собою… Остальных, тех, кто только хотел бы быть и жить – не стервятнически: вырвать и склевать! Деньги? Да есть много чего ещё и другого, чем можно поделиться. Власть – самый адский наркотик. Не слезешь с него. Это почти как секс. Затягивает безнадёжно. Возрастные критерии – сильно завышены, в отличии от предыдущего дела. Секс – связан с агрессивностью, не всегда с уважением. Секс – форма порабощения. Власть – сексуальна. Она даёт такие же импульсы. Властителю и потребляемым. Это – древняя штука, и с этим надо – осторожнее!.. Кто сильнее! – тот и сверху! (Я думаю…) И это продолжает жить! И – ещё как! Война? – разборки самцов. За самку. В роли самок – мелкие добычи… Власть? – не только деньги! – а дорога в историческую славу в анналах. Как кажется им.
Кто хоть раз управлял кем-то знает, он – участник… «спрута». «Спрут» – он в тебе и во мне. «Спрут» – это `общественные связи`. И они таковы: чтобы вырвать и жрать. Чужое – как своё. Всё бесполезно. РЕВОЛЮЦИЯ закончилась контрреволюцией. Кончено. Как ни назови: царь, владелец, президент, олигарх, шах, пахан, в законе… примерно – одно! Это может быть «революция роз», может быть «бархатная», может быть «оранжевая», может быть какая-то ещё… но будет «ночь длинных ножей», или какая-нибудь «хрустальная», или – ещё – какая-нибудь – их «ночей»…
Страждущее человечество страждет – «культ фаллоса», о чём пропели все ‘постмодернисты’. Вот это «фаллос» – золото! которому поклоняются. Молятся – на который. (Нынешний “золотой телец”.) Это их флаг жизни. «ЗОЛОТОЙ ФАЛЛОС» – продано и куплено всё! И здесь нет места не `владельцам`. Наш удел? – обслуга в лучшем случае: учителя-врачи-повара…так сказать. Быть при детях тех, кто «золотые фаллосы» сегодняшнего. Разыгран «кризис» – чтобы оголять оголённых. «Фаллос» нужно поддерживать! Он должен стоять! Прямо и на виду! Не гнувшись! Тут-то и появляется коррупция, древняя, как отношения между двумя – людьми. Когда один приходит к другому – просить о чём-то… Назначается и цена… тут же. Можно всё: но всё имеет свою `цену`. Покупается и продаётся… Потому что, действует только закон цены. И никакой другой боле. Принадлежащие к «золотому фаллосу» передают это #знамя# по наследству. Наверное, ещё со времён первых общин неандертальцев. (А все ли из потомков тех перестали быть людоедами?)
Что нам? – А сидеть тихо. Тихо. Наслаждаться отходами и отъедками. И они будут. И ими можно жить. И – не плохо. И ими прокормим детей. Что другого? Другого? – виселицы и кресты вдоль дорог, лагеря и газовые камеры, зоны и резервации, костры и ямы – для тел наших и наших жён и наших детей. Сделать нельзя ничего! Ничего – «спрут» охватил, схватил всё. Организованная преступность, коррупция, тоталитаризм, авторитарность, подлог, прочее… ‘кризис’ короче!
Сословное: если ты родился `не тем`, тем и будешь. Тебе дана голова, дружок, чтобы что-то изменить для твоих детей. Может быть, им будет послаще? Компромисс – последнее и единственное… используй. Пользуй, дружок. У тебя не зря голова на плечах. Научись улыбаться и убирать врага с дороги. Ты не заметишь сам, как власть в твоих, казалось бы, благородных руках, превратиться в инструмент совсем не того – и не того вовсе – с чем ты шёл туда, надеясь переиграть их. ОСТОРОЖНЕЙ. «Фаллос» не дремлет. И ему нужны жертвы. Жертвы – это секс. Убивать – это ВЫСШИЙ СЕКС. (Ты не знал? Так знай! Знай теперь… Тебе не приходилось лишать..? Так знай! – это сродни… сродни… знай! Знай… Секс – это как убивать! Насилие. Гляди, сколько его! Кругом. Необъяснимое творится… Кушает себя – сам – людоед. Секс с самим собою – …)
«СВОБОДА * РАВЕНСТВО * БРАТСТВО»? А были ли они? И – будут (ли)? Их кто-то встречал? Видел пробегающими мимо? Из живущих? И если бы, Бог был не Бог, кто вспомнил бы о Распятом? (Как не вспоминают и…) И кто сожалел? Несколько убитых горем (личным скорее, это – важно! ведь только женщины не продали и не предали своего Бога, чего не скажешь о разбежавшихся последователях и учениках) женщин. И, если бы Он не Воскрес, как Воскресают Боги, кто что бы понёс людям из Его последователей? Из разбежавшихся собралась ли бы Церковь? Ему было страшно, Он Был Бог! а нам? каково?.. Он Знал – Воскреснет! а – мы..? Бог никогда не поймёт человека: ведь нет разгадки сотворённому творцу. Нужен ‘искусствовед’ – ‘переводчик’… 
Мой совет? – не сладить, не совладать, не перехитрить… «Они догонят нас, если только мы будем бежать», – Борис Борисыч – ГРЕБЕНЩИКОВ. Из песни «ВЕЛИКИЙ ДВОРНИК». Не лезь на рожон, но иди открыто. Тебя убьют, но ты что-то успеешь. Для своих, для людей, тех, кто не входит в их ``кооперативы-презервативы`` ‘властителей дум’ и банкоматов. Ты должен. Ты обязан. И ты сможешь. Чтобы сохранить генофонд нации не «золотых фаллосов» и «платиновых вагин», а людей. Иди. Не страшась, но и не задираясь. Не впереди и не позади. Не справа и не слева. Иди – со всеми. Ты никогда не ходил в ближний бой? Я открою тебе секрет – не отставай и не рвись, и будь прикрыт – со всех сторон: ты не один, таких как мы – миллиарды. Это не значит ничего – потому что, они – всесильны! Но мы должны отстоять это право: «на колбасу» и лечь в койку «со своей» к ночи, когда заснут все «малые». Иди. И я верю: ты разумен, чтобы не дурить, и, чтобы не влететь в глупости за глупости. Иди. И да благословит тебя Отец наш Создатель. Ты не распутаешь этот гребаный «спрут», не пытайся. Что-то урвать с их стола, с «барского» – семье, себе, другим – твоя миссия и обязанность; это по силам тебе! и в путь!..
ЧТОБЫ ЖИТЬ!..
               
 
29 декабря 2008 – 04 января 2009, ночь



094 \\ 101

**** cад ****


И – каждая из них – цветок. Нежный и благоухающий ароматами. Старое и избитое сравнение – значит – верное! Верно: в твоей жизни разбили сад! И ты идёшь… Хватило бы солнца лучистого и голубой животворной воды, творящей живо… – ты должен всем! Ты художник, можешь ли пройти мимо?  Если не ты, то кто? И – каждая – ждёт твоих слов! – как воды и солнца! И ты – должен: ты художник, ты садовник. Сын художника, сын садовника, внук художника, внук садовника. Открыть и увидеть в каждой – её саму! Саму! Неповторимо живущую! И радостно прекрасную! А всякая женщина! – прекрасная! и радостная! Ждущая открытия. И любви. И воды. И солнца. Ты – садовник, ты – художник, ты – поэт. Кто, если не ты… 
               
 
31 декабря 2008 – 03 января 2009, ночь



095 \\ 101

**** о ****


И она брала меня за руку. И я «плыл». (Так кажется говорят о боксёрах, получивших нокдаун. Нокаут был впереди!) О. Так начиналось много имён, многих девушек. Одна из букв алфавита. Одна из многих. В мире много алфавитов. И много стран. И много девушек, которые меня брали за руки. Можно по-разному произносить их имена, на разные лады, по-разному пропевая согласные, гласные, что, что между буквами. Но – это одно имя. И я знаю, как оно будет на разных на всех этих языках. И это – одна девушка. Для меня. Власть имени – надо мною. Со мною. Она меня взяла! Куда-то не…
И я много девушек брал сам за руки с тех пор. Но, – будто бы, – её одну! Её саму! О. Простая буква простого алфавита. Но – для меня – ПЕРВАЯ, главная. Не хочу других. У меня не будет другой. Ни девушки, ни буквы. Мы так и идём с нею…
И ляжем, как древние боги, в белоснежную траву: пусть сбудется всё то, что должно. Пусть победит РАДОСТЬ! Пусть будет ЛЮБОВЬ! Пусть ляжет на планету МИР! Наши тела, спев гимны всем, всем людям: жившим, живущим, тем, кто только будет, должен, жить, станут непередаваемо, невесомо! – СЧАСТЬЕМ.
И я не отпущу её. Эту руку. Это была Его Рука – Господня! Воля и Длань! Спасение приходит тихо, как входит девушка в жизнь. В твою! В мою! Господь, Храни всех берегинь с такими именами. О. Лучшая буква. Я узнаю твои глаза, богиня, берегиня, какие бы девушки не брали меня за руки – я иду за ними, как к тебе и за тобою. Я узнаю тебя в любой. Каждая из них – ты. Всякий, кого выбирают – я. Мы возвращаемся вспять. Мы опять: Адам и Ева. Наш Господь! Он Видит нас счастливыми. Конец мира. Мы бессмертны. Люди спасены.
Слушай женщин. Слушай свою женщину. Слушай себя. Слушай. И ты услышишь то, что должно было бы быть. И Господь Радостный Разрыдается у тебя на плече! Ему так хотелось, чтобы всё было хорошо! Изначально. «Хорошо! – Он Скажет. – И это хорошо, – Он скажет!» И положит мастерок… Песнь кончена: войне конец.
РОЖДЕСТВО! не за горами… Младенец Христос Придёт беззащитным, бездомным, нищим. Владеть миром, пролить Кровь. Свою… ЛЮБОВЬ! – Ты Пролита на нас, за нас, не выпускающих друг друга из уст и глаз и рук. Любовь! Ты победила страх! Объятья Твои крепки: не Выпустишь ни нас, ни других, тех, кто плывёт навстречу Тебе, ЛЮБОВЬ!
Войне конец. Конец войне. Войне конец. Конец войне.
Не отнимай руки, если зовут: может быть, – ЛЮБОВЬ! Господь Делает шаг? – навстречу!
И это РОЖДЕСТВО!
Господа нашего ИИСУСА ХРИСТА!
Не за горами…
И она взяла меня за руку. О. И я…
О, Господи!
О.
И это лучшая буква алфавита. Первая! Для меня! И я следую ей.
Любовь моя! О.
О!      
               
 
02 января  2009 – 04 января 2009, ночь



096 \\ 101

**** кто-то из нас увидит солнце ****


и оно взойдёт
в свободной стране наших детей
может быть
если это не удастся сделать им
сделают их дети
наши внуки
но это будет
вертикаль падёт
власти
народ не любит вертикалей
вертикаль
ведёт к богу
не к деспоту
и вору
гнилое сгниёт
будет новый мир
и
кто-то из них
если не из нас
увидит
солнце !
восход !
свободную страну !
свободных от « пут » людей !
               
 
02 января  2009, ночь



097 \\ 101

**** мы и они : проклятые и благословенные !! ****


они не сильнее нас
они просто организованнее
мы заняты делом
созиданием
любовью
красотой
детьми
друг другом
совершенством
себя и остального
мы строим
они выходят красть наши будни
они уже здесь
эта порода изначально
с нами
их не много
но власть их
это они
мы не можем оторвать любящих глаз с холстов
в это время
ножами нагайками ногами топорами заточками руками банковскими переводами регулярными войсками наёмниками в масках космическими силами ракет спутников силами подонков своих аналитических отделов
убивают
тех
кто шёл мимо
просто
пугает
уже нет
холст важнее
здесь нет трусов
стих важнее жизни
твоей и чужой
оттого и весит безмерно
много
что даётся
так
больно
тех кому дорого звучание краски никогда не полюбит кровь растекающуюся по асфальту
вместо кадмия в белой чистоте нетронутого грунта
здесь не было и нет тех кто бесстрастен
наша страсть
строить и возводить
дышать созиданием
раскрашивая весною будни дел
их
только одна
стирать
мы храним и передаём
они ломают и продают
чьё сердце крепче
сдаётся что наше
я не знаю ни одного режима который бы не пал
я не знаю ни одного императора что не кончил бы плохо
я не знаю ни одного таланта который бы не был поставлен на место высоко так как того заслужил
я не знаю не оценённых ценностей
наше дело
любить и творить
их дело
смерть ненависть
я не уверен что всё будет так черно как они хотят
сила каждого из нас неодолима
мы шаг за шагом ближе к цели
они дальше
и дальше
говорят
и за ним пришёл господь
сомневаюсь
может быть
но мне кажется
победить в себе низость
награда лучшим
бесконечные башни новых вавилонов
что настроили современные потомки тех иродов
падут
быстрее чем призрачный
карточный домик
смелый :
ведёт лишь кисть по холсту !
подставляя губы солнцу !
и слагает свои стихи !
возлюбленной !
и господу !
в славу !
богу !
вот !
и
!
               
 
02 января 2009 – 03 января  2009, ночь



098 \\ 101

**** страна стукачей ****


была и есть
               
 
02 января 2009 – 03 января  2009, ночь



099 \\ 101

**** **** ****


Ты даже не знаешь что сказал жизни « да » я только с Тобою ****
Это я читал у Элюара и Рембо у Сандрара и Верлена
Я сказал жизни « да » только с Тобой ****
Ты Бог для меня **** 
И я не признаю другого ****
Наш Брак – Корабль
Ты – драгоценность Лета Господня
Ты – Сад что слаще Рая // Райского
Ты – то что Даровано Свыше
Ты награда что мне не пришлось завоёвывать
Ты – то всё что есть я что есть у меня
Я – ничто никто пустое
Лишь звук никчемный
Что была бы жизнь
Без Тебя
?
Кусок дикого леса
Забавы языческие
Озлобленность зверюги
Человеческого не много …
Всякий раз – как вижу окошко нашего дома – теплею …
Растопим вокруг нас накипь недоверия жизни ****
Я сказал жизни  « да » только с Тобою **** 
****
Любовь лишь то что будет расти
Дерево врастающее в Небеса
Лет победные кличи прожитые в единстве
Неразличимых рук сплетенье
Ветви страсти
Главное – мы не строили стен – а дарили себя другим
Главное – не рыть рвы не заливать горящей смолою тех кто без дома дома любви
Тех у кого нет того что есть у нас
Любовь – избранничество
Она выбрала нас нас с Тобою ****
Ты во мне
Я в Тебе
Господь наш
Любит нас
Мы любим Его
Всё просто
Отдать Друг за Друга жизни
Остаются люди
Что дороги нам
Остаёмся мы
Что дороги им
И дороги им
Наша любовь что светила всем всем кто знал знал нас нас с Тобою ****
Ты – уносишь меня туда где больше нету того что омрачает мир
Ты – сама плоть того что зовётся цветом радости
Цвета радуги
Цвета радуги
Та сама
****
Ты сама – что отмыкаешь замки
Кажется что люди могут всё
У любимых своих я прочитал
Они тоже любили так что можно было основывать новые планеты
Любовь моя ****
У них были свои
Такие же как и Ты ****
Если в жизни нет такой как Ты
****
Я не скажу ей « да »
Я не ведаю другого счастья ****
Как видеть окошко дома нашего
Подходя к дому
Только с Тобой ****
Я сказал
Жизни
« да »
****
Моя
****
Твой
****
Имя Твоё – ! – Лучшее ! Лучшее ! Лучшее ! Лучшее …
Любовь ! Я не знал другого ! Имени ! Чувства !
Я говорю жизни !
Этой жизни !
Да !
Да !
Да !
Потому что – в ней есть  Ты ! Ты ! Ты ! Ты ! Ты !
Моя …
Твой …


ноябрь 2008, ночи –  январь 2009, ночи



100 \\ 101

**** цвета морского льна твои глаза ****


И вот – ты увидишь мои холсты. Возьмёшь в руки графики листы – ты увидишь меня. Такого, какой есть, такого, как и был. Твои глаза цвета морского льна вдохнут кислород проповеди моих касаний, мазков. Волшебные мазки, что клала любящая рука. Ты ощутишь то, что обычно ощущают девушки, все девушки, которых касалась моя рука. То, что обычно чувствуют – тогда… И – сейчас. Войдёшь взглядом – в мой. Я – в тебя. Как входят в девушку. Словами любви. Древняя, как мантра любви родится живопись. Живопись – то, что в тебе. И это древнее. Любовь. Без любви не поймёшь меня, мою живопись. Ты – молода, как кровь волны. Ты – ясна, будто луч, кинутый с небес. Ты говоришь, что любишь. И я отвечу, отвечу. И, когда меня уже не будет, – рядом, всегда рядом, – рядом будут мои слова, мои мазки. Крепко держа тебя на руках – как всю жизнь – волны понесут тебя. Ты будешь жить, не боясь ничего. Моё крыло – над тобою всегда. И с тобою ничего не случится. Дурного, плохого. Любовь моя – с тобою. Тебя учили искусству, забыв сказать, рассказать, что главное. Главное – что – в тебе – это – живопись. Надо любить художника: чтобы понять. Надо любить живопись, чтобы понять художника. Руки мазков никогда не отпускают. Слова вездесущи. Слова – дарят будущее без слёз. Живопись – лечебна. Беды отступят, будет пламя тишины. Ты больше никогда не будешь одна. Пламя мазков! Живопись имеет обыкновение спасать. Моя. Там не только то, что заметно обычному глазу. Там – я. Как всякий живой! И я помню твои слова. И клятвы. И вот ты раскроешь святое! – картины. Не всякой… не всякому… дают смотреть всласть – без стекла. На святая святых – близко. Держать в руках! И дышать! Вместе с холстом. И мы будем дышать рядом, как раньше. Как ты и хотела. Всю жизнь. Чтоб я не сбежал от тебя. А я и не сбегу. Куда теперь? От тебя? Ты будешь гладить то, что делала моя рука. На земле нам не хватало времени, сколько бы ни отпускал бог, который главный, господь. И после – его тоже мало. Знаешь, моя живопись – твои одеяла! Возвращайся почаще! Нам теперь никто и ничто не мешает. Мы вместе. Я обнимаю. Тебя. Этими вечерами. Погружаться в вал цвета? Неужели старые профессора, что пытались объяснять тебе историю искусств, не сказали тебе, что мою живопись нужно гладить. Ты помнишь, как вились волосы, и как ты восторгалась этим? Я – твой. Теперь и навеки. Ты – хранитель. Нет, не очага, – моей живописи. Мог ли я, любовь моя! мыслить о подобном? Награда, что нашла мои холсты. Вероятно, заслуженно. Теперь, на достойных устройствах, в достойных рядах, в необходимом температурно-влажностном режиме, под пристальным твоим оком – моим холстам тепло, дорогая. Это – легче! Это – лучше! Чем жизнь, дорогая… Мы вместе! Каждый день! Не прячась! Ни от кого! Совершаем свой священный обряд совокупно – вместе. Жизнь моя – ты в тебе, любовь.       

               
03 января 2009 – 12 января  2009, ночь



101 \\ 101

**** ЧТО ЭТО БЫЛО ? ЭТО БЫЛО « СЧАСТЬЕ ЖИТЬ ! »  ****


Кончен путь, что был. Многим боле десяти лет. Счастье жить, я вкусил тебя! сполна. И на самом излёте десятилетия – такие потери: мама, учитель, три ровесника, болезнь отца, разлад, нервные срывы, болезнь, бессонница, нервы, потеря способности ровно жить и рисовать, всех сбережений и многих контактов. Трудной год. Очень… И всё-таки – редкий, счастливый. А жизнь! всякая! даже самая горькая! – есть счастье!
«СЧАСТЬЕ ЖИТЬ» написано: это десять сборников, нарастающих по напряжению и по объёму. Начатых в далёкие кризисные дни 98-го, когда `уходила (у всех!) почва под ногами`. Новый цикл «ГИМНЫ РАДОСТИ» я начинаю в кризисные дни – 2008-го; а что изменилось? Это живопись и фото. А сейчас будет видео и графика.
Время летит… И новый цикл займёт тоже – лет десять. А потом… потом я хотел бы написать «СТРЕЛА ЛЕТЯЩАЯ», ``летящая точно в цель``! Я бы хотел, чтоб только нарастало напряжение, и накалялась страсть! Жизнь. Такое ёмкое слово. Укладывается в него всё! И горе, и отчаяние, и вера, и поражения, и отторжение, и падение, и боль, и счастье! – всё вместе. Я бы хотел много ещё чего создать: скульптуру, кино, песни, книги, музеи, центры… Мне нужны ещё (следующие) пятьдесят лет.
И не пугает то, что за окном. Пугает то, внутри. И не страшно то, из мира, страшно то, что – в мир. И душа твоя – не целый ли пласт, заменяющий прошлое, настоящее, будущее? То, что внутри – важнее! сильнее! И в наших силах – сделать лучше – мир, людей, свои творенья. Подарить – себя и своё. Последние строки! Пусть будут они – с верой в себя и в своё! Искусство – мой путь, по которому взойду. Мой духовный. Дорога, которой не изменишь, если вступил. И ситуация повторяется: там был “дефолт” 1998-го, а сейчас – “кризис” 2008-го. И только лучше работается в такие дни, моменты, годы, ситуации…
И – нету даже паузы – пусть труд кончен – да какая разница! ДОРОГА ЛЮБВИ! – она ждёт тех! кто способен взбираться, одолевая будней немоту.
«ГИМНЫ РАДОСТИ»! – новый начатый мною цикл: видео! графика! слова!
Счастье жить – и в горе диком и в радости дикой! И это был самый тяжкий, и самый счастливый – одновременно!! – мой год. Я не знал тяжелее потерь. И я не знал большей радости, чем созидать. Строить. Радость творчества – перехлестнёт горе, потери, всё обратит – в удачу! Потери – расплавятся твореньями. И станут обретеньями. Путь духа – преображать. Путь духа – следовать… Путь духа – довериться. Бог не Любит покладистых, Любит сильных и смелых, вступающих в спор. Да и есть ли правила? У Любви? Господь, что никогда! никогда не Оставлял тебя, Плакал вместе с тобой, ты не заметил? Господь, что никогда не Отпускал тебя далеко, Шёл рядом, ты не знал? Господь Делил с тобою всё! – муки и обожания! страсти и ненависть! боль и потери! сладость и вожделенья! Он Был с тобой. И Будет. Так. И поэтому, ты МОЖЕШЬ ВСЁ! Ты не можешь быть никчемной неличностью. Ты призван быть и стать богом, равным. Ему. Творцу. И это был высокий призыв. И он звучит до сих пор. Не оставляй своего Бога! Ответь! И не покладай: ни кистей, ни слов, ни нот – всё, что дано, должно сработать. Как – помнишь – в старой пьесе. Бег времени – без пауз на перекур: завершил одно – уже – другое… И ты не тот, кто…
«СЧАСТЬЕ ЖИТЬ»…
«ГИМНЫ РАДОСТИ»!
1998 – 2008
2008 – 2018
               
 
1997, ночи - 2009, ночи



в 59-и номерах на 554-х страницах



лето  2007 ~ 2008  лето

10 ~ ый СБОРНИК

СЧАСТЬЕ ЖИТЬ

АРТЁМ КИРАКОСОВ