Миппи. глава 9. встретились...

Глава 9.
Встретились…
- Гражданин, предъявите документы!
Чирин обернулся. Так и есть – двое молодых ппс-шников, по-бычьи расставив ноги,  старательно изображая суровый вид, уставились на «бомжа». Кстати, откуда идет привычка широко расставлять ноги? От дальней традиции викингов – первых мореходов? Качка палубы мешала неумелому воину выстрелить из лука или метнуть копье. Широко расставленные ноги и пошатывающаяся походка – верный признак моряка. Или же сия поза корнями уходит еще в пласт библейских времен, когда Адам впервые познал Еву. Мол, смотри какие у меня большие… аж ходить мешают. Как бы то ни было, но поза « с квадратными колокольчиками» - поза агрессивная и ничего хорошего предвещать не может. Лаврентий опустил голову, как недавно научил «философ», ссутулил плечи, краем глаза подмечая реакцию поросли полиции. Здесь главное не перестараться – если делаешь чересчур раболепское выражение, то репрессий долго ждать не придется, а если ведешь себя слишком вызывающе, то итог тот же – сначала профилактическое воспитание в виде тумаков и пинков, затем каталажка. Но может быть и по-другому: сначала каталажка, а потом «воспитание». Если найти нужную середину (вот премудрость-то!), то никаких репрессий – отделаешься лишь презрительным кивком или пинком под костлявое засиженное место.
Наука «философа» помогла – один из полицейских, тот, что с сержантскими лычками на погонах, вдруг заскучал, начал тоскливо глазеть по сторонам. Другой же, что помоложе, продолжал-таки напирать.
- Оглох? Документы, спрашиваю, есть?
Лаврентий, на всякий случай ссутулился еще на какую-то малость.
- А как же, гражданин начальник! Имеются – вот пожалуйсть…
Рядовой брезгливо принял из грязных рук «бомжа» корочку, которую обычно одевают в обложку с двуглавым орлом.
- Чирин Лаврентий Андреевич. Прописка… Так, прописка имеется. Московская, блин… Опаньки! И билетик имеется… Куда следуете, гражданин Чирин?
- Так ведь это… Гражданин начальник, в билетике-то указано – до станции Ольховка, значить… Дачка у меня там. Огурчики, помидорчики, редисочка…
Молодой боец скосил глаза в сторону сержанта.
- Ну, что делать с ним будем?
Сержант сплюнул и, не глядя в сторону Чирина, ответил:
- Что, что… пущай драпает в свою Ольховку… связываться…
- Ты чего, Егорка? – не понял полицейский – просто так:  взять и отпустить?
Старший из бойцов с мрачным видом кивнул.
- Ну-ка, отойдем в сторонку!
Рядовой, не возвращая паспорта, шагнул к сержанту, тот, вполголоса начал разъяснять, время от времени бросая подозрительные взгляды на Лаврентия.
- Короче, тут в соседнем отделении история вышла такая… неприятная. Степан, кореш мой по ментовской школе, словил вот такого же бомжика – и паспорт с пропиской при нем, и деньги… Степка-то обрадовался – капитал, значит, конфисковал, а бомжа – в обезьянник. Бомж, значит, перекантовался ночку на нарах, а на утро приходит адвокат и бомжика выводит. Сейчас у «крутых», Петька, игрушка есть – одеваться в рвань и шастать по вокзалам. С жиру бесятся, развлекаются так, козлы… Короче, Степка не только те деньги вернул, но еще дня три бегал – штуку баксов за моральный ущерб искал. Понял?
- Да, ну? – не поверил боец.
- А вот смотри!
Сержант подошел к Чирину и скомандовал:
- Карманы выверни!
Лаврентий достал портмоне. Старший из полицейских со значительным взглядом оглянулся на товарища.
- Видел? И этот с бумажником! Хочешь – бери, но только без меня…
Рядовой озадачился. Отпускать такую легкую добычу – это поступок, который, по его мнению, назвать глупым – ничего не сказать. Но старшему виднее. В этот момент громогласный женский голос  начал объявлять:
- На втором пути третьей платформы объявляется посадка на электропоезд…
- Гражданин начальник – это моя электричка! – взмолился «бомж».
Полицейский сунул паспорт в руку Чирина, но напоследок погрозил:
- Смотри, чтоб в вагон не заходил, понял? В тамбуре посидишь, нечего пассажиров травить… Понял, спрашиваю?
- Так точно, гражданин начальник!
- Свободен!
Чирин с суетливой поспешностью заскочил в тамбур. Полицейские до самого отправления электрички бдительно наблюдали, чтобы бомжу не пришло в голову занять какую-нибудь из скамеек вагона.
После отправного гудка, Лаврентий помахал полицейским на прощание, но те уже не смотрели в его сторону, лениво зашагали по уплывающему перрону в поисках более достойной добычи.
Путь до заветной станции, как не покажется странным, прошел без приключений. Чирину даже не пришлось столкнуться с контроллером. Электричка тормознула на пару минут, Лаврентий, спрыгнув на гравийный перрончик, с удовольствием вдыхал прелести загородного воздуха. Огляделся. Хвойно-лиственная зелень, цветочки, травинки. Тишина. Только хвост электрички еще стучал где-то за поворотом. Солнышко, стрекотня кузнечиков. Все так мирно, бессуетно…
Переждал в леске наступления сумерков и, под покровом ночи, петляя и таясь, пробрался к своей дачке. Окончательно убедившись в отсутствии засады, Чирин решился-таки забраться вовнутрь домика. Старое обветшалое здание с крохотной комнаткой и с отделенной от нее печуркой кухонькой. В помещении пахло нежилым. Тем не менее, одно из преимуществ построек из лиственниц – это то, что внутри словно замедляется время, брошенные вещи остаются в относительной нетленности, как в музее. Лиственница, хоть и «железное» дерево, при должной обработке почти не гниет, но в сравнении традиционным строительным материалом – сосной, холодное. Зимой стынет как бетон, а летом, при изнурительном зное, выпускает сквозь почерневшие от времени волокна капельки смолы даже в тенистой комнатке.
Чирин осветил комнату встроенным в телефон фонариком – закрытые ставни хранили от обнаружения через оконца бегающих бликов ненужными свидетелями. Прислушался. Тишина. От царившего безмолвия, казалось, что сердце бьется об натянутую мембрану оркестрного барабана – гулко, но оглушающее. Лаврентий улыбнулся грянувшей вдруг в памяти песенки из «Неуловимых мстителей». Частое биение сердечка вошло в резонанс с ритмом припева: « И нет нам покоя ни ночью, ни днем… Погоня! Погоня! Погоня!..».
Та-та-а-а-та, та, та-та, та… Цок-цок-цок к заветной половице… Дачная хитрушка – под ней ключик от погреба. Чирин отодрал половицу от пола, с неудовольствием отметив, что при этом под ноготь среднего пальца вонзилась сырая (самая неприятная) заноза. Ключик нетронут – это обнадеживает.
«А на дубе том висит ларец…» Тьфу! А в погребе том лежит ларец, а в ларце – пакет, а в пакете – конверт, а в конверте… а в конверте – жизнь Лаврентия. Новая жизнь. «Левый» паспорт, сделанный втайне от бдительного ока родного ведомства. В ларце же деньги – три пачки-целочки «Бенджаминов Франклинов», там же, в полиэтиленовом пакете и промасленной бумаге наган с тремя запасными обоймами. НЗ на черный день.
Совет Северцева оказался очень даже кстати. Где-то глубоко мелькнула надежда – вдруг Колька жив? Замел следы и попивает сейчас свой любимый абсент где-нибудь на прохладных берегах Дании? Черный день… Его нельзя ждать, но приготовиться к нему надо обязательно. Мало ли…
Чирин вылез из погреба. Итак, деньги, документы и оружие имеются. Каков ваш следующий ход, господин бывший полковник? Ну, во-первых, снять менянную рвань, обмыться, и найти что-нибудь поприличнее среди вороха дачной одежки.
Минут через двадцать, Лаврентий, уже умытый и переодетый, сидел на скрипучей табуретке и нарушал тишину хрумканьем позаимственным у соседей огурцом. Под хруст шел мыслительный процесс, такой же пережевывающий, с брызгами абсурдных идей. Без бинокля видно, что дело – дрянь! Денег не так много, чтобы удирать за кордон. Хватит, может быть, на месяца три, ну, максимум, на полгода. А дальше? Устроиться на голландское судно и тащить из морских глубин селедку до конца жизни? Хм… перспективка, надо сказать, не то чтобы непривлекательная, но даже мрачноватая. Это жизнь?! Не для этого Лаврентий Чирин с детских лет мотал портянки под кирзачи! Тогда, какова альтернатива? Отечество? М-да… Россия. Поле Чудес: «заройте ваши денежки…». Пластическая операция. Грузчик в продуктовом магазине. Или охранником на складе. Чем лучше селедки?
Ну, ну, ну? Какая-то мыслишка пробивается, выкарабкивается сквозь груду всевозможной чепухи… МИППИ! Блин! Шарик искусственных мозгов! Вот что ему нужно! Чирин сглотнул пережеванную мякоть овоща. Как это мысль ему сразу в голову не пришла? Кажется, такая очевидная…
Шокированный собственной же несообразительностью, Чирин не сразу обратил внимание на гул подъезжающих автомобилей. Когда опомнился – было уже поздно: где-то за оградой захлопали дверцы. Сквозь щель в ставнях, под свет фар, успел заметить, как группа молодцов в масках, бесшумно выныривая из салонов черных БМВ, бросились врассыпную. Фары тут же потухли – признак состоявшегося окружения. Лихо. Молодцы.
В этот же момент скрипнула входная дверь, в образовавшуюся щель в проеме просунулось дуло автомата, затем раздался голос. Раздражающе возбужденный и жизнерадостный:
- Сдавайся, Чирин! Здание окружено, сопротивление бесполезно!
Ставни вылетели вместе со стеклами - каратисты, твою мать… Пять окон превратились в пять бойниц, из каждой пялился пустым глазом ствол «Калаша». Лаврентий поежился под прицелом пяти автоматов, не спеша (дело не в рисовке, не в показном презрении, а в том, что резкое движение может воспринято не так, как хотелось бы), поднял руки вверх.
Фары тут же оккупировали мощными лучами внутреннее пространство комнатушки. От резкого света Чирин зажмурился, когда ж открыл глаза, его ждал сюрприз, только вот приятный ли.… В двух шагах от бывшего полковника, засунув руки в карманы брюк, стоял Скибинский, за спиной – «Калаш». Бывший соратник по казахстанской операции. Бывший друг. Бывший… бывший… бывший…
- Извиняюсь, Лавр, за внезапный визит. Работа, знаешь ли… Никогда не думал, что придется «брать» именно тебя. Надеюсь, что не поведешься на глупости – ребята у меня «натасканы», на любой шорох стреляют без промаха.
- Как нашли? Ах, да… ты же знал про эту дачку…
- Мент с Ярославского. Правда, поздновато он увидел ориентировку на тебя, но тут же сообщил. Остальное высчитать несложно. Наверное, трясся, когда ему паспорт показывал? Такая оплошность при твоем-то стаже…
- У меня просто выбора не было.
- Пошли? – просто спросил Скибинский, все равно приглашал на прогулку.
- Пошли.
- Оружие сам отдашь?
Чирин высунул из кармана пистолет, двумя пальцами взявшись за дуло нагана, выбросил оружие в окно одному из «оккупантов». Боец лихо поймал пистолет, поставив его на предохранитель, несколько раз крутанул по ковбойски в руке неудобный для такого «циркачества»  наган. Но «рисовка» удалась. Впечатлило.
- Все?
- Все.
- Хорошо, верю – обыскивать не стану. Пошли.
По приказу Скибинского бойцы освободили салон одного из БМВ, оставив бывших товарищей наедине. Ребята, расположившись неподалеку, скрутили маски в «тюбетейки» и теперь стояли, покуривая и хмуро оглядываясь на сонные очертания дачного массива. Оставшись с глазу на глаз с бывшим другом, Лаврентий, как ни странно, почувствовал себя еще неуютнее, чем несколько минут назад, стоя под дулами автоматами. Очнувшееся от летаргии чувство вины? Может быть…
- Отпусти, Гриша, – жить хочется!
- За что тебя во враги государства?
- Операция 001. Отпусти, а?
- Понятно. Не могу, сам понимаешь. И на моем месте ты поступил бы так же.
- Как знать, Гриша… Жить хочется, а ты меня ставишь прямо к стенке. Или сам и будешь жать на курок?
Скибинский с хмурым видом отвернулся, опустил стекло со своей стороны. В прокуренный салон ворвался свежий воздух. Тонированная плоскость больше не скрывала предутреннее прояснение. Командир отряда достал сигарету, долго разминал ее в пальцах, прикурил от прикуривателя, выдохнул дым.
- Может, и нажму на курок – не впервой. Работа такая.
- Мы же с тобой вместе, вспомни, опиумщиков гоняли по степи! Помнишь, я тебя полуживого, с двумя ранениями в живот, на собственном хребту километров двадцать…
- Помню! Я все помню! – резко оборвал Скибинский и, всем корпусом развернувшись к Чирину, зло вперился тому в глаза – А ты Наташку помнишь?
Глаза Скибинского наливались холодом. Ни яростью, нет. Стужей палача-фаната, свято верующего в свой долг. От такого взгляда кровь не просто стынет в жилах, а мгновенно превращается в лед, разрывая сосуды морозным расширением. Чирин не выдержал, отвел глаза, тихо спросил:
- Так и не простил?
- ПРОСТИЛ?! А ты знаешь, что она после того случая перерезала себе вены?
- Что?! – Лаврентий почувствовал, как парализующий холод от сердца потянулся к затылку. Мысли смерзлись в образ Наташи. Затошнило, образ глыбой качался где-то над головой, готовый в любой момент рухнуть и придавить невыносимой тяжестью.
- Она жива?
- Жива. Все случайно вышло. Случайная отмена боевого  задания – бандиты глупо нарвались на блокпост, их уничтожили еще до начала нашей операции. Я пораньше вернулся домой, а там такое… Еле откачали… Все-таки хранит ее Бог…
- Как это получилось?
- Не помнишь, значит. Ты получил повышение и уехал в Москву, так и не попрощавшись с Наташей. Она-то надеялась, что уедите вместе… 
- Она же твоя же жена…
- А ты раньше об этом подумал? Если честно, то о ваших похождениях я знал с самого начала. Такое не скроется, тем более, что Наташка не умеет врать.
- Чего же ты тогда молчал?
- Дурак! Она любила тебя, а я  так - просто муж, который объелся груш…
- Прости, Гриша! Я ничего не знал. – Лаврентий достал сигарету, закурил. Руки предательски дрожали, никотин, проникая в кровь, лишь усиливал ощущение озноба.
Минут пять курили молча. Не сговариваясь, потушив одну сигарету, тут же затянулись другой. Неожиданно Скибинский прервал молчание.
- Наташа до сих пор тебя любит. Вчера в одной из книжек нашел твое фото. Случайно. Знала же, что терпеть ненавижу Чехова… Надо же, а я про тебя уже начал забывать… А тут такое… Вот и не верь в Судьбу… Перед ней тебе надо извиняться, вот что! Просить прощения, в коленях валяться… Только… Только я не дам! Потому что простит. А я этого не хочу! Не хочу!
В лобовое стекло деликатно постучал один из бойцов. Вой кашлянул, просунул голову в раскрытое окно и извиняющим тоном сказал:
- Кэп, нам пора – время поджимает!
Не обращая внимания на парня, Скибинский поднял стекло дверки (воин едва успел вынуть голову), огородившись от внешнего мира, затем, не поднимая глаз, тихо заявил:
- Я тебя отпущу.
Чирина передернуло – такого решения он уже не ожидал. 
- А что бойцы? – Лаврентий кивнул в сторону развеселившейся вдруг команды, которая потешалась над смельчаком, осмелившимся указывать командиру.
Скибинский махнул рукой.
- Мои пацаны – кремень! Когда надо, молчат. Отпускаю тебя ради Наташки. Не хочу, глядя ей в глаза потом, чувствовать козлом. Люблю я ее. Понял? Если бы не ты, гад… Ну, да ладно… выдюжим…
- Гриш, жалеть не будешь?
- Все! Я решил. Только учти – даю тебе шанс только сегодня, только раз. Потом – пеняй на себя. Дружба дружбой, а служба – сам понимаешь.
- Понимаю! – согласился Чирин.
- Деньги есть?
- Есть немного.
- На еще! – Скибинский сунул черный полиэтиленовый пакет – Здесь рубли и немного «зеленых». Чем могу…
- Спасибо.
- Здесь больше не появляйся. Значит, так: едем до леса – сбавляю ход на повороте. Прыгаешь в кусты – там есть заросли смородины и крапивы. Ребятам своим дам знак, чтоб не дергались. Понятно изъяснил?
- Понял. Гриш, …
- Я не закончил! Прыгай осторожней, чтоб задним ребятам под колеса не попасть.
- Мог бы и не учить кэп полкана!
- Куда нам до вас… на нас ориентировки не подают.
С этими словами Скибинский вышел из машины, подошел к грудившимся бойцам, начал что-то им объяснять. Воины, кто хмуро, кто удивленно, поглядывали в сторону Чирина. Но стоило Скибинскому сделать небрежный жест, как команда стремительно и организовано рассыпалась по машинам. Лаврентий и сообразить не успел, как с переднего сидения вдруг оказался на заднем, а в руки ему был сунут наган и пять (две в подарок!) обойм.
- Ну, что – поехали? – последним в салон влез Скибинский, БМВ тут же рванула с места. Водила знал свое дело - ехали быстро, но без излишнего газования.
Полчаса езды до леса провели в молчании. Перед поворотом машина сбавила ход.
- Готов?
- Всегда го…
- Прыгай!
Задняя машина промчалась вслед за первыми. Один из бойцов, высунувшись из окна, дурашливо помахал рукой на прощание…