33. Как все

Самое счастливое школьное время – весна в девятом классе.
 Экзаменов нет, впереди летние каникулы и почти взрослая, но, пока ещё, безответственная жизнь.
 Мы с подругой сидим за последней партой и делаем вид, что слушаем учителя.
 Физика. В мае это слово вызывает тошноту. Сил учиться нет - хочется на волю.
 Я выглядываю в окно и вижу на улице одноклассника. Андрей беззаботно и весело играет со щенком.
 «Ничего себе» - думаю я. "Даже не прячется".Прогуливать вообще–то опасно - последствия могут быть тяжелыми.
 Совсем недавно, его поведение разбирали на детсовете, а он опять!
 Толкаю Наташу в бок – смотри! Мы, шёпотом, выражаем друг другу своё возмущение и зависть; доводим шушуканьем до срыва на крик Владимира Михайловича и погружаемся в волшебный мир физики.
 А впереди ещё один урок и лишь потом свобода.

 На истории я снова вспоминаю детсовет. Что же всё-таки произошло?
 Андрей и его друг угнали мотоцикл, покатались и разбили. Но на детсовете мы разбирали только Андрюшку. Почему?
 Я ничего не анализирую - лень.
 Покатались. Разбили. Поругали. Забыли.
 Всё равно, наше присутствие на подобном мероприятии чисто формальное, от нас ничего не зависит: сидим и молча слушаем с умным видом, как ругают провинившихся.
 И я сижу и слушаю – как все.

 Наконец, уроки позади и мы выходим из школы. Такой тёплый солнечный майский день, что хочется петь.

 Из ворот детского дома вылетает автобус и, на бешеной скорости, несётся в сторону райцентра.
 Мы провожаем взглядом водителя. Я в первый раз вижу у него такое лицо…
 Да я, вообще, в первый раз вижу такое лицо!
 Успеваем разглядеть в салоне что-то, накрытое простынёй. Цвет простыни и лица шофёра одинаковые.
 На место радости в душу заползает тревога: что-то не так…

 Что не так нам долго не объясняют, мешают слёзы. Лишь Валентина Викторовна стоит, прижавшись к стене, и молчит. Она плакать не может - видимо у неё шок.
 Вернувшись с обеда, воспитатель обнаружила Андрея в раздевалке, висящим на поясе от собственного пальто.
 Кошмар какой – то!
 Я в это не верю - я же его недавно видела: он смеялся, кормил собаку.
 У меня и свидетель есть - Наташа, подтверди!

 В раздевалку нас сначала не пускают, да мы и сами туда не рвёмся – нам страшно.

 В тягостном молчании проходит обед, затем, мы как обычно, получаем трудовые задания. В отношении них смерть Андрея ничего не поменяла.

 Когда узнаю своё задание, у меня пропадает дар речи.Будь это другой день, я посчитала бы его подарком, но сегодня, по-моему, я за что-то наказана - я должна сделать уборку в раздевалке.
 В той самой!

 Прошло больше двадцати пяти лет, а я помню всё до мельчайших подробностей – цвет пояса на перекладине, рисунок на дорожке, прямо в центре неё - большое мокрое пятно.
 Первое время, я не понимаю причину его появления.
 Со слезами на глазах начинаю собирать половик, чтобы вынести просушить, и, на полпути, роняю его от внезапной догадки.
 Вместо пятнадцати минут, делаю уборку целый час, потому что передвигаюсь только вдоль стен.
 До самого выпуска я буду старательно обходить место, над которым свисал обрезок пояса.

 Мысли постоянно крутятся вокруг последних событий с Андреем.
 Я пытаюсь вспомнить всё, что случилось за эти дни.
 Что я знаю о его жизни?
 Да ничего: безобидный, щуплый, из многодетной пьющей семьи - как мы все.
 Что ещё?
 Говорят, он поссорился со своей девочкой.
 Разве она у него была?
 Что ещё?
 Опять думаю про детсовет.
 Теперь он не кажется мне обычным: я на многое начинаю смотреть по-другому, в том числе, и на себя.
 Почему я промолчала, когда услышала фразу про сто пятьдесят рублей, которые нужно было достать Андрею за разбитый мотоцикл?
 Ведь крутился же на языке вопрос: «А где он их возьмёт?»
 Я промолчала как все.
 Пришло время анализировать.
 Жаль, что поздно.


Андрей Жильцов на фото слева