Глава 1. Сестра

ЧАСТЬ I

Глава 1.Сестра.

Уже почти наступила ночь. Жаркий цветущий май погас вместе с закатом, оставив лишь тени. За окном давно стало совсем темно, на улицах зажглись тусклые, холодные огни фонарей. Ярко горели квадратики окошек в многочисленных бетонно-серых многоэтажках; был включен свет и в небольшой уютной квартирке на третьем этаже. Квартирка эта была самая обыкновенная, почти ничем не отличавшаяся от прочих в таких старых постройках. Всюду были поклеены поистершиеся розовые обои в полоску с цветастым рисунком, на стенах висели старомодные бордовые ковры, пол устилали чистенькие половички. Тюлевые занавески полностью закрывали маленькие толстые окна, хоть поздним вечером от этого не было никакого толку.
Здесь, несмотря на всю обыденность обстановки, начиналась долгая история, каких так много и одновременно так мало в мире. Перепутанные нити судеб ведут к одному концу и исходят из одного истока. Какие бы зигзаги и завороты не крутила жизнь, это всё неизменно укладывалось в сравнительно короткие рамки. Пока идёт жизнь – и не дольше. Но ведь жизнь не прекращается – одни умирают, а вместо них рождаются другие, и так было испокон веку. Обрываются лишь маленькие истории, такие, как начавшаяся тем вечером. Однако, и в этих коротких, вырванной из огромной книги главах есть особый смысл, для кого-то даже более важный, чем смысл основного произведения. В самом деле, что важнее – рождение твоего собственного ребёнка или появление новой республики? Смерть твоего близкого человека или то, что угасла одна из многочисленных звёзд? В большой истории запоминаются лишь великие события, но в твоей – только те, которые великие для тебя.
Такие, как эта кинолента, одна из плёнок в неизмеримой коллекции жизни.
В небольшой узкой комнатке в два окна, с высокою железною кроватью, деревянным крашеным комодом и детским ярким маленьким столиком, на разноцветном ковре сидела маленькая девочка, лет не более трёх, крепенькая, нарядно одетая в малиновый комбинизончик из вельвета. На бледном симпатичном лице её с тонкими губами особенно выделялись живые пытливые темно-карие глазки. Девочка на удивление тихо играла разбросанными вокруг игрушками, то и дело бросая их и вскакивая на ноги. Игрушек было так много, что они даже не вмещались в большой короб, предназначенный для них. Плюшевые зайцы и котята аккуратно сидели на кровати; в углу гордо возвышался розовый кукольный домик со своими обитателями, а на подоконнике теснились матрёшки. Стило лишь раз заглянуть в эту комнату, чтобы понять, что её обитательница ни в чём не знает отказу. Но девочку вовсе не интересовали на этот раз её сокровища. Она боялась чего-то, отчаянно боялась сама не зная чего, до дрожи. Она часто оставалась в квартире одна в столь поздний час, и всегда дрожала при самой мысли о грабителях, пожарах и бабайке, на худой конец, но в этот раз девочку терзало странное, мучительное чувство тревоги, не оставлявшее ни на минуту её. Она и сама не понимала, откуда возникло это предчувствие, но она был уверена, что оно непременно  оправдается. Девочка нервно расхаживала из стороны в сторону, качая на руках плюшевого медвежонка и пришёптывая что-то ему на ухо, надеясь этим сама успокоиться. От тишины, звеневшей в ушах, от темноты, от этого необычного чувства, ей стало ужасно страшно, хотелось забиться, замереть. Девочка не знала, что твориться с нею, но страх перед неизвестностью доводил её чуть ли не сумасшествия, и ей ужасно хотелось лишь того, чтобы поскорее кто-то вернулся домой.
Вдруг, как будто угадав её мысли, в дверь позвонили. Девочка резко встрепенулась, едва заслышав настойчивый звонок, бросилась к порогу и мгновенно отперла замок, с трудом дотянувшись до него – до этих пор ей редко приходилось отпирать кому-то. В прихожую зашёл молодой темноволосый человек, отец Арины, Александр Николаевич, аккуратно одетый, с умным проницательным лицом. Лицо это носило спокойное, едва ли не насмешливое выражение, как будто он насквозь видел людей и знал, о чём они думали. В ярких синих глазах был такой же ироничный блеск, вроде бы совершенно незаметный, но неприятно, интуитивно ощущавшийся даже при случайном взгляде. Мужчина был подозрителен и недоверчив, он как будто наперёд знал каждый шаг, безошибочно мог предугадать его и обладал удивительным умением при желании одурачить любого, оставив его с носом. Но в этот момент в нём нельзя было заметить и тени этой высокомерной насмешливости, а глаза светились простой, искренней радостью. Не разувшись и не сняв плаща, он весело расхохотался и, подхватив девочку на руки, закружил её:
- Ариша, у тебя сестра теперь есть! Сестра, понимаешь?
Арина вовсе не понимала, но отчего-то и сама рассмеялась. Ей стало поразительно хорошо оттого, что больше она не пребывала в одиночестве, и наконец-то вернулся её любимый отец. Все страхи и плохие предчувствия если не исчезли совершенно, то почти утихли и оставили девочку. Она радостно подпрыгивала, хлопая в ладоши, и улыбалась так простодушно и мило, как умеют одни только дети.
Почти в ту же минуту незапертая дверь снова открылась, и на пороге очутилась молодая женщина, Наталья Павловна, которую все называли просто Татой, мама девочки, примерно двадцати одного-двадцати двух лет, хрупкая, воздушная и лёгкая. Её светлые, чуть срыжева, прямые волосы струились по плечам, хорошенькое аристократическое личико сияло чистой, почти детской улыбкой, блестящие карие глаза с поразительно длинными ресницами, похожие на драгоценные камни, ярко сверкали. В ней было что-то от ребёнка, какая-то наивная, бесхитростная доверчивость и горячая, не знающая преград, увлечённость. Если что-то завладевало вниманием девушки, то надолго и полностью; она плохо отдавала отчёт своим действиям и редко думала о последствиях. Когда же что-то старое надоедало ей, то она вполне безжалостно бросала это дело и почти сразу же находила новое, такое же нужное и заставлявшее забыть о целом свете. Теперь Тата прижимала к себе маленький кружевной сверток, и по одному взгляду на неё можно было понять, что дороже этого свёрточка в мире для девушки не было никого и ничего, и что он занимал в её сердце не просто большой уголок, а всё сердце целиком. Однако, едва увидев старшую дочь, женщина ощутила, как оно слово увеличилось вдвое, наполняясь безграничной любовью к Арине.
- Девочка моя! Ну, как же ты была тут без меня? Скучала? Правда же, скучала? И я по тебе ужасно соскучилась, ты даже представить себе не можешь, как! – передав свёрточек Александру, Тата опустилась на колени и крепко прижала к себе девочку.
- Мамочка! – девочка прильнула к матери, поскольку действительно соскучилась по ней и безумно любила. За это время та словно стала старше, мудрее и стала чуть меньше походить на совсем молоденькую беззаботную девушку. Однако глаза её блестели по-прежнему ярко и радостно, точно звёзды.
Пока её не было, Арина изнывала от тоски; ей приходилось любить не маму, а лишь воспоминания о ней, и как ей не хватало её самой! Но Тата точно торопилась поскорее вернуться к маленькой новорождённой дочурке, на которую она всецело и безраздельно изливала своё тепло и ласку. Эта малышка с сапфировыми глазами, такая крошечная, стала центром её вселенной. Да и как иначе? Сколько она ждала её рождения, как мучилась ещё недавно – и вот, наконец, можно прижать это чудо к груди и никогда не отпускать.
- Вот, бельчонок, посмотри только, не трогай, – это твоя сестра. – она наклонилась и показала Арине свёрток. Девочка толком и не поняла ничего, заметив только сморщенное личико и необыкновенно длинные густые ресницы, и потому, не найдясь, что сказать, спросила:
- Какая маленькая!
- Ты тоже такой была, и кстати, не так уж давно. – хитро улыбнулась Тата, внимательно ловя взгляд дочки и пытаясь понять, о чём та думала.
- А как её зовут?
- Катенька. Екатерина – значит чистая… Тебе нравится? По-моему, очень красивое имя. Так звали одну русскую царицу, помнишь?
- Да, красивое! – радостно откликнулась Арина, готовая поддержать мать в чём угодно теперь, когда она вернулась. До девочки ещё мало доходило, что значило появление сестрёнки, и она просто радовалась всему. Женщина же была на седьмом небе от счастья и нетерпеливо оторвала ребёнка от старшей дочки.
– Ну что ты стоишь, Ариша? Отойди, дай мне уже разуться, неудобно ведь. Как ты же любишь путаться под ногами!
- И ничего я не путаюсь. – обиженно возразила Арина, но не успела добавить ничего, поскольку отец бесцеремонно поднял её на руки и переставил, как игрушку, в гостиную. Девочка хотела было надуться и разобидеться на родителей, но, увидев рядом с принесённой набитой сумкой красивый шоколадный торт, украшенный кремовыми розочками, мгновенно передумала. Хоть ей недавно исполнилось три года, но соображать она умела и ясно понимала, что, надувшись, никакого торта не получит. Девочке казалось, что мама какая-то другая вернулась – вроде и она, а будто бы нет, не такая любящая и заботливая, как обыкновенно. Но Арина не придала этому большому значения, поскольку все её несложные детские мысли были полностью заняты предстоявшим вкусным чаепитием. Новая сестра так же мало волновала девочку, и она совершенно не понимала связанную с нею суматоху; для неё этот крошечный свёрток был равнозначен кукле. Она была уверена, что завтра он непременно исчезнет и все и думать забудут о том, что когда свёрток этот вообще существовал.
Однако же, когда малышку развернули и уложили в заранее приготовленную деревянную кроватку с балдахином, Арина сразу оживилась и не отходила от неё ни на минуту. Она с любопытством рассматривала «сестру», невероятно похожую на красивую куклу; такая маленькая, как будто игрушечная, она не двигалась и мирно спала под детским одеяльцем, специально купленным папой. Вдруг, малышка моргнула, и Арина смогла впервые разглядеть подробно её глаза– громадные, тёмно-синие, редкого, насыщенного цвета. Это окончательно разубедило девочку в том, что сестрёнка лишь кукла, и, перегнувшись через перекладины, Арина бережно ткнула её пальчиком в мягкую нежную щёчку. Младенец не пошевелился, и девочка более смело погладила его по голове. Её интересовало это новое, совершенно новое и непонятное существо.
Что было с этим ребёнком раньше, помнила ли что-то, думала ли и как ощущала мир вокруг себя. Откуда пришла эта крохотная девочка, какие мысли и воспоминания таились в её головке? Чувствовала ли она что-то до рождения, а чувствовать хоть что-то она должна ведь была, тогда что? Быть может, все люди, на самом деле, живут в другом, никому не известном месте, в другом измерении, и когда они засыпают там, то просыпаются здесь и во сне проживают целую жизнь. С трудом верится в то, что спишь теперь, а проснувшись попадёшь в какой-то неизведанный мир. Что происходит с человеком до его рождения? Конечно, есть привычные убеждения, что после смерти люди попадают в рай или ад, но что же было до? Быть может, наша жизнь сейчас и проносится перед нашими глазами, как интересный фильм? А что потом? И почему ничего совершенно не ясно, ни что будет после жизни, ни что было до неё, а известно только что в самой жизни есть? Быть может, «потом» диёт то же, что до рождения, а сама жизнь – всего лишь перерыв, промежуток, и ничего более? Тогда всё это никогда не могло кончиться, а так быть не могло, ведь всё должно иметь свой конец. Или это вечность, нескончаемая вечность?...
Арина ещё больше перегнулась через перила кроватки, чтобы в который раз погладить сестру по голове – прикосновение к нежной коже приводило её в трепетный восторг, но, не удержавшись, девочка чуть не упала и нечаянно неловко упёрлась руками прямо в младенца. Сестрёнка истошно заорала от боли, задёргавшись на месте. Лицо её тут же покраснело и преобразилось, она уже не казалось фарфоровой куколкой, а только дико ревела, будто её перепугали до смерти. Арина испуганно ахнула и побежала на кухню, к родителям, но на крик уже неслась бледная Тата, которая выглядела перепуганной до смерти, и, заметив старшую дочь возле детской кроватки, возмущённо взмахнула руками:
- Что случилось? Что такое? Это ты сделала, да?
- Мамочка, я не хотела, я только погладить её думала… - лепетала девочка, оправдываясь, но мать не желала и слушать её. Теперь вся её жизнь сосредоточилась на новорожденной, и страх из-за того, что кто-то причинил ей боль, мгновенно обуял её. Женщина не знала, как поступить, и не нашла ничего лучше, как свалить всю вину на Арину, которую искренне считала настоящей преступницей теперь.
- Погладить? – брови испуганной и рассерженной Таты взметнулись вверх, а лицо исказилось гримасой крайнего удивления. – А почему она плачет? Ты её ударила, так? Зачем ты её обидела, Арина! Ведь это твоя сестричка, она не сделала тебе ничего плохого, она только-только родилась, а ты уже набросилась на неё! Да она ещё святое существо! Как так? Я-то думала, что ты у меня умница, добрая девочка, а  оказывается… Мне стыдно за тебя! Отойди, не смей больше прикасаться к Кате!
- Это неправда! – потрясённо закричала Арина. Её поразило то, что впервые мама не поверила ей, впервые несправедливо обвинила. Всегда она принимала её сторону, отстаивала её правоту и была готова сделать всё ради неё, и потому все эти слова показались девочки страшным сном. Она не могла, не хотела верить, что это говорила её мать, так любившая её. Как, как могло ей прийти в голову, что её дочь решила обидеть крошечную, ни в чём неповинную сестру? Она ведь случайно, совершенно случайно причинила ей боль и сама до ужаса перепугалась от этого! Обвинение было так глупо и несправедливо, что на глазах девочки выступили слёзы:
- Мама, как ты могла так подумать? Я нечаянно, я просто хотела посмотреть на неё, не удержалась и руками… случайно, мама! Я сама перепугалась…
- Так ты ещё и врунья! – вспыхнула девушка. – Мне так стыдно за тебя! Ты наказана, в том числе и за твой обман. Я уже сказала, иди в угол, и никакого торта не получишь, маленькая обманщица. И слушать ничего не хочу, иди скорее! Господи, Катенька, солнышко, тихо, тихо, не плачь! Никто больше тебя не ударит, тихо… Т-ш-ш… Всё хорошо, радость моя…
Арина рассерженно тряхнула каштановыми косичками, молча убежала в комнату и послушно встала в угол, не придав наказанию серьёзного значения. Она надеялась, что скоро мама вернётся, скажет, что больше не сердиться и они пойдут пить чай, как обычно пили по вечерам. Девочка была уверена в этом, но никто не приходил пять минут, десять… Она не отводила глаз от часов, стрелки которых неумолимо приближались к десяти, однако, мама так и не приходила. Через полчаса всё же дверь открылась и в комнату зашёл Александр. Арина доверчиво улыбнулась и хотела было обнять его, но отец выглядел чересчур серьёзным и противно сверлил дочь глазами. Она всегда ёжилась от этого невыносимого чужого взгляда и готова была вынести что угодно, лишь бы избежать его.
- Не сердись на маму, не надо. Она просто очень боится за Катю и сама не поняла, что сказала. Будь умнее, Ариша. Попроси прощения, обними маму и иди на кухню. Так всем будет лучше, поверь мне. – холодно, точно к равной, обратился мужчина к девочке, проницательно посмотрев на неё.
- Папа! Почему мама мне не верит? Я не хотела обидеть её, честное слово! Я сделала это нечаянно, нечаянно! – с отчаянием в голосе вскрикнула Арина, надеясь, что хоть отец, так понимавший людей, поверит ей. Но Александр только нахмурился:
- Я верю тебя, конечно, ты не могла сделать ничего плохого. Но маму ты сейчас в этом не убедишь. Она сама потом поймёт, что была неправа, а так ты её лишь разозлишь. Она слишком переживает за Катю, потому что очень любит её. И когда ты станешь старше, сама будешь так же оберегать её от всех.
- Ты не понимаешь ведь. – неожиданно по-взрослому проговорила девочка, поняв, что лишилась последней поддержки. – Почему мама мне не верит? Почему мама больше не обращает на меня внимания? Она разлюбила меня, да?
- Ты думаешь, что она тебя больше не любит? – полувопросительно-полуутвердительно произнёс мужчина и присел перед дочкой на корточки. – Какая ты глупенькая... Разве мы можем разлюбить тебя, потому что родилась ещё одна дочка? Даже не думай! Твоя сестра же не виновата в том, что она ещё совсем маленькая и не может ещё позаботиться о себе. Вот и приходится отдавать ей время и внимание, без которого ты справишься. Но мама правда любит тебя, несмотря ни на что. Просто ты можешь кое-что сделать сама, побыть одна, а Катя -  нет, поэтому она требует больше внимания и любви…
- Любви? Значит, мама будет только её теперь любить? – Арина неправильно истолковала последние слова, впрочем, они действительно были лишними. Александр тихо усмехнулся:
- Нет, конечно. Мы любим вас обеих, просто она ещё маленькая, ты пойми это и не обижай её больше никогда.
-  Хорошо, никогда… Да я её и не обижала, зачем? Только обидно, что мама не верит мне, всё равно. Она всегда, всегда раньше мне верила! – девочка несколько осмелела, но сердитый ответ мужчины разом остудил её пыл:
- А раньше ты была сама такая же маленькая и беспомощная. Но теперь всё, ты у нас старшая девочка, помощница. И я очень надеюсь, что ты поразмышляешь над своим будущим поведением. Можешь ложиться спать, уже поздно.
- Спокойной ночи. – буркнула Арина, и схватив пижаму, отправилась к матери. Даже отец – самый большой её друг, человек, который утверждал, что она – самая большая прелесть, не мог и даже не хотел убедить маму в её невиновности. Да он даже не старался! Сразу решил принять мамину сторону и потакать ей, точно это она – маленькая девочка, а не Арина. Она так обиделась на него, что даже не позволила обнять себя перед сном и пожелать сладких сновидений. Девочка не видела смысла в глупых словах, если на деле папа не мог понять её и поступить справедливее, оправдать её, защитить… Ведь она в самом деле не хотела причинить боль сестрёнке! Никогда в жизни! Она скорее согласилась бы ударить себя, чем её!
Тата в это время самозабвенно качала на руках малышку, улыбаясь сама себе и совершенно позабыв о ссоре. Она была в этот момент на самом деле счастлива, глубоко счастлива. А что ещё нужно? Дом, в котором тепло и хорошо, любимые люди рядом, даже если она и сердилась на старшую дочку, и её маленькое счастье на руках. Казалось, всю жизнь она только шла к тому, чтобы родить и вырастить эту девочку. Её существование в корне меняло всё на свете! Когда родилась первая дочь, Тата сама ещё была несмышлёной девчонкой, только влившейся в водоворот взрослой жизни. Она взрослела вместе с ней и не справилась бы без посторонней помощи. А теперь рождение Кати перевернуло её мир. Всё прежнее, кроме человеческих привязанностей, потеряло вес и пришло понимание того, что дороже близких ничего нет. И какие тут норковые шубы и машина, какая к чёрту новая квартира, которую они уже начинали строить, когда тут такое счастье?... Зачем? Внезапное появление Арины в гостиной напугало Тату, она вздрогнула и крепко прижала к себе ребёнка, точно опасаясь за его жизнь.
- Что случилось? Уже поздно, доченька. Ложись спать поскорее, а то завтра будешь плохо спать.
Арина с обидой взглянула на мать. Разумеется, та была полностью увлечена младшей дочерью! Ей совсем расхотелось мириться, несмотря на просьбы отца, и она, холодно, подражая его голосу, попросила:
- Так я и ложусь спать уже, помоги мне, пожалуйста, включить в ванной воду, у меня кран не поддаётся.
- Я занята, не могу, разве ты не видишь? Мне нужно уложить Катеньку спать, иначе всю ночь не уснёт. Включи сама, Ариш. – как можно мягче ответила женщина, действительно занятая малышкой.
- И включу! – упрямо выкрикнула девочка, растолковав слова матери как личную неприязнь к ней, и ушла в ванную, нарочито громко хлопнув дверью. Она аккуратно сложила пижаму на полочку и попыталась включить воду. Кран был удивительно тугой и никак не поддавался слабым детским пальчикам, как Арина не старалась. Наконец, она со всех сил дёрнула его, вода потекла, но девочка не устояла на ногах и полетела на пол, сбив табуретку со стоявшим на ней тазиком, наполненным кипятком. Тазик, похоже, предназначался для купания Кати. Вместе с табуреткой он опрокинулся, горячая вода пролилась, не успевшая отдёрнуть руку девочка больно ошпарилась и закричала во всю силу. Она попыталась встать, но только поскользнулась на мокром полу и снова упала.
На шум прибежала взволнованная Тата, на лице которой не было больше ни тени строгости. Только страх, мучительный страх и чувство вины – вот что оно выражало… Запыхавшаяся, встревоженная, она казалась не менее испуганной, чем дочь. Увидев раскрасневшуюся плачущую девочку на полу, возле перевёрнутого тазика, она быстро подняла её на ноги и ласково прижала к себе:
- Что с тобой? Ты что, обожглась что ли? Да не молчи!
 Арина дёргалась и жалобно всхлипывала, прижимая руку к обожженному месту:
- Я кран дёргала, дёргала, а он не открывался… я тогда со всей силы дёрнула и упала, а тазик… опрокинулся… и вода тоже… больно… ой, как больно! – она заревела, потирая ошпаренную руку.
- Тихо, успокойся, тихо… Ничего страшного, всё будет хорошо! Как же так… Ты бы хоть меня позвала, если не справляешься!  – мать с нежностью погладила девочку по голове и, поставив тазик на пол, вывела дочку из ванной. Она приобняла Арину за плечи, чувствуя за собой вину и пытаясь хоть как-то загладить её. В гостиной она бережно усадила дочку на диван, закатала промокшую, горячую штанину и осмотрев покрасневшую кожу, приложила к ней кубик льда.
- Больно тебе, Ариша? – ласково спрашивала она, проводя рукою по тёмным жёстким волосам девочки. Та шумно всхлипнула снова и кивнула.
- Да, очень-очень… Горячо…
- Не плачь, слышишь? Потерпи, немножечко… Ну вот, уже лучше, правда? Скоро полегчает! Завтра проснёшься – и как не болело ничего.
- Спасибо, мамочка, - Арина хотела было обвить шею Таты руками, но та отстранилась, отошла, снова взяла из кроватки малышку и отвернулась. Вспыхнувший материнский порыв погас, и вернулось прежнее чувство надуманной обиды, которой девочка совсем не заслуживала. Женщина не допускала и мысли, что сама была виновата в слезах Кати, но всё же понимала это. Ей так хотелось огородить свою маленькую дочку от всех напастей и спасти её, что она была готова обвинить старшую дочь в чём угодно, лишь бы не признавать собственной вины.
- Это ты нарочно всё сделала? Чтобы Катюшу разбудить, да? – пришла в голову молодой женщине неожиданная догадка. Она была так разбита и расстроена тем, что случилось по возвращении домой, что сама не сознавала своих слов. – Зачем? Арина, но зачем? Она не сделала тебе ничего плохого! Почему ты её обижаешь?
Тата была бы рада успокоиться, но её охватила такая досада, что она и сама не знала, как с ней справиться. Рухнув в кресло, она внезапно разрыдалась и сквозь всхлипы повторяла:
- Ну, что молчишь? – приободрилась она, как бы оправдав себя в собственных глазах. – Всё специально делаешь, лишь бы навредить сестрёнке! Она только сегодня появилась дома, а ты уже столькое сделала против неё! И откуда столько ненависти к младенцу? И тазик её опрокинула, чтобы нашуметь! – продолжала реветь женщина, обращаясь к мужу: – Знаешь, Володя, я даже не ожидала этого, не ожидала, что Арина будет так пакостить, а ты примешь её сторону. И снова же обманывает, как так можно? Я специально Катеньке налила кипятку, чтоб тот немного остыл, и я её искупать могла, а то в кране вода. А ведь она догадалась и всю воду выплеснула всю нарочно!
-Тата, перестань, ну что за глупости ты говоришь! Перестань её обвинять, она всего лишь ребёнок! – даже рассердился Александр и вышел, не желая более терпеть этот скандал. Тата, обиженная ещё больше его поведением, уронила голову на колени,и обхватив её руками, расплакалась сильнее.
- Мамочка, ну пожалуйста, послушай меня! – отчаянно вырвалось у Арины. – Почему ты не веришь мне? Почему ты меня во всём обвиняешь? Что я сделала? Да у меня и в мыслях не было обидеть её, вовсе нет! Пожалуйста, я прошу тебя, поверь мне, хоть раз, хоть один-единственный раз!
На глазах девочки заблестели слёзы, она ужасно побледнела. Это был какой-то надрыв, почти истерика; в душе её была истерика. Она совершенно ничего не осознавала, не понимала, почему мать не верила ей, когда она говорила чистую правду, а только цеплялась за свою Катю. Арине казалось, что этот момент был переломным, и от того – поверит или не поверит ей мать, зависело всё на свете. Маленький, спокойный и уютный мир трёхлетнего ребёнка рушился на глазах, но почему это происходило, девочка не знала. Немного наивного, упрямого, по-детски капризного характера матери она не понимала, и толковала её поведение исключительно как ненависть к себе.
Тата и не думала ни о какой ненависти, она по-прежнему любила дочь, хоть уже не так сильно, как раньше, восхищалась ею. Как глупый ребёнок, получив новую игрушку, она позабыла о старой; но Арина была ведь не игрушкой, а живым существом и требовала любви, чего Тата понять не могла. Несмотря на то, что она была уже матерью и находилась далеко не в детском возрасте, девушка по-прежнему не понимала элементарных вещей и чувствовала себя беззащитной и одинокой в жестоком мире. Она боялась Арины, как ни глупо это звучало, не верила ей, боялась не столько за себя, сколько за Катю и потому обвиняла её. Эта девочка, её дочь, казалась Тате бомбой замедленного действия, единственной целью которой являлось причинить вред её новорожденному ребёнку; она, не отдавая себе отчёта в том, каким бредом были её обвинения, искала причину своих надуманных страхов. Она сама выдумывала и страхи, и мысли людей, и их намерения, совершенно не понимая, как это глупо с её стороны. Настоящая жизнь касалась девушке подозрительно простой, и она, не веря в это, старательно додумывала всевозможные глупые ужасы. Тата искренне страдала оттого, что убедила себя в подлых поступках Арины, и вовсе не намеревалась теперь верить ей, возомнив девочку хитрой коварной обманщицей, решившей извести собственную сестру.
«А ведь это моя дочь, моя Ариночка!» - чуть не плача, рассуждала она. – «И эта девочка, как она могла стать такой злой? За что она так ненавидит Катеньку? Неужели так можно мучить маленького ребёнка, Боже мой! За что, за что? Если бы я только знала! Когда я упустила её? Что произошло с нею? Почему Арина стала обманывать? Так рано, ей всего ведь три года, а она изворачивается, лжёт, она уже способна на это… Господи! Только бы не дать ей испортить Катеньку, иначе что же это будет? Если хоть она и выросла такой, то главное теперь не допустить чтобы Катенька такою же выросла! А ведь я любила её, как любила! А, впрочем, и теперь ужасно люблю, но показать этого никак нельзя, иначе она совсем на шею залезет. Как я могу ещё жалеть её, надо быть жёстче! Да пусть она только попробует обидеть Катеньку мою, никогда не позволю ей этого! Испорченная девочка! Это я её избаловала, сама виновата… А…. да что же я за дура! Себе самой лгу и не краснею.. Господи, какой ужас я говорю, как у меня язык поворачивается! Она же совсем ни в чём не виновата, это я себя оправдываю только. Она-то, Ариша, добрая, миленькая девочка! Но… если я сейчас буду просить прощения, она меня потом ни во что не поставит, нельзя так. Авторитет родительский… Или как там… Родитель должен быть авторитетом, а как этого добиться, если только прощения у ребёнка просить? Пусть даже за счёт собственной совести!»
- Я тебе не верю! – неловко и неуверенно проронила Тата с какою-то злостью. – Не верю, и всё. Ложись спать, уже поздно…
Арина изумлённо уставилась на мать и замерла на минуту. Значит, не поверила…
***