Кинолента жизни. Часть 2. Глава 5

Часть II

Глава 5.
 

Тоненькие лучики света пробивались сквозь полупрозрачный тюль занавесок, похожие на сгустки золотой пыли, рассыпавшейся на подоконнике и белоснежных скомканных одеялах. Яркие солнечные вспышки пробивали опутавшую всё плотную, блёклую паутину тумана. С наступлением утра бледная пленка облезала, как старая оболочка, обнажая целый спектр насыщенных цветов. Город пробуждался ото сна…

Ровно в полседьмого утра в общей комнате маленьких Румянцевых громко затрезвонил будильник. Катя стремительно оторвала ярко-рыженькую голову от подушки, тряхнув спутанными кудрями, в прядях которых скользили золотящиеся струи, и оттолкнув нежной белой ножкой одеяло, легко выбежала в ванную. В спешке девочка быстро неслась по коридору, но её босые ступни, мягко касаясь пола, звучали едва слышно.

Она ждала субботу всю неделю, каждый день поглядывала на ещё малопонятный ей календарь, загибала пальчики, отсчитывая дни и спрашивая поочередно родителей и сестру, когда же наступят долгожданные выходные. Суббота не была обычным днём; это был день особенный, день исполнения желаний и настоящего волшебства. Именно тогда они собирались всей семьёй, и гуляли по парку, когда она сидела на плечах отца и жадно оглядывала открывавшийся ей мир, а Тата покупала ей сладости и могла играть с дочкой сколько угодно. Если бы её спросили, что для неё счастье, она не задумываясь назвала бы субботу.

Уже теперь из кухни доносился пленительный, щекотавший ноздри аромат свежеиспечённых блинов, а с улицы, трепля занавески, веял лёгким дыханием ветерок. Остатки сна слетели, как шелуха, подхваченная его дуновением. Прополоскав лицо ещё непрогретой водой из крана, девочка насухо вытерла его, и даже простая ткань полотенца показалась ей особенно мягкой и шелковистой в этот день. Ничего не могло омрачить простой и беззаботной радости, рвавшейся наружу из детского сердца, рвавшуюся туда, вперёд и стремившуюся к солнцу…

Старшая сестра Кати, Арина, напротив, отдала многое, лишь бы вовсе не просыпаться в субботу. Когда-то, всего года два назад, сама так же любила выходные, но теперь от тех времён остались лишь запылённые, мутные и размытые воспоминания, иногда со странной чёткостью проявлявшиеся в голове. Но несмотря ни на что, они по-прежнему оставались лишь воспоминаниями и ничем больше. Девочка понимала, что никогда больше в её сердце не зажжётся то сладостное чувство трепетного ожидания этого дня и такая безудержная радость при его наступлении. Теперь всё это всецело принадлежало сестре, впрочем, как и многое другое. Её любовь к выходным исчезла именно, исключительно из-за Кати… Суббота стала её днём, эпицентром любви окружающих к ней, и таким же эпицентром равнодушия по отношению к самой Арине. Родители суетились только вокруг своей маленькой девочки, совершенно не отдавая себе отчёта, что они забывали о старшей дочке. Она помнила, что чувствовала тогда, когда всё это едва начиналось, когда Катя ещё неумело захватывала в свои детские ручки сердца родителей… Её любили все; ею все восхищались; и мало кто из детей мог бы не заметить этого. Вскоре девочка остро ощутила своё особое положение в семье и научилась ловко пользоваться им во благо себе. А она, Арина, до сих пор нет…

 Тата, заварив чай и поставив на стол вазочку с конфетами, собралась зайти в комнату дочек и мельком глянула в зеркало в прихожей. На неё смотрела моложавая, ухоженная женщина лет двадцати восьми, с отливавшими золотом пышными волосами, стройной, облачённой в домашнее платье фигурой и загадочным – или нет больше? – живым взглядом карих глаз. За пролетевшие, как сон, почти шесть лет, она потеряла былую юность, почти детскость своих черт, но по-прежнему считалась очень красивой. Впрочем, мнение других людей Тата ни во что не ставила и только сокрушалась по поводу своей «кошмарной старческой внешности», как она сама выражалась. «Почему так быстро? Зачем? Что я сделала такого плохого, чтобы…, - думала женщина – а, хотя, не так уж и плохо. Седых волос нет, да и морщин… Это всё такие глупости! Все в голос твердят, что я красива – почему бы им не верить? Это ли главное? Главное твоё, оно уже давно не здесь, оно – там, спит под солнцем… Или нет уже?»
 И с этой мыслью она распахнула дверь детской.

Арина неприятно зажмурилась; свет резанул по глазам. Она не желала видеть никого и хотела, чтобы её оставили только в покое. Никогда не следовала ждать ничего хорошего от такого ужасного дня, как суббота. Лучше бы её вовсе никогда не существовало! Накрывшись с головою одеялом, как будто надеясь, что это позволит ей избежать пробуждения, девочка уткнулась в одеяло. «Начинается…, - быстро проносились в её голове мысли, - теперь снова, снова ещё один день такой.. глупый, бессмысленный! И снова мама будет чему-нибудь учить нас, снова будет это дурацкое соревнование, в котором как всегда победит Катька, а когда вернётся папа, мы снова пойдём куда-нибудь… И снова, никому не нужна… В воскресенье-то хоть он весь день дома, и придёт Настя, и не так плохо… А суббота! Суббота, ужасный день!»

- Ариша, пора вставать! – Тата дёрнула на себя одеяло, и разом ощутившая на своей коже утреннюю прохладу девочка вцепилась в него:
- Я ещё посплю… мам…

- Нет, нет, уже поздно! Посмотри, Катя уже давно встала. – женщина кивнула на пританцовывавшую малышку, выбиравшую себе платье.

 - Ну и что, - фыркнула Арина. – Я же не она.. дайте поспать хоть денёчек, ну пожалуйста, мамуль!

- Нет. – Тата категорично покачала головой и добавила. – Солнышко, одевайся, умывайся и иди на кухню завтракать. Я испекла оладушки сегодня.. не ленись!
- Мамочка, а я же не ленивая? – Катя очаровательно улыбнулась матери; на её щеках при этом прорезались глубокие ямочки. Та обернулась и умилившись, потрепала девочку по только что тщательно заплетёнными ею же косичкам:
 - Конечно, радость моя. Иди кушать, скорее.

Послушно кивнув, она выбежала из комнаты. Тата же, бросив ещё один взгляд на сердитую старшую дочку, стоя уже в дверях, пригрозила ей пальцем:

- А ты вставай. И почему ты такая угрюмая, невесёлая? Посмотри на сестрёнку, она младше тебя, зато насколько добрее и умеет себя вести! Мы ждём тебя за столом. Лучше бы тебе поторопиться, иначе сладкого не останется, и придётся есть эту овсяную кашу, которую ты так ненавидишь.   

- Хорошо. – недовольно буркнула Арина и только сильнее накрылась одеялом. Ей безумно хотелось, чтобы все ушли, чтобы оставили её в покое и больше ничего…

Под плотною завесою прохладной свежей ткани, в кромешной темноте и тепле, рождались волшебные мечты. Раньше они были такими простыми – замки принцесс и прочая детская ерунда… Теперь же девочка перестала грезить о конце неба; в школе развенчали её горячие убеждения и заменили их обоснованной теорией. Но разве можно было пожертвовать теми ландшафтными просторами, которыми она возводила в своём воображении? Она вдыхала сладостный воздух свободы, чувствовала свежую росу на сочной изумрудной траве и видела в лазурном небе отражение своих миров. Она не верила в ангелов, но там их можно было представить, как и многое другое. Восставая из глубин души, призраки её фантазий парили вокруг, как пыль прошлого и будущего. Это были особенные моменты, прожитые точно за гранью другого измерения. Они похожи на сны, только всё равно другое. Арина и сама не понимала, что это было: картинки ли в её голове, транс своего рода или просто сумасшествие. Такие странности случалось с ней лет с пяти, полностью погружая девочку в свою стихию и выхватывая из реальности. Фантастические нереальные мечты.      

Девочка терпеть не могла, когда её отвлекали от столь священных мгновений, но в этот день никто не мешал. В глубокой пучине мыслей она ловила особенно цепляющие и тонула в ней дальше, рисуя свой звёздный путь палитрой чувств, догадок и воображения. «Как хорошо…, - подумала она, - никто не мешает, не трогает. И Катька ушла! Нет, день всё-таки начался хорошо, это точно. Пора вставать бы уже, скоро семь часов. Мама может наругать.»

И с этой мыслью Арина лениво поднялась с кровати, кое-как оправив одеяло и поплелась в ванную. Она не понимала, как сестра могла любить утро – саму девочку постоянно пробивала холодная дрожь и тянуло к одеялу; глаза смыкались сами собою. Почистив зубы и наскоро приняв душ, она насухо обтёрлась и, накинув на себя ночную рубашку, вернулась в комнату. Оглядевшись по сторонам и нигде не обнаружив аккуратно повешенную перед сном на стульчик домашнюю одежду, Арина удивилась. Она прекрасно помнила, как складывала светло-розовую с овечкой футболку и юбочку в складку, которые носила дома, а теперь их нигде не было. Ничего не понимая, девочка потянулась под кровать за своими смешными тапочками с помпонами, и вдруг заметила какие-то тряпки на идеально вымытом полу. Ловко подползя к ним, девочка вытащила из-под кровати потерянные вещи и обрадовалась было, как вдруг обнаружила огромные пятна от шоколада на футболке и клубничный сироп на юбке, застывший намертво. Лицо Арины побледнело. Она ведь ничего не трогала! Она не прикасалась к запасам шоколадок, которые мама давала ей на завтрак в школу, и запрещала брать, и уж точно не могла заляпаться вареньем! Её любимые вещи были безнадёжно испорчены, а ведь ей так нравилась милая забавная овечка, она так любила кружиться в этой юбочке…. Да теперь ещё и попадёт за сладости, которые она не ела!

Арину охватила неудержимая злость. Сестра в очередной раз подложила ей свинью, как последней доверчивой дурочке, а она ничего не заметила. И почему ей так не везёт? Почему Катя всегда может выставить её жадиной и неумехой, а сама выглядеть умницей-разумницей? Почему, ведь раньше всё было не так! Девочке хотелось вернуться в прошлое, когда они были маленькими, дружными крошками, всегда игравшими вместе и делившимися радостями и обидами, каких было, впрочем, крайне мало. Тогда её сестрёнка мечтала вырасти похожей на неё, стремилась подражать и как хвостик, бегала за старшей. Только это время прошло, и кажется, навсегда. Её просто разбаловали донельзя, и теперь она превратилась в эгоистичного и капризного ребёнка! Но она-то, Арина, причём? Почему ей не давали жить спокойно, достигать каких-то успехов?! Она ненавидела эту подлую девчонку, которая сидела теперь там, с её мамой, так боготворившей когда-то её, и притворялась хорошей девочкой! Которая так спокойно, далеко не по-детски, вгоняла клин между нею самою и родителями, отнимая день за днём их любовь… Которая знала, знала, как мучает её!

«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» - чётко отбивался ритм в голове; к лицу девочки снова прилила кровь. Каждый день одно и то же, и как надоело! Она больше не намерена была терпеть это! Схватив в охапку испорченные вещи, она с яростью кинулась в кухню и швырнула их на стол. Тата, с довольным видом протиравшая было кухонную панель, резко обернулась. Катя вздрогнула и уронив оладушек на тарелку, со страхом уставилась на одежду и сипло произнесла:

 - Что это?
- А это тебя спросить надо! – закричала Арина и в отчаянии повернулась к матери: - Мам, мам, послушай! Посмотри, что она наделала!

Женщина молча выдернула и держа двумя пальчиками футболку, сморщилась:
 - И что? Взяла моду – сваливать на сестру! Да Катеньке и в голову не пришло бы такое, взгляни только на неё. Она – ангел! А ты, мало того что пытаешься очернить бедного ребёнка, так ещё и берёшь без разрешения шоколад из шкафчика. Ты голодная, что ли? Уж тебе-то ни в чём нет отказа, надо только спросить разрешения! А шоколадки эти я вообще рассчитала – по каждой на день, что ты не кушала эту дрянь в школе. И главное, как, как можно так изляпаться? Как свинья, честное слово. Мне за тебя стыдно! Надо бы наказать тебя как следует, чтобы знала, как врать, таскать сладости без спросу и говорить гадости про сестру. Что за характер!

 - Это неправда! – девочка схватила Тату за локоть, но та оттолкнула её. – Я ничего не брала! Я всё аккуратно повесила на стул, а утром нашла эти вещи под кроватью, честно!

- Как я могу тебе верить, Арин? Да ты посмотри только, вся одежда испорчена, фантики в кармане! Кроме тебя, было некому! – разбушевалась Тата, как в разговор неожиданно вмешалась Катя:

- Мамочка, не сердись на неё! Она, наверное, просто нечаянно нашла и не удержалась, не все же могут удержаться. Прости её разочек, она не виновата!

- Только ради Кати. – строго заметила та, и отправила старшую девочку переодеваться.

Арина влетела в комнату, хлопнув дверью и рухнула на кровать без единого звука. Она злилась, ей хотелось разорвать всё вокруг – от того, что ей не поверили, от того, что мама наругала её, от того, что сестра так унизила её… Досада, злость, отвращение, обида, жалость к себе плотно смешивались, нарастая огненным шаром в её груди. Девочка попыталась ударить по кровати кулаком, но  накатила неожиданная слабость, охватившая всю её; тело пронзила острая боль. Взгляд затуманился и голова бессильно упала на подушку. Арина постаралась встать; её окружала какая-то мутная темнота, её покалывало изнутри; почувствовав дверной косяк, она оперлась о него, медленно съезжая вниз и то ли крикнула, то ли только подумала:
 - Мне плохо… плохо!

Услышав в комнате шум, Тата устремилась туда; Катя побежала за нею. На полу лежала, прислонившись к двери, бледная Арина. Женщина в ужасе уставилась на неё и отшатнулась. Пальцы у неё стали влажными, губы похолодели. Она не выносила подобных зрелищ, обмороки вообще вызывали у неё страх, а при мысли, что в нём лежала её собственная дочка, бледная, со странно перекрутившимися ногами, с закатившимися глазами, к горлу и вовсе покатывала тошнота. Катя испуганно вцепилась в кофту матери, неловко косясь на точно спящую сестру.

 - Мамочка, что надо делать? Она умерла, нет же? Она не умерла? Мам, мама! –

Девочка в страхе отчаянно трясла точно оцепеневшую Тату. Широко раскрытые глаза походили на стеклянные; Катя инстинктивно пыталась привести мать в её привычное состояние. Наконец, как будто проснувшись, Тата судорожно отрезала:

- Нет, конечно нет! Как ты могла подумать такое, глупенькая! Скорее, принеси мне телефон! Ну же, поторопись!

 Катя рванулась, и точно осознавая опасность ситуации, быстро сунула в руки матери трубку. Девочке казалось, что всё это случилось из-за неё, но признаться в обмане мужества явно не хватало. Она и без того так часто подставляла старшую сестру, пользуясь её невнимательностью, что стыдно было говорить обо всём… этом. Тем более, всё было бессмысленно… Сейчас, неважно, известно обо всём или нет, но Арина лежала без сознания, слабо дыша и изогнувшись под странным углом. Неожиданно, в душе девочки зародился медленно нарастающий страх – а что, если врачи что-то обнаружат? Если узнают, что кто-то её довёл до такого состояния, и начнутся всякие разбирательства, а там раз – она и крайняя..  Но всё-таки, всё-таки, пусть даже все узнают, только бы она очнулась!

Тата, бессильно роняя дрожащие пальцы на кнопки, набирала номер мужа. В голове у неё что-то зудело, и она не могла не обвинять себя в случившемся. Ведь она и прежде замечала странное поведение старшей девочки! Она видела, как только что веселившаяся Арина вдруг отходила и стояла, как пришибленная, как она подолгу, точно слепая, смотрела в окно, но старалась не придавать этому значения. Только теперь она поняла - ей просто страшно было обратить внимание, сделать что-то. Да какая из неё мать, если она просто побоялась побеспокоиться об этом! Она обязана была хоть на что-то пойти! Как глупо, как жалко… Или это всё из-за сегодняшнего? Тата тысячу раз простила бы ей это, и ещё столько же, зная, к чему приведёт такая ссора… 

Вдруг оцепенение мгновенно спало, и швырнув телефон на диван, женщина в секунду склонилась над дочкой, теребя её за руки, слушая сердце и пульс. Сейчас, раз позже не могла, уж она сделает! Схватив кружку с водой, Тата плеснула на лицо Арины и резко ударила её по щеке. Если сердце бьётся, она просто обязана придти в себя! Да, должна – она сейчас проснётся, встанет, откроет глаза, потому что есть пульс… Время смешалось в голове Таты, его не существовало – слишком всё происходило мгновенно. Она снова и снова трясла дочку, склонялась проверить стук её сердца и тёрла лоб льдом, снова и снова повторяла свои попытки. Надо бороться до последнего!
 Напрасно. Женщина понимала, что нельзя было отступать, что сердцебиение замедляется с каждым разом, что скоро конец… Так неожиданно и резко. Это походило на кошмарный сон. Почему? С чего? Что вообще произошло? Да ещё пятнадцать минут назад всё было в порядке! Как она могла так быстро потерять сознание, почему так быстро ослабел пульс? Ходила, кричала, и вдруг – начало твориться неизвестно что… Только бы не умирала! Но ничего не менялось. Она дышала тише, почти неслышно. Всё показалось бесполезным. Тата из последних сил сделала рывок, встряхнув девочку, точно куклу и со всех сил заехав по щеке; ладонь звонко стукнула… тишина. Нет, это и в самом деле не помогает. «Ну давай, давай же! Господи, пожалуйста!, - нервно шептала женщина; стоявшая рядом Катя с расширенными глаза боялась вздохнуть. Арина не двигалась.

 Утирая слёзы, мать отползла подальше и мокрыми руками заправила выпавшие из причёски волосы за уши. Хриплым голосом попросив младшую дочку принести воды, она откинулась на спинку дивана. Произошедшее плохо доходило до неё. Она не могла поверить в то, что только что случилось на её глазах, и возможно, по её же вине. Она просто спала, ничего этого не было; сейчас она проснётся и пойдёт будить детей… Но пробуждение не наступало. Какого чёрта?

Вдруг, Арина резко приподняла голову и жадным глотком вдохнула. Не успела девочка и пошевелиться, как Тата бросилась к ней, и тесно прижав к себе, закричала:
 - Да что с тобой было!

- Я не знаю… - недоумённо осматриваясь по сторонам, ответила она. Голос казался Арине непривычно глубоким, точно не её. – У меня потемнело в глазах, но потом я моргнула, встала и… да, пришёл папа. Мы все собрались и пошли в кино. А что?

 - Этого не было. – тихо проронила женщина.

- Что?

- Этого не было. – повторила она. – И папы нет дома. А ты упала в обморок минут десять, если не больше, назад, и не приходила в себя.

- Мам, ты смеёшься?  - с нервным смешком спросила девочка. – Я очень хорошо всё это помню. И ещё там было сиреневое небо – я всё удивлялась, почему оно сиреневое. Неужели ты не помнишь?

Тата кинула взгляд в окно, чтобы скрыть от дочки накатившиеся слёзы. Адский день. У неё явно было что-то не в порядке, но стоило ли говорить об этом теперь, когда в голове у обеих было это самое мистическое сиреневое небо?