Кинолента жизни. Часть 2. Глава 6

Глава 6.
 
На дворе стоял пасмурный, серый день… Небо заволокло облаками, сквозь которые едва пробивалось солнце. Несмотря на удручающую погоду, на детской площадке было оживлённо и весело; на больших деревянных качелях болтала ногами худенькая, бледная девочка с аккуратными каштановыми косичками. За две с лишним недели после обморока, Арина, затасканная по врачам и психиатрам, привыкшая к грязно-белым полуобвалившимся плиткам больниц и торопливым врачам, как-то болезненно осунулась и замкнулась в себе. Два раза в неделю она, уткнувшись взглядом в обшарпанный пол и исследуя на нём каждую трещинку, отсиживала положенный часовой сеанс с психолога, вытягивая из своей запуганной и измученной души односложные ответы. Ей надоело в сотый раз повторять одно и то же, а главное – повторять то, что хотели слышать эти взрослые. А хотели они слышать, как она устала от своих галлюцинаций, как мечтает избавиться от них и подружиться с младшей сестрёнкой. В первый раз девочке не хватило ума сказать всё это. Она честно призналась, что любила странные картинки в своей голове. Да, любила! Они открывали ей двери в другой мир, позволяли почувствовать себя особенной, потому что больше ни у кого таких не было! Ни у кого, кроме неё, даже у этой набалованной Катьки! И тогда же она не менее честно и горячо говорила, как её достала сестра и что ей больше совсем не хочется с ней дружить. Но косые взгляды психолога и перешёптывания с Татой напрягли Арину; ей прописали ужасно горькие таблетки и долго-долго, нудно беседовали, упрямо вдалбливая в детскую головку то, что необходимо было знать. Все точно сговорились, обязавшись навязать свою точку зрения, и девочка нутром почувствовала, что удобнее было бы просто врать. На второй раз она и поступила так. Обрадовавшийся психолог разом купилась, просияла и напичкала свою пациентку всевозможными таблетками, от которых Арина за считанные дни побледнела, осунулась и постепенно избавилась от галлюцинаций; волосы её потускнели и начали выпадать. Но Тата была счастлива – жуткие картинки прекратились наконец! И с Катенькой старшая сестра стала будто мягче и теплее, и вообще в этих таблетках женщина видела спасение, не замечая их побочного эффекта.

Она не знала, что спасительное средство высасывало все силы из девочки, её живость и против её же воли – те самые картинки. Впрочем, эти чёртовы таблетки и были рассчитаны на то. По дню, по недели, но всё-таки в конечном итоге заставить Арину перестать их видеть. Сначала галлюцинации приходили так же верно, поглощая рассудок и оставляя за собой приятные воспоминания; точно океанская волна, они накатывали внезапно и с бешеным ударом о спокойную гладь обычного разума. Только тогда девочка понимала, насколько узки границы её собственного сознания, и ей всегда хотелось открывать их больше и больше. Чувства обострялись внутри этой волны, она слышала более отчётливо и ясно странно мелодичные звуки, зрение воспринимало такие насыщенные и яркие цвета, такие сочетания, которые никогда нельзя было увидеть на воздухе. Это были потрясающие ощущения, и лишаясь их, Арина теряла часть себя. Они поселились внутри неё и пропитали насквозь душу, не позволяя отказаться добровольно.

Но таблетки, как яд, распространялись по той же душе, безжалостно вытравляя из неё галлюцинации. Девочку мутило от самого этого слова – страшного, некрасивого, точно загрязнявшего её удивительные видения. Но, тем не менее, неважно, как названные, но они исчезали. Появляясь всё реже и кратче, они оставили только воспоминания. Прожжённые, затоптанные, придушенные этим же ядом, они угасали, и только отчаянная тоска Арины по своим «картинкам» не позволяла им растворяться окончательно. Оставшаяся с закрытыми глазами и сознанием, девочка чувствовала себя в темноте, держась на плаву лишь благодаря памяти. На вопросы врачей она уклончиво отвечала, что смутно-смутно что-то помнила, но едва ли и с каждым часом всё слабже; она опасалась, что ей пропишут новое лекарство, которое отнимет и драгоценные воспоминания.  К тому же, от таблеток у неё страшно болела голова, особенно по ночам, когда тысячи молотков точно обрушивались на её бедный череп и с силой молотили по нему, но никому на свете нельзя было признаться в этом. У девочки напрочь пропал аппетит; слабо сморщиваясь при виде еды, она с трудом заставляла себя проглотить несколько кусочков и уходила. Даже кожа слегка посерела всего лишь за две жалкие недельки, но врачи говорили, что так нужно и всё обязательно пройдёт. Арина молчала. Ей не было дела до своей кожи или еды, которую она не хотела есть; она злилась на то, что у неё отняли часть души.

 Тата сидела на лавочке неподалёку, мечтательно устремив куда-то легкомысленный взгляд и изредка обращая его на дочек. Она думала о чём-то своём, и меньше всего хотела отвлекаться. Она смотрела на хохотавшую Катю, которая играла с детьми в догонялки и точно не видела её, только иногда взволнованно вскрикивая:

- Осторожно, зайка!

Нарядная, в красивом тёмно-бордовом пальто, с развевавшимися по ветру светлыми локонами, она выглядела молодо и как-то отстранённо. Разве что печальный вид старшей девочки заставлял её сосредоточиться. Наконец, не выдержав, женщина негромко окликнула её:

- Подойди сюда.

Арина вяло соскочила с качелей и так же медленно села возле матери. Тата тяжело вздохнула.
 - Что с тобой? Почему ты не веселишься с другими детьми? Почему ты не играешь с ними? Ведь мы специально пришли на прогулку, чтобы ты дышала свежим воздухом.

- Вот я и дышу. – нарочито громко девочка втянула прохладный, напоённый ароматами весны и звуками капели, воздух.

- Но, Ариша, дышать – значит не просто сидеть и дышать, а двигаться, разминаться и всё тому подобное…

- А я не хочу. Мама, понимаешь, я не хочу бегать и прыгать. Я устала, у меня болит голова…

- Снова пойдём к врачу? – испуганно предложила та и судорожно ощупала лоб дочки, повторяя дрожащим от ужаса слабым голосом. – Померить температуру? Тебя тошнит? Тебе плохо?

- Нет, мама… не надо. Я просто хочу спать. – раздражённо отмахнулась Арина и отвернулась от матери.

- Но ты сегодня очень долго спала, до полвосьмого утра! Ты никогда не спала так долго, мне кажется, это неправильно. Вдруг, это какое-то отклонение? Милая, я не доктор, я не знаю, что с тобой делать. Может, съешь шоколадку? Это полезно, а главное, так вкусно! – женщина отломила кусочек от пористой молочной плитки и протянула девочке, с явным равнодушием принявшей угощение. Арина хотела домой; ей нечего было делать на детской площадке. Здесь она никого не знала, а заводить новых знакомых совершенно не улыбалось. Её подруга Лена, жившая в соседнем доме и ходившая с ней в один класс, как назло, заболела, а остальные девочки жили далеко. Играть же вместе с Катей и Владой было ещё хуже.

Влада была лучшей подругой Кати с рождения и дочерью лучших друзей Румянцевых. Владимир и отец девочки работали вместе и жили на одной площадке. Катя родилась на пару месяцев позже своей подружки, и они были неразлучны почти с того же момента. От этих «попугайчиков-неразлучников», как мстительно прозвала их Арина, девочку наизнанку выворачивало. Мало того, что они всюду ходили вместе и даже ночевать оставались друг у друга, так ещё все и восхищались ими, называя «очень, очень очаровательными малышками!». Про неё и её подружек так никто не говорил, да и к самой дружбе не было столь положительного отношения. Но сегодня, глядя на девчушек, она чувствовала, что ей было глубоко наплевать. Бегали они там… ну и пусть бегают дальше. Ей-то какое дело?

Неожиданно подружки подбежали к Тате, подведя незнакомую девочку лет семи-восьми, с русыми хвостиками и озорными зелёными глазами, одетая в яркую курточку. Девочка улыбалась весело и открыто, с любопытством разглядывая суровую Арину.

- Мамочка, вот, это – Настя, наша новая подруга. Она в первом классе учится и недавно переехала в наш дом. – скороговоркой выпалила Катя и легонько подтолкнула новую знакомую к матери. Женщина кивнула и нежно взглянув на дочку, заговорила с Настей:

- Ну, меня зовут тётя Тата, а это Катенькина сестра – Арина… Надеюсь, вы подружитесь.

- Я тоже очень надеюсь. – бойко ответила девочка и не дожидаюсь следующего вопроса, добавила: - Моя мама сидит вон на той лавочке, возле песочницы, если вам понадобится. Мы к вам подошли, чтобы спросить – можно ли нам поиграть за горкой?
 - Н-нет, мне вас не видно из-за горки. – недовольно покачала головою Тата. – вы ещё маленькие, играйте на виду.

- Ну мамочка! – умоляюще оттопырила нижнюю губку девочка и широко распахнула синие, точно сапфиры, глаза, взмахнув пушистыми длинными ресницами.

Это движение всегда действовало на родителей, слишком любившим свою милую маленькую дочку. Даже Владимир, серьёзный занятой человек, которого побаивались порою, который редко улыбался, только завидев её, подхватывал на руки и долго-долго кружил, вглядываясь в черты дочери с глубокой нежностью и любовью. Стоило ей неловко споткнувшись, упасть, как и он, и Тата, разом отрывались от дел и бежали к ней. Около года назад, когда она тяжело заболела, лежа в кровати с раскалённым градусником, именно отец не позволил отдать её в больницу, а сам по ночам дежурил возле неё, не смыкая глаз. Катя была уверена, что они любили её намного больше сестры. Она обходила её во всём, была послушнее, способнее, и – да что уж скрывать? - даже красивее.

Но ей было никак не понять, что при всём этом любили их совершенно одинаково. Более того, для отца куда роднее, ближе и понятнее была простая, смелая и далеко не нежная старшая дочка. При встрече она не кидалась к нему на шею с восторженным криком: «Папочка вернулся!», не читала запоем книжки, не боялась замарать ботиночки в грязных лужах и никогда не была столь утончённой, какой, казалось, родилась уже её сестрёнка. Но Владимир любил в ней другое, такое похожее на него и до боли знакомое и родное. Арина видела смысл в бесцельных, по мнению Таты, прогулках по городу – без маршрута, без повода, когда просто идёшь, видишь тёмное небо с яркими огнями и чёрной гладью реки, и весь город точно вечный в этой темноте, и разом тебя наполняет такое чувство, что хочется бежать, бежать, бежать не глядя и никогда не останавливаться. Она умела не приставать к нему тогда, когда он был слишком занят или помочь, даже если он вовсе не просил об этом, всего лишь остро чувствуя его настроение. Именно ей можно было сказать и объяснить что-то действительно важное, а она всегда понимала.

А Катя, пусть тоже любимая, была существом далёким, хрупким и неясным. Её хотелось защищать и сделать всё что угодно, но в то же время – она была настолько неизмеримо далеко. Слишком изящная и красивая, может быть; Арина в её возрасте всюду бегала с штанишках и футболке, с собранными на скорую руку в хвостик волосами, а эта носила красивые платья или юбки в оборочках, а длинные локоны ровно лежали на плечах. Или слишком умная; в шесть лет она должна была поступить в школу и начать учить второй иностранный язык, продолжая занятия гимнастикой и рисованием и поглощая одну книгу за другой – сестра же училась спокойной и ровно, ходила на танцы и отдыхала, как обычный ребёнок. Ну что же в ней было такого… «чужого»?!   

Может, этот-то самый покоряющий взгляд со взмахом ресниц и был чужим. Потому, может был, что отражал её чуждую философию, что всё существовало исключительно для неё, и все любили её, а как появлялась какая-то трудность, достаточно было лишь так посмотреть – и всё мгновенно разрешалось. Потому что сразу растаяло слабое сердце любящей матери и она безвольно кивнула:
- Ну хорошо, идите. Только одних я вас не отпущу, если Арина с вами – то пожалуйста, а так… Доченька, последишь за ними?

- Хорошо. – девочка спокойно кивнула и отряхнув курточку, поплелась за «малышнёй», весело побежавшей за горку. Одна Настя, радостно улыбаясь, обернулась к ней:

 - А давай с нами играть? Хочешь? Во что играть будем?

 - Может, в догонялки? – инстинктивно чувствуя со стороны новой знакомой дружелюбие, Арина кажется, впервые за две недели, просияла.

 Настя кивнула и сообщив об её решении своим подружкам, первая включилась в игру. Энергия била из неё ключом, улыбка не сходила с лица, а подружиться с любым девочке удавалось не дольше чем за полчаса. Простая, весёлая и активная, она нравилась с первого взгляда и производила впечатление прекрасного друга, каким она и стала.

Вскоре она уже по праву считалась хорошей подругой Арины и Кати, часто приходила к ним в гости или звала к себе. Общаясь с позитивной Настей, Арина и сама становилась веселее, постепенно забывая о своих проблемах и усталости от больниц и психиатров. Но ничего не могло быть так просто, как хотелось этого девочке..