Багажник

На самом деле ехать в багажнике со связанными руками, ногами и завязанными глазами довольно невесело. Во-первых, подкидывает на каждой кочке. Во-вторых, тесно и темно, даже когда повязка хоть чуть-чуть съезжает с глаз. В-третьих, быть заложником вообще плохо, если вы понимаете, о чем я.
Ну конечно же, вы не понимаете.
Это вообще мало кому дано понять – слава богу. Чувства самые противнейшие.
Но все по порядку.

Ночью мне снилось, что моя кровать пылает, и откуда-то слышен женский шепот. Я проснулся, как водится, в холодном поту, но сну придал мало значения. После того, как побываешь на месте преступления, и не такие глюки замучают. Поэтому я попросту выпил стакан холодной воды – и снова на боковую. Но заснуть не удалось. Я попросту пялился в потолок, вспоминая все до мельчайшей детали.
Обгоревшее тело, раскрытый в ужасе рот, обожжённые, иссушенные огнем губы, выгоревшие глаза, куски сгоревшего пиджака. На молитвенно сложенных руках висит веревка. Она легко соскользнула с трупа, только вот руки не смогли разъединить. Этот человек, наверное, всегда будет молиться. Чтобы он не совершил, он будет прощен.
Вспышка играла бликами на обгоревшем трупе, голову кружил омерзительный слащавый запах паленой кожи.
Я был фотографом, но с радостью бы написал статью об этом. Или книгу. Наверное, стоило бы пойти на филологический. Не пришлось бы наблюдать трупы в живую – достаточно просто посмотреть фильм. В фильмах мертвецы выглядят эстетично, красиво. Это же целое искусство, создание правдоподобного трупа. Сколько силикона, резины, ткани уходит на это дело…
Чем циничнее смотришь на вещи – тем привычнее они кажутся. И я уже почти привык к зрелищу, которое представало передо мной вновь и вновь, стоило только закрыть глаза. Но я чертов пацифист, неженка. Мне нельзя долго общаться с мертвецами.
Я заснул под утро, а проснулся через два часа после того, как заснул. Через плотно задернутые шторы не проникало ни одного солнечного лучика. Когда я выглянул в окно, то увидел на горизонте огромную черную тучу, надвигающуюся всей своей громадой на город. Будет гроза.
А я как раз зонт сломал.
Кружка разбилась вдребезги, выплеснула кофе на новые джинсы и кроссовки. Ключ от второй двери потерялся, а потому мне пришлось с тяжелым сердцем закрывать только первую. В автобусе давка. На работе – аврал. Пять мероприятий, одно интервью, летучка. Домой я полетел, словно пробка из бутылки – меня давно так не тянуло в свою громадную квартирку, где всегда пусто, тихо, скучно, одиноко. Но, черт побери, приятно.
Люблю одиночество.
Вторая дверь была заперта на ключ.
Я подергал её на себя, толкнул плечом, попытался вышибить, в конце концов. Не помогло. Проверил все карманы – и нашел лишь пачку сигарет. Как так вышло? Ключей ведь не было с самого утра – ни в карманах, ни на тумбочке. Их украли?
Почему-то я снова возвратился к жертве пожара. Не то чтобы я мазохист, я не люблю погружаться в плохие воспоминания. Но мне почему-то показалось забавным, что у того сгоревшего парня были волосы такого же оттенка, как у меня. И стрижка на фотографии, которую нам предоставили родственники погибшего, такая же, как у меня. Тютелька в тютельку.
Я не придал этому значения. Тогда. Но, сидя на лестнице и пытаясь прикурить, я вдруг подумал, что, наверное, очень хорошо, что дверь в квартиру закрылась именно сейчас. Проведение это или не очень, но чем черт не шутит? Вдруг, я сегодня умру?
Умру. Очень смешно. Действительно, весело.
Я ведь никогда не задумывался. Не хотел задумываться. Думал, что моя жизнь бесконечно, а если и оборвется, то без моего участия. Глупо, очень глупо.
Мимо меня прошла высокая, сногсшибательная девушка в коротком платье и легкой курточке. Она тащила в руках большую коробку. Прошла вверх, наверное, в свою квартиру. У неё были очень высокие стрелки, которые отстукивали очень медленное «тик-так». Да, на лестнице время тянулось почти бесконечно. Будто само ожидало чего-то.
А я всего-то хотел, чтобы меня осенило. Я хотел домой. Как никогда.
Во время летучки редактор похвалил меня. Качество фотографий хорошее, ракурсы интересные, сюжеты новые. Репортажи хоть все в рамочку вешай – ни одной перекошенной политической рожи, все выглядят хорошо и представительно, прямо как не губернаторы и меры.
Девушка, с которой я работал редко, зато лично общался часто – симпатичная брюнетка, пишущая статьи об искусстве, - предложила сходить с ней в кафе завтра. А день ведь начинался так плохо. И из-за всех этих глупых забот я и забыл о хороших секундах этого дня.
И только на лестнице я вдруг понял, что зря валял дурака и жаловался. Жизнь-то хороша. Правда?
Когда на голову обрушилось что-то твердое, глухо стукнув, я решил, что обязательно должен позвонить девушке, пишущей об искусстве.

Довольно легко сопоставить все факты, даже если ты лежишь непонятно в чем, непонятно как, непонятно чем придавленный.
Итак, смотрите. Вы можете пошевелить руками и ногами, но их вечно что-то трет? Вас связали. Ничего не видите, да еще и неудобно голову повернуть? Конечно, вам же завязали глаза. На затылке гребаный узелок, так что лучше положить голову на бок. Место, в котором вы лежите, то и дело подскакивает, трясется, слышно, как шумит двигатель и шуршат камни? Вы в багажнике.
А конкретнее, в заложниках.
Или же вас попросту везут на казнь. Ничего не могу обещать.
В ногах у меня все время что-то булькало и громыхало о стенки багажника. Банальнейший сценарий – сейчас мою тушку отвезут на какой-нибудь пустырь, польют бензином и сделают из меня неплохой шашлык.
Это, кстати, вариант. Может, меня схватил каннибал?
Я запаниковал. Засмеялся. Тихо, со всхлипами. Вот и сходил на свидание с девушкой, пишущей об искусстве. Вот и насмотрелся на обгоревшие трупы. Досиделся на лестнице. Лох, последний лох.
За что? Что я такого натворил, за что расплачиваюсь? Я пытался лихорадочно соображать – не перешел ли дорогу преступнику? Но ведь я простой фотограф. Не журналист.
А может, меня с кем-то перепутали? Что все это значит, черт возьми?
И я расплакался. Как ребенок. Глупо как-то.
Машина, в которой меня везли, остановилась. Послышалось цоканье высоких шпилек по асфальту, крышка багажника открылась. Хорошо, что мне завязали глаза. Повязка впитала слезы, а перед неизвестным убийцей плакать – унизительно. Я понадеялся, что и перед смертью буду хладнокровен.
Щеки коснулись мягкие, теплые пальцы. Наверное, это была та девушка, что прошла мимо меня по лестнице. От неё тоже пахло персиками. А еще она несла большую канистру с бензином, мерно отсчитывая оставшееся мне время каблуками.
-Сейчас день или ночь? – мой голос оказался спокойным, слишком тихим, чтобы девушка услышала.
-Что? – переспросила она, царапнув ногтями мою щеку.
-Сейчас день или ночь? – повторил я чуть громче. Все-таки в тишине моя сила.
-Ночь уже. Половина первого.
-Где мы?
-Далеко за городом.
-Еще долго?
-Думаю, да.
-За что?
Крышка багажника захлопнулась. Девушка снова села за руль. Ничего не сказала – значит что-то чертовски личное. Что-то, что живет лишь у неё в сердце, в её разуме. Но разве нельзя одуматься? Почему бы меня не отпустить? Я же…
-Я ничего не понимаю! – крикнул я, надеясь, что девушка услышит меня там, на месте водителя.
Мы еще долго ехали. В это время я забыл думать что, возможно, скоро умру. Я думал о сегодняшней летучке и духах с персиковым ароматом. Потом о том трупе с молящимися руками. Потом о ключах. Вспоминал маму, умершую от рака два года назад. Отца, который уехал на ферму после её смерти. Сестру-скрипачку вспомнить забыл. Не догадался. Страшно не было, было то тепло, то холодно. Еще было жаль эту девушку – я даже не знал, за что должен покаяться перед ней.
Страх догнал меня только тогда, когда машина начала тормозить. Воздуха в легких перестало хватать, я завозился в своем багажнике, словно червь, пойманный пинцетом. Мне было ужасно холодно, противно, склизко. Персиковый аромат обрушился на меня, от него тошнило не хуже, чем от запаха свежеиспеченного трупа, которым я вот-вот стану.
Девушка открыла багажник, взяла канистру. Некоторое время она возилась с крышкой, а затем послышался стук крошечной железки об асфальт. Резкий запах бензина отрезвил меня окончательно, я догадался закричать, но кричал не долго – сплошная трата отведенных мне секунд.
Я тряхнул головой и попросил у девушки прощения. На всякий случай. Последнее, что я услышал и почувствовал – шипение приближающегося пламени и аромат персиков.