В искусство

                В ИСКУССТВО               

- Яша, тебе нужны лишние деньги? – Обратился Арбитайлов к Яше.
- …?
-  Мне компаньон нужен. На шухере стоять.
Яша выдавил из себя сдавленный смешок – плод сложной работы мозга. Яша так и не зрел связи между своими навыками художника-оформителя и стоянием на стрёме.
Сегодня Арбитайлов, нацепив на лицо маску таинственности и заговора, зашел в подсобку магазина № 1  Кировского райпищеторга сделать Яше коммерческое предложение. Подсобка эта одновременно служила и мастерской художника-оформителя, и складом кастелянши. По окончании рабочего дня она легко превращалась в место встреч работников мясного цеха с работницами подпольного в те времена цеха легкомысленных телесных услад, хотя первым никогда и ничто не мешало получать удовольствие не отходя от станка.
 Арбитайлову всего двадцать один год. Он не сын директора гастронома, не пасынок замдиректора Большого театра, он даже не внук третьего секретаря ЦК, но у него водились деньги. Этот пункт для его ровесника Яши Теплова являлся предметом частых вечерних дум – откуда? И служили-то друзья в родственной системе, и рабочий то день тянулся для обоих одинаково , да и труд у того и другого ценился по сходному, как профиль вождя на десятирублевках, бухгалтерскому ранжиру. Разница была лишь в том, что Арбитайлов облагораживал  Мосторг того же района: писал на товар ценники, оформлял витрины, крапал к «красным» датам красной же краской здравицы Партии и Народу. Работа синекурой не была, место хлебным не назвать.
 Зато мосторговцы временами питали не тихую зависть к Яшиной обители.  Да, иногда Яше перепадало: то сервелат «выбросят», то парным мясцом отоварят, а однажды было явление зубодробительного деликатеса – грецких орехов – сумасшедшего дефицита на государственных прилавках времен предзакатной совдепии.  В целом, Яшиной жизни можно было даже позавидовать, что, кстати, изредка и делали его немногочисленные родственники, налетавшие на Москву в поисках снеди и прочих трикотажно-джинсовых святынь. Но сам Яша перспектив от сидения в подсобке не наблюдал. Не видел он ни предпосылок для карьерного роста, ни заоблачного взлета в оплате труда. Поэтому и отнесся к предложению Арбитайлова со сдержанной внутренней радостью: «что-то в этом предложении есть».
А таки было.
Согласно концессионному соглашению, Яша приехал после работы на станцию метро «Киевская», перешел Большую Дорогомиловскую, и, по устоявшемуся январскому снежку образца едва народившегося восемьдесят шестого года, потрусил  к месту сбора.
Салон союза художников СССР на Украинском бульваре слыл местом богемным. Одно то, что находился он возле центровой гостиницы  «Украина» и модной тогда точки – магазина «Сантехника», уже придавало приюту изящных искусств аристократический статут. К тому же впритык к салону, и на его задворках, располагалось подворье заморских дипломатов, что в деле, предложенном Арбитайловым, лишним не было.
Яша пришел загодя - осмотреться, обвыкнуть. Возле салона пританцовывала одинокая женщина сложных лет, запеленатая в таежный тулуп и окалошенные валенки. На каменном цоколе здания она экспонировала свои, размером с типовую фотографию,  масляные миниатюры. Яша миновал обладательницу зипуна и проник в салон.
Внутри ему открылся мир неведомый, чуждый, дикий. Это выглядело тем более странно, что Яша готовил себя к профессии хранителя и преумножателя рукотворных красот, продолжателя дел Айвазовского, Поленова, Саврасова. Но в том-то и суть, что – красот! Войдя внутрь, он обнаружил, что его эстетика, его вкус диаметрально разнился с представленным в салоне. Пейзажи (а их было большинство) были тусклы, серы и неказисты. Все полотна Яша нашел едва начатыми, больше похожими на незавершенные этюды. Он кожей ощущал – в них нет жизни, нет чувств, нет эмоций. Ни одного яркого пятна в палитре, ни одного запоминающегося сюжета. Но сколь неимоверно дикими казались цены.
При взгляде на цифры, Яшины глаза сами собой приготовились покинуть орбиты.
- А, ты уже тут?! – вылез из-за спины Арбитайлов. – Ценник  видел? Опупеть, да?!
Яша подтвердил, что – ейс! Продав такую одну, можно месяц красиво жить в Ялте, меняя девушек и  рестораны по два-три раза в день.
- Вот и я о том же. Поэтому тебя и позвал, – наставлял Арбитайлов. – Сегодня просто постой, посмотри что да как. Главное – гляди в оба! Здесь менты пасут. Загреметь – как два пальца. В лучшем случае штраф.
Яша пока плохо понимал, о чем толковал коллега, но при упоминании  о ментах сразу заострился:
- А в худшем? 
- Пока не было, но …в ментовку лучше не попадаться. Пошли.
Арбитайлов шагнул вперед. Он выглядел модно и дорого: тело утеплял предмет Яшиной зависти красная американская стеганая куртка. Ноги грелись в модной продукции постзастойный периода - синих дутых сапогах. Голова тонула в мехах неизвестного пушного с лисьим хвостом на затылке.
Рядом с ним Яша, в демисезонной отечественной куртке и ботинках на тонкой подошве, казался дальним бедным родственником, приехавшим из провинции на стажировку в библиотеку.
Друзья вышли на свежий воздух, и Яше стало ясно откуда у Арбитайлова деньги. Друг вынул из заплечной сумки пачку картинок в рамках. Написаны они были маслом по картону, каждая размером с тетрадный лист. Арбитайлов принялся раскладывать товар вдоль входа в салон, прямо на снег. При взгляде на его «шедевры» Яша заулыбался: ряд наивных пейзажей, с выставленной на авансцену одинокой заснеженной елью, либо оставленной в забвении березой, смахивали на фон из мультсериалов Котёночкина. Казалось, вот-вот, ещё миг, и из-за дерев выскочит волк с зайцем.
 - Ты не ржи, придурок. Сам знаю, что бред. Но фирмачи знаешь, как метут! Это для них  экзотик. Сувенир. Снега, березы, ели  –  у них-то этого нет.
И он оказался прав. Уже через пять минут, по-сиротски сложившая лапы вдоль заснеженного туловища ель (над которой Яша в душе насмехался более всего) «ушла» за двадцать рублей. При виде зрелища легкого расставания человека с суммой, кратной шестой части месячного оформительского дохода, у Яши второй раз за сегодняшний вечер округлились глаза и отпала челюсть. Он вмиг представил, что с легкостью смог бы кропать подобные «шедевры» штук, этак, по пять в день, к тому же левой ногой, просматривая телек и попивая пиво. В  его голове, как у хрестоматийного Воробьянинова,  вмиг образовался и поплыл брильянтовый дым.
- С почином тебя. В карман не клади - помазать не забудь, –  подошла поздравить  Арбитайлова женщина сложного возраста в дохе фасона первой мировой.
- Спасибо, Томк, –   ответил художник и принялся водить червонцами по поверхности лежащих на снегу картин.
- И мои помажь. У меня пока поклевки одни, - заискивала Тамара.
Её просьбу Арбитайлов исполнил. Он перекинулся с владелицей дохи парой фраз, и вновь обратил свой взор на Яшу.
- Вот так-то. Стою тут. Торгую. В обычные дни прихожу ближе к закрытию. По будням конкурентов нет. Я, Томка, да ещё пару гавриков прибежит. А вот в субботу здесь  чума. Художников  –  туева хуча. Лёня чего только стоит. С ним стоять себе дороже. У меня по выходным глушняк. Зато по рабочим праздник. Иногда вообще конкурентов ноль. А одному стрёмно. Зазеваешься или на клиента отвлечешься и, капец  –  ваши документы, товарисч, и   –  будь добр в обезьянник париться. У меня уже есть привод. Нафик-нафик. Говорят, после второго – бумага на работу и … короче, со всеми гимаройными делами: выговор-куиговор и прочая байда.  В общем, я чего подумал-то. Ты же рисуешь? Деньги тебе лишние не помешают? Так давай работать вместе? Один  - клиента окучивает, второй - на шухере. Потом меняемся.
Внутреннее Яшино «Я» вовсю вопило – «со-гла-сен», но все же он переборол себя и дипломатично загундел в ответ:
- Ну, тут подумать надо. Деньги они, конечно, лишними не быва…
На этих словах Яша осекся. Его взор уперся в патрульный милицейский «козёл», прервавший свой суетливый бег в сквере недалеко от салона.
- Слушай, –  обратился Яша к компаньону, –  это не по твою душу?
«Йоб», - только и успела вылететь из уст Арбитайлова незавершенная эмоция, а он уже несся к своим картинкам, разом сгребая их,  по ходу крича Тамаре – «Менты! Валим!». 
Таких стартов Яша не совершал с тех времен, когда подростком бежал со склада цветного металла. Советская власть строго хранила не только рубежи Родины, но и свое вторсырье. Хранилища, куда свозились со всей Москвы отжившие свой век трубы из цветмета, горны, печатные платы, опилки, бракованные значки и многое чего ещё, в изобилии существовали по соседству с домом Теплова  в Марьиной Роще. Однажды поддавшись невесть откуда пришедшему желанию обладать халявным тромбоном, на пару с товарищем, Яша преодолел бетонный забор, колючую проволоку, и зарылся в железный хлам. Там их едва не накрыла праведная длань сторожа. Но - обошлось.
И вот теперь, волна адреналина, что пришла с забегом по маршруту «салон - Киевский вокзал», враз напомнила ему времена далекой смелой юности. Вместе с волной у Яши родилось четкое понимание вопроса с Арбитайловым.
Яша принял его предложение. Так Теплов вошел в искусство.
Для начала Яше пришлось вложиться. Оформитель приобрел лучшие на тот момент краски, растворители, кисти, картон. Одновременно стал тщательно изучать человеческий материал: в качестве часового Яша постоял с неделю возле салона, и понял, к чему особо тяготеет тонкий вкус советского человека, а к чему, грубый и прогнивший, западного. Отечественный покупатель так и млел от тонких линий, выписанных образов, пасторальных сюжетов с яркой цветовой палитрой. Представители запада велись на хмурый авангард или блеклую графику. Правда находились и такие, кто с легкостью клевал на любое изображение культовых отечественный сооружений  –  церквей.
С выбором Яша определился быстро – родной покупатель ближе, да и количеством более. А, единожды  решив, обложился иллюстрациями и, влёгкую меняя фон или композицию, стал переносить классические сюжеты на прямоугольники картона. Вначале получалось неважно. Если честно – отвратительно получалось. Не то что левой задней, а и правой передней вытанцовывалось с трудом. Собственно, работы выходили похожими на ту безликую массу, которую он с отторжением наблюдал при первом посещении салона. Народ картинки брать отказывался. Яша злился. Арбитайлов учил, подсказывал. Яша слушал. Терпел. Ломал себя. К исходу месячного стояния у него случился успех – купили первую миниатюру. Пейзаж. Правда, не за те деньги, за которые загонял свои труды Арбитайлов, но и первому червонцу Яша был несказанно рад.
  Окрыленный успехом, Яша взвинтил производительность и стал выдавать продукцию более качественную и в сжатые сроки. Яша даже слегка затоварился, вследствие чего  предложил Арбитайлову посещать «точку» в неурочный час.
По субботам у салона собирались Мастера кисти и мастехина. Они выставляли НАСТОЯЩИЕ картины – на холстах,  большие как по формату, так и по цене. Среди всех особо выделялся некто Лёня. Невысокого роста, щуплый серый мужичок средник лет, по основной профессии – таксист. Для Яши так и осталось неразгаданной загадкой, когда он успевал работать за баранкой, и одновременно писать картины? Но Леня к выходным умудрялся приносить по пять-шесть новых полотен с ещё невысохшей краской. За два-три часа его картины «улетали» все. Лёне открыто завидовали разными оттенками зависти. Коллеги калькулировали в мозгу навар – получалось шикарно.
По Яшиным расчетам выходило, что Леня за трудодень снимал до штуки –  стало быть, в месяц – до четырех тысяч рублей.  Яша тихо шизел, и одновременно гордился, что стоит рядом с человеком труда, на фоне которого мясники из его родного магазина №1 Кировского райпищеторга выглядели нищими шкурниками. При всем том Лёню положительно выделяла величавая скромность и достойная простота.
Приходить к салону  по субботам Яше стало нравиться всё больше. На то были свои причины.
Первая: десяткам пар глаз наблюдать за действиями милицейских было куда как проще, а вторая – общение.
 За три месяца Яшиного стояния у салона, в отношениях с Арбитайловым наметился некий разрыв. Когда у художника дела не шли, он становился резок, заносчив. Беспричинно истерил. Постепенно выяснилось, что кроме как о деньгах, с ним решительно не о чем было говорить. Даже в случаях, когда беседа уходила в излюбленную мужскую тему – обсуждение женщин, и тогда художник умудрялся завезти разговор в финансовую колею. Это Яше казалось странным: деньги-то у Арбитайлова водились в избытке. Потому и стал Яша чаще приходить к салону в свой выходной.
 А весна восемьдесят шестого добавила в и без того нескучную жизнь советских людей новые краски. Теперь и промеж уличных художников стали слышны неологизмы вроде: «перестройка», «гласность», «ускорение». Не то, чтобы этих слов раньше не было – нет, они были, но теперь за словами появился смысл. У слов появился вес.
 Народ зашевелился. Продрал глаза. Особо смелые стали утверждать, что со дня на день свобода нас встретит радостно у входа. И картины даже разрешат продавать не таясь, как это происходит в Венгрии или ГДР. На таких, конечно, смотрели, как  на умалишенных. Но в беседах пока сильно не политиканствовали. Вглубь не копали. Более всего ратовали за то, чтобы в магазинах всё было. Корни таких реплик росли оттого, что неожиданно большинству стало некуда тратить накопленные возле салона деньги.
Яшу эта тема волновала мало. Хоть ему и удалось достаточно серьезно поправить своё материальное положение, но кредитных билетов гознака ему по-прежнему не хватало. Что до свободы, то он был молод и внутренне раскрепощен. А так как работал в магазине, то бич тех лет – товарный голод его не волновал, разве только стойкий сексуальный.
А весна вовсю расцветала, раскрывалась, рвалась. Очень громко рвануло в Чернобыле. Но сердобольные «лирики» с Украинского бульвара, слегка поволновавшись да посочувствовав соотечественникам, на время судачить о радиации забыли. Её сполна затмило новоиспеченное постановление правительства о нетрудовых доходах. Вот когда засуетились, заверещали, забегали. Причем забегали в самом прямом смысле. Наряду с творцами активизировалась и власть. Дабы уберечь товар от конфискации и биографию от пятен, Яша все чаще стал совершать внеплановые кроссы.
То ли Яшино спасение хранилось в молодых быстрых ногах, то ли в особом чутье, но ему удавалось успешно миновать приводы и задержания. Уже отметилась в участке, избавившаяся от дохи, Тамара, уже Лёня, не желающий унижать себя оскорбительной беготней, не раз платил ментам откупные, а Яше все удавалось себя сберечь. Но он чувствовал – лавочку скоро прикроют.
Как-то погожим трудовым майским вечером Яша пришел к салону, когда там уже приступил к «работе» Арбитайлов. По соседству с картинами его друга примостились пейзажи неизвестного Яше парня. Арбитайлов, хоть и заметил Яшу, но продолжил беседу с незнакомцем.
Яша снял с плеча сумку и хотел, было, начать выкладывать свой живописный товар, как прозвучал грубый окрик Арбитайлова:
- Обожди минут пятнадцать, погуляй. Мы клиентку ждем.
Яша хоть с удивлением (с каких это пор его работы кому-то составляли конкуренцию?), но просьбу Арбитайлова исполнил. Прошло десять минут, потом ещё столько же, а обещанная клиентка не появлялась. Как назло, народ в это вечер в салон валил валом. Яша взглянул на часы, и начал расставлять работы.
Тут Арбитайлов в ярости подлетел к Яше и, переходя на крик, стал пенять Яше в жадности и излишнем сребролюбии. Как назло к некрасивой сцене подоспела ожидаемая всеми покупательница. Вмиг пробежалась взглядом по всей крикливой живописности, она лицом дала понять, что предложенное искусство не достойно её внимания, и удалилась.
Такого облома Арбитайлов не перенес. Особо не выбирая выражений, он обрушил на Яшу весь, накопленный им набор словесных помоев.
Так Яша потерял друга.
Ходить к салону в одиночку стало для Яши совсем небезопасно.
Однажды Яша, излишне хваля свой труд потенциальному покупателю, так увлекся, что  не заметил, как между ними и картинами влезло лицо власти в форме мышиного цвета, и строго произнесло:
- Чьи работы?
Сам тон и тайный смысл фразы ничего хорошего не предвещал.
Испуг Яши был столь силен, что он онемел, и только стоял и хлопал глазами. Зато потенциальный покупатель, отреагировал сразу.
- А и правду? Ведь только что тут был? – И выразительно посмотрев на милиционера, добавил. – Не иначе в салон забежал? Да, вы – загляните внутрь.
Мент попался тертый, потому никуда не пошел, а вызвал по рации напарника. Яше предстояло сделать тяжелый выбор. Он мысленно распрощался со своими работами – трудом целой недели, и внутренне вопя: «совок! совок проклятый!», развернулся и поплелся к метро.
Яша не слыл стяжателем, но близилось лето, а с ним прекрасная пора отпуска: кафе, развлечения на пляже Серебряного Бора, девушки. В планах значились и морские ванны. На все это требовались деньги. Да к тому же Яша втянулся в процесс создания миниатюрных шедевров. Но более всего ему нравилось расставаться с ними, меняя записанные масляной краской прямоугольники картона на геометрически тождественные им денежные знаки. Заканчивался уже пятый месяц его стояния возле салона, а Яша, как маленький, удивлялся тому, с какой простотой и легкостью отдельные граждане расставались со своими кровными: десятками, четвертными, сотенными. Удивительным это казалось ещё и потому, что в дневные часы, в магазине, он наблюдал обратную картину: из-за пяти-десяти копеек при перевесе, покупатели порой закатывали в кабинете директора дикие сцены разборок с криками. Порой доходило и до членовредительства.
Яша уже тяготился магазином. Угнетал вид торгашей, по крохам собирающих свое состояние. Но более всего тяготился подсобкой, казалось, навечно провонявшей сырым казенным бельем. Яша чувствовал – как человек, как художник, он вырос из этого затхлого помещения. Из магазина надо было бежать, чтобы расти, совершенствоваться. Но куда? Пока Яша ответа на этот вопрос не находил. Зато он хорошо знал, что вот сейчас допишет морской пейзаж, дождется, когда масло высохнет, и пойдет к салону.
Вечер последней пятницы мая выдался дождливым и холодным. По приметам в такой день «клев» обещал быть особенный – народ искал подарки, поэтому часто брал всё, без торга и особо не всматриваясь.
Яша продал уже три картины, был этим горд и счастлив, когда из дверного проёма, совсем рядом с ним, возникла фигура милицейского сержанта. Он выглядел Яшиным ровесником: на щеках его играл яркий озорной румянец, глаза блестели, как после бокала шампанского. Лицо растопырилось в улыбке счастливого ловца. Теплов при внезапном появлении служивого опешил. Он впервые столкнулся с новой тактикой милицейской охоты. Раньше постовые появлялись либо с хорошо просматриваемой улицы, либо с бульвара.
Яшу накрыли с поличным.
- Ну, собирай барахло. Пошли. – Игриво приказал сержант.
Никуда ходить Яша не хотел. У него были на вечер планы. Художник собрал в сумку картины, и немного придя в себя, слегка тушуясь,  произнес:
- Может, договоримся?
Договорная смета в размере трех рублей была тут же без формальностей составлена и, совершив, посредством прообраза будущих оффшоров - милицейской фуражки короткий транш, перекочевала в карман коррупционера.
На прощание сержант по-доброму напутствовал Яше:
 - Больше здесь не торгуй. Ещё увижу – жалеть не стану.
Яша поклялся зубом - никогда! Закинул за спину сумку с картинами и поплелся к метро. Пройдя метров триста, он, наконец, перестал сокрушаться о потерянной трешке и остановился.
«Так, в шесть у них пересменка. Сейчас без пяти. Значит, до закрытия ни одна собака не появится – вернусь.»
И Яша сделал коренной в своей жизни разворот на сто восемьдесят.
Теплов продавал последнюю картину, когда довольно грубо чья-то рука хватко взяла его под локоть.
- Ну, все – доторговался. – Голос и рука принадлежали все тому же розовощекому сержанту. – Я же предупреждал, что жалеть не стану. 
Не переступая тонкой грани между сдержанностью и хамством, он изъял у Яши паспорт, и повел в отделение.
Никогда ранее против своей воли, Яша в РОВД не являлся. Поэтому и никогда прежде в «обезьяннике» не сидел. Место, где сортировался провинившийся перед властью люд, правильнее было бы называть отстойником, или даже - стойлом. Деревянная перегородка с примитивными шпалерами балясин, выкрашенных, как и все отделение в серо-коричневую краску, отделяла честных граждан от изгоев. И цветовая гамма, и эта перегородка, и отстойник за нею, при первом взгляде создали у Яши стойкую ассоциацию с лошадиным загоном. Здесь так же терпко несло не то навозом, не то прелым сеном.
Яшу поместили за эту, казавшуюся символом самого времени – деревянную перегородку. За ней уже дожидались своей участи три Яшиных ровесника. Все трое выглядели бодро, вели себя уверенно, беззаботно. По их веселью Яша понял, что попал в компанию к матёрым.
В ожидании решения судеб разговорились.
Скуластый, широколицый парень поинтересовался у Яши – за что? Яша поведал свою историю. В ответ услышал их легенду; всем троим «шили валюту», но ментам тут не «светит»; они чисты, как древний китайский фарфор, так как советские студенты МГУ самые верные ленинцы, суть – опора партии в борьбе. Все трое после слов широколицего повеселели. Их здоровый смех вызвал гнев дежурного. Он даже покинул свой пост, услышав звуки радости в месте, где по природе заведения должен стоять плач.
- А ну, тихо у меня, – приказал дежурный. – Кто-то давно в КПЗ не бывал?
Угроза прозвучала убедительно. Смех на время прекратился.
- Теплов – к следователю, – гильотиной обрушились на Яшу слова постового.
Испытывая легкий мандраж, Яша прошел в залитый светом просторный кабинет. Запах, ставший ему за короткий срок привычным, в кабинете отсутствовал.
За столом, застеленными бумагами, как листьями октябрьская поляна, сидел безликий мужчина примерно тридцати лет и листал Яшин паспорт.
- Что же это вы, гражданин Теплов, злостно нарушаете? – Не поднимая головы, обратился следователь к Яше. Нарушитель переступал с ноги на ногу, мялся, но молчал.
- Что молчите? Вот сержант тут ясно пишет…так…а, вот: « я неоднократно предупреждал гр.Теплова, но он не выполнял моих инструкций»… хм… инструкций?! Ладно, вы в курсе, что по закону торговля с рук запрещена? Вы где работаете? Кем?
Яша вкратце раскрыл следствию последние страницы своей биографии. Когда цепь событий замкнулась на описании подсобки, то дверь с шумом раскрылась и в кабинет, буквально, влетела бабеха в высоких кирзовых сапогах и в залитой дождем плащ-палатке поверх мундира.
Много позже Яша вспоминал, что такие богатые событиями дни в его жизни встречались с той же частотой, с какой зерна жемчуга можно было найти в рисовой крупе. Но в тот промокший майский вечер судьба подарила Яше не только возможность побывать в кабинете настоящего следователя, но и впервые видеть женщину-регулировщицу. И какую! Она была по-рубенсовски толста, по-кустодиевски коренаста, но при всем при том необычайно подвижна (наверное, с такими женщинами на Кубе приятно танцевать ламбаду, а в Рио – танго, к чему-то подумал тогда Теплов).
Вслед за ней в кабинет ввели двоих молодых людей. Одновременно перебивая и друг друга и  гаишницу, они принялись объяснять следователю суть задержания.
- Поймите, мы актеры…служим в театре Райкина…у нас спектакль…прямо сейчас…через пятнадцать минут начало…если не придём вовремя – спектакль сорван… хотите –  проверьте…позвоните Аркадию Исааковичу…спросите, есть ли в труппе Сергей У. и Михаил Ш.(они назвали свои фамилии). Вот номер телефона.
- Ваши документы, граждане! – оборвал тираду следователь.
- Да в том-то и дело, что нет у них никаких документов. – Наконец встряла в разборку гаишница. –  Ни на машину, да вообще никаких. Одна филькина грамота. Вот – от руки написанная доверенность, на имя какого-то (тут она назвала фамилию известного на весь союз актера). А как я узнаю – вы это или нет?
Актеры опять принялись негодовать, взывать к совести женщины и логике следователя, греметь именем Райкина.
Тут надо сделать отступление и сказать честно, что имя любого великого актера в тот период действовало на простых людей магически. Иногда в мясном отделе родного первого магазина Яша вел душещипательные беседы с мастерами разделки тазобедренной части парнокопытных, и неоднократно был свидетелем того, как в отдел забегали заведующие разных отделов и с придыханием сообщали,  что срочно надо «сделать» ещё пару кило вырезки – пожаловал де очередной народный. Магазин №1 имел несчастье находиться поблизости от одной из цитаделей Мельпомены – театра Советской Армии, скопища народных и заслуженных всех мастей. Мясники кряхтя и вычитая из дохода потери (народным мясо шло по госцене!), принимались злобно охаживать топором тушку.
События в кабинете заставили Яшу содрогнуться перед силой закона – на следователя имя великого Райкина произвело обратный эффект.   
- Не надо. Не надо нам тут громких имен. Мы тут всяких повидали. Дежурный! – Рявкнул следователь. – Выведи этих.
И Яшу, и незадачливых актеров, определили в одно со студентами стойло.
За перегородкой выяснились подробности задержания: райкинцы так опаздывали на спектакль, что, позабыв про документы, вскочили в машину, одолженную им друзьями, и понеслись по полупустым тогда улицам Москвы. У Киевского вокзала они проскочили на красный, где их освистала гаишница.
В стойле все искренне посочувствовали бедолагам – в их деле криминальных доказательств – хоть отбавляй. 
- А ты за что сидишь? – обратился к Яше тот из актерской братии, что представился как Сергей.
- За искусство. Картинам торговал. А оказалось низзя, – ответил Яша и как доказательство своей правоты выудил из сумки масляный пейзаж. Все заключенные сгрудились вокруг Яшиного творения.
- Красиво! – подытожил Сергей У.
- Картина маслом. – Непонятно для чего вырвалось у Яши.
Сергей У. этой фразе почему-то засмеялся и с благоговением посмотрел в глаза художнику.
Потянулись томительные минуты ожидания. Все страдальцы притихли, задумались.
- Красиво сидим, - подал голос Михаил Ш.
-  Антелегенция! – высказал общую мысль Яша, случайно процитировав ключевой момент из «Чапаева», а вместе с ним и коренное отношение советской власти к той части народа, что добывала свой хлеб интеллектуальным трудом. 
И тут до всех разом дошло – а ведь точно! на крохотном пятачке, в отсеке для бомжей, карманников, хулиганов и вокзальных потаскух,  сгрудилась передовая часть общества – актеры, студенты, художник.
На удивление, дело двух гастролеров прекрасно разрешилось – их отпустили. На прощание Сергей обратился ко всем сидельцам:
- Ребята, приходите к нам на спектакль в театр Эстрады. На проходной назовите мое имя. Я выйду, контрамарку дам. Бывайте.
И оба друга растворились за дверьми РУВД, как Карлсон.
Чем всё закончилось у студентов, Яша так и не узнал. Богатый на события день продолжил «одаривать» художника. В видавшем виды  патрульном УАЗе, в сопровождении все того же сержанта, Яшу повезли в районный суд.
По детективным романам, а больше - по фильмам, Теплов знал, что в основе суда лежит триумвират из судей, прокурора и адвоката. Они-то и должны были, по мнению Яши, учинить честное правосудие. Внутренне он надеялся, что прокурор на слушание не придет. Но вот представить и примириться с тем, что не будет и адвоката, Яша не смог. Так, в молчании,  он и просидел все долгие пять минут, хвативших судье написать и огласить приговор. Судья – в тот роковой час это была женщина с твердым взглядом на волевом лице, даже не составила себе за труд задать подсудимому хоть один наводящий вопрос. Она поступила с Яшей гораздо круче сержанта –  вкатила художнику штраф в двадцать пять целковых.
Даже довольное милицейское лицо в тот момент исказилось, выразив подобие некоего удивления, замешанного на сочувствии и даже как бы жалости. К штрафу прилагалось «постановление о возбуждении в отношении гр –на Теплова административного дела». Одним росчерком судейского пера советская власть поссорилась с Яшей, загнав его в стан оппозиции. Нет! Ярым революционером Яша не стал. Но с тех пор, при всяком удобном случае, Яша, как мог,  гадил власти, приравнявшей художника к алкашам, хулиганам и рыночным барыгам.
Ответное действие созрело споро – продолжать начатое дело, во что бы то ни стало! Не во имя чего-то высокого, а пока лишь назло.
В состоянии пестования этой мысли, Теплова могли видеть многочисленные посетители и работники универсама «Океан», порог которого он на следующий день переступал. В большой и светлой подсобке универсама нес свою оформительскую вахту его однокурсник по художественному училищу Самвел Петров. Подойдя вплотную к художнику, Яша решительно произнес.
- Самвел, ты же не откажешься от лишних денег?
- ?
-  Мне позарез напарник нужен – на стрёме стоять.