Со своей табуретки

Гель для душа стоит вверх ногами – заканчивается. Зеркало запотело и стали видны разводы. Влажность. Я медленно вдыхаю и становлюсь спокойной как океан. Из крана капает вода. Двести шестьдесят четыре. Когда досчитаю до трехсот, перестану. Самое главное, - говорит Юта, - когда бреешь ноги, думать о хорошем. Он поворачивает меня лицом к стене, собирает волосы в кулак, открывает шею. Выдыхаю. Вода прилипает к зеркалу. Когда отражение исчезает, я собираю его ладошкой, капелька стекает по запястью. Он поворачивает меня лицом к стене, кусает ухо. Громкий стук в дверь.
- Ты скоро?


- Пять минут.
- Пять минут было полчаса назад.
Закутываюсь в полотенце и выхожу. Длинный шлейф пара тянется по-королевски. Он заходит и фыркает.
Месяц назад Дима купил сковородку. Два силиконовых сердечка дали в подарок. Форма для выпечки блинов, яичницы и печенья. Сначала у меня плохо получалось, но я старалась, и однажды вышло идеально. Теперь могу делать это легко и даже небрежно.
А на сцене я выступала лишь однажды. «Выступала» не совсем точно слово. Ступала. Ступила. В седьмом классе во время репетиции новогоднего представленья. Я занималась в кружке уже больше недели и чувствовала, что пора заявить о себе, о своем таланте. Я и еще пять девочек хотели изображать кикимор. И того шестеро на три костюма. Пробное задание было несложное. Пока Баба-Яга скрючившись выходила под аплодисменты, мы должны были прыгать и плясать для фона. Генерировать безудержную энергию, способную заполнить сцену, зал, вселенную. Возможно, я перестаралась. Но эта руководительница настоящая сука. Я просто проявила инициативу. Потому что пришло время.
Дима же всегда досаливает. Я сыплю с каждым разом все больше и больше, он все равно тянется и берет с полочки. Не знаю, сколько еще выдержу. Аккуратно отрезает кусочек и прожевывает. Неожиданно наклоняется и высасывает желток громко.
- Ты же понимаешь, что завтракая приготовленной тобой яичницей, я не уничтожаю символ нашей любви, а наоборот, увековечиваю. Трансформирую физическое явление в духовное.
- Что?
- Ничего. Просто вношу ясность.
- А ведь на самом деле эти сердечки - навозная яма для недоразумений.
- Милая, за столом лучше говорить благодатная почва.
- Пойми, для выражения чувств мне мало одной формы. Я давно об этом думаю. Нужен хотя бы элементарный набор: «доллар», «рибок»… «фак ю», в конце концов. А со временем желательно приобрести все буквы. Раз уж ты хочешь общаться посредством яичницы, - я вхожу в роль и добавляю жестикуляцию. - Кстати, думаю, большинство браков именно из-за этого и рушится. Из года в год готовят невнятный омлет. Бомбу замедленного действия. Они уже хотят, чтобы она вывернула им кишки. Бабах! Но этого будет недостаточно. Представь! Прошло двадцать лет. Куриная слепота проникла под кожу, непонимание проросло в каждую клеточку, изменилась ДНК. И вот они уже сами кудахчут и несут яйца на поганой ферме под Брянском, чтобы кто-то мог жрать яичницу в форме сердечка, не подозревая, куда все это катится.
- Меня сейчас вырвет.
- Ты думаешь, это решение?
Он почесал нос.
- Ладно. Я куплю все буквы. Но учитывая, сколько ты разговариваешь, тебе придется всю жизнь провести на кухне.
Я встаю и выхожу в комнату.
- Тысячи, миллионы яиц! А я буду давиться и умирать от обжорства, надеясь, что однажды ты все-таки найдешь средство выразить свою мысль, о которой так волнуешься.
Я понижаю голос и растягиваю слова, будто ушла далеко, чего в принципе сделать в нашей квартире невозможно:
- Я тебя не слышу.
Он тоже претворяется, складывая руки «рупором»:
- Если ты думаешь, что это позволит нам не превратиться в свиней, я согласен.
Молчу, пытаясь дать понять, что умнее его, добрее, терпимее.
- Надь, - говорит он резко, словно до этого общался с кем-то другим.
- Что?
- Может, тебе не надо ходить на этот конкурс.
- Что?!
- Ты сегодня сама не своя.
Я возвращаюсь на кухню.
- Ты вчера весь день меня убеждал, что я должна в нем участвовать. Весь день! И я согласилась. Я не просто согласилась. Я сказала об этом организаторам! А теперь говоришь, может, не ходить?
- Пойми, я не хочу на тебя давить. Это должно быть твое решение.
Разворачиваюсь и ухожу. Звонит мама. Она хочет внука. Это желание присутствует в каждом слове, в каждом жесте и даже в молчании. Она как терминатор с ограниченными возможностями. Игрок, который поставил на зеро все свое настоящее. Рулетка уже крутится и теперь она может только хотеть. Это хотение взрывает мой мозг. Иногда мне кажется, что люди не бросают детей, только для того, чтобы убедиться, что те родят внуков. Животные больше доверяют своим отпрыскам. Им не надо заставлять друг друга быть счастливыми.
- Надеюсь, мой рассказ зрителям понравится.
- Да, но если не понравится, ты не расстраивайся, ведь в жизни это не самое главное.
- И все-таки для меня это важно!
- Понимаю, я просто не хочу, чтобы ты зацикливалась.
- Я не зацикливаюсь.
Кладу трубку резко. Пуповину надо обрезать вовремя, в тот момент, когда питательные элементы заканчиваются и в организм начинают поступать сомнения, неудачи и комплексы.
- Закрой дверь.
Я выхожу в коридор, а он еще не обулся.
- Во сколько начало?
- В пять.
- Хочешь, я отпрошусь и приду тебя поддержать.
- Не надо.
- Точно?
- Да.
Он завязывает шнурки, смотрит в зеркало, расчесывается.
- Если передумаешь – напиши.
Я облокачиваюсь на стенку, кажется, он уже полчаса копается. Как будто хочет еще что-то сказать, но не решается.
- Удачи на конкурсе.
- Спасибо.
- А что будешь делать до пяти?
- Не знаю! Иди уже, пожалуйста.
Остаюсь одна. Сажусь возле окна и мысленно закуриваю. Это что-то среднее между никотиновой зависимостью и медитацией. Очень полезная практика. Помогает восстановить эмоциональный баланс, расслабиться.
«Черт, - думаю я, - а ведь до пяти, и правда, можно повеситься».
Игорь музыкант. Играет в разных группах, довольно плохо. Он всегда может дать в долг, хотя своих денег не имеет. Берет у кого-то, чтобы помочь тебе и наоборот. Встречаясь с ним, не испытываешь неловкости, ведь лично ему вроде как и не должен. И кредитор не злится, полагая, что Игорь делает все возможное. Однажды выяснилось, я полгода должна была человеку, с которым каждый день виделась. При этом никакой стесненности не испытывала, даже еще занимала по мелочи. И все благодаря кому? Игорю. Все банки должны быть такими же. Добрыми. Музыкальными.
Я пролистываю записную книжку, в ней ценнейшая информация. Список киллеров для убийства времени.
Когда собираешься прочитать рассказ о своих интимных переживаниях, хочется хорошо выглядеть. Я внимательно смотрю в зеркало и пытаюсь понять, что значить «хорошо». «Чтобы привести себя в порядок, - говорит Лена, - нужно иметь терпение». У меня его не хватает, даже чтобы дослушать ее теорию.
Если позвонить Оле, она, конечно, проникнется, будет подбадривать. Человек она замечательный, но ее поддержка какая-то поверхностная. Оля – это как расчесать волосы больному раком. Она не пытается разделить твою проблему пополам, она берет ее себе целиком, увеличивает втрое, после чего делает вывод, что помочь уже не получится. При этом клянется остаться до конца, после чего от нее уже не отвяжешься.
Конкурс рассказов о любви. Когда я сказала, что именно буду читать, Андрей сжал губы. Вряд ли он пытался сдержать восторг. Видимо, мой выбор показался ему самодостаточной глупостью, не требующей подчеркивания. Он знал чувство меры. Эстет чужих ошибок. Я расстроилась и занервничала. Тоненький дрожащий голосок внутри спрашивал: «Кто такой Андрей? Серьезно, кто он?»
Платье однозначно черное. Но не строгое, дружелюбное. Что такое глупость? Это всего лишь недопонимание.
Звоню Маше:
- Какие туфли обуть?
- В которых ты себя будешь чувствовать наиболее уверенно.
- Наиболее уверенно я буду себя чувствовать дома под одеялом.
- С Димой?
- Да с кем угодно!
- Везет, я с кем угодно не могу!
- Я тоже! Поэтому и спрашиваю тебя, какие туфли мне обуть.
Денис всегда занят. Он может найти время только для одной шутки.
- Обязательно прочитай. Я в тебя верю. Подумаешь, позор. Ты выдержишь.
Он вообще экономит на юморе. Если с ним разговаривать второй раз за день, можно с ума сойти от серьезности. В лучшем случае он напомнит, как пошутил в предыдущем тысячелетии.
Поэтому все-таки звоню Игорю.
- Через два часа на Чистых прудах.
- Хорошо.
- Отлично.
Белые в мелкий-мелкий горошек, на небольшой танкетке. С бантиком. Очень милые. Вероятность подвернуть ногу довольно низкая. Больше, конечно, чем в балетках, но риск мне кажется оправданным. Я аккуратно обуваю, стараясь запомнить этот момент, кадр за кадром. Если решение окажется ошибочным, мне будет удобно вспоминать об этом, раскаяться. Произвести монтаж события и последующей эмоции, чтобы извлечь уроки на будущее.
Многие говорят, что лица у людей в метро вытянутые, это неправда. У людей всегда лица вытянутые, хотя это и не оправдание.
Сажусь в самый конец вагона, прижимаюсь к стенке и зернышком забиваюсь в дальний угол себя. У меня довольно большое тело, я могу им управлять, двигаться. Например, чтобы пойти куда-то и вернуться обратно вовремя.
В первом варианте рассказа слово «любовь» употреблялось двадцать один раз. При редакции восемнадцать из них удалось заменить другими выражениями.
Марина распечет все это и привезет на Чистые. Я попросила ее увеличить шрифт, на случай, если дрожь в руках будет сильная.
В одной из съемных квартир я нашла старую тетрадку. Это был чей-то дневник. Женщина ставила дату и потом просто записывала «а-а-а-а-а-а-а…» Иногда это были длинные «а-а-а-а-а-а…» иногда короткие. Я прочитала его от корки до корки. Честно скажу, довольно посредственно. Ближе к концу нашла одно «ух». Возможно, она просто была пьяная, но меня это обнадежило.
Я подбегаю к Бабе-Яге и шепчу ей на ухо. Она от неожиданности подпрыгивает и выпрямляется. Я опять пытаюсь изобразить, будто сообщаю ей ценные сведения, но она стоит как вкопанная и даже не собирается подыгрывать. Ясное дело, стерва звездная. Я возвращаюсь в рядовые кикиморы. Другие девочки искренне злорадствуют, им даже играть не приходится. Я продолжаю смеяться, паясничать. Высоко задираю ноги, демонстрируя готовность к разрушениям. Вдруг руководительница кричит «стоп» таким голосом, будто мы пересекли границы ее мазохистских потребностей. Я смотрю в пустой зал и жду одобрения.
- Надя, - говорит она и мое сердце падает.
А Игорь на полчаса опаздывает.
- Волнуешься?
- Да.
- Не волнуйся.
Мы садимся за столик на открытой террасе.
- Может, тебе выпить?
- Нет! – я аж фыркаю, - это плохая идея.
- Плохая, потому что она тебе нравится?
Он заказывает пиво.
- Все дело в том, что ты не понимаешь, что такое искусство. У него свои половые признаки. Если ты пишешь короткие шутки или афоризмы, ты мужик, производишь много продукта, волноваться не о чем. Что-нибудь да заставит публику аплодировать. Если накатала больше страницы, то все, уже женщина. Сразу эти сопли, самокопания. И понять это можно, столько сил вложено, - он выставляет руки вперед и изображает, будто слона удерживает, - как дурень с торбой, да что я тебе рассказываю. Серьезно. Пиши что-то короткое. Человеком себя почувствуешь. Представь, каково эякулировать миллионом каламбуров разом. Никакой ответственности, сплошные удовольствия.
Секунд тридцать смотрю на него, глазами хлопая.
- Я все равно не поняла, что искусством называется.
- Но если напишешь что-то такое большое, как «Война и мир», то снова мужиком становишься. Толстой вообще человек удивительный. У него размеры женские, но при этом мужское количество. Наверное, от этого и все его странности.
Я принимаю вид ангела и смотрю на него умоляюще.
- Пойдем со мной на конкурс, будет весело.
- На конкурс рассказов о любви?! А там будут по рядам разносить леденцы и рвотные пакетики?
Игорь заказывает третью кружку пива, говорит «пардон» и удаляется. Он поворачивает меня лицом к стене, убирает волосы. А ведь у меня даже стрижка короткая. О чем я только думаю?
На полу лежала яйцеклетка, никому не нужная. «Что произошло? Что я здесь делаю? Это ошибка какая-то! – затем осмотрелась вокруг и добавила с горечью, - я ведь хороший запас элементов питательных».
Мой рассказ даже мне самой не нравится. Я неуверенна, что в нем есть что-то истинное. Я вообще ни в чем не уверена. Моя голова, как горшочек каши сказочный, все варит и варит проклятые образы. Я утопаю в этом месиве, цепляясь за крайности. Идей стало слишком много. Практически невозможно общение. Я ищу точку опоры. Как она выглядит? Люди думают, что у них самооценка занижена, а на самом деле перекошена. Нигде не встретишь столько высокомерия, как на конкурсах посвященных любви и самопожертвованию. Если хочешь увидеть солнце, нужно выйти из темной комнаты, - говорят философы.
Приносят пиво, я делаю несколько глотков. Возвращается Игорь.
- Я знал, что не выдержишь. Давно пора было.
- Я больше не буду.
- Ладно. Дело добровольное. И как получилось, что ты с Димой живешь? Неожиданно.
- Я не знаю. Он просто переехал ко мне, даже не посоветовавшись.
- Он тебе нравится?
- Нууу… Он нравится моей маме.
- Ты его с мамой познакомила?!
- Нет. Я ей даже не рассказывала. Просто встречаясь с ним, не чувствую вины за свое одиночество.
- Интересно. А как же Олег? Ты его разлюбила?
- Да. Более того, поняла, что не любила его вообще.
- Ха!
- Другое дело, что между Олегом и Димой есть некоторое противоречие.
- Ты их познакомила?!
- Нет! Ну что ты как маленький? Почему все должны быть знакомыми? Просто Олег презирал тех, кто пытается добиться успеха, а Дима только этого и хочет, и ненавидит бездельников. Мне сложно начать презирать наоборот. Перепрезрение мира процесс трудоемкий и даже болезненный.
- А зачем ты это делаешь?
- Не знаю. Он обо мне заботится. Хотя постоянно переделывает. Иногда возникает чувство, будто ковыряет во мне дырку, чтобы повесить на свой брелок вместе с ключами от машины и офиса.
- Неприятно, конечно. Зато ты не потеряешься.
- Просто у меня их и так достаточно. Один Олег штук двадцать оставил – пользуйся. Я на дуршлаг похожа. Можно сливать макароны или мыть ягоды. Не знаю, хорошо это или плохо. Просто суперсила такая выплыла.
Игорь закурил и посмотрел на меня внимательно.
- Я запуталась. И самое страшное в этой путанице, что следующая неделя по часам расписана.
Я допиваю кружку, и мне еще хочется.
Приходит Марина. Вокруг нее летает оса.
- Эта муха пристала ко мне у самого метро! Я еле вас нашла! Меня зовут Марина!
- Игорь.
- Надя, ты что пьешь? Не надо было! Я твой рассказ немного отредактировала.
- Что?!
- Чуть-чуть.
- А мой вариант распечатала?!
- Нет. Я убрала грубые ошибки и корявости. Ты же его будешь читать со сцены, такое просто не выговорить.
- Это мой рассказ! Зачем ты его трогала?
- Я его лучше сделала! Ты даже не найдешь, где исправления!
- Может, тогда и прочитаешь сама его?!
- Чтобы они подумали, что это я такая наивная?
- Так и знала, нельзя с тобой связываться.
Я листаю страницы и ищу изменения, чтобы высмеять их или окончательно расстроиться.
- А ты вообще знаешь, как со сцены читать? Ритм, темп, интонация.
- Нет.
- Тебя закидают помидорами!
- Сейчас люди уже так не делают!
- Делают, - Игорь вмешивается.
Марина сморит на него вопросительно.
- Я музыкант, - говорит он с гордостью.
- Надо было проработать текст. Искусство речи не просто так придумали. Какие-то слова нужно выделить голосом, где-то поставить паузу. Ты же хочешь, чтобы тебя поняли?
- Хочу.
Игорь уже порядком выпивший:
- Все хотят. У меня вообще бывает такое состояние, я что-то чувствую, но не могу понять, что именно и тем более выразить. Особенно, когда обкурюсь чего-нибудь. Как будто что-то должно проклюнуться, но все никак не получается. Шестое чувство, кажется.
- Чувство меры – в твоем случае.
- Ерунда, - отвечает он Марине с таким же презрением, - Кто-то пишет, я бухаю. Злоупотребление – один из способов самопознания.
Вообще Марина девушка довольно противная. Она из тех, кто выщипывает брови дугой, чтобы испытать удивление. «Я не люблю пьяных и придурков», - говорит она, будто остальные от них тащатся. Марина сторонница людей цельных и независимых, например, тех, кто принципиально платными туалетами не пользуется.
Игорь решает ехать вместе с нами, потому что Марина против такого позорища. Я выпиваю еще одну кружку пива и надеюсь, что мы туда не попадем каким-то образом. С Игорем такая вероятность увеличивается.
Олег всегда делал вид, будто ему все на свете известно. Довольно убедительно. Он знал, как пить, как гулять, как отлынивать от обязанностей.
Однажды я сказала, что люблю черный хлеб.
- Чушь, - отрезал он, - Его всегда ели от бедности. А сейчас разрекламировали.
- Неправда, черный хлеб бывает очень вкусным!
- Это еда нищих и крестьян!
- А разве я не могу любить еду крестьян?!
- Можешь! Только тогда выкини все книжки французских писателей! Ты все равно понять их не в состоянии.
А ведь я на самом деле зациклена. Во время пмс тело особенно громко возмущается: «Эй, мы опять не оплодотворены! Ты что там делала?» Неужели это и есть точка опоры? Теряя ее, чувствуешь опустошение.
Что общего между мухой и временем? И то и другое убивают газетами. Когда вы в последний раз об этом думали? Женщина в метро читает журнал «Метро» и не видит противоречия. А ведь дорога – это улыбка, растянутая на километры. Она должна быть такой, чтобы в каждой точке можно было остаться навечно. Спросите канатоходца. Его может убить мысль о собственной матери.
- Надя, ты не могла бы уйти со сцены, - кричит она на весь зал, - девочки, давайте еще раз! У меня подкашиваются ноги, я чувствую боль в груди, обиду. Я даже забываю убрать с лица перекошенную гримасу, до сих пор правый глаз иногда дергается. Как? Как такое могло произойти? Я смотрю на продолжающуюся репетицию, и мне кажется, будто меня выбросили из реальности, нагло, без предупреждения. Не знаю, что делать, куда идти, как выйти из положения. Еще больше открываю душу, чтобы выяснить все до последнего. В очередной перерыв подхожу к руководительнице.
Чтение еще не началось. Организатор подходит ко мне и сообщает, что я третья. Снова приступ паники. Вдруг вижу Диму. Он подходит, улыбается:
- Я все-таки решил прийти. Мне так спокойнее.
- Спасибо. Извини, что я утром заговорила про яичницу.
- Проехали.
Я протягиваю ему руку.
- Дрожишь?
- Колеблюсь. Я не хочу туда идти. У меня не получится.
Подходит Игорь. Он уже на ногах еле держится.
- А тут ничего. И столько народу. Я думал, будет человек десять.
- Может, тебе лучше сесть? Это, кстати, Дима. Игорь.
- Дима! – громко восклицает он и протягивает ему руку, - Надя мне о тебе рассказывала.
- Ты тоже в конкурсе участвуешь?
- Я что похож на придурка, по-твоему? Пойду сяду. Мы сюда три часа ехали.
- Кто это?
- Друг.
- Что он здесь делает?
- Мы встретились днем, поболтали. А потом и он решил посмотреть на мое выступление.
- Он же в говно. Зачем ты его сюда привела?
- Говорю же, он мой друг.
- Шел бы домой спать. Тебе не стыдно за него?
- Мне? Перед кем? Меня не так сильно волнует мнение окружающих.
- И поэтому у тебя нет никаких проблем с выступлениями на публике.
- Просто в зале только один человек пьяный и добрый, остальные все злые и трезвые.
- Ты мне сказала не приходить, а его привела. Его поддержка тебе важнее?
- Я не говорила тебе не приходить!
- Может, мне уйти?
- Смотря зачем ты пришел.
Подходит Марина.
- Марина.
- Дима.
- Дима! – восклицает она, - Мне Надя о тебе рассказывала.
- Ты тоже пьешь, как свинья?
- Что?!
- Что?!
- Просто у Нади все друзья такие, она любит неудачников.
- Что ты говоришь?
- Я пойду сяду, - Марина сконфужена, - а то мест не останется.
- Я тоже.
Мы занимаем кресла с краю, чтобы я смогла выйти для чтения. Через несколько минут к нам подходит Игорь и плюхается рядом с Димой. Тот встает и пересаживается.
- Что за херня?
- Не обращай внимания.
- У тебя какие проблемы?
- Воняет.
- Он что урод?
- Перестань.
- Он тебе не подходит!
- Заткнись.
Начинается конкурс. На сцену выходит мужчина лет 35-ти и читает какую-то нуднятину. Игорь начинает вертеть головой от скуки, потом наклонятся, чтобы увидеть Диму и громким шепотом говорит:
- Я по крайне мере, не живу с девушкой, которая любит другого.
Я бью его по плечу.
- Совсем дебил?
- Тише! – вмешивается Марина, рассказчик замолкает, несколько человек оборачиваются. – Извините! – Она очень вежливая.
Минут через пять Дима встает и выходит. Игорь передразнивает его, изображая фифу неприступную. Я следом выхожу из зала.
- Подожди.
- Зачем? – он даже не оборачивается.
- Он идиот!
- Я это знаю!
В дверях останавливается.
- Я не хочу с тобой говорить! - он произносит это с такой внутренней силой и убежденностью, что я не могу ему возражать, такое не оспаривается.
Он выходит, я механически подаюсь за ним, тяжелая дверь прищемляет руку.
- А……. Придурок!
Очень больно. Возвращаюсь в зал, сажусь на свободнее место. Сердца по-прежнему стучит в пальцах. И вроде бы на кончиках, кажется, можно скинуть, стряхнуть – не получается.
Сделав глубокий вдох, я подхожу к руководительнице.
- Можно с вами поговорить?
- Да.
- Я понимаю, что плохо играла, поэтому вы убрали меня со сцены. Но мне нужно знать, есть ли у меня хоть немного таланта. Если нет, то скажите об этот прямо. Я переживу и больше не появлюсь на занятиях.
Ей неприятна такая прямота, она теряется. Говорит какую-то чушь про ответственное мероприятие. Понимаю, что все это ложь и желание отделаться. Не знаю, сколько еще смогу изображать сильную.
- Не надо принимать поспешные решения, - улыбается.
Мои слезные железы гнут свою линию. Они застилают глаза, я перестаю слышать и чувствовать запахи. Закупорившись в своем горе окончательно, иду домой никем не понятая.
Объявляют мою фамилию. Встаю, прохожу между рядами, люди аплодируют. Поднимаюсь на сцену, стараюсь не смотреть на зрителей. Возникает ощущение, что каждый из присутствующих цепляет взглядом кусочек плоти и натягивает веревочку. Они разбирают меня по клеточкам. С интересом наблюдают за реакцией.
Он поворачивает меня лицом к стене, убирает волосы. Я практически теряю сознание. Ты открываешь рот, чтобы сказать мысль, в этот момент в него залетает тысяча других. Поток изнутри должен быть очень сильным, чтобы вытолкнуть все это, выдавить. Ни разбираясь, ни протестуя, не медля. У меня не получается. Я держу лист и не узнаю буквы, но глаза видят, лицевые мышцы сокращаются. «Речь является выражением наших мыслей, чувств и желаний. С помощью речи человек контактирует с дру¬гими людьми, выбираясь из глухого одиночества. Каж¬дая речь обращена к разуму, чувству и желанию слуша¬телей», - так говорится в учебнике.
В написании этого рассказа приняли участие все мои родные и близкие, друзья и знакомые, наступившие на ногу в транспорте, разорвавшие сердце вдребезги. Проходившие мимо, незамеченные, кем-то вскользь упомянутые, вымышленные. Те, кто мучил меня советами, высказывал пожелание, делал выводы, спорил, доказывал, обесценивал.
Я как стена в туалете, где каждый имеет право высказаться. Написать, нацарапать, закрасить, чтобы приличнее выглядело. Я пытаюсь осмыслить все это, упорядочить. Найти принципы, оправдания. Характер, отношения. Я создаю художественное произведение и как бы спрашиваю вас, я правильно расшифровала послание? Помогите мне, я запуталась. Выслушайте. Прислушайтесь. Что не так? Почему вы меня не любите?
Еще несколько абзацев и пытка закончится. А может и ничего страшного? Вдруг кому-то понравится. Но какое в этом мое участие?
- Теперь давайте зададим вопросы автору.
- Вопросы?
Встает молодой человек:
- Скажите, пожалуйста, зачем вы пришли на конкурс, если читать со сцены не умеете?
- Мой парень сказал, что это хорошая возможность донести свое творчество до читателей.
Марина:
- Тебе надо работать над артикуляцией. «И-е-а-о-у» - в такой последовательности округление губ увеличивается.
- Извините, а что вы хотели сказать своим произведением?
Еле-еле поднимается старенькая учительница по геометрии:
- Записывайте! Точка – это геометрическая фигура, не имеющая размеров.
- Почему не писала? – спрашивает Олег без очереди.
- Была занята. Есть, конечно, другие причины, но из-за них не писать тебе у меня не получается.
- Если ты не можешь принять решение, не мучай окружающих. Дима очень хороший парень. Представь, что у будущих детей совета спрашиваешь.
- Мама, что ты здесь делаешь?
Я не хотела ничего плохого, он мне нравился. Я была настолько напугана, что постарела лет на восемьдесят. Морщины вышли за черты лица, расползлись по комнате. Ты стоишь на табуретке с веревкой, на шею накинутой. Чувствуешь себя уверенно, ведь твой мир на четырех столпах держится. Мы все неплохо устроились. Я тянусь к тебе рукой, ты удивляешься. Люди не могут быть ближе. Так уж устроено. Распятый между люстрой и линолеумом. Никакого давления. В этой комнате много воздуха. Я хочу чувствовать слизистой каждую молекулу. Слава Богу, он храпит так, что никто и никогда не услышит мои рыдания.
Я состою из пятидесяти триллионов клеток, бесконечно повторяющих собственные ошибки, и только одна из них способна пожертвовать своей самостью, ради развития чего-то нового. Яйцеклетка - бельмо на глазу дегенерации.
Чтобы размножаться мы должны быть на пятьдесят процентов альтруистичными. Добро никогда не победит зло и это заложено в наших гениталиях. Вероятность – пополам. Как будто подбрасываем монетку до небес. Она падает в океан и чтобы там не выпало - это возможность попробовать заново. Но мне бы так хотелось общения.
- А на какой машине вы ездите?
- У меня нет машины.
- Не расстраивайтесь. Я тоже до тридцати лет жил без колес, все у вас наладится.
- Когда только появилось звуковое кино, все говорили, что искусство пропало, больше нет той выразительности. При этом люди не в состоянии заметить, что свою речь используют бессмысленно. Никто не работает на замысел.
- Две прямые пересекаются в одной точке. Далее. С красной строки. Состояние из точек, не имеющих размеров, может быть довольно устойчивое.
Андрей Баранов, десятый класс. Не люблю это воспоминание.
- Чтобы добиться чего-то в жизни девушке с твоей внешностью, нужно быть очень умной.
- Я и так умная.
- Для твоей внешности недостаточно.
И почему я ему тогда не врезала? Сделала вид, что выше этого.
А ведь сказать то, что думаешь недостаточно. Если мысль не запуталась в твоей голове, она застрянет на входе в собеседника. Возможно, ли вообще понять человека правильно?
- Я считаю, ты не должна позволять собой манипулировать.
Говорят, если гвоздь пробил мозг, ты этого не чувствуешь. Но можешь ли ты об этом не думать. Говорить о чем-то другом? Не обращать внимания на серое вещество, вытекающее из отверстия, как второсортная макаронина?
Эгоизм переполняет меня. Расширяется. Теперь он захватывает мою семью, друзей, город. Вселенная становится моей заботой, и я познаю новое чувство – тщеславие.
Поэт – это тот, кого тошнит от человеческого дерьма, а потом рвет ромашками. Просто такая система пищеварения. Гений двенадцатым кеглем. Мы все хорошо пахнем время от времени.
Какое ко мне все это имеет отношение? Становится противно, я не хочу дочитывать. Бросаю на сцене туфли с белым бантиком, чтобы вы не заметили моего отсутствия. Нам больше не нужен Бог, мы можем сами затопить себя устойчивыми выражениями.
Выхожу на улицу. С улицы попадаю в дом. Сажусь в кресло, очень мягкое. В голове тишина – неожиданно. Я точка пересечения всего, а значит, могу быть везде. Принимаю алкоголь, чтобы не злоупотреблять этой возможностью.
Руководительница драмкружка сука настоящая. Мне все еще обидно, ведь у одной из кикимор была даже собственная реплика.