Юрий Кулишенко

Во тьме ночи и при свете дня

Ночная тьма медленно окутывала травяные джунгли на окраине поселка Большие Коты у озера Байкал. Сначала в ней потонули комли высоких злаковых трав, затем  поднимающиеся над ними стволы, потом  растворились и сами  вершины. Вместо огромных голубых цветов луговой герани и зеленых, шумящих под ветром, метелок мятлика воцарилась непроницаемая чернота. И сразу в недосягаемой дали  над мрачными тёмными зарослями трав повисли и стали мерцать беззвучными   красно-зелеными вспышками  огромные звезды.
Но вот, медленно взошла луна, и холодный слабый свет её стал литься на поляны и прогалины среди трав.
Вслед за восходом луны, травяные джунгли стали наполняться шумом и шелестом. Это ночные  хищники выползали из глубоких мрачных расщелин, появлялись со скрежетом панцирей из-под огромных скал-камней и, шурша надкрыльями, выбегали из под массивных, размером со стадион, истлевающих на земле листьев.
В слабом и рассеянном лунном свете серая и неясная  тень большого камня-скалы  стала неуловимо  меняться. Часть её вдруг зашевелилась и, матово высвечиваясь луной, отделилась от камня.
Огромная, с сильными высокими ногами жужелица Генинга  вышла из мрака и остановилась, шевеля большими и толстыми жгутами антенн-усов. Ее сильные и крепкие зубчатые жвалы, влажно блестели в неверном свете луны.
Через минуту  чудовище, грузно топая и с гулом ударяясь тяжелыми бронированными надкрыльями о скрипящие под его напором стволы трав, помчалось вдаль. Налетая на особо крепкие и прочные стволы злаков, оно останавливалось и вновь шевелило во тьме антеннами. Их гулкие удары по толстым стволам мятлика далеко разносились по окрестностям, пугая мелкую живность.
После часа  блужданий по зарослям жужелица Генинга натолкнулась на своего меньшего собрата – жужелицу Пециллюса разноцветного. Пециллюс был уже стар и слаб, и не смог быстро скрыться от монстра с огромными жвалами. Жужелица Генинга несколько раз настигала его и пробовала жвалами на прочность хитин надкрылий, а Пециллюс изо всех сил старался втиснуться в какой-нибудь закуток под камнями или корой.
После нескольких неудачных для него попыток он застрял в одной из трещин, оставив снаружи свое темное брюхо. Теперь Пециллюс был обречен. Нападавшая жужелица ударила его несколько раз жвалами, захватила за лапу и вытащила наружу. Здесь при свете луны она  опрокинула свою жертву на спину.
Через полчаса трапеза была закончена – жужелица выела брюшко жертвы и помчалась дальше…
Сквозь шум листвы и разные шорохи послышался скрип, и земля стала периодически подрагивать. На одной из прогалин сквозь грунт вылезал из-под земли огромный дождевой червь. Когда снаружи оказалось больше половины  длины  его тела, он с тяжелым шелестом стал обследовать окрестности вокруг своего хода-пещеры в поисках гниющего листа. Но возле него была лишь пустота, и он стал медленно  выскользать из норы - вдруг на него с топотом налетело из темноты огромное чудовище.
Жужелица Генинга, с ходу схватив удава-червя стальными жвалами, стала трепать его. Червь судорожно извивался, пытаясь скрыться во влажной тьме своей норы, но тщетно. Жужелица вытащила его из подземелья и стала поедать передний, головной конец. Съев около трети червя, ночной хищник бросил его и сыто отправился прочь.
Огромный червь продолжал еще слабо извиваться, нанося гулкие удары по вздрагивавшим от них ближайшим стеблям мятлика…
Постепенно долгая жуткая ночь стала уходить, небо светлело, и сквозь предрассветный сумрак травяных джунглей выступили бледно-зеленые стволы с отходящими от комлей длинными листьями. Ветер шевелил их концы, и темные тяжелые капли росы скатывались по зеленой поверхности, с шумом и плеском обрушиваясь, то тут, то там на землю.
С грохотом водопадов взлетали после их падения вверх вместе с камнями и грязью потоки воды. Падая обратно, они оставляли после себя лужи и быстро убегающие в трещины журчащие ручейки. Намокшие комки земли с хлюпаньем и скрежетом камней проседали и расплывались вширь, превращаясь в чавкающую непролазную трясину.
После падения очередной росинки наступала тишина, прерываемая отдаленными поскрипываниями стволов и неясным топотом невидимых еще в уходящем сумраке существ. Ночь неспешно таяла, исчезала в зыбком свете рассвета, а вместе с ней спешили исчезнуть и ее жутковатые обитатели.
С тихим шелестом, они вливались темными призраками обратно в затхлые катакомбы под необъятными истлевающими листьями и с громким  скрежетом забирались под камни-скалы,  в гулкие сырые пещеры подземелий.
Среди неясных звуков выделился вдруг топот, прозвучавший неожиданно громко на фоне остальных. Он приблизился. Послышались продолжительные трущиеся удары, и из предрассветной мути появилась на краю прогалины наводящая жуть огромная морда чудовища, с нависшими перед ней антеннами и распахнутыми влажными жвалами. Тяжелые хлысты антенн взметнулись вверх и замерли, мрачные фасетки глаз бездушно уставились на прогалину.
Постояв несколько секунд, жужелица Генинга рванулась вперед, с гулом и тяжелым топотом пересекла прогалину и с силой ударилась о ствол мятлика на противоположной опушке. Послышался упругий шум, и сверху с ревом водопада обрушилась вниз капля росы. Но под ее свинцовой тяжестью суставы больших черных ног лишь слегка согнулись и скрипнули, а вода быстро скатилась шумным  потоком с покрытого восковидной защитной пленкой черного корпуса замершей недвижно махины. Вновь поднялись, ощупывая пространство вокруг, тяжелые антенны, и жужелица, со скрипом и скрежетом, протиснулась между стволами мятлика.
Через пару минут чудовище появилось на выходившей из леса необъятной грунтовой дороге и помчалось прочь от зарослей, оставив на сырой поверхности глубокие ямы следов. Вскоре жужелица скрылась в темноте под огромным камнем-скалой за противоположной обочиной: Хищный монстр нуждался в отдыхе. Время его  ночной охоты  истекло.
Рассвет разгорался, становилось все светлее и светлее, ночные звуки тихо таяли и постепенно исчезали, сменяясь дневными. Гуще стала падать под напором набравшего силу утреннего ветерка роса, сочно заскрипели на опушке леса в пади Большие Коты у Байкала стебли трав и тяжело зашуршали раскрывающиеся лепестки цветов Жарков –Тролиуса азиатского, вскоре к запаху их цветов добавились  ароматы множества других трав и цветов и густо поплыли по всему сохнущему пространству джунглей.
Вдруг неприятный, сыровато-кожистый запах втиснулся в благоухание цветов,  и под аккомпанемент трущихся,  шуршащих и шаркающихся звуков на прогалину выступили лапы. Они были серыми, членистыми и уходили высоко вверх. Там, между зеленых стеблей и листьев, перемещалось громоздкое, похожее на исполинский тугой бурдюк брюхо. Перед ним виднелась головогрудь. От сужающейся вперед головогруди простирались в стороны и переламывались вниз ходули - ноги.
То, что надвигалось на прогалину, живо напоминало марсианский треножник из “Войны миров“ Герберта Уэллса. Но гигантских ног было восемь. Ходули восьминожника мерно и величественно двинулись вперёд, продавили влажную еще землю цепочкой следов  и перенесли  его через прогалину.
Несуразный сенокосец-шут, или по латыни Митопус морио, медленно удалялся прочь. В густых зарослях он обвивал стволы многочлениковыми лапами и продолжал идти дальше, кренясь как при морской качке, и переваливаясь с боку на бок. Обычно это  чудовище охотилось в сумерках и ночью, но не боялось и солнечного света.
Сенокосец Митопус был все ещё голоден и шёл на запах поживы. Минут пять мерно и быстро качался и кренился перед живой машиной горизонт, пока механизм не учуял, что запах находится прямо под ним.  Сенокосец остановился.  Он пришел туда, куда хотел.
Опрокинутые на спину лежали под ним на земле останки несчастного Пециллюса. Большое его брюхо было выедено до смятых пластин груди, мутная кровь скопилась на дне изломанных хитиновых сегментов брюшка и бронированных ванн надкрылий, пролилась наружу и впиталась в рыжую грязь. Сырой плотный запах густо растекался среди равнодушно поскрипывавших стволов Лугового мятлика.
Секунд пять близкий родственник пауков – сенокосец Митопус морио - раздумывал и оценивал представшую его глазам картину, после чего стал медленно приседать. Его ходульные ноги все выше поднимались  к небу серыми острыми углами суставов над опускавшимся вниз туловищем. На полпути он вдруг замер и стал закрывать и раскрывать огромные и влажные хитиновые челюсти, затем, решившись, рывком вдруг приник к тому, что еще недавно было жужелицей Пециллюсом.  Фантастический  зверь на восьми огромных лапах-ходулях понял, что Пециллюс не представляет опасности для него и начал свой пир.
Насытившись, сенокосец плавно, в скрипе и шелесте членистых гибких ног, вознесся на недосягаемую для других насекомых высоту и зашагал куда-то  вдаль, скрываясь в зарослях травяных джунглей.
Солнце поднялось еще  выше, и оставшиеся росинки быстро тая и испаряясь под его жаром, словно огромные жидкие призмы, преломляли на прощание  теплые лучи, превращая их в разноцветье радуги.
Качаясь под ветром вместе с травой,  огромные их шары бросали неистовый блеск синих, фиолетовых и красных лучей в зеленый полумрак джунглей, где на одной из их прогалин у дороги застыла искалеченная личинка сибирской кобылки.
Она отличалась от своих родителей, впрочем, никогда ее не видевших, в основном зачаточными еще  крыльями. Её родители отстрекотали  свои песни и заснули вечным сном еще прошлым летом.
Беспомощная, страдающая личинка прижалась в тени к влажному стволу. Накренившаяся на один бок, помятая и без одной задней лапы она выглядела почти мертвой.
Предыдущим вечером кобылка попала в лапы самому мощному хищнику этих мест – серому кузнечику. Это было нападение тигра на овечку, и травоядной личинке кобылки с большим трудом, почти чудом, удалось уйти в спасительный прыжок ценой страшных потерь. Печально поникла её голова с выпуклыми глазами, бессильно упали вниз  короткие толстые усики-антенны, а на месте вырванной задней лапы засохла переставшая сочиться кровь.
Этот запах беспомощности и  запекшейся крови привлек сюда все ещё не насытившегося Митопуса. Внешне неуклюжий и несуразный, Митопус быстро и ловко, кренясь и переваливаясь, шел вдоль дороги среди трав к личинке кобылки. Личинка уже не реагировала ни на приближающийся шум, ни на топот и постанывание проседающих под тяжестью серого тела стволов трав, но случайно задевшая её тяжелая лапа Сенокосца вызвала рефлекторную реакцию, и тело кобылки взметнулось от отчаянного толчка единственной лапки над зеленым морем травы. Описав плавную дугу, она сбила на землю взлетавшую шмелиху и рухнула на дорогу. Опрокинувшееся набок тело пронеслось в клубах пыли и скрежете хитинового панциря по дороге  и замерло. С трудом ворочая лапами, кобылка поднялась и легла грудью и брюшком в теплую мягкую пыль. Шмелиха позади кобылки, встав на лапы, глухо гудела теперь крыльями, уползая в заросли трав у обочины.
Хозяином и властителем ближайшего к упавшей кобылке участка дороги был, по причине отсутствия местных разбойников – рыжих лесных муравьев Формика лугумбрис, саблезубый тигр травяных джунглей  - прекрасный и яркий жук-скакун Цициндела лесная. Больше всего легкий изящный жук напоминал верткий и хорошо бронированный боевой вертолет с сильным вооружением.
Правда зависать над землей он не мог, но вот маневренность у него была отличная. Гудя мышцами - моторами, он в мгновение ока взмывал над дорогой и мчался бреющим полетом над серой пылью дороги и зеленым сумраком  травяных джунглей.
Жук сидел где-нибудь на солнышке и периодически отправлялся на патрулирование и осмотр подведомственной ему местности - своих охотничьих угодий. Действовал он короткими перебежками и подлетами. Ничто не ускользало от внимания его огромных выпуклых глаз. Сейчас дорога перед ним была пустынна, и легкий ветерок ласково приглаживал на ней горячую пыль.
Неожиданно что-то гудящее и ворочающее появилось из-за дальнего поворота. Скакун подпрыгнул в гуле крыльев, взмыл над горячей дорогой и перенесся поближе к заинтересовавшему его предмету.
Большое мохнатое Нечто гудело, вздымая клубы пыли, прямо перед ним. Жук сделал разведочный выпад, но желто-черное огромное существо с округлыми фасеточными глазами быстро подогнуло под себя брюхо, приподнялось на черных лапах,  выставило на скакуна жало и угрожающе зажужжало.
Пришелец оказался опасным, и Скакун отпрыгнул в сторону. Странное существо вновь загудело перепончатыми крыльями и стало тяжело елозить по дороге задними лапами и концом мохнатого брюшка, уходя в полуполете за поворот жаркой дороги. Лесной скакун догнал незнакомца – потрепанную жизнью и невзгодами шмелиху – и сделал новый выпад. Шмелиха вновь угрожающе загудела и выставила жало. Так они и двигались по дороге:  шмелиха угрожающе гудела, а жук делал в ее сторону быстрые выпады.
Наконец шмелихе удалось после долгих усилий оторваться от земли и набрать небольшую высоту. Она, натужно гудя и вздымая шлейф пыли, пошла в сантиметре над  дорогой, с каждой секундой набирая новые миллиметры высоты – вдруг раздался мягкий, но мощный глухой удар, взлетело огромное облако пыли и окутало всё вокруг. Внутри облака тяжело кувыркалась шмелиха, перед ней в скрежете панциря  неслась личинка кобылки.
Вскоре все стихло: испуганный жук замер в отдалении, шмелиха громоздилась на грунте огромным мохнатым телом   черными лапами вверх, а опрокинутая кобылка лежала рядом на боку.
Поднятая пыль покрывалом оседала на дорогу, на густую шубу шмелихи, и на кобылку. Когда серое облако исчезло, шмелиха пришла в себя и поползла, переваливаясь с боку на бок и гудя крыльями, к обочине, в заросли трав. Кобылка поскребла землю когтями оставшихся лап,  с трудом вернулась в горизонтальное положение и опустилась в пыль на брюшко.
Оживившийся Скакун забежал за кобылку с противоположной стороны и толкнул ее концами усиков. Кобылка лишь слабо пошевелилась и медленно согнула оставшуюся заднюю ногу, готовясь к прыжку. Жук сделал в ее сторону выпад, но она осталась недвижима. Тогда хищник бросился в атаку, налетел на кобылку, опрокинул ее, сомкнул огромные саблевидные и длинные жвалы на бедре оставшейся задней ноги и вырвал ее из сустава. Кобылка вздрогнула всем телом, измученно поднялась и, едва передвигая передние лапы, поползла к зарослям трав, а скакун отбежал в сторону и стал, мерно двигая челюстями длиной с его голову, сминать и пережевывать вырванную им ногу кобылки. С хрустом она быстро, толчками, исчезала в его пасти. Покончив с ногой жертвы,  жук легко догнал измученную и ослабленную ранами, уже умирающую кобылку и стал рвать ее своими острыми ужасными жвалами.
Вскоре на дороге остались лишь передние лапы, надкрылья, да тяжелая голова с обвисшими антеннами. Погасшие глаза пусто смотрели в высокое голубое небо…
Сытый скакун сидел у дороги и грелся на солнышке. Вдруг захлопали громовые крылья и с шумом падающей скалы ударили в землю рядом с ним огромные чешуйчатые лапы с похожими на колья черными страшными когтями. Жук  рефлекторно метнулся вперед и взлетел. Это была его роковая ошибка.
Небольшая птичка в два взмаха крыльев догнала скакуна на лету и молниеносно, со страшным грохотом клацнула огромным стальным клювом. Но, видимо, что-то не понравилось ей в жуке, и она мотнула головой, раскрывая клюв. Изувеченный труп скакуна полетел, уменьшаясь в размерах, вниз и скрылся в зарослях травы у камня  за обочиной дороги.
Наступила новая ночь, и снова взошла луна. В ее холодном изменчивом свете неспешно выползла из-под камня-скалы черная жужелица Генинга. Некоторое время её тень бродила  вслед за ней вокруг освещенного бледным лунным светом каменного убежища, потом исчезла, растворились в тёмных зарослях трав.
Чудовище без труда нашло в рассеянном мертвенном свете распростертое на прогалине изломанное тело Скакуна со скрюченными жесткими лапами, вывернутой головой и бессильно распахнутыми челюстями. Постучав по трупу жука тяжелыми жгутами антенн  и потолкав его головой,  жужелица  вонзила в  его плоть свои короткие, но сильные челюсти. Вскоре черная её голова почти полностью исчезла в мертвом брюхе Лесного скакуна…