Зал арабесок

фрагмент

Зал арабесок находился в правом крыле здания и солнце когда садилось, отражалось в золоченом зеркале. Если сидеть в уголке и делать вид, что читаешь книжку, то видно сразу два солнца. Одно будто бы напротив другого. Розовый закат разливается над вершинами деревьев и старое, покрытое серебром зеркало становилось нежно-персиковым.
Ближе к вечеру тени становятся вполне осязаемыми, тени прошлого, воспоминания прошлого отражаются в старом зеркале и тогда душа рвется из груди и хочется кричать, но в зале музея кричать не принято, ведь тонкостенные бесценные амфоры начинают вибрировать и в них слышится гул самолетов, визг пикирующих бомбардировщиков юнкерс.

Еще утром Профессор Липатов сказал, что все напольные вазы нужно наполнять водой. Иначе от них останутся лишь одни черепки. А стекла дворца клеить белыми полосками бумаги. Крест-накрест.
С бумагой проще. А воду нужно таскать из фонтанов. Там где она еще сохранилась. уже холодно, зябко, осень. Золотые листья кленов плавают на воде, ветер их кружит, завихряет словно в танце. Все парковые скульптуры зарыты в разных местах. На карте парка они обозначены крестиками. А там, где спрятана янтарная комната кружком. Только никто не будет знать где именно. Только профессор Липатов четверо солдат и она. Липатова убьют через неделю на переправе фашисты, а солдаты сгинут в горниле войны. Тайники, куда относили ценности были надежно спрятаны. Карта хранится в кармане ее черного пальтишка. Там, в том времени.
Холодком из приоткрытой двери. 
- Entschuldigen Sie mich, wie man in der Arabesque Halle zu bekommen?
Машинально ответила  все также читая книгу и не поднимая глаз.  Смотрительница музея должна знать хотя бы немецкий. Да, он прав, арабесковый зал прямо здесь. Впрочем, не все знают иностранные языки, подчас молодухи, только что из школы хлопают накрашенными глазами и не знают что ответить. Раньше преподавали немецкий. И очень хорошо. Теперь преподают английский. Только и всего. Но английский она тоже знает. А французский не настолько хорошо, но вполне может. 
Мужские ноги в лакированных черных ботинках. Даже пылинки боятся сесть. А вот брюки белые. Контраст довольно необычный. И перстень на руке. Тусклое серебро и две розы на щите. Меч посередине... А розы все такие же выпуклые, совсем как живые, листочки вырезаны тщательно.
- wie viele Jahre sind vergangen?
Господи. Сколько же прошло лет. Окно, закрытое наглухо вдруг резко распахнулось. Свежий ветер нарушил обычаи ворвавшись в зал, всколыхнул голубые занавески, умчался куда то вдаль.
Бросились закрывать окно одновременно. Взгляды на секунду встретились.
Господи, а он все такой же, прошло  лет тридцать.
А впрочем, нет, не он. Может сын, внук, она сама не знает точно, но глаза его. Светлые, небесные.    
Нужно было что то сказать. Она на секунду замешкалась. Книжка валялась на зеркальном полу и рисунок янтаря рукой Канта, неумелый, Кант не умел рисовать. 

Двое солдат штыками пытались отодрать плитку янтарной мозаику. Одному это удалось. Он тут же сунул ее в карман и обернулся посмотреть что бы еще взять в качестве сувенира.
Кривые доски крест на крест закрывали левую стену. Доски были кстати. Они годились для огня. Было холодно, осень и в разбитые окна вместе с ветром влетали мелкие дождевые капли. 
- Heute ist kalt kalt. - Поежившись сказал он отдирая одну из досок, - ему было холодно, немного морозило, начинался насморк. Нужен был глинтвейн, что ни будь горячее, но когда еще подойдет полевая кухня, -  Lassen Sie uns Spanferkel?
Он пытался шутить, кабанчика в парке дворца найти было проблематично и он это знал. Можно было разогреть тушенку, согреть кофе.
- Kaffee und Speck! - Сказал второй солдат.
Он бережно хранил банку кофе. Берег с самого Эссена. Кофе было кстати. Можно устроить маленький пир. Дворец. Они во дворце Росси. Только бы не зашел офицер. Обер лейтенант не любит когда солдаты пьют кофе. На войне кофе не положено.

- Обязательно сохрани карту. Эльза, ты слышишь? - Липатов кашлял, кутался в коричневый клетчатый плед накинутый на плечи, он был болен, ему нужно к врачу. Но врачей нет совсем. Врачи все в Ленинграде они там нужнее.
- Вы забыли принять таблетку. - Почему то ей казалось важнее, что бы профессор выздоровел. Вы без шапки.
- Это пройдет, - сказал Липатов надсадно кашляя, - в конце концов это неважно. Главное, что бы мы потом могли найти все то, что не успели вывезти. Очень скоро мы сюда вернемся. В сводках имформбюро говорят, что сюда с Урала, Сибири идет эшелон за эшелоном. Скоро они будут здесь. Надо подождать.   
Профессор говорил, говорил и сам не верил.  Он должен был уехать с последней полуторкой, он знал, что не успевает вернуться. Немцы слишком близко, - а ты моя наместница здесь в мое отсутствие, ты слышишь? Но не задерживайся слишком. Через час, а может два придет автобус за вами. Подготовьте что осталось по мелочи и я буду ждать вас в Петропавловской. Там тепло. Нам выделили один из казематов. Как раз тот, где находилась Ольга Бестужева. Это замечательно. Я  напишу очерк.
Загудела машина торопя Липатова.
- Это все,  Эльза, мне пора.
Он был серьезен, деловит. Даже перестал кашлять. Работа была важнее. Важнее всего.
Правда, когда забирался в кабину полуторки, зашелся в кашле и чуть не выпал, но удержался на широкой подножке и даже успел помахал рукой на прощание.
Эльза бережно свернула схему с красными крестиками убрала в карман черного пальтишка.
 Моросил дождь завывал ветер с Финского залива, ворошил грязные листья на пустынных дорожках.
В одной из маленьких комнат дворца зажгли камин. Стало тепло.
Вначале далеко, а потом близко близко надсадно загрохотал бомбардировщик. Он шел пустой. Должно быть сбросил бомбы на Ленинград и теперь улетает к своим.
На фоне  облаков висящих слишком низко мелькнула серая тень и пропала, оставив после себя дымный след.
Все таки его подбили. Попеременно дуя на замерзшие ладони побежала по мраморным ступеням, оскальзываясь на мокрых красных и желтых листьях слетающих с кленов. Быстро нагнулась, подняла забытый кем то белый с синими полосами мячик. А потом удар.
Удар пришелся в левое крыло здания. Стекла вылетели с каким то свистом, словно взорвалось изнутри.
Старенький автобус с вытянутой мордочкой пыхтел на подъемах. Оскальзывал, откатывался назад и взбирался, что бы преодолевать следующий холм. Водитель был дома. Он знал эту грунтовую дорогу наизусть. Лучше было бы ехать по асфальту, но так короче. Намного. И потом, там ведь танки.