Жанна д Арк из рода Валуа 98

ТУРЕЛЬ
(6 — 7 мая 1429 года)


Бой за форт святого Августина продолжался целый день. С утра до вечера.
Орлеанское ополчение подоспело очень кстати, изрядно напугав немногочисленный гарнизон бастиды Сен-Приве. Англичане никак не рассчитывали на подобное рвение со стороны горожан. Буквально накануне, как раз опасаясь, что орлеанцы впадут в такое же героическое воодушевление, что и войско, Саффолк повелел выпустить ко всем осаждённым воротам по стреле с письмом, где - кроме обычных угроз и поношений в адрес Девы - говорилось, что из Парижа уже выступил хорошо всем известный сэр Джон Фастолф. «Только теперь он ведёт не селёдочный обоз, а настоящее солидное подкрепление».
Однако надежды на панику не оправдались.
Скорее наоборот - тревожные вести только подлили масла в огонь. А поскольку на самом деле сэр Джон мог выступить из Парижа не раньше будущего месяца, в Сен-Приве ненужного героизма не проявили. Как только стало ясно, что французы ни за что не отступят и атакуют с яростью, прежде им несвойственной, английский гарнизон счёл за благо отступить за реку, к бастиде Сен-Лоран.
Отступали с боем, словно от роя озлобленных пчёл отбиваясь от преследователей, среди которых, большей частью, были ополченцы, собранные опытными воинами в небольшие отряды. Оруженосец Реньо тоже собрал вокруг себя человек пять и гнался за англичанами к реке с таким рвением, будто ему за это обещали рыцарские шпоры...



Утром в покоях коменданта, затягивая последний шнур на камзоле, он посмотрел в радостное лицо Клод и задумчиво произнёс:
- Я всегда мечтал стать рыцарем, мальчик. Но, думаю, ты прав: нет никакой разницы между произносившим и не произносившим рыцарские обеты. Рыцарство здесь, - он хлопнул себя по груди. - Поэтому...
Реньо обернулся, хорошенько присмотрелся к засовам на двери в комендантские покои и только потом закончил:
- Поэтому, тебя, мальчик, я с собой не возьму!
- Что?!!!
Клод попятилась, но оруженосец долго на эффект от своих слов любоваться не стал. Сгрёб девушку в охапку и толкнул за дверь, которую с силой захлопнул. Потом, грохоча на весь комендантский дом, перегородил выход тяжеленной скамьёй, да ещё и подпёр её для верности старой гнутой алебардой, которую обнаружил у стены.
- Ничего-ничего, - примирительно похлопал он рукой по дверным доскам, даже не вздрагивающим от яростных ударов Клод с другой стороны, - посидишь тут  в безопасности. В конце концов, я поклялся, что ни один волос с твоей головы... А клятвы надо исполнять, даже если ты не рыцарь. Сам же потом спасибо скажешь... Да и я смогу сказать спасибо тебе.
Господин Реньо подхватил своё оружие и, пристёгивая к поясу меч, пояснил:
- Знаешь, за что это спасибо? За то, что буду сражаться, имея в виду тебя как собственного сына. А за сына я горло перегрызу любому и всегда к нему вернусь!



Слово своё оруженосец сдержал. Бился он яростно и не получил ни единой царапины. Ушибы за увечья не считал, только чувствовал себя ещё более азартным. А когда заметил, что несколько англичан пытаются спастись бегством под прикрытием высокого речного берега, свистнул своих людей и первым бросился за ними, наметив в жертву того, что был одет побогаче.
Усталости господин Реньо не ощущал. Убегающий явно был рыцарем и, судя по доспехам, далеко не бедным, значит, мог заплатить за себя хороший выкуп. Поэтому оруженосец и не думал прекращать погоню. Он только задержался ненадолго, чтобы отбиться от оруженосцев богатого англичанина, которые пытались его остановить, и продолжил преследование, неотвратимый, как сама Судьба!
Наконец английский рыцарь не выдержал. Совсем выбившись из сил, тяжело дыша, он остановился и оперся на меч, чтобы не упасть. Лицо, повёрнутое к преследователю, выражало такую муку, что господин Реньо тоже остановился, великодушно давая противнику возможность продышаться.
- Кто вы, сударь? - облизнув пересохшие губы, спросил англичанин (1). - Вы рыцарь?
Реньо еле заметно усмехнулся.
- А какая разница?
Англичанин глубоко, как мог, вдохнул и выпрямился.
- Я — граф Поул, младший брат лорда Саффолка. Мне можно сдаться только рыцарю.
- Увы, - развёл руками Реньо, - не повезло тебе, милорд, я всего лишь оруженосец.
Он пошёл было вперёд, чтобы забрать у графа меч, но тот предостерегающе поднял руку.
- Я не могу вам сдаться, и не могу с вами биться - и по своему положению, и потому, что сил совсем не осталось. Но, если вы подойдёте и преклоните колено... Моё положение не позволяет мне сражаться с вами, зато даёт право произвести вас в рыцари прямо здесь, чтобы сдаться вам с честью.(2)
У Реньо перехватило дыхание. Он так давно верой и правдой служил своему сюзерену с одной единственной мечтой... И эта мечта готова была осуществиться прямо сейчас! И даже если это ловушка...
Хотя - нет! Англичанин ли, француз ли - рыцарь всегда остаётся рыцарем! В конце концов, Ричард Львиное Сердце тоже был англичанином, однако упрекнуть его в чём-либо, идущем вразрез с благородными клятвами, не осмеливался никто - даже мусульмане, с которыми он воевал! А Реньо не мусульманин. Он знает, что такое рыцарское слово, потому что сам своё всегда держал, пусть порой и в ущерб себе же. Но коли был честен во всем и всегда, то и теперь не следует впадать в грех гордыни и подозревать бесчестье в другом!
Не колеблясь ни мгновения, господин Реньо преклонил колено, низко опустив голову. Ослабевшая рука Поула крепче перехватила меч.
- Судя по всему, мне не придётся жалеть о том, что будет сделано, - сказал он, как будто смог прочитать мысли оруженосца.
Острое лезвие холодно сверкнуло над плечом Реньо.
- Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, и святого великомученика Георгия, жалую тебя рыцарем, - произнёс ритуальную фразу англичанин.
Потом развернул оружие остриём вниз.
- Встань, теперь ты рыцарь. Прими меня на выкуп.
Реньо поднялся.
- Если желаете, милорд, я дам вам время отдышаться, а потом мы можем сразиться в честном поединке, раз уж теперь вам это можно.
Вместо ответа англичанин посмотрел в сторону форта, охваченного пылью от рушащихся построек и дымом от начинающегося внутри пожара. Вздохнул и отрицательно покачал головой.
- Тогда обопритесь на мою руку — легче будет идти.
Но граф отказался и от этого. Сделал несколько неуверенных шагов, потом  снова остановился.
- Скажите, мессир... только честно, - тихо произнёс он, - вы на самом деле верите, что эта ваша Дева от Господа?
В этот момент ветер, разносящий по округе пепел и дым, донёс до них ставший уже победным клич французов «С нами Бог!».
- Вот и ответ, милорд, - сказал Реньо. - И - поверьте рыцарскому слову - сомневаться в этом не надо бы никому.


*   *   *
Кровавый закат повис над фортом святого Августина отражением его догорающих останков. Последние багровые отсветы медленно скользили по крошечному пятачку земли, на котором весь сегодняшний день бились, копошились толпы людей, не так уж и ненавидящих друг друга, но всё же друг друга убивающих ради обладания этим островком.
Теперь здесь было относительно тихо: среди мертвых бродили священники, отыскивая умирающих, чтобы дать им возможность достойно перейти в мир иной, за ними шли солдаты, отыскивающие раненных, и скорбные похоронные бригады. Тут же рядом радовались освобождению пленённые когда-то и освобождённые сегодня французы...
То есть происходило всё то, что обычно и происходит после кровавого, изнурительного боя. И только совсем в отдалении - там, где сгрудились, словно прикрывая собой что-то, командиры и свита командующего - картина наблюдалась непривычная...


- Я не позволю вести уставших солдат на новый штурм, не дождавшись подкрепления из Блуа! Ты сама видела, что сегодня творилось! А Турнель не форт! Это кре-по-сть! И удерживают её лучшие рыцари Англии! Даже со свежими силами я бы не поручился за успех, а теперь и подавно! И если ты снова... если опять!.. Не знаю... Связать тебя, что ли?!
Уже битый час Бастард уговаривал Жанну, то и дело срываясь на крик, из-за которого, впрочем, не сильно волновался, потому что предварительно - пока никто не видел - утащил её, как провинившуюся девчонку, в небольшое уцелевшее здание, где  временно разместил свой штаб. Остальных командиров он выставил за дверь. Но, стоя снаружи, они всё прекрасно слышали и, коротко переглянувшись друг с другом, отводили глаза, чтобы осмотреться: не слышит ли кто-либо ещё?
Дело в том, что утром Жанна сама повела солдат в атаку, не дожидаясь сигнала от командующего. И ему, действительно, пришлось догонять своё войско, сгорая от стыда!
За саму битву Бастарду краснеть не приходилось — сражаться он умел. Но, когда всё закончилось... когда, опустив меч, он осмотрел поле битвы, засеянное трупами, в голове была только одна мысль: дальше двигаться невозможно!
Однако Жанна... эта невозможная Жанна ни за что не хотела останавливаться! Снова смотрела упрямо, поджимая верхнюю губу точно так же, как это делал сам Бастард, намереваясь стоять на своём! И всякий раз, глядя с ожесточением на это зеркальное отражение собственного упрямства, он срывался на крик, с отчаянием понимая, что изменить этим ничего не сможет.
- Солдаты сами хотят идти в бой.
Вот и всё, что она твердила в ответ.
Хорошо, что не заикалась больше о воле Господней, иначе Бастард навеки загубил бы душу самым страшным богохульством! Но это мало что меняло. Крича и ругаясь, командующий чувствовал себя бьющимся о глухую стену. А хуже всего было то, что армия — его армия, которой следовало отдохнуть, на самом деле готова была идти за Жанной дальше, на Турель, словно сегодняшний кровавый день её нисколько не утомил! Но здравый смысл, знание военного дела, опыт, чёрт возьми! - всё говорило о том, что крепость им с наскока не взять! И останется либо положить всех под её стенами, либо с позором отступить.
- Не ты ли рыдала о французской крови, которая прольётся? Так вот - пойди, посмотри! Здесь пока только ручьи, но если мы сейчас пойдём на крепость, польётся целая река! Ты этого хочешь?!
- Я хочу выполнить волю Господа.
Ну, всё!
Бастард хлопнул себя по бокам.
- Не могу больше!.. Я не желаю ни видеть, ни слышать тебя на совете. Иди и отдохни сама! Может быть утром, на свежую голову, поймёшь, наконец, что человеческие силы не безграничны!
Мгновение Жанна смотрела на командующего — без обиды, без гнева, но и без вопроса — потом послушно повернулась и вышла вон. Не глядя на расступившихся командиров, кивнула д'Олону, чтобы проводил туда, где с отцом Паскерелем он устроил ей временное пристанище, и пошла, сердито пробормотав только одно:
- Моя голова ясна и утром, и вечером.
В своей палатке, сооружённой из воткнутых в землю алебард и натянутого на них полотнища, она села, сцепила руки, немного подумала, глядя перед собой, и твёрдо сказала отцу Паскерелю:
- Завтра утром, падре, придётся встать совсем рано. Исповедуете меня, потом отслужите мессу для меня и моих солдат.
- А что потом, Жанна? - чувствуя смятение в душе спросил духовник.
- Потом пойдём в атаку на Турель.


Орлеан
(6, 7 мая 1429 года)

Как бы ни была крепка дверь в комендантских покоях, окна, выходящие в тихий переулок, были достаточно низкими. Поэтому, не успел ещё отряд ополчения выехать за восточные ворота, Клод уже стояла на земле, отряхивая изодранные при спуске руки.
Но выбраться – это только половина дела. Теперь надо было решить, каким образом вернуться во французский лагерь, и тут-то начинались проблемы.
Самостоятельно девушка нипочём бы не переправилась. Она не умела плавать и безумно боялась воды, а лодка, в которой они с господином Реньо прибыли сюда накануне, дала течь ещё по дороге и для обратного пути не годилась.
Но даже если бы и удалось как-то заделать щель в днище и каким-то образом побороть свой страх, Клод прекрасно понимала, что, во-первых, за ворота просто так её никто не выпустит, а во-вторых, с тяжёлыми вёслами возле илистого берега ей одной не управиться ни за что.
В нерешительности девушка всё же пошла в сторону восточных ворот, надеясь застать остатки ополчения и незаметно к ним присоединиться. Но толпа там собралась слишком большая. Все кричали, размахивали руками, оружием, шапками и невозможно было разобрать, кто уходит, а кто остаётся. Клод прибилась было к небольшой группе солдат, вооружённых и явно готовых к бою, про которых подумала, что они пойдут в арьегарде. Но когда осознала, что солдаты никуда не идут, было уже поздно: ворота стали закрывать.
- Почему вы остаётесь?! – в отчаянии крикнула Клод, схватив за рукав ближайшего к ней воина.
- Господин де Гокур велел, - деловито сообщил тот.
И, окинув взглядом пажеский камзол любопытного мальчишки, снизошёл до пояснений:
- Нам предстоит удерживать западные ворота и совершить вылазку на Сен-Лоран, если оттуда захотят выступить на помощь форту.
Клод в отчаянии топнула ногой.
- Западные ворота... Мне нужно было выйти через эти!
- Зачем тебе, мальчик?
- Я не мальчик! Я паж Девы, прислан сюда с поручением, но теперь должен быть рядом с ней! Мне необходимо выйти сейчас же!
Клод хотела, чтобы голос её звучал так же властно, как у Жанны, но ничего не вышло. Получилось, скорее, жалобно, из-за чего солдат сдержал усмешку и серьёзно, с откровенным сочувствием развёл руками.
- Ничего не поделать, ваша милость. Да и куда вы один пойдёте? Теперь уж тут поджидайте. А коли хотите быть полезным, так гляньте вон туда… Видите? Высокий господин с гербом на доспехах? Это зять его светлости маршала Сен-Север. Ему поручена оборона города, так вы к нему и подойдите. Может, найдёт для вас дело.
В этот момент ворота окончательно захлопнулись и прозвучал сигнал сбора для оставшихся. Солдат побежал в строй, оставив Клод в полной растерянности смотреть на «высокого господина». Да, он определённо был здесь самым главным теперь. Но зятю маршала явно было не до неё. Рыцарь то и дело отдавал какие-то приказания и людей, подбегавших к нему, выслушивал быстро: кого с коротким деловитым вниманием, кого с неприкрытым раздражением. А как только солдаты построились, вскочил на коня, зычно крикнул, чтобы отправлялись к западным воротам и сам ускакал туда, никого не дожидаясь.
Клод от досады чуть не заплакала. Но выбирать было не из чего, и раз другого пути нет... Что ж, за ним, так за ним.
Девушка тоже двинулась было следом, но вдруг почувствовала, как кто-то схватил её за руку.
- Погоди-ка, мальчик!
Человек, остановивший её, был совершенно незнакомым. Он осмотрелся по сторонам словно хотел удостовериться, что никто за ними не наблюдает, и девушке бросилась в глаза полузаросшая тонзура. Однако одет человек был как ополченец и, судя по тому, что прижимал к груди руку, обмотанную окровавленными тряпками, успел побывать в сражении.
- Я верно расслышал, ты - паж Девы? – спросил незнакомец.
Клод кивнула.
- А ты, часом, не из Вокулёра?
- Из Домреми, - поправила Клод. – Я оттуда с Жанной и приехал.
В глазах человека промелькнула какая-то странная тоска… Он вообще смотрел странно. Как будто желал задать вопрос, но ответ слышать не хотел или боялся.
- Я видел тебя в Вокулёре, - проговорил незнакомец так, словно признавался в чём-то сокровенном. – У меня тогда были сомнения, и это очень мучило... Хотя теперь уже не важно, да и не к месту... Я правильно понял – ты хочешь вернуться к войску?
- Да, - осторожно, чтобы не спугнуть удачу, ответила Клод.
- Это можно. Не так просто, как хотелось бы, но я помогу.
Человек снова осмотрелся, потом потянул Клод в сторону, подальше от снующих туда-сюда людей. Кроме руки он, вероятно, повредил ещё и в ногу, потому что хромал и морщился при каждом шаге. Но выбирать Клод не приходилось, поэтому она с надеждой ждала, что скажет ей этот странный незнакомец.
- Тут недалеко есть склад, - зашептал он, когда остановились. – А возле склада кузня. После ранения кузнец позволил мне занять угол в пристройке за посильную помощь, поэтому я точно знаю, что где-то через час туда подойдет обоз за стрелами и запасным снаряжением. Загружаться они будут быстро, потому что специально для обоза к пристани ночью перегнали несколько барж. И вроде бы Дева, отсылая их, потребовала, чтобы вернулись эти баржи как можно скорее, потому что будут нужны. Можно забраться в одну из телег обоза и так выбраться из города.
- Так? - Клод была разочарована. - Другого способа нет?
- А чем плох этот? Сейчас любой, кто шатается сам по себе, вызывает подозрение.
- Но я — паж Девы!
- А чем докажешь? Пажу место при госпоже, однако ты тут. Тебя в любом случае задержат - снисхождения не жди. Люди злые, усталые и страшно подозрительные. Я здесь с марта и помню, что собирались сделать с управителем местной богадельни по одному только подозрению в предательстве. А его вина была лишь в том, что возле богадельни нашли сквозную дыру в городской стене. При этом, заметь, его тут все знали. А кто знает тебя?
Клод покраснела и отвернулась, кляня в душе и господина Реньо, и, почему-то, господина де Гокура.
- Так что? - спросил незнакомец. - Едешь?
- Еду.
- Тогда следует поторопиться: времени у нас не много.
- У нас? – переспросила Клод, невольно переводя взгляд на замотанную руку. – Ты разве поедешь со мной?
- Поеду, - буркнул незнакомец. – Увечный, не увечный – у меня свои резоны. А если смотреть на вещи разумно, тебе там тоже делать нечего: и толку от тебя как от воина никакого, и жалко будет, если погибнешь. Я же, может, ещё и сгожусь на что. Да и погибну – не велика потеря. Зато грех свой искуплю, наконец…
- Какой грех?
- А вот это не твоя забота! Свой грех я сам потащу, с тобой делиться не стану.
Незнакомец в последний раз оглядел улочку и мотнул головой.
- Пошли, если действительно хочешь ехать.
Второй раз Клод повторять не пришлось. Но короткий меч, болтающийся на боку, она всё же прижала рукой так, чтобы легко можно было выхватить.
- Это лишнее, - не оглядываясь бросил незнакомец. - Обманывать тебя я не собираюсь. Если хочешь, могу назвать своё имя, хотя оно тебе ничего не скажет и ничего не даст: я здесь мало кому известен.
- Я хотя бы буду знать, как к вам обращаться, господин.
- Гийом Экуй, к твоим услугам. Не мессир, не сударь. Бывший бовесский монах, нынешний орлеанский ополченец, а в недавнем прошлом — брадобрей сиятельного господина де Бодрикура. Верный слуга нашего короля и Девы, даруй им Господь победу... Что ещё? Пожалуй, всё. Да и пришли мы уже.
Он придержал Клод, едва не выскочившую на крохотную площадь перед кузней, где уже стояли три большие телеги. Кузнец — кряжистый человек с квадратным лицом под очень коротко стриженными волосами — руководил загрузкой стрел, которые вязанками выносили из кузни и укладывали в одну из телег его подручные и солдаты обозного сопровождения. Две другие телеги были пока пусты, но, судя по всему, в них собирались грузить шлемы и мечи, гора из которых уже возвышалась перед входом в кузню.
- Нам нужно забраться в те телеги, - шепнул Экуй.
- Но как? - изумилась Клод. - Место открытое, тайком не подойти, а просто так нас никто не подпустит.
- Ты забыл, мальчик? Я здесь живу. К тому же, у меня есть кое-что, что сделает нас невидимыми.
- Что?
- Жди тут, не высовывайся.
Экуй вышел на площадь и направился прямо к кузнецу.
Клод было видно, как он быстро и коротко о чём-то переговорил, потом кузнец подозвал одного из солдат — по виду старшего — и заговорили уже втроём. Солдат сначала отрицательно качал головой, но бывший монах что-то втолкал ему в ладонь. Несговорчивый обозник еле заметными движениями головы и руки оценил полученное и отвернулся. А Экуй ещё что-то сказал кузнецу, после чего поманил к себе Клод.
- Это он? - спросил кузнец, еле взглянув на девушку.
- Ну да.
- Пусть лезет в ту телегу.
Экуй быстро подхватил Клод и перекинул через высокий борт. Сам заскочил следом.
- Ложись, - велел он тихо. - Будет не очень удобно, но мы ведь потерпим, правда?
Их накрыли остро пахнущей лошадиной попоной и стали закладывать снаряжением. Клод чувствовала, как сильнее и сильнее её придавливает ко дну телеги, но решила терпеть, чего бы это ни стоило.
- Ты дышишь хоть? - донёсся до неё приглушенный шепот Экуя.
- Д-да.
- Приподними попону — станет легче. Кузнец закрепил над нами два щита, так что воздух будет. А как проедем за ворота, там и вовсе можно будет вылезти...
Погрузка шла довольно долго. Наконец раздался сигнал к отправлению, и телега под Клод закачалась, сдвигаясь с места. Тут же она почувствовала, как что-то завозилось возле её плеча, а потом, прямо перед самыми глазами девушки, в свете, возникшем под приподнятой попоной, появилась чёрная от копоти рука, которая уронила возле неё кусок хлеба и яблоко.


- Что вы им сказали про меня, господин Экуй? - осмелилась спросить Клод, когда, судя по грохоту и тряске, их обоз выехал с земляного проулка на мощеную улицу.
- Сказал, что ты - сын моего приятеля, ушедшего с ополчением. Дескать, не смог усидеть дома, когда отец воюет, и сбежал от матери, которая не отпускала. Обычное дело. Сейчас в Орлеане все рвутся в бой.
- А что ты дал тому солдату?
- Ещё более обычную вещь — деньги. Хорошее средство, чтобы стать невидимым. По крайней мере, для конвойных этого обоза.
Телега скрипела монотонно, убаюкивая, но Клод почему-то боялась заснуть. И без того перед глазами неотвязно стояли вызванные её воображением картины боя под стенами форта, а сон сделал бы их только ярче и реальней.
- Как вы думаете, господин Экуй, - спросила она шёпотом, - ТАМ всё будет хорошо?
- Где это «там»?
- Где сейчас сражаются.
- Тогда не ТАМ, а ЗДЕСЬ, мальчик. Сегодня каждая бастида и каждый форт — это один сплошной Орлеан. А сам Орлеан, как донжон в том замке, что зовётся Францией. Падёт он — падет и замок. Поэтому никого не удивляет, что сопливый мальчишка сбегает от матери воевать. Хотя на мой взгляд - прялка бы тебе больше подошла.
Клод смутилась.
В своё время из Жанны мальчик получился куда лучше, чем из неё. Тогда никто не сомневался, что Луи — это Луи, а теперь всякий, кто давал себе труд присмотреться, обязательно отмечал, что пажу к лицу скорее юбка. Поэтому, не слишком задумываясь о смысле слов, зато старательно подражая интонациям и говору Рамона, Клод важно заметила:
- А прибыльное, наверно, дело — отправлять сопляков на войну?
Ответом ей был долгий монотонный скрип телеги.
«Зачем я спросила это? - подумала Клод, краснея. - Как глупо и стыдно... Особенно теперь, когда пришла Жанна, и люди вспомнили о себе всё лучшее. Кто я, чтобы судить того солдата за то, что взял деньги?! Вокруг столько смертей... Может быть, эти деньги он отдаст вдове своего погибшего друга и его детям. А хоть бы и собственной своей жене! Ведь она тоже может стать вдовой уже сегодня... Нет, человек сам себе судья в жизни, где ничего нельзя знать наперёд, и никто ничего не знает до самой сути. И не мне обижать кого-то своим разумением, ничего толком не зная».
- Прости меня, Гийом, - прошептала девушка, уже не заботясь о том, как говорит. - Я глупость спросил, и... спасибо тебе, что не ответил.
- Ничего, - услышала она через мгновение, - ничего... Знаешь, понимать и прощать — это на самом деле правильно. И это хорошо.


________________________________
1. Английский язык считался языком простонародья. Вся знать разговаривала только на французском.
2. Этот эпизод действительно имел место во время Столетней войны, только произошёл чуть позже, во время Луарской кампании, и пленным был сам граф Саффолк, который сдался оруженосцу Реньо, сначала произведя его в рыцари.


Продолжение  http://www.proza.ru/2012/06/14/1405