Terra mortua

Над этим городом печальным,
В ночь безысходную его,
Не вспыхнет луч на Небе дальнем…
Э. А. По

Воистину, нет предела человеческой злобе и удивительной способности выдумывать новые или же доводить до безумного совершенства уже имеющиеся под рукой орудия пыток и наказаний! Как непостижима порой бывает фантазия, грызущая отравленный желчью разум. О, сколько странных мыслей может изринуть он, и сквозь поступки человека претворить в жизнь самые безжалостные из них. Возможно, читателю, обладающему изрядной долей воображения, и не стоит знать всех событий, о которых пойдет речь, но, желая поделиться, я не вправе скрыть ничего хоть сколько-нибудь ценного из моего повествования, а посему…
История эта приключилась достаточно давно, чтобы стать похожей на вымысел, и так далеко от нас, что название места, в котором все происходило, искажено и размыто, а потому нет смысла в его упоминании. Известно, однако, что случившееся имело место в небольшом поселении среди скал, окруженных с трех сторон высокой стеной сосен, тянущихся словно бы из тумана, густо стелившегося понизу на десятки миль окрест. Хмурясь и взбивая пену, с другой стороны шипело море. Оно, словно сердце человека, ставшее холодным и суровым от множества тягостных испытаний, то металось, не находя себе места, то, оставив смятение, тихо и тяжело клокотало, созерцая беспомощность своей гордыни.
На этой почти безлюдной земле, казалось, нет места лютой вражде и всесжигающей ненависти. Как будто сама природа могла остудить пламя страстей, способных наполнить душу, и даровать временный покой. Спокойствие было, но какая-то грозная таинственность, точно ожидание пробуждения, всегда была присуща здешним местам. Небо и земля так часто бывали одинаково серыми, что люди и их жилища черными уродливыми кляксами растекались по  безмятежно серому пейзажу, постепенно все больше с ним сливаясь. Покоились на окраинах деревушки громадные камни, словно величественные стражи, своим присутствием обороняющие ее от неведомого врага. Из деревни к морю круто срывалась тропа, поросшая мхом и вереском, и пропадала почти у самой воды. По этой тропе каждое утро, когда на горизонте было спокойно, рыбаки спускались, чтобы выйти в море с надеждой на хороший улов. Под вечер они возвращались, и над дорогой редко можно было услышать их уставшие хриплые голоса. Из года в год продолжалась размеренная жизнь рыбацкого поселения, чуждая шума и суеты. Могло показаться, что здесь не любят гостей, все замкнуты и молчаливы, но чужаки бывали здесь редко, а зимой жители устраивали праздник, на котором благодарили небо за улов и вспоминали рыбаков, сгинувших в море. В этот день  все становилось немного по-другому, и как будто исчезала гнетущая молчаливость.
В один из таких, непохожих на другие, дней, когда люди собрались в доме деревенского старосты, чтобы устроить скромное празднование окончания промыслового сезона, случилась трагедия. В том, что это была именно трагедия, не позволял усомниться колокол местной церквушки, который вдруг глухо и протяжно зазвонил, и звон его разливался по телу, словно ледяная вода в воющем под деревней море. К дому приближался крик, и скоро стало слышно, что пропал мальчик, сын женщины, у которой несколько лет назад море отобрало мужа. Спустившись к морю, жители увидели черный силуэт стоящей к ним спиной вдовы, ее стройная фигура тонкой чертой разреза;ла море пополам.
– Что случилось? – крикнул издали староста деревни, седой и всеми уважаемый старик.
– Он просто ушел туда, – полным скорби голосом ответила несчастная женщина, указывая в темную даль, где вздыбилось неспокойное море. Собравшиеся молчали, но молчание было пропитано страхом. Никто как будто не понял прозвучавших только что слов.
– Кто ушел? – спросил кто-то, осознавая, какой последует ответ.
– Мой сын…
– Но ведь твой сын не ходит с рождения! – раздался чей-то женский голос.
– Ведьма. Она его убила! – эти слова не были произнесены никем из толпившихся на берегу людей. Все, кроме матери пропавшего ребенка, которая по-прежнему вглядывалась в пенящееся и гремящее все сильней море, повернулись в сторону, откуда послышался голос. Из-за большого черного камня, покрытого мхом и поблескивающего на свету, испускаемом фонарями, вышел человек. Он был одет в черное. Нельзя было определить материал, из которого сделана его одежда, она словно была соткана из лоскутов бархатной тьмы, рваным саваном окутывавшей округу. Легким черным дымом одеяние чужака подергивалось в сторону света, как если бы от ветра. Но крепкий морской ветер дул в другом направлении.
– Кто ты такой, чужак? Мы не видели, как ты проходил через деревню. Откуда ты? – был вопрос.
– Всего лишь странник, – голос был необычным, похожим на звук, создаваемый ветром, когда тот неистово пляшет среди скал и высоких сосен, ломая сухие ветви и с корнями вырывая из земли кустарники, – я пришел… издалека… Я услышал детский крик и оказался здесь. Я видел. Она убила мальчика, а тело его лежит сейчас на морском дне.
– Как мы можем верить чужаку? – спросил кто-то.
– О, не верьте мне, прошу вас, – криво усмехнулся незнакомец, – ведь это было бы так наивно – верить мне, чужеземцу! И я не стану вас убеждать, подробно описывая, как чудовищна была смерть невинного ребенка, как хладнокровна была та, которая сейчас в слезах стоит у воды. Я не скажу, как с берега наблюдал трагедию: мальчик, отчаянно цепляясь за борта лодки, умолял о пощаде, но волны быстро усмирили его мольбы, и течение унесло маленькое тельце в открытое море. Нет, не верьте ни единому слову правды, которая так ужасна… Она убила его. А я, пожалуй, пойду, надо успеть, знаете ли. С этими словами незнакомец, точно призрак, скользнул за камень, из-за которого появился, но никто, почему-то, не пошел за ним. Все теперь смотрели на вдову, плачущую на холодном берегу, и на волны, бьющиеся о камни у ее ног.
Ночью всем снились похожие сны, в которых все происходило именно так, как рассказал странный путник. А как только бледные лучи потускневшего от морской соли солнца разбудили спящую деревню, ни один из ее жителей не сомневался в том, что среди них все эти годы жила ведьма, которая извела своего мужа и учинила жестокую расправу над бедным мальчиком. Деревня проснулась и загудела, и отныне здесь стало два моря – гул бескрайних обжигающе холодных вод соединился с океаном множества людских страхов, перерастающих с каждым часом в нечто все более неосязаемо могущественное и свирепое.
В город был послан человек, и через сутки, скрипя колесами, поднимающими белую мелкую пыль, на место прибыла повозка, из которой выбрался тучный судья, облаченный в черную мантию. Его сопровождали два секретаря, чтобы записывать показания свидетелей. Слушая ужасные рассказы жителей, судья бледнел от страха, ибо каждый из допрашиваемых добавлял в трагическую историю все новые жуткие подробности, которые, наконец, привели к очевидному решению – сжечь мерзкую ведьму, погубившую мужа, сына и с десяток рыбаков, сгинувших в море от ее черного колдовства. Не было более человека, который бы сомневался в справедливости наказания. Бедный мальчик не мог ходить, ведьма лгала, утверждая, будто он сам вошел в воду. К тому же она не плакала больше, только смотрела куда-то вдаль, за горизонт, где качалось пустынное темно-синее море, ее обветренные губы шептали что-то, а в потухших глазах ночевало горе.
Ни слова в свое оправдание не произнесла она, казалось, что она уже где-то очень далеко от деревни, от моря, от острых, словно лезвия, скал. Это укрепляло ненависть в людях, жаждущих правосудия, и они, уже с какой-то злобной радостью, глядели на то, как возводился помост и подвозились поленья. Возможно, кто-то и сочувствовал в глубине души бедняжке, но, если и так, это сочувствие было погребено так глубоко, что снаружи его было не отыскать. Когда затрещал костер и огонь медленно пополз к ногам приговоренной, стало тихо.
За пламенем был виден сосновый лес. Он жадно впитывал тяжелый серый дым, лениво поднимающийся ввысь. Ветра почти не было, и потому трудно было разглядеть лицо женщины, укрытое плотной серой пеленой. Она не кричала, и от этого происходящее казалось торжественным. Море за спинами толпы также торжественно молчало, удивляя своим загадочным  зловещим спокойствием, едва ли похожим на прежнее. Только холод двигался. Он пробирался среди застывших в клубах дыма теней, пока не трогая их, но жадно ожидая, когда погаснет огонь. Было еще движение. За камнями, позади людей, на мгновенье возник некто в черном и скрылся в море. И снова остались мрачные черные кляксы, растекающиеся по серому холсту времени, все больше с ним сливаясь…