Превращение ангела

 Наверное, любой человек в самом, что ни на есть, паронормальном жизненном эпизоде проявит себя, так как это будет предписано ему его прошлым жизненным опытом. Сельский, в меру трезвый труженик, поступит в свалившейся на него жизненной трепке, по-крестьянски терпеливо и стоически, понимая в душе, что хуже уже не будет,  бомж – по бомжовски тормозливо и вороватливо, жид – по жидовски умно, а тонкий городской интеллигент, мечущийся в разные стороны, такой как начинающий пенсионер Заботнов, преподнесет что-то в соответствии с его болезнетворными душевными привычками, выходящими часто наружу и кажущимся многим надуманными пустяками.
Тем не менее совершенно очевидно, что каждое живущее на Земле существо может  узнать себя лишь по здоровой реакции на него окружающего мира. Одни боятся других, другие боятся третьих, третьи боятся сильных, а сильные во всем ждут подвоха. На этом, возможно, и  основана гармония всего нашего земного существования.
Заботнов же ничего не боялся, поэтому был как бы вне окружающего мира. Он улыбался приходящим к нему мыслям и иногда ощущал себя гением, который еще что-то кому-то преподнесет. Он не был сумасшедшим, - он был очарованным странником  этого противоречивого, закрученного на высоких нотах и сокрытого от посторонних глаз,  всемогущего города.
Что этот город в действительности хотел - никто никогда не знал, что он в очередной раз придумает -  никто толком не догадывался. Они оба - этот город и его странники, выковывали какую-то свою стратегию существования и  оставались отшельниками  среди людей.

Заботнов не заметил, как вырос в этом замысловатом нагромождении квартир, подъездов, переулков и дворов. Давно расставшись с женой после многочисленных разногласий, он уже не хотел связывать свою жизнь, с какой-нибудь, погруженной в мелкие интересы, заботливой домушкой, несмотря на обволакивающие предложения, которые периодически на него накатывались.
-Что было, тому уже не суждено..., - думал он.
Лишь недавно, листая какой-то полу-глупый «Домашний журнал», Заботнов, увидел знакомое ему лицо, и не без интереса  прочитал: «Элеонора Викторовна, будучи вторым браком за генералом ФСБ  Г.В. Фесенко, успешно воспитывает  своего талантливого сына».
-«Повезло» же этому ГВ, - отреагировал, уязвленный  неожиданным поворотом событий,   странник. – Сколько он с ней  продержится ?

После окончания престижного МАРХИ, Заботнов, попал в большое архитектурно-проектное бюро,  где усердно проецировал на ватмане новые микрорайоны Москвы: Солнцево, Желебино, Северное Бутово, - не опаздывая на работу и аккуратно получая свои сто двадцать с прогрессивкой. 
- За кульманом как за станком, и так до конца дней, - частенько думал, уставший от однообразия чертежей, архитектор. - А что делать? Везде примерно одно и тоже. Хотя архитектурой это, конечно же, не назовешь.
Иногда, взбудораженный какими-то внутренними импульсами, он начинал что-то быстро рисовать в углу чертежной доски, называя свои вольные построения вантовыми  потолками четвертого  этажа города. Тогда вскользь  наблюдая за ним, многие его коллеги понимали,  что имеют дело с  каким-то неординарным талантом, пытающимся создать  новую современную городскую среду, напоминающим поиски  архитектурного авангарда двадцатых, какого-нибудь   Константина Мельникова или Корбюзье. От торопливых построений   маэстро исходила какая-то щемящая  и прозрачная симфония новой Москвы, одновременно, и узнаваемая, и таинственная, - чуткий зодчий  зримо присутствовал  в  будущем облике  близкого ему города и входил в него со знанием дела.
-Это, видимо, вертолетная площадка над  крышей Арбата, а это какая-то подзвездная оранжерея где-то в районе Пресни, а вот этот параболоид - верхний парк над Тверской, - удивляясь фантазиям неуемного зодчего, комментировали сотрудники, опытным глазом, ища неувязки в сложных конструктивных решениях.
Но таковые  всегда были не очевидны, - Виталий был  чутким строителем своих архитектонов.
-Лучше быть профессионалом на своем месте, чем безудержно карабкаться вверх, конкурируя с плоскими умами, - как основной принцип своего поведения,  отмерял себе Заботнов, - а остальное, - лишь везение и  судьба.
Но судьба  уже преподносила всей стране «перестройку» с «гласностью», «демократизацией» и полнейшим беспорядком  в  экономике.
В начале 90-х многие из его коллег, оказавшись на перепутье чьих-то непонятных интересов,  не получая по - несколько месяцев зарплату, опускались, не ходили на работу, начинали сильно злоупотреблять спиртным, часто продавая вокруг себя все, что только можно было продать и стараясь ни с кем не делиться своим бедственным положением, не видя в этом никакого  смысла. Многие из них быстро уходили из жизни. Та же участь ждала и Заботнова.
Но в какой-то пасмурный день, тонко дышащий архитектор, смог философски оценить свои возможности и в нервическом экстазе сделать полезные для себя выводы.
-Не надо так паниковать, - успокаивал он себя, - все проходит, надо как-то приспосабливаться. В данной ситуации, может быть, лучше заняться не «крутыми фасадами» и «толковыми интерьерами», которые все равно тебе никто не уступит, а оставшейся где-то в тени, но кое-кому еще нужной  прочностью нестандартных конструкций, - благо, как он догадывался, ниша была открыта и ей никто особенно не интересовался, - слишком все это сложно для не привыкших ничего толком считать, архитекторов.  Есть  и  компьютерные программы, и что-то сможет подсказать ему друг из королевской «Энергии», , как и он,  сидящий без денег.
Убедив себя в том, что все будет хорошо, и он все это каким-то образом потянет, Заботнов быстро отыскал себе обеспеченную стабильным доходом работу расчетчика и  стал прогрессировать в новой для себя роли . Заказы под него находились, и он добросовестно их отрабатывал, решая порой  задачи, которые до него никто еще  не решал.
Он считал и купол главного   Храма, приковывающего в тот период всеобщее внимание,  и опоры американских горок, за которые никто не хотел  браться, и перекрытия Гостиного двора и многое другое. Считал,  сидя за компьютером в темном углу мастерской на Ордынке, ощущая себя неким счастливым кардиналом, от которого зависит иногда больше, чем от самого короля, то бишь,  главного архитектора.  Глядя в монитор, в замысловатые построения графиков, схем, таблиц, играя при этом небрежно клавиатурой, Заботнов производил впечатление человека, к которому  судьба наконец-то повернулась своей солнечной стороной.
-Может быть, подругу себе найти для полного утешения, - прикидывал Заботнов, вдруг что-то приличное подвернется?
Но чем больше Заботнов углублялся в свои продвинутые программы, тем,  ничего не понимающему  начальству,  он казался  все менее и менее нужным. К тому же в один прекрасный день, ему захотелось пристроить на теплое место сынка какого-то  нефтяного авторитета, и самым удобным для увольнения, оказался  не полностью загруженный  странник .
Расставаясь с ним заслуженный архитектор, которому Заботнов считал все его отмеченные премиями проекты, со сталинской категоричностью. произнес: «Нам мешают ваши стократные коэффициенты запаса. Это сейчас не реально и даже пагубно для общего дела. Мы современные архитекторы другого мнения на этот счет».
Ему организовали преждевременную пенсию, приравняв к каким-то там льготным категориям, и проводили,  вручив медаль «Ветеран труда». Странник не стал возражать, - он просто не умел этого делать.
Ровно через два года после его ухода  (Мистика какая-то!) рухнул, возведенный по проекту его бывшего шефа, построенный как одна из достопримечательностей мегаполюса, Атлант-парк, похоронив под своими обломками несколько десятков человек. Тревожный холодок пробежал тогда по Заботнову, принимавшему участие в этой работе. После показа по телевидению видеокадров, снятых внутренней камерой, он сразу все понял. Ошибки конструкции были для него более чем очевидны – мизерное количество опор, и, как он догадывался, жесткая привязанность их к своду. Это было видно по тому, как опоры при разрушении, как бы собравшись в один большой веник,  поползли к лопнувшей колонне.
-А я же  ведь делал им программу, не воспользовались…!?
 – Идиоты !, - хотел добавить странник, но это было вне  его воспитания. 

Можно поразмышлять о том, нужен ли такой человек как Заботнов народу и чем отличаются наши высоколобые странники от менее высоколобых и униженных работой пенсионеров в других странах. В штатах такие как Заботнов, еще трудятся, не вызывая протестов начальства,  в Китае не получают пособий и как-то приспосабливаются, а у нас  чаще всего думают о своем геморрое и не вставленных вовремя  зубных протезах, которые они так никогда и не вставят.
- Как без зубов-то ? Без них я здороваться-то не смогу даже со своей вечно пьяной   Риткой.

Сегодня поздно проснувшись, копаясь в многочисленных книгах по архитектуре, Виталий нашел на нижней полке свой старый студенческий альбом с  набросками  фрагментов московских домов (утешающее воспоминание о прошлой своей гениальности) и после долгой борьбы с самим собой решил пойти побродить по местам, где, как ему казалось, такие фрагменты могли бы еще сохраниться.
Каждый архитектор  знает, что за фасадами зданий, выходящих на центральные улицы большого города, есть еще параллельные им  улицы, - улицы   совсем ветхих домов со своими переулками, тупиками и дворами, закрытые от глаз посторонних. Пройдясь по этим внутренним улицам, каждый абориген города может увидеть здесь много неожиданного для себя, связанного с воспоминаниями детства,  юности, - счастливых, а иногда и печальных дней, согревающих сердце.  Но Виталий долго не находил  ничего интересного, - в глубине дворов все ломалось, где-то светились какие-то конторы и магазины, наскоро все обновлялось, у каждого такого новодела стояли серьезные качки-охранники, показывая своим видом, что место под солнцем уже занято. Все строилось для быстрых денег, не вызывая у Заботнова никаких эмоций.
 Выйдя дворами на Петровку,  напротив Московской думы, он, расслабившись и махнув рукой на свои грандиозные планы, неожиданно заглянул под арку двора дома №19 и его сердце заколотилось сердцем человека, нашедшего среди  хлама некий шедевр, который, может быть, и  не отражен в архитектурных каталогах  профессиональных изданий. Под аркой  дома, расположенного вблизи  петровского гастронома был виден такой богатый свод, который,  конечно же, должен быть зафиксирован для потомков и восторженно ими оценен. Определив свои рисовальные возможности и, главное, умение делать это незаметно, вдохновленный странник запечатлел на прихваченной с собой  старой картонке  эту удивительную, почти  умершую арку.
-Какая же продуманность форм, буйство  лепки и организованность компоновки. Неужели все это исчезнет  и никто не оценит работу мастера, - плод его вдохновения и высокого профессионализма? Чтобы восстановить такую красоту, нужно совсем не много –всего лишь чье-то желание.
Если бы кто-то за старую арку  взялся, - это  была бы  настоящая забота о Москве.
-Вот такая вопиющая истина в ее реальном измерении!, - почти вслух произнес очарованный.
Оставшись довольным своей находкой, и набросками, которые, как знал опытный рисовальщик, хотя и не слишком точны, зато наверняка отразят сиюминутное волнение их автора, то есть, - его собственное волнение, также как и «тени неожиданного счастья», которые обязательно проявятся на листах.
 -Да, могли же, ничего не скажешь! Сейчас такой шедевр может позволить себе только какой-нибудь многозвездочный отель с классическими потугами его хозяев. Классика всегда будет в моде, были бы только мозги. – нравоучительно думал странник.
Не желая возвращаться в свою комнату в старой коммуналке (Что там делать? Скучать у телевизора?) он решает прогуляться по городу, чтобы как-то продлить часы очарования, отнимая у подступающей к его плечам старости, не слишком нужное для нее время.

Пройдя от Кремля по Большой Никитской , более привычной для него улице Герцена, с МГУ, Консерваторией и бывшем кинотеатром Повторного фильма, он, вышел на бульвар и неожиданно для себя обнаружил, раскинувшийся по кромке бульвара от  Никитских ворот  к Арбату, книжный магазин под странным названием «Букбери» (еще одна радость, - книжный ведь, а не какой-нибудь супермаркет!), и войдя в него удивился, что в новом магазине в отличие от магазинов его детства как-то по - новому свободно и уютно, - можно сесть за столики, которые здесь аккуратно расставлены и подробно полистать книжку. Такому сервису Заботнов очень удивился.
-Наконец-то кто-то додумался! Это, конечно, привлекает в магазин  интересную московскую публику.

-Не может быть, чтобы все было так хорошо, и в один день!, - как бы подводя итог сегодняшней прогулке по Москве – уже с испугом думал суеверный Заботнов, выйдя из привлекательного ему книжного мира.
  – Ну, уж по такому случаю я обязательно должен пойти в  Новоарбатский гастроном, - может быть, и там  у меня что-нибудь получится?, - озадачился новой навязчивой мыслью московский странник ?.
Дело в том, что Заботнов уже несколько раз делал покупки  в этом престижном гастрономе и неизменно (словно бы кто-то на него извне воздействовал) попадая впросак, - каждый раз он набирал товаров на сумму, превышающую  нужную величину, лежащую неизменной пенсионерской сторублевкой в его кармане. Всякий раз ему приходилось после этого извиняться и оставлять у кассы часть уже отобранного товара. Его нервозное состояние после таких покупок усугублялось еще и тем, что Заботнов обладал неординарными математическим способностями, перемножая трехзначные числа за три вдоха и - надо же, - какая напасть!, пребывая каждый раз неким лунатиком в Новоарбатском гастрономе- обязательно ошибался при сложении самых элементарных  четырех-пяти  чисел, отражающих общую стоимость покупки,   что обнаруживалось уже за кассой.
 -Мистика, какая-то, - думал выбитый из равновесия странник, - я совершенно ничего не пойму !
-Ну сегодня, разумеется я проконтролирую себя,   не буду превышать свои возможности и четко уложусь в сто рублей .
Но он  опять ошибся. Сумма товара неожиданно превысила его наличку и составила сто пять рублей, то есть на пять рублей больше чем было у него в кармане .
 Не хватило  пяти рублей!. 
Выскочив  из гастронома, как беззащитная собака, которой неожиданно дали под хвост, Заботнов сразу же начал комплексовать.

Ты не смог даже выразить всем этим кассиршам свое презрение, как это сделала бы, например твоя бывшая Элеонора, будь она даже трижды не права.   
А если бы это был тот респектабельный еврей, то он бы уж, конечно, обвинил во всех грехах администрацию магазина, сказал бы, что у них никогда  нет ценников на товарах, поэтому «Безобразие, как я могу правильно подсчитать стоимость покупки. Вы так можете остаться без покупателей», от чего продавщице пришлось бы  приносить ему извинения.
-Но тебе до этого вообще далеко. Ты вообще отрешенный и беззащитный!
 -А продавщица, которую ты заподозрил в обсчете, хорошо, что она вела себя спокойно и не довела тебя до обморока.
-А стоящие в очереди люди?
Ты даже их не постыдился.
А охранник, который хотел заплатить за тебя пять рублей. Он ведь тебя явно пожалел.
Ты жалкий… Потому, что ты привык к унижениям.
И это ты, арбатский мальчик, родившийся рядом с этим гастрономом, в роддоме имени Грауэрмана на Большой Молчановке, проколесивший здесь в детстве  все дворы и переулки? Какой же  надлом, какая выброшенность из  действительности!
-А все это потому, что ты ни к чему не привязан, живешь своей, не радующей никого  жизнью, и все понимают, что ты, на самом  деле, ноль, и твой скепсис и злое   подтрунивание над  золотыми унитазами, не более как беспредметная спесь и желание скрыть свою никчемность. Ты чмо!
Твоя щедрость в виде небольших  подачек, даваемых хорошо относящимся к тебе соседям, на самом деле лишь не слишком расчетливое пижонство потустороннего, которому нечего делать. У тебя всегда сушатся  твои кальсоны на балконе и это больше говорит людям, чем вся твоя образованность.
-Мог бы ведь, найти себе левую работу и быть таким же горделиво лоснящимся как и все твои знакомые; - нет же, обязательно надо показать себя перед другими высоколобым романтиком!
 На самом деле ты живешь только собой, как и любой доживающий.
Ты нереально мыслишь. Зачем, ты стоял под аркой и рисовал. Думаешь те, кто смотрели на тебя думали о твоей гениальности ? 
-Они думали о твоей невписанности в окружающий мир и не принимали тебя за какой-то интересный для них объект. Ни милицию, ни охранников, кишащих в этом обителе офисов и магазинов, ты нисколько не удивил и не напугал. Представляю как эта деревня, глазеющая на тебя из милицейского Мерседеса,  докладывала по связи: «Ничего серьезного. Так, какой-то придурок, что-то рисует.»
Тебе кажется, что за тобой скрыта тайна, которая пронзает  взирающих на тебя  снизу сограждан, на самом же деле все понимают, что ты отрешен, дурачлив, завистлив, не занят делом, твой максимальный статус – лишний человек, клинически осложненный думающим прошлым, а более точное определение - ты бомж на дотации государства. И мысли у тебя заурядно бомжовские, возникающие от  твоего безделья.
- О чем ты сегодня подумал, зайдя в этот респектабельный книжный «Букбери», который  оказался  тебе так симпатичен и очень пришелся по вкусу?:
- А что, если я возьму и  украду вон ту книгу?
-Интересно, Есть ли среди посетителей,  кто также  думает, чтобы твоего возраста и социального статуса?
-Таковых, конечно же, нет.
- А ведь бомжу надо красть, чтобы выжить или забыться, а зачем тебе?
 – Унять свою романтическую энергетику ?
-Наверное, тот современный мальчишка-продавец из приличной как и ты среды, смотрел на тебя, и думал : «Когда же ты уйдешь отсюда, дядя, и не будешь своим небритым подбородком и  жиденькой лысиной смущать наших молодых  и перспективных покупателей.»
-Может быть, ты только вскользь подумал о краже не нужной тебе книги, подумал риторически, принимая это за что-то незначительное, за какую-то никчемную забаву. А обернулось - вон  чем, - в конце концов, твоим же позором, хотя и  в совершенно другом месте.
И в который уж раз. Так оно и есть, - нельзя давать ход  праздным мыслям, нельзя замышлять плохое для других! Все ведь связано…
Он искал и , кажется, нашел причину.
- Но я ведь привык уже к своей никчемности, как привыкает бомж к презрительным взглядам сытых горожан, как привыкают олигархи к своим незаконным  миллиардам, и как уже  не могут без крика  обсуждать их отторжение в пользу не привыкшего к откровенному воровству советских граждан .
-А ты ведь тоже привык считать себя лучше других, и  даже козырять своей надуманной  сложностью.
- Разве ты не хочешь как и все лучше жить,  кататься на иномарке, посмотреть заграницу, или  спутешествовать на какие-нибудь далекие Бакуды с интеллигентными дамами, блестящими модными очками.
-Конечно же, это не так!
Но ты привык к своему нищенству и культивируешь его в других.
-Что ты так резко реагируешь на стремление к богатству своего сына? А к чему еще стремиться ему со своей молодой женой? 
-К скромной человеческой обреченности, к твоему вялотекущему глубокоумию, к уходу от  реального  счастья, во многом покупаемого за деньги?  Неужели этот способный упрямец тебя послушает?
-За что  ты держишься, - за свои комплексы, которые скоро превратятся в маразм и погубят тебя окончательно.
Да, да! Деньги - огромная реальная сила и от этого никуда не денешься!
Советую тебе пока не поздно: становись человеком и не пугай людей, если еще на что-то  рассчитываешь.! 
Но можешь быть, ты ничего не хочешь, - тебе так удобней?
Пойми, очарованный, что сейчас ты не сможешь никому ничего доказать, не хлопнув дверкой Мерседеса у своего обшарпанного дома, не напугав при этом некоторых таких же как и ты сирых и убогих.
- И, может быть, даже завтра, ты окажешься способным обругать такого же, как и ты  странника, не нужного в житейском хозяйстве. Решайся и не будь занебесным!

Придя домой,  Заботнов сначала очень испугался своего нового состояния, затем, лежа неподвижно на гобеленовом диване, постепенно пришел в себя забыв прошлую тревогу, ушедшую куда-то тенью по старой люстре, удивившись тому, как неожиданно быстро, сидящий в нем ангел, перерос в свою лукавую противоположность.


Сентябрь 2004