Аква Тофана. Ч. 1

Эту историю сложно отнести к разрядам биографий. Ровно, как не стоит её воспринимать за труды, вроде книги «Пасынок Истории». Нет, это рассказ о людях, которые пытаются через 185 лет после смерти Сальери изменить мнение о нем, как об отравителе. Здесь нет громкого детектива. Есть лишь факты, которыми они апеллируют и множество интриг, крутящихся всегда, когда правда желает выплыть наружу. Моя надежда на то, что читатель полюбит эту историю и простит мне мою предвзятость, породившую «Аква Тофану».
Книга посвящается Антонио Сальери – тому, с кем искусство, которому он, преданно служил, обошлось несправедливо.
Мне бы хотелось выразить благодарность моей подруге Стефании Ковбасюк. Без тебя вряд ли появились на свет несколько ключевых моментов. Твоя вера вдохновляла меня тогда, когда хотелось бросить всё.
Также я говорю спасибо Анне и Елене Сибуль, Яне Блудовой, Татьяне Пархоменко, Софии Кагало и Ирине Беляевой за то, что мы каждый день вместе пытаемся понять – каково это жить в эпоху Моцарта и Сальери.



Глава 1
Париж. Август
   Необычно загоревшая Софья Ветрова легко и изящно выскочила из такси. Танцующей походкой она шла к небольшому кафе под названием «Квазимодо», которое, естественно, находилось совсем рядом со знаменитым, овеянным легендами Нотр Дамом. Разноцветная разлетайка не позволяла жаре оставить и малейший след на её коже, девушка выглядела свежей, в то время, как многочисленные туристы утирали красные лица платками да бумажными салфетками. Внезапно, Соня остановилась, услышав легкую, как трель птиц, мелодию, льющуюся из её телефона. Она полезла в свою разноцветную торбочку и вытащила на белый свет желтую раскладушку «Nokia». Девушка покачала головой, после чего нажала на кнопку «отбой». Сейчас никакая работа её не интересовала. Во-первых, у неё был отпуск, а во-вторых, она уже четыре месяца не видела свою лучшую подругу Юлию Лазутину. Со дня презентации «Опечатки» они почти не общались, поскольку, как Соне показалось, Юляшке нужно необходимо на время спрятаться в свою раковину, дабы пережить бурю в своей душе. Она редко звонила, её статьи были полные внутренней борьбы, они все чаще кричали о победе сильной личности над самой собой. Ближе к концу лета тематика слегка посветлела и Ветрова решилась на встречу. Соня поверила, что её подруга готова к столкновению со старой жизнью, пусть пока лишь со светлой её частью.
  Бросив телефон обратно в сумку, Ветрова подняла глаза. Она порыскала глазами по людям, сидящим в кафе, пока на её лице не появилась улыбка. София нашла Лазутину. Даже не поверила себе. Её милая, колючая подружка была собой и одновременно чужой. Ещё в мае месяце её волосы цвета нуги были короткими, челка падала на бок – Юля копировала какого-то французского певца, теперь же они явно стали длиннее, поскольку были заплетены в колосок, которые уже заранее отрицал любую челку. Даже непривычно смотреть, как творческий бардак заменила аккуратность. Ни один волосок не выпадал из колоска. На носу у подруги красовались строгие очки в квадратной оправе. Зато любовь к классике, не смотря на жару, никуда не делась, если судить по темно-синей рубашке-безрукавке с высокой стойкой.
- Юляшка! – Незамеченной подобраться к Лазутиной удавалось без труда, поскольку она всегда была поглощена чем-то. Когда мыслями, когда статьей. Сейчас девушка слишком сильно углубилась в какую-то книжечку в потрепанной обложке, потому и не обратила внимания на то, как к ней подошла Ветрова. Подруга, которую она так долго ждала. Отбросив томик, Лазутина подскочила и с радостью обняла Соню.
 - Сонечка, ты все такая же худенькая, хрупкая, мечтательная, только очень сильно загоревшая, - затараторила Юлия, наконец, разжав кольцо рук. Она рассматривала подругу. - Ты так мне не сказала, где отдыхала? В Европе или это классическая раскраска любого одессита летом? А Сашка тоже теперь такой же шоколадный?
 - Эм, я работала на Мальорке, - как всегда скромно улыбнулась девушка, присев на стул. Откинувшись на спинку, Софья сделала заказ. Юля помешала трубочкой лед в своем холодном чае.
- Ты очень сильно поднялась, - заметила Лазутина. – Потрясающе. Я восхищена. О чём же ты писала?
 - Ничего интересного для тебя, я перешла на историческую тематику, - отбросив свои потрясающе красивые, каштаново-фиолетовые волосы за спину, сообщила Софья. – Надоело быть глупенькой, наивной куколкой, пишущей розовые истории. Сейчас много пишу о Супреме, - увидев искры в чайных, едва подкрашенных карандашом, глазах подруги, Ветрова легко рассмеялась. – Ты напоминаешь мне охотничьего пса, учуявшего подстреленную утку – твой атеизм мурлычет так, что я слышу, - она дернула себя за ухо. – Юляшка, ты же даже не знаешь, кого я защищаю. Вдруг пишу, как адвокат Ватикана? – Она сузила свои уютные глазки.
 - Мы подружились с тобой потому, что ты тоже была искателем справедливости, - спокойно ответила Юля, отметив, как вырос разговорный стиль подруги. Она будто словами писала статью. Или делала какие-то её наброски. – Ты отстаиваешь позиции справедливости. Значит, против Ватикана. Ты не будешь защищать палачей прошлого.
 - Потрясающая самоуверенность, она всегда восхищала меня, - Соня коснулась пальцами высокого стакана доверху наполненного солнечной жидкостью с кислым запахом. Любовь подруги к лимонному соку вызывала у Лазутиной только страдальческую мину и желание протянуть сахарницу, которое она со временем научилась бороть. – Ты видишь людей насквозь, потому так спокойно утверждаешь. Никакой ошибки. Я пишу, естественно, против. Как тебе это удается? Даже обидно как-то!
 - Подобные тебе люди не меняются за пару месяцев. Ты не только внешне, но и внутренне похожа на эльфа, а они, как известно, всю жизнь такие, какими родились. Четыре месяца совсем не строк для твоей порядочности. Ты все та же Соня, с которой я почти два года назад познакомилась в школе Тумановой.
 - А ты совсем другая, - вырвалось у Ветровой. Юля оставила свой чай, сложила руки на столе и её брови от изумления оказались на лбу. – Да-да, ты чужая. Не та Лазутина, которая пила виски на моей съемной квартире и страдала по Лиржевскому. Ты повзрослела. Стала сильнее. Та история сделала тебя новой.
 - Каждому из нас стоило бы пережить такое, но я не уверена, что большинство вышли бы победителем из такой схватки, ведь любовь делает нас слабыми, слепыми и очень глупыми. Я рада, что Кирилл отверг меня, иначе, жила бы я сейчас в Киеве с разбитым сердцем на правах любовницы. А так, - Юля опустила глаза к столику, - у меня своя жизнь. Я ему очень благодарна.
 - Он очень зол на тебя. Мы виделись в июле, перед моим отъездом на Мальорку. Просил передать в случае нашей возможной встречи, что ты едва не разрушила его семью своей «Опечаткой», - Ветрова подперла щеку ладонью, не обращая внимания на то, что потом на коже останется непривлекательное красное пятно. Её куда больше интересовала реакция подруги. Действительно ли она забыла Кирилла или же просто умело играла роль? Возможно, этот обновленный вариант лучшей подруги здорово научился лицемерить? В это не хотелось верить, но все же Соня знала, что человек всегда пытается заклеить свои раны перед другими. Но Лазутина осталась равнодушной к подобному заявлению. Как ни в чем не бывало, она разматывала конфету.
 - Знаешь, я не написала в ней и слова правды, - наконец сказала она, справившись с разноцветной оберткой. – Просто создала идентичную ситуацию, но все истории, что произошли между нами так и не вышли за рамки тебя, меня, Сашки и самого Кирилла. Это было бы подло. «Опечатка» - это крик души, попытка стать Фениксом. Я писала эту книгу и сгорала, но в момент кульминации воскресла, посмотрела на все трезвым взглядом. Люди, подобные нам, не заслужили на то, что бы быть вместе. Мы отдаемся другому. За то, что семья Лиржевского едва не развалилась, он должен винить свой длинный язык – если бы Кирилл не рассказывал обо всем Алене или не делал намеки своим неадекватным поведением, то ничего бы этого не было. Я не ощущаю, что поступила несправедливо. Как по мне, все по-честному.
 - Ты будешь писать ещё?
 - Естественно, но о другом, - внезапно в глазах Юлии разгорелся фанатичный огонек. – Не только ты заинтересовалась историей. Только, извини, это большой секрет. Книга, если мне хватит сил дописать её, станет своего рода сюрпризом. Пощечиной для многих. Пока, правда, это лишь проект на далекое будущие, начну скромнее – со статей, однако, коли они пойдут на ура, помещу все в одну книгу.
 - Ты всегда любила шокировать публику, - ничуть не удивилась Ветрова, в глубине души абсолютно уверенна, что книгу подруге сил хватит дописать. – Ладно, храни свои тайны, ведь из тебя и под пытками не вытащишь правду, раз ты уже решила играть в молчанку. Ты мне лучше скажи, почему ты поменяла прическу. Больше не любишь Сальери? Мюзикл прошел и твой восторг поубавился.
  Юля провела руками по идеально завязанным волосам. Рассеяно улыбнулась:
 - Не поверишь, но я поглощена работой насколько, что у меня даже нет времени снова сделать косую челку да вдохновленный беспорядок, - внезапно призналась она. – Да и мне этого больше не нужно. Я нашла Сальери здесь, - Юля на секунду приложила ладони к сердцу, - нашла и ношу с собой. Зачем же мне теперь стрижка под певца? – Девушка захлопала ресницами. София усмехнулась. Юля, пусть даже новая, по-прежнему умела запутать настолько, что смысл терялся.
Глава 2
  Анри Обер – преподаватель Парижской высшей национальной консерватории – сидел на стуле в своем музыкальном кабинете, который располагался в его просторной квартире по авеню Виктора Гюго, скрестив ноги. В его темных глазах застыло неподдельное удивление. Он смотрел на девушку, которая играла сонату на фортепиано, не понимая в чем проблема. Обычно всегда такая старательная ученица была рассеяна, а потому музыка, рождающаяся под её тонкими пальцами, резала музыкальный слух преподавателя, как звук циркульной пилы раздражает каждого из нас. Девушка фальшивила настолько, что даже человеку, далекому от музыки не стоило бы огромного труда услышать все её погрешности. Анри казалось, что когда Жюли впервые села за инструмент, она и то удачней играла, хотя звуки, льющиеся из-под пальцев год назад, были отнюдь не божественными. Не в силах больше выдерживать пытку над своими ушами, мужчина два раза хлопнул в ладони, что служило обычно сигналом для остановки музыки. Девушка послушно прекратила играть, однако не повернула головы в сторону своего преподавателя, как это делала всегда, дабы узнать его мнение или выслушать замечание. Анри чувствовал – его ученица сама знает все промашки, она слишком далеко от фортепиано сейчас. Это удивляло Обера, поскольку Жюли всегда отдавалась музыке полностью, не смотря на постоянную занятость. Два раза в неделю она очищала голову и погружалась в чарующий мир звуков. Девушка пришла к нему год назад, её никто не привел, ни разу она не играла из-под палки. Жюли мечтала научиться играть, много занималась самостоятельно – опытный преподаватель чувствовал это – посему Анри пребывал в полной уверенности, что у одной из его самых старательных учениц что-то произошло.
 - Жюли, что с тобой сегодня? – Мягко осведомился Анри. Девушка, наконец, повернула голову.
 - Простите, мсье Обер, я сегодня была не очень старательна, наверное, причинила моральную боль вашим ушам, - Юлия мрачно посмотрела на партитуру сонаты си-минор Ференца Листа, которую она беззастенчиво испортила. Исполняя Шуберта, Листа или Бетховена Лазутина особенно старалась, но сегодня она была настолько раздражена, что забыла о чувстве ритма.
- У тебя проблемы? – Скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Анри. Девушка как-то не слишком уверено качнула головой:
 - Я не могу назвать это трагедией, мсье Обер, скорее бессильной злостью, - тщательно подбирая слова, медленно произнесла Юлия. – Я уважаю право каждого на свое мнение, но это не означает, что я приверженец книжной анархии – что хочу то и пишу, - увидев непонимание в глазах преподавателя, девушка поднялась. Она подошла к стулу, где оставила свою сумку, и достала потрепанную книгу в мягком переплете, которую Анри уже видел в её руках несколько дней назад. Однако тогда мужчина не рассмотрел названия, сейчас же, когда книга оказалась у него под носом, он прочел «Д. Вейс. Убийство Моцарта».
  Мужчина молча взял книгу в свои руки и долго всматривался в два силуэта, нарисованных на обложке. Он мало что знал о Жюли, но много знал об этой книге. Множество дилетантов, вроде его нынешней ученицы, влюблялись в музыку спонтанно, не разобравшись. Они слышали «Маленькую Ночную серенаду» и тут же летели к частным репетиторам, призванным помочь им сыграть её. Обычно вторым пунктом было изучение биографии композитора. И тогда эта книга рано или поздно попадала в их руки, вызывая бурю гнева на голову Сальери, Габсбургов и всего венского общества эпохи Моцартов. Уже не раз и не два за свою двадцатилетнюю преподавательскую карьеру мужчина держал книгу Вейса в руках. Он знал, что должен провести обычную в таких случаях психотерапию и объяснить про непризнанную гениальность и бурную фантазию автора. Анри не любил эту книгу, она казалась ему слишком слащавой, излишне напыщенной, но он никогда не говорил об это. Ему год за годом приходилось оправдывать Сальери, объясняя о привилегиях итальянцев и о том, что Моцарту не повезло родиться немцем.
  Когда мужчина уже собрался с духом, заговорила Юля. Она забрала книгу с его рук и открыла заглавие. Преподаватель увидев, что три главы – Бетховен, Оратория для Бостона, Бетховен и Сальери – обведены синим карандашом. Это слегка смутило Анри.
 - Мсье Обер, моя проблема в этом, - ноготок, накрашенный красным лаком, уткнулся в главу «Бетховен и Сальери». – Знаете, я не имею ничего против Моцарта. Никогда не имела и для меня будет большим счастье, если я когда-то научусь играть его концерты для фортепиано, однако, Моцарт – жертва обстоятельств, не так ли? – Глаза девушки потемнели от злости. – А вот из-за подобных фантазеров большинство людей поголовно ненавидит Сальери.
 - Жюли, ты – поклонница творчества Антонио Сальери? – Ушам своим не поверил Анри. Обычно он сталкивался либо с равнодушием, либо с враждебностью. Молодое поколение музыкантов уважало Сальери, как педагога, но о его творчества никто не отзывался с восторгом. Даже сам Анри не очень любил слишком легкие и зачастую лишенные определенного смысла работы итальянца. Они казались ему однообразным. Он словил себя на мысли о том, что разговор вызвал у него неподдельный интерес.
 - Вряд ли, - не весело отозвалась девушка, невидящим взглядом смотря в окно. – Я никогда не слышала его музыку в живом исполнении, - в голосе у девушке прорезала глубокая тоска, которая не могла не задеть какие-то странные струны в душе. – Сколько раз я искала его в программах, но так и не нашла. Ведь на него стоит негласное вето. Никто не хочет исполнять Сальери. Старые суеверия. Низкий поклон Пушкину и Вейсу, - глаза девушки вновь сверкнули негативными эмоциями. – Я потому и пришла к вам, мсье Обер. Я хочу играть Сальери, - Юля слегка склонила голову. – Если ты не можешь найти чего-то, нужно попробовать сделать это самому.
- Если ты завтра свободна, то мы можем провести незапланированный урок, - Анри согласился легко. Он никогда не слышал подобного желания, высказанного довольно резким тоном. – Я найду в консерватории ноты его концерта для фортепиано си бемоль мажор. Посмотрим, что из этого выйдем без оркестра.
  Девушка просияла. Живая улыбка мигом изменила её задумчивое лицо. Юлия ожила, сбросила свой негатив.
 - Думаете, я готова? – Немного неуверенно спросила она, подымаясь на ноги. Анри отвернулся от ученицы. Он не хотел озвучивать своих мыслей – раз она могла играть Бетховена, то и с Сальери справиться. Ведь Людвиг ван далеко ушел от своего отнюдь не гениального педагога.
 - Попробуй не читать до завтра Вейса и прийти более сосредоточенней, - посоветовал Анри девушке. Внезапно Юля, собирающая партитуру Листа, резко развернулась. Каблук её босоножек заставил паркет жалобно крякнуть.
 - Я дочитаю Вейса до конца, - холодный тоном ответила Лазутина, будто перед ней сидел не преподаватель, а сам писатель. – Это моя обязанность. Я – социальный журналист, поклявшийся выступать против любой несправедливости. А эта книга – огромная несправедливость. Даже если Вейс был в чем-то прав на счет Сальери – хотя я в это ни на минуту не поверю – то я никогда и некому не позволю  лить грязь на Бетховена. Нельзя боготворить одного гения, смешивая с пылью другого. Всего доброго, - девушка вежливо улыбнулась, взяла сумку и вышла.
  Анри поднял глаза чуть выше обычного, что бы посмотреть на портрет Рахманинова, который висел на фортепиано. Жюли не раз говорила ему о своей любви к музыке Бетховена. Значит, судьба книг Вейса быть раскритикованными. Внезапно, педагог словил себя на мысли о том, что писателю повезло, что он уже умер. Иначе его решительная бы ученица добралась и до него.
Глава 3
 - Как ощущение? – Анри посмотрел на свою ученицу. Девушка поправила выпадшую из колоска прядь, после чего с улыбкой поглядела на своего педагога. Оболочки её глаз переливались, как чай, чашка с которым поставлена на подоконник и солнце играет в ней свою партию.   
- Если бы я сыграла лучше, наверное, была бы на седьмом небе от счастья, - Лазутина широко улыбнулась, будто актриса на красной дорожке. – Обидно, что не умею играть с листа, - посетовала Юля, но она не выглядела огорченной. – Однако, я и без того восхищена. До этого я только «Фальстаф» в записи слушала и пару тройку увертюр, но… никогда не думала, что сыграю сама, пуская и из рук вон плохо, - на какой-то миг девушка прикрыла рот ладошкой, пытаясь спрятать глупую улыбочку маленького ребенка, получившего свою конфетку. – Даже так музыка Сальери…вживую…особенная. Не такая как то, что я слышала до этого. Легкая, полная радости, жизни, беззаботности… Спасибо вам, мсье Обер.
 - Ты – способная и трудолюбивая, Жюли, учить тебя – одно удовольствие, - не покривил педагог. Пускай девушка была не гениальной, без идеального музыкального слуха и с не самыми лучшими запястьями, как для пианиста, но её старательность компенсировала всё. Одаренных детей было учить в иной раз намного сложнее, поскольку они хотели мира у ног уже за один свой талант. Анри нравилось, что его ученица сегодня в ином расположении духа, нежели вчера. Он привык видеть её спокойной, уверенной, но сегодня девушка превзошла себя. Её восторг было не скрыть, и это служило высшим доказательством её привязанности к Салери. Все же он никогда не видел подобную симпатию в их время. Он был готов простить её все сегодняшние погрешности – все же Жюли была права – с листа играть девушке было не дано. Для первого знакомства с произведением – очень даже не плохо. – Через пару недель будешь играть его без запинки, если, конечно, потренируешься самостоятельно.
 - Не сомневайтесь, мсье Обер, я приклеюсь к инструменту, - горячо пообещала Лазутина. Педагог знал, что это – не пустые обещания, девушка не лицемерит. Её глаза служили лучшим подтверждением.
- Раз ты будешь сама заниматься, тебе понадобиться партитура. Схожу ещё распечатаю – её не просто найти, Жюли, - строго добавил он, увидев, что девушка собирается возразить. Очень часто она сама в Интернете брала нужные ей ноты, но иногда преподаватель отдавал свои. Лазутиной насколько не терпелось получить концерт си бемоль мажор, что она смиренно кивнула. Когда педагог вышел, девушка с трепетом сняла книжечку с пюпитра и стала листать её, сколько глазами по нотам, которые ещё предстояло изучить. Она понимало то, о чем мсье Обер промолчал, не желая расстраивать ученицу – Сальери ей не дался с первой же попытки. Скорее всего, виною были нервы. Ведь даже проигрывая кусочки Бетховена, Лазутина не допускала сколько ошибок. Мсье Обер  никогда не делал ей сколько замечаний. Но настроение все равно было замечательным, Юля видела сияние, вырывающееся из-под её кожи, будто на завтрак она съела не свежий круассан, а лампочку в сто вольт.
 - Мсье Обер, я не могу разобрать этот фрагмент, - услышав, как скрипнула дверь, сказала девушка, хмурясь. Она не слишком хорошо умела читать произведения, которые видела впервые, потому увидев странное сочетание, тут же попросила о помощи. Кто знает, возможно, за пару дней она доберется до этого фрагмента, потому лучше уточниться, нежели просить о консультации по телефону. Однако вместо ответа Юля услышала смешок. Удивившись не самой стандартной реакции на обычную фразу, Лазутина подняла голову и смущенно зарделась – в музыкальный кабинет вошел вовсе не мсье Обер.
  В дверях, опираясь на косяк, стоял невысокий юноша. Юля он показался удивительно похожим на Жана Огюста Энгра с портрета собственной работы. Такие же шелковые антрацитового цвета  волосы, с точным пробором посредине, которые обрамляли аристократичное лицо, но не скрывали небольшие уши. Такие же аккуратные, прямые брови и большие глаза, правда, они были насыщенно-синего, а не орехового цвета, как на мольберте. Само лицо выдавало хорошее происхождение – волевой подбородок, упрямо поджатые губы, ровный, орлиный нос без горбинок и уверенность во взгляде – однако оно было покрыто золотистым загаром, а не мертвенной бледностью, как у большинства аристократов. Цвет его кожи удачно оттеняла белая рубашка, манжеты которой украшали платиновые запонки. Ярлычок «мальчик из хорошей семьи» буквально был выбит на нем.
 - Я могу помочь вам, - спокойно отозвался юноша. Юля сузила глаза – в руках молодой человек держал красивую, кожаную папку, на которой золотыми буквами было выбито «А. Замойский. Музыкальная академия им. Ф. Шопена». Юноша явно понимал в музыке. Девушка оживилась:
 - Вы умеете играть с листа? – Не поинтересовавшись об имени, тут же задала вопрос девушка. Когда молодой человек кивнул головой, она тут же протянула ему партитуру, которую листала до его прихода.
 - Если вы исполните этот концерт, хотя бы маленький кусочек, я точно пойму. На примере учиться намного проще.
  Парень снисходительно усмехнулся, ситуация скорее всего его забавляла. Он взял книжечку, и тут же выражение на его лице изменилось. С пренебрежением юноша положил партитуру на низенький кофейный столик. Как истинный музыкант он не посмел бросить её, но насмешливая улыбка говорила намного больше.
 - Простите, произведение слишком примитивно для меня, - не теряя вежливости, ответил парень, опускаясь на небольшой диванчик. Видимо, он бывал здесь и не раз. Это ощущалось в его свободных, не скованных неуверенностью движениях. Юноша бережно, в контраст, положил свою папку и поднял глаза. Юля едва не задохнулась от его неожиданного, резкого, как пуля, взгляда.
- Наверное, вы считаете себя более талантливым? – Дерзко спросила девушка без улыбки, однако, и без повышения тона. Крик она считала признаком слабости перед соперником, потому всегда, когда злилась или спорила, предпочитала говорить на балансе между шепотом и нормальной тональностью.
 - Более порядочным, - спокойно отозвался её собеседник, продолжая скользить атласными глазами по ней. Он уловил смену её настроение. В одном неосторожном движении. Девушка скрестила руки, будто защищаясь.
 - Вы явно пересмотрели Формана, - сухо ответила Лазутина. Парень скривился:
 - А вы будто перечитали Кириллину, - поправляя воротник, парировал юноша. На миг воцарило грозное молчание. Молодые люди явно погрузились в мысли, стоит ли продолжать бессмысленный спор, где у каждого своя точка зрения.
- Редко вижу людей, играющих Сальери, - негромко сказал парень, наблюдая, как палец девушки несколько раз коснулся ноты соль в малой октаве. Он быстро делал выводы: она явно не студентка консерватории -  строение руки не такое, да и туше, похоже, не очень легкое. Обычно пальцы настоящих пианисток порхают над клавишами, как крылья бабочек, девушка же жала клавишу до упора, будто видела пред собой ноутбук. Конечно, Моцарт тоже находил туше Бетховена несколько грубоватым, но сидящая за инструментов девушка вряд ли была новым гением в композиции. Иначе, он бы давно о ней слышал.
 - Зато вы отнюдь не поразили меня, ваша реакция – типична, - отозвалась Лазутина, больше не поворачивая лицо. Она сама себе не могла объяснить почему в момент задумчивости находила именно соль, но ей нравился чистый звук этой ноты. Он звенел в голове тонким колокольчиком, эхо которого нарастало в голове в прекрасную музыку апрельского леса.
 - Речь ведь идет о Сальери, странно удивляться, - пожал плечами парень, перестав, наконец, изучать взглядом силуэт. – Чем же рожден ваш интерес, если это не тайна?
- Секрета здесь нет, - пальцы Юлии замерли. Её невольно восхищала его правильная речь с резковатым акцентом. Он твердо выговаривал все буквы, как немец, австриец или поляк. – Я – журналистка. Мне по долгу положено защищать тех, с кем повелись несправедливо. Даже если обвиняемыми есть история или знаменитые писатели и поэты прошлого, - Лазутина покосилась на собеседника, ожидая его реакции. Она также же защищала тех, кого любила и кем восхищалась. Но реальный, исторический Сальери не относился к этим категориям. Его музыка только начинала чаровать Юлю. Пока сам человек был для неё жертвой.
- Слова банальные, но тон твердый. Вы верите сама себя. Чудно, - парень с минуту промолчал, после чего все же спросил. – Я не слишком понял. Вы пишите книгу в защиту Антонио Сальери?
 - Какой масштаб вы, однако, взяли, - с жалостью Юля покачала головой, жестом говоря «нет». – Пока я лишь готовлю несколько статей с критикой Пушкина, Шеффера, Формана и Вейса. Я считаю, что Сальери нужно хотя бы раз послушать, дабы делать выводы, а не слепо верить тому, что написано или показано по телевизору. Ведь давно доказано, что Сальери не только не травил Моцарта, но и не был его злым завистником, а судить продолжают по-старому. Не очень-то честно, - девушка поднялась из-за фортепиано и остановилась посреди комнаты, не зная, куда бы себя деть, ведь её любимое место было занято.  Она не могла понять, куда испарился её преподаватель. Он что переписывает вручную партитуру?
- Ваше рвение удивляет, но ничего вам не изменить. Триста лет прошло, ассоциация укоренилась в сознании, - парень явно издевался. То ли ему Юля не понравилась, то ли он не любил Сальери. Лазутина делала ставку на второе, только не могла понять причину некой, едва заметной агрессии. Ощущение, будто итальянец лично насолил ему. И это было странно, ведь музыканты обычно уважали Сальери за его педагогический талант. Парень отходил от стандартов. Он презирал. – Потом, если говорить о несправедливости, то разве с Моцартом поступили очень уж честно? Почитали ли его так, как того заслуживает его талант?
 - Моцарт – жертва своего времени и ту несправедливость уничтожили революции, - Лазутина явно говорила о монархии. – Сальери – жертва буйной фантазии талантливых личностей. Я не спорю, Пушкин защищал Моцарта так же, как я хочу защитить Сальери – ведь он жил ближе к тому времени, где Моцарт ещё неотомщенная жертва, но он призвал на помощь лишь талант, а не факты. Я совмещу. У меня получиться, потому что нет для композитора большей трагедии, нежели забвение его творений! – Девушка бережно взяла партитуру, будто боялась, что она может рассыпаться.
 - Вы не думали о том, что его музыка заслуживает забвения? – Бросил откровенный вызов юноша. Его тут же обжог полный раздражения взгляд.
 - Не нам с вами судить об этом. Нужно позволить обычным людям подумать на эту тему. Для этого нужно разрушить иллюзии.
 - Ваша статья не поможет, - спокойно заглянул в будущее парень. Сальери не исполняют нигде. Пошумят и забудут. Музыку можно оценить только на слух, никак не читая чью-то защиту. Потому попытка провалится тут же. Прочитав статью, люди захотят оценить, но…не найдут где, а затем их головы заполнят иные мысли и молодая журналистка останется ни с чем.
- У меня более далекие планы, - не подумав, выпалила Юля. У неё в голове не было никаких точных идей, но злость подстегнула её.
- О, тут мне стало даже любопытно, - парень склонил голову и сощурил глаза. – Устроите собственный концерт для фортепиано? Вышлите приглашение?
 - Непременно, в первый ряд, - буркнула Юлия, подходя к двери. Она взялась за ручку, когда следующая ядовитая фраза догнала её:
 - С вашей игрой – а я понял, она отнюдь не блестящая, если вы не читаете ноты – лучше на последний, где звук не долетает.
 - Знаете, я ведь не хочу никого оправдывать, - тихо сказала Юля, но её глаза ещё горели отблеском их спора. – За меня это сделали уже медики, доказавшие, что не было яда. Я просто хочу преподнести более или менее настоящую истину…
  Девушка вышла, парень поморщился. Разговор оставил осадок на душе. Он посмотрел на часы. Действительно, куда пропал Анри? Поднявшись, парень пошел искать преподавателя и только скривился, застав его за распечаткой партитуры концерта Сальери.
 - Ваша ученица ушла. Она очень эмоциональная, - сообщил он. Мсье Обер только закатил глаза. Жюли нельзя оставить одной ни на минуту.
Глава 4
   Уперев локти в бока, Юля наслаждалась прохладным ветром, бьющим ей в лицо. Она прекрасно понимала, что в Париже это не самое полезное для здоровья занятие. Однако сейчас свежесть слегка охлаждала ярость, которая рисовала яркий румянец на щеках. Лазутина никак не могла отойти от неприятнейшего разговора. В иной раз люди говорят без повышения тона, как обычные знакомые, но именно вынужденная сдержанность эмоций и рождает взвинченное состояние, когда беседа подходила к своему логическому завершению.
  Найдя глазами скамью, Юля опустилась на неё. Она приказала себе быть спокойной, но для девушки с взрывоопасным характером не очень-то просто было вернуть утерянное равновесие. Положив партитуру концерта рядом, девушка коснулась ладонями пылающих щек. Проклятый, самоуверенный музыкант! Счастье, что она больше никогда не встреться с ним, ведь Париж слишком велик. В нем и со знакомыми-то сложно увидеться, что говорить про мимолетных собеседников-иностранцев…Однако, реакция юноши вернулась Лазутину на землю, она предупреждала её о тех проблемах, с которыми ей придется столкнуться, ведь молодой музыкант был не единичный случай. Пока Юля ощущала только поддержку со стороны своих друзей и знакомых, теперь же она будто вернулась в реальность из своего маленького мира.
- Ничего, Юляшка, - тоном Ветрова заговорила она сама с собой на русском языке девушка, не обращая внимания на косой взгляд пожилой мадам, которая сидела на этой же  скамейке. – Подобные кадры должны напоминать, зачем ты это затеяла. Конечно, такого грандиозного дела у тебя ещё не было, однако не стоит бояться. Отступать позорно, нужно идти только вперед! – Юля заулыбалась, когда в голове у неё неожиданно заиграл какой-то марш советских времен, настраивающий на победу. Действительно, с чего эта хандра? Нужно смотреть на вещи оптимистичней и не позволять каждому, кто скажет слово против, колебать её уверенность в себе. Она же Юля Лазутина! Человек, который не умеет сдаваться! – Только бы найти способ организовать несколько концертов Сальери. – Девушка понимала насколько же это сложно, ведь она далека от музыкального мира, но стоит попробовать.
  Внезапно её мысли прервал весенний мотив Вивальди. Скрипки дружно заиграли одну из любимейших мелодий Лазутиной в её небольшой сумке, лежащей на коленях. Девушка вздрогнула. Сегодня у неё был законный выходной, никто не должен был тревожить её. Работодатель уважал право своих акул пера на сутки покоя, потому лишь в случае аврала набирал номер. Размышляя, не случилось ли чего и не намечается ли незапланированная командировка, как в прошлый раз, Юлия достала беленькую Нокию.
 - Алло, - безнадежно выдохнула она, даже не посмотрев на номер.
 - Ощущение, будто тебя в жизни больше не ждет ничего хорошего, - расхохоталась знакомый голос. Юля расслабленно вздохнула.
 - Ключ, это ты! Я так рада!
 - Я-то как рад,- хмыкнул невидимый собеседник, - Лазутина, ну ты где? Я уже пятнадцать минут по центру хожу, но все никак не вижу твоей скромной персоны в море туристов.
 - Дьявол, Ключ, сегодня же суббота, - девушка вскочила на ноги. Её любимая ореховая сумочка упала на асфальт. Чертыхаясь, Юля присела. Надо же, незапланированный урок музыки настолько захватил её, что она забыла о традиционной встречи с Ключевским.
- Да что с тобой? – Удивился Алексей, - эм, подруга, ты провела веселый вечер. Много яблочного мартини и никаких стоп-кранов?
 - Прости, я совсем забыла. У меня голова забита музыкой. Мне так жаль, - каялась в трубку девушка, собирая рассыпавшиеся вещи: портмоне, связку ключей, портсигар, зажигалку, упаковку салфеток и пачку жевательной резинки. – Мсье Обер дал мне партитуру Сальери… Ключ, я уже ловлю такси, буду через двадцать минут. Не сердись.
 - Было бы на что, - фыркнул парень, про себя улыбаясь рассеянности девушки. Обычно она ничего не забывала. Но фраза про Сальери объяснила ему причину. Он знал, как подруга давно мечтала обучиться играть музыку именно этого композитора. – Я выпью кофе на первом этаже. Будешь подъезжать – позвони. Жду тебя, - Алексей положил трубку. Юля в беспорядке сбросила все вещи и поднялась. Захватила партитуру и вытянула руку, подойдя к краю тротуара. По-хорошему стоило занести ноты преподавателю, однако девушке претила сама мысль о новой встречи с молодым музыкантом. Юля не думала, что в ближайшие четыре дня мсье Обер захочет сыграть Сальери, потому вряд ли у него возникнет жесткая необходимость в партитуре. Если же подобное случиться – она всегда может завести ему концерт во время в Консерваторию.
 - Rue de D;part, - наклонив голову к открывшемуся окну остановившегося такси, произнесла Юля. Водитель на миг посмотрел на дорогу, будто на глаз оценивая расстояние, после чего назвал сумму. Лазутина согласилась и нырнула в салон. Едва машина тронулась, девушка откинулась на спинку сидения и закрыла глаза, ругая себя, на чем свет стоит. Она была страшно недовольна своей сегодняшней невнимательностью. Нельзя позволять музыке захватывать её настолько, что реальная жизнь отходила на второй план. Однако, услышав от себя такую мысль, Лазутина невольно улыбнулась. Она много раз повторяла себе эту фразу, но каждый раз терпела крах, едва что-то полностью поглощало её. Девушка не умела жить наполовину – если растворяться в чем-то – так полностью.
«Хорошо хоть у Ключа легкий характер» - подумалось Юли. Другой бы человек устроил скандал, но только не Алексей. Он всегда считал себя выше чужих промашек, ведь люди есть люди. Они не работы, нет программы, которая бы помогла им вести себя идеально.
  Юля подружилась с братом  Ксении прошлой зимой, когда приступила к написанию книги. Ей было довольно одиноко без друзей, Юля вновь погрузилась в свою историю с Кириллом, переживая её заново на страницах «Опечатки». В один холодный вечер ей позвонила Туманова с просьбой передать через Ключевского наброски книги. Удивленной Юлии её бывшая наставница объяснила, что редакция, которая согласила опубликовать плод работы, требовала рукопись от руки. Между веселым, кучерявым парнем, которого многочисленные знакомые звали просто «Ключ» и молоденькой журналисткой мигом вспыхнула симпатия. После возвращения из Украины, Алексей набрал оставшийся в памяти телефона номер и ребята встретились. Они провели чудный вечер в уютном китайском ресторанчике. Юля рассказала о своей сезонной депрессии, а Ключ поведал о том, что перебрался жить в Париж в связи с работой. Парень скучал по Милану, футбольным выходным и Ла-Скале. Так незаметно Юля с Алексеем сдружилась. Виделись они раз в неделю, по субботам, в развлекательном центре, где играли в аэрохокей, обедали, а затем гуляли по городу до глубокой ночи, обсуждая все на свете. Иногда они шли на стадион, иногда ходили слушать классику, реже попадали в театр… Их встречи не были записаны в еженедельнике Лазутиной, она никогда не забывала о них, но из-за концерта си бемоль мажор Юля окунулась в иную реальность.
- Ключик, спасибо за понимание, - выскочив из такси, Юля повисла на шее у своего кучерявого друга, который уже ждал её перед стеклянной дверью. Лёша обнял Лазутину.
 - Бывает. Я иногда тоже, как нырну в нирвану, так исчезаю из радаров, - когда девушка отстранилась, усмехнулся Ключевский. Подхватив подругу под руку, юноша потянул её в сторону эскалатора. Веселые искры заплясали в глазах у Алексея, когда он коснулся глазами высоких каблуков её золотистых босоножек. – Да, дорогая, промахнулась сегодня ты конкретно. Верю, что ты забыла о наших баталиях, - обычно Юлия, огромная поклонница строгого стиля, всегда приезжала в кедах, джинсах и спортивных майках, но сегодня.
 - Хочешь, можем отметить игру, - виновато предложила Юля, рассматривая пеструю толпу. Ей нравилось слушать воздух, наполненный речью из разных уголков мира. Ключевский фыркнул, рефлекторно касаясь ладонью затылка, где под волосами жила своей жизнью татуировка в виде старинного ключа.
 - Нет, нет, моя хорошая, я не для того ждал тебя, - рассмеялся Алексей, - пускай это будет твоим наказанием – будешь прыгать на каблуках. Мне даже интересно будет за этим понаблюдать. Как Сальери? Понравился?
 - Не видишь? – Юля пальцем указала на цветущую улыбку. Им пришлось оборвать разговор, поскольку они дошли до развлекательной зоны. Слышался звук падающих жетонов, цокот шайб, смех детей и пиканье игровых автоматов – симуляторов. Улыбаясь уже знакомой им девушке, сидящей за стойкой, Ключевский приобрел привычные пять жетонов.
  Сложив вещи, друзья приступили к игре. Неоновая шайба, горящая в темноте пронзительно-желтым цветом, летала по магнитной поверхности, чаще попадая в Юлины ворота. Счет на экране становился разгромным на протяжении трех партий. Наклонившись, что бы вбросить очередной жетон, Алексей скрыл нахмуренные брови. Он не мог понять, в чем проблема. Обычного его подруга была очень живой – её глаза горели, она радостно смеялась после каждого забитого «гола» и бурно выражала отчаяние, если начинала проигрывать. Девушка наносила как можно больше ударов, она пыталась коснуться шайбы, даже когда та лежала на средине их поля. Сегодня же Лазутина только вяленько защищалась, более того, она умудрилась увеличить свет не в свою пользу благодаря собственной невнимательности. Каким-то непостижимым образом она несколько раз самостоятельно забрасывала сверкающую пластиночку в свои же ворота.
- Юляшка, что с тобой? - Подойдя к девушке, поинтересовался Алексей. Он коснулся пальцами её подбородка, заставляя подругу поднять глаза. В этой темноте, раздраженной редкими, но болезненными вспышками света, Лёша не очень хорошо видел, а он хотел читать эмоции. – Тебе разонравился этот центр? Давай мы на следующие выходные съездим в «Forum des halles»? Там больше развлечений, отдохнешь. – Ключевский знал о желании девушки посетить этот огромный развлекательный комплекс, но у неё никогда не хватало на это время. - Или тебе лучше взять отпуск?
 - Нет-нет, Ключ, проблема не в этом, - Юлия оперлась рукой о стол. Она огляделась вокруг. Девушка очень любила Монтпарнас. - Давай сегодня немножко нарушим нашу традицию и не доиграем оставшиеся жетоны? Я устала, проснулась с самого утра, ничего не ела – давай перекусим, заодно и поговорим, - смотрела девушка так умоляюще, что Ключевский не сумел отказать. Отдав оставшиеся жетоны, Алексей нашел глазами KFC.
- Надеюсь, моя дорогая, ты не против фаст-фуда? – Он качнул головой в сторону трех переливающих букв. – Соя под видом курицы… Хотя мы же во Франции, может какая-то птичка там и есть, - Алексей рассуждал серьезно, будто ему, действительно, это была принципиально.
- Я не Стелла фон Стеффенс, у меня не слишком высокие требования, - засмеялась Юля, опускаясь на пластиковый стульчик. - Мне крылышки, только, пожалуйста, не такие острые, как в Ниоре. Я после них ощущала себя драконом, - скривилась девушка, вспомнив их совместную поездку в Ниор в начале апреля. Алексей кивнул:
 - Принял во внимание, мадемуазель Лазутина, - тут Ключевский поморщился, ему не нравилось звучание фамилии Юлии на французском языке. – А Стелла тоже иногда может сходить в какую-то забегаловку. Когда очень голодная и совсем уверенна, что её никто не увидит, - внезапно добавил парень с улыбкой заговорщика. Оставив Юлю переваривать информацию, он стал в очередь и стал изучать глазами висящее над кассами меню, прикидывая, чего хочет желудок.
  Юля прикрыла глаза, вспомнив идеальную аристократку с презрительным взглядом. Представить Звезду в подобном месте было очень сложно. Даже богатая фантазия не могла нарисовать столь необычную картину. Но не верить Ключевскому было бы смешно. Этот добрейшей души человек обладал феноменальной способностью общаться со всеми. Раз он утверждает, значит, видел. Алексей никогда не верил сплетням, говорил только проверенную информацию.
 - Приятного аппетита, Юляша, - поставив поднос, пожелал Алексей. Сев напротив, он внимательно посмотрел на свою подругу. – Что же произошло? Почему ты сама не своя? На работе достали или проблемы с личной жизнью? – В голубых глазах Ключевского застыл и ещё один вопрос «у тебя, наконец, появилась какая-то амурная история?»
 - В квартире мсье Обера я столкнулась с молодым музыкантом, - Юля схватила за салфетку и стала разрывать её на несколько неровных квадратиков. Она пыталась правильно сформулировать свои мысли. – У нас возник небольшой диспут. Он натолкнул меня на неутешительною мысль о тщетности моей работы без музыкальной поддержки.
 - О чем ты? – Не совсем понял Алексей, отложив в сторону картошку.
 - Если люди не услышат Сальери, они быстро забудут о статьях. Естественно, они смогут залезть в Интернет, но там не слишком много  работ итальянца можно отыскать, да и тебе ли не знать – живая музыка передает чувства намного лучше, нежели запись, особенно, если она заранее задумана, как представление. Я могу писать, но играть… это не мое. Я хочу обратиться к мсье Оберу, - Юля перестала измываться над салфеткой и в задумчивости поболтала льдом в стакане, - студенты консерватории могут помочь, у них же есть свои оркестры. – Голос Лазутиной был не сильно уверенным. Она уже видела реакцию на Сальери. Девушка не училась в музыкальной академии. Вдруг она ошиблась, и композитора не уважали, как педагога, вырастившего огромное количество мастеров? Что если его ненавидят, как тот юноша?
 - Плохая идея, никому не захочется слушать студенческий оркестр, - Алексей поморщился. Он бы никогда не отправился на такой концерт. А для привлечения внимания нужны были людей его круга. – Как на счет оперы?
 - Свежая мысль, у меня как раз есть знакомые оперные певцы, музыканты и лишние тысячи евро, - съязвила Лазутина, наконец, приступив к еде. Она не шутила. Девушка не завтракала и была голодной. Правда жевала Юля неохотно, мрачно рассматривая людей. Её странное, неуверенное настроение вернулось.
 - Я вложу деньги в оперу Сальери, - прозвучал неожиданно спокойный ответ. Юля, как в замедленной съемке, подняла голову. Ситуация показалась нелепой. Вокруг шумят темнокожие французы – их в KFC было всегда 90 процентов – они сидят в забегаловке и Алексей предлагает ей безумный план. План, который очень дорого стоит.
- Я не шучу, - Алексей внимательно  посмотрел на подругу. - Ты же знаешь, что мой отец  - страстный поклонник классики - является спонсором развивающей программы для молодых музыкантов. Раз в сезон он материально помогает поставить какую-то оперу, - Ключевский увидел недоумение на лице Юлии и понял, что она впервые слышит эту информацию. Спохватившись, парень стал объяснять. - Да-да, мой папа в Польше вкладывает серьезные деньги в музыкантов. Я могу его убедить в этом году поставить оперу в Париже. Это будет и дороже, и сложнее, однако все возможно.
 - Лёша, - выдохнула Лазутина, не в силах выговорить что-то другое. - Это... нереально...
 - В моем мире все возможно, - едва ли не впервые за время их дружбы, Алексей сделал ударение на своем высоком положении. - У меня есть некие связи в бастильской опере, - парень прищурился, задумываясь. – Также я знаком с  потрясающим дирижером – молодой парень, в свои двадцать два он уже дирижировал операми Моцарта и Россини.  Музыкальная надежда Европы, кого-то лучшего и искать глупо. Тебе повезло, Юляшка, он вообще поляк, но приехал на год обучаться в Консерватории. Вот у него-то музыкальных связей выше потолка в любой стране мира. Будут тебе и певцы, и оркестр.
 - Молодой дирижер? – Лазутина, ещё пребывающая в неком состоянии шока от столь щедрого предложения, не знала, что и спросить. Алексей живо закивал:
 - Очень молодой, но не сомневайся. Парень способный. Пианист, скрипач и композитор.  Он уже пятое или шестое поколение музыкантов в семье…. Удивительный талант в одном, весьма очаровательном, флаконе, - подмигнув подруге, добавил Ключевский, нарисовав в воздухе сердечко. – Мой отец восхищается им. Готов вложить любые деньги, а тот, в свою очередь, не может отказать ни ему, ни мне, ощущая за собой неоплаченный долг.
 - Имя-то у твоего дирижера есть? – Улыбнувшись, спросила Юля. Она ощутила непреодолимое желание познакомиться со столь выдающейся личностью. Кто знает, возможно, паренек не откажется дать ей пару уроков игры на скрипке? Обязательно нужно попытаться подружиться с ним.
 - Амадей, - не подумав, сказал Ключевский, - хотя, во Франции, наверное, правильней говорить Амадеус?
- Амадеус, - повторила Юля. Алексей решил, что она, таким образом, дает ответ на его вопрос. На самом же деле девушка подивилась иронии судьбы. Человек с таким именем будет дирижировать операми Сальери. Её задумку ждет либо грандиозный провал, либо же умопомрачительный успех. Что ж, пришло время проверить реакцию публики. Тем более, что Вейса она уже прочла.
Глава 5
Жюли  Лазутина. «БЛИК». Перечеркивая написанное
«Исторически сложилось так, что люди желают видеть свет и тень, добро и зло, любовь и ненависть. То есть, лишь четкие линии да правильные понятия. Никаких шагов в сторону человечество, в большинстве своем, не воспринимает. Далекое от идеала, онo все равно признаёт либо черное, либо белое. Именно поэтому существуют сказки с хорошими персонажами, которые побеждают плохих, библейские легенды и просто отдельно взятые из жизни истории, призванные увековечить мучеников и злодеев. Господь и Люцифер, Каин и Авель, Моцарт и Сальери, Лермонтов и Мартынов…  Все эти люди разукрашены только в два цвета. Одним рисуют крылья, в иных бросают камни, даже не желая искать истину. Человек, не имеющий отношения к религии, не будет задумываться о существования Бога, дабы оправдать Дьявола или снять клеймо братоубийцы с Авеля.  Далекие от искусства люди не станут копаться в фактах, чтобы решить, кто был виновен в смерти великого композитора и не менее великого поэта. Это не только сложно, но и очень неудобно, ведь когда распадутся стереотипы, придется долго искать себе новых ангелов и тех, кто ранил их крылья. Куда проще назвать кого-то Дорианом Греем, чем попытаться понять, откуда взялся этот образ.
  Я не случайно перешла от более или менее реальных персонажей (все же, есть среди читателей атеисты) к художественному образу влюбленного в себя парня, корни которого Оскар Уайлд явно запустил в греческую мифологию. Потому что 80 процентов историй – это плод фантазий творческих личностей, который, найдя забавный момент в чей-то биографии, немедля искажают его на свой вкус, отдавая общественности, забыв предупредить, что факты перевернуты по собственному усмотрению. Вот и выходит, что мы верим в то, что нам навязали. Давайте попробуем посмотреть на закостеневшие стереотипы свежим взглядом. 
  Моцарт и Сальери. Изо всех литературных несправедливостей, эта меня задевает наиболее, поэтому я хочу на примере данной трагедии Сальери, показать ошибочность слепой веры в написанное авторитетными людьми.  Образ несчастного, отравленного  Моцарта возник во времена Пушкина. Его радостно подхватили другие – Римский-Корсаков, Шеффер, Форман, Вейс и с каждым разом история становилась все более мрачной. Сальери – мастер интриг, выступает в них огромным пауком, ловко закрутившим паутинку вокруг шеи Моцарта. Но где есть правда?
  Некоторые неравнодушные люди – Кушнер, Кириллина, Ангермюллер, Штейнпресс – уже пытались открыть глаза, разбивая надуманные истории кулаком фактов, которые они скурпелезно собирали. В результате знаменитая пьеса (по ней и фильм) «Амадеус» была разобрана на кусочки, а пушкинский «Моцарт и Сальери» - раскритикован. Я бы хотела примкнуть к ряду тех, кто выступил на защиту итальянского композитора, потому что соглашусь с Кушнером – «мы имеем дело с уникальной ситуацией, когда искусство на протяжении уже нескольких поколений используется для разрушения репутации, доброго имени ни в чём не повинного человека, вдобавок выдающегося артиста и музыкального деятеля». Для собственной критики я выбрала американского писателя Вейса.
   Дэвид Вейс в свое время написал две книги о Моцарте – «Возвышенное и Земное» и  «Убийство Моцарта». Первая претендует на биографию великого композитора. Читается она легко, интересно, а  мелкие ошибки не особенно раздражают. Стиль довольно примитивен, в нем ничего захватывающего для опытного читателя и если бы не тема Маэстро, то мало кто бы читал Вейса. Стоит отметить, что автор грешит идеализацией образа Моцарта. Пока он не наступает на интересы других композиторов, то в этом нет ничего страшного – каждый из нас волен выбирать свои идеалы и с помощью собственных способностей превозносить их, однако ближе к концу книги Моцарт становится все более и более святым в ущерб другим. Слишком завистливый Сальери, излишне тщеславный да Понте, более, чем равнодушный император и чрезмерно безвкусная публика… Автор умело, но излишне заметно, делит всех персонажей на «добро» и «зло», руководясь лишь одним критерием – отношением того или иного человека к Моцарту, начисто игнорируя личные качества человека, как такового. Наведу простой пример на сестре Моцарта – Наннерль. На протяжении всей книги автор пишет портрет девушки самыми нелестными красками, состоящими из цветов зависти и ревности. После женитьбы Вольфганга на Констанце Вебер, нелюбовь Наннерль переходит на жену брата, которой, по её мнению, повезло выйти замуж. Почти в самом конце, Вейс приписал Наннерль ещё и присвоения наследства Леопольда. То есть, что же вышло – обычные детские недопонимая, бывающие у всех братьев и сестер – выставлены чуть ли не искусными интригами, которые отравили отношения на всю жизнь, хотя, на самом деле, любой биограф всегда акцентировал внимание на взаимной любви Наннерль и Вольфганга. Но Вейс захотел изобразить иную сестру Моцарта и у него это получилось. Человек, в жизни не знакомившийся с другими биографиями, будет пребывать в полной уверенности, что так оно и было!
  Но, если Наннерль является не слишком принципиальным персонажем на сегодняшний день, то сделанное Вейсом с Сальери, следует считать настоящим преступление против истории. Читая «Возвышенное и Земное» напрашивается лишь один вывод: Сальери был бездарным неудачником, которого Глюк поставил на свое место. Единственная опера, о которой косвенно упоминается – провальный «Богач на один день» по либретто Лоренцо да Понте. Все. Сальери будто больше ничего не создал. То есть, видно, что чужие успехи Вейсом успешно прячутся. Реальным фактам автором отдает предпочтения выдуманным интригам.
  Но «Возвышенное и Земное» можно почитать, улыбнуться и поставить на полочку, приняв его за книгу личных симпатий автора. Я бы простила глаза на все погрешности, если бы не была написана новая книга – «Убийство Моцарта». Вот уж где Вейс допустил максимальное количество ошибок изо всех возможных. Их настолько много, что берет некая растерянность – с чего бы начать.
  Наверное, отступлю немного в сторону логики автора, которая может служит объяснением и извинением за его убийственную для и без того испорченной репутации Сальери. В драматичных историях мы всегда занимаем чью-то сторону, особенно в тех, где много нестыковок и жертв. Вейс предан Моцарту и пытаясь написать о нем, он пользуется методом «все средства хороши». Человек не стал разбираться – взяв хорошо известный миф, он не просто переделал его – Вейс полил грязью любые заслуги Сальери, которые признают большинство критиков. Попутно автор оскорбил всех любителей Бетховена и Шуберта, превратив не менее великих композиторов в неудачников и алкоголиков.
  Когда не знаешь с чего начать – попробуй начать сначала. Что ж, медленно пойдем по книге. Самым первым аргументом против Сальери  есть пропажа тела Моцарта. Вейс не раз делает акцент на том, что по записям шестого декабря в Вене не было бури, все свидетели говорят о том, что именно итальянец отговорил их идти на само кладбище, чтобы воздать последние почести и, поэтому, нельзя доказать – закопали тело в общей могиле или от него избавились, дабы никто и никогда не узнал правды. Что ж, самое время попросить историю опровергнуть эту нелепость. Император Иосиф II вошел в историю, как своеобразный реформатор. Он нажил себе врагов среди аристократии, заявляя, что образование не должно быть привилегией богатых и  тем, что не запрещал деятельность масонских лож. Изменениям подверглись и погребальные правила. Император считал, что похороны простых людей должны быть скромными, не разоряющими семью умершего, потому отдельные могилы были большой редкость.  А поскольку Моцарт, на момент смерти уже впал в немилость у Габсбургов из-за постановки «Волшебной Флейты», то он примыкал именно к этой категории простых людей. Потому не стоит считать погребение Моцарта «похоронами нищего» - как написано в статье Кушнера – ведь 85 процентов людей, проживающих в Вене – были захоронены по такой процедуре. Это сейчас нам кажется подобное варварством, но не стоит забывать, что прошло уже больше двухсот лет и многие взгляды нашего времени не совпадают с эпохой Моцарта.  Далее мне бы хотелось обратиться к исследованиям Браунберенса, который указывает, на ошибку церковных чиновников, допустивших ошибку, записав в книге, что похороны Моцарта состоялись 6 декабря. Скорее всего, они состоялись 7 – и доказательством тому служит два аргумента. Первый – знаменитая буря разразилась над Веной именно 7 числа. Второе – по законам Иосифа тело могло быть предано земле через 48 часов после смерти. 6 декабря – это всего лишь 24 часа. Таким образом, буря, действительно была и в похоронах Моцарта в общей могиле нет ничего необычного, в чем пытается убедить нас Вейс. Никакого злого умысла. Аргумент же о том, что Антонио Сальери подговорил немногочисленных присутствующих при отпевании не идти на кладбище, дабы избавится от тела без свидетелей, легко опровергнуть тем, что в те времена не предусматривалось церемоний на кладбищах. Катафалк забирал умершего в шесть часов вечера (зимой это уже темно), ночь оно лежало в специальном помещении и утром могильщик закапывал его. То есть, Сальери не имеет к этому никакого отношения, а трогательная истории Анны Готлиб, которая в «Убийстве Моцарта» рассказывает о том, как спешила на кладбище, но к её приезду композитор уже был спешно похоронен, оказывается фальшивкой.
   Книга «Убийство Моцарта» построена в виде расследования. Молодой американец, приезжая в Вену, ищет подтверждение тому, что Моцарта отравил Сальери. Он опрашивает всех знакомых композитора и здесь повторяется история «Возвышенного и Земного» - то есть, никто и слова хорошего не говорит в сторону Сальери. Даже его ученики – Бетховен и Шуберт. Но именно диалоги с ними полностью выставляют книгу Вейса на посмешище для каждого, кто знаком с музыкой. Историю старых традиций и законов каждый знать не может, но биографии этих музыкантов прекрасно известны многим. Поэтому очень глупо, использовать этих композиторов, как аргумент против Сальери, ведь его педагогический талант под сомнения не ставит никто. Более того, во многих книгах выделено, что ученики тепло отзывались о нем. «Да, отношения со всеми складывались по-разному, но никто из них не вспоминал о Сальери, как о человеке мрачном, желчном, сухом или недоброжелательном» - если цитировать «Пасынка истории».
  В главе «Шуберт» молодой музыкант рассказывает о том, как его унижал  Сальери, как он едва ни лишил ученика покровительства, завидев в его  кантате  моцартовское влияние. Но многие авторитетные источники, вроде «Энциклопедического словаря» Брокгауза – Ефрона или книги Миркина отмечают, что Шуберт изучал преимущественно Глюка, Моцарта и Бетховена. То есть, утверждения между собой не совпадают, ровно как и то, что в книге Шуберт якобы проводит все свободное время в кабаках, не желая давать частные уроки, а на деле же, композитор только и жил тем, что преподавал. Действительно, был период, когда он забросил это занятие, но его друзья очень быстро проявили заботу и добыли ему частные уроки музыки. Про Бетховена даже вспомнить противно – редко кому удавалось столь гадко написать про человека, создавшего прекрасную «Лунную Сонату» и великую девятую симфонию, которая восхваляет победу над собой, даруя силы каждому потерявшему надежду. Этот человек описан нелепо, жалко и порою - глупо. Сей гений не заслуживает подобного отношения к себе.
   Кроме грубых ошибок, книга пестрит мелкими неточностями, которые заставляют задуматься. К примеру, Эрнест Мюллер – один из венских скрипачей – рассказывает о том, что Сальери ужасно разговаривал на немецком, презирая этот язык. Однако, как это сопоставить с тем, что итальянец писал и немецкие произведения – зингшпиль «Трубочист» или оперу «Негры». Или же, Констанца фон Ниссен – вдова Моцарта – рассказывая о том, каким страшным человеком был Сальери, ни словом не обмолвилась о том, что Франц Ксавер – сын Моцарта – был одним из учеников Сальери? Так же, не упоминается и то, что Сальери стал педагогом для Зюсмайера – того, кого история назвала бездарностью, но без которого мир бы никогда не услышал «Реквием». Ведь по логике Вейса и других недоброжелателей, такой завистник, как Сальери, не должен был этого делать. Не найдя объяснения этому, критики итальянского композитора просто забыли об этих фактах, как делает каждый человеком с тем, что ему невыгодно.
  История любит защищать тех, кого она не оценила. Я согласна с тем, что музыка Моцарта – это музыка достойная самого Бога, если бы он существовал и реальность жестоко обошлась с этим одаренным человеком. Открывая его сейчас, мало кто может смириться с тем, что подобный гений ушел из жизни слишком рано, возможно, так и не написав лучшее своё произведение. Никто не хочет верить в законы природы, посему выдумываются страшные злодеи, которые при жизни таковыми не являлись. Поэтому наш долг не только чтить память ушедших, но и блюсти чистоту истории, ведь истину потерять куда проще, чем её снова найти»
Глава 6
   - Ты прямо светишься изнутри, - заметил Алексей, снимая солнцезащитные очки. Небрежно бросив их на стол, он подошел к девушке, сидящей за огромным столом в одной из просторных аудиторий Консерваторию. Поцеловал её в щеку. Сладковато-резкий «Ange ou Demon» защекотал его ноздри. Его всегда смущали эти агрессивные духи. Они открывали сущность его спокойной с виду подруги, однако её интеллигентной внешности куда больше бы пошла классика дома «Шанель». Что ж, для непростого человечка запутанный аромат куда интересней строгих пропорций.
 - Я жутко волнуюсь, - призналась Юля, что-то быстро дописывая в своем блокноте. Словив вопросительный взгляд, она добавила с легкой улыбкой. – Моей работы, к счастью, никто не отменял. Следующая неделя у меня будет занята проблемой курения. Французы возмущаются высоким ценам на сигареты – по статистике, они вторые в Европе – но им нужно растолковать, что правительство, действительно, беспокоится о них. У меня запланировано интервью с несколькими врачами, производителями и простыми смертными, - посчитав отчет законченным, Лазутина вновь склонилась над блокнотом, усыпая страницу своим бисерным почерком. Ключевский заглянул девушке через плечо, после чего присвистнул:
 - Похоже, неделя будет жаркой, - заметил он. Тут же заметил, как Юля раздраженно дернула головой. Он знал, что она не любила, когда кто-то комментировал её рабочие планы, поскольку  больше всего на свете любила журналистику, потому всегда просила не вмешиваться. – Уверен, после твоего материала большая половина французов бросит курить, - добавил он, положив руку на плечо девушки. Никакого напряжения. Она спокойна.
 - Не переоценивай, - рассмеялась Юля, поставив завершающую точку в своих планах. Алексей задумчиво посмотрел на записи подруги, не вчитываясь в них.
 - Кстати, о работе. Я читал твою утреннюю статью, - серьезность Ключевского развеялась. Однако слышались некие сомнения в его тоне. – Мне понравилось, но возможно, не стоило столь резко нападать на Вейса?
 - Резко? – Повернув голову в сторону друга, презрительно переспросила девушка, изогнув бровь. В её чайных глазах вспыхнула холодная ярость. – Лёшенька, проснись! – Она щелкнула пальцами, будто подозревая, что друг заснул и проспал какой-то момент в истории. – Значит, бросать камни в Сальери, Бетховена и Шуберта можно, а мне открыть людям глаза – нельзя? Неужели ты не понимаешь? – Юля стукнула ладонью по столу. – Я понимаю, что он – писатель, но все же… Ладно, пускай ему не нравится Сальери, но, зачем же делать из Бетховена шута, а из Шуберта – алкоголика-неудачника? Знаешь ли, это преступление против музыки, - девушка умолкла, сделав несколько вздохов. Она наполняла легкие прохладным, благодаря толстым стенам, воздухом, в надежде, что он слегка потушит пожар, который вспыхивал каждый раз, когда затрагивалась болезненная для неё тема. Уже не раз Лазутина ругала себя за несдержанность, но ничего не могла поделать с собой. Эта несправедливость доставляла ей почти физическую боль. Алексей, увидев, как тень мелькнула на лице у подруги, предпочел промолчать. Он ощущал себя немного виноватым за то, что испортил прекрасное настроение Юлии. Кто же его тянул за язык? Зная характер Лазутиной, парень решил не развивать тему. Нужно дать подруге несколько минут, что бы привести мысли в порядок.
 - До сих пор не понимаю, почему Амадеус назначит нам встречу именно здесь,-  уже спокойней заявила девушка, подперев острый подбородок.
    Алексей усмехнулся. Заложив руки за спину, он прошелся по пустой аудитории, где со стен на него строго взирали знаменитые композиторы. Задержав свой взгляд на Шопене, он задумчиво протянул:
 - Понимаешь ли, Юляшка, Амадеус не очень простой человек. Не смотря на то, что парень полностью зависим от нашей семьи, он всегда пытается быть хозяином положения. Здесь, в Консерватории, он на своей территории, в своем мире. Так ему будет спокойней.
 - Ты хочешь сказать, что в дирижерах будет человек с тяжелым характером? – Лазутина недовольно поморщилась. Будто ей в теме Сальери и без того проблем мало. Придется еще и искать подход к человеку, от которого успех оперы, а значит и имя Сальери, зависит на 70 процентов.
 - Он не прост в общении, - признался Ключевский, однако поспешил добавить. – Юля, как музыканту, ему нет равных. Послушай, - развернувшись, он хотел поймать взгляд подруги, однако она с грустью рассматривала портреты, - я заинтересован в успехе оперы. Мне нет смысла заваливать твой проект, поскольку и моя семья получает от него выгоду – как от каждой прекрасно поставленной оперы. Не переживай, я не хочу подставить тебя.
 - Я даже не думала об этом, - девушка покачала головой, после чего горько добавила, - а Сальери нет среди них. И Глюка нет. Как вы, аристократы, могли этого допустить? Они сколько лет верой и правдой служили короне, - Лазутина сузила глаза. В этот раз девушка была намного спокойнее. Она упрекала, но мягко, понимая, что этому поколению ничто не было под силам.
 - Эй-эй! – Ключевский поднял руки в воздух, отрицая любую причастность. – Не нужно всех обвинять. Между прочим, моя дорогая, я – не аристократ. Обвиняй Понятовских, Чарторыйских или Сапег, но не Ключевских. Мы не такой древний род, понимаешь? Их корни прячутся в тех временах. Так что можешь ехать в Польшу и устраивать митинг под окнами их семейных поместий.
 - Не издевайся, - девушка шутливо погрозила пальцем другу. – Извини, я не хотела обидеть тебя. Ты и так единственный человек, который помогает мне в этой ситуации, я очень обязана тебе. Если все и провалится, - Юлия сделала глубокий вздох, - я останусь тебе благодарной.
 - Юляшка, что ещё за проповедь? Мы же друзья, - Ключевский отмахнул. Он не считал, что Лазутина чем-то ему обязана. Наоборот, Алексей восхищался стойкостью подруги, поэтому считал, что такие люди должны поощряться.
   - Друзья, - согласно кивнула Лазутина. Внезапно, найдя ошибку в своем построенном плане, она вновь схватилась за ручку. Алексей, не знающий чем заняться, недовольно посмотрел на часы. Он не любил, когда его заставляли ждать. Точнее, парень принимал объективные причины вроде пробок, но сейчас он был уверен, что Амадеус задерживается специально, будто пытаясь подчеркнуть свою важность. Консерватория – это не строгий офис, тем более, для такого, как он. Алексей был уверен, что композитору здесь буквально в рот заглядывают, гордясь тем, что тот решил поучиться у них. Самым забавным было, то Ключевский заранее знал – он не будет выражать неудовольствия. Музыкант слыл слишком тонкой натурой. Его хрупкий внутренний мир, охраняемый академией Шопена, было легко разрушить. Но наряду с этим Амадеус был искушенным интриганом, потому не стоило сразу настраивать его против себя. Это было не на руку Ключевскому, ведь он сказал правду – его семья прямо заинтересована в успехе оперы. Дирижер с негативом – плохой помощник, тем более, Алексей уже ожидал сопротивления со стороны Амадеуса. Он не хотел заранее расстраивать Юлию, надеялся, что сила его семьи сумеет сделать его более или менее покорным.
 - Алексей, здравствуй, - когда дверь, наконец, распахнулась, и Амадей твердой походкой вошел в аудиторию, в воздухе зазвучала польская речь.- Прошу меня извинить за опоздания, я был на репетиции, - музыкант был, как всегда, безукоризненно вежлив. Он ненавязчиво демонстрировал прекрасное воспитание.
 - Уважительная причина, - Ключевский перешел на французский, потому что не был уверен в безукоризненном владении польским языком его подругой. – Я рад тебя видеть, Амадеус. Позволь представить тебе мою подругу Юлию, - парень отошел в сторону, поскольку, вдруг понял, что все это время загораживал девушку спиной. Стоило ему перевести взгляд на Лазутину, как он нахмурился.
  Что-то было не так. Юля выглядела удивленно и растеряно. В то же время, в её глазах мелькнула серость стали, будто она приготовилась защищаться. Девушка откинулась на спинку стула, сверля парня взглядом, но Алексей видел некое напряжение в этом якобы непринужденном движении.
 - У Вас ведь польская фамилия. Как я сразу не догадалась? – Юля изумлялась сама себе. Какая промашка! У него на папке было выбито типичная для Польши фамилия, почему же она не сложила дважды два? Детская глупость.
 - Сильно удивлен, Вы же у нас очень умная, - откровенно схамил Амадей. Ощущая себя человеком, который упустил важный момент, Алексей повернул голову в сторону композитора. Юноша даже не скрывал неудовольствия. На его лице было нарисовано презрение. – С утра читал Вашу статью, к несчастью она попала мне на глаза. Откровенная ересь, - Амадей, настроение, которого было безнадежно испорчено дерзким материалом, сразу же догадался что он знаком с автором, но никак не ожидал встретить источник раздражение в этот же день. Тем более, в стенах музыкального храма Франции.
 - Я не ожидала иной реакции от человека с подобным именем, - заметила Юлия. Теперь она поняла его категорическую позицию. Естественно – он назван в честь Моцарта. Их взгляды столкнулись. Полетели искры, Алексей решил вмешаться.
 - Вы знакомы?
 - Встречались у мсье Обера, - коротко ответила Юлия. Ключевский не стал больше уточняться. Все понял. Лучше не бывает. И он ещё на что-то надеется? Алексей усмехнулся сам себе. Такое случается только в кино.
 - Алексей, зачем ты назначил мне встречу? – Больше не удостаивая Юлию взглядом, которая за пару дней превратилась из незнакомки в самого нелюбимого журналиста, Амадей сел на парту. – Ты говорил о каком-то заказе. Здесь, во Франции. Я весь во внимании, - теперь юноша оставил ехидство. Он не лукавил. Ему было интересно все, что было связано с музыкой не только в плане карьерного роста. Амадей обожал музыку, жил ею, потому шанс вновь дирижировать захватывал его. – Речь ведь идет об опере, не так ли? – Видя, что Алексей медлит, сам высказался композитор. Он даже не сомневался. Ключевские вкладывали деньги только в оперы.
- Ты прав. Наша семья вновь решила обратиться к тебе, - Лёша стер улыбку с лица, копируя отца. Он сел возле Юлии, которая нервно теребила краешек небесного платья из легко материала. Желая успокоить Лазутину, Ключевский словил её ладонь и легонько сжал. Он не хотел, что бы подруга переживала. У Амадеуса выбора нет, потому лучше сжигать нервы. Они и так пригодятся во время борьбы за репутацию Сальери. Если она сейчас капитулирует, не покажет силы своего характера, то многие месяца совместной работы композитор будет ломать её. Амадеус был человеком, который чуял чужую слабость. Нельзя показывать её.
 - Какой композитор? – Амадей скрестил руки. В синих, как зимнее море глазах, начал таять лед. Не солнце сжигало его, а любопытство. Очередное затянувшееся молчание. Композитор начал терять терпение. – Если ты не решил, могу предложить сам. Как на счет Верди? Интерес к нему никогда не утихает.
 - Сальери, - прозвучало, как приговор. Амадеус с недоверием посмотрел на Ключевского. – Антонио Сальери, - повторил Алексей, без улыбки. Он желал убедить композитора, что не шутит.
 - Не думал, что у тебя настолько испортился вкус из-за…какой-то девчонки, - нахмурился Амадей, не желая более ничего комментировать. Он не говорил ни «да», ни «нет». У него не было выбора. Отказать Ключевским раз – лишится их поддержки навсегда. Композитор был не готов к такому повороту событий, ведь без их денег его имя останется в категории «молодых, талантливых и быстро забытых». Кажется, это понимал не только Амадей. Судя по спокойному выражению на лице у младшего Ключевского, его мысли были идентичными. Алексей даже не пытался его убедить. Просто молча ждал реакции.
 - Я предлагаю Опера Бастиль, - Лёша чуть сильнее сжал руку подруги, заставляя её не отвечать на грубость. – Ты занимаешься только оперой. Декорации, организация – это все дело импресарио. Я открою счет оперы – нанимай лучших из лучших, хоть Лондонский Симфонический Оркестр и Анну Нетребко, - добавил парень. Такое разрешение было щедростью. Обычно спонсоры пытались в оперу поставить своих протеже – чаще безголосых капризников с огромным самомнением, а здесь – полная свобода действий. Никаких ограничений. Амадей сам сможет выбрать с кем ему работать. Композитору эту льстило, и он был бы на седьмом небе, если бы не одно «но». Сальери. Слишком большая цена – собственный принцип.
 - Зачем тебе Сальери? Критики уничтожат тебя, Алексей, - Амадей решил достучаться до Ключевского, игнорируя поджатые губы Юлии. – Можно вложить деньги во что-то менее рисковое, - он хотел воззвать к здравому смыслу. Раз не репутация, так потеря огромной сумы должна была напугать парня, но тот остался равнодушен. – Сапеги будут недовольны.
 - Ещё лучше, - внезапно вместо того, что бы растеряться, легко расхохотался Ключевский. Амадей, не выдавая раздражения, отвернулся. Противостояние этих двух семей, которые всегда боролись за пальму первенства в сфере культуре, было хорошо известно во всей Польше. Они всегда пытались переплюнуть друг друга, но в то же время тщательно следили, что бы не бросить тень и на свой вкус. Однако если Алексея это не пугает, а наоборот забавляет, то его ли в этом вина? Раз отец позволяет ему такое безумие – пускай.
 - Отличный вызов их закостенелой системе взглядов, - сказал Ключ. Амадей безнадежно махнул рукой. Три аргумента был исчерпаны. Хотят Ключевский разрушить репутацию – он не будет их удерживать. Уж его имиджу это совсем не повредит. В его возрасте всех интересовало только одно – количество опер, а не композиторы, написавшие их. Даже провал будет считаться плюсом. Потому взвесив «за» и «против», самым равнодушным тоном просил:
 - Какая опера? Вы уже решили? – Теперь он смотрел на двоих. Внимательно. Изучая.
- Я думала о «Фальстафе» или «Признанной Европе», - задумчиво ответила Юлия не самым уверенным тоном. Амадей возликовал. Отлично. Она не совсем знает оперы Сальери. Точнее, называет довольно известные вещи, но вряд ли ей известна история ещё одной оперы.
 - Я предлагаю «Тарар», - про себя усмехаясь, сказал композитор. Если Лазутина согласиться, то загонит себя в ловушку. Аристократия и интеллигенция не оставит от Сальери и камня на камне, вспомнив о давнем оскорблении. Ведь в «Тараре», зараженной французскими революционными идеями, сквозит презрение к устоявшемуся режиме.
 - Тебе лучше знать, - Юлия улыбнулась. Она явно пыталась найти подход к композитору, догадываясь заранее о бесполезности подобных начинаний. Однако, Амадей неожиданно улыбнулся. Холодно, вежливо. Лазутина поняла. С условиями молодой поляк согласилась, но ничего хорошего от него ждать не приходиться.
                Глава 7
   Амадей нервно расхаживал по своей маленькой музыкальной комнатке, не скрывая раздражения. Он то и дело налетал  на пианино или на стол, где были разложены партитуры его новой симфонии. Иногда парень останавливался, брал первый попавшийся листок и хмурился. В его музыке было множество исправлений – он, увы, не был Моцартом. Великий человек, одно из имен которого он носил, всегда писал начисто, что вызывало зависть у других композиторов. Пока Амадей не сравнивал себя с Моцартом, он любил свою музыку, но стояло хоть одному из произведений Маэстро зазвучать где-то, парень бросался к партитурам, внося в них изменениях. Амадей старался не подражать своему музыкальному идолу, всегда творил лишь в своем стиле. Тем более, его манеру признавали оригинальность. Он её совсем не хотел терять. Даже из-за Моцарта. Большинство людей восхищалось Маргарет Тэтчер, но они не спешили лезть в политику. Так и Амадей. Парень боготворил Моцарта, ему доставляло удовольствие играть или дирижировать его шедевры, однако вторым Вольфгангом становиться он не собирался. Амадей  знал, что талант и гениальность очень сильно отличаются между собой.
  Наконец, устав метаться Амадей присел на подоконник. Скрестив руки, он хмуро рассматривал комнатку. На Родине, в  Варшаве в их огромном доме, у него своя большая музыкальная комната, в которой были лучшие музыкальные инструменты, здесь же, в ультрасовременном Париже, было сложно найти квартиру со специальной комнатой, и этот вариант был лучшим из всего, что ему предложили. Однако Амадей был неудовлетворен. Ему было все равно, на каком матрасе спать, в какой кухоньке готовить себе еду, но музыкальная комната должна была хоть как-то соответствовать его требованиям. Пока до идеала было далеко, поляк с утра прикидывал что ему нужно докупить, но спустя несколько часов его мысли были далеки от инструментов. Теперь он был поглощен размышлениями о двух людях, которые ловко заставили его играть по собственным правилам. Откуда эта напасть взялась на его голову – все же начиналось прекрасно…
   Самое смешное, что миниатюрная девушка с горящим взглядом и упрямо поджатыми губами чрезвычайно понравилась Амадею в день их первой встречи в квартире Обера. Не смотря на неправильную, по мнению парня, позицию, странная пианистка увлекла музыканта. Он никогда не видел таких искренних эмоций, такого честного желания защитить убийцу и завистника. По мнению Амадея Сальери не заслуживал на такую грандиозную работу и чистую любовь, но ничего не мог изменить, пребывая в полной уверенности, что более никогда не столкнется с необычной незнакомкой. Возможно, судьба свела бы их ещё пару раз лбами у преподавателя Консерватории, но дальше споров не пошло бы. Парень даже сомневался, что они бы узнали как зовут друг друга, а теперь, «благодаря» стараниям Ключевского, у каждого из них есть отличная возможность получше узнать своего мимолетного соперника по диспуту. Амадей не подозревал, что эта девчонка сможет забраться так высоко в своем безумном, безнадежном проекте. Максимум во что он мог поверить – в цикл статеек в какой-то забытой всеми газетке и никому не интересный концерт, однако сегодняшний день полностью изменил его наивные мыслишки.
  Едва открыв с утра «БЛИК» - рефлекс с Польши, где это издание читали все и всюду – он едва не подавился любимым барбарисовым чаем, увидав кричащий заголовок. Он сразу же понял, кто такая эта Жюли Лазутина, написавшая критику. Однако Амадей решил просто пройти мимо, поставить себя выше статьи, но жизнь распорядилась по-своему и теперь, плечом к плечу, им придется работать. Оставалось наедятся, что девчонка не очень сильно будет путаться под ногами – судя по всему, она чрезмерно активная, а ему и без неё тошно.
   Но если с Юлей-Жюли все было ясно – она была просто фанатиком, который делал свое дело. Девушка, как бы было неприятно, не была виновата в том, что им придется работать вместе – хотя негатива в её сторону не становилось меньше – то позиция Ключевского удивила. Честно говоря, семья Алексея сделала много для Амадея, именно благодаря им ему имя известно в Европе, потому отказать было бы откровенным свинством. Но, почему это паренек, который увлекался беззаботностью, вдруг решил заняться делами отца? Месть Сапегам? Слишком мелко. Точнее, Ключевский использует любую возможность насолить сему семейству, но это, скорее всего, второстепенно. Где же спрятана основная причина? Во фразу про помощь другу Амадей не очень сильно поверил. Доброты душевной рядом с большими деньгами никогда не было. Помогают более близким, но тем, кого нельзя представить обществу. Любовницам. Ведь при всей простоте Алексея быть с кем попало он не мог. Даже если эта «кто попало» довольно интеллигентна. Амадея просто бесило, что теперь он должен прислуживать девице Ключевского. Высшая несправедливость. Как только отец позволил ему вести дела их спонсорского объединения?
  Невысокие мысли Амадея прервал телефонный звонок.
 - Вспомнил к своему несчастью, - весьма недовольно проинформировал пустоту парень, наживая пальцем на белую кнопку. Меньше всего хотелось говорить с Алексеем, но выбора у музыканта не было.  – Да, Ключ? Какое очередное безумия я должен воплотить в жизнь?
- Продолжаешь убиваться? – Беззлобно рассмеялся Ключевский. Не дав Амадею ответить, он поспешил добавить, надеясь приподнять ему настроение. – Я сейчас в банке, открываю счет на имя вашей оперы. Записал тебя и Юляшку, как людей, которые имеют доступ к деньгам. Ставлю в известность. Спасибо, что согласился, Амадей, - здесь парень скептически хмыкнул. Как будто ему кто-то оставил выбор. -  Ты очень нам помог. Надеюсь, ты с Юлей поладишь. Она славная на самом деле. Просто, увы, немного фанатична в своих начинаниях, - на сей оптимистичной ноте, Алексей разорвал связь, Амадей бросил телефон на стол, не сдерживая раздражения. «Samsung» жалобно звякнул, соприкоснувшись полированной панелью о дубовою поверхность стола. Мог и не брать. Ничего нового не услышал, только усугубил мрачность. Счет – это уже серьезно. Теперь точно не отвертеться от оперы.
  Невесело покосившись на фортепиано, Амадей вдруг задумался – а откуда же у простой журналистки внезапно появился музыкальный вкус? Вряд ли с детства, иначе бы она давно играла на фортепиано. Судя по её деревянной технике – любви этой не больше двух лет. Что же её так заинтересовало? Поляк нахмурился. Ему казалось, что в этом ответе таится решение его личных проблем. Железное оружие против бетонных убеждений. Он отдавал себе отчет в реальности ошибки подобного предположения, но мало верил в неё. Поэтому пока энтузиазм не угас, Амадей решил докопаться до разгадки. Сначала парень потянул было руку к телефону, но тут же одернул сам себе. Нет, Ключевскому звонить глупо. Он может и знает, но это насторожит его. Начнутся лишние вопросы – оно ему нужно?
   Выбрав более сложный, однако, не вызывающий недоумения, путь, Амадей сел за стол. Подтянул к себе свой ноутбук. Пока он грузился, моргая разными цветами,  парень размышлял, где самый обширный и достоверный источник информации. Первой пришедшей в его голову идеей был сайт издания, где работала девушка, однако, внезапно Амадея осенило. Радуясь своей догадливости, парень быстро набрал «www.facebook.com». Кому-то такое решение покажется наивным, но Амадей давно заметил, что самые сложные решения чаще всего находятся на поверхности. Где он найдет более настоящую правду о девушке, чем ту, что она собственноручно ввела в своей анкете? Судя по тому, что Лазутина гордилась своей честностью, он прочтет максим точности.
  Введя свой электронный адрес, Амадей на миг растерялся, пока на глаза ему не попался утренний «БЛИК». Переписав фамилию девушки, музыкант нажал на «Enter» и спустя мгновение (хвала скоростному Интернету) с фотографии ему загадочно улыбалась девушка, оригинал которой надоел ему до зубного скрежета всего за час. Обрадовавшись, что доступ к странице не закрыт, Амадей погрузился в чтение. Сначала ничего любопытного музыкант для себя не нашел – его мало интересовали любимые фильмы Юлии или дата её рождения, но внезапно его глаз зацепился за единственный фотоальбом - «ma vie». Из-за чистого любопытства (все же внешне девушка понравилась ему), Амадей заглянул в него. Фотографий было не много, но они были полные жизни. На большинстве из них девушка была одна, но её глаза сияли так, что даже камера не могла убить блеск. Что бы она не делала – играла в аерохокей, играла на фортепиано, смотрела футбол, срывала в цветы или пряталась за ноутбуком – эмоции били через край. На некоторых Юля была с Алексеем – в большинстве своем на фоне каких-то архитектурных шедевров Франции – явно друзья много путешествовали. Вся эта не наигранная живость даже вызвала у Амадея легкую улыбку, пока он не наткнулся на то, что похоже могло помочь ему.
  Фотография, похоже, была сделана ранней осенью, поскольку на асфальте лежали листья, но ещё зеленые. Юлия, раскинув руки в сторону, стояла на фоне PDS. Ничего особенного в снимке не было, если бы не смутно знакомая белая рубашка с высокой стойкой и рукавами-тюльпанами. Да и стрижка насторожила – косая челка и иголочки, лежащие на щеках… Подняв глаза повыше, Амадей широко улыбнулся, будто желая этим сказать «попалась, детка». Возле PDS красовалась афиша с нашумевшим мюзиклом «Mozart L’opera Rock».
 - Конечно же, мог бы и сам догадаться, - рассмеялся Амадей, потирая слегка уставшие глаза. Девушка на фотографии  точь-в-точь копировала образ Сальери. Не настоящего. А харизматичного певца, умело играющего на сцене завистника – Амадей мог с точностью утверждать это, ведь сам посещал этом мюзикл летом.
  Картинка сложилась в голове, будто кто-то с помощью заклинания, помог ему собрать воедино разлетевшуюся мозаику. Молодая симпатичная девушка. Интересный мюзикл. Манящий образ. Естественно! Вот откуда это все взялось.
 - Интересно, Юлия, а как же вы напишите о мюзикле, который тоже исказил правду? – Спросил Амадей. Девушка не ответила. Она спокойно усмехалась, смотря в небо. Юля излучала счастье. Но надолго ли? Кажется, у неё появился достойный соперник в борьбе за истину.
Глава 8
   Матеуш Сапега был самым молодым представителем именитого польского рода, но он был ни похож, ни на одного из своих благородных предков, которые обеспечили ему беззаботную жизнь. Единственное, что он унаследовал, кроме огромного состояния, нажитого веками, это резкие, правильные черты лица. Казалось, что в момент его рождения над ними поработал сам Бенвенуто Челлини, и именно поэтому оно выглядело настолько идеальным, что само желание найти изъян казалось истинным безумием. Однако эта правильность не столь привлекала, сколь отпугивала, едва юноша подымал зеленые, полыхающие загадкой, глаза. Он идеально подходил под описание колдуна из книги «Молот Ведьм», потому парню повезло, что он родился в двадцать первом столетии. Характером Матеуш больше походил на представителя семейства Медичей, как утверждало большинство его косвенных знакомых, поскольку иного мастера тонких интриг в Польше найти было сложно. Как говорили злые языки: «тот, кто попадал под прицел Матеуша, был практически обречен на уничтожение». Естественно, никакого криминала – парень, лукаво усмехаясь, умел не оставить от человека камня на камне в моральном плане. Зачем попадать на глаза полиции, если можно быть умнее с аналогичным результатом? Моральная жестокость чаще била больнее, не оставляя, однако, ни единого синяка. И вот, Юлия Лазутина, в недобрый час стала занозой для столь сильной, жестокой и абсолютно лишенной принципов личности. Вмешался в судьбу девушки господин Случай, грозивший перевернуть все её существование с ног на голову.
  Статья «Перечеркивая написанное» попалась под руку Матеуша не случайно – ему о ней сообщила малютка Софи – одна из тех, кто окружал грозного аристократа. Знающая о настоящей привязанности Матеуша к музыке Бетховена, она посоветовала почитать ему материал своей любимой журналистке, однако, не рассчитала эффект. Едва глаза юноши прекратили  бегать по строкам, мозг уже активно заработал.
  Отбросив «БЛИК», Матеуш закурил «Treasurer» , извлеченный из портсигара со скромным гербом Лис, выгравированном на платиновой поверхности. Закрыв глаза темными стеклами солнцезащитных очков, что бы его мысли не мелькали на виду у молчащей Софи, которая уже смутно догадывалась о своей ошибке. Парню было на самом деле абсолютно все равно виновен Сальери или нет, ему даже понравилось весьма умелое исследование, хоть оно и попахивало дилетантством. Интересовал Матеуша конечный результат. Он слишком хорошо знал людей, потому сразу уловил – подобная храбрость не может быть без причины. Значит, её кто-то серьезно поддерживает. Более того, явно не без обещания раскрутить этот проект больше, позволить ему выйти за рамки обычной серии статей. И вот это уже начинало настораживать Матеуша – если дело касается музыки, то скорее всего планируется какая-то постановка – концерт или, что хуже, опера. Возможно, Матеуш бы прошел мимо этого, точнее, сходил бы на это самое представление и забыл, но ему ли было не знать, что в Париже проживает Алексей Ключевский? А эти две семьи уже давно делили между собой культурный мир Польши. Выходит теперь сия семейка, пытающаяся прослыть очень интеллигенцией, решила, используя фанатизм молодой журналистки, выйти на иной уровень. Этого нельзя было допустить. Слишком сильный удар по имиджу Сапег. Теперь Матеушу осталось решить какую линию поведения выбрать, что бы сорвать оперу? Подружиться с девушкой или выбрать путь страха? Но ведь если он прав и девушка протеже Ключевских, то не стоит раскрывать себя раньше времени.
 - Любопытный материал, - протянул Матеуш, резко, без предупреждения оборвав молчание. Замечтавшаяся Софи вздрогнула от звуков его голоса. – Ты говорила, что знаешь эту журналистку? – Сапега небрежно сбил пепел, позволив ему осесть на стенках кофейного стаканчика. Для начала он решил разузнать, действительно ли интуиция его не обманула. Возможно, перед ним лишь цепь совпадений. Если так, то все равно знакомство с девушкой не помешает, потому что он сможет использовать её в аналогичных целях.
 - Нет-нет, - поспешно тряхнула обесцвеченными кудряшками девушка, мигом почуяв какой-то замысел. – Я просто очень люблю читать её статьи. Она одна из лучших в «БЛИКЕ».
- И всегда пишет о музыке? – Продолжил расспросы Матеуш, чертя в голове какую-то таблицу, понятную лишь ему. Наверное, только легендарный разведчик Зорге сумел бы расшифровать её.
 - Она – социальный журналист, тем удивительней её странный переход на музыкальную тематику, - выразила свое изумление Софи, которое посетило девушку в момент прочтения материла, - хотя, стоит отметить, материал от этого не пострадал, даже ты зачитался, - с осторожным вызовом улыбнулась Софи, позволяя блеску, нанесенному на пухлые губы, загореться лунной тайной. Глаза Матеуша, к счастью, так надежно укрытые стеклами темнее беззвездной ночи, наверное, вспыхнули охотничьим азартом. Резкая смена тематики насторожила его. Подозрения начинали обретать твердую почву.
 - То есть, вы не общаетесь? Но это же странно….
- С какой стати я должна общаться с какой-то журналисткой? Если она довольно ловко умеет складывать слова в кучу, что бы получился связный текста, это ещё не значит, что я обязана быть с ней знакома лично. Много чести для какой-то девчонки, - Софи изящно вскинула модно выщипанную бровь, будто напоминая Матеушу, что она не какая-то глупая блондинка, а как ни как де Шабо – то есть представительница некогда богатого рода, известного во времена Людовика XVI. Салоны мадам де Шабо пользовались завидной славой, в них играл сам Моцарт! Долгие годы их семья терпела нищету, однако два последних поколения сумели отвоевать свое место под солнцем, потому-то Софи имела полное моральное, как она считала, право кривляться. – Не слишком ли много интереса к какой-то девчонке?
 - А ты ещё не забыла с кем разговариваешь, моя дорогая Софи? – Матеуш приспустил очки, обжигая девушка насмешливым взглядом. Вернув их на нос, Сапега продолжил. – Тебя это уже не касается.
 - Хорошо, - быстро сбавила обороты девушка, рассматривая свежий маникюр. Ей не нравилось, когда беседу с ней вели в подобном тоне, как со шкодливым котенком, однако она не собиралась противиться Матеушу. Наживать себе врага на пустом месте ей не хотелось, а парень был злопамятен, аки змей, а их, как известно, следовало опасаться. – Достать тебе её координаты? – Мгновенно пошла на попятную Софи, покосившись на парня яркими глазами.
 - Не стоит, задачка-то пустяковая, - отмахнулся Матеуш, от которого её резкая покорность не укрылась. Это очень позабавило юношу.
 - Ну, как знаешь, - не стала навязывать Софи, проклиная себя за то, что вообще с какого-то чуда решила продемонстрировать ему статью.
* * *
   Два дня спустя, Матеуш стоял на пятом этаже дома, находящегося на одной из отдаленных улиц Парижа, у двери, которая вела в квартиру Жюли Лазутиной – молодой журналистки, на которой последние 48 часов было сосредоточено все внимание юноши, хотя она сама об этом даже не подозревала. На самом деле, в планы Матеуша никак не входило без приглашения навязаться в гости к девушке, однако, к своему удивлению, в редакции «БЛИКА» она хоть и числилась штатным сотрудником, но появлялась в ней девушка довольно редко, по словам коллег. Поэтому пришлось ему узнавать номер и просить о встрече, которую девушка, извиняясь, назначила дома, мотивируя занятостью в связи с написанием какого-то материала. Вот и довелось Сапеге ехать на улицу, которую он нашел только благодаря  GPS. Показывать свой характер раньше времени не стояло – пока он прощупывал почву, необходимо было расположить к себе сию Жюли.
  Нажимая кнопку звонка, Сапега ощутил легкое любопытство, колеблющееся в душе. Ему было интересно увидеть дерзкую, свободолюбивую журналистку, которая, как оказалось, ещё и книги писала. В его представлении открыть ему дверь должна была какая-то современная амазонка с копьем и боевой раскраской, однако, девушка, возникшая на пороге, несколько разочаровала его. Как будто вместо взрывной, как коктейль Молотова, смеси перед ним поставили стакан обычной, пресной воды.
  Девушка оказалась невысокой, с золотистым загаром и карамельными волосами, которые с помощью ободка были убраны со лба. В одежде никаких светофорных раскрасок, которые так любили всевозможные творческие личности  – простенькие серые легинсы и белая туника. Никаких торчащих во все стороны волосы, как признак писателей, которые в порыве вдохновения ерошат их испачканными чернилами пальцами. Кожа на руках была чистой, без разноцветных пятнышек – значит, пишет на компьютере. Довольно вежливая улыбка, лишенная какой-то жесткости, которая должна была быть у человека, откровенно издевающегося над писателем с именем, да ещё и прикрывающейся вежливостью. Никаких негативных эмоций печатью не проштамповали её уставшее лицо. И только глаза переливающиеся теплотой и непокорностью сразу выдавали её истинный характер. Вообщем, девушка не пыталась своей внешностью показать ту, которой она являлась, но зеркало души не спрячешь.
 - Матеуш…эм?- Девушка с некой растерянностью, после стандартной фразы «добрый день». Парень не называл свою фамилию, потому она оборвала сама себя. Матеуш взял журналистку за руку и поцеловал её, удивив Жюли, судя по тому, как она смущенно улыбнулась. Надо же, в жизни она была ещё и скромной.
- Матеуш Сапега, - представился парень, уже после того, как девушка впустила его в небольшую, скромно обставленную прихожую. Он с долей любопытства наблюдал за реакцией девушки. На её лице сначала отразилась задумчивость, а затем мелькнуло изумление, как у человека, увидевшего перед собой того, кого не ожидал.
 - Сапега… - пробормотала она, - мне, кажется,  знакома ваша фамилия. Проходите в кабинет, мне, признаться, даже интересно, что Вам от меня нужно, - явно она не слишком часто принимала гостей, судя по тому, как девушка на миг растеряно замерла среди прихожей. – Чай?
 - Если Вам не сложно, - любезно улыбнулся Матеуш и едва не подавился своей собственной актерской игрой, поскольку его внезапно пронзил острый взгляд таких милых глаз. Пристальный сканер не понравился аристократу, однако он предпочел сделать вид, будто ничего не заметил. Девушка ещё с секунду держала глаза на уровне его лица, после чего, скрылась за стеклянной дверью. Матеушу осталось только последовать в указанном направлении. На самом деле ему не хотелось ни чая, ни кофе, ни даже воды, очищенной ионами серебра, которую ему вряд ли могла предложить журналистка. Парень желал увидеть её кабинет, что бы понять, что же она за человек такой.
  Комната, отведенная для работы, соответствовала профессии больше, чем внешность девушки – минимум мебели, максимум всевозможных бумаг. Одна стена, полностью уставленная книгами, к корешкам которых парень не стал присматриваться. Он переключил внимание на большой стол, на котором в ведомом только Жюли порядке были разложены открытые журналы, исписанные мелким почерком листы (как заметил парень на нескольких языках), многочисленные распечатки, стопка ксероксов и даже парочку потрепанных книг, страницы которых были исчерканы разноцветными карандашами. Оглянувшись, Матеуш убедился, что Жюли ещё не идет, потому парень позволил себе склониться над рабочими материалами. Удивительное дело, все они касались исключительно дела Сальери, хотя на экране мерцали отрывки статьи про цены на сигареты. Явно мысли маленькой Жюли, как успел окрестить девушку про себя Матеуш, витали не вокруг евро, которые следовало заплатить за пачку отравы с табаком, а где-то в эпохе Иосифа Второго. Критика композитора, воспоминания современников Моцарта на немецком языка, законы и указы императоров, рецензии на оперы и даже, как успел заметить точный глаз Матеуша, мнения об итальянце, взятые с форумов. Значит, следовало ожидать ещё статьей. Теперь парень был абсолютно убежден, что она пользуется чьей-то поддержкой и что кроме собственной работы Париж услышит таки Сальери.
  Услышав шаги, парень опустился на довольно неудобный стул. С самым равнодушным видом смотрел он на фотографию рваного тумана, плывущего по побережью.
 - Хороший кадр, - оценил он. – Если Ваш – то явно Вы счастливая обладательница ещё одного таланта.
 - Это Бретань зимой, - поставив поднос перед гостем, объяснила девушка, бросив мимолетный взгляд на фото. – Мсье Сапега, это заслуга отличной техники, но никак не моя. – Юля обошла стол. Села в свое вертящееся кресло цвета растопленного шоколада и извиняющее улыбнулась. – Прошу простить меня за беспорядок, однако, если я сложу все в аккуратную стопочку, то тут же запутаюсь, - она рассеяно прошуршала страницами, густо украшенными нотами.
 - Я же на Вашей территории, - Матеуш отмахнулся, будто демонстрируя, что за подобные мелочи не стоит извиняться. – Сам напросился в гости, ничего толком не объяснил. Глупо критиковать кого-то. Тем более, Вы – творческая личность, это довольно объяснимо.
 - Зачем, кстати, Вы хотели со мной увидится? – Пальцы девушки обняли черную глиняную чашку, украшенную красным иероглифом, в котором плескался приятно пахнущий мятой чай. – Это несколько странно, мсье Сапега, если же Вы, действительно, тот, за кого я Вас приняла.
 - А за кого Вы меня приняли? – Поинтересовался Матеуш, бросая два кубика тростникового сахара.
 - У вас необычная фамилия, - Лазутина осторожно подула на горячую жидкость, - Сапеги – древний шляхетский род герба Лис, часть которого со временем даже удостоилась княжеских титулов. В нем были и гетманы литовские, и епископы, и воеводы. О нем в книге написано довольно запутанно. Ещё помню, что они вначале были православными, но затем в 16 столетии они приняли католицизм и то, что с Россией довольно сложные отношения из-за конфискации имений. Я  мало что знаю, - тут журналистка слегка споткнулась, - так Вы из этих Сапег или просто удивительное совпадение?
 - Из тех, - парень продемонстрировал герб, выбитый на платиновом медальоне, который до этого прятался под индиговой рубашкой, про себя отметив, что она таки неплохо осведомлена, как для простого человека. – Подарок из прошлого, работа восемнадцатого столетия.
 - Тогда мне ещё интересней, зачем же я понадобилась Вам, - настойчиво вернулась к прежней теме Жюли, сведя уважительный взгляд с потрясающей вещи.
 - Я читал некоторые из Ваших материалов, - растягивая слова на карамельный манер, начал Матеуш - мне импонирует Ваш слог. В этом году мы хотели бы поднять вопрос присвоения княжеских и графских титулов, о которых Вы уже упоминали, Станиславу-Яну, Николаю и, главное, Михаилу, который выбил у Карла Шестого право титулу распространяться на всю семью. Нам нужна отличная статья, и мы бы хотели поручить это дело вам. Мы – это не только я, но и вся моя семья. УВвас отличная рекомендация от фон Стеффенсов. Они отзывали о Вас очень высоко, что случается редко. – Сапега отлично поработал за двое суток, навел справки о девушке на родине, поняв, что во Франции о ней никто ничего рассказать не может. Он никак не ожидал комплиментов со стороны Стеллы, но это мало повлияло на его решение использовать девушку в своих целях либо же уничтожить её, если она уже работала на чужие приоритеты.
 - Простите, мсье Сапега, однако, я вынуждена отказаться по двум причинам, как бы мне не было лестно, - невооруженным глазом было видно, что девушка сбита с толку. Явно подобного предложения она не ожидала. – Во-первых, не пишу под заказ, особенно, если это не моя специализация, а во-вторых, увы, я занята в собственном проекте настолько, что боюсь даже лишиться основного места работы. Едва выкраиваю время на задания редакции, - девушка постучала ноготком по экрану компьютера.
 - Понимаю, - попытался быть спокойным Матеуш. Да кто она такая? «Занята». Он – Сапега, а за такие заказы многие готовы бегать босиком по снегу. Эта девушка явно очень высокого мнения о себе, или же его титулованное семейство не впечатлило её так, как она пыталась показать. – Этот ваш проект как-то повязан с попыткой восстановить репутацию Антонио Сальери? Я читал «перечеркивая написано» и абсолютно ясно, что это только начало погрома, - поспешно объяснил парень, заметив, каким подозрительным стало выражение на лице у Жюли.
 - Вы правы. Моя работа связана именно с Сальери, - оттолкнувшись ладонями от стола, девушка уперлась спинкой кресла в стену. – Вам понравился материал?
 - Я нашел его не только качественным, но и очень страстным. Видно, что это по-настоящему болит Вам. С чего вдруг Вы заинтересовались такой темой? Вряд ли ради имени – ведь репутацию и уничтожить можно, работая с персонажем, история которого полна противоречий. Простите, но Вы не очень похожи на музыкантку.
 - Любовь к музыке рождается независимо от того знаете вы ноты или нет. Она пленяет сердце навсегда, - девушка пожала плечами, будто сама не зная как бы лучше ответить на вопрос. – Я восторгаюсь Бетховеном, а это рано или поздно должно было привести меня к Сальери, и тут сработал рефлекс социального журналиста, - когда Жюли усмехнулась, Матеуш внезапно понял, что она не до конца откровенна с ним! Её причина немного надумана. Парень в задумчивости отпил чай, покосившись на журналистку поверх чашки. Её невинность и простодушие просто симпатичная маска, которую она надела, дабы провести его, ввести в заблуждение. Значит, отказ был не случайным. Эта Жюли что-то знала о нем.
 - Приподнимите завесу тайны – что нас ждет дальше. Вы производите впечатление решительного человека. Я опасаюсь, что с помощью спиритического сеанса Вы вызовите дух Сальери. Или ограничитесь попыткой оживить его музыку?
 - Все может быть, - неопределенно ответила девушка, - я подумываю о хорошем концерте.
 - Не думали об опере? – Напрямую спросил Матеуш, устав играть в кошки-мышки. Жюли потеряла приветливость:
 - Мсье Сапега, это уже выходит за рамки вежливого любопытства, - предупреждающим тоном заметила она, будто желая сказать «не теряйте Вы осторожности, мил человек».
 - Простите, - поднялся парень, оставив чашку, - я немного увлекся, просто очень сильно люблю музыку. Что ж, мне жаль, действительно жаль, что не сумел склонить такой талант к работе с моей семьей, но неволить никого мы не будет. Было приятно познакомится. Если организуете концерт – вышлите приглашение? Я, какое совпадение, тоже поклонник Бетховена, потому с удовольствием послушаю произведения его учителя….- больше парень не проронил ни слова. Вновь поцеловав руку девушки, он вышел за дверь. Спускаясь, Матеуш кипел от негодования. Он ничего не узнал. Наверное, даже во многом выдал себя!
   Когда Матеуш ушел, закрывавшая дверь Юля вздохнула с облегчением. Прислонившись лицом к прохладной стене, она стиснула кулаки. Девушка слукавила. Фамилию Сапега она знала не только из книги про польскую аристократию, не раз слышала она её из уст Ключевского, потому понимала – соперник, недруг…все что угодно. Вряд ли его приход и вопросы были случайными. Теперь одной жизни известно как дорого ей придется заплатить за свою дерзость. Пытаясь успокоить себя, Юля попыталась связаться с Алексеем, но он был, по классике жанра, вне зоны…
Глава 9
  Амадей сидел на скамье на площади Бастилии и задумчиво смотрел на современное творение Карлоса Отта. Оно горело мягкими, не режущими глаз, цветами неба и свежескошенной травы. Уже пять дней, едва вечер касался своим бескомпромиссными пальцами Парижа, заставляя день угасать, молодой композитор приходил на площадь и придавался нелегким думам.
  Опера Бастилии была известна всему миру почти так же, как и Опера Гарнье. В ней пели только признанные  оперные исполнители, её стены слышали творения только лучших композиторов... Самые виртуозные мастера знали честь играть в этом здании... И теперь это право, о котором мечтает каждый, досталось и ему – Амадею Замойскому, который до недавнего времени был лишь талантливым и перспективным. Эта же опера, проклятый «Тарар», обязана преподнести его на новый уровень, как случилось после того, как он дирижировал самым прекрасным произведением на свете «Доном Жуаном». Тогда он стал мастером своего дела в Польше, на него никто не смотрел более свысока, а Европа, такая прихотливая и равнодушная, заговорила о юном Амадее, сумевшим без сучка и задоринки правильно направить оркестр. Судьба вновь дает ему шанс, нынче более грандиозный – закрепится в Париже, который он любил, как музыку Моцарта. Ведь рано или поздно это будет означать то, что он сумеет попасть в Вену, в город, где его идол знал славу и забвение. Но сама мысль о том, что его триумфу поможет ненавистный Сальери давила на Амадея, потому он не торопился пользоваться полной свободой, которую ему любезно подарил Ключевский. То есть, парень не искал людей, жаждущих исполнить ключевые роли в этой постановке. Амадей медленно, через силу, изучал партитуру, глотая её нехотя, как человек без аппетита. Его раздражало абсолютно все, он находил музыку чересчур надуманной. Она напоминала ему шикарную картину – потри краску и увидишь только плохой холст, ведь если попытаться сквозь пафос рассмотреть основную нить, то она обрывалась. Амадей ещё радовался, что именно ему довелось выбирать репертуар – конечно, когда  одно творение хуже другого, то это не так просто, но «Тарар» был в неком роде идеален для всех тех замыслов, которые вынашивал юноша, жаждущий публичного провала Сальери. Кроме её революционности, что уже обернет элиту против итальянца, в ней просматривалось ещё одно хорошее свойство – Бомарше задумал реформировать оперу, он хотел, что бы музыка потеснилась и уступила место тексту и потому «Тарар» вышел оперой, литературная основа которой имеет первостепенное значение. Значит, не так много придется страдать, как например, если бы она взялся за «Фальстаф». Но и сего ужаса Амадею было более, чем достаточно.
  Тряхнув головой, композитор невесело улыбнулся. Опера Бастилии. Он был в ней всего два раза – на «Травиате» Верди и «Пиковой Даме» Чайковского. Попадая в Париже, Амадей чаще посещал Гранье, сам не понимая сейчас почему же так выходило.
 - Амадей Замойский. Я ожидал увидеть тебя здесь, - смутно знакомый голос прозвучал совсем рядом. Не подымая головы, парень только перевел глаза на человека, нарушившего его уединение. Тут же недовольно поморщился – перед ним стоял Матеуш Сапега. В принципе, к самой семье этого парня Амадей относился бы без негатива, ведь они, ровно как и Ключевские, делали непередаваемо много для музыки, кабы не «но» в виде сего самого молодого представителя, который перещеголял многих своим отвратительным характером, любовью к интригам и почти садистской манере уничтожать всех, кто слабее его.
 - Интересно, это кто же поделился с тобой ценной информацией о месте моего пребывания? - Поинтересовался Амадей, не протягивая руки. Матеуша это, кажется, не смутило. Он опустился рядом:
 - Мир не без добрых людей, - хмыкнул парень, скрестив руки. Его переливающиеся весной глаза коснулись Оперы.
 - Скорее, не без корыстных, - ворчливо поправил его композитор, пытаясь понять, что понадобилось этому человеку от него. Точнее, он догадывался о мыслях Матеуша, скорее всего ему стало известно об опере, потому ощущал себя очень неуютно. С другой стороны, в этом мире практически невозможно было найти человека, которому бы было комфортно в компании подобной личности.
 - Может и так, - не стал спорить Матеуш. Он настолько был уверен в себе, что не считал за необходимое скрывать очевидное. - Опера Бастилии... -   протянул парень, не отрывая глаз от творения из стекла и бетона. Он не любил её. Своим модерном она казалась Матеушу оскорблением истории. Он предпочитал барокко, рококо и сицисион.  Наверное, это передалось по генам. - Лакомый кусочек, не так ли? Многие мечтают о ней.
 - Естественно, - коротко ответил Амадей, все меньше и меньше желая продолжать разговор, однако, в то же время понимая, что его недружелюбие вряд ли отпугнет Сапегу, у которого на уме явно какой-то гадкий план.
 - Но не ты, правда? Незачем мечтать о том, что все равно уже есть.
 - О чём ты? - Не слишком понял парень. Матеуш только хмыкнул, выражая недоверчивость к такой наигранной наивности. За три дня он, мобилизировав все свои связи в творческом мире, успел узнать о постановке оперы «Тарар». Это вывело из себя Матеуша, однако, поостыв, юноша решил не растрачивать пыл попусту. Всему можно было ещё помешать. Для этого ему нужно было заручится поддержкой Амадея, что казалось задачей сложной, ведь он был так многим обязан Ключевским. С другой стороны, они сделали большую ошибку, попросив (или приказав) дирижировать оперой Антонио Сальери, нелюбовь Амадея к которому была хорошо известна.
 - О «Тараре», который спонсирует Алексей, - спокойно отозвался Матеуш. - Ты не выглядишь счастливчиком, - прикинулся простаком парень, - хотя сам только что признался, что Опера Бастилии – это мечта. Почему ты такой кислый, если уж повезло поймать птицу счастья за хвост?
 - Твое ли это дело, Матеуш? - Довольно агрессивно осведомился Амадей, злясь, что его так просто этот прощелыга поймал в совестную ловушку. Стоит только утвердительно ответит на его вопрос – пожалуйста, трактуется уже за самостоятельную фразу. Как с ним вообще можно разговаривать, дабы каждое предложение не использовалась против самого Амадея?
 - Как же не мое, Замойский? - Удивился Матеуш, - любая задумка Ключевский – головная боль Сапег и наоборот. Будто ты – человек из музыкального мира, простор которого мы все время делим – об этом не догадываешься. Ты не столь наивен, как пытаешься показаться, - холодно рассмеялся парень, подумав, что сейчас ему только и попадаются такие вот волчата под масками зайцев. Вначале Жюли, трогательно краснеющая, когда ей целуют руку, теперь вот Амадей... Но если на счет журналистки Матеуш мог стоить только догадки, то Замойский не был для него грандиозной тайной. Слишком часто они сталкивались.
 - Я не понимаю к чему ты клонишь, - нахмурился Амадей, не понимая, отчего вдруг Матеуш решил стать таким откровенным. Вряд ли от доброты душевной. Люди, подобные Матеушу, предпочитают дорогих психологов. Желательно, немых, не способных болтать об их секретах. Поскольку Амадей не имел диплома медика и разговаривал вполне бойко, то, логично, что у него возникло подозрение.
 - К тому, что мне нужен провал «Тарара», - прямо заявил Матеуш, резко повернувшись. В его глазах вспыхнула твердая решительность. - Но без своего человека я не справлюсь, поскольку Алексей меня не подпустить к репетициям и на пушечный выстрел.
 - Иными словами, ты хочешь что бы я помог тебе? - Ни капли не сомневаясь в ответе, поинтересовался Амадей, слегка нахмурившись. В голове его мелькнул некая мысль. - Это глупо.
 - Отчего же? - Не стал сдавать свои позиции Матеуш, считающий себя мастером убеждения. Более того, парень отлично знал об амбициозности Амадея, потому решил спокойно играть на ней. - Потому что ты обязан Ключевским за деньги, вложенные в твой же талант? Или, возможно, за то, что они превратили себя в свою игрушку, пиликающему на скрипки любые их прихоти? Ты попал в зависимость от них, Замойский, посему и обязан дирижировать ненавистной тебе оперой ради призрачного шанса подняться выше и из-за страха лишится без инвестиций.
 - Допустим, ты прав, - осторожно согласился Амадей, - однако, что с того? Если я пообещаю приложить максимум для провала оперы, где гарантия того, что моя карьера не закончится на второй день после негативных рецензий?
 - Слово Сапег – это не ветер. Я могу дать даже больше за помощь. - Матеуш пристально посмотрел в лицо композитору в поисках фальшивых эмоций. - В обмен на провал я сделаю тебя навсегда свободным от Ключевских.
 - Сапеги возьмут меня под свое крылышко? - Не без иронии спросил Амадей.
 - Лучше. Я пообещаю тебе постановку оперы... в Вене. Как по мне, это самая хорошая страховка от того, что едва упадет занавес, мы забудем о твоей помощи, - Матеуш знал, что значит Вена для Амадея. - Ещё я обещаю, что журналисты, которых мы наймем для «Тарара» не посмеют тебя критиковать, сделав из Амадея Замойского единственное светлое пятно в кромешном кошмаре. Однако, виноват ли он, что музыка Сальери столь бездарна, что её невозможно хорошо исполнить? - Забавно передразнил критиков Матеуш, незаметно перейдя на болевую точку композитора. Если не честолюбие, то желание разрушить Сальери обязано взять верх, ведь у композитора у него к итальянцу почти субъективная неприязнь, которая, наверное, ещё больше усилилась.
 - Занятно, - пробормотал Амадей, склонив голову, будто вслушиваясь в музыку вечернего города, которую был не способен воспроизвести никакой инструмент. - А на каких условиях опера в Вене? Ваша семья не пренебрежет возможностью заявить о своем вкладе.
 - Не без этого, - не стал скрывать Сапега, ощущая, что композитор уже у него в кармане. - Однако, мы сможем выкрутить ситуацию на свою пользу. Ключевские отвергли своего любимчика, мы благородно протянули ему руку помощи, - вновь перешел на тон наивного критика Матеуш. Амадей скривился – вот и правда лис, а не человек. Любое обстоятельство может переиграть в свой счет! Подкупая его он попутно нашел уже два способа бросить камни в вечных противников. Весьма и весьма не глупо. Однако, Амадей опасался Матеуша. Он использовал людей только тогда, когда ему это было нужно.
 - Мне выгодна опера в Вене, - внезапно добавил Матеуш, завидев тень сомнения на лице у музыканта, - что бы закрепить твою уверенность, я поставлю твой концерт в Париже, где ты сыграешь исключительно свои произведения. До «Тарара». Как аванс. Без разглашения, что это сделала моя семья.
 - Это уже намного конкретней, - усмехнулся Амадей. Личный концерт – это уже не просто слова, это факт.
 - Тогда я могу рассчитывать на твою помощь? - моментально перешел к заключению Матеуш, не желая столкнуться с какой-то примхой. Пока парень загорелся, стоило ловить его.
 - Скорее всего «да», - решился Амадей, не ощущая никакого угрызения совести. Он, в первую очередь, должен беспокоиться о собственном интересе. На данный момент предложение Сапег было не только выгодней, но и менее оскорбительным, чем просьба в приказном тоне от Ключевских. - С условием того, что ты не мешаешь. Дабы не вызвать подозрений, я сделаю все, как желает Ключевский и его Юля. Качественные музыканты, хорошие исполнители... Но опера провалится. 70 процентов зависит от дирижера. Я сделаю максимум, что бы певцы пели мимо нот.
 - Я знал, что мы договоримся, - усмехнулся Матеуш, подымаясь. - На счет концерта... Средина сентября – тебя устроит? Я позвоню через две недели – пока улетаю в Польшу.
 - Устроит, - кивнул Амадей. В конце концов, если Матуеш не организует концерт, он не провалит оперу, потому вряд ли стоило сомневаться в его обещании. Сапега пожал руку композитору и, празднуя победу, сел в машину. Едва машина уехала, сам Амадей тоже поднялся. Было почти семь часов вечера. Ему нужно было встретиться с Юлией, поэтому стоило поторопится. Дождавшись, когда светофор моргнет зеленым, композитор перешел дорогу в полной безопасности и остановился перед Оперой Бастилии. Он все ещё был задумчив. Все его мысли уже были в своем будущем концерте – парень думал о том, какие бы симфонии сыграть, дабы публика оценила его мастерство.
 - Добрый вечер, Амадеус, - прозвучал полный жизни голос у него за спиной. Едва удержавшись от раздраженного вздоха, парень повернулся. С каким-то неудовольствием констатировал, что легкое, бирюзовое платье-рубашка со строгим воротником, делало журналистку весьма милой, однако теперь-то он не купиться на её внешность. Потому он не стал даже делать комплимент, хотя и стоило.
 - Здравствуй, Жюли, - довольно холодно поприветствовал парень девушку так же переделав её имя на французский лад. - Я опоздал? - С удивлением спросил он, поглядев на часы. Возможно, они отстают?
 - Нет, просто я пришла раньше, - довольно миролюбиво заметила девушка, первой направляясь в сторону огромного здания. Невооруженным глазом было видно, что она сильно нервничает. Видимо, никогда ранее не была в этой опере с неким презрением подумал Амадей.  - Не люблю опаздывать.
 - Редкое качество для девушки, - не удержался от шпильки композитор. Он пытался как-то разозлить девушку, дабы она не смотрела на мир с таким дружелюбием. Амадей помнил, что однажды, в квартире у Обера, ему это удалось. Возможно, у него получится повторить достижение ещё раз? Для успокоения собственной психики.
  Юлия не отреагировала. Она полезла в сумочку за удостоверением. Попутно, демонстрируя ламинированную карточку, девушка объясняла хмурому охраннику, что с утра она заказала пропуск для себя и мсье Замойского. Амадей, молчащий во время этого словесного пинг-понга, в котором каждая сторона пыталась добыть себе баллы, молча продемонстрировал удостоверение, выданное Польским Союзом Композиторов и маленький прямоугольник, украшенный печатями, который подтверждал что он – член академии имени Фредерика Шопена. Парню хотелось добавить, что в отличие от журналистки, он здесь по полному праву не только ходить может, но и плясать, коли вздумается, однако благоразумно промолчал, позволяя Юлии говорить за него.
 - Как представитель самой болтливой профессии ты могла бы справиться с ним и быстрее, - заметил Амадей, когда спустя три минуты барьер был преодолен. Девушка, застегивающая сумку, подвергнутую проверке, хмыкнула:
 - Будь я даже Гюго, все равно бы пришлось потратить ровно сколько же времени, потому, что в мире нет более ужасной преграды, чем охранник. Здесь слишком мало ума, - понизив голос, Юлия постучала ноготком по виску, - но чересчур много амбиций, поэтому заминка вышла. Простите, пожалуйста, мсье Замойский, что вашей важной персоне прошлось потратить целых 180 секунд на ожидание, - похоже, теперь журналистка утратила превосходное расположение духа. Искры буквально сыпались из глаз, пока она, наконец, не углядела центральную лестницу. Белое великолепие, ослепляющее своей пронзительностью, на миг очаровало девушку настолько, что она утратила дар речи. Сколько же денег уходило на мытье сего великолепия, особенно зимой, даже представить было сложно, раз оно сверкало, как в день открытия.
  Амадей, которого не интересовала ничего кроме залов и чистоты звука в них, даже мимолетно умилился столь робкому восхищению. Он терпеливо ждал, пока журналистка, наконец, возобновит движение, насмотревшись по сторонам. Ему самому не терпелось попасть в амфитеатр.
 - Не люблю резких контрастов, но этот очень удачный, - повертев головой, заметила Юлия. Черные перила и идентичного цвета потолки отчего-то не давили на психику. – Даже не вериться, что здесь зазвучит опера Сальери, - прошептала девушка, наконец, поставив ногу на ступеньку.
 - Мне тоже, - добавил Амадей, про себя завершив фразу «что такой кошмар осквернит Оперу». В слух, впрочем, парень не стал озвучивать окончание мысли. Ему не хотелось портить великолепный момент. Само пребывание в творении Карлоса Отта успокаивающе действовало на композитора. Он будто очутился под защитой всех своих идеалов.
 - Ты часто бывал здесь?
 - Нет. Всего два раза. Как рядовой зритель, - нехотя признался Амадей, щурясь. Кристальная белизна слишком сильно давило на его глаза.
 - Зато теперь будешь здесь часто бывать и уже как дирижер. Куда солидней! – Лазутина вроде забыла обо всех спорах, существующих между ними. Она искренне радовалась сему факту, в её голосе можно было даже услышать какие-то нотки гордости, что именно она приложила усилие к тому, дабы случилось так. Проблема, правда, заключалась в том, что Амадея и злила её медвежья услуга, ровно как тот факт, что он не мог отказаться ради собственной карьеры. Приходилось жертвовать принципами ради амбиций.
  Минут двадцать журналистка и композитор шли по одному этажу Оперы. Девушка – восхищаясь, Амадей – размышляя. Они молчали, прекрасно зная, что любое слово может моментально спровоцировать скандал, который в их хлипком, недружелюбном общении был равносилен пожару. Внезапно парень оживился, увидев что-то, чего не заметила его спутница. Он схватил её за руку и без лишних объяснений или церемоний, потянул за собой. Юлия хотела напомнить, что она – девушка, а никак не куль с картошкой, но затихла, едва распахнулась дверь зала, в который её завел Амадеус.
 - Добро пожаловать в амфитеатр, - усмехнулся композитор, вернув себе превосходное настроение. Клацнув включателями, Амадей первым проник в зал. Не став дожидаться, он быстрым шагом стал спускаться вниз, оставляя Юлю далеко позади.  Девушка же, позабыв о вредном Амадеусе, осматривала зал, так же сделанный на контрастах – белые стены и черные стулья. Он мало чем бы отличался от уличных или древнегреческих амфитеатров (если отбросить в сторону цену), если бы на поток, выполненный в лестничном, как Юля его окрестила, стиле – то есть он нависал ярус за ярусом. Единственным отличительным пятном был медовый полумесяц паркета, очертивший границы сцены, по которому взвинчено расхаживал Амадей. Удивившись, девушка  не стала ему мешать – в конце концов, времени у неё ещё предостаточно, пускай дите порадуется. Приняв такое мудрое решение, девушка опустилась на свободное кресло во втором ряду и, опершись руками на спинку переднего, долго рассматривала огромный экран, обрамленный черным занавесом. Девушка пыталась понять, зачем он здесь? Ведь опера – это не кино… Наверное, для фона во время каких-то концертов. К примеру, играет концерт «Лето» из «Времен Года» Вивальди, а за ними разворачивается картина оживления природы. Хотя Юля была не совсем уверена в правдивости своей идеи, спросить она постеснялась – уж больно много негатива она вызывала у Амадеуса. Особенно, если проявляла незнание, связанное с музыкой – сей парень почему-то думал, что каждый обязан родится с подобного рода информацией, заложенной в мозге. Когда же он видел ошибочность подобной теории, то начинал злиться.
 Насмотревшись на экран, девушка перевела взгляд на Амадеуса. Заложив руки за спину, композитор расхаживал по сцене. Это было весьма любопытно, поскольку время от времени парень замирал, закрывая глаза и взмахивал руками, будто дирижировал невидимым оркестром. Казалось, он совершенно позабыл о присутствии Юли, полностью погрузившись в мир звуков. Девушка могла поклясться могла поручиться, что в голове Амадеуса играет не музыка Сальери, иначе на его лице застыла бы гримаса отвращения, а не умиротворение.
 - Отличный зал для камерного оркестра, - очнувшись, снизошел до девушки композитор, подняв глаза от паркета. Его голос отбился от стен, и эхо разнеслось по всему залу. Сейчас он оценивал это место, как сцену для будущего концерта. Парень влюбился в Амфитеатр, о лучшем  даже мечтать глупо. Амадей пожалел об отсутствии скрипки – ему не терпелось услышать, как летит чистый звук, растворяясь в этом мягком воздухе, сотканном для самой лучшей музыки.
 - Возможно, - не стала спорить Юлия, сузив глаза, дабы лучше видеть силуэт композитора, который расплывался в излишне ярком свете, бьющем на него. - Но у нас же опера, Амадеус! О каком камерном оркестре ты говоришь? - Девушка вскинула бровь, демонстрируя недоумение.
 - Жюли, ты же не будешь меня просветить на тему оркестров? - С тихим смешком осведомился парень, однако без излишней агрессии. - Милая моя, я, в отличие от тебя, оперы не только слушал, но и дирижировал ими, - Амадей вновь стал мерить сцену шагами, мысленно приказав себе прикусить язык, дабы не вызывать подозрений, ведь судя по всему, девчонка не глупа собой.
 - Не сомневаюсь, - с едва заметным ядом отозвалась Юлия, про себя добавив «без денег Ключевских не видел бы ты палочки, как своих ушей, не только бы не дирижировал, но и не играл бы даже на самой последней скрипке». Парень покосился на неё с недоверием, явно угадывая продолжение фразы.
 - Завтра у меня встреча с импресарио, - переходя из опасной темы на более спокойную, заметил Амадей, прекратив расхаживания. Он сел на первый ряд и повернул голову в сторону Юлии. - Довольна?
 - Ты уверен в нем? - Поинтересовалась журналистка. Она была весьма взволнована. Девушка переживала за успех оперы и не без основания боялась того, что парень может специально найти им плохого импресарио.
 - Жюли, это директор Оперы Бастилия, - успокоил подругу Ключевского Амадей. Он специального уговорил старого друга своего отца помочь ему. Раз уж так сложились обстоятельства. Теперь юноша был ещё более доволен собой – ведь так ни у девушки, ни у Алексея ни будет ни малейшей зацепки против него. Ведь  лучшего импресарио даже Ключевский не смог бы отыскать.
 - Невероятно! - Восхитилась Лазутина. - Амадеус, ты – волшебник.
 - Как ни как, а проект общий. Мне от него никуда не деться, - пожал плечами композитор, разыгрывая великодушие. Он коснулся рукой ладони девушки, мирно потчевавшей на спинки кресла. Легонько сжал её. - Все будет нормально, я – профессионал. После завтрашней встречи, мы, наконец, утвердим состав и приступим к репетиции. Я не очень сильно люблю организационный вопросы, мне нужна только дирижерская палочка, потому мне проще сбросить это на другого человека. Надежного, как директора.
 - Я... я верю, - немного растерялась такому проявлению дружелюбия Юлия. - Эх, все же, для «Тарара» нет более прекрасного места, чем бастильская Опера, - мечтательно протянула девушка, откинувшись в кресле. Её руки обняли одно колено.
 - Это почему? - Не понял Амадей, потирая подбородок.
 - Вспомни немного историю, Амадеус! - Воскликнула Юля. - Вспомни для начала автора либретто – Бомарше! Он же был политически взрывоопасным человеком для монархии! Плюс... «Тарар» написан в революционном духе.... а ведь площадь Бастилии – это знак, тогдашняя революция началась именно здесь 14 июля 1789. Ты отлично подобрал репертуар под Оперу. Сразу видно – человек знает свое дело «Фальстаф» бы звучал меняя символично. Я собираюсь написать статью об этом, что бы подогреть интерес к публике, - поделилась творческими планами Юлия.
  Амадей отвернулся от девушки. Он проиграл здесь. Как оказалось, Жюли была не дура. Не простачок. Пускай в музыке она была лишь дилетантом, однако в истории она прекрасно разбиралась. Сейчас композитор понимал как же глупо было надеется, что ситуация с «Тараром» не проясниться. Ведь она новоявленный адвокат Сальери, потому обязана знать о нем почти все. А об его произведениях ещё больше.
 - Когда выйдет статья? - Осведомился Амадей, стараясь не продемонстрировать своего неудовольствия. Теперь, при поддержке заинтересованного в провале оперы человека, ему будет совсем не сложно не позволить материалу увидеть свет.
 - Когда на афишах официально появиться название нашей оперы, то есть в начале сентября, - девушка мило улыбнулась, явно поверив в его искренность, - думаю, французы будут тронуты.
 - Как бы не так, - пробормотал  Амадей, - ты бы не так спешила писать о «Тараре», ещё не успев разобравшись с теми, кто оклеветал Сальери, - съязвил композитор, будто желая показать, что если он смирился с неизбежным, то его отношение и к итальянскому композитору, и к самой девушки остались прежними. - Шеффер, Пушкин и Форман уже изъедены, Вейса ты успела разбить... Как на счёт последнего проекта, весьма нашумевшего во Франции? Ты же будешь писать критику на  «Mozart l'opera rock»? - С самым невинным видом осведомился парень. Он не собирался подымать эту тему сегодня, она была тузом в его рукаве, однако безмятежность на лице Юлии заставила его заговорить.
 - Зачем мне критиковать мюзикл? - Удивилась девушка, не ожидавшего сегодня никаких проблем. Ей казалось, что она с Амадеем, наконец, нашла общий язык. - Амадеус, это так же нелепо, как, скажем, пытаться найти в «Короле-Солнце» слишком много настоящего. Я считаю, что мюзиклы трогать не стоит.
 - Отчего же? Жюли, музыкальный комедии во Франции безумно популярны, потому сейчас большинство людей черпают знания из них. Они верят в созданные образы, считая, что создатели не могли допустить ошибки. - Амадей, естественно, не считал поклонников мюзиклов столь приземленными, но сейчас это было не принципиально.  - Ты же восстанавливаешь справедливость, разве ты не должна открывать глаза на каждую ошибку? Я думал это твоя цель. Тем более, что эта рок-опера – самая новая тень, брошенная на образ Сальери. Фильм и пьеса были очень давно, а мюзикл только-только отгремел.
 - Амадеус... Понимаешь ли, я не хочу оборачивать французов против себя, что вполне естественно, если я обрушу шквал гнева на их новоявленную любовь.... В этом деле нужно быть очень осторожным – журналист – он же как хирург. Я должна считаться с интересами народа, в стране которого я живу.
 - Возможно, дело не в совести, а в тебе? - Скривил губы в едкой улыбке, полюбопытствовал Амадей. - Думаешь, если отрастила волосы и перестала носить вещи с буквой «С», то правда похоронена? Чем больше ты пытаешься скрыть свою привязанность, тем она становится заметней. Ты не хочешь критиковать рок-оперу, потому что не смотря на все твои крики об искажении образа Сальери, ты в восторге от того, что видела, не так ли?
 - Я восхищаюсь каждым образом Сальери, - опустив голову, ответила Юля, - что в «Амадеусе» мне нравится актерская игра, что в рок-опере «Моцарт» я отдаю предпочтение итальянцу. Но это не значит, что я могу закрыть на это глаза. Просто... не могу я критиковать рок-оперу. Это будет в высшей степени неблагодарно, ведь именно так я открыла для себя чарующий мир музыки.
 - Значит, придется выбирать – любовь к мюзиклу или же восстановление справедливости, - откровенно издевался Амадей. - Что такое, Жюл? Не нравится? Оказывается, ты из породы тех журналистов, которые пишут лишь удобную им правду?
- Да как ты смеешь? - Девушка рывком поднялась, - ты извинишься за эти слова, - пообещала она и резко развернувшись, вышла из амфитеатра.
 Вслушиваясь, как утихает стук каблуков, Амадей весьма довольным собой, расхохотался. Он раззадорил журналистку, теперь ей придется писать критику на оперу, что бы отбелить свою репутацию в его глазах - он знал подобную категорию людей. Они слишком дорожили тем, что делали. Работа становилась смыслом их жизни, посему Жюли сделает максимум, дабы довести в первую очередь себе, что кто-то был не прав на её счет.
 Вытащив телефон из кармана джинсов, Амадей набрал номер Сапеги.
 - Алло, Матеуш? Я окончательно решил принять предложение вашей семьи. Мне понадобиться твоя помощь – найти связи в «БЛИКЕ», пускай завалить Лазутину работой, иначе она своими статейками будет нам очень сильно мешать.... - окончательно застраховавшись, парень расслабился и ещё раз осмотрел амфитеатр. Он был уверен, что статья не увидит публикации.