Легенды старого Арнштадта

                «…самый значительный город во владениях Шварцбург-Зондерсгаузенского княжества,
                в 18 км на юго-запад от Эрфурта, в живописной местности северного склона Тюрингского леса, на реке Гере
                и ветви прусской государственной железной дороги Дитендорф — Ильменау…)
                Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

  С утра идет дождь. Совсем, как в Германии летом. Мне порой казалось, что немецкое небо не улыбчиво, как жители этой удивительной страны.

Я с капитаном из части, куда был направлен штабом бригады, ждал приема у командира. После стремительного бега пассажирского экспресса между городами с одинаковыми названиями Франкфурт за шесть часов, время тянулось бесконечно. Я уже четыре часа не мог выбраться к новому месту службы. Одер и Майн чертили границы Восточной Германии с севера на юг. Еще два часа времени и я бы смог вернуться на границу с Польшей, откуда прибыл к полудню.

Чтобы скоротать время до представления у комбрига, я выпытывал у бывалого офицера, про обычаи нравы людей, которые мне были чем-то родственны. Может потому, что я сам родился в Потсдаме, а может кровь прадеда давала о себе знать. А скорее всего, виноват был мой отец, который не только знал немецкий не хуже немцев, но и сам прослужил здесь пять лет.

- Какие они, немцы? Расскажите о них – допытывал я офицера.

- Ладно, слушай, «молодой». Случилась мне как-то возвращаться с полигона в одиночку. Добрался я до вокзала, зашел в сортир переодеться. С полигона вечно по самые уши в грязи едешь. Вот я и взял за привычку, брать с собой саквояж с повседневной формой. Так, на всякий случай. Вот такой случай мне и выдался – послал командир с донесением об учениях в штаб части свои ходом. Вроде курьером, что ли.

Капитан рассказывал с удовольствием, сам себя, возбуждая рассказом. По всему было видно, что историю эту он рассказывал не в первый раз.

- Привел я себя, значит, в порядок, чтобы не ронять честь мундира. Все грязные вещи, полевую форму и сапоги сложил в саквояж. Вышел на перрон и давай изучать расписание поездов. И вот незадача! Мой поезд, пока я «чистил перышки» – тю-тю! А следующий поезд, только через четыре часа. То есть, что называется, «попал» по собственной глупости.  Делать нечего, нужно ждать. А чтобы не сидеть как дурню, вот как мы с тобой сейчас, дай, думаю: пойду, прогуляюсь городом. У немцев, надо тебе сказать, в любом городе есть на что поглядеть, после моей деревни-то.

Рассказчику явно нравилось мое внимание, и он расстегнул китель, облокотился на спинку стула и закинул ногу за ногу, щуря глаза и отдаваясь приятным воспоминаниям.

- А как же саквояж? Неужели стал гулять с ним по городу? К чему тащить за собой грязный не потреб, -  подливал я азарта рассказчику своим любопытством.

-  Да нет, что я совсем уже? Но и в камеру хранения на вокзал не понес. У немцев они дорогие, через чур. Одна ячейка целых две марки тянет, не то, что у нас в Союзе все по пятнадцать!  Нашел я на перроне скамейку подальше от входа в вокзал, сел на нее, вроде как перекурить. А сам саквояж возле себя поставил. А потом незаметно так, под себя ногой задвинул. Докурил, подождал немного для приличия, и пошел себе в город гулять. Походил по улицам соседним с вокзалом. Пива попил в одном гаштете, потом в другой зашел, чтобы с сосисками горячими еще сто грамм к пиву добавить. 

Капитан, наслаждаясь моим вниманием, уже забыл, что мы возле приемной командира сидим. И так увлекся своим рассказом, что и фуражку снял и на стул свободный возле себя положил.

- И что дальше? Что было дальше? – сократил я затянувшуюся паузу, сгорая от нетерпения.

- Ну что дальше. Пришел я за полчаса до отхода поезда, чтобы еще раз не опоздать. Народу на перроне немного было. Время то обеденное. Подошел я к своей скамейке, заглянул под нее, чтобы саквояж достать. А его то, и нету. Ну, думаю, ошибся видно, после пива с «шнабсом» память немного прохудилась. Обошел все скамейки рядом.  Нет моего саквояжа и все тут!  А пока под лавки заглядывал, ко мне двое полицейских стали присматриваться. А когда я под третью глянул, подошли ко мне.

- Камрад! Вас ис дас? – начинают меня допытывать. Ну я как мог им рассказал о своей беде. Не знаю, чего уж они поняли из моего рассказа, но вежливо пригласили меня в участок. Там третий полицай сидел. Он русский знал не хуже моего. Он с моих слов протокол и составил. И попросил меня вежливо еще на два часа задержаться.

- Это что же, они арестовали Вас? – удивился уже я не на шутку.

- Какой арестовали! Я ж сказал, попросили задержаться! Вежливо! – рассердился капитан моей непонятливости. – Пришлось мне еще два часа гулять. А когда вернулся, то сразу к ним в участок. Они, полицаи то, меня узнали сразу. И давай улыбаться мне. И тут один из них под стол нагнулся и достает и ставит на стол мой саквояж, родненький! Тут я уж удивился! А они мне объясняют: проверь, дескать, содержимое - все ли на месте?

- Да ты что? Нашли  все-таки? Так быстро! -  все удивлялся я истории.

- Да, нашли за два часа. А дело было во Франкфурте на Одере. Там такая кутерьма. Поезда один за другим. И все из Польши – в Польшу. Я и сам удивился! Как это им удалось за два часа его найти? И что они мне рассказали?

- Что? Не томи! Неужели у них так сыск работает? – дивился я все боле и более.

- Да нет! Какой там сыск. Им до наших, до  ментов - как до неба. Дело вовсе в другом. У них не воруют. Совсем. Немцев так сам Гитлер приучил. Не воруют и все тут! Представляешь?

- Не может быть! Что совсем – совсем не воруют?

- Совсем! Поэтому полицаи мои посмотрели внимательно расписание поездов и увидели, что пока я первый раз гулять изволили, только один туристический поезд с нашими из Польши зашел. И все туристы в гостинице на привокзальной площади остановились. Вот они прямиком туда и отправились. Обошли номера с «совьетико туристо» и в третьем по счету мой саквояж и обнаружили. Наши мол увидели, что он под скамейкой одиноко скучает, вот и решили прихватить.

- Вот это да! – удивлению моему не было предела, на что капитан заметил.

- Стыда я тогда натерпелся, когда мне пришлось свои сапоги с комьями грязи с полигона на стол вывалить для опознанья. Вот такая вот история, лейтенант. А ты говоришь: немцы, немцы! Культурный народ они, эти немцы! Нам еще поучиться надо!

- Не знаю как им, а Вам, товарищ капитан, точно еще учиться нужно, в отличии от молодого лейтенанта, как мундир офицера достойно носить! – краснея от вольностей капитана, рявкнул комбриг, неведомо откуда выросший.

Высокий, два метра ростом, широкоплечий, в идеально сидящим по фигуре мундире,  мне он  тогда показался: могучим и красивым, чем вызвал мое восхищение и уважение. Вот только невдомек мне было: как  он умещается в узкую боевую часть пусковой установки, которой мне предстояло командовать под его началом.

- Вы бы, товарищ капитан, себя в порядок привели! И чем небылицы молодому лейтенанту рассказывать, лучше бы объяснили, почем пусковая установка на входе памятником застыла. Вот с этого была бы польза и наука парню из гражданки. А Вы тут пример разгильдяйства демонстрируете, и байки на уши вешаете новому пополнению кадровых офицеров!

Вот так закончилась история об удивительном качестве немецкого народа уважать свою и чужую собственность. Правдива ли история капитана или сплошь выдумка я так и не узнал. А вот отчего пусковая установка зенитно-ракетного комплекса вместо памятника у ворот бригады стоит узнал от своего командира дивизиона, когда в часть прибыл.

Та боевая бронированная машина с ракетами шла маршем в составе колонны. Каждая такая машина оборудована аппаратурой привязки к местности, чтобы точно знать координаты своего местонахождения. Сердцем ее был гироскоп , диковинная штука, надо сказать.

Её придумал в 1817 году немецкий астроном и математик  Боненбергер. Это маленький электродвигатель, который вращаясь с бешенной скоростью, не меняет своей ориентации, в отличии от некоторых мужчин, которые могут ее менять не только в пространстве. За счет такой скорости вращения, этот маленький моторчик имеет огромную кинетическую энергию, которая наделяет его силой способной прошивать броню лучше любого снаряда из пушки.

В тот день, танк с двумя ракетами вместо башни заглох на железнодорожном переезде. В него на полном ходу влетел грузовой состав. Моторчик соскочил со своих осей крепления, и как юла начал летать по маленькому пространству боевого отделения, круша и наматывая все, что в нем находилось.

А находилось два офицера и четыре солдата. Хоронить было нечего. Остался лишь бронированный корпус, который и поставили над братской могилой. И это правдивая история, записанная золотыми буквами на табличке, что прикована навечно к броне той  машины возле въезда в часть. Как навечно прикована моя память к тем воинам, нарушившим порядок перезда, но оттого не менее мне дорогим и близким в далекой теперь Германии.