Сны

Сны
Фантастический рассказ

Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Ой, зачем же так резко? Вот и будь после этого культурным. В ответ на вежливое приглашение только и чувствую, как все стараются посильнее ударить или пнуть. Все издеваются. Ну вот, не успел сесть, как начал изгибаться всем телом, раскачиваться во все стороны. Дурной какой-то. Эй, вы, разве не слышите? Ведь я издаю стоны. Мне плохо. Я уже старый и мне тяжело держать такую детину как вы. 0й-ой! Не слышит, но зато резко откинулся на спинку. На мою спинку. Всё трещит. Злые люди. Фу! Кажется, встаёт. Встал. Иди родной, иди отсюда подальше. Садист. Хоть бы раз кто-нибудь из них оказался бы на моём месте, а я бы на них сверху бум. И качаться, и вертеться. Вот бы поскулил голубчик.
Да, тяжело мне стало переносить все тяготы и лишения. Вот раньше, когда был молодым, сколько хочешь, мог людей выдержать, даже двоих. И был я тогда красивый, с блестящими ножками, сидение малиновое из нежной и гладкой обивочной ткани, а внутри гуттаперчевая резина, вся пористая и мягкая. И места соединений различных деталей мастер-мебельщик скрепил на совесть, не оторвёшь. Рождён я был с помощью натурального казеинового клея. А древесина моих чресел три года просушивалась специальным образом. Посмотрели бы вы как ровно, слой за слоем, на меня были нанесены морилка и лак. Как грамотно укреплена ткань на сиденье. Как тщательно подбирался угол наклона спинки. Я был словно игрушечка, изящный, воздушный. В те времена от меня невозможно было взгляд отвести и зад оторвать.
А какие люди на мне сиживали. Профессора, доктора, дипломаты, всех и не упомнишь. Один раз даже слесарь-сантехник сидел; я не знаю, кто это такой, но ему оказывали необыкновенное внимание.
И все они были аккуратные, руки и брюки содержали в чистоте. А что бы на моё сидение в грязных башмаках встать, о таком даже не могло быть и речи.
Меня холили. Протирали влажной тряпкой. Берегли от насекомых-паразитов и от рыжего кота - раздирателя стульев.
Эй, стол, ты можешь поверить, что я был новый и блестящий? Не можешь. Вот и мне иногда кажется, что я никогда не был тем красавцем, которому канарейка пела песню, а солнце улыбалось по утрам. Что моё малиновое сидение так и манило мужчин и женщин в мягкие объятия, и готово было мгновенно принять форму севшего. Создать ему уют, комфорт. Порадовать его глаз, его спину. Ах, какая гладкая была обшивка.
А сейчас я стар. Мне много лет. И все эти годы я стойко нёс свой крест, своё предначертание быть опорой человека. Но мои ножки качаются, обивка порвалась и запачкалась, лак обсыпается словно штукатурка. Наверное, настанет скоро день, когда меня разберут на части и сожгут в печи, или не будут возиться, разбирать, а просто выбросят на свалку.
Пёсик, привет. Ты, чей такой будешь? Какой ты весь лохматый и смешной. А лапки твои, в отличие от моих ножек, могут идти, бежать, скакать. Вот бы мне ножки-ходилки. Я бы ушёл, убежал куда-нибудь... Пёсик, ты не вздумай этого делать, я ведь стул, а не дерево и не придорожный столб. Отойди немедленно! Проказник, иди на улицу и там поднимай свою лапку сколько хочешь. Давай беги.
Какой ныне злой ветер. Так и дует в открытое окно, теребя мою подранную обшивку. А может он не злой, а добрый. Может, он залетел в комнату с единственным желанием поиграть. Только игра его слишком тяжёлая. Вон как веером раскрылась книга на столе, как шуршат её страницы, и закладка вылетела и превратилась в белую бумажную бабочку.
Если бы я умел летать как ветер, я бы улетел далеко-далеко.
Говорят, есть такое место, называется рай для стульев. Так вот я бы убежал или улетел туда. Там хорошо. Ряды починенных стульев тянуться в бесконечность. Их очень много, но сидеть на них не разрешается никому. Даже слесарю-сантехнику не разрешили бы там сесть. Стулья в раю все словно новенькие, заново полаченные, с чистой новой обивкой.
Время там проходит в степенных разговорах, в философских раздумьях.
Эй, стол, а есть рай для столов? Молчишь, ну не хочешь, не говори.
Рай для стульев наполнен щебетом птиц, ароматом цветов, светом зари. Там каждому разрешено менять цвет, форму, текстуру. Это, наверное, очень увлекательно - менять свой вид.
Эй, стол, а ты хотел бы стать шестиногим? Нет? Дурак ты стол, одним словом дубовый.
Вот я бы хотел, что бы мои ножки были чуть согнуты. Вот здесь и здесь. А спинка чуть поуже. Вот на столько. И чтобы обшивка была чуть светлее. Я стоял бы в этом ряду стульев и был бы самым счастливым среди них.
Стул уснул.
Он видел очень странный сон. Стулу снилось, что он ветер.
Ветер в виде сторукого существа, бежал вперёд. Он бежал и кричал: "У-у-у". 0н бежал и свистел: "Ш-сш-шс". Он обтекал горы, скалы, леса, города. В беге он футболил ногами деревья, дома, людей, собак и прочую живность. Руками деформировал поверхность травяного ковра. Поднимал пыль с дороги и, как сеятель, разбрасывал её вокруг. Тряс деревья, состригая с них листву. Клочья мусора, взлетая, описывали замысловатые траектории, придуманные ветром. Он своими руками, ногами, языками дотрагивался до всего, что стояло, сидело, лежало, висело у него на пути.
Ветер бежал вперёд.
Путь его лежал от моря до мора, а, может быть от материка к материку. Неважно! Важно то, что он бежал вперёд, и его стремительности позавидовали бы громы и молнии. И он бежал не один. И рядом, и сбоку, и  сверху, везде были слышны голоса ветров, видны их движения. Их было много, и все они бежали в разные стороны. Одни спешили на север, другие на восток. Они пересекались, дружески падали друг другу в объятия, похлопывали друг друга по плечу, жали друг другу руки и, прощаясь и разлетаясь, продолжали нестись каждый в свою сторону.
Ветер бежал, скакал, несся, дул. Он соревновался в скорости и в силе со своими спутниками. Ветер цеплялся ногами за песчинки, камни, дома и города. Песчинки поднимались вверх и дробью сыпались вниз, на камни. Камни незаметно ползли в укрытие, за угол, шевеля траву. Углы дома, его остов, останавливали свистящий напор. Но ветер влетал в окна, хлопал дверьми, поднимал черепицу, шифер и железо крыши. Прижав к каждому из окон губы, он кричал: "У-у-у", он свистел: "Ш-сш-шс". Он хватал капли дождя, комья снега, охапки жёлтых листьев и швырял их в запачканные окна. Ветер лёгкую паутину с размаху запускал в стёкла, он приставлял ладони к прозрачной поверхности и надавливал так, что плоскость стекла принимала сферическую форму.
Ветер тряс дерево, отрывал лист за листом, словно глупый ребёнок, отрывающий лапки у жука. Ветер влетал в крону дерева, и ветки под его тяжестью клонились к земле, а плоды, яблоки, сливы, шишки разжимали свои уставшие пальцы и летели вниз, подтверждая закон природы, говорящий, что всё вышедшее из земли в землю и уйдёт.
А ветер, присев на берегу озера или реки, производил рябь, волны, цунами. Он прислонялся к парусу и парус, запечатлев форму ветра, гордым гусем прохаживался по реке или озеру.
Ветер спешил дальше. Крутил колёса ветряной мельницы, сшибал в воздухе испуганных птиц, ощупывал одежду огородного пугала. Ветер поднимал подол платья у женщины, срывал шляпу у мужчины, уносил воздушный шарик у малыша.
Ветер свистел: "Ш-сш-шс", ветер кричал: "У-у-у".
Из двери дома показалась собачья голова. Ветер обрадовался очередной жертве и запустил ей в шерсть и усы свои тонкие многочисленные пальцы. Собака поёжилась, но осталась стоять. Ветер усмехнулся и двинул псину кулаком в бок. Пёс взвизгнул и скрылся за дверь.
Довольный победой, ветер шагнул внутрь домика, проник сквозь дверь, окна, щели, трубу. Собака забилась под кровать, в самый угол. А бесформенный гигант, побродив по дому, перевернул вазу с цветами, пролистал книгу, поднял на воздух несколько бумажек, потрогал оборванные края обоев, посидел на старом засаленном стуле, а потом прыгнул в окно и побежал искать новые шалости.
Стул проснулся.
Какой странный сон. Эй, стол, мне приснилось, что я - ветер, что я бегу с другими ветрами и кричу, и свищу. Мне по дороге попадаются кусты, божьи коровки, машины, перья. Я с ними играю. Я лёгкий, сильный, быстрый, игривый, грозный.
Да, хорошо быть ветром. Лети куда хочешь, когда хочешь. А о страхе за красоту своих форм и говорить не приходится. Какие там формы, одно бесформие. И на тебя ни кто не пытается сесть. Ни кто не пытается влезть ногами.
Пёсик, опять пришёл. А мне, милая собачка, приснился странный сон. Представь, что я стал ветром. Дующим и ласкающим. Уверенным в своих силах. А такую же дворняжку как ты, я испугал до смерти, дотронувшись до ее слезящихся глаз.
Эй, стол, веришь, что во сне я такую вот собаку чуть было, не поднял выше крыши...
Собака, напутанная ветром, прошла по комнате, потянула носом, обиженно взвизгнула. Затем, обогнув стул, залезла под стол и только там начала успокаиваться. Она положила голову на вытянутые лапы. Поднимая и опуская брови, посмотрела по сторонам. Вздохнула. В голову лезли разные мысли вперемешку с картинами яств.
Мысль о том, что хозяин куда-то ушёл, оставив бедного пёсика совсем одного, сменилась мыслью-образом огромной кости. Такой большой, что было страшно начинать её грызть.
Затем пришла мысль о том, что злой ветер напугал бедное животное, заставив скулить и плакать. Но новая мысль о куске колбасы закралась в сознание. И обидчик был забыт. Колбаса, а за ней сладости, мясо и прочие вкуснейшие вещи, вереницей проносились по голове, приводя пса в благостное настроение.
Глаза перестали бегать, нос вздыхать, собака уснула.
Она видела странный сон. Собаке снилось, что она - стул.
Стул стоял около стола, иногда с ним говорил, иногда сам с собой. Стул был старый, потрёпанный, когда-то с малиновым сидением. Лак на ножках весь потрескался, приобретя в рисунке трещин сходство с пересохшей землёй.
Стул был такой старый, что в любую минуту мог оказаться на свалке или в печи. А ещё он верил в рай для стульев. Это, мол, было такое место, где ряды починенных стульев уходили в бесконечность. Стул хотел уметь ходить или, ещё лучше, летать. Это для того, чтобы улететь или убежать из комнаты в рай для стульев.
Стул был ужасно старым. Он жил несколько десятков лет, и за эти годы соединения его расшатались, стали скрипучими, а характер - ворчливым.
Сон про стул был ещё тем необычен, что во сне случился ещё один сон. Стул, тот который старый-престарый, уснул и увидел сон. Стулу приснилось, что он ветер. Что он путешествует от города к городу, от леса к лесу, от пустыни к пустыне. И что он словно граблями прочёсывает траву, медленно, но уверенно разрушает скалы, сносит капли дождя и снежинки снега.
Ветер стучал в окна, сбивал с ног прохожих, прижимал к земле мелких зверушек. Ветер поднимал красивую бумажку, крутил её во все стороны, потом бросал и поднимал другую. Он развевал волосы, шевелил ресницы, играл в бороде. Иногда ветер залетал в какой-нибудь дом и наводил там то, что с его точки зрения, называется порядком. Он кричал: " У-у-у", он свистел: "Ш-сш-шс", Он делал страшные взмахи руками и задевал листья деревьев.
Ветер не любил стен, он любил степь.
"Чего только не присниться, - думал пёс, проснувшись. - Стул, ветер".
Он потянулся, зевнул, щёлкнул зубами, закрыл глаза так сильно, что в ушах возник шум. Потом посмотрел вокруг, встал, подошёл к стулу, понюхал, тихонько тявкнул. Но тут пришёл хозяин и позвал его. Пёсик, радостно взвизгнув, помчался через комнату в коридор к зовущему человеку, отбивая на деревянном полу ритм своей радости когтистыми лапами.
Хозяин с заспанным лицом, украшенным покрасневшим изображением того, на чём он спал, открыл дверь и позвал свою собаку.
Та, радостно залаяв, и как палочками по барабану, отбив свой бег по полу, закружилась вокруг человека, Она заглядывала ему в глаза, высовывала язык, опиралась своими маленькими лапками на его колени, растягивала улыбку.
Мужчина работал в сарае и, вдруг, ему нестерпимо захотелось спать. "Вздремну полчасика", - подумал он и ухнул на кучу сена, лежащую в углу. Сено спружинило, секунду посопротивлялось, две секунды покололо травами-иглами и затихло, лишь распространяя волну запаха. Человек устроился поудобней. Пыль, высвечиваемая лучами солнца из темноты, образовывала дорожки к дырам в крыше и дальше, в небо. Небо голубыми глазами заглядывало внутрь сарая. Тёплый ветер колебал волосок на руке и ресничку на веке. Где-то вдали вели свою жизнь куры, свиньи, коровы. Трактор-работяга случал своим железным сердцем, разгоняя кровь-бензин. Слышались голоса мужиков и баб.
Человек уснул. И ему снился странный сон. Как будто он стал собакой, одиноко скулившей и потерявшей хозяина. Что собаку испугал жёсткий порыв ветра, который загнал бедное животное под кровать. Что собака потом долго, обиженно скулила, искала хозяина, ложилась, вставала, ходила, опять ложилась. Наконец она успокоилась и уснула под столом.
Но, что самое интересное, это то, что во сне собаке снилось, что она стул, старый-престарый, который стоял в комнате, горько вздыхал о своей молодости и мечтал попасть в рай для стульев.
Но, что самое-самое интересное, это то, что когда стул уснул, ему приснился сон. В этом сне стул превратился в ветер. Ветер бежал и кричал: " У-у-у", ветер летел и свистел: "Ш-сш-шс". Ветер протягивал руки в открытые окна и двери, рвал в клочья бумагу, валил сгнившие заборы. Ветер веселился.
Мужчина открыл глаза. Странный сон не выходил из головы. Он встал, стряхнул с себя клочки сена, взлохматил волосы, вышел из сарая и, жмурясь от яркого солнца и пошатываясь от ещё полностью не ушедшего сна, пошёл к дому. Открыв дверь, человек позвал собаку. Та, смешно пошаркав лапами, подбежала, радостная и улыбающаяся.
Хозяин потрепал четвероногого друга. Долго и странно смотрел на него, потом не менее удивлённо уставился на стул с малиновым подранным сидением. Человек сел на стул, поставил локти на стол, обхватил голову руками и задумался. Ветер теребил нитку на рваном манжете рубашки. Стул поскрипывал. Пёс лежал рядом на полу. Человек молчал.
Скрупулис проснулся. "Какой странный сон, - подумал он, - Приснилось, что я человек, что я сплю, а во сне вижу, что я собака. Собака же, в свою очередь, видит во сне, что она стул, а стулу приснилось, что он ветер".
Скрупулис перенёс свой оптический глаз в нужное место и в нужное время. Он наблюдал, как человек встал, оборвал нитку на манжете рубахи, не глядя, бросил её на пол, но попал на спину собаки. Вставая, человек опрокинул стул с малиновой обшивкой, тот, падая, издал стон. Ветер, влетев в окно, пролистал книгу в обратном направлении.

Конец