Разговор с самим собой

Пытаюсь понять, что движет моими поступками; в частности, для чего я предваряю свои первые рассказы каким-то завуалированным обращением к самому себе; не лучше ли сразу включитьcя на полную катушку в работу и выдавать некий поток витиеватой художественной информации, за который возможно кто-то и назовет  тебя писателем.
Причина, в сущности, проста: я абсолютно ни в чем не уверен и поэтому подспудно расчищаю дорогу самому себе и еще какому-то постороннему человеку, идущему за мной, которого я плохо знаю. Делается это лишь для того, чтобы легче было выпутаться из некого маниакального состояния, в которое я погрузился и которое надо обязательно преодолеть. Иногда его называют творческим состоянием.
Хочу сказать о самом  главном.
Писательство, как его не обозначай – творчество ли, духовный порыв,  поиск смысла жизни, игра воображения, или как-то еще, в действительности же -  хорошо скрываемое лукавство. Это не такое лукавство как политика или некоторые публичные виды искусства, но, тем не менее, это так. Основное в этом лукавстве заключается в том, что через придуманных тобой персонажей, ты, в сущности, говоришь о самом себе – единственном человеке, которого по-настоящему знаешь. Но с другой стороны - разоблачать себя до конца никому не хочется и не удается, и ты пишешь еще и о каких-то посторонних людях, которых знаешь значительно хуже, ослабляя при этом  свой интеллектуальный эксперимент. Этот недостаток принципиален, его не восполнит  ни запутанная фабула,  ни поэтика, ни словесное мастерство, - ни что!  Даже, такие выдающиеся скрыватели своих намерений, как Набоков или Кафка рискуют быть через какое-то время  хорошо услышанными и  разоблаченными.   Достоевский-Раскольников, Лермонтов-Печорин, и я – тоже,  сотворенный самим собой персонаж, какой-нибудь Виталий Кадомский, родившийся в Верхнеарбатском переулке!
Самое главное, что в этой писательской игре достаточно сложно найти ту грань разоблачения, перейдя которую не последует самоуничтожения и ты останешься нормальным человеком, адекватно ощущающим жизнь. Однако, незримое присутствие этой грани в произведении только и может вызвать подлинный интерес к автору и его детищу. Здесь нельзя пижонить, как это делает, например, неплохой рассказчик Василий Аксенов, наделяя своих героев многими внешними атрибутами, чтобы во время скрыться за них как за дырявый забор.
Именно в саморазоблачении только и возможно ощутить всю полноту творчества,  задеть какой-то нерв, заставить кого-то сопереживать и, в конце концов, быть понятым и оцененным. Это совершенно не означает, что возбраняется проявлять здоровый писательский цинизм, называемый иначе писательским мастерством.
Думаю, что наиболее интересное произведение нашей нынешней прозы, подлинный ее шедевр, это книга Майи Плисецкой «Мой балет». Там все самое настоящее – точность слога, подлинные страсти, настоящее глубокое саморазоблачение, весь узнаваемый менталитет дающего уничтожающие оценки злого человека, потерявшего грань самосохранения и превратившегося одновременно в презираемое ничтожество и великую  писательницу . Я просто потрясен ее книгой – циничным писательским подвигом и подлинным образцом настоящего писательского совершенства!
Возможно ли такое, но в другом, точно придуманном, не документальном? Сомневаюсь, но как маньяк все-таки лезу в эту сложную и опасную  игру с самим собой.
23 ноября 2003. Царицыно.