Мириам

Мириам... Мириам... Хрупкая девочка с умными глазами и сердцем старика.
Она объясняла мне с тем выражением лица (настолько девственным, что иногда я боялся верить ее откровениям и сомневался в ее порочности): "Почему-то, до сих пор, с ними не вяжутся их собственные имена, но в то же время, мне не хватает скорости мысли, дабы догнать то молниеносное ощущение, которое четко обозначает название всех людей в той или иной мере оказавшихся под воздействием моей чувствительной души, или моей звезды, или того и другого сразу… Мои уши слышали разные тембры, мой нос волнительно всасывал в себя самые разнообразные запахи,  мое тело сохраняло на себе прикосновение рук, мои глаза угадывали черты, но моя память безжалостно сметала все в одну кучу, где трудно было отделить одно от другого, все имена спутывались, времена захлестывали друг друга. Почему моя голова не держит ничего и в тоже время конструирует невероятные модели бытия?" - тут она засмеялась так по детски задорно, что мне хотелось заплакать от нежности к ней, но я сдержался. "И лишь мое лоно, моя неотъемлемая часть женщины, матери, любовницы, и мой неосторожный темперамент, мой ласковый поцелуй, мои согревающие объятия, мой задыхающийся шёпот знают только того, кто, в данный период времени, становится обладателем всех этих благ и даров,.. обладателем щедрости настоящей женской любви и жертвенности. Я тебя люблю – это приговор. Я приговариваю саму себя к казни". И палачом Мириам будет ее Любимый Мужчина. Он отсекает от ее целостности кусочки, грубым тесаком обтесывает ее восприимчивость к жизни, отпиливает ее ранимость и волнительную дрожь в сердце. Но без всего этого кружева Мириам становится похожа на бледную память о себе самой. Как ромашка, у которой ободрали все лепестки, желая поиграть с судьбой – а любит она или уже не любит? Маленькая желтая серединка на тоненьком, но очень прочном стебельке.
Мириам, Мириам... Кто споет тебе песню, красавица Мириам.
Какими витиеватыми бывают женщины, многоярусными, вместительными, с большими залами и маленькими тайными комнатами, к некоторым из которых уже и не обозначена тропка, а к каким-то навсегда проложена дорога. Но его, этого самого счастливого обладателя, Мириам поместила сразу в чистое и светлое вместилище, без заковырок и ненужных занавесей, без лишних дверей и коридоров, без вымыслов и догадок. Только потому им и было хорошо вместе. Когда двое – одно. Когда не надо притворяться, когда все – воплощение любви и нежности.
- Ты искривляешь пространство, - говорил он ей, - ты знаешь это?
Мириам остригла свои невидимые волосы до пят и сшила для него из них одежды, вот почему он не испытывал с ней тяжести. Своей тайной властью она как бы управляла им, чтобы шаг был ровен и чтобы не споткнуться в пути. И в тоже время ее ведомая власть рождалась только его рвением и нежностью к ней. К ней одной. И куда все стало рассыпаться? Когда их тела по-прежнему соединяются в сладострастии, ровно выверяя пространство на изгибах друг друга, потому как каждое расстояние уже знакомо на ощупь и более нечего открывать и исследовать. Когда в просторной комнате Мириам ему стало тесно и он начал искать хоть какую-то дверь и случайно забрел за ту, откуда уже нет и не будет пути назад? Что помешало ему любить ее нежность и заботу? Иногда я задаю себе опасный вопрос, почему не мне отдалась эта девочка, а растворилась в этом старом павиане. И тогда мое сердце так дрожит в груди, то ли от страха и тоски, то ли от старости и чувствительности. Может быть я не был бы так распластан перед самим собой, если бы не было в моей жизни Мириам.
- А кто я для тебя? Для меня ты уже придумала название?
Мириам смеется.
- Да, сразу, как только увидела, но не успела его запомнить.