ДРУГ

По тротуару летел бешеный пес. Безродный, слегка плешивый и совершенно беспородный, несся, как хорошая гончая, зачуявшая запах зверя. Это был самый настоящий галоп. Классический, лошадиный. Сильные, стремительные движения мускулистых лап, пугающие и едва ли похожие на собачьи. Нормальные, обычные собаки так не бегают. Он едва касался земли, действительно - летел…
Прохожие шарахались в стороны, ругались, вскрикивали в страхе, и даже не догадывались, какое огромное горе у этого живого существа.
Вот уже неделю старого рыжего пса одолевало сильнейшее чувство мести. Его единственного друга, родственную душу и самого близкого из всех населяющих землю тварей, убило жуткое железное чудовище. В собачьей голове навсегда отпечаталась страшная картина, глухой звук удара и последний вздох друга. Теперь целью его жизни стало найти врага и отомстить.
Каждое утро пес стоял на краю тротуара. Он совсем не шевелился, только замерзшие лапы слегка подрагивали от холода и ледяного ветра. В собачьих глазах была такая пронзительная боль и тоска, будто собачье горе всех несчастных собак мира вселилось сегодня в этого пса. Но никто, никто не видел этого взгляда. Мимо проезжали странные существа. Вместо лап у них были резиновые колеса, обрубки хвостов дымили ядовитым газом, а в стеклянных глазах, светивших неживым светом, не было ни сочувствия, ни понимания, ни капли теплоты. Они рычали, гудели, повизгивали у перекрестка, равнодушно двигаясь мимо несчастного создания. Среди вереницы круглых, выпученных, квадратных и раскосых глаз пес пытался найти те самые, холодные и слепящие голубоватым светом глаза обидчика.
Иногда, от отчаяния и собственного бессилия, он преграждал путь самому большому железному существу, заливисто лаял, глядя в его прозрачные круглые глаза. Существо тихо тарахтело в ответ, покачивало длинными тонкими рогами и медленно объезжало несчастную собаку. В другой раз пес злобно кидался на все машины подряд, стараясь укусить их за резиновые лапы и блестящие бока. А потом, задыхаясь и теряя солнечный свет, падал прямо в подмороженные лужи, чувствуя, как ледяная вода пронизывает холодом давно пустой желудок, до самого сердца.
Он не знал ни времени, ни боли. Он не спал и не ел. Он просто был. Был другом.

Прошло десять дней.
Он медленно подошел к стенке помойки, постоял мгновение, худой и сгорбленный, оглянулся в последний раз на видневшуюся между домами улицу, лег, положив голову на уставшие лапы, и тихо умер.