Мертвая принцесса и странный господин

                - А что у нас на первое блюдо?
                - Твои губы.
                - А на второе?
                - Твое тело.
                - А на десерт?
                - Твоя душа.*

Когда особенно мучает голод и  иссушает жажда, я иду туда, где режиссер с испитым и пропащим лицом ночь напролет крутит  черно-белые фильмы. Фильмы с таким предсказуемым и печальным финалом. Здесь все злодеи, ни одного героя, у каждого своя тайна. Я первой попадаю на премьеру, но сижу всегда в самом дальнем ряду. Сладкий мальчик со съедобными губами  встречает на пороге, смотрит куда-то вдаль  большими грустными глазами,  не просит билета за вход. Наверное, он мог бы быть моим младшим братом. И, если поменять сюжет, я бы его легко совратила. Я даю мальчику смятые чаевые, чтобы взамен долго целовать, но, конечно же, не целую. Потом смеюсь, танцую, пью виски, делаю вид, неважно чего, но делаю вид. Простая роль для мертвой принцессы. На коленях у меня спит то ли игрушка, то ли визгливая собачка. В темноте вы не разберете. По задумке кто-то за кем-то гонится, любит, ненавидит, стреляет, а я слушаю дождь и джаз и боюсь дышать. Когда сигарета дотлеет до фильтра, а на серую мостовую брызнет красным, и черная томная женщина надрывно заплачет, странный господин в темном плаще и фетровой шляпе выйдет из тени экрана.
 - Здравствуй, Энджи, - как старый знакомый сядет рядом, потреплет за ухо собачку, поцелует меня в губы, пригласит на ужин. Холеная белая рука с длинным ногтем на мизинце опустится на мое запястье. Не сказав ни «да», ни «нет», я пойду вслед за ним в сотый иль тысячный раз. Зовут его Фрэнк. 
  - Ты опять много пьешь, - замечает Фрэнки.
- Ты же сам мне всегда наливаешь, - отвечаю я.
Фрэнк кормит меня бифштексом с кровью. По мне, не хватает перца и соли. Но я все равно ем сухую жесткую говядину: не оставаться же голодной.  Из странного господина скверный повар. Еще худший собеседник. И, наверное, такой же любовник. Спасают вино, сыр и слоеные пирожные. Приходится смеяться над глупыми шутками, нахваливать неумелую стряпню, а потом еще играть в четыре руки на расстроенном  пианино.  Курить одну на двоих сигару, делать вид, что я обычная гостья, а он радушный хозяин. Не замечать, что моя  собачка валяется с высунутым языком под столом у своей миски. А съедобные  губы сладкого  мальчика изъедены молью, крысами или проказой. Рука режиссера замерла, и  никто не крутит бобину. И не режиссер он вовсе, а безумный клоун. Я давлюсь сигаретным дымом, меня тошнит от сырого мяса,  прогорклого сыра и приторных пирожных. Я не могу столько жрать впрок, но Фрэнк говорит: «Нет, детка, можешь!» Пью залпом вино, позволяю целовать жемчуга на шее и все что ниже. Мне проще притвориться распутной, чем надеяться, что он меня поймет или услышит.  Остается только ждать, когда  все это закончится. Странный господин перестанет ломать комедию, съест целиком яйцо из серебряной подставки и заберет мою душу. А я снова буду мертвой принцессой, которая ходит вместе с визгливой собачкой на черно-белые фильмы.
 из кинофильма «Готика» (1986)*