Два

       Андрей Вениаминович Добровольский страдал. Вдохновение не приходило к нему уже три месяца, три недели, два дня и семь часов. Столько времени он не прикасался к клавиатуре компьютера, даже последний рассказ остался неоконченным. Так получилось, что именно в ту минуту, когда Муза выпорхнула из форточки Андрея Вениаминовича, его посетила маленькая очаровательная ведьмочка. Правда, в том, что Она -  ведьма, писатель убедился спустя некоторое время. А тогда, тем замечательным весенним утром Она показалось всего лишь милой дочуркой новых соседей. Любознательная девочка отправилась знакомиться с жителями соседних квартир, пока родители ругались с грузчиками.
Итак, прелестная девятилетняя Варя постучалась в дверь писателя Добровольского (до звонка она ещё не дотягивалась). Андрей Вениаминович по обыкновению сначала взглянул на часы, а потом открыл дверь. Варенька провела у него дома бесконечных полчаса, за которые она успела пролистать пару «красивеньких книжек» авторства самого Добровольского и раскритиковать их, ведь «картинок там совсем нет, а чёрные-чёрные буквы всегда читать грустно». Позже вдоволь наругавшаяся мамочка забрала Варю, а Андрей Вениаминович остался наедине с ноутбуком. Писать ему было нечего. Все потрясающие варианты концовки рассказа испарились, а грустные чёрные буквы и лучистые глаза девочки всё не выходили из его головы. Смутная тревога не покидала писателя. Какой-то пугающий, жестокий вопрос нарастал в его голове. Но Добровольский решительно тряхнул головой и решил придумать способ возвращения своей музы.
Андрей Вениаминович Добровольский целый месяц искал вдохновения. Он никогда не посещал так много выставок, театров и парков, как в то время. И буквально на тридцатый день пытки музеями (И почему Добровольский так точно запоминал все эти цифры?) новая идея возникла в голове прозаика. Нужно начать писать про другого писателя! Как он мучился, ища вдохновение!
Андрей Вениаминович сел перед компьютером, глубоко вздохнул и начал печатать.

                *  *  *
                Мучения /зарисовка А. Добровольского/
Семён Мартынов уже несколько месяцев изнывал от бездействия. Ни одной толковой идеи романа не появлялось в его светловолосой голове. Пока что Семён содержал семью на деньги от продажи прошлых книг. Они отлично раскупались, но издатели требовали «чего-нибудь свеженького». Сроки поджимали, а любовь всей жизни Мартынова – Юленька, готовилась рожать четвёртого ребёнка. Сутками напролёт Семён не выходил из кабинета, пытаясь выжать из себя хотя бы первую строчку. Он уже начал посматривать объявления о работе, но внезапно гениальная по своей простоте идея проскользнула в разум Мартынова, и усилием воли он оставил её в голове. Нужно начать писать про другого писателя! Существуют романы о композиторах, художниках и поэтах, а о самих сочинителях наверняка нет! Мартынов ещё несколько дней проверял оригинальность своей идеи: созванивался с издателями, искал в Интернете похожие сюжеты.
                *  *  *
Добровольский оторвался от клавиатуры, поднял глаза к монитору и перечитал написанное. «Кажется, я повторяюсь» - скользнула мысль в голове писателя. За этой мыслью вдруг появилось слово «цикл» и Добровольский опять вернулся к своему творению.
                *  *  *
Мартынов подошёл к своей любимой старушке – печатной машинке. Уселся поудобнее в старое дедушкино кресло и задумался: «У героя должна быть благородная фамилия, что-нибудь говорящее. Имя или отчество редкое. В общем, настоящий интеллигент. Что если…Добровольский? Андрей Вениаминович Добровольский! Звучит очень интеллигентно!». Из кабинета Мартынова раздались звуки печатания на машинке. Юля на секунду прислушалась к стуку старинного «Ундервуда». Получится ли? У Семёна редко получались две удачные книги подряд. Буква за буквой на жёлтом листе появлялась чья-то новая жизнь с её горестями и радостями. Вот и первое несчастье - потеря вдохновения. Мартынов даже не задумался, почему именно эта тема. Появился новый образ – Она, Варенька. Писатель был уверен, что именно таким чудом будет его будущая дочь. Обязательно дочь. И переезд в большую квартиру, и ругань с несносными грузчиками. Всё это будет, когда опубликуют этот роман и больше не надо будет из себя выжимать новое, потому что этот будет гениальным. Семён даже не заметил, что руки его печатали слова, будто не советуясь с головой. Тот уже жил в счастливом будущем без надоедливых издателей и циничных редакторов. На секунду Мартынов испугался, что совершенно испортил и первую страницу, и саму задумку. Однако получилось очень даже ничего. Может, он нашёл свой путь написания книги? Два пути мысли…

                * * *
Работающая где-то на седьмом этаже дрель, казалось, сверлила дырку в виске Добровольского. В голове крутились слова «Два пути мысли». Что это такое он не до конца понимал, как и причины появления этого предложения. Рассказ пока умещался всего лишь на одном листке. И этот листок… Добровольский одновременно был отстранён от него, как обычный человек, смотревший на бумагу, и жил на этой бумаге и чувствовал, но где-то глубоко, в чьих-то мыслях. И их два пути. А может их тогда двое? Один думает о будущем с детьми (Позвольте, с какими детьми?), а другой – о книге, о потере вдохновения и о Добровольском. Стоп. О Мартынове. Да, несомненно, о герое с фамилией Мартынов.

                * * *
Эти пути совсем не помогали. Повествование ушло в нескончаемые дебри риторических вопросов и пространных псевдофилософских рассуждений. Мечты не помогали. Но пути назад не было. Один раз освободившись из тюрьмы повседневности, они не могли вернуться назад. Они рвались завладеть разумом Мартынова окончательно. Будто и вовсе не существовало Юли и детей сегодняшних. Были только те, которые являлись в грёзах, бегающие босиком по лугу в лучах солнца. Мартынов плюнул куда-то в пустоту и проскрипел: «Утопия. Ненавижу». Семён давно уже запрещал себе о чём-либо мечтать. Излишнее воображение приводило к дурацким фантасмагорическим и непродаваемым рассказам и ссорам с Юлей. Книги тотчас переставали опубликовываться, редакторы и издатели ожесточались, критики требовали «реалистичной картины жизни, а не «пелевенщины» и жалких попыток обличения миропорядка». Всю свою жизнь Мартынов лелеял мечту о своей единственной, но поистине гениальной книжке, в которой бы жил удивительно похожий на наш и одновременно совершенно другой мир. Семья Мартыновых славилась писательскими талантами. Но перед смертью почему-то каждый признавался, что так и не написал Той Самой книги. Скажете, тоже мне, нашёл проблему. Но Семён не мог жить, зная, что пишет, чёрт знает, что. А люди читают! И восхищаются! Для Семёна это то же самое, что с утра выглянуть в окно и восторгаться ларьком с пивом во дворе. Он страдал и сходил с ума. Но единственное, что могло его спасти от полного безумия - это писательство. Замкнутый круг, в котором от наслаждения процессом до разочарования результатом проходили считанные секунды. Семён с грустью посмотрел на закрытую дверь кабинета, прислушался к детской возне в другой комнате. Затем достал из книжного шкафа один из томов Полного собрания сочинений Ленина, а оттуда маленький ключик. Открыл им верхний ящик старого стола и вынул толстую папку. Еле нашёл в огромной стопке пожелтевшую от времени справку, в которой жирно было обведено «шизофрения», рядом – почти стёршееся «вялотекущая». Наверно пора снова…

                * * *
Добровольского словно обожгло последними предложениями. Он совершенно не понимал, что происходит. Откуда в голове одного из самых добрых и оптимистичных писателей современности, в его голове, вдруг появилось это? За окном тень солнечного затмения ложилась на огромный город. Но, кажется, в газетах ничего не было о нём сказано. В Андрее Вениаминовиче вдруг будто что-то оборвалось. На секунду ему показалось, что мир вокруг рушится. И всё из-за рассказа. Из-за нескольких никчёмных строчек всё вокруг потемнело и угасло. Казалось, его мир накрывают огромной крышкой от кастрюли.

                * * *
Юля попробовала на вкус парочку варящихся макарон и закрыла кастрюлю. Послышался звон ключей и звук застёгивающейся молнии. «Сёмочка, ты куда-то собираешься? По дороге домой купишь заодно бутылочку молока, милый?». Мартынов, погружённый в свои мысли кивнул и стремительно вышел. Он даже не знал, вернётся ли в ближайшие пару дней. До этого доктор Вольнов ограничивался задушевной беседой с больным. Но сейчас к писателю пришла уверенность в скорой госпитализации. Нужно убрать его, спрятать раз и навсегда. Эти имя и фамилию. Они приходят ему на ум в «острые» периоды. Этот писатель. Счастливый детский писатель. Одинокий писатель, ненавидящий детей. Человек с благородной фамилией и редким отчеством. Совсем скоро он исчезнет и у Мартынова появится новый бестселлер. Он забудет о глупых выдумках нового мира. Там навсегда наступит затмение.

                * * *
Добровольский совершенно не понимал, что тянет его дописывать этот чудовищный рассказ. Невидимая рука печатала за него на ноутбуке, но идеи она брала явно из разума Андрея Вениаминовича. «Нужно срочно закончить рассказ. Иначе эти мысли будут вечно меня доканывать, и я больше не напишу ничего сносного». Дрель утихла. Добровольский вспомнил о соседях и их Вареньке. За эти долгие месяцы бездействия писателю первый раз пришла мысль посетить маленькую ведьмочку. Может забравшая вдохновение сможет его и вернуть? В квартире напротив ему открыла симпатичная беременная женщина с удовольствием жующая яблоко. Добровольский на мгновение опешил, но всё же спросил:
- Здравствуйте. Я ваш сосед напротив. Ваша, - писатель осмелился ещё раз взглянуть на круглый живот женщины, - старшая дочь, Варя заходила ко мне в день вашего переезда. Я, знаете ли, писатель. Для детей много сочиняю. Хотел вашей старшенькой почитать. Так сказать, понять, пойдёт ли.
Беременная звонко рассмеялась:
- Здравствуйте, Андрей Вениаминович! Что же вы как неродной. Столько раз с нами чай пили, а тут! Ну и шутник вы! Со старшенькой. Знаете же, что Варька пока у меня в животике сидит!
Добровольский чуть-чуть покачнулся. Заметил где-то в дальней комнате старый, пыльный «Ундервуд». Где-то в его голове зазвучал смех трёх детских голосов. Андрей Вениаминович попятился назад к своей двери. Каждое его движение казалось ему до боли знакомым. Будто он делал это множество раз. Будто он уже сотни раз терял вдохновение из-за ещё не родившейся девочки, проводил бесплодные месяцы в театрах и музеях, садился писать рассказ о таком же, как он. В папке «ненужный хлам» на ноутбуке Добровольский обнаружил ещё несколько рассказов о несчастном Мартынове. Страх, отчаяние, одиночество разом обрушились на писателя.

                * * *
- Вот и всё, - улыбнулся Вольнов, - чувствуете себя лучше? Добров…назовём его Мистер Х больше вас не беспокоит?
Чуть бледноватый Мартынов утвердительно кивнул головой. Теперь он точно никогда не должен был вернуться. По крайне мере на этот год.


Добровольский умер ночью. Или не умер…