русский крест ч. 2

                Русский крест.                Глава тринадцатая.
Солнце яркими лучами заливает вечный город. В душном мареве плавятся крыши домов и развалины древнего Колизея, все стремится найти тень и лишь базилика святого Петра горделиво подпирает знойное небо.
Во внутреннем дворе папского дворца приятная тень, а посаженные повсюду розовые кусты распространяют несравненный аромат. Среди античных портиков прогуливаются двое. Один сухой старик в белой сутане в коем легко узнать владыку земли и неба, наместника бога на земле, другой одет как кавалер, но это ничего не значит. С тех пор как Игнатий Лойола создал свой орден, слуги Ватикана могли предстать в любом обличье. Безмолвные и бесстрастные швейцарцы, молча делали на караул, когда двое приближались к ним и снова замирали как истуканы, а те вели беседу нимало не интересуясь окружающим.
-Ваше святейшество, не будет разочаровано,-произнес кавалер продолжая начатую беседу.
-Мое святейшество может разочароваться тысячу раз, главное, чтобы святая церковь неуклонно решала  задачу совершенствования  этого грешного мира. Путь по которому мы идем тернист и неблагодарен. Разочарования в нем неизбежны, но мы не свернем с пути.
-Ваши слова, как всегда, исполнены мудрости, я лишь имел в виду, что при ясности цели, разочарования порой приносят средства ее достижения. В этот раз, по моему все безупречно. Хотя конечно все в руках божьих. При этих словах кавалер скрестил руки и возвел очи горе.
-Вы нашли орудие?
-Да, ваше святейшество и это большая удача. Мы на несколько лет потеряли его из вида и уже не надеялись им воспользоваться. Готовили другие варианты,a это потеря времени, которое дорого, да и вероятность успеха невелика.
-Значит, вы уверены в успехе?
-Безусловно. Объект, который мы ведем, настолько страстен, что готов добиться всего самостоятельно. Это хорошо и мы, до поры не будем его разубеждать в этом.
-Но ведь кто-то помогает ему?
-Некоторые знатные вельможи и прежде всего Романовы. Эти тоже, считают, что играют в свою игру, именно они увели у нас из под носа наследника, несколько лет назад. Но слава богу, теперь все в порядке.
-Значит, принц больше не нужен?
-Бедняге не повезло, впрочем, он был никудышной заменой.
-Он имел связи с Романовыми?
-Каждый из них, думал, что использовал другого. Мы же использовали и того, и другого.
-Что теперь с ними делать?
-Над Романовыми уже сгущаются тучи и мы тут совершенно не причем. При этом варварском дворе все готовы пожрать друг друга. Разумеется так не будет, когда московиты вернутся в лоно истинной церкви. Наследник покинет монастырь, ему будет устроен побег. Там уже есть наш человек, один дьяк. До времени, мы можем использовать связи Романовых, но надо устранить их влияние на наследника, потому на какое то время он пропадет для всех.
-А бедняга Густав?
-Он, осмелюсь повторить был никудышной заменой. Даже если бы принц женился на царской дочери, для большинства русских он оставался бы чужим и его влияние на дела было бы ничтожным. Но он не женится на Ксении это нам доподлинно известно, главным образом потому, что вожделенная Борисом Курляндия, в качестве приданного оказалась недоступна. Теперь царь ищет другие варианты и это нас беспокоит. Союз русских с еретическими державами севера был бы крайне скверным для нас поворотом. Что ж, пусть сам отвергнутый жених Густав и поправляет ситуацию.
- Действуйте, генерал. Брестская уния открыла нам уникальные возможности, надо распространить ее влияние на всю Россию. Другого такого шанса может не представиться. Да поможет нам бог.
                Глава четырнадцатая.
Осень, с деревьев облетают последние листья. Шпили готических соборов прокалывают хмурое осеннее небо. Глинский стоит на берегу тихой Вилии и смотрит на открывшуюся панораму столицы великого княжества литовского. Город основан великим князем Гедимином-незаурядным человеком сумевшим с маленьким народом создать великую державу, благодаря храбрости и умелому использованию обстоятельств.
Западная Русь меньше восточной пострадала от татарского погрома, но страх перед воинственными соседями и неспособность к организованному сопротивлению заставила русских добровольно признать себя подданными литовского князя. И новый суверен не разочаровывал. Русские составлявшие абсолютное большинство населения новой державы сохранили свой язык и веру. Более того русский язык стал государственным языком великого княжества литовского, на нем велась деловая переписка составлялись дипломатические грамоты и издавались указы. Литовская знать-язычники все чаще переходили в православную веру. Литовское войско на три четверти состоявшее из русских наводило ужас на врагов на западе и востоке. В 1362 году в битве на синих водах князь Ольгерд разбил ненавистных татар. В то время московские князья еще не помышляли о независимости и униженно вымаливали в ставке ханов ярлык на великое княжение. Полоцк,Пинск,Туров,Киев,Чернигов,Смоленск-древние княжеские города стали оплотом новой державы. Новгород и Тверь всерьез подумывали о присоединении к ней. Обновленная Русь восходила на европейском горизонте. Но восход прекратился. Рим как гигантский паук раскинул щупальца по всему свету. Одно из них проникло в самое сердце молодой державы. Агенты Ватикана опутали молодого князя Ягайло-сына Ольгерда. Литва вместе со своим князем приняла католичество. Ягайло сочетался браком с польской королевной, а в качестве приданого в этом браке стали две державы. Польский король одновременно являлся великим князем литовским. Польский элемент в объединенной державе стал доминирующим, литовская знать постепенно полонизировалась. Русские в польско-литовском государстве оказались в положении униженном и угнетенном. Этот гнет только нарастал от десятилетия к десятилетию. Уже не могло идти речи об объединении русских земель вокруг Литвы. Многие знатные русские рода(в их числе и наши предки- подумал Глинский) покинули великое княжество литовское и нашли прибежище в единоверной набиравшей силу Москве. Другие, стремясь сохранить силу и влияние ополячивались,окатоличивались предавая веру предков. В описываемое время при короле Сигизмунде этот процесс шел особенно активно. Православие подвергалось гонению как никогда. Выиграла ли от этого Польша? Вряд ли. Став служанкой Ватикана она тратила бесценные силы на выполнение заведомо невыполнимой задачи лишить русских памяти предков. Два народа русский и польский столетиями ослабляли друг друга в бесконечных войнах к радости недобрых соседей. Два народа одного славянского корня. В этом пожалуй беда. Противостояние между близкими всегда злее, потому что победитель может быть только один. Глинский вспомнил последний разговор с Федором Никитичем Захарьиным. Боярин считал, что пора прекратить вековечную распрю и объединить два народа под одним скипетром и короной посредством добровольной унии. Мысль не нова. И совсем не безосновательна. На памяти этого поколения блаженный царь Федор Иоаннович едва не стал королем польским и великим князем литовским.  Беда в том, что Польша в очень малой степени действует в своих интересах и в большой степени в интересах закулисных хозяев. Это препятствие унией не преодолеть.



                Глава пятнадцатая.
Князь с интересом и некоторой робостью посмотрел в висевшее на стене зеркало. Эта дьявольская штука со всей обстоятельностью отображала второго князя. Правда сам князь с трудом узнавал собственное отражение. И было отчего. На нем был короткий камзол европейского покроя, панталоны и высокие сапоги. Голову украшал берет с щегольским пером. Хуже всего, что пришлось сбрить бороду, отчего лицо стало чужим и каким то гаденьким, так казалось князю. Он усмехнулся: «хорошо, что я не в Москве, меня бы освистали и закидали камнями, а то и похуже».
Уже несколько дней Глинский жил в Вильно. Снял комнату в харчевне Белый орел. Слух, что в гостинице поселился московит распространился по окрестностям, но хозяин получивший хороший задаток не спешил удовлетворить любопытство зевак, а особо назойливых посылал к черту. Глинский не покидал номера, обед и ужин заказывал к себе не выходя в общий зал. Не видя ничего особенного обыватели быстро успокоились. Тем временем князь пригласил к себе портного и цирюльника. И вот на третий день пребывания, князь решил совершить свой первый выход в город.
Хотя новый облик поначалу сковывал и стеснял князя он отважно углубился в лабиринт узких городских улочек. Вскоре он с удовлетворением отметил ,что на него никто не обращает внимания.
Мощеные мостовые, аккуратные каменные дома, шпили костелов устремленные ввысь и даже яркие вывески над дверями трактиров, все было красиво и как то упорядочено, так непохоже на широкую и разухабистую Москву. Жители тоже аккуратные, были погружены в свои заботы и до князя им не было никакого дела. И лишь шляхтичи время от времени попадавшиеся на пути Глинского слонялись беззаботные. При виде князя они надувались как индюки. Поначалу князь принимал это на свой счет и невольно хмурился, а эти господа проплывали мимо него горделивые и надменные. Однако вскоре он заметил, что это обычная для них повадка и так они ведут себя со всеми незнакомцами благородного происхождения. Князь постарался принять нарочито горделивую осанку и тут же расхохотался представив себя со стороны. Тут же смущенно оглянулся, не обидит ли кого его беспричинный смех? Между тем по мере удаления от центра улочки становились еще уже, дома неказистее, все чаще попадались нищие. Город в общем то небольшой. Глинский почти физически ощущал тесноту. Приближалось время обеда, Глинский решил вернуться в харчевню оставив дальнейшие исследования на более поздний срок. Вдруг внимание его привлекла оригинальная вывеска с изображенными на ней двумя скрещенными рапирами. Надпись на латыни гласила « академия фехтования». Пока князь соображал ,что бы это значило, кто то тронул его за плечо. Обернувшись он увидел шляхтича. Основываясь на своих наблюдениях Глинский подумал, что вот сейчас он начнет надуваться и в некотором затруднении решал как на это реагировать. Однако шляхтич улыбнулся  вполне приветливо и спросил по русски:
-Пан впервые здесь? Во всяком случае раньше я не встречал вас. Ян Тишкевич к вашим услугам.
- Дмитрий Глинский. Я действительно здесь впервые, как и вообще в Вильно.
-Я сразу угадал в вас русского.
-Я могу говорить с вами и по польски,но признаюсь для меня это будет затруднительно.
-Не стоит волноваться. Мои владения находятся под Пинском и ваш язык неплохо мне знаком. А вы с Волыни или Подолья? Впрочем неважно,-продолжил любезный пан видя некоторое замешательство своего собеседника. Не угодно ли войти,-предложил Тишкевич открывая дверь вышеназванного заведения. Князь испытывая любопытство зашел, а словоохотливый пан поведал князю, что мэтр Конти  открыл академию около года назад и многие знатные шляхтичи успели оценить преподанные здесь уроки.
В приемной их встретил слуга, который тотчас удалился и вернулся уже не один ,а в обществе колоритного господина в коем Глинский угадал хозяина заведения. На вид ему лет сорок-сорок пять ,но сухой подтянутый, черные с проседью волосы зачесаны назад и завязаны сзади в косичку , нос с горбинкой, черные живые глаза буквально пронизывают собеседника. Мэтр вежливо поклонился гостям, особо поприветствовав Тишкевича,которого знал и вопросительно посмотрел на князя. Взгляд этого итальянца казалось мог прожечь насквозь, но князь его выдержал. Словоохотливый Тишкевич пояснил опережая князя, что его друг приехал издалека и желал бы получить несколько уроков фехтования. Глинский согласно кивнул.
-Пан желает получить урок?-переспросил итальянец. Говорил он по польски,но с сильным акцентом. В таком случае позвольте осведомиться вы новичок, или уже имели некоторый опыт? Прошу понять меня правильно, в зависимости от вашего ответа я построю план урока.
Дмитрий не сразу нашелся с ответом. Академическое фехтование лишь недавно появилось на востоке Европы, в России же его не знали вовсе.
-Я полагаю себя опытным бойцом, но боюсь моя школа сильно отличается от вашей.
Итальянец понимающе кивнул как человек привыкший к подобным ответам.
-Любая школа хороша настолько, насколько она помогает сохранить жизнь. Не угодно ли пройти в зал?
Князю не нужно было повторять. Он снял камзол, при помощи слуги надел маску и кожаный нагрудник. Из нескольких рапир, выбрал, наиболее для себя удобную. Встали в позицию. Мэтр посмотрел на Глинского оценивающе и сразу сделал некоторые замечания. Это раззадорило князя. Ему вдруг захотелось унизить самоуверенного итальянца. Он видел, что с другой стороны зала разминающийся пан Тишкевич заинтересованно наблюдает за происходящим. Почему то вспомнился Густав и та ловкость которую проявил принц отбиваясь от разбойников. Это воспоминание несколько охладило Глинского, свою атаку он подготовил тщательно. Выпад был стремительным, но попал в пустоту. Едва уловимым движением кисти Конти отвел клинок князя. Сделав шаг по инерции, Глинский резко выпрямился едва не потеряв равновесие и…Почувствовал прикосновение клинка к своей груди. Холод стали он ощутил даже через кожаный нагрудник. Князь глухо зарычал словно это был настоящий бой. Быстро взяв себя в руки он продолжил атаковать, но никогда еще ему не приходилось иметь дело со столь искусным противником. Глинский наступал,отскакивал,делал резкие наклоны,ложные выпады, кружился вокруг своего противника, но проклятый итальянец был словно заколдован. Да еще давал советы по ходу. Впрочем внимательный наблюдатель мог бы заметить, что показная легкость дается итальянцу посредством величайшего напряжения и опытному мастеру нелегко приходится против подвижного и ловкого противника. Все же Глинский затратил гораздо больше сил чем его расчетливый противник. Лишь на мгновение он опустил рапиру, чтобы перевести дух и этого мгновения хватило итальянцу для неотразимого удара. Мэтр Конти развел руками показывая,что урок окончен. Князь сорвал маску свободной левой рукой,а локтем правой вытер пот обильно выступивший на лбу. Его обуревала досада. Между тем мэтр Конти заявил без тени снисходительности.
-Вы хороший боец,мне давно не было так трудно,но фехтование- искусство и если вы желаете его постичь милости прошу.
Князь выразил такое желание и договор был заключен. После урока подошел Тишкевич.
-Вы прекрасно держались. Не ожидал уж поверьте. Когда я впервые появился здесь выглядел не лучше.
Глинский похвалу оценил ибо никогда шляхтич,даже такой любезный как Тишкевич,не признает,что он был хуже.
-Я воин,а фехтование,как сказал мэтр Конти-искусство. На поле боя другая тактика,другие приемы и оружие тоже другое.
-Согласен,но искусство это помогает сохранить жизнь в поединках чести.
Глинский не ответил. Русь в то время почти не знала дуэлей. Не столько потому что их запрещали,сколько потому что русские считали глупостью и преступлением перед богом проливать кровь из за ничтожных обид.
-Вы из Галиции? Так кажется? Значит мы соседи.
-Не совсем. Хотя мои предки действительно из тех мест. Я из России.
Брови шляхтича от удивления поползли вверх.
-пан из Москвы?!
-Вам это почему либо неприятно?
-Нет,но я не предполагал,что встречу московита возле дома,а не на поле боя.
-Вы воевали с Россией?
-Нет,но воевал мой дед,потом мой отец. Славные были времена, когда под началом Стефана Батория он осаждал ваш Псков. Но для вас я полагаю это не слишком приятные воспоминания?
-Отчего же. Сейчас между нашими державами мир. И слава богу. У нас есть общие враги.
-Вы правы. Однако так просто вы от меня не уйдете.
-Именно это я собираюсь сделать. Кстати нет ли поблизости приличного трактира? Я ужасно голоден.
-Вы еще смеете говорить о трактире! Я живу неподалеку и как раз собираюсь обедать, вы составите мне компанию. Надеюсь вы не думаете,что я собираюсь вас отравить? Если так немедленно воспользуемся уроками мэтра Конти. Тишкевич сопроводил свои слова столь воинственно комической позой,что Дмитрий невольно рассмеялся. Тишкевич последовал его примеру.

                Глава шестнадцатая.
Обед был превосходен и молодые люди воздали ему должное. В питье Глинский проявил похвальную умеренность, Тишкевич же увы подтвердил сложившуюся в Европе репутацию поляков как весьма невоздержанных поклонников Бахуса. Разгоряченный винными парами пан заговорил очень откровенно и в общем складно,хотя и слегка заплетающимся языком.
-Скажу прямо мы боимся России. Мы свободная шляхта,а русские дворяне-холопы государя,уж прости меня за резкость. Всем еще памятны жуткие сцены царствования Ивана IV. Мы похожи да,но мы разные. Нас все пугает в России, огромные размеры ее,ужасный климат, дикие нравы, но хуже всего деспотизм.
Глинский не стал пререкаться с пьяным человеком тем более что это не входило в его планы. И все же под конец не удержался.
-Свобода без ответственности ведет к распаду и гибели.
-Любите вы русские морочить голову громкими словами,-обозлился Тишкевич.
Расстались впрочем они по дружески. Знакомство с Тишкевичем явилось для Глинского весьма ценным приобретением. Благодаря ему он свел знакомства с многими знатными шляхтичами второй столицы Речи Посполитой.
Князя везде принимали хорошо, хотя удивлялись поначалу. Его поражала та свобода, что царила в шляхетской среде. Каждый шляхтич мнил себя центром вселенной, оттого и беспрестанные ссоры нередко заканчивавшиеся кровопролитием. Короля Сигизмунда,по крайней мере здесь на этих сборищах не ставили ни в грош. Глинскому , он ловил себя на этой мысли даже нравилась эта свобода. Когда никто не боится свободно выражать свои мысли. Но при здравом размышлении он понимал ,что свобода переходящая в разнузданность кончится плохо. Россия отстала в чем то несомненно. Но внутреннее ощущение правды защищает нас от соблазна.
-Да-да Москва-третий Рим,-закралась коварная мыслишка,а не происходит ли сознание нашей исключительности от нашей закрытости,а закрытость эта сохраняет нашу отсталость? Что ж поживем увидим.
Из осторожных разговоров со шляхтичами он понял,что никто и слышать не хочет об объединении держав под российским скипетром. Можно лишь подкупить шляхтичей,что уже случалось. Впрочем это плохой способ потратить деньги казны. Подкупленный всегда потенцальный предатель. В то же время идея объединения вызывает несомненный интерес. Правда поляки и литовцы понимают это как отказ русских от своих основ и фактическое присоединение к Речи Посполитой.

                Глава семнадцатая.
В начале зимы король Сигизмунд все таки почтил своим присутствием столицу княжества литовского и ожидавших его русских послов. Его величество не скрывал дурного расположения духа. Досталось всем и особенно канцлеру Сапеге,не сумевшему убедить послов ехать в Ригу.
В городской ратуше состоялся большой прием в честь послов. Местная знать толпилась в зале с любопытством ожидая появления диких московитов. Наконец ставни распахнулись и появились те кого все ждали с таким напряжением. Ожидания любопытных не были обмануты.
Впереди шел Салтыков-крупный мужчина с гордым выражением лица и седеющей бородой. Он шел прямо к трону словно не замечая происходящего вокруг величественный и недоступный. Сигизмунд невольно вжался в трон при приближении этого ходячего изваяния. Слева от посла шел дьяк Власьев с грамотой в руках. За ними плотной группой шли остальные члены посольства. Блеск исходивший от их расшитой золотом одежды в сочетании с высокими меховыми шапками и окладистыми бородами придавали русским  вид диковатый,но внушительный. В этой группе находился и Глинский. Среди присутствующих  многие знали князя,но узнали немногие. Правда это было мудрено. Накануне Глинский, с некоторым сожалением, отложил свой легкий европейский камзол,к которому успел привыкнуть и облачился в соболя и парчу.
Русские  остановились в центре зала напротив трона в перекрестье любопытных и неприязненных взглядов. Они стояли независимо и гордо словно их окружала пустота. Салтыков взял грамоту из рук Власьева и сдержанно поклонившись передал ее королю.
Сигизмунд прочитал грамоту довольно бегло. Со слов Сапеги он примерно представлял о чем идет речь. Лицо короля хмурилось,а по залу прошел ропот. Наконец король дочитал и изобразил на бледном вытянутом лице кислое подобие улыбки. Передав грамоту Cапеге он произнес:
-Брат мой Борис пишет ,что желал бы заключить долговременный мир между нашими державами. Это по христиански. Мы сами желаем того же. И если бы не некоторые недоразумения…
Повисла пауза во время которой холодные водянистые глаза Сигизмунда впились в посла. Салтыков взгляд короля выдержал.
-О каких недоразумениях изволит говорить ваше величество?
-Брат мой Борис не слишком жалует меня.
-Государь наш Борис Федорович исполнен глубокого уважения к вашей особе,как вы могли убедиться из врученной вам грамоты.
-да-да грамота. Глубокое уважение говорите вы? Оно не помешало моему доброму брату Борису несколько укоротить мой титул.
- Осмелюсь заметить,что обстоятельство на которое обращает внимание ваше величество происходит от недоразумения. Государь отнюдь не желает умалить ваш титул. Им руководит реальное положение вещей. Шведским королевством владеете не вы,а брат ваш Карл. Государь наш не дает пустых титулов.
Сигизмунд на мгновение потеряв контроль над собой топнул ногой.
-Карл изменник и вор! Государь ваш перестанет ли называться казанским и астраханским,если какой нибудь разбойник на время овладеет этими царствами?
-Слава богу нет таких разбойников,которые осмелились бы посягнуть на принадлежащее нашему государю. Все же рискуя навлечь на себя гнев вашего величества я прошу заметить,что мы уклоняемся от основного предмета переговоров.
Ропот в зале усилился. Шляхта ни в грош не ставила своего короля,но поведение московита сочли наглым и вызывающим. Очевидно иного мнения придерживался лишь канцлер Сапега. Видя,что лицо короля приобретает несвойственный ему бордовый оттенок,он осторожно дотронулся до его предплечья,а затем шепнул ,что то на ухо. Король снова вяловато улыбнулся и лишь легкая дрожь в голосе выдавала его волнение.
-Мы ценим дружбу и расположение брата нашего Бориса настолько,что готовы закрыть глаза на некоторые… гм обстоятельства. Мы одобряем договор в целом,а детали пусть уточняют дипломаты.
                Глава восемнадцатая.
В доме Тишкевича многолюдно и весело. Пан ,со свойственной шляхтичу хвастливостью, заявлял накануне, что его пир не уступит королевскому. И постарался на славу, нимало не беспокоясь о том, что разоряет себя. Шляхтичей вообще не беспокоили подобные пустяки, если речь шла о том , чтобы не ударить лицом в грязь.
Вино лилось рекой, столы ломились от яств которые гости не успевали съедать хотя и очень старались. Глинский уже знал, что всю эту недоеденную роскошь отдатут собакам. Древнейший спутник человека, в этой стране, ценился явно выше несчастных забитых крестьян.
Играла музыка , произносились тосты  и Дмитрий старался выглядеть оживленным и веселым, хотя бы из уважения к хозяину, ведь это пиршество Тишкевич устроил главным образом ради него Дмитрия. Но мысли невольно уносили его в Москву, где он не был более полугода. Тогда на его челе проступала печать озабоченности.
Музыканты выбивались из сил. Тишкевич разомлев от винных паров стал развязен. По своему истолковав грустный вид князя , он хлопнул его по плечу и заговорил доверительно:
- Ей богу, князь , я уже говорил и готов снова повторить, вы настоящий шляхтич, черт возьми и совсем непохожи на русского. Оставайтесь с нами. Зачем вам возвращаться в варварскую холодную Россию?
-Вы забываете , варварская холодная Россия- моя родина- холодно ответил Глинский.
Тишкевич расхохотался.
-Что правда, то правда , действительно забываю. Я видел вас на королевском приеме, но право мне кажется это были не вы. Что за чудовищный наряд?  Ха-ха.
Видя, что гость нахмурился , Тишкевич сменил тон:
- Ну- ну, не будем ссориться, тем более, что наши государства помирились. Возвращайтесь в вашу замечательную Россию, а нам вас будет нехватать.
Глинский рассеянно кивнул головой и снова погрузился в раздумья, но почувствовав неловкость своего положения решил принять участие в разговоре. Подняв голову и оглянувшись, словно ища повод вступить в беседу, он остановил взгляд на человеке поразившем его своей характерной внешностью.
-Послушайте , пан, вон тот человек…
-Который?
-Напротив нас, чуть правее. Одет он как знатный шляхтич, но физиономия у него настоящего разбойника.
- Хм… Это и есть разбойник-Лисовский. Распутник, дуэлянт, жаден до денег. Поговаривают, что в Кракове он отравил собственную жену, чтобы получить наследство. Ужасный человек, настоящее чудовище. Приговорен к виселице.
-Как же он осмелился явиться сюда?
- Вильно- свободный город и краковские  делишки здесь мало кого волнуют. Бежав из Кракова, Лисовский объявился в армии где сумел отличиться, в храбрости ему не откажешь. Король нуждается в добрых вояках, потому закрывает глаза на его грешки, но когда-нибудь он плохо кончит.
Словно услышав, что речь идет о нем, Лисовский встал и подошел к собеседникам.
-Приветствую , любезный хозяин и вас уважаемый гость. Мне показалось, что моя персона вызвала ваш интерес. Если так, нельзя ли узнать по какому поводу?
- Мы и вправду говорили о вас с князем Глинским. Я рассказал князю о вашей воинской доблести.
- Ваше лицо заинтересовало меня- добавил Глинский , оно показалось мне лицом мужественного человека, хотя признаюсь мне показалось, что оно отмечено печатью порока.
Последнюю фразу Глинский произнес несмотря на то,что Тишкевич  наступил ему на ногу и отчаянно дергал за рукав.
- Кстати, пан Тишкевич , вы вероятно не заметили, что наступили мне на ногу?
Брови Лисовского грозно сдвинулись, но бури не произошло. К удивлению хозяина его лицо приняло обычное выражение и он спросил довольно спокойно:
-Вы ведь русский, князь?
-Да.
-Расскажите мне о России.
-Признаюсь я удивлен. Впрочем извольте.
-На днях ко мне явился посланник князя Вишневецкого, он тоже русский этот князь, хотя и подданный нашего короля. Так вот, этот посланник намекнул мне, что скоро намечается большая работа, как раз по мне. Я и хочу узнать, что меня может ожидать. Ведь работа ожидается в России.
- Я не совсем понимаю о чем вы говорите. Между нашими державами заключен мир, но если вы желаете поступить на службу к нашему государю…
-Вот-вот к государю.
-Что ж государь наш с радостью принимает на службу иноземцев, особенно людей воинских и щедро платит.
-Значит ваш государь хорошо платит? Приятно слышать. Наш Сигизмунд не очень то щедр.
-Все что имеет наш государь достигнуто мудростью и бережливостью.
-Не важно чем достигнуто важно, что есть. Спасибо , князь. Вы смелы и честны, что не часто встречается в наше время. Лисовский почему то посмотрел на Тишкевича.
Когда он отошел, Тишкевич облегченно вздохнул. Глинский заметил:
-Что-то вы побледнели мой друг.
-Нам повезло, он в хорошем настроении.
-Говорите за себя.
-Я и говорю за себя, вы то его не знаете.
Глинский в ответ лишь пожал плечами.


                Глава девятнадцатая.
Вернулся князь уже под утро и с удивлением заметил,что Михаил Глебович Салтыков еще не ложился спать
-А,это вы,Дмитрий  Андреевич,как провели время?
-Было весело,но больше здесь делать нечего. Мои мысли уже о доме.
-И у вас не возникло мысли задержаться здесь подольше?
-Что за вопрос? Нет никаких причин здесь задерживаться.
-А если бы такие причины были?
-Вы умный человек Михаил Глебович,но и я не мальчик,чтобы разгадывать загадки. Если вы что то хотите сказать,говорите прямо.
Салтыков задумчиво посмотрел князю прямо в глаза.
-Скажите, вам не предлагали остаться?
-Предлагали,но я не думаю,чтобы это было предложено всерьез.
-Я предлагаю вам тоже самое.
От удивления Глинский не сразу нашелся с ответом. Наконец он вымолвил.
-Надеюсь вы не предлагаете мне бежать,изменив присяге государю?
-Именно это я вам предлагаю.
-Я вас не понимаю,-холодно произнес Глинский.
-Разве в царствование Василия III один из Глинских не бежал в Речь Посполитую изменив государю?
-Видимо у него были для этого причины,у меня их нет. Однако позволю вам заметить Михаил Глебович,что упоминание моего дальнего родственника в подобной ситуации весьма похоже на оскорбление.
-Успокойтесь князь я вовсе не желал обидеть вас и заговорил на эти щекотливые темы лишь для того,чтобы сделать дальнейший разговор более понятным для вас.
-Я внимательно слушаю.
-Служба государю может ли быть причиной вашей здесь задержки?
-Безусловно,но я не понимаю…
-Я перехожу к главному. Вы должны остаться под видом изменника (Глинский вздрогнул),поступить на службу к Сигизмунду, наших беглецов принимают охотно и пользуясь этим достать нам важные сведения.
-Вы предлагаете мне роль сбира? Голос Глинского задрожал от гнева.
- Наши враги давно научились извлекать пользу из тайной дипломатии. Мы очень отстали в этом и потому можем проиграть. Я предлагаю вам роль спасителя отечества.
-Неужели все настолько серьезно?
-Более чем. Некий бродяга бежал из России в Польшу. При этом он возымел дерзость неслыханную назваться именем покойного царевича Димитрия . У нас есть сведения,что в окружении польского короля есть силы готовые признать этого проходимца. Также есть сведения,что у него есть важные покровители в Москве. Словом каша заваривается нешуточная. Надо войти в доверие к самозванцу и узнать откуда уши растут. Сами видите такая задача не под силу рядовому сбиру. Нужен человек не только преданный государю,но и знатный,который мог быть хорошо принят здесь и который был бы полезен самозванцу в Москве, словом такой как вы.
-Я подумаю.
-Думайте князь,но времени у нас немного.
-Бродяга безусловно достоин виселицы,но я не могу поверить,что он представляет угрозу государю.
-Сам по себе он может быть и не столь опасен,но здесь пахнет изменой,а это всегда опасно.
-Бред какой то.
-Не такой уж бред,если известный магнат Вишневецкий поддался этому бреду.
-Что с того, что поляк имеет участие к бродяге?
-Вам хорошо известно, что Вишневецкий-виднейший представитель русской шляхты, а потому может иметь связи в России. Бредовая идея объединения двух держав под одной короной имеет своих сторонников. Она была бы, впрочем не столь нелепа, если бы осуществлялась на русских началах, но недавняя история с избранием на сейме Федора Иоанновича, показала ее неосуществимость. Кое-кто у нас, однако, вожделеет богомерзкой шляхетской свободы.
Глинскому стало неуютно, он вспомнил последний разговор с Федором Никитичем. Неужели боярин в чем то замешан? И это письмо. Необходимо разобраться, Глинский решился.
                * **
-Вы верите этому Глинскому? –произнес человек небольшого роста с клочковатой бородкой и лысеющей головой, из под набрякших век смотрели умные внимательные глаза. В продолжение всего разговора Глинского с боярином Салтыковым, он сидел за портьерой невидимый собеседникам, но все слышал.
-Нет никаких оснований не доверять ему. Впрочем, он скорее ключ, открывающий двери недоступные простому наемнику. Это я сообщил ему, как вы знаете, но не сообщил, что за ним будут следить.
-Ваш наймит, немец?
-А кто же еще? Эти служат во всех войсках Европы и их перемещения не вызывают подозрения.
Дьяк Власьев-око государя, с сомнением покачал лысеющей головой.
- Уж слишком простоват этот Глинский.
-Вовсе нет, он умен и образован, к тому же знаменитого рода и в нем остался этот голос крови, почти умолкший в потомках других знатных родов после незабвенного правления Ивана Васильевича, превратившихся в просто дворян.
Власьев остренько глянул на собеседника.
- Ведь он родственник матушки незабвенного государя?
- Не очень близкий, но дело не в этом, а в том, что он подходит для выполнения той задачи, что мы на него возлагаем. Он воин и рыцарь, пусть будет им, а делами сбира займутся другие и в конце концов у нас небогатый выбор.

                Глава двадцатая.
Свадьба Густава и Ксении Годуновой, если таковая и замышлялась, совершенно расстроилась. Говорили о непристойном поведении принца. Но разумеется главным было не это. С Польшей заключили мир, но попытка использовать ее против Швеции, равно как и предшествовавшая ей попытка использовать Швецию против Польши оказалась безрезультатной. Эти державы чрезвычайно ревностные в отношении друг друга, становились крайне осторожными, когда за взаимными претензиями и неудовольствиями проглядывал интерес России. Становилось очевидным, что создание на прибалтийских землях формально независимого, но фактически подчиненного России герцогства во главе с Густавом задача нереальная. Так провалилась попытка обеспечить России выход на Балтику только средствами дипломатии. Впрочем Россия не вышла из игры. Теперь ставка была сделана на сближение с протестантскими державами, что разумеется не могло не насторожить Ватикан. Зримым воплощением этого сближения стало прибытие в Россию датского принца Иоанна, которого уже во всеуслышанье объявили женихом царевны Ксении.
                ***
В дом папского нунция Рангони, тихо постучали. Поскольку стук был условным, хозяин сам открыл дверь черного хода. Вошел человек, укутанный в плащ с ног до головы.
-Наконец-то. Я уже начал думать, что возникли какие то препятствия.
-Смерть-вот единственное препятствие для воинов Иисуса, коими мы являемся, я еще жив, как видите. Вошедший снял плащ представ в виде элегантно одетого господина с худощавым умным лицом и зачесанными назад длинными волосами закрепленными в виде косички.
-Да-да, мой дорогой, Конти, за что бы вы ни брались, вы все делаете хорошо, но признаюсь ,я немного волновался, ставки слишком велики.
-Что ж, спешу вас успокоить, он уже за пределами России.
-Хвала господу, значит все идет по плану.
-Именно.
-Ведь и тогда в Угличе все прошло чудесно, вы тогда были кажется казаком. Но затем все переменилось и не в нашу пользу.
-Вам прекрасно известно, довольно холодно произнес Конти, что со своей частью задачи я справился. Но глупцы Нагие, не надеясь на собственные силы, вступили в альянс с Захарьиными. Те же затеяли свою игру и буквально украли у меня подопечного. У меня было мало людей, а казаки лишь наемники,на них нельзя было рассчитывать, тем более в России.
-Ну-ну, я вовсе не желал упрекнуть вас, особенно теперь когда все сложилось столь удачно.
 -Кстати, заодно я решил навести справки об одном молодом человеке, якобы русском изменнике, этим объясняется некоторая задержка, впрочем в пределах допустимого. Не так ли?
-Безусловно. Вы ведь говорите о Глинском?
-О нем. Я немного знаком с ним лично, но о человеке всегда лучше судить по свидетельствам других, тем более, если он иностранец и есть возможность узнать о нем от его соотечественников.
-И, что же?
-Судя по всему, подтверждается, что он человек Романовых, но надо копнуть глубже, он не столь прост как кажется.
-Романовы сейчас для нас только помеха.
-Мы вырвали у них главный козырь и сейчас они неопасны, кроме того, в ближайшее время их сожрут, по видимому придворные конкуренты.
-А, что с этим Глинским?
Возможно его удастся использовать.


                Глава двадцать первая.
Русские послы не успели доехать до Москвы, как получили невероятные известия. Оказывается государя хотели извести. Но еще невероятнее, что пресловутый мешок с кореньями, посредством которых и намеревались совершить злодейство, обнаружили в доме Захарьина-Юрьева.
                ***
В мрачной задумчивости Михаил Глебович Салтыков поглаживал бороду. Рядом с ним востренько поглядывал Власьев.
-В голове не укладывается,- изрек боярин
-Не о том думаешь, боярин. Что случилось, то случилось. Главное нам в дураках не остаться. Государь то послов отправил в Ревель, встречать нового жениха для Ксенюшки.
-Ну и что?
-А то, что ветер переменился. Государь хочет сближения с державами протестантскими.
-Не иначе не обошлось без Шуйских, у них здесь большой торговый интерес. Еще со времен вольного Новгорода.
-Мысль основательная, но главное, наша работа сейчас не кстати. Мы заключили договор с Польшей исполняя волю государя и это все. Все тайные наработки придется забыть.
-А Глинский?
-Его в первую очередь. Никаких специальных заданий он не получал.
-Но ведь распоряжение поступило из посольского приказа и подписано государем.
-Но государь не указал конкретного исполнителя, оставив это на наше усмотрение. Наш человек действует, распоряжение выполнено. Но ведь не всегда все получается. Если ваш немец проколется, это будет неудача. Если Глинский в чем то замешан, нам не сдобровать. Вы ведь помните кто за него ходатайствовал?
-Да, значит о Глинском  ни слова.
                ***
Расправа с Романовыми, или Захарьиными-Юрьевыми, как их тогда называли, произвела на современников гнетущее впечатление. Не то, чтобы они были сильно добродетельны, но и вопиющих пороков за ними замечено не было. Кроме того, они пребывали в ближайшем родстве с ушедшей династией. Расправа с такими людьми, живо напомнила, не столь отдаленные времена Ивана Грозного.
Судьба любит шутить злые шутки. Федор Никитич, умник и щеголь, прекрасный наездник, образованный и обходительный вельможа, был упрятан от мира в глухой монастырь. Его гордую голову накрыл простой монашеский клобук. Отчаяние Федора Никитича было безмерно, судьба его братьев оказалась еще более трагична.



                Глава двадцать вторая.
Глинский занялся собственным обустройством. В этом ему деятельно помогал пан Тишкевич,взявший над князем своего рода добровольную опеку. Прежде всего он предложил Глинскому собственный дом для проживания пока князь не обзаведется своим жильем. Глинский отказался, предпочтя съемную квартиру. Вообще пан докучал ему своими заботами и его подмывало послать пана к черту,но он не хотел обижать его видя,что Тишкевич искренен в своем желании помочь.

Письмо, переданное им по просьбе Захарьина-Юрьева, беспокоило Глинского. Он не знал содержания письма, но смутно чувствовал какую то связь между ним, арестом Захарьина и быть может появлением загадочного самозванца. Глинский стал наводить справки о доме куда он доставил письмо и его владельцах. Князь нуждался в жилье и его расспросы не могли вызвать подозрения. Однако его ждало разочарование. Дом , как выяснил Глинский, принадлежал какому то нотариусу давно жившему в Варшаве и не появлявшемуся здесь как уверяли соседи года два. Когда князь выразил желание снять дом, ему указали некую юридическую контору владевшую доверенностью на это жилище.
В указанном месте  клерк с брюзгливым лицом смерил князя с головы до ног взглядом старого пройдохи. У Дмитрия отчаянно зачесались кулаки, но он как мог вежливо объяснил этому плуту,что желал бы снять дом.
-Дом не сдается –заявил прохвост.
- У меня есть другие сведения и не далее как месяц назад здесь был жилец. Если дело в деньгах, уверяю вас…
Клерк бесцеремонно повернулся спиной, очевидно показывая, что не желает продолжать разговор.
Дмитрий понял , что здесь ничего не добьется и решил пока отложить решение этой загадки. Что касается хама-клерка, то он тут же забыл про него лишь на минуту удивившись его наглости, несвойственной простолюдинам в Речи Посполитой.
Вскоре Глинский подыскал себе временное жилье, но по старой памяти захаживал к Тишкевичу. Однажды после дружеского ужина, когда Глинский засиделся в гостях несколько дольше обычного, он возвращался домой уже затемно.
Внезапно князь остановился и огляделся кругом. Он находился в каком то темном переулке. Острое чутье охотника указывало ему на неведомую опасность. Вообще с тех пор как он очутился на чужбине, чувства Глинского обострились. В это время Луна, словно являясь союзницей князя выглянула из-за туч, в ее неверном свете легли призрачные тени. За глухой стеной дома, там где его пересекала улица, князю почудилось шевеление. Приглядевшись князь различил тени людей, их было трое. Глинский продолжил движение слегка замедлив шаги, чувства его обострились до предела. Сабля его оставалась в ножнах, если это окажутся простые обыватели, князь с обнаженной саблей будет просто смешон. Внезапно до его чуткого уха донесся свист, как будто спустили тетиву. Почти инстинктивно он рухнул на колени, но тотчас вскочил. Мгновенно оглянувшись он увидел, что его шапка лежит в сажени от него пронзенная стрелой. С быстротой молнии князь бросился в сторону теней, на бегу выхватывая из ножен саблю.
- Donnerwetter!-отчетливо расслышал князь.
Противников действительно было трое.  Двое держали в руках обнаженные шпаги, третий прилаживал стрелу к арбалету, но испугавшись князя надвигавшегося как ураган, выстрелил не целясь. Вторая стрела выпущенная почти в упор прожужжала возле уха лишь слегка его оцарапав. Не обращая внимания на кровь сочившуюся из разорванной мочки князь обрушился на убийц. Арбалетчик бросил ставшее ненужным оружие и также взялся за шпагу. Ярость не ослепила сознание Дмитрия. Он понимал как мало у него шансов. Ему приходилось иметь дело и с большим числом противников, но это были либо плохо вооруженные и столь же плохо обученные разбойники, либо мастерски владеющие оружием степняки , но в суматохе боя не все решает численный перевес.
Здесь иное: глухой переулок и трое противников, для которых убийство являлось профессией. Ошеломив противников натиском, но не добившись каких-либо существенных преимуществ, князь не стал продолжать атаку и благоразумно отступил. Его сабля с невероятной быстротой описывала круги, не давая противникам приблизиться, а он отступал шаг за шагом ,пока не прислонился спиной к стене. Временами Дмитрий пытался контратаковать, но противник всякий раз успевал отступить и Дмитрий не решался его преследовать, опасаясь шпаг его сообщников. Сабля-грозное оружие кавалериста, в такой ситуации была не столь эффективна как шпаги наемников позволявшие делать стремительные выпады. Пока князь успешно отражал эти выпады, но чувствовал, что силы его покидают. Убийцы словно почувствовав это, усилили натиск. Одному из них, удалось на миг,  своим клинком отвести саблю князя и тут же князь почувствовал острую боль в предплечье, это изловчился второй убийца. Глаза ,стал застилать какой то розоватый туман, тело обмякло и звуки доносились словно издалека. Почти инстинктивно собрав остаток сил в сгусток энергии, князь тут же выплеснул этот сгусток ринувшись на врагов. Словно хрустнул спелый арбуз, это сабля князя достала таки чей то череп. Вопль умирающего должно быть был страшен, но туман приглушил его. В этот миг две шпаги одновременно вонзились князю в грудь и бедро. Падая на мостовую, Дмитрий услышал дробный стук копыт. Это мало его взволновало, но он почувствовал некоторое удовлетворение от осознания того, что хоть один из бандитов отправится в преисподнюю.



                Глава двадцать третья.
Сквозь окутавший его туман, князь услышал какие то звуки, его пылающий мозг заполнили неясные образы.
«Разве я уже умер?»-довольно спокойно спросил Глинский кого то. «Нет, князь, шалишь»,- ответил кто-то незримый.
Образы становились отчетливей. Детина, со звероподобным лицом(где-то он уже видел его) наседал на князя. Слышен звон оружия. Верная сабля в руке князя, ею он полоснул детину, и тот с воем отползает. Но врагов много, они окружают князя. Вот он в центре сражения. Но, ужас! Он не различает где свои, где чужие. В замешательстве, стоит он в центре сражения, кругом перекошенные злобой лица, слышатся хриплые проклятия. Русские люди в безумном исступлении рубят, рвут, топчут друг друга. Невыразимый ужас наполняет душу князя, хочется закрыть глаза. «Братья, остановитесь, что вы делаете?!» - кричит он беззвучным криком. Сабля выпадает из его обессилевшей руки. И тут среди рядов дерущихся появляется девушка в белом одеянии. Словно не замечая творящегося безумия, она подходит к князю и берет его за руку. Невесомая как сон и невыразимо прекрасная, она чем то неуловимо напоминает Ксению Годунову. При ее прикосновении, князь ощутил удивительную легкость. Она ведет князя за руку и дали разверзаются перед ними. Золотые купола плывут в синем небе, они на соборной площади Кремля. Здесь толпа, в центре толпы, рыдающая мать склонилась над окровавленным младенцем. Толпа рокочет угрожающе. Незнакомка отпустила руку Дмитрия и встала на колени перед распростертым тельцем, руки молитвенно сложены, лицо обращено к небу с горячей молитвой. Рана младенца кровоточит. Дмитрий оглядывается с изумлением. Толпа состоит не из людей, а из каких то странных существ. Тела человеческие, а морды звериные, они кружатся вокруг молитвенницы, князя и тела ребенка в каком то бесовском хороводе. Крови все больше, она заливает всю площадь, а бесовская пляска ускоряется. Князь уже не видит ни тел, ни лиц, лишь бесформенные черные лоскуты извиваясь  мелькают перед глазами и уже не кровь, а огонь заполняет все вокруг. Пожар пожирает дома, людей, плодородные нивы и храмы божьи. Но вот он прекращается. Куда ни кинь взор, всюду черная пустыня. Обгорелые остовы церквей зияют черными глазницами окон, среди груд пепла белеют кости людей. И гнетущая тишина, даже воронью нечем поживиться на этой гекатомбе. Но, что это? Словно живительный луч коснулся мертвой земли. Вновь появляется прекрасная незнакомка. Она словно плывет по воздуху, не касаясь земли ,и за ней свет и надежда. Князь бросается ей навстречу, вскрикивает и… Приходит в себя.
Князю не послышалось, к месту происшествия действительно направлялась ночная стража. Все таки наш герой родился под счастливой звездой, во первых место боя находилось в стороне от обычных маршрутов городской стражи, во вторых доблестные альгвазилы услышав подозрительные звуки, как правило вовсе не стремились узнать их причину. Но в связи с пребыванием короля в городе дозоры были усилены королевской стражей. Такой дозор и подоспел на выручку князю.
Убийц задержать не удалось. Правда, один из них остался лежать на мостовой, но допросить его не представлялось возможным, ибо мертвые, увы разговорчивостью не отличаются.
Князь, придя в себя, в этой связи слегка досадовал на свой лихой удар. Он сообщил следствию свое имя и звание, но о причинах нападения сам терялся в догадках. Во всяком случае на банальное ограбление это мало походило.
Глинский быстро поправлялся. Только рана в бедро оказалась достаточно серьезной, две другие были болезненны, но не опасны. Выздоравливающего навестил Тишкевич. Пан выглядел удрученным и клялся, что не оставит больше князя одного. Такая заботливость тронула князя, но опека Тишкевича была нужна ему меньше всего. Видимо тень досады мелькнула на лице Глинского и Тишкевич истолковал причину ее появления на свой лад, и от того расстроился еще больше. Князю пришлось , несмотря на его отвращение к вину, выпить с паном изрядно, чтобы его успокоить.
Тем временем король Сигизмунд покидал Вильно и возвращался в Краков. Глинский получил придворную должность и должен был присоединиться к королевской свите, но рана задержала его в Вильно. Это отвечало планам князя, да и вести из Москвы сюда доходят быстрее.
               
Речь Посполитая всегда с удовольствием принимала наших изменников. Глинского представили королю и Сигизмунд принял мнимого перебежчика очень любезно. Шляхтичи же, среди которых у князя было немало знакомых, устроили ему небольшой триумф, словно он не предал собственного государя, а освободил гроб господень от магометан. . Когда то также принимали князя Курбского и Глинский знал какую цену приходится платить за эти восторги. Он не представлял себя воюющим против собственной страны. Ему был противен этот двор, где все его хвалили и что хуже всего, кажется вполне искренне. Мысль, что он обманывает этих людей, пусть и врагов, была несносна. Роль взятая на себя Глинским, требовала соблюдения некоторых условий. Прежде всего он спокойно и даже благосклонно должен был выслушивать язвительные замечания шляхтичей о порядках, царящих при русском дворе. Более того сам присоединиться к хору хулителей. Глинский правдиво, но сдержанно изложил историю падения Захарьиных-Юрьевых, в основном упирая на свою дружбу с главой семейства. Поскольку никаких фактов, кроме общеизвестных Глинский не изложил, он считал, что эта история никому не повредит. Поляки же нашли эту историю достаточной и ругали русскую деспотию от которой страдают даже самые знатные подданные. Глинский слушал их с горечью, хотя сам не понимал, что произошло в Москве. В любом случае он стремился покинуть ненавистный ему двор, тем более, что пребывание там ни на шаг не приближало его к разгадке тайны, ради которой он и обрек себя на испытания. Случай вскоре представился. Сигизмунд, вообще не отличавшийся щедростью, пожаловал князю имение под Киевом. Деревня эта была когда то частью обширных владений Глинских и после отъезда их в Россию была конфискована в пользу короны. Большая часть былых владений Глинских сейчас принадлежала польским магнатам, но эта деревенька каким то образом сохранилась в королевской собственности и сейчас Сигизмунд желая расположить нового подданного вернул ему то, что когда то принадлежало его предкам. Под предлогом осмотра владений Глинский отправился в сторону Киева  где в последний раз отметился самозванец. Он намеревался лишь на день заглянуть в имение, однако произошла задержка.
                Глава двадцать пятая.
Глинский и его люди,а именно верный стремянный Фрол и два обученных военному делу холопа сопровождавших князя из России заночевали в придорожной корчме.
Утром в дверь князя постучали. Показалось слегка озадаченное лицо Фрола.
- Там какой то немец до вашей милости.
-Гони в шею.
-Так и хотел, а он не уходит,говорит очень желает быть принятым вашей милостью.
-Так и говорит? И ты его понял?
-Он по нашему говорит,хоть и слова порой коверкает,но в общем вполне сносно.
-А, черт с ним зови, только предупреди у меня мало времени.
Известие о немце вызвало у князя неприятные воспоминания, но в то же время заинтересовало его,особенно когда выяснилось, что тот говорит по русски.
В облике вошедшего впрочем ничего неприятного не было. Розовощекий молодец лет на вид сорока, крепкий, даже полноватый улыбался широко, явно намереваясь расположить к себе и в то же время не фальшиво.
- Конрад Бауэр,- отрекомендовался вошедший и дополнил, служил в иноземной роте государя московского, под командованием господина Тизенгаузена, отшень достойный командир.
-Вероятно, во всяком случае, государь ему доверяет, ему и его людям. Как видно несколько опрометчиво.
-О, зашем так коворить. Я верно служил тсар Борис, но тоска по дому, я получил увольнение и навестил das vaterland, но деньги быстро контшились и я нанялся польский король. О,это бедный король! Совсем не тсар Борис. Я оставил службу и тепер совсем без средств. Мошно идти к польский магнат, но фу- фу польский магнат много обещат, мало дават, к тому ше полский магнат грубый, а я есть рыцарь. Я хотел бы вернутся, но пока нет такой возмошность. Случайно я узнал, што есть здесь рус бояр и хотел бы наняться в оруженосцы.
-Мне не нужен оруженосец, я не так богат как вы себе представляете.
-Впрочем, продолжил князь видя неподдельное огорчение на честном немецком лице, вы можете сопровождать меня до Киева и разделить со мной трапезу, а там, что-нибудь придумаем.
-О, я готов.
- Предупреждаю, мое общество вряд ли приблизит вас к тсар Борис.
-Как это говорится у нас в русланд: «сем бед –один ответ».
-Да ты, герр, совсем русский, что ж, в путь.
Внезапное решение князя было продиктовано вовсе не жалостью к бедствующему немцу. Во первых он соскучился по России и ему приятно было иметь под рукой человека с которым он мог говорить о родине, дворе и общих знакомых, пусть это и немец. Во вторых, памятуя о недавнем покушении, князь держался настороже и если этот человек как то связан с ночным происшествием в Вильно, пусть лучше будет всегда на виду.
Князь спешил, но все же окружающая обстановка привлекала его внимание. Красивые беленые хаты и ухоженные поля, вот только селян почти не видно, а иногда застигнутые врасплох пугливо прячутся. Это неприятно удивило Глинского, в России землепашцы могут быть приветливыми или угрюмыми, но не такими запуганными.
Внезапно открылся ряд виселиц,Глинского даже передернуло от неожиданности. Казненных было несколько и по видимому в разное время. Иные уже почернели и издавали нестерпимый смрад, другие казались повешенными недавно. При приближении живых людей, несколько ворон поднялись довольно лениво и недовольно каркая кружили неподалеку явно не желая упускать добычу.
Порывом ветра одно из тел развернуло и князь узрел пустые выклеванные глазницы.
С трудом совладав с рвотным позывом, князь отвернулся и встретил взгляд стремянного Фрола. Недоумение, ужас и возмущение читались в этом взгляде.
Да, такова цена шляхетской свободы. Глинский знал чего ожидать, но столкнувшись с этим вот так воочию, почувствовал, что теряет самообладание. Ему вспомнились пышные приемы, разгульное времяпрепровождение и беспечное мотовство панов. А тут забитые, смертельно напуганные крестьяне и эти почерневшие трупы.
-Чего ж не хоронят то?- как то сдавленно прошептал Фрол.
Глинский резко повернул коня.
Перед ним открылась большая малороссийская деревня. Светло, опрятно и как везде не видать людей. Иногда впрочем казалось, что из за плетней выглядывают любопытные, но тут же пугливо прячутся.
На холме виднелся деревянный храм и там происходило какое то движение. Туда и направился Глинский со своим маленьким отрядом.
Не далеко от ворот храма, группа крестьян полукругом обступила человека в сером сюртуке и ермолке. Лицо серого дополняла козлиная бородка.
Вид у крестьян униженный, а человек в ермолке( жид несомненно подумал Глинский) ведет себя по хозяйски. За спиной жида, стояли со скучающими минами, два толстомордых гайдука. Еще четверо чуть поодаль развалились на траве.
Заметив приближавшийся отряд, козлобородый чуть скосил взгляд, в лукавых глазах мелькнуло беспокойство, но тут же уступило место привычной самоуверенности.
Крестьяне робко попятились когда Глинский вошел в их полукруг.
-Кто старший?,- спросил он игнорируя серого.
Вышел немолодой мужчина, невысокий, коренастый с ёжиком седых волос. Князю понравился его взгляд, открытый, в котором застыла скорей смертельная тоска нежели страх.
-Остап, здешний староста,- представился мужик.
-Там у дороги,- без предисловий начал князь, висят трупы. Я не спрашиваю за какие вины они казнены,но божий суд одинаков для всех. Эти уже предстали пред господом, почему они до сих пор не погребены надлежащим образом?
-Бегуны они,-впервые подал голос человек в ермолке, в сечь бежали, этак все разбегутся, а кто будет платить законный налог?
Не удостаивая его ответом, Глинский смотрел в глаза старосты. Тот как то замялся, но взгляд выдержал, наконец произнес оправдываясь и в то же время словно обвиняя:
-Да как же хоронить то без службы, не в канаве же, чай не псы.
-Пусть проведут службу заупокойную, они свое уже получили, здесь на земле.
-Церковь закрыта.
-Так откройте.
-Никак не можно, пан Исаак не велит и ключи забрал.
Глинский впервые обратил внимание на того, кого назвали паном Исааком.
-Недоимки за селом немалые числятся, опережая вопрос заговорил Исаак, вместо того, чтобы платить по чести, они бунт учинили, в сечь хотели бежать дрянные людишки. Ну мы вот выявили зачинщиков и наказали примерно.
Глинский заметил как при упоминании о сечи сверкнули потухшие было глаза старосты.
-Кто владелец села?
-Пан Стравинский.
Глинский вспомнил тщедушного шляхтича с огромными усами, всегда надутого и важного, его он встречал пару раз на пирушках у Тишкевича. Шляхтич жил на широкую ногу,но вечно был кому то должен. Подобно большинству шляхтичей, делами своих имений не занимался совершенно передоверив их арендаторам, которые регулярно поставляли ему определенные суммы денег.
-Сколько причитается с села?
Арендатор ответил, хоть и не сразу, подобный вопрос от шляхтича он явно не ожидал.
Глинский подсчитал в уме, названная сумма по крайней мере вдвое больше того, что беззаботный шляхтич мог получить с подобного села.
-Я поговорю с моим знакомым паном Стравинским о сумме долга, возможно она покажется ему чрезмерной. Но в любом случае нельзя смешивать земное и вечное, а потому убирайтесь отсюда и не забудьте вернуть старосте ключи.
Арендатор не ожидавший такого поворота опешил, но тут же спросил с прищуром.
-А позвольте спросить, с кем имею честь говорить, и по какому праву благородный пан здесь распоряжается?
-Зовут меня Глинский, и распоряжаюсь я по праву благородного шляхтича. Пошел вон говорю и повторять я не буду.
Исаак побледнел, потом покраснел и что то бормоча насчет жалоб и закона, готов был отступить, но тут из за его спины вышел рябой громила с туповатым лицом и заговорил с акцентом не то чешским, не то силезским.
-И чего пан командует? Мы в своем праве. Может быть он и не пан вовсе, мало ли бродяг шляется.
Кровь бросилась в лицо Глинскому, он схватился за саблю намереваясь наказать наглеца. Гайдук также взялся за оружие, а его приятели с ворчанием поднялись с травы.
Численный перевес противников не смутил Глинского, он был уверен в себе и своих людях вот только немец…
Немец быстро опередил князя и выхватив шпагу двинулся на верзилу.
- Не гоше, вам князь связывайтса всякий сброд.
-Эй швайне, я здесь!
Понял или нет верзила, но видимо не на шутку рассердился и бросился на немца выше которого был чуть не на голову. Но ландскнехт гораздо лучше обращался с оружием, да и шпага его в пешем бою оказалась эффективней сабли гайдука. Легко отбив первый натиск, немец перешел в контратаку  и вскоре обезоружил противника.
Пока тот ошалело вращал глазами, Фрол не теряя времени, приказал двум своим подручным вязать его. Возражать против этой операции больше никому не приходило в голову.
Фрол взглянул на князя и заручившись его молчаливым согласием провозгласил приговор.
-Этому, двадцать плетей за оскорбление его светлости, остальным пять минут на сборы.
Повторять больше не пришлось.
Глинский ругал себя за то, что влез не в свое дело поддавшись чувствам, но в глубине души сознавал, что поступил правильно. И сейчас, глядя уже на собственных крестьян, таких же измученных и запуганных, понимал, что не сможет отдать их на растерзание хищных арендаторов. Но разве он может уделить хоть какое то время делам хозяйственным? Нет. Пришлось пожертвовать надежным Фролом, которого он сделал временным управляющим. А обязанности последнего как то само собой перешли к немцу Конраду Бауэру, чрезвычайно довольному таким поворотом.





                Глава двадцать пятая.
Далеко-далеко, среди дремучих северных лесов и непролазных болот затерялся Антониево-Сийский монастырь. Большое Михайловское озеро окружает монастырь с трех сторон и лишь одна сторона обращена к берегу. Сейчас озеро сковано льдом и по нему можно пройти. Но куда идти? На сотни верст окрест ни души, лишь дикие звери, да унылое завывание вьюги. Эти невеселые звуки доносятся до каменного мешка монашеской кельи. Пройдя сквозь щели в каменной кладке , звук принимает причудливые формы. Иногда слышится смех, или плачь, то какое то грозное урчанье. В келье согнувшись сидит человек с отрешенным словно застывшим лицом. На нем грубая монашеская ряса, лицо бороздят морщины преждевременно старя этого человека. Мало кто узнал бы в нем блистательного и гордого придворного. Тем не менее это он, Федор Никитич Захарьин-Юрьев. Его упрятали от мира, лишили имени и звания, теперь это просто инок Филарет, лишь упрямая складка между бровей позволяет думать, что дух бывшего боярина не сломлен. Этот дух внезапной искрой вспыхивает в глазах, на кажущемся безжизненным лице
Ощутимо повеяло весной и словно , что то поменялось вокруг. Даже тюремщики как будто стали мягче. Заключенный встал и прошелся по келье. С недавних пор ему разрешили участвовать в общих службах, а царский пристав Богдан Воейков ,прежде изрядно досаждавший ему стал гораздо вежливей. С чего бы? Все равно, паскудник докладывает царю о каждом слове и даже взгляде подопечного, для того и поставлен. Ну и пусть. Филарету нечего скрывать и бояться нечего. До него доходили известия, даже в эту удаленную от мира обитель, о несчастной судьбе его братьев. Возможно, палачи нарочно доносили до него эти известия, чтобы горше стало на душе.  Не дождутся проклятые слез Филарета. Он любил братьев, но они мужчины и сами за себя отвечают. Но вот как вспомнит о жене и детях, словно рогатину в сердце воткнут. Так и сказал соседу по келье, кроткому старому иноку, единственному, кроме Воейкова человеку с кем мог общаться.
«Все в руках господа, на него одного уповай»,- ответил инок. Прав старик, но как же тяжел порой наш крест.
Что то не так пошло с самого начала. Царь Федор Иоаннович, царствие ему небесное, всю жизнь тяготился этим миром, и все же переход в мир иной совершил неожиданно. Он завещал престол ему, Федору Никитичу Романову из рода Захарьиных-Юрьевых, своему двоюродному брату. Скипетр был близок, только руку протяни, но он отказался, ведь был другой. А как сказать блаженному царю про другого. Годунов  взял свои меры, осторожен и хитер аки зверь, но к трону тоже не спешил, ломал комедию. И только убедившись в поддержке духовенства сделал решительный шаг. Чернецы непреклонны, ребенок хоть и сын царя, но незаконный. Можно было переломить ситуацию, будь отрок в Москве, но когда его перевели туда, было уже поздно. Осталось скрываться и ждать нового удобного момента, благо истину знали немногие. Знал Иов, но обещал молчать. Он и должен молчать, ибо тайна сия, словно печать апокалипсиса. Годунов сделал его патриархом, и чернец сполна отплатил ему способствовав воцарению Бориса, но про эту тайну патриарх вряд ли поведал царю. И все же Борис забеспокоился, зашевелились его ищейки. Федор Никитич беспокоился о своем подопечном, готовил ему иное убежище, а дело вон как обернулось. Ну , что ж, все в руках господа.
А в Москве весна. От снега и следа не осталось. Птицы весело щебечут и почки на деревьях набухают. Приближается светлое Христово Воскресение.
С вечера Успенский собор заполнен до отказа: знать, духовенство, верхние слои купечества. Сам государь присутствует на службе. Рябит в глазах от золотой парчи,мехов дорогих и каменьев драгоценных. Последнее время, царь не часто появляется прилюдно и всегда в роскоши ослепительной. Но здесь пред ликом божиим он прост и этим контрастирует с разодетой знатью. Из царских регалий на Борисе только крест животворящий, голова не покрыта и видно, что еще недавно черные волосы сильно поседели. Рядом с царем сын Федор-стройный и красивый четырнадцатилетний юноша одетый столь же просто. Ростом уже догнал отца, но гораздо тоньше и изящней.
Видевшие царя во всем блеске царских регалий признают, что без внешней мишуры, царь стал еще величавей и словно недоступней. Как будто божественная длань простерлась над ним. « И когда этот выскочка Годунов научился держаться по царски?»-шепчутся завистники.
Зазвонил благовест,и пестрая раззолоченная толпа вывалила из храма. Впереди несут крест и хоругви, за ними патриарх и Годуновы отец и сын, в некотором отдалении все остальные. Свечи в руках, колокольный звон льется словно с неба. Через кремлевские стены доносится гул тысяч голосов собравшихся на площади. Радуются. Но Борису в этом праздничном гуле слышится что то зловещее. « Стар я становлюсь, чувствителен, мерещится всякое»- думает со вздохом Борис и перед его глазами живо встают лица придворных. « Бродяга неспроста объявился в Литве, но кто стоит за ним?»
Борис идет не оборачиваясь, но знает, что взгляды прикованы к нему. Вот Василий Шуйский щурит подслеповатые глаза на широком скуластом лице. Хитер, ухо с ним держи востро, но к крайностям не склонен. Лиса, а не лев. Вел угличское дело и помог Борису выпутаться из опасной ситуации, хотя и считался противником Годунова. Впрочем за ним следили и он знал об этом. Будем и дальше глаз не спускать. Но почему я вспомнил про Углич? Тень прошла по лицу царя.
Между тем шествие обогнув храм остановилось у закрытых ворот и Иов-патриарх звучным голосом «аки труба дивная» приводившим в священный трепет еще Иоанна грозного пропел и многоголосый хор присоединился к нему:
Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!
Борис вздрогнул и на миг оторвался от своих дум, однако тени прошлого продолжали витать над ним. Мстиславский… его отец был в регентском совете при Федоре. Открытый противник Годунова, но слишком бесхитростный, потому и проиграл. Наследник ничуть не умнее отца, но благородства поменьше, потому более опасен… Салтыков, Голицын? Все способны на предательство,но ради чего? Должен быть один, кто бы подчинил всех, а его я не вижу. Годунов не рожден царем и его не любят втайне, ему завидуют. Но кто готов дерзнуть? Годунов стал царем случайно и вместе с тем шел к трону всю жизнь, ступенька за ступенькой, постепенно прибирая к рукам рычаги власти. Они завистники, но не идиоты и наверняка понимают опасность внезапно обрушившейся власти. Или не понимают?
Патриарх зажженым трехсвечником описывает в воздухе крест, ворота храма распахиваются. Христос воскресе! Воистину воскресе! – вторит многоголосый хор. Толпа вваливается в освещенный лампадами храм.
Федор Никитич Захарьин-Юрьев один осмелился оспаривать завещание покойного царя и своего двоюродного брата. Завещание по которому трон переходил к вдове, а значит и к нему Годунову. Тогда помог Иов и Федор отступился. Патриарх церковный иерарх иосифлянской школы. Назубок знает писание, честен, суров, но недалек. Станет ли он надежной опорой моему Федору? Впрочем Федор, Борис с нежностью взглянул на сына, получит власть по наследству, ему будет легче. А Захарьин был опасен сам по себе  даже если был не причастен к заговору. Разве это повод для расправы с невинным?-произнес внутренний голос, но Борис тотчас его подавил.
Знать, вечная проклятая знать. Свои интересы, свои интриги, своя корысть. Им наплевать на державный интерес. Иоанн знал что надо делать. Он был природным государем действовал открыто и грубо. Слишком грубо пожалуй, но в верном направлении. Борис не мог себе этого позволить, даже если бы захотел. Грозный поднимал людей худородных, всем ему обязанных таких как Малюта Скуратов, Богдан Бельский, да и сам Годунов, в конце концов наедине с собой нечего лукавить. Взгляд Годунова упал на стоявшего поодаль Петра Басманова, непривычно серьезного смотревшего на Бориса преданным взглядом. Но Иван словно тешась мог низвергнуть поднятого им человека. Он играл с людьми словно сытый кот с несчастной мышью, не сожрет так замучает. Так нельзя. Борис уже много сделал для таких как Басманов и они должны отплатить ему преданностью.
Звезды бледнеют на небе, еще немного и заря окрасит розовыми лучами вычурные башни собора Василия блаженного-земное воплощение града небесного. Служба закончилась и сердца верующих наполнились торжеством.
Где твое , смерте жало? Где твоя, аде победа? Воскресе Христос, и ты низвергися еси. Воскресе Христос, и падоша демоны. Воскресе Христос, и радуются ангели. Воскресе Христос, и жизнь жительствует. Воскресе Христос, и мертвый ни един во гробе. Христос бо востав от мертвых, начаток усопших бысть. Тому слава и держава, во веки веков . Аминь.