Мишка

Дачу в тот год мы снимали в деревне Карабаново. Мне было тринадцать лет. Я был загорелым, худым и очень самостоятельным. То есть гулял без родительского присмотра. Родители мне доверяли. А главным моим занятием была рыбалка. С утра до вечера я проводил время на реке. Хозяева дома, где мы жили, разрешали мне пользоваться их лодкой. Почти каждое утро я с удочками, а порой и с вёслами, отправлялся к реке на рыбалку. Иногда возвращался домой к обеду, но чаще – только к вечеру. Усталый, довольный и с уловом. Река у деревни была не широкой. Но извилистой и с большим количеством затонов и рукавов, изученных мною вдоль и поперёк.
Надо заметить, что дачу эту мы снимали уже третий год. Но ввиду того, что я всё время проводил на реке, товарищей среди деревенских ребят не имел. И вообще я был мальчиком стеснительным и к знакомствам не расположенным. Мне всегда было интересно одному. От одиночества я не скучал.
От дома до реки было совсем недалеко. Нужно было пройти по дорожке мимо малинника, потом по топкому лугу спуститься к песчаному пляжу. Там, в небольшом и мелком затоне стояли лодки. А чуть в стороне, выше по течению, берег был обрывистый, под которым крутил мутной водой омут. Я часто сидел там с удочкой и ловил иногда огромных  горбатых окуней, хотя чаще попадались мелкие сопливые ерши. Здесь я должен сделать некоторое пояснение. Огромной рыбой я тогда считал любую, не помещавшуюся в спичечный коробок. Надо помнить, что мне было тринадцать лет, и я очень многое в раскрывающемся для меня мире воспринимал в превосходной форме. Лето было очень жарким, грибов в лесу очень много, а деревенские девочки очень красивыми.
И вот в один из солнечных жарких дней, когда я сидел на краю обрыва над омутом и таскал из него совсем не горбатых, а мелких, с пологими спинами, окушков, за моей спиной остановились двое: женщина средних лет и мальчик, примерно моего возраста. Или чуть моложе. Они тихо стояли, не мешая мне, а я глядел на поплавок. И когда я в очередной раз вытащил из воды окуня, мальчик сказал женщине: «Я тоже хочу поймать рыбу».
Я, опуская в садок окушка, обернулся и посмотрел на мальчика. Тот глядел на меня и улыбался. Женщина, наверное, это была его мама, взяла его за руку и повела по тропинке от реки. Тот шёл за ней послушно и, оборачиваясь на меня, всё время повторял: «Я тоже хочу поймать рыбу. Я тоже хочу поймать рыбу».
На следующее утро я перебрался на лодке на другую сторону реки, и, привязав её к камышам, стал ловить на течении плотву и подъязиков. Клёв был активный. Где-то около полудня на противоположном берегу я увидел женщину с мальчиком. Они спустились по тропинке от деревни к реке и остановились напротив меня. И я опять услышал, как мальчик произнёс: «Я тоже хочу поймать рыбу».
Вечером того же дня я, как обычно, пришёл к реке. Было жарко. Плыть на лодке куда-либо мне было лень. И я сел над обрывом. Закинул в воду одну удочку. Вторую я стал только разматывать, когда ко мне подошла женщина с мальчиком. Они остановились в нескольких шагах от меня. И когда услышал знакомое: «Я тоже хочу поймать рыбу», то поднялся с травы, подошёл к мальчику и протянул ему удочку. Женщина, умилённо поглядев на меня, произнесла: «Он не умеет. Ты ему покажи». Я насадил на крючок червя, вручил мальчишке удилище и посадил его рядом с собой. Показал ему, как надо забрасывать, что получилось у него легко и точно, сам устроился на обрыве и закинул свою удочку. Снимать с крючка окуней у напарника не получалось, и приходилось это делать мне. Однако глаза мальчика светились таким счастьем, что я не обижался. Более того. Я даже был рад успеху незнакомого мальчишки. Через час или два, когда стало темнеть, женщина сказала мальчику: «Миша, отдай удочку и пошли домой. Уже поздно». Мой напарник положил удилище на траву, улыбнулся мне и пошёл по тропинке к деревне.
На следующее утро, спускаясь к реке, пройдя малинник, я увидел на берегу Мишу. Тот стоял у воды с удочкой. Его мама сидела рядом на траве с книжкой в руках. Когда я приблизился, женщина поднялась с травы и двинулась мне навстречу.
- Мальчик, - обратилась она ко мне, - как тебя зовут?
- Митя. – Ответил я, и от непривычки знакомства с чужими людьми слегка покраснел.
- Митенька, – женщина подошла ко мне и провела рукой по моим волосам, - моему Мише очень понравилось ловить рыбу. Но одного я не могу его отпускать. У него проблемы со здоровьем. Он дорогу домой может не найти. А ты – мальчик самостоятельный. Полови рыбку с ним. И ему будет радость, и мне спокойно. А потом проводи его до нашего дома. Тебе же не трудно, ведь мы живём напротив.
- Да ладно, - ощущая свою значимость, снисходительно ответил я, присаживаясь рядом с Мишей. – Половлю и провожу.
В последующие дни мы с Мишей ловили рыбу уже без присмотра его мамы. Иногда он приходил к моему дому, и мы отправлялись за околицу, чтобы поиграть в индейцев. Делали луки из ивы, вставляли в волосы петушиные перья и носились среди зарослей крапивы и дикой малины в поисках бледнолицых врагов. Первым он никогда не начинал ни игр, ни рыбалку. Он смотрел не меня своими глазищами и повторял за мной всё, что я делал.
Так я обрёл друга. Мне было хорошо с ним. Миша был не многословен. Улыбка не сходила с его лица. Но больше всего меня поражали его огромные глаза. Миша молчал, а они говорили. И я его понимал.
Однажды, ранним августовским утром, мы отправились с Мишей на очередную рыбалку. Сели в лодку, переправились на другой берег. Привязав крепко лодку к камышам, я взял в руки удочки и банку с червями. Мише вручил ведро для улова. Пройдя метров тридцать по берегу, мы остановились под раскидистой ивой. Мне нравилось это место. Вода реки здесь замедлялась и даже имела некоторое обратное движение. К тому же древнее дерево давало тень, и ловить рыбу под ним было приятно даже в самые жаркие дни. Я размотал одну удочку, насадил на крючок червя, сделал заброс, вручил удилище Мишке и сказал ему: «Сиди, лови. А я скоро приду». И двинулся по берегу ниже по течению. Здесь река разделялась на два рукава. Между ними был длинный, усыпанный ракушками, песчаный плёс. Я забросил удочку, положил её на когда-то заготовленные рогатины и сел на песок. И просидел так, наверное, минут тридцать. Клёва не было. Тогда я решил вернуться к Мише и посмотреть, как идут дела у него. Я подошёл к древней иве. Ведро для улова стояло на месте. Мишки не было. И тут, левее, за камышами, я услышал странный звук, словно огромная птица била крыльями по воде. Я бросился туда и увидел своего молчаливого друга. Тот стоял в воде по горло с удочкой в  руке. Другой рукой он пытался ухватиться за прибрежную осоку, но так как течение здесь было сильное, это ему не удавалось и он в отчаянии бил по воде. Подбегая к краю воды, я зацепился ногами за какую-то корягу и упал. Но в этот момент успел схватить Мишку за руку. Потом я встал на колени и потащил друга на берег. Мальчик мне повиновался, но удочку из рук не выпустил. Когда мы были уже на берегу, я взял удилище из его рук и понял, что на крючке сидит какая-то крупная рыбина. Мишка сидел на траве в мокрой насквозь одежде и смотрел на меня. А меня в это время била сильная дрожь. Однако я улыбнулся другу, словно ничего особенного не произошло, взялся обеими руками за удочку и вытащил на берег рыбу. Это была щука. После чего упал на траву рядом с мокрым товарищем.  Мишка поглядел на меня и сказал: «Я поймал рыбу!».
Минут через десять на другом берегу появилась Мишкина мама. Она помахала нам рукой и закричала: «Ребята! Что вы там разлеглись? Уже поздно! Давайте домой!». Я приподнялся с травы и поглядел на друга. Мишка лежал, раскинув руки в стороны, смотрел в небо огромными счастливыми глазищами, улыбался и шептал: «Я поймал рыбу! Я поймал рыбу!».