Крест

До
Сережка проснулся и огляделся вокруг. В полумраке комнаты были еле различимы силуэты чужой мебели. Из другого конца доносился мужской храп и скрежет зубами. Затхлый воздух был наполнен запахом перегара, несвежего белья и еще чем-то непонятным, но таким тошнотворным.

 «Надо срочно открыть окно, надо свежего воздуха», - пронеслось в голове Сережки.
Он спустил ноги с кровати, сшиб ногой пустую бутылку из-под водки. Та покатилась по полу, создав невообразимый грохот. В другом конце комнаты кто-то стал ворочаться и материться. Кровать его противно заскрипела, словно присоединялась к ругательствам своего постояльца.
Сережка решил не открывать окно, а выйти на улицу. Обуви около его лежбища не нашлось. Босиком идти по холодному грязному полу было неприятно. Ноги липли к чему-то сладкому, потом цепляли крошки, а у самой двери и вовсе вступили во что-то кашеобразное. «Блевотина», - подумал Сережка. К горлу подступила тошнота. И ему так захотелось выйти на траву, почувствовать ступнями ее свежесть, прохладу и чистоту, что он чуть не побежал к выходу.

Он приземлился на лавочке возле дома. В воздухе пахло сиренью. Вокруг не было ни одного дома, кроме того, из которого он вышел. Эта избушка в три окна стояла на большом холме, с которого открывался вид на поля. Кругом  была полная тишина. Никаких признаков жизни. Только где-то вдалеке слышался поезд, да шелестели листья на огромном старом тополе. Рядом с деревом виднелся полуразрушенный фундамент от дома и обугленный остов печки.
«Как же я оказался здесь?» - вертелось в голове у Сережки.
 
Легкий ветерок шевелил листочки дерева. И Сережка, как в детстве, стал всматриваться в крону и находить в сочетании тени и света образы животных. В самой вершине листья похожи на бычью морду с рогами, а чуть пониже на бабочку.

Он лег на узкую, подгнившую по краям лавочку, и стал смотреть в небо, а потом закрыл глаза…

Где-то вдалеке загремели колокольчики, послышались голоса. «А, это погнали коров и коз на пастбище. Сейчас бабушка крикнет: «Сергунь, отведи Белку в стадо!» - подумал Сережка.
Он открыл глаза, но кругом была та же тишина. Он снова с усилием зажмурил веки, потому что во сне пахло блинами и слышался голос бабушки.

Он в темно-синем трико с вытянутыми коленками и белой футболке срезал перочинным ножиком вичку от сирени и пошел в хлев выгонять Белку – большую белую козу. Та особо не упиралась, наоборот, обрадовано застучала копытами по деревянному полу сеней.

По улице уже шли старушки с белыми опрятными козами, мужики с черно-белыми коровами. Они хлестали такими же вичками свою животину, когда та задерживалась у куста сирени или густой травы. До площади у трех магазинов было метров триста. Но дорога до них занимала не меньше 15 минут. Надо было со всеми поздороваться, поговорить, пока рогатые щиплют травку.   
Отведя Белку в стадо, Сережка побежал к бабушке - там же блины со сметаной, медом и малиновым вареньем. Бабушка его обнимет, поцелует, поохает, как обычно, над его судьбинушкой, а потом заставит умываться тепленькой водичкой из ковша.

Но вдалеке в конце улицы он увидел темный силуэт. Человек явно направлялся к нему шатающейся походкой.

«Отец, - понял Сережка. – Если пьяный, будет лезть целоваться щетинистой щекой и дышать перегаром, признаваться, что ради сына он убьет всех. А если с похмелья - будет орать, проклинать и требовать сбегать к бабушке за чекушкой. А если Сережка откажется, начнет бить».

Ни того, ни другого от родителя Сережке не хотелось, и он, пока не поздно, свернул в переулок и забрался в чей-то сарай.

Сквозь щель он увидел отца в грязной одежде, лохматого с многодневной щетиной, который шел и матерился, мол, этот неблагодарный мальчишка, только попадись он ему на пути, батя научит его уму-разуму. Глаза его, мутные, отупевшие от водки, блуждали по сторонам в поисках отпрыска.

Когда он посмотрел в сторону сарая, находящийся там Сережка замер. Он затаил дыхание и начал молиться, как это делает бабушка по ночам. Он помнил только несколько непонятных слов: «Отче наш, ижэси на небеси». Он стал, как скороговорку, про себя повторять эту фразу. Наконец, отец отвернулся и неожиданно побежал вперед: то ли его кто-то позвал, то ли в пьяном угаре ему кто-то привиделся. В любом случае, мальчик был спасен. 

Сережка просидел в сарае еще минут десять, чтобы отцу хватило времени дойти до конца улицы и свернуть, и что есть сил бросился к бабушкиному дому. Туда отец боялся соваться, после того как бабушка отлупила его кочергой чуть не до смерти. Отец тогда оттаскал его за волосы за то, что он не хотел рассказать, где у бабушки, а его тещи, хранится рябиновая настойка.

Сережка добежал до калитки, захлопнул ее за собой и словно оказался за волшебными воротами, сквозь которые не может проникнуть зло.

«Сережа, это ты? Иди есть!» - послышался голос бабули. И Сережка рванул изо всех сил к своей спасительнице, уткнулся лицом в ее мягкий фланелевый халат и почувствовал теплую шершавую руку на голове.

«Ну, хватит-хватит, ласкуша! Садись есть, пока не остыли блины! - сказала бабушка и легонько похлопала его по спине.

Но Сережка все стоял уткнувшись в бабушкин халат и слезы все капали и капали из закрытых глаз…

Он открыл глаза: над ним было небо. Лохматые бело-серые облака тихо проплывали мимо него. Все лицо было в слезах. И никого не было, чтобы вытереть их и утешить.

«Надо вернуться, хочу туда, к бабушке» - решил он и снова закрыл глаза…

Они с пацанами выбегают из школы: перед ними длинная липовая аллея, в конце которой виднеется стадион, а за стадионом - зеленая стена бабушкиного дома. Но туда идти не хочется. Сегодня им выставили оценки и отпустили на каникулы. Впереди три месяца лета, свободы и счастья.

Отца он теперь долго не увидит - его посадили за разбой. И как это ни странно, новость эта принесла Сережке успокоение и даже радость. Значит, на восемь лет этот совершенно чужой мужик, который вошел в его жизнь только из-за того, что оплодотворил маму, оставит его и бабушку в покое.

Сережка теперь большой, он перешел в десятый класс. По случаю окончания года, и стоит заметить успешного окончания - Сережка был лучшим учеником в классе, и фотка его висела на доске почета – они с классом решили пойти к другу Сережки Джону. На самом деле звали его Женькой.  Но он был увлечен иностранной музыкой и на западный манер его прозвали Джоном.
Родители у него были на севере, где-то под Тюменью, и зарабатывали деньги на квартиру в городе и машину. Пока же Джон был предоставлен сам себе и приходящей двоюродной тетке.
На веранде у Джона места хватило не всем. Поэтому девчонки сели на колени к одноклассникам. Когда Сережку выбрала Рита и своими длинными светлыми волосами хлестнула по лицу, у него к лицу прилила краска. Окружающая действительность исчезла, осталась только она, ее запах, тяжесть ее тела, ее прикосновения.

Ему казалось, что Рита из другого мира, что она никогда даже не посмотрит в его сторону. Папа у нее был инженер в леспромхозе, а мама директор школы. Что ей парень с отцом алкоголиком-зэком, умершей матерью и непонятным будущим.

Но все сложилось иначе. Рита сидела у него на коленях, рука ее лежала на его плечах, а грудь была в нескольких сантиметрах от его лица. Сережка смотрел и не мог поверить.
Джон притащил кассетный магнитофон и включил «Модерн толкинг». Кассету с записью ему привез старший брат из города. Девчонки завизжали. Джон выставил все, что нашел у родителей в баре: водку, рижский бальзам и еще какую-то бутылку с иностранными буквами на этикетке. Никто даже не стал разбираться, что это было – тут же пустили в расход.
После первого стакана Сережка осмелел и обнял Риту. Его рука почувствовала под шелковой кофточкой изгиб талии, живот. Он гладил ее, она не останавливала. Никому не было до них дела, кругом была вакханалия, парни кричали что-то друг другу, девчонки вышли в коридор и начали танцевать прямо со стаканами в руках.

Сережка же с Ритой почти не замечали происходящего вокруг. Его рука пробралась под легкую шелковую блузку и скользила уже по нежной коже спины, живота, потихоньку пробиралась ближе к груди, когда Рита ее остановила.
 
«Выйдем», - прошептала она Сережке на ухо и взяла его за руку.

На улице было прохладно, уже стемнело. Сережка отдал Рите свой пиджак и прижал к себе. Рита уткнулась ему в плечо. Говорить ничего не хотелось - хотелось остановить этот миг. Но Рита замерзала, ее начинало трясти. Она подняла голову и хотела что-то сказать, но Сережка поймал ее губы. Сухие, обветренные. Путного поцелуя не получилось, и Рита снова уткнулась в его плечо.

«Отведи меня домой, не хочу возвращаться туда», - снова прошептала она, но уже не на ухо, а куда-то в плечо.

Они шли по спящему поселку. В небе мерцали звезды. И казалось, так будет всегда. Нет ни вчера, ни завтра, только сейчас – ее рука, ее голос, ее дыханье и бесконечное счастье.
Дошли до ее дома. Рита встала на носочки и дотянулась до его губ. Прижалась к ним на мгновение и снова на ухо прошептала: «До завтра». И ушла.

Сережке не хотелось идти домой, потому что это было возвращением в реальность. А все произошедшее казалось ему сказкой, сном. Ему не хотелось засыпать, потому что он боялся проснуться в другой жизни.

Но подойдя к дому бабушки он увидел свет в окнах. «Странно, - пронеслось  в голове. – Бабушка в это время спит. Может она, не дождавшись его, не могла уснуть.
Сережка постоял у входной двери и прислушался. В комнате слышались мужской и женский голоса. Сережка рванул за ручку двери и наткнулся на подружку бабушки тетю Люсю.
Лицо ее было заплаканным и одновременно озабоченным. Когда она увидела Сережку, из глаз ее сыпанули слезы.

- Сергей, ты где был! – вышел из комнаты тети Люсин муж дядя Вася и сурово посмотрел на растерянного парня. – Бабушке твоей стало плохо. Она позвонила нам. Когда мы пришли, она была еще жива…

После этих слов внутри у Сережки что-то оборвалось. Он ждал следующих слов, как страшного приговора. Но дядя Вася медлил. Видимо, ему самому было не по себе говорить о случившемся или он подыскивал слова.

- Вызвали скорую, - продолжил он наконец. - Они увезли ее, а через полчаса позвонили и сказали, что не смогли ее спасти… Сердце остановилось…
- Отмучалась, бедняжка, - простонала тетя Люся и уткнулась в большой белый платок, который сняла с головы.

Сережка стоял на пороге. Тетя Люся понемногу успокоилась, слушая рассказ мужа о похоронных хлопотах. Сережка никак не мог поверить во все происходящее. Он, наверное, спит. Напился и спит у Джона.

Раньше ему часто снилось, что бабушка умирает. Он плохо помнил мамины похороны, потому что ему тогда было всего пять лет. Но в подсознании, видимо, сохранился образ матери в гробу. Во сне он видел комнату, в которой стоят два гроба – в одном молодая красивая, но очень бледная женщина, а в другом – бабушка. Во сне он подходил к гробу с бабушкой и рассматривал любимые черты. Подробности во сне были прорисованы четко: свечка в руках, белое покрывало и бледное лицо бабушки.

Иногда сон заканчивался тем, что он начинал будить бабулю, и та просыпалась. Гроб превращался в кровать, и события разворачивались как в обычное утро. Но чаще всего сон заканчивался тем, что эти два гроба уносили из дома. Он оставался один, посреди комнаты, в которой еще стояли табуретки из-под гробов. Ощущение какого-то космического одиночества и тоски наваливалось, и Сережка вырывался из сна в реальность.

 Маленьким он бежал к бабушке и забирался к ней под одеяло. Под спокойное воркование бабули: «Что, Серенький, опять сон страшный приснился? Ну, ничего. Что во сне снится - в жизни не сбывается» - он засыпал. Став взрослым, Сережка просто вставал, включал свет и шел на кухню попить молока. Потихоньку реальность вместе с электрическим светом и холодным молоком возвращалась и спасала его от кошмара.

Но сейчас было совсем другое дело. Сон превратился в реальность и проснуться не было никакой возможности.

- Она сейчас в больнице, - продолжал дядя Вася. - Я уже сходил к Андреичу и заказал гроб. Привезут ее завтра. Женщины все сделают, не бойся. Мы все затраты возьмем на себя. Да и тебя не оставим - не переживай.

Спать Сережка не мог. Да и на улице уже рассвело.

 Около семи часов утра привезли гроб, открыли его, поставили на две табуретки в той же комнате, которая снилась Сережке. Он смотрел на все происходящее как в кино, как будто это была не его жизнь. Может быть, в этом виноваты успокаивающие капли, которыми его пичкала тетя Люся. Может быть, какие-то защитные силы психики.

До похорон он не оставался один. В доме была масса народа: женщины суетились на кухне, помогая тете Люсе печь пироги для поминок, мужики из соседних домов помогали дяде Васе решать вопрос с транспортом, копанием могилы. В комнате у гроба какая-то старушка читала молитвы. Иконы, которые бабушка хранила в серванте, выставили на стол. От этих цветных картинок, мелькания огонька свечи и бормотания молитв почему-то становилось спокойней.
В комнату входили периодически новые люди, кланялись гробу, говорили с Сережкой, шептались с кем-то в коридоре: «Парень-то совсем один остался! Как он теперь будет» и, поохав, уходили.

После похорон были поминки в поселковой столовой, а потом Сережка пришел домой. Он дошел до бабушкиной комнаты: все вещи лежали так, словно бабуля вышла на минутку из комнаты. Очки на резинке между страниц книги, войлочные следки у кровати. Ее халат, аккуратно сложенный, лежал на табуретке. Он сел на кровать, и тогда чувство одиночества из детского сна и какой-то черной огромной тоски накрыло его. В горле встал комок, глаза налились слезами, и он заревел, как маленький. Он взял бабушкин халат – от него все еще пахло бабушкой, пирогами и лекарствами. Он сидел на кровати, а слезы текли по лицу и капали на рубашку.

Вдруг в тишине задребезжал телефон. Сережка даже не сразу понял, что это за звук. Потом вытер слезы  халатом и взял трубку.

- Привет, как ты там? - из трубки донесся голос Риты. – Если хочешь, мы с Джоном сейчас придем и посидим у тебя?
- Нет, лучше ты одна, - ответил Сережка.

Он зажег свет во всех комнатах и сенях, включил телевизор. И стал ходить из угла в угол.
Было ощущение, что время зависло, не двигалось. Иногда он садился на кровать и смотрел на старые настенные часы. Минута, которую в обычных обстоятельства даже и не замечаешь, сегодня тянулась, тянулась и тянулась. Минутная стрелка на старых  настенных часах так медленно ползла с одного деления на другое, что казалось, будто она совсем не двигается.
Но космическое одиночество отступило. И Сережка понял, что это мучительное ожидание Риты и есть его спасение, как когда-то была бабуля.

Рита зашла без стука, села рядом с ним на кровать и положила его голову к себе на колени. Она гладила его, шевелила волосы и пела грустные песенки. Сережка не вникал в их смысл. Для него важнее было слышать Ритин голос.

- Надо идти, - прошептала она, когда настенные часы пробили полночь. – Если приду поздно, родители устроят скандал.

- Нет, пожалуйста, останься, позвони им, скажи, что ты у Светы, ну, придумай что-нибудь, - тоже шепотом стал просить Сережка. – Я ничего плохого с тобой не сделаю. Просто побудь со мной. Я не могу один. Мне страшно. И тоска такая, как глыба черная, наваливается.
Рита посмотрела на него, помолчала и легла рядом с ним на кровать. Только прижавшись к ней и обняв ее, Сережка заснул. Когда начало светать, она высвободилась от его рук:
- Уже рассвело, тебе не будет страшно, а я пойду, надо вернуться домой, пока родители не проснулись.

Она ушла, тихонько прикрыв за собой дверь. Сережка снова заснул…
Спину от лежания на узкой скамейке начало ломить. Он сел. Его мутило. Еле успел наклониться в сторону, как его вырвало.

- Плохо-то как, - подумал он. – Опять пить. Нет уж.

Он пошарил в карманах штанов и нащупал там таблетки. Он стал разжевывать их всухую. Горько, но  запить было нечем, а идти к колодцу и уж тем более в дом не хотелось. Через несколько минут отупения глаза закрылись, и он снова заснул...
Он снова оказался на веранде у Джона. Но Риты рядом не было. Джон целовался в углу кровати с какой-то приезжей девахой. Она была полураздета и пьяна. Сидела на нем раздвинув ноги, а Джон лапал ее за задницу. Но никто на них внимания не обращал.

За столом бухала компания из десятка парней и девчонок. Курили тут же, поэтому сквозь дым было не различить лица. Только смутные силуэты. На столе стояли бутылки без этикеток. Значит, пили самогонку. Когда он встал с кровати, компания завопила:
- О-о-о, Серега проснулся! Дуй к нам, спящий красавец. Штрафные ему пять рюмок, пусть платит за тот час, который проспал.

Пить не хотелось. Его тошнило только при упоминании самогонки. Но домой хотелось идти еще меньше, поэтому он опрокинул в себя стопарик. Закусил прокисшим соленых огурцом.
После похорон бабушки и отъезда Риты на юг Сережка практически жил у Джона. Никто его не гнал, а дома никто не ждал. Здесь же всегда было весело: музыка, смех, веселые анекдоты «от пацанов». Вино, водка, самогонка помогали забыть про одиночество, смерть бабушки и смутное будущее, да и делали более раскрепощенными.

Вот и сейчас он начал пританцовывать со Светкой, которая давно на него вешалась, одновременно он курил сигарету, которую ему вставил в зубы кто-то из парней. Внезапно кассета закончилась и музыка прервалсь.

- Сегодня Ритка приехала с юга, - до Сережки донеслись пьяный треп курящих девок в коридоре. – Вся такая загоревшая, крутая. Опять ей дед с бабкой шмоток накупили: джинсы, кроссовки «Адидас»-мадидас.

 - Она прошла сегодня, сука, и даже не поздоровалась, - подхватил другой голос. -  Зрение у нее плохое! Как же! Куда уж нам до вас, интеллигентов хреновых. Шалава, бля!
Сережке стало противно. Рита приехала, а он тут с этими дурами да еще и пьянущий.
Он отстранил Светку. Та, пьяная, цеплялась за него, лезла целоваться. Тогда он отшвырнул ее на кровать. Светка заорала и заматерилась. Но ему уже было все равно.
Он направился к дверям, когда в них появилась Рита. Ни с кем не поздоровалась, только взяла его руку и вывела на улицу. Она ничего не говорила, просто отвела его домой, уложила спать. Он пытался что-то объяснить, но выходило только пьяное бормотание.
- Дурак! Весь грязный, пьяный! Идиот! – сердито кричала она, пытаясь стянуть с него ботинки и уложить в кровать. - Приду завтра – поговорим!..

Он вдруг оказался за семейным столом на кухне у Риты. Ее отец что-то рассказывал, все смеялись. Мама суетилась у плиты, доставая яблочный пирог из духовки.
Сережка был счастлив: у него наконец появилась семья, о которой он мечтал всю жизнь.
В 10 классе они с Ритой были неразлей вода. Джон отошел на второй план. Они встречались и общались только в школе.

С Ритой они вместе делали уроки, вместе обедали и ужинали. Он уходил домой только спать. Родители, видимо, решили, раз уж они дружат, так пусть будут на глазах.
Потом они вместе поступили в институт: она в лингвистический, он – в технический. А после первого курса поженились: сходили и расписались, поставив родителей в известность постфактум. Те немного побесились, но когда дочь забеременела, смирились. Стали помогать молодой семье деньгами.

Сейчас Рита сидела рядом, смеялась, периодически посматривая на него влюбленным взглядом. Он тоже  смотрел на нее и все никак не мог поверить, что это его жизнь: такая спокойная и благополучная.

 После ужина они пошли спать. Рита быстро утомлялась и ложилась рано.
Сережка улегся рядом, стал гладить ее живот. Пупок, рука скатилась к груди. Она сильно набухла, и Сережка хотел было… Но Рита руку перехватила и отвела.

- Мелкий, ты слышишь, мелкий, давай скорее выбирайся, а-то папа соскучился по маме, - Сережка приподнял ночнушку жены и стал целовать натянутую кожу живота, рассматривать родинки. Пупок у нее стал совсем выпуклый. – А он не лопнет? – сказал он вслух.
Рита засмеялась, притянула его голову к груди и щелкнула выключателем светильника. Так меж ее разбухших грудей он и задремал.

Проснулся он от стука в дверь.
- Серый, там Джон пришел, просит тебя выйти, - прошептал за дверью брат Риты.
Сережка поцеловал спящую жену, натянул брюки и вышел.

Джон был какой-то взъерошенный, суетливый:
- Здорово, нужна твоя помощь: там какие-то мужики на наших у вокзала наехали. Сначала понты бросали, а потом опускать наших стали. Их человек пять. Серег, мы всех наших собираем. Ты с нами?!

Серега уже участвовал в драках не раз. Иногда надо было Джону помочь, иногда поставить на место какого-нибудь слишком навязчивого ухажера Риты. Немного поколебавшись, он схватил какую-то куртку с вешалки в прихожей, зашнуровал ботинки и выбежал на улицу. Во дворе Джона уже не было. На дороге стояла его «копейка». Когда Сережка открыл дверь, в машине было уже человек шесть.

«Падай!», - крикнул Джон и рванул вперед, только закрылась дверь за другом.
К вокзалу приехали за три минуты. В здании сидели несколько мужиков в норковых шапках и пальто.

«Городские, - сразу же подумал Сережка, - и занес же их черт в такую дыру, да еще и ночью».
 
Один из них постарше и потрезвее, увидя толпу разъяренных юнцов, направился к ним с поднятыми руками:
- Ребята, давайте договоримся. Мои друзья немного погорячились…
- Погорячились, бля, - Джон побагровел от ярости и схватил мужика за дубленку на груди. – Кто из нас деревенщина?

Джон сорвал с головы мужика норковую шапку, кинул на пол и потащил на улицу. Оставшиеся бросились ему на помощь, но встретились с кулаками команды Джона. Сереге достался худенький мужичонка лет тридцати. Серега нанес ему несколько ударов в живот, ударил головой об коленку. Тот упал. Разбираться с ним было некогда, надо было помочь пацанам. Тогда Серега побежал к Джону. Оттянул мужика за руки, но Джона было не угомонить. Он налетел на противника и стал лупить его ногами в живот. Тот обмяк и Серега опустил его на землю. Но Джон продолжал его пинать куда придется.

- Ах ты гнида! Договоримся-я-я! – орал Джон, долбая по голове мужика ботинками.
Сережка схватил Джона в охапку и стал оттаскивать в сторону. Тот никак не хотел успокоится. Сережка утащил его к машине и кое-как усадил на заднее сиденье. Сам сел за руль и стал сигналить.  Прибежали пацаны, загрузились. Кроме одного.
Серега бросил взгляд на перрон. Там, скрючившись, валялись  избитые мужики. Между ними бегал новый друг Джона Кент и собирал шапки, шарил по карманам. На сигналы машины, он только отмахивался. Пока избитые не стали шевелиться. Все пытались подняться, за исключением одного. «Вот, Джон, отмутозил его. Бедняга еще долго будет вспоминать», - пролетело в голове и Сереги.

Серега не придавал большого значения этой драке. Подрались и подрались. Сколько раз такое бывало. Никто не жаловался и не обращался в милицию. Да и в милиции работали все свои да наши.

Он пришел домой, его и не было всего минут 20, наверное. Он прижался к Рите, погладил живот с выпуклым пупком, положил руку между грудью и животом Рита поворчала, что он холодными руками лезет в теплые места. Но так бывало всякий раз, когда он возвращался из туалета, который был на улице. Сережка заснул с чувством выполненного долга.
Утром их с Ритой разбудил отец.
 
- Сереж, там Валера Синцов пришел, он сейчас работает участковым. Говорит, что ночью была драка на вокзале, кажется, кого-то даже убили. Говорит, что и ты в ней участвовал. Пойди, поговори с ним, объясни, что это недоразумение. Наверное, тебя с кем-то перепутали.   
- Какая драка, он всю ночь дома был, - возмутилась Рита, приподнимаясь на одной руке в кровати.

Она стала собираться выйти с ним на улицу, но Сережка ее остановил:
- Солнышко, я сам разберусь, а-то простынешь…

Он открыл глаза и понял, что раскалывается голова. Солнце начало припекать и нагрело его темную давно нестриженную шевелюру.

- Надо куда-то в тенек, - решил он встал.
Но голова закружилась и светлые пятна затянули взгляд.

После

Рита сидела с отцом и матерью на скамейке в зале суда. Лицо заплаканное, опухшее, глаза красные. Она смотрела на Сережку, который был в клетке для подсудимых. Она сидела совсем рядом, наверное, в паре метров от него. Казалось, протяни руку и дотронешься до нее. Но между ними была решетка.

В ее глазах не было полного отчаяния, потому что она верила, что недоразумение разрешиться и ее Сережу освободят. Она даже прошептала ему это, когда их привели охранники, и улыбнулась. Она чем-то напоминала сумасшедшую. Сережка даже испугался за нее. 
Только один раз Рита отвела взгляд от него на судью, когда читали приговор.
- Ивану Осипенко… пятнадцать лет… строгого режима… Сергею Калашникову… восемь лет… строгого режима, – доносились отрывки слов судьи.

До последнего момента и Сережка надеялся, что его оправдают или дадут условно и все закончится, он выйдет к Рите из этой клетки, обнимет ее, прижмет к себе. Скажет, что все позади, и они уйдут вместе домой. Нет, даже не домой. Они совсем уедут из этого поселка, из этой жизни, и все забудут.

Вдруг женский крик прервал монотонное бормотание судьи.
«Ах, ты сволочь! – всегда сдержанная и воспитанная Рита соскочила с места и рванулась к судье. Она подбежала к судейскому постаменту и бросила в судью сумку. Косметика и документы рассыпались в разные стороны. Судья  выскочила из своего черного кресла и отступила к стене и посмотрела на конвой. – Ты же, сука, жизнь ему сломаешь…»

Конвойные бросились к Рите. Но отец опередил их и жестом попросил не подходить. Он схватил Риту и потащил ее к выходу. Рита кричала, что никуда не пойдет, что останется с Сережей, а эту суку-судью убьет. Она хваталась за спинки скамеек. Наконец отец усадил ее на самой последней у выхода. Он прижал ее голову к себе, закрыл уши руками и не давал ни слышать, ни видеть то, что происходило.

Сережка не мог смотреть на это, ощущения бессилия, боли за жену душили его – он сидел рядом с ней и ничего не мог сделать, даже подойти к ней и обнять. Он схватился за голову: боль разрывала ее пополам. Джон попытался успокоить его, взял за руки и попытался их отвести.

- Да, иди ты!!! - заорал Сережка, - Это ты во всем виноват!!!
- Девушка, если вы не успокоитесь, я и вам вынесу обвинение… в оскорблении суда, - судья сурово посмотрела на Риту и продолжила чтение приговора.
 
Но Рита рыдала и уже не обращала внимания на судью, и отец вынес ее на руках из зала…

… Сережку вели по мрачному коридору колонии. Он знал, что в конце коридора его ждет она. Он боялся этой встречи и в то же время ждал. Что скажет Рита, как она выглядит, может, пошлет его куда подальше. «Да нет, послать проще в письме. Сама бы не приехала», - возражал он сам себе. Он наслушался историй о том, как жены бросали зэков. Практически в ста процентах случаев. Но ему не хотелось верить – Рита ведь не такая.

Дверь открыли, и он увидел ее. Вернее, ее темный силуэт на фоне окна. Она смотрела на тюремный двор сквозь решетку. Услышав шум открывающейся двери, она развернулась и посмотрела на него. Сопровождающий закрыл дверь, но Рита стояла на месте. И он не двигался. Пауза стала затягиваться. Кто-то должен был ее прервать. И как всегда это сделала Рита. Она подошла к нему и уткнулась в плечо. Тогда Сережка сильно-сильно прижал жену к себе. Он гладил ее по голове. Он так давно не чувствовал запах ее волос, не прикасался к ним.

- Переоденься, - отстранилась Рита. – Хочу, чтобы во время общения со мной ты был в обычной одежде. Я тебе привезла твои джинсы и рубашку.

Он стал одеваться. Отглаженная рубашка пахла порошком. Старые джинсы были велики – он сильно похудел на зоне. Рита тем временем стала стелить на постель свое постельное белье.
- Хочу, чтобы все было как дома, - повернувшись к нему, объяснила она.
Переодевшись, Сережка снова обнял жену. Они стояли вдвоем у окна, из которого было видно двор зоны.

- Мы все переживем, ты главное не впитывай окружающую грязь, - говорила Рита. – За хорошее поведение тебя отпустят раньше, восстановишься в институте, доучишься. Все будет хорошо. Я буду с тобой. Только ты должен мне доверять.

- Как Маша? – вспомнил Сережка про дочь, которую никогда не видел. Они ждали сына, но появилась маленькая девочка. Рита написала ему в письме, прислала фотографии. Маленькая белокурая рожица смотрела на него хитрющими глазами. Она была похожа на Риту, и немного на его бабушку. В первом же письме Сережка попросил ее назвать Машей – в честь бабушки. Рита так и сделала.

- Ты знаешь, она такая забавная, - стала рассказывать Рита про дочь. – Уже несколько слов начала говорить. Правда, баба в первую очередь, потом деда, потом «на», то есть надо, потом уже мама. Я же приезжаю только на выходные. Мама с ней кубиками какими-то занимается, по какой-то новой педагогической системе. Говорит, что в три года научит ее читать.
 
- А папа? – мрачно спросил Сережка. – Она вообще знает про меня?
- Конечно, - Рита дотянулась до его губ и прикоснулась к ним своими. – Я напечатала твою фотографию крупно и сказала родителям, чтобы они ей показывали каждый день и говорили, что это папа, что папа уехал, но скоро обязательно вернется. (На глаза Риты навернулись слезы). Когда я приезжаю, мы с ней ложимся спать вместе с твоей фотографией, и я рассказываю про тебя. Какой ты у нас умница, как ты классно решал задачи по физике. Она, наверное, ничего не понимает, но слушает внимательно… Она чуть-чуть подрастет, и мы приедем к тебе с ней.

- Нет, я не хочу, чтобы она видела эту жизнь и меня таким, - тут же отрезал Сережка. – Мы с ней встретимся там, на воле…

Они лежали в казенной односпальной кровати. Он курил дешевые сигареты.
Рита приезжала каждый раз, когда удавалось добиться свидания. Даже если это выпадало на сессию. Внешне она становилась все красивее, женственнее. И все больше отдалялась от него. Она носила модную одежду, на которую давали денег родители и бабушка с дедушкой. Да и сама начала подрабатывать. Она пахла духами, которые раньше Сережка не знал. Начала красить глаза и губы.

Каждый раз Сережка смотрел на нее и не мог поверить, что она нашла в нем. Кто он – никто, зэк. У нее небось в городе уйма хахалей! Перспективных, с деньгами и будущим! Зачем он ей? Она просто из жалости ездит к нему или из чертовой порядочности! «Мамочка ее в детстве научила, что друзей нельзя бросать!» - ерничал он, но все равно ждал их встречи, как глотка свежего воздуха.

 Она рассказывала про перемены в жизни, про то, что Советский Союз развалился, что сейчас стали приезжать иностранцы, организуют совместные предприятия и переводчики стали очень востребованы.

- И ты знаешь, мне надо с тобой посоветоваться, - Рита поднялась на локтях и посмотрела на него, - Мне предлагают поехать на стажировку во Францию.

- Кто предлагает? – с холодом в голосе ответил Сережка. А сам подумал: «Ну вот, оно, сейчас под благовидным предлогом свалит, лишь бы избавиться от неперспективного мужа-зэка!»

- У нас университет – его переименовали сотрудничает с одним из университетов Парижа, - возбужденно продолжала Рита. – Открылась программа по обмену студентов. Меня, как одну из лучших студенток предлагают отправить туда на полгода. Представляешь, я смогу пройти по старинным улочкам, смогу есть круасаны с кофе. Я об этом даже не мечтала.
- Полгода! – не сдержался Сережка.

- Мама сказала, что о Машеньке беспокоится не стоит. Они помогут. Но я не могу принимать решения сама, я должна была посоветоваться с тобой, - Рита смотрела на него своими голубыми глазами.

- Зачем, ты свободный человек, ты можешь решать все сама. Я ни к чему принуждать тебя не буду, да и не имею права, - опять стальным голосом сказал он. В душе все сжалось, но он постарался сделать как можно равнодушный вид. – Ты одна туда собираешься? – как бы между делом спросил он.

- Нет, у нас несколько человек с курса туда едут!
 - Кто еще?
 - Ну, ты их не знаешь, за исключением Андрея Лобанова. Он был на новом году, ну, на последнем… там, у Созиновых, - не задумываясь о последствиях своих слов, ответила Рита.
 - Значит, с Андреем, - выдавил из себя он и тут же отодвинул от себя Риту  – Ну, давай. Он же, кажется, уже тогда на тебя положил глаз. Вы же даже медляк станцевали. Что, в постель уже затянул или только так, обмусолил?
- Сереж! – Рита тоже поднялась на локте и удивленно посмотрела на мужа.
- Давай, никто не держит! Рыдать не буду, - он встал, натянул штаны, закурил и перешел почти на крик.
 - Сереж, я… - Рита не ожидала такой реакции, и в растерянности сидела, закутавшись в одеяло.
- Что - ты? Что - ты? Да ладно, отпускаю, вали. Мне милости твоей не надо. Тем более у Адрюшеньки и папа кто-надо и мама. У Андрюшеньки и будущее обеспеченное. Вперед. Ложись под него. А я и без тебя проживу.
Рита сидела и не могла поверить, в то что происходит. Видно было, что она не знает, что делать. Сережке даже стало ее жалко. Но он не сделал шаг к ней. Пусть она приползет к нему на коленях за прощением.

- Сереж, ты что, я тебя люблю! – Рита спустила ноги с кровати, и так же завернувшись в одеяло, босиком направилась к нему. – Я не поеду в таком случае…
Она постаралась прижаться к нему. Но он отодвинул ее, скинул одеяло. Рита отошла и растерянно и униженно стояла посреди маленькой комнаты свиданий.
- Сколько у тебя там этих Андреев? – Сережка завелся и уже не контролировал себя. Рита пыталась оправдаться, но он, схватив ее за руку, прижал грудью к холодной краске стены. – Ты и при мне со всеми шашни крутила. Сколько я от тебя этих кобелей отгонял. Сколько их у тебя?

- Сереженька, ты у меня один! Мне никого не надо. Я хочу быть с тобой, - проскулила Рита.
- Один? Как же я тебе поверил! Говори, сука, замуж за него собралась или за француза какого?! – он схватил Риту за ее длинные светлые волосы и швырнул в сторону. Она рухнула прямо на угол кровати, сползла на холодный пол и, закрывшись руками, стала плакать.
Зрелище плачущей жены вызвало жалость. Он отошел к окну и закурил.

- Сереж, нам не надо ругаться, ведь у тебя только я да Машенька остались. Понимаешь, мы твоя семья, мы – твое будущее, - сквозь всхлипы говорила Рита. – Ты сейчас злишься, потому что не знаешь, что там происходит, не можешь быть рядом…

- Вот именно! Не могу быть рядом! Поэтому жене надо доверять, а как я тебе буду доверять, если ты шашни строишь со всякими Андреями!? – он снова стал заводится.
- Бред, какой-то! – Рита стала вставать. – Ну, как мне тебе доказать, что я там одна?
- Бред?! – он услышал только это слово из ее последней фразы. Ему показалось, что Рита собралась уходить. То есть ей наплевать на него?! Значит, его подозрения небезосновательны. Рита тем временем стала собирать по кровати белье и одежду. Ему вдруг показалось, что она сейчас соберется и уйдет. Бессилие и желание во что бы то ни стало ее остановить нахлынули на него. Он вырвал из ее рук одежду:
- Куда собралась? К французу? – он снова схватил ее за волосы, швырнул на стену. Рита ударилась лицом и упала. Он поднял ее и швырнул на спину на кровать, прижал руками ее поднятые кверху ладони. – А никуда ты отсюда не выйдешь. Ты моя жена! Я имею на тебя право!

 Он стал целовать ее в губы, но Рита отворачивалась. Из глаз ее текли слезы и большими каплями катились по щекам. Она собралась с силами и оттолкнула его. От неожиданности он потерял равновесие и завалился на кровать. Этого времени хватило, чтобы она встала и ринулась к двери. Та была закрыта. Рита стала стучать в дверь и кричать о помощи. В коридоре послышались шаги. Он подошел сзади и развернул ее.
 - Что? Не нравится целоваться с зэком?

Рита уже ничего не говорила, только отрицательно мотала головой. Он взял ее голову обеими руками и ударил о железную дверь. Рита закричала еще раз:
- Откройте, пожалуйста!
 
В дверь с обратной стороны стали вставлять ключ. Сергей отошел от Риты.
- Я ничего не скажу охраннику, но ты выйдешь отсюда, - Рита кинулась к одежде. – Я не хочу тебя больше видеть.

Неожиданно сознание Сережки прояснилось. Он смотрел на Риту, как она одевает рубашку и юбку, по быстрому без белья: в это момент она была такой чужой и такой любимой. Он понимал, что теряет ее. Навсегда.

- Рита, прости, пожалуйста, - он бросился на колени перед ней, схватил ее ноги в объятья и заплакал. – Прости.

В таком виде их застал охранник.
- Что у вас случилось? – равнодушно поинтересовался он.
- Мне нужно уходить, отведите мужа, - спокойно сказала Рита.
- С вами точно все в порядке? – недоверчиво посмотрел охранник на растрепанные светлые волосы Риты и заплаканные глаза.

- Да все хорошо, мы уже попрощались. Муж может идти, - Рита выдавила из себя улыбку.
- Вставай, пошли, - обратился он к Сережке, который продолжал стоять на коленях. – Кому говорят!

Сережка встал, накинул на себя рубаху от робы и фуфайку, обулся и пошел.
- Мы еще увидимся? – с надеждой в голосе спросил он.
Рита молчала. Она отвернулась, и на светлом пятне окна опять виден был только ее темный силуэт.

Охранник подтолкнул его в спину, и он вышел.

 Возвращение

- Крест, ты чё тут лежишь? – Сережку тормошил за плечо мужик. От него несло перегаром, одежда воняла мочой и потом, он был небритый, лицо какого-то коричнево-красного цвета. Правый глаз у него заплыл от удара, засохшая кровь была и на носу, и на руках. – Сёдня Михалыч приедет. Надо огород вскопать.

Сережка встал. При виде этого страшного мужика он неожиданно вспомнил, как оказался в этом доме.

Когда он вернулся из колонии, первым делом пошел к дому бабушки. Писать ему было некому. Новостей с воли он не получал.

Он пошел к дому бабушки. Ключ не подошел к замку. Он постучался, но дверь никто не открыл. Может быть, тетя Люся с дядей Васей заменили замок. Он пошел к ним, но их дома тоже не оказалось.

Он сел у калитки бабушкиного дома и стал ждать. Через пару часов к дому стала подходить незнакомая женщина.
 
- Что вы здесь делаете? - женщина замедлила шаг, и стала настороженно оглядываться, ища подмоги.
- Я здесь живу, это мой дом, - хрипло прокуренным голосом пробасил Серега и направился к ней. – Отдайте ключи!
- Вы не можете здесь жить, потому что это мой дом, я его купила три года назад, уходите, - женщина испуганно стала отходить, а потом и вовсе побежала.
Вернулась она через несколько минут с Валерой Синцовым, который раздобрел и, видимо, стал местным милицейским начальником.

- Серега? Тебя что выпустили, а мы и не знали, - как-то настороженно обрадовался Синцов. – Слушай, а ведь дом-то отец твой продал. Он как-то выправил документы, что он единственный наследник. Слушай, я ничего не смогу поделать. Давай к нам в участок, а там решим, как быть.

- Отец?... - Серега никак не ожидал такое услышать.
- Сам он, говорят, на этим деньги куда-то на север уехал, да там и сгинул, - рассказывал Синцов. – Мы решим эту проблему, найдем тебе комнату. Ты не расстраивайся. Устроим тебя… - Синцов замешкался.

- Ну, куда вы меня устроите? Кому было до меня дело, когда эта сволочь мой дом продавал? Хоть бы кто его остановил! – съехидничал Серега. – Нет уж, я как-нибудь сам.
Он пошел к Джону. Дорога к нему проходила мимо дома Риты. На дверях был замок, в окнах не было ни штор, ни цветов, стекла были пыльными и кое-где треснутыми. Похоже, там никто не жил и уже давно. В глубине души он надеялся увидеть Риту, Машеньку. Ему, как и на суде хотелось верить в чудо, что, увидев его, она поймет, как любит и все простит. Но во дворе была тишина и беспорядок.

В доме у Джона как всегда играла музыка. Он заглянул на веранду. Там на кровати лежал голый Джон в обнимку с какой-то потасканной женщиной. Они спали. Постель была застелена засаленным бельем непонятного цвета. На столе стояли пустые бутылки портвейна «777».
Он стал трясти Джона. Тот бормотал что-то, отмахивался руками. Спустя минут десять открыл мутные чумные глаза.

- Серега? – не поверил он спросонья. – Ты как тут? Тебя того… Этого…
- Ладно, мне жить негде, я пока у тебя поживу? – спросил он.
- Давай, - Джон захрапел, как только его оставили в покое, и рухнул на свою пропитую подругу.

Серега принес ковш с водой и окатил «голубков».
Джон соскочил и бросился на него с кулаками. Только удар по челюсти привел его окончательно в чувства.

- А, Серега? Ты как тут? – растерянно прохрипел он, схватившись за лицо.
- Джон, расскажи мне все! Где моя дочь? – стал трясти его Серега.
- А у тебя есть дочь? А, да. Эта… твоя… жена… (Джон скабрезно захихикал и заикал) свалила в город, там вышла замуж. Родители тоже… туда… пару лет назад… А дом… Так его отец…
- Про дом я знаю.

- Да ладно, не дрейфь. Выпить хочешь, я найду, - Джон оживился и полез в карманы джинсов своей подружки, достал пару помятых купюр.

И понеслось. Черная тоска наваливалась на него часто, вместо холодного молока теперь помогала холодная самогонка.

Про Риту никто ничего не знал. Ее прежние подруги молчали, говорили, что ничего в точности не знают. А подруга Джона была очень услужливой и всегда готова была разделить одиночество и Сереги. Только с ней одиночество не делилось. Наоборот, после пьяного дебоша и постельных забав с нею, он просыпался среди ночи и на него наваливалась такая огромная тоска. Казалось, что чернотой она затягивает всю вселенную, окружающую его.

 Храп чужой женщины и ее тело становились невыносимыми. Он брезгливо отодвигал ее, как что-то ненужное. Выходил на улицу и курил, курил. Но тоска и к утру не уходила. Тогда все начиналось по-новой: водка, баба…

С работой дела тоже не ладились. Кто возьмет на приличную работу бывшего зэка. Джон познакомил его с Михалычем – местным бизнесменом, на которого и работало все местное отребье. У него на даче, в 10 км от поселка, и стал жить Серега вместе с бывшим хоккеистом Иваном. Это его пропитое лицо склонилось сейчас над Серегой. Это его осипший голос зовет его на поле. Но Серега понимает, что сейчас ему не до этого. Если не справиться с черной жутью в душе, опять уйдет в запой. И тогда Михалыч его выгонит и найдет другого.
На даче было много старых календарей с иконами.

В пьяном бреду ему все чаще снился сарай из детства, где он прятался от пьяного отца. Во сне он все так же повторял: «Отче наш, ижэси на небеси…».

Однажды, проснувшись посреди ночи, во время приступа тоски Серега взял валявшийся карандаш, подточил его и стал рисовать.

Талант художника он открыл в себе еще на зоне. Там он срисовывал пейзажи с календарей. Получалось неплохо. Природа в его исполнении была очень даже популярна среди сотрудников колонии.

На одиноком хуторе на стенах были только настенные календари с иконами. Одна из них, богоматерь с младенцем на руках, была очень похожа на Риту с дочкой, которую он никогда не видел в жизни.

Он ушел от Ивана в темную комнату за кухней. Взял разделочную доску и начал выводить кистью линии глаз, носа, лица. Вместе с появлением лика на доске уходила и тоска…