Что-то новое

1
Прежде чем откинуть тёплое тяжёлое одеяло и спустить ноги на пол, отгоняя сон и возвращаясь в действительность, в последние дни у Стана появилась привычка полежать ещё минут пятнадцать, глядя в окно. Привлекала его и навевала раздумья не обычная картина за двойным стеклом окна, знакомая и практически не меняющаяся за последние двадцать лет. Улица не изменила своих очертаний, дома были всё те же, но с чуть постаревшими лицами. Разве что деревья вдоль бульвара то ли поредели, то ли вытянулись и подросли и пропускали больше света в окна торцом стоящего к улице дома. Всё это было привычно и естественно. Необычным было другое. Не только необычным, но и вызывавшим не то чтобы тревогу, но беспокоившим его. Это было что-то новое. На балконных перилах за окном по утрам стали появляться птицы. Обычные голуби, воробьи и синицы. Даже повадился серый поползень в поисках пищи. Это были обычные московские птицы, всегда обитавшие возле тёплого человеческого жилья, ищущие питания и укрытия от дождя и снега. Но среди этой стаи по утрам за окном на ветке рябины он стал обнаруживать странную птицу. Размером чуть крупнее голубя. Тело, голова и хвост были серыми, крылья почему-то белыми. Когда суетливые голуби и воробьи улетали по своим делам в другие дворы, птица перелетала на балкон, усаживалась на сером подоконнике и смотрела внутрь квартиры. И не так, как смотрят обычные птицы, поворачивая голову и сверля пространство то одним глазом, то другим. Казалось, что эта смотрела обоими глазами. Как человек. Посидев несколько минут, пару раз моргнув желтоватыми глазами, словно что-то поняв про себя и принимая решения, она улетала. Провожая взглядом улетающую птицу, Стан вскакивал с дивана, одевался, пил кофе, обязательно с молоком, с полчаса разглядывал на компьютере всё, что сотворил в предыдущий день и отправлялся на работу. Однако, окунаясь в тёплые объятия метро, ввинчиваясь в душную толпу пассажиров гремучих вагонов, стоя на эскалаторе за спиной какой-нибудь студентки из Калязина, или пропуская на выходе из душного тамбура почтенного пенсионера из Перловки, придерживая рукой стеклянную дверь, Стан постоянно ощущал на себе чей-то взгляд. Словно странная птица находилась где-то рядом и смотрела на него.

2
Стан, как его называли друзья и коллеги по работе, или полностью, Станислав, как было записано в паспорте, работал на Шаболовке, в известном на всю страну телецентре под Шуховской башней, художником. Или дизайнером, как теперь стало модно называть людей, умеющих хорошо владеть не только карандашом и кистью, но и компьютерной графикой. Опять же по паспорту возраст его приближался к пятидесяти годам. Однако Стан ощущал себя тридцатилетним, да и образ жизни вёл соответственно не паспортному возрасту, а тому, который он сам себе определил. Творчество его и таланты только начинали раскрываться, и оставалось каких-нибудь три-четыре года, так считал Станислав, чтобы его труды по достоинству оценила телевизионная тусовка, и лавры успеха посыпались на седеющую, но ещё очень кучерявую голову, а ежемесячная зарплата составила бы небольшую, но уверенную сумму. Хотя бы в одну сотую долю от той, что получает крайний левый нападающий в лондонском «Челси».
В общем, жизнь Стана в последнее время текла размеренно, изредка давая скольжения вправо или влево. Иногда, правда, творческая жизнь вгоняла его в авральное состояние. Но это были короткие промежутки времени, в два-три дня. Но именно такая активная работа, почти на пределе возможного, доставляла Стану наибольшее удовольствие.
Наверное, уже достаточно сказано о главном герое, и пора переходить к основным событиям повествования, в подлинности которых у читателя не должно возникать ни каких сомнений, ибо всё это было на самом деле. Ну, или хотя бы, большая часть из всего, что произошло с нашим героем – это правда. Ведь автор имеет право кое-что приукрасить и придать некоторым эпизодам более яркие тона. Итак, полный вперёд, читатель!

3
21 декабря в студии на Шаболовке была суета и кавардак. Предстояла срочная, внеплановая съёмка очередной передачи. Стану необходимо было оформить задний план и на этом фоне разместить ведущих программы и гостей. Но количество участников съёмки ещё не было определено, да и сценарий казался сыроватым. В общем, всё как всегда. Пару часов искали осветителя, потом батарейки в микрофонах приказали долго жить, а в принтере, при распечатке текстов неожиданно закончился картридж. Но где-то к полуночи всё утряслось. Съёмка наконец началась, и Стану указали на дверь, ибо в его услугах сегодня больше не нуждались. Но с условием, что 22 декабря, то есть на следующий день, ему необходимо было быть в студии к 15 часам. Как штык. Никакие пробки в метро, падения комет на Бескудниковский бульвар или цунами у берегов Тринидада и Тобаго не будут приниматься в оправдание опоздания на работу, так как необходимо было подготовить студию к следующим съёмкам, а коллектив после бессонной ночи будет на взводе и накалять обстановку не стоит.
Выскочив на ночную улицу, Стан глянул на электронные часы, что располагались над павильоном станции метро «Шаболовская», и понял, что находится в «полном пролёте». То есть метро было закрыто. А на остановке не было ни одного частного извозчика. С неба что-то сыпалось в виде мокрого снега или замороженного дождя. Под ногами было сыро. Короче: тушите свет, господа, приехали! Оставалось одно – быстрым шагом двинуться на Ленинский проспект и поймать такси. Движение там по ночам было активное. Минут через десять Стан стоял в луже на краю проезжей части проспекта с протянутой рукой, словно памятник Ленину, указывающий направление в светлое будущее. Тут же нарисовалась буквально из ниоткуда бежевая шестёрка с одной горящей передней фарой и полным отсутствием бамперов. Немолодой джигит за рулём антиквариата загнул цену, явно превышающую стоимость его авто. Стан не стал даже торговаться. Пожелав горцу удачи и выйдя из лужи, он прошёл несколько метров и встал под крышу автобусной остановки. На скамейке, выкрашенной недавно в серый цвет, и ещё пахнущей свежей краской, стояла забытая кем-то большая клетчатая сумка. С такими баулами в начале девяностых годов двадцатого века активные челноки ездили в Турцию и Китай за товарами лёгкой промышленности. Стан подошёл к сумке и прислушался – не тикает ли чего внутри. Но всё было тихо. И тут к остановке подъехала неопределённого цвета иномарка, не первой свежести, но вполне аккуратная. Жёлтая лампочка с чёрными шашечками на крыше обозначала, что это было официальное такси. Платящее налоги в московский бюджет, и дающее гарантию, что при езде из пункта А в пункт Б у него не отваляться колёса, тормозные колодки имеют минимальный износ, а водитель более-менее знает город. Станислав с удовольствием плюхнулся на переднее сиденье, захлопнул дверь, договорился о цене, оплатил проезд заранее, и назвал адрес: Бескудниковский бульвар, дом 50. Водитель тут же вышел из машины, взял со скамейки клетчатую сумку и устроил её в багажник. Стан хотел было сообщить таксисту, что сумка эта не его, но машина уже мчалась по сырому проспекту в сторону Калужской площади. «Ну и Бог с ней, с сумкой, - подумал Станислав. – Пугала бы прохожих, а теперь будет кататься в багажнике. Может и найдётся хозяин». Где-то на Тверской Стан, согревшись, задремал. Сквозь неглубокий сон он слышал переговоры по рации водителя с базой и коллегами. А уже за Савёловским вокзалом Станислав заснул крепко, откинувшись на подголовник, в уверенности, что минут через пятнадцать будет дома и мягкая кровать примет его в свои объятия. А завтра, завтра…

4
Стан проснулся от уверенных толчков водителя такси: «Приехали, товарищ, прошу на выход!». Станислав, отгоняя сон, распахнул дверь и ступил обеими ногами в очередную лужу. Хозяин машины достал из багажника баул, поставил его на мокрый асфальт тротуара, пожелал попутчику доброй ночи, хлопнул дверью, и, взревев мотором, рванул на поиск очередных клиентов. Стан поглядел на чужую сумку у своих ног, потом осмотрелся по сторонам. И не увидел ни блочного пятиэтажного дома, в котором он был прописан, согласно ЖЕКовским книжкам с 1977 года, ни деревьев, стеной стоявших вдоль бульвара, ни самого бульвара.
«Опаньки!» - только и смог произнести Стан, глядя на высокое кирпичное здание, стоявшее в десяти метрах от него. На углу дома светился пластмассовый квадрат с цифрой 50. Под ним была табличка. Тоже когда-то светящаяся. Но вследствие недавно проведённых соревнований между местными пацанами по метанию кирпича, от адресной таблички остался только каркас и буквы – заглавная «Б» в начале и маленькая «р» в конце. Станислав понял, что доехал он быстро, не дорого, но не туда. Достав кошелёк, он посчитал наличность. 232 рубля. Не густо. За такие деньги ночью в Москве можно было доехать, разве что, до ближайшего магазина, работавшего круглосуточно. Но не дальше. А ещё, почему-то, Станиславу в этот момент очень захотелось понять, в каком же районе он сейчас находится. Рассчитывать на прохожих было не разумно. Улица была безлюдна. Это понятно – три часа ночи. Разве что постоять у обочины, дождаться первой попавшейся машины, и спросить у водителя: «Простите, не подскажите, где я сейчас нахожусь?» Глупейшая ситуация. Пока Стан размышлял о дальнейших действиях, из-за поворота появилась машина. Двигалась она медленно, и остановилась в нескольких шагах от него. Станислав даже обрадовался сперва, что сейчас он прояснит своё местоположение. Но радость была кратковременной. Перед ним стояла милицейская машина, и из неё уже выходил бравый сержант с автоматом на плече. «Документы предъявите!» – потребовал верзила в форме. Стан достал из внутреннего кармана куртки паспорт и визитку. Сержант внимательно посмотрел в паспорт, потом глянул на Станислава и спросил: «А в сумке что?». Стан взял артистическую паузу и глянул на соседний дом. Там на втором этаже горел свет в квартире, а на длинном балконе стояли какие-то люди, курили и о чём-то громко спорили. «Дело в том, - начал импровизировать Станислав, - что я работаю на телевидении, как вы могли понять по визитке. В программе «Кулинар ТВ». Сегодня у нас съёмка, ночная, в этом доме. А в сумке – съёмочные реквизиты. Фотографии в рамках для интерьера и одежда для ведущего программы». В это время из-за спины грозного сержанта нарисовалась физиономия улыбчивого лейтенанта. «Кулинар ТВ», говорите? Это же любимая программа моей жены! И Завидухин! Как он классно ведёт программу!» «Между прочим, Завидухин, вон он, на балконе, давно уже ждёт меня, - врал напропалую Стан, - и сейчас должны подъехать операторы, которых я и ждал здесь, на улице». Сержант, глядя на улыбчивого начальника, вернул паспорт Станиславу. А лейтенант, продолжая улыбаться, даже вызвался донести сумку до подъезда дома, а если будет позволено, то и поднять её на второй этаж. «А о чём будет ваша сегодняшняя программа? – спросил он, ставя клетчатую сумку у дверей лифта. В это время откуда-то из-за угла появилась заспанная привратница, но, увидев людей в милицейской форме, растворилась в воздухе, оставив на лестничной площадке лёгкий запах рябиновой настойки на коньяке. «Сегодня снимаем приготовление сёмги «по царски» - выдал Стан, нажимая на кнопку вызова лифта. Лейтенант, не снимая с лица улыбки, выразил Станиславу благодарность от всех зрителей программы «Кулинар-ТВ», пожал руку от себя лично и от жены, и двинулся к выходу. У дверей поскользнулся, но удержался на ногах, ухватившись за автомат верзилы-сержанта, ещё раз обернулся, фамильярно подмигнул глазом и, громко хлопнув дверьми, поспешил к дежурной машине.
Лифт гостеприимно распахнул двери, приглашая Стана в недолгий путь. Станислав хотел было уже задвинуть ненавистную сумку за угол лифтовой шахты и прокатиться до последнего этажа, чтобы отсидеться где-нибудь на лестнице до утра, но тут опять возникла перед ним полусонная привратница. Двери лифта уже стали со скрипом закрываться, но пожилая женщина в цветастом халате и оранжевом берете на голове, крепкой ногой остановила движение дверей, втащила сумку в лифт, а вместе с ней и Стана, и нажала на кнопку с цифрой 2.

5
На втором этаже женщина уверенно схватила сумку и вышла в коридор. «Вам, вероятно, в одиннадцатую квартиру? Так это сюда. Каждую ночь здесь гульба идёт. Шум, гам. Думала, милиция за ними приехала. Ан нет. Очередного гостя привезла. Никакого покою нету от вас. Ни днём, ни ночью. Звоните сильнее. Могут не услышать за пьянкой-то», - внимательная привратница сама нажала на звонок, и, шаркая тапочками по холодному плиточному полу, скрылась в лифте. Через минуту дверь открыл высокий блондин в сером костюме, в галстуке, съехавшим на бок и бокалом шампанского в руке. «Бетти! – крикнул он куда-то в глубь квартиры, - к тебе гость!» Оглядев Стана с головы до ног, блондин, вздохнув значительно, взял из рук ночного гостя сумку, пристроил её под вешалку, едва не срывавшуюся на пол от огромного количества шуб и курток, и двинулся по коридору в сторону кухни.
На зов участливого блондина, распространяя вокруг себя запах дорогих духов, в прихожей объявилась высокая дама неопределённого возраста в чёрном спортивном костюме и огромном чёрном берете, лихо сдвинутом на левое ухо. «Чем обязана столь позднему визиту незнакомого кавалера?» - произнесла женщина, или девушка, с сильным зарубежным акцентом, учтиво помогая снять со Стана курточку и вешая её поверх рыжей пушистой шубы. «Станислав Казанцев, художник-дизайнер с Шаболовки» - представился Стан, галантно поцеловав руку обладательницы чёрного берета. «А что так рано? Мы договорились, что съёмка будет завтра в три. Или я что-то напутала?» Хозяйка квартиры, не дожидаясь ответа, проводила гостя в большую комнату, тускло освещённую ароматными свечами, стоявшими на небольшом круглом столике возле окна, и усадила его в мягкое кресло. «Ну, раз уж вы пришли, я сейчас вам всё покажу, а вы уж там решите, как и что снимать». Дама, сдвинув берет на правое ухо, нажала на включатель, расположенный рядом с дверью, и комнату осветила огромная люстра, висевшая посреди помещения, и ушла. Через пару минут она вернулась в комнату с бокалом шампанского в руке. «Итак, вы Станислав» - продолжила беседу хозяйка незнакомой квартиры и протянула бокал Стану. – Будем знакомы. А я – Беата. Беата Лансовска. Польская художница. Можете звать меня просто Бэтти. Кстати, имя у вас тоже польское – Станислав. Так что, я думаю, мы найдём общий язык».
Стан удобно устроился в кресле, залпом выпил из бокала вкуснейшего шампанского, и уже начал раздумывать о дальнейших действиях, чтобы хоть как-то продержаться в этой удивительной квартире до утра, как вдруг увидел на противоположной стене просторной комнаты огромную картину, точнее холст, размером метра полтора на два с изображением серой птицы с белыми крыльями. И что-то показалось в ней очень знакомым Станиславу. Особенно – жёлтые, словно глядящие в душу зрителя глаза. Диковинная птица была написана на абсолютно чёрном фоне. Лишь кое-где угадывались силуэты деревьев. «Этого не может быть» - прошептал Стан, ставя бокал на круглый столик. А гостеприимная хозяйка, между тем, развешивала на соседней стене холст с изображением огромного кота. Серого, с жёлтыми глазами, но, к счастью, без крыльев. Потом были вывешены такие же монументальные работы с чёрно-белыми морскими пейзажами и даже вид какого-то итальянского городка с кривыми домиками, освещёнными яркой адриатической луной. «Ну, вот, наверное, и хватит, - произнесла художница. – Вы поглядите, что вам больше подходит для съёмки, а я пойду на кухню. У меня, прошу прощения, гости из Америки, и я им обещала приготовить на ужин что-нибудь горячее».

6
Стан с минуту посидел в кресле, глядя на развешанные холсты. Ладно - морские пейзажи и коты, но – птица?! «Надо будет прояснить у художницы этот сюжет», - решил Станислав и поднялся с кресла, с целью двинуться на кухню в поисках хозяйки загадочной квартиры. Однако дорогое импортное шампанское дало пьянящий эффект, Стан сбился с дороги и очутился в прихожей. И тут в поле его зрения попала клетчатая сумка с неизвестным содержанием. «Надо бы проверить, что в сумке, - подумал в этот момент Стан. – Вдруг там скоропортящиеся продукты. Пойдёт ещё запах по всей квартире». Но тут неожиданно перед ним появился один из гостей. «Что же вы в коридоре то всё застряли? Идёмте к нам», - пробасил невысокий гражданин в синей бейсболке и длинном, почти до колен, тёплом белом свитере, и, подхватив Станислава под руку, повёл его на кухню.
Вход в это помещение, являвшееся, по всей видимости, не местом приготовления пищи, а скорее гостиной, или приёмным залом, загородил плечистый молодой человек, обращавшийся к кому-то из присутствовавших на кухне гостей: «Послушай, Гэвин! Это просто смешно… Ни одна картина Тёрнера не стоит и мазка Кандинского». И тут в кухне-гостиной все как-то разом заговорили, а кто-то даже закурил сгоряча. Участливый гражданин в белом свитере потянул Стана чуть назад и прошептал ему на ухо: «Я вам представлю гостей. Тот, что в дверях стоит, это Иван Грымский. Модный нынче художник. Наш, отечественный. А тот, у окна, что с ним спорит – Гэвин Шеннон. Тоже модный художник. Но из Америки. Рядом с ним, на подоконнике, сидит его жена, кинопродюсер Клара. У плиты, со сковородкой в руках – ну, ты её знаешь – писательница Наташа Татаева. А тот, что дремлет за холодильником, в сером костюме – известный модельер одежды для кошек Андрей Двуглазов». «Да! Однако, будем знакомы, - обладатель синей бейсболки протянул Стану руку, - Питер Заволжский, дизайнер. Можете называть меня Петром. Я не обижусь». «Кстати, коллега, - продолжил Питер, или Пётр, взяв Стана за локоть и увлекая в большую комнату, - простите, как вас зовут? Станислав? Очень приятно. Так вот, Станислав. Как вам последняя работа Беаты – «Синяя птица?» Вы не находите, что есть в ней что-то загадочное? Даже мистическое?» Стан с Питером остановились у холста, изображавшего птицу, и пару минут молча взирали на неё. И каждый, видимо, думал о чём-то своём. «Простите, Питер», - нарушил молчание Станислав. - «А почему у Беаты все картины какие-то чёрно-белые? Вот и эта птица. Вы же сказали, что это синяя птица. А она серая. Это что, мода такая нынче в живописи?». Питер отошёл от холста с птицей на несколько шагов, остановился у кресла, обернулся и, слегка прищурившись, снова посмотрел на картину. «Дело в том, Станислав, что Беата дальтоник. Плохо различает цвета. Только оттенки серого, и ещё – жёлтый. Но, между прочим, она много ездит по миру. Делает этюды, или фотографирует. А потом здесь, дома, пишет большие работы. Некоторые любители их покупают. И, замечу, за очень большие деньги». Последние слова Питера Стан пропустил как-то мимо ушей, отошёл от холста и посмотрел в окно. На улице шёл снег. Настоящий предновогодний снег оседал на ветвях деревьев, укрывал ровным ковром дороги и тротуары. Казалось, что природа писала огромную, от земли до неба, чёрно-белую картину. И лишь где-то вдалеке, в конце улицы, иногда обнаруживался мерцающий жёлтый мазок одинокого глаза светофора, взывавшего к внимательности ночных водителей.

7
Стоя у окна, Стан вдруг подумал, что этой ночью что-то ещё произойдёт. Более значительное, чем неожиданное попадание в незнакомую квартиру с синей птицей и знакомство с художницей-хозяйкой и её гостями.
Тем временем, споры на кухне о высоком искусстве,  вероятно, закончились, и вся компания, сытая и удовлетворённая крепкими напитками, ввалилась в большую комнату. Хозяйка представила Станислава гостям как художника с Шаболовки, попросила всех не скучать и вернулась на кухню. Гражданин в сером костюме, с галстуком, закинутым за спину, тут же плюхнулся на белый кожаный диван, пододвинул к себе круглый столик с погасшими свечами и красивой хрустальной пепельницей, закурил крепкую сигару, и, откинувшись на мягкую спинку, прикрыв глаза, стал пускать клубы ароматного дыма в потолок. Семейная пара из Штатов остановилась у холста с котом, и принялась активно обсуждать, на своём родном языке, достоинства или недостатки всей картины в целом, а, может быть, самого кота, в частности. Грымский с бутылкой виски в руках утянул Питера, или Петра, на балкон, пытаясь напеть с ним в два голоса песню «Сиреневый туман». Писательница слезоточивых романов Татаева, стоя у двери, несколько раз икнула, обвела присутствующих лукавым взглядом и нетвёрдой походкой покинула комнату в неизвестном направлении. А Станислав так и остался стоять у окна, глядя то в черноту улицы, то на серо-синюю птицу. Он словно впал в оцепенение. Мысль пойти на кухню и разъяснить сюжет картины с птицей его не оставляла, но ноги словно вросли в пол, покрытый дорогим паркетом.
И тут, неожиданно и резко, в прихожей раздался звонок. Стан заметил, как из кухни выбежала открывать дверь чёрная Беата. С балкона в этот момент, допевая осипшими голосами песню «Лаванда», вместе с морозным воздухом в комнату ввалился Заволжский дизайнер, а следом за ним и Грымский. Бутылка виски в руке модного художника была пуста. Из прихожей слышалась какая-то радостная возня, а через пару минут в зал с гостями буквально впорхнула сияющая Беата Лансовска, уже без берета, но с огромным рыжим котом на руках. «Знакомьтесь, господа, это Диего. Развлеките его, пожалуйста. – Хозяйка квартиры опустила кота на пол. - А я немного посекретничаю с подругой на кухне. Но совсем не долго. Ещё пять минут, простите, и я буду с вами». Вслед за художницей в комнату заглянула новая гостья - стройная девушка, с копной курчавых волос цвета золотистой охры, в голубых джинсах и лёгкой, не по сезону, кофточке в жёлто-коричневую полоску. Улыбнувшись всем присутствующим в комнате, на секунду задержав взгляд на Станиславе, подруга Беаты шмыгнула на кухню, притворив за собой дверь. Кот Диего попытался было рвануть за хозяйкой на кухню, но наткнулся на закрывшуюся дверь. На всякий случай полизав шерсть на груди, словно приводя себя в надлежащий вид, рыжий котяра вернулся в комнату, ожидая всеобщего внимания.

8
Заморские гости тут же бросились гладить кота, активно проводя руками то вдоль шерсти, то против неё. Грымский грянул песню «Жил да был чёрный кот за углом…», приплясывая при этом, держась рукой за подоконник. Модельер Двуглазов стал тут же набрасывать на клочке бумаги эскиз новогоднего костюма для Диего, а Питер, или Пётр, найдя в лице Стана собеседника, попытался обнаружить полное сходство между котом, изображённым на холсте, и рыжим Диего, заглаженным на полу до состояния прикроватного коврика. Станислав вежливо кивал в знак согласия с расплывчатыми мыслями именитого дизайнера, хотя думал совсем не о коте на огромном холсте, и не о своём шатком положении в чужой и незнакомой квартире, а о девушке в жёлто-коричневой кофточке. Её взгляд, короткий, мимолётный, почему-то взволновал его. А где-то под левой лопаткой Стан даже почувствовал лёгкий трепет, словно неведомая птица, может быть тоже чёрно-белая, пыталась в это время вырваться из него наружу, но, ещё не зная, куда лететь, только опробовала молодые гибкие крылья. Изучение внутренних движений волнительных крыльев были прерваны неожиданным возгласом неуёмного Грымского: «А что, господа? Рояль-то у нас в кустах скучает! Давайте дадим ему звук!» И только теперь Стан, отвлечённый от мыслей о незнакомой девушке, увидел, что у стены, противоположной той, где висел холст с чёрно-синей птицей, стояло пианино, блестя лаком, гармонируя строгой чернотой с картинами польской художницы. Грымский рванул вверх крышку ни в чём не повинного инструмента, обнажая чёрно-белые клавиши, будто готовясь предъявить искушённым слушателям новое творение си-бимоль-мажор в четырёх частях. Однако повелитель щетинистых кистей и широких мазков всего лишь провёл рукой по прохладным глянцевым клавишам, не издав звука, и обернулся к гостям. «Ну, кто владеет сим талантом? Прошу к барьеру!» Птица внутри Стана вдруг забила крыльями, словно требуя разрешения на взлёт. «Позвольте мне!» Станислав не спеша подошёл к пианино, присел на вежливо подставленный кем-то табурет и обернулся к публике. «Если можно, погасите верхний свет. Достаточно пары свечей. Так будет лучше, по-моему». В эту минуту в комнату вернулась из дальних странствий популярная писательница Татаева. Она выключила свет, икнула в очередной раз, и улеглась на полу рядом с Диего, пытавшимся в это время достать языком до кончика хвоста с целью слегка его пригладить. Хвост нервно двигался из стороны в сторону, из-за чего коту приходилось периодически хватать его передними лапами и прижимать к полу.
Стан взял несколько аккордов, с целью проверить настройку чёрного пианино. Звук вышел ровный и глубокий. Хозяйка, вероятно, следила за состоянием инструмента. Оглянувшись на затихших слушателей, как бы проверяя их готовность к восприятию музыки, Станислав негромко, чтобы не раздражать спящих соседей и строгую привратницу, запел. «Снег. Город почти ослеп…» Стан в последние годы на публике пел редко. Как-то поводов не было. Всё больше один, вполголоса, дома, сидя за приобретённым недавно синтезатором «Касио», вспоминая любимые песни, или сочиняя что-то своё, новое. Много лет назад Станислав играл в различных музыкальных коллективах. То на бас-гитаре, то на клавишных. И часто пел. Он любил петь, и очень любил, когда его слушали. Голос у него был не сильный, но приятного тембра. В начале восьмидесятых Стан собрал небольшую группу в проектном институте у Павелецкого вокзала. Много выступал с концертами, даже записывался на радио. И именно тогда друзья музыканты дали ему прозвище – Макар. В честь Андрея Макаревича. Станислав очень любил песни знаменитого музыканта и поэта. И исполнял их «один-в-один», как утверждали товарищи и слушатели. Даже был такой случай: приехал как-то Стан со своим коллективом в подмосковный городок с красивым названием Серебряные Пруды. Нужно было устроить шефский концерт от московского предприятия. Расставили музыканты аппаратуру на сцене, и решили настроить инструменты перед выступлением. А до концерта оставалась пара часов. Стан, не долго думая, взял и спел невзначай «Три окна» Макаревича. Так, для проверки звучания микрофонов. В это время мимо дворца культуры проходила группа  местной молодёжи. Услышав знакомый голос и известную песню, компания тут же разнесла по городку слух, что: «Хотите, верьте, хотите, нет, а сегодня у нас в ДэКа будет «Машина времени» выступать». На концерт вечером пришёл весь город. «Машину», конечно же, зритель не увидел, но концертом все остались довольны. И местные жители, и музыканты. Так было. А в ночь с 21 на 22 декабря в незнакомой квартире Стан пел своим обычным голосом. Макаревичу не подражал. Но вышло, по его мнению, неплохо. Потому  что после песни ещё несколько секунд в комнате было тихо. Станислав обрадовался такому внимательному слушателю, даже обернулся, чтобы увидеть глаза гостей. Но первое, что он увидел – это были глаза поздней гостьи, хозяйки рыжего кота. Она стояла у двери с смотрела на Стана. Глаза её отражали мерцающий свет свечей. В это мгновение Станиславу показалось, что на него смотрела не хрупкая девушка в полосатой кофточке, а птица. С белыми крыльями.

9
Сладостную тишину нарушил возглас всё того же Грымского, вышедшего на середину комнаты: «Господа! Попросим маэстро исполнить что-нибудь ещё». И захлопал в ладоши, словно конферансье, вызывающий Льва Лещенко исполнить на бис «Соловьиную рощу». Станислав ещё раз посмотрел на девушку, словно спрашивая у неё разрешения на продолжение концерта, и увидев, или почувствовав в темноте её согласие, подсел к инструменту чуть ближе, решившись на смелый поступок: исполнить при незнакомой публике недавно написанную им песню «Снегопад». Стан понимал, что аранжировка была ещё слабовата, да и мелодия до конца не проработана, но вот захотелось ему спеть её здесь и сейчас. И песня получилась. Завершая её, и повторяя припев, Станислав услышал, как гости стали подпевать ему нестройными голосами, и ему захотелось вдруг закричать: «Замолчите! Это не ваша песня. Это я пою для неё!» Но звуки последнего аккорда затихли, гости зааплодировали, а хозяйка квартиры, прерывая концерт, объявила, что она тоже хочет порадовать друзей, но не песней, а горячей уткой в яблоках. Обрадованный такой сменой ночной программы кошачий модельер Двуглазов заметил, что песнями сыт не будешь, и первым устремился за Беатой на кухню. За ними к разделу ароматной утки двинулись и остальные гости, включая дремавшую на полу писательницу Татаеву и Петра Заволжского, пытавшегося поставить на задние лапы Диего, чтобы проводить его к столу. Кот, не сопротивляясь приглашению на поздний ужин или ранний завтрак, проследовал на кухню, при этом толкнув задней лапой дверь в комнату. Дверь захлопнулась. Стан всё ещё сидел у пианино, ощущая одиночество и глядя в окно. Там валил снег, словно продолжая мелодию его песни. Но небо уже просветлело, напоминая о том, что наступил новый день, и пора было незваному гостю покинуть эту квартиру и двинуться в сторону ближайшей станции метро. Станислав провёл рукой по клавишам, прощаясь с ними и благодаря за чудесный звук. С кухни в это время слышался звон бокалов и громкие тосты гостей. «Что ж, - подумал Стан, - я чужой на этом празднике. Пора и честь знать». А уходить, честно говоря, не хотелось. Какая-то сила удерживала его в незнакомой квартире. Но Станислав нашёл в себе силы подняться  с табурета. Однако, сделав шаг в сторону двери, он увидел перед собой её. Нет, не птицу. Та едва угадывалась в темноте комнаты. Облокотившись на инструмент, перед ним стояла подруга Беаты, поздняя гостья и повелительница умного кота Диего. Девушка улыбнулась и представилась: «Я Жанна. А вас как зовут?» Станислав от неожиданности присел обратно на табурет и произнес смущённо: «Стан». «Прокатный или полевой?» - Девушка задорно рассмеялась, отошла от пианино и забралась с ногами на диван. – «А спойте ещё что-нибудь». «Вообще-то я Станислав, - приходя в себя, произнёс Стан. – «А Стан, - это так, сокращённо». Отступать было некуда. Надо было что-то исполнить. Но что? И тут его осенило. Именно сейчас, решил Стан, пришло время спеть песню, которую он написал несколько лет назад. Написал легко и быстро. Но до сих пор не доверил её ни одному слушателю. А сейчас, буквально в двух метрах от него, сидела, вероятно, та, которая грезилась ему, и которой была посвящена песня.  «Над остротою ощущений, змеиный яд, пчелиный мёд…» - запел Станислав, пытаясь сдержать волнительную дрожь в голосе. Но чуть позже стеснение прошло, а после завершающего песню куплета Стан даже выдал соло на губах, изображая звук саксофона. А когда Станислав отнял руки от послушных клавиш, свечи на столе вдруг издали шипящий звук и погасли. Комнату заполнили рассветные сумерки.

10
Станиславу в наступившей тишине очень хотелось посмотреть на девушку, сидевшую на диване, и главное - увидеть её глаза. Но он, почему-то, несколько минут тупо взирал на утихшие клавиши, словно пианист-первокурсник в ожидании оценки строгой консерваторской комиссии. В это время в комнату ворвался Иван Грымский. «Простите, господа. Я где-то здесь оставил сигареты». Художник в утренних потёмках покружил по комнате, узрел на подоконнике сине-чёрную пачку Житана, сунул её в карман пиджака, и нетвёрдой походкой двинулся в сторону кухни, извинившись ещё раз и  прикрыв за собой дверь. Стан был благодарен незнакомому, но вполне вероятно, талантливому художнику, за нарушение повисшей, и уже затянувшейся паузы. Он хотел было уже сказать незнакомой, но ставшей буквально за несколько волнительных минут такой близкой девушке, какие-то лёгкие слова, что находится он в этой квартире совершенно случайно, и пора уходить, но… Нервная птица внутри Стана в это мгновение замерла, сложила крылья и укрылась в потаённом ущелье его души, а живописная птица на монументальном полотне в рассветных сумерках обрела вдруг яркие очертания и окрасилась в синие тона. «Простите, Жанна, но я хочу спросить вас, - Станислав прикрыл клавиши тяжёлой блестящей крышкой и поднялся с табурета. – Вот та птица на холсте. Откуда она?» «Да ни откуда. Беата часто выдумывает свои мотивы, - девушка поднялась с дивана и подошла к картине. – Этой осенью Бэтти пару недель жила у меня на даче. Приехала из Москвы какая-то нервная, раздражённая. Говорила, что устала от всего, от друзей, от заказчиков. Она же всё лето писала эскизы к театральным декорациям. Спектакли прошли «на ура», а ей только спасибо сказали. Грозилась бросить всё и уехать из России в Польшу или Литву. А через неделю затихла как-то, и написала эту птицу, успокоилась и вернулась в Москву». Жанна провела рукой по холсту, словно пытаясь успокоить теперь не автора картины, но птицу. В то время, когда её ладонь достигла головы чёрно-белой птицы, Стан приблизился к девушке, обнял её за талию, лицом утопившись в пушистые, пахнущие клевером, или какими-то другими полевыми цветами, волосы. Жанна от неожиданности замерла, слегка вздрогнув, потом робко освободилась от мужских рук и отошла к окну. Пару минут она глядела на заснеженные деревья во дворе дома. Потом обернулась. Станислав в это время стоял у холста, проводя пальцами по тем местам на картине, по которым чуть ранее двигались пальцы Жанны. «Если вы, сударь, хотите иметь дружбу со мной, то извольте не забываться!» - девушка прошла через комнату и включила свет. Стан испугался, что Жанна рассержена его бестактным поведением, и сейчас, возможно, уйдёт, громко хлопнув дверью. Однако хозяйка кота, ходящего на задних лапах и подруга зарубежной художницы, не торопилась покидать комнату. Стоя у двери, и держа изящный указательный палец правой руки на выключателе, она с улыбкой смотрела на Станислава, словно ожидая от него если не решительных действий, то, хотя бы, решительных слов. Стан, понимая, что как порядочный мужчина, обязан отвечать за свои действия, и сейчас же, призвав в свидетели хозяйку квартиры, её друзей, американских гостей и даже кота Диего, должен жениться на прекрасной незнакомке.   

11
Пытаясь совладать с волнением, Станислав прошёлся по комнате, глядя на монументальные холсты, словно случайный посетитель Третьяковки, убивающий свободное время перед отправлением поезда с Павелецкого вокзала. Дойдя до двери, он даже взялся за ручку, будто пытаясь выйти из комнаты. Но дверь не открыл. В полуметре от него стояла Жанна. И смотрела на него. Стан встретился с ней взглядом и ему опять захотелось обнять её за талию. Но он лишь подошёл к ней ближе, чуть прикоснувшись плечом к её плечу. «Извините, Жанна, - произнёс Станислав, пару раз кашлянув для уверенности. - Мне бы хотелось очень много сказать вам. Но я не могу злоупотреблять гостеприимством этого дома. Мне пора уезжать. Увы». В это мгновение пальчик Жанны нажал на выключатель. Свет погас. Комната погрузилась в мягкие сумерки. За окном валил снег. Жанна лбом уткнулась в нос Станислава и замерла. Потом тихо-тихо произнесла: «Между прочим, Станислав, мне тоже пора уезжать. Я утром улетаю во Францию. Поэтому я завезла Диего Беате. Он уже привык к ней. Я часто уезжаю. И он гостит здесь. Ему в этом доме нравится. Ему здесь не так одиноко, как со мной». Девушка отстранилась от Станислава, открыла дверь и прошла в прихожую. «Кстати, Станислав, - Жанна сняла с вешалки лёгкую синюю курточку, и синюю же, в белую полоску, вязаную шапочку, - подержите это пару секунд. Я пойду попрощаюсь с Бэтти». Жанна заглянула на кухню, где продолжались жаркие споры об искусстве, и где именно в это время Грымский в образных, но витиеватых выражениях, пытался найти общие черты и краски в творчестве Сафронова и Рокотова.
Через минуту Стан с Жанной выходили из лифта. Внимательная привратница, вероятно, покончив с бутылкой рябины на коньяке, в это время находилась в готовности сдачи суточной вахты и даже не появилась из своего укрытия. Путь к выходу был свободен. В руках у Станислава была незабвенная клетчатая сумка. У Жанны в руках была маленькая чёрная кожаная сумочка. Выйдя из дома, девушка остановилась на заснеженных ступенях, извлекла из сумочки ключи от машины и нажала на кнопочку пейджера. За углом дома раздались ответные сигналы. «Я сейчас в Шереметьево еду. – Жанна подошла к машине, открыла дверцу и пристроила сумочку на заднее сидение.- Если нам по пути, то я могу завести вас домой». «Нам действительно по пути. Я на Дмитровском живу. Если вам не трудно. Я был бы рад» - Станислав поместил в багажник баул с неизвестным содержимым. Потом помог девушке сесть на водительское сидение, аккуратно прикрыл за ней дверцу, обошёл машину и сел рядом.
Всю недолгую дорогу попутчики почему-то молчали. Стан глядел в лобовое стекло на пустынные улицы и думал о том, что очень хотел бы увидеть Жанну ещё раз. Когда машина остановилась у дома Стана, Жанна внимательно поглядела на попутчика, заглушила мотор, прикоснулась к его руке и тихо произнесла: «Я надеюсь, что мы ещё встретимся». Потом вышла из машины, достала из багажника клетчатую сумку и поставила её на заснеженный тротуар. Станислав стоял рядом. Жанна протянула ему руку и просто сказала: «Пока!». «Пока, Жанна», - Стан пожал тёплую изящную руку девушки и, не оборачиваясь, направился к дому. Он слышал, как машина, скрипя по утреннему снегу, развернулась и уехала.
Дома Стан, не раздеваясь, прошёл в спальню, присел на диван и раскрыл сумку. «Однако!» - только и смог произнести Станислав. На полу перед ним стояла пустая клетка для птиц. «Значит, мы ещё встретимся» - улыбнулся он, глядя в окно.