Саша

- Я сжег мост. – Сказал Человек.
Повисла тяжелая пауза.
Человек, словно под ее тяжестью, устало и неспешно опустился на бетонный пол заброшенного полуразрушенного дома. Сквозь оконные отверстия подуло холодом, поднялась пыль.
Человек молчал. Ёжась от порывов ветра, стал раскрывать посеревший дорожный рюкзак, затем достал стопку бумаг, бормоча:
- Я сжег мост, ты слышал. Я сжег мост, но это, - Человек резко протянул листы Самуилу и закричал, - это я даже разорвать на куски не в силах! Я слаб, я перед ней слаб, я – лист на дереве, не путник и не воин, а жалкий и никчемный трус!..
- Ты влюблен, - промолвил Самуил.
Человек застыл в своем безумии, медленно опуская руки, вцепившиеся в конверты. Самуил вздохнул, опустив глаза. Холодно. Ноябрь.
Минуты были в тягость, ветер замер, ожидая продолжения диалога.
Человек закрыл лицо руками, оставив конверты на коленях. Человек заплакал.
- Куда ты пойдешь теперь? – спросил Самуил.
Ответа не последовало. Что-то грузное вдавливало Человека в холодный пол, он покачивался, пытаясь распрямиться, но вновь оказывался под гнетом и сгибался, хватаясь руками за голову. Здание заполняли гортанные стоны и глухие всхлипы.
«Который час? Восемь. Восемь – это хорошо. Это даже не девять и тем более не семь. Во-семь.»
Самуил пытался не позволять себе даже думать о том, что будет дальше, но не мог. Человек сжег мост. «Ему некуда возвращаться. И что теперь?»
Человек резко рванулся в сторону, когда ветер подхватил одно из писем, швырнув его на пол, собираясь нести дальше по грязи и пыли. Самуил поспешил помочь, но заветный конверт уже оказался в руках обладателя.
Человек аккуратно сложил письма в рюкзак.
- Скажи мне, - молвил Самуил, - куда ты теперь?
- Почему ты спрашиваешь, куда я? – вскинул брови Человек. – Почему бы тебе не спросить, зачем я теперь? Для чего я живу? Ради чего я на свете? Ты интересуешься местом пребывания, наименованием пути, тебе это важно?
Самуил опустил голову и сел напротив.
- Тебе некуда вернуться, - поднял он глаза. – Осознаешь ли это? Путь в город, где ты жил все это время, закрыт отныне. Что ты будешь делать?
Человек улыбнулся, обратив грустные глаза на Самуила, и спокойно отвечал:
- Мы говорим на разных языках. Город перестал быть местом моей жизни с того дня, когда я прочел последнее. – Рука бережно опустилась на рюкзак. – С тех пор он явился местом изгнания, бесцельного скитания. Есть ли разница, где я буду теперь, если ей мое присутствие тягостно? Я сжег мост. Отныне я свободен. Отныне она сможет жить.
Когда Самуил возвращался в селение, было глубоко за полночь. Ветер успокоился, луговые травы покоились под холодным покровом ночи. Стрекотали сверчки, на улицах не было ни души.
Самуил знал, что он сделает завтра. Бесчисленное количество мыслей посещало его ранее, но после сегодняшней встречи в брошенном здании на берегу озера все встало на свои места.
«Мне незачем сжигать мосты, чтобы стать свободным. Он отважился пойти на такое, и значит, столь велико его горе. Я не возвращусь в Сашин дом более, и пусть каждую ночь она засыпает с улыбкой на устах, осознавая свое одиночество. Блаженное одиночество, о котором молила Бога по утрам, думая, что я сплю…
Я не спал. Да что говорить? Хуже зверя лютого быть – мучить сердце девичье. А ведь я ради нее…» - Самуил вдохнул полной грудью и, стиснув зубы, вскинул голову к небу, устремив наполненные слезами глаза в самую высь, к далеким ледяным звездам. Остановился. Опустил голову и медленно сел на траву. Он находился в нескольких метрах от ее дома.
- Саша… - едва слышно позвал Самуил. – Сашенька!..
По телу пробежали мурашки. Нестерпимо холодно. Неожиданно он вскочил и бросился прочь, с жаром проговаривая:
- Никогда, никогда, никогда я не войду в твой дом, будь счастлива, милая Саша, будь счастлива! Никогда… Слышишь?! Живи!..
Через полчаса Самуил отогревался примусом в своей комнате. Серый кот сонно потянулся и стал ласкаться к хозяину. Тот смотрел на свет, не двигаясь, словно боясь нарушить воцарившуюся тишину, в которой столь отчетливо было слышно мурчание кота и шуршание одежды от его прикосновений.
«Мне легче. – Решил Самуил. – Я переживу это гораздо легче. Против их пятнадцати лет – наши три, смешно… Самое главное, и спасибо за это, - она не писала мне писем».